Я вошел в приемную, являясь воплощением самоуверенности, и предстал перед секретарем-эспером — красивой крашеной блондинкой с весьма привлекательной внешностью и фигурой. Она холодно взглянула на меня и спросила о деле.

— Я писатель и журналист. Собираю материал, — нагло соврал я.

— Вы по заданию? — спросила она без тени интереса в голосе.

— Сейчас нет. Я свободный журналист. Мне так больше нравится, люблю ни от кого не зависеть.

Ее холодность растаяла. Мои старания явно не пропали даром.

— Где вы печатаетесь? — спросила она.

Я равнодушно ответил:

— Последняя статья была о недавних археологических находках в Сирии. Прямо по первоисточникам Института Востока в Чикаго.

— Очень жаль, что я ее пропустила, — сказала она удрученно.

Я согласился, что она на самом деле много потеряла.

— Разве вас не удовлетворяют обычные популярные издания? — продолжала она.

— В этих кондуитах, конечно, собрано много полезных сведений, но они слишком туманны, безличны. Люди предпочитают читать анекдоты, а не копаться в цифрах и диаграммах.

Она глубокомысленно кивнула.

— Минуточку, — с улыбкой сказала она и что-то тихо начала говорить в телефонную трубку. Окончив, она тепло улыбнулась, будто говоря, что сделала для меня все, что было в ее силах, и что это следует оценить. Я постарался изобразить в ответ точно такую же улыбку. Мы еще не закончили улыбаться друг другу, как дверь отворилась, и в комнату влетел человек.

Он был рослым малым, прямым, как шомпол, с крепкой челюстью и коротко стрижеными усами.

Один к одному — капитан Блад. Когда он заговорил, его голос оказался таким же резким и четким, как его усы, настолько четким, что казался почти механическим.

— Дипломированный специалист Фелпс, — сказал он. — Чем могу служить?

— Мистер Фелпс, мне бы хотелось побольше узнать о Мекстромовой болезни. Извините, может, мне не придется использовать эти материалы в статье, но для писателя-документалиста важны мельчайшие подробности.

— Никаких извинений. Что вас интересует?

— Я часто слышал, будто бы о Мекстромовой болезни почти ничего не известно. Это невероятно, особенно если учесть, что ваши коллеги работают не покладая рук около двадцати лет.

— Конечно, мы кое-чего достигли, — кивнул он. — Но очень немного…

— Мне кажется, исследуя ткани…

Он улыбнулся.

— Мы так и сделали. Провели тщательные химические исследования. В принципе, мы могли бы даже взять пробы с чародейского котла Макбет и определить, правильно ли Шекспир указал свою формулу. Молодой человек, если вы думаете, что что-то внедряется в человеческую плоть, делая ее мекстромовой тканью, то глубоко ошибаетесь. Обычные анализы показали, что тело больного Мекстромовой болезнью ничем не отличается от нормального. Ничего лишнего, как и в случае окостенения.

— В чем же различие?

— В структуре. С помощью рентгенокристаллографии мы определили, что мекстромовы ткани имеют оригинальную микрокристаллическую структуру. — Фелпс задумчиво взглянул на меня. — Вы что-нибудь смыслите в кристаллографии?

Как инженер-механик я, конечно, смыслил, но как автор журнальных статеек — вряд ли, поэтому осталось только признаться, что в кристаллографии я профан.

— Отлично, мистер Корнелл, вы, наверное, знаете, что в стереометрии существует только пять правильных многоугольников. Подобно закону топологии, утверждающему, что для раскраски карты плоской поверхности необходимо всего четыре цвета, а для раскраски границ на торе достаточно семи цветов, законы стереометрии гласят, что возможно не более пяти правильных многогранников. А в кристаллографии существует тридцать два возможных класса кристаллических решеток. Из них в природе найдено всего тридцать. Правда, мы знаем, как выявить остальные две, если они окажутся в естественных формациях.

Все это я прекрасно знал и, тем не менее, усердно царапал в своей записной книжке, будто открыл что-то новое. Специалист Фелпс терпеливо выждал, пока я не закончу свои заметки.

