— Стив, остановись! — закричала Мариан, как только перевела дух.

— Жди больше! — прорычал я, выписывая широкую дугу и выравниваясь вновь. — Не видать ему наших трупов, милая. А он по наши шкуры, не иначе.

Четвертый выстрел пришелся по мостовой сбоку. Пуля взвизгнула где-то в стороне, наделав столько шума, что лязгнули зубы и захотелось втянуть голову в плечи. Я выжал педаль газа, стрелка спидометра достигла дальнего конца шкалы. Я подумал, что если мы не прибавим ходу, то этот парень сзади прострелит нам шины и мы, как пить дать, перевернемся. Но, возможно, он не собирается этого делать, пока я не наберу скорость. Он охотился не за Мариан. Мариан могла выбраться из любой катастрофы без единой царапины, а вот я — вряд ли.

Мы с ревом вышли на вираж, я дважды выписал колесами корявую S-образную кривую, обходя грузовик и вновь прижимаясь к своей стороне дороги, уходя из-под носа встречной машины. Я буквально пересчитал зубы того парня, что вел свой автомобиль, когда мы вывернули из-под его носа с запасом не более колеса. При этом я до смерти напугал всех троих в автомашинах, включая себя.

Затем я миновал пару прохожих, стоящих у края дороги. Один из них только кивнул на меня, а второй уставился мне вслед. Потом шарахнулась в сторону еще какая-то команда, вылезавшая по другую сторону дороги из кузова прицепа. Они перегородили своим прицепом всю дорогу и спускались с его борта прямо в придорожную канаву.

Я успел уловить тусклое мерцание огнестрельного оружия, прежде чем снова перевел свое восприятие вперед на дорогу. Очень скоро меня не станет, ибо смерть ждала где-то через тысячу футов или около того, в том месте, где они устроили второй заслон.

Мариан, не обладавшая предвидением, вскрикнула, прочитав этот новый образ в моем мозгу. Я нажал на тормоза и остановился задолго до препятствия. Сзади прозвучали выстрелы, а спереди вышли трое, потрясая оружием.

Я развернулся прямо у них на виду и ринулся назад к первому кордону. На полпути моя машина свернула на ухабистую обочину, затормозив только тогда, когда левая шина съехала с дороги. Машина взревела и уткнулась носом в небольшой кювет. Не успела она еще остановиться, а я уже выскочил вон и был таков.

— Стив! — закричала Мариан. — Вернись!

— К черту! — огрызнулся я на ходу. Передо мной в двухстах ярдах лежала рощица. Я помчался туда. Потом решил прощупать преследователей. Мариан присоединилась к ним и показывала в мою сторону. Один из них вскинул ружье, но она остановила его.

Я перешел на рысь. Казалось, все сойдет благополучно, если я не окажусь жертвой случайной пули. Я чувствовал себя счастливым еще и потому, что никто не желал мне смерти.

Лесная чаща была не такой густой, как хотелось бы. На расстоянии она казалась почти непроходимой, но когда я бежал сквозь нее в самую гущу, она оказалась удивительно редкой. Она просвечивала во всех направлениях, а почва под деревьями была аккуратно очищена от ветвей и утрамбована.

Я почувствовал перед собой несколько преследователей, осторожно приближающихся к роще, а сзади догоняла еще одна банда. Я ощущал себя гусеницей, сидящей на травинке перед жаворонком.

Я попробовал спрятаться в кустарнике, сознавая, что это слабая защита от ружейного выстрела. Я вытащил «Бонанзу» и взвел затвор. Я не знал, в какую сторону придется стрелять, но это меня не заботило. Буду стрелять туда, откуда появится враг.

Над моей головой просвистело несколько пуль. Они подняли сильный шум, словно кого-то стегали кнутом. Я не мог сказать, откуда они прилетели, потому что был чрезвычайно занят, стараясь втиснуться в норку под кустами.

Я огляделся вокруг, усилив свое восприятие и оценивая ситуацию. Обе банды растянулись цепью и продвигались вперед, словно протискивались сквозь толпу. То один, то другой поднимал винтовку и стрелял куда-то вперед, почти не целясь.

Это, заключил я, скорее происходило от нервозности, а не от охотничьей сноровки, потому что отряд телепатов и эсперов не станет палить куда попало, если не будет слишком нервничать. На мой взгляд, они запросто могли перестрелять друг друга.

