Книга: Космическая чума. Сборник
Назад: 15
Дальше: 17

16

Судебный пристав повторил:
— Топай, Корнелл! — и добавил сурово: — А не то я надену на тебя наручники.
Я повернулся, беспомощно пожав плечами. Попробовал подлизаться, заговорить, но безуспешно. В то мгновение, когда я готов был заговорить и открыл свою пасть, меня ошарашило, что я чуть было не совершил непростительную ошибку. Ведь какая разница, стану я огрызаться или нет? Все равно я погибну. Но зато, рано или поздно, кто-то в этой местной тюряге войдет в мое положение и переправит меня в Медицинский Центр дипломированного специалиста Фелпса.
Снова я попал в ситуацию, где единственное, что мог сделать, — это расставить пошире уши и смотреть в оба. Авось что-нибудь и выплывет. Но прежде чем я прошел один-два шага по направлению к двери, кто-то в зале суда ясно произнес:
— Ваша честь, у меня имеется на этот счет кое-какая важная информация.
Его Честь с непередаваемым изумлением на лице оглядел зал.
— В самом деле? — проскрипел он.
Я обернулся, потрясенный.
Между рядами спокойно шел доктор Торндайк. Он подошел вплотную к судье и объяснил, кто он и почему здесь оказался. Затем выудил бумажник, до краев набитый всякими бумагами, удостоверениями и кредитками.
Вид у судьи был весьма подозрительный и осторожный. Удостоверившись в содержимом бумажника, он кивнул. Торндайк усмехнулся в усы и продолжал, обернувшись ко мне:
— Было бы против моих правил позволить вам засадить в тюрьму этого негодяя, — сказал он внушительно. — Ведь у мистера Корнелла Мекстромова болезнь!
Как только он объявил меня заразным, все отпрянули и уставились на меня с ужасом и отвращением на лице. Двое даже принялись вытирать руки носовыми платками. Приятель, который оказался на том месте, где я недавно ковырял комочек мекстромовой плоти, отодвинулся подальше. Несколько посетителей поспешно удалились.
Его Честь побледнел.
— Неужто? — переспросил он доктора.
— Точно. Обратите внимание на кровь на его пальце. Только что мистер Корнелл нащупал кусочек мекстромовой плоти размером с булавочную головку. Это первый признак, — продолжал объяснять доктор. — Естественно, подобную раннюю стадию тяжело обнаружить, разве что при клинических исследованиях. Но поскольку я телепат, а Корнелл — эспер, его мозг сообщил моему мозгу об этих печальных обстоятельствах. Единственное, что необходимо прочесть в его мозгу, — что стало с тем комочком мекстромовой плоти, который он ковырял и уронил на пол.
Судья резко ударил молотком.
— Я вверяю этого преступника в руки доктора Торндайка, который, как представитель Медицинского Центра, переправит заключенного в такое место, где ему окажут соответствующую помощь.
— Но послушайте, — начал было я, но Его Честь прервал:
— Делайте, как я сказал.
Я обернулся к Торндайку:
— Ладно, вы победили.
Он снова улыбнулся; мне так захотелось вмазать по этой улыбающейся физиономии костяшками пальцев, но я понимал, что только расплющу руку о твердое, как камень, лицо Торндайка.
— Тогда, мистер Корнелл, — сказал он тоном лечащего врача, — давайте обойдемся без обычных выходок.
— Всякого подхватившего мекстромову чуму, — объяснил он судье, — начинает мучить мания преследования. Некоторые даже обвиняют меня в каком-то гигантском фантастическом заговоре против них. Не так ли, мистер Корнелл? — он продолжал смотреть на меня. — Мы обеспечим вам наилучшее лечение, которое только известно современной медицине.
— Валяй! — проворчал я.
Его Честь еще раз ударил молотком.
— Офицер Грюнвальд! — рявкнул он. — Проводите подсудимого и доктора Торндайка в Медицинский Центр, а потом доложите мне о выполнении задания.
Потом судья оглядел зал, ударил молотком еще раз и прокричал:
— Дело окончено. Следующее дело!
Мое второе посещение Медицинского Центра прошло довольно спокойно. Я вошел через служебный вход, так и не увидев крашеной блондинки у переднего подъезда. Мы проехали через широкие автоматические ворота в стороне от основной дороги. Потом остановились напротив небольшого кирпичного строения и, как только прошли приемную, оказались в отдельном кабинете. Торндайк велел секретарше, чтобы она меня оформила. Мне совсем не нравилось, что со мной обращаются как с посылкой, но, казалось, никого не волновало, что я думаю по этому поводу. Все было сделано быстро и эффектно. Я едва успел сесть и закурить сигарету, как в дверь уже вошла сестра с указанными Торндайком документами, огляделась и вручила их офицеру Грюнвальду.