Обливаясь холодным потом, я следил за их продвижением. Они шли мимо моего укрытия, стараясь обойти его стороной и оказаться между мной и отрядом врага. Маневр был довольно грубым, вроде игры в шахматы двух телепатов. Обе стороны знали с точностью до минуты, что на уме противника, где он и что собирается предпринять. Но они увиливали, притворялись, отступали, стремясь получить превосходство в расположении и количестве, поэтому противнику приходилось предпринимать ответные действия. Это была война нервов, игра людей с сильной волей-тех, кто подойдет ближе, оставаясь на мушке врага, и не выстрелит первым.

Оружие у них было самое разное: два охотничьих «Экспресс-35-70», которые пробивали дыру чуть меньше кончика сигареты, несколько короткоствольных ружей, спортивный карабин, напоминавший «Гаранд», только с укороченным на пару дюймов стволом, несколько револьверов, один обшарпанный автоматический кольт 45-го калибра и тому подобное.

Как только выстрелы затрещали всерьез, я замер в своей маленькой берлоге. Видно, противники собрались хорошенько прочесать эту рощу. И, по-видимому, у них получился хороший заслон с ружьями, смотрящими во всех направлениях, так что тяжело было уберечь голову в целости. На сцену вышли эсперы и телепаты.

Я до сих пор не понимал, где кто. Вроде бы банда за моей спиной состояла из дружков Мариан Харрисон, но из этого следовало то, что та банда, впереди, была из фелпсовского Медицинского Центра или какой-нибудь связанной с ним группы, а все остальное мне было абсолютно безразлично. Я мог биться об заклад своей новой шляпой, что старина дипломант Фелпс даже не знал, что сейчас происходит. Скорее всего, он был далек от той открытой борьбы и заварухи, которая шла у его порога.

Вновь смертоносно рявкнули «Экспрессы-35-70», и отряды вернулись в исходное положение. Правда, я предчувствовал, что ни одна сторона не собирается играть в солдатики. Кому-то действительно придется плохо.

Теперь они начали сходиться и расходиться, и время от времени кто-нибудь приостанавливался, получая передышку, после чего вскидывал ружье и сшибал кого-то с ног точным выстрелом.

Конечно, без кровопролития не обошлось, но в основном выстрелы не достигали цели. Насколько я мог предвидеть, ни один из них не стал фатальным. Может, причинил немного боли. В общем, один дым.

Мекстромы запросто управлялись с ружьями и ножами, как, впрочем, и с дубинками, прикладами винтовок или тяжелыми булыжниками, колотя друг друга почем зря. Такое поле брани никак не подходило для Стива Корнелла.

Теперь в дело пошло все искусство эспера. Если они засекут меня, то возьмут в оборот, забыв, что я не мекстром. Поэтому я решил, что пришло время Стиву удалиться.

Я окинул округу своим восприятием. Банда, к которой присоединилась Мариан, двигалась почти к тому месту, где я находился. Они шли с обеих сторон парами, пригнувшись, а один все время держался прямо против меня. Я подивился Мариан, будучи не в силах представить женщину, участвующую в этой заварухе. Мариан была телепатом не того ранга, с которым мне хотелось бы потягаться.

Я осторожно выполз из своего убежища, поднялся на ноги и, пригнувшись, побежал. Двое из них заметили меня и взвыли, но они были слишком заняты своими врагами, чтобы последовать за мной. Один из них открылся, я выстрелил и свалил его на спину кусочком свинца из «Бонанзы-375». Мне не казалось ужасным и мерзким стрелять, поскольку это не было смертельно. Скорее, это напоминало игру в ковбоев и индейцев, чем бой не на жизнь, а на смерть.

Теперь я развязался с ними окончательно, выскочил из рощи и помчался, словно лань.

Я до сих пор не понимал, где кто. Банда за моей спиной спохватилась и пустилась в погоню. Я услышал крики, мне было приказано остановиться. Как всякий разумный человек, я проигнорировал приказ. Сзади что-то с ревом громыхнуло, и мимо меня пронесся огромный снаряд из «Экспресса», чиркнув впереди о камень.

Это только ускорило мой полет на лишних полтора фута в секунду. Уж если они позабыли о вежливости, я и не подумаю остановиться.