— А не опасно для меня это… э… общение… — запинаясь, обратился он к Торндайку.
— Если заметите, что… — попробовал я привлечь его внимание к спокойствию Торндайка в моем присутствии и подбить Грюнвальда прощупать доктора, но тот вновь оборвал меня.
— Никто пока не нашел никаких следов инфекции, — сказал он, — а мы постоянно живем бок о бок с Мекстромовой. Вы же видите, мисс Клифтон абсолютно спокойна.
Мисс Клифтон, сестра, продемонстрировала себя полицейскому и подала руку. У мисс Клифтон было такое личико и фигура, что человек забывал обо всем. Она превосходно выучила свою роль. Полицейский и сестра вышли из кабинета рука об руку, и я только подивился, что делать мекстрому в подобной компании.
— Я не хотел говорить вам, Стив. Вы сами не сознаете, что боитесь причинить кому-нибудь вред.
Разум подсказывал мне: за что такие почести? Высоко взлетел? Или хочется посмотреть, как я корчусь от боли, пока инфекция подбирается к моим внутренним органам? Собирается отрезать больную плоть, дюйм за дюймом наблюдая мои страдания?
— Стив, некоторые вещи вы уже знаете. Хотя бы то, что вы — переносчик. Других переносчиков нет. Мы бы хотели знать, как вы разносите инфекцию?
«Снова в лабораторию», — подумал я.
Он кивнул.
— К тому же, возможно, количество случаев Мекстромовой удастся снизить, устранив фактор переноса.
— Надеюсь, буду вам полезен как мекстром, — воодушевляясь, сказал я.
Торндайк выглядел немного озадаченным.
— Возможно.
— Послушайте, Торндайк! Хватит ходить вокруг да около, — сказал я ему. — Я довольно хорошо осведомлен о том, что здесь происходит. Лучше посоветовали бы, как отсюда поскорее смыться.
— Этого я не скажу.
— А кто скажет?
Он ничего не ответил, только принялся разглядывать меня, словно букашку. Я тут же последовал его примеру, и теперь мы были на равных.
Мои пальцы отбивали дробь, оценивая ситуацию. Я готов был забыть, что Торндайк мекстром, и врезать ему по морде.
Он цинично усмехнулся.
— Вы слишком в незавидном положении, чтобы диктовать свои условия, — сказал он резко.
— Ладно, — неохотно согласился я. — Значит, я заключенный. К тому же под угрозой смерти. Не считайте меня безрассудным.
— Беда, что вы делите все только на черное и белое, и не более. Спросите меня, что лучше: жить или умереть? И не ждите ответа. Единственное, что могу сказать: не знаю. Это зависит от обстоятельств.
— А конкретнее?
Он окинул меня холодным взглядом.
— Стоит ли вам оставлять жизнь?
— И кто же будет решать?
— Мы.
Я чертыхнулся, сожалея, что не знаю латыни. А как хотелось бы процитировать на ней о стражах и страждущих. Он видел меня слишком узко, ограниченно, а я ждал, что он процитирует эту фразу, прочтя ее в моем мозгу. Но, очевидно, суть фразы до него не дошла, и он не проронил ни слова.
— А разве какой-нибудь человек или группа людей вправе решать, жить мне или умереть?
— Для любого всегда есть такой человек или группа людей, — ответил он.
— Разве…
— Преступники…
— Я не преступник. Я не нарушал общечеловеческих законов. Я даже почти не нарушал Десяти Заповедей. А если и нарушал, то не настолько, чтобы быть достойным смерти.
Он помедлил и произнес:
— Стив, вы жертва широкой пропаганды.
— И не отрицаю, — буркнул я. — Весь человеческий род находится под властью то одной, то другой формы пропаганды, начиная с младенчества и кончая преклонным возрастом и смертью. Мы все повинны в свободомыслии. Мой отец, к примеру, бросил школу, не получив полного образования, и ему пришлось самому, упорством, рвением, настойчивостью, прокладывать себе дорогу. Он всегда клялся, что это закалило его волю и характер, дало мужество совершать такие поступки, на которые он не был способен раньше и при мысли о которых его прямо бросало в дрожь. А потом вдруг старик начинал сам себе противоречить, что не хотел бы иметь сына, если бы тот совершил то же самое.
— Не совсем так, Стив. Я знаю, какую пропаганду вы имеете в виду. Это вечная история для всех и каждого, и никто не убежит от этого.
— А разве это плохо?
Доктор Торндайк пожал плечами.
— Вы имеете в виду, широкую пропаганду. В этом сумбуре полной свободы у каждого человека, в конце концов, выпадает счастливый случай выбрать ту линию поведения, которой стоит придерживаться всю жизнь. Мне даже хотелось бы подчеркнуть, что при этом и та и другая сторона будут одинаково правы. Не так ли?