Не целясь, я выстрелил через плечо, но безрезультатно. Разве что поднял свой боевой дух. Я надеялся, что это поумерит их пыл, но насколько, знать не мог. Далее, перелетев через канаву, я подбежал к группе машин. Наскоро их прощупав, я подошел и выбрал одну — самую быструю модель, в замке которой торчал ключ.

Я вскочил внутрь с наибольшей скоростью, на которую только способен смертельно перепуганный человек. И пока они вопили и дрались в чаще леса, я спокойно смылся.

Машина, в которую я прыгнул, была «Спешл Клинтоном» с утесоподобными рессорами и низкой рамой, возвышавшимися над землей подобно каменной глыбе. Я намеревался оставить как можно больше миль между мной и местом недавней стычки и сделать это как можно быстрее. «Клинтон-175», казалось, лучше всего подходил для подобной цели, пока я не вспомнил, что цифра 300 на шкале спидометра означает не мили, а километры. Тогда я выжал педаль до предела и заставил стрелку плясать у центра шкалы.

Я был так занят своим бегством, что не заметил геликоптера, который свалился на мою голову, завывая, как все грешники ада. Тогда, притормозив автомобиль, я мгновенно настроил свое восприятие на быстрое прощупывание.

Геликоптер был разукрашен изображением Голубого Полицейского и отличался громадным золотым листом сбоку. Внутри кабины находились два суровых джентльмена в форме с медными пуговицами и непреклонным взглядом старины Байли. Сбоку у них позвякивала пара наручников.

Они пролетели в пятнадцати футах над моей головой, промчались на тысячу ярдов вперед и сбросили заградительную бомбу. Она ярко вспыхнула, выбросив клубы густого красного дыма.

Я покрепче нажал на тормоза, поставив «Клинтон» почти на дыбы, поскольку, коснись я передним бампером облака дыма, это послужило бы им сигналом схватить меня. Я остановил машину в футе от бомбы, и геликоптер, зависнув, снизился. Его турбины разогнали дымовую завесу, и аппарат приземлился перед моим новым резвым «Спешл Клинтоном».

Полицейский был краток и зол. «Паспорт, водительские права, регистрационный талон», — буркнул он.

Что ж, чему быть, того не миновать. Водительские права у меня были в полном порядке, но они не давали мне права водить машину, которую я выбрал, как мне заблагорассудится. Регистрационный талон машины находился в ящичке для перчаток, где ему и полагалось быть, но то, что в нем говорилось, не совпадало с написанным в правах. И что бы я ни плел, предстоит расплачиваться сполна.

— Я пойду сам, офицер, — сказал я.

— Не падай духом, пилот, — ответил он цинично и начал писать в правах, заполняя пустые графы. Беспечная езда, превышение скорости. Вождение машины без соответствующей доверенности в регистрационном талоне владельца (отметка об угоне машины) и так далее, и так далее, пока не набралось на пожизненное заключение.

Я благоразумно подчинился. С полицией можно держаться надменно только в том случае, если вы уже убедили их, что они ошиблись, или стоя перед зеркалом в своей квартире, представляя перед собой полицейского и высказывая о нем все, что ты думаешь.

Меня доставили в суд в сопровождении пары полицейских, сидевших по обе стороны от меня. Надпись на табличке судьи гласила: «Магистр Холлистер».

Магистр Холлистер оказался пожилым джентльменом со вставной стальной челюстью и холодным, как ком снега, взглядом. Он управлял правосудием, словно орудуя острой лопатой, и, казалось, считал каждого либо виновным в преступлении, либо постоянно гадал, на какие еще злодеяния пойдет тот, уйдя от правосудия. Я видел это и ерзал, пока он откручивал головы парочке ребят только за то, что они просрочили плату за стоянку. Я сидел, дрожа от макушки до пяток, пока он засаживал одного негодяя в тюрьму за поворот налево, вопреки постановлению городских властей. Следующей попыткой он изъял десять долларов за явный проезд на красный свет, несмотря на то что виновный оказался эспером, да еще приличного ранга, несомненно прощупавшим и убедившимся, что вокруг на полмили нет перекрестного движения.

Затем Его Честь ударил в гонг и принялся за меня.

Он пригвоздил меня ледяным взглядом к стулу и саркастически спросил:

— Ну-с, мистер Корнелл, какой уловкой вы воспользуетесь, чтобы объяснить ваши преступления?

Я растерянно заморгал.