Я выдавил улыбку:
— Вряд ли. Я бы не стал так говорить, потому что было бы ошибкой в любой политической дискуссии ставить на то, что твой противник немного лучше идиота.
— Тем лучше, — сказал он, немного просветлев. — Тогда вы согласитесь с тем фактом, что у нас есть право искать, находить и отбирать тех людей, которые, как мы думаем, больше подходят к созданию совершенной человеческой расы. Вы не раз слышали эту давнюю притчу о гипотетическом катаклизме, погубившем человечество, и о том, как отбирают сотню людей, которых удастся спасти. Сейчас сложилась в чем-то аналогичная ситуация, не правда ли?
— Не знаю. Может быть.
— Разве вы никогда не следили хотя бы за одним из этих громких судебных процессов, когда какой-нибудь полоумный маньяк вышибал мозги полудюжине граждан, наводя на них револьвер и спуская курок? А если следили, разве вас не напугало рыдание сестричек и сочувствующих, когда порочный характер временно изымали из нашего окружения? Мы не можем карать сумасшедших, не важно, сколько они причинят горя. Мы должны защищать их, оберегать, кормить, поить и содержать целых пятьдесят лет. И разве общество стало лучше, если заперло его на пятьдесят лет? Так он еще все эти годы будет жить на шее других. И, наконец, пока этот чокнутый жив, существует опасность, что какой-нибудь мягкотелый параноик последует его примеру и попробует еще раз.
— Согласен, — сказал я. — Но вы вновь говорите о преступниках, а я себя к ним не причисляю.
— Нет, конечно, — произнес он быстро. — Я просто хотел показать вам на более конкретном примере, что все зависит от точки зрения. Теперь мы продвинулись в нашем взаимопонимании на два шага вперед. Медицина способна ослабить действие подобных рецидивов. Эпилептиков берегут, чтобы они плодили новых эпилептиков, гемофиликов защищают, невротиков покрывают. Немощь и возрожденные пороки процветают и производят новую немощь.
— Только какое это имеет отношение ко мне и моему будущему? — спросил я.
— Самое прямое. Я постараюсь доказать вам, что на земле сейчас находится тьма никчемных людишек.
— А разве я отрицаю это? — спросил я резко, но он пропустил мои слова мимо ушей.
Я видел, куда клонит Торндайк. Сначала вывести на теле вшей. Ладно, раз я так слеп, оставим тюремное заключение, когда нужно кормить, поить, одевать, содержать преступника и оплачивать прочие его естественные надобности. Следующим шагом мы уничтожим все болезни — физические и умственные. Я бы назвал второй шаг довольно сносным, но… Ну, а третьим — возьмемся за нищих, бродяг, пьяниц, недоумков. Только тут следует призадуматься. Я знал некоторых прелюбопытных бродяг, пьяниц и нищих, которых вполне устраивала их жизнь, как меня — работа инженера-механика.
Вся беда была в том, что хотя подобная философия взывала к логике и здравому смыслу, она была очень опасной. От маленького камня — большие круги. Затем, когда нижняя прослойка общества исчезнет, возьмемся за следующую. Следуй Аристотелевой логике и добьешься того, что останется только одна партия, вроде тебя и меня, которая мало чем выделяется по сравнению с другими, но к которой ты теперь принадлежишь.
Я не задумывался об этом прежде, но раз уж так вышло, пришлось признать, что общество не может переходить скачком из одного состояния в другое или стоять на месте. Оно должно постоянно развиваться в каком-то одном направлении. И если бы пришлось расплачиваться за всяких пустоголовых, за их нужды, я бы согласился, ибо, в противном случае, кто-то принялся бы выпихивать остальных, неспособных достичь определенного уровня образования. Поскольку тенденция направлена вверх, а не вниз, то граница сословий стирается. Анархия на одном конце не менее вредна, чем тирания на другом.
— Простите, вы так и не смогли прийти к правильному выводу, — проговорил доктор Торндайк. — Если вы не понимаете логики…
— Слушайте, док! — резко оборвал я его. — Если вы не видите, куда заведут ваши мысли, то можете сесть в лужу.
Он посмотрел на меня с превосходством.
— Вы злитесь потому, что не можете постичь этого.
Меня как прорвало.
— Вы настолько глупы, что не понимаете, что в любом обществе суперменов вам не доверят даже выносить помои.
Он самоуверенно усмехнулся.
— Пока доберутся до моего уровня, если, конечно, доберутся, вы уже будете далеко. Простите, мистер Корнелл, но для вас места нет.
Назад: 15
Дальше: 17