Он холодно посмотрел на судебного пристава, который вырос словно из-под земли, и зачитал выдвигаемые против меня обвинения загробным глухим голосом.

— Скажите, — бросил он, — признаете ли вы себя виновным?

— Признаю, — скромно сказал я.

Он просиял от праведного ужаса. Ни разу на его памяти ни один человек в этом кабинете не признал так просто своей вины, как я. Никто не соглашался с его обвинениями так легко. И вдруг на меня нашло. Я почувствовал зуд. Мне стало невтерпеж, и я вдруг понял, что, если сейчас попробую почесаться, Его Честь воспримет это как личное оскорбление. Я подавил безумное желание поскрестись обо что-нибудь. А пока Его Честь добавлял к прочим моим преступлениям попытку покушения на человеческую жизнь на хайвэе, зуд локализовался в указательном пальце моей левой руки. Тогда я потер его о шов моих штанов.

Тем временем Его Честь продолжал, излагая лекцию номер семь «О преступлении, виновности и Страшной Каре». Далее он рассмотрел меня в качестве примера, указывая на то, что раз я эспер, то уже ненормальное (он использовал именно это слово, показав, что старая ворона слепа как сова и ненавидит всех зрячих) человеческое создание, которое не следовало бы подпускать к нормальным людям ближе чем на полмили. И не важно, что моя жизнь в опасности или что я, безусловно, в машине был неконтролируемым, но мои действия могли породить панику среди нормальных, — он опять же не преминул использовать это слово, — людей, которые с рождения не блещут телепатией или ясновидением. Последнее еще раз подтвердило мою догадку — ведь как ни крути, врожденные способности значат куда меньше пси-тренировки.

Он закончил свою лекцию следующей тирадой:

— … и закон требует наложения штрафа, не превышающего тысячи долларов, девяностодневного заключения в тюрьме или того и другого вместе… — Он специально посмаковал последние слова.

Я безучастно ждал. Зуд в пальце усилился. Я быстро его прощупал, но ничто не напоминало Софоров синдром. Слава Богу, это просто добрые старые нервные ассоциации. Как раз этот палец сосала маленькая трехмесячная супердевочка. К счастью, у нее еще не было зубов. Да и я оставался тем же старым Стивом.

— Ну что, мистер Корнелл?

— Да, ваша честь? — откликнулся я.

— Что будем делать? Я склонен к снисхождению и позволю вам самому выбрать себе наказание.

Возможно, я смог бы наскрести тысчонку, продав кое-какое имущество, личные вещи и исчерпав мой и без того уже опустевший банковский счет. Большая часть моих личных сбережений уже уплыла в сточную канаву, и мне остались только шестимесячные выплаты.

— Я бы предпочел уплатить, ваша честь, если бы вы дали мне время, чтобы собрать требуемую сумму…

Он стукнул молоточком по столу.

— Мистер Корнелл! — гневно прогудел он. — Разве можно доверять вору? Всего за несколько минут вы можете удрать от правосудия, не получив наказания в соответствии с объявленным вам приговором. Правда, вы можете отправиться за деньгами, но только если оставите что-нибудь в залог, по ценности равное штрафу.

— Ничего себе…

— Однако, если вы не в состоянии заплатить, мне ничего не останется сделать, как засадить вас на девяносто дней в тюрьму! Пристав!

Я отказался платить. И отказываясь, даже почувствовал своеобразное удовлетворение. Уж слишком много они хотели получить!

И не важно, что мне предстояло исчезнуть на девяносто дней. За это время я смогу обдумать планы на будущее, погрызть ногти.

Зуд в пальце начался снова, только на этот раз сильней, и уже не унимался от почесывания о штаны. Я надавил на подозрительное место ногтем большого пальца и почувствовал что-то твердое.

Я посмотрел на зудящий палец и, сосредоточившись изо всех сил, прощупал своим восприятием.

В кончике пальца сосредоточилось колечко величиной не больше булавочной головки. Я поковырял его ногтем. Из ранки брызнула кровь, и я с волнением прощупал крошечный комочек плотной плоти, в который проникала и который омывала горячая кровь. Мое восприятие не лгало: несомненно, мекстромова инфекция. Иммунитет был прорван!

Пристав толкнул меня в плечо и сказал:

— Топай, Корнелл!

У меня было девяносто дней, чтобы проследить, как этот комочек разрастается до невообразимой величины со скоростью одна шестьдесят четвертая дюйма в час!