— А теперь, мистер Корнелл, вас ожидает маленький сюрприз. Мекстромова ткань состоит из молекул, атомы которых расположены в узлах решеток, принадлежащих одному из этих классов.

Вот так новость! Я оторопел.

Его лицо вспыхнуло торжеством.

— К несчастью, — проговорил он тихим голосом, — знание типа кристаллической решетки не в силах подсказать нам, как она возникла. Мы не можем контролировать положение атомов в кристаллической решетке. Мы можем разрушить кристаллическую структуру, можем контролировать размер и форму кристалла, но не в силах перевести кристалл одного вида в другой.

— По-моему, это все равно, что испечь кекс. Все составные части перемешиваются — кекс может получиться большим или маленьким, иметь форму сковороды или оказаться вконец испорченным. Но если вы смешали дерьмо, то и получите дерьмо.

— Немного странная, хотя и вполне точная аналогия. Но мне больше нравится другая, высказанная когда-то давным-давно доктором Билли Леем, проделавшим довольно тонкие эксперименты. «Вы не сможете узнать, как устроен паровоз, разрушив его и исследуя обломки».

Потом он продолжил:

— Давайте вернемся к Мекстромовой болезни. Мы выяснили, что скорость затвердевания тканей составляет одну шестьдесят четвертую дюйма в час. Так, к примеру, если вы заметили на среднем пальце правой руки следы болезни, то приблизительно через три дня первый сустав пальца будет полностью состоять из мекстромовой ткани. Еще через две недели средний палец полностью затвердеет. Можете взять пилу, отрезать его без всякой анестезии и принести нам для исследования.

— И ничего не почувствуешь?

— Вообще ничего. Хотя суставы срослись, артерии стали твердыми, как стальные трубы. Правда, сердце уже не может работать нормально. Когда Мекстромова болезнь ползет от руки к плечу, крупные сосуды затвердевают, и сердце не может прокачивать по ним кровь в прежнем режиме. Получается то же самое, что и при атеросклерозе. Далее инфекция выводит из строя плечо, на это уходит девяносто дней. За это время заражаются остальные конечности, и болезнь охватывает руки и ноги.

Тут он торжествующе взглянул на меня.

— Остальное выглядит весьма скверно: вскоре наступает смерть. Собственно, я могу сказать, что счастлив тот, кто подцепит Мекстромову болезнь на пальцах левой руки, потому что в этом случае заражение достигнет сердца быстрее всего. Те, кому инфекция первоначально попала в пальцы ног, практически прокляты, ибо инфекция вначале поразит нижнюю часть тела. По-моему, вы можете представить результат — смерть из-за остановки перистальтики. Гибель наступает за счет интоксикации организма и бывает медленной и болезненной.

Я содрогнулся. Мысль о смерти уже тревожила меня. Сознание того, что в случае заражения я должен умереть буквально по календарю, приводило меня в дрожь.

Я проговорил сквозь зубы:

— Дипломированный специалист Фелпс, я вот только не возьму в толк, то ли вы и ваш центр боретесь с Мекстромовой болезнью, то ли потворствуете ей?

— Потворствуем? — переспросил он.

— Конечно. Вы выяснили, что будет с человеком, если он пройдет через все стадии Мекстромовой болезни?

— Он станет практически суперменом, — кивнул Фелпс. — Стальные мускулы, движущие твердой, как сталь, плотью под непробиваемой кожей. Возможно, такой человек будет свободен от всех болезней и недугов. Вообразите себе бактерию, которая старается проникнуть в тело твердое, как бетон. Более того, мекстромова плоть физически почти невосприимчива к кислотам. Очевидно, что такой супермен трижды переживет наши живые тела, а может, и раз в десять. Но…

Тут он остановился.

— Не хочу разрушать ваших иллюзий, но эта мысль не нова. Несколько лет назад мы пригласили сюда одного блистательного молодого доктора, чтобы тот пополнил свое образование. К несчастью, парень прибыл сюда со следами Мекстромовой болезни на среднем пальце правой руки. Под его руководством провели около сотни великолепных опытов, и у него возник свой подход к этой проблеме. Но все было тщетно: несмотря на все усилия, он не смог отдалить смерть хотя бы на секунду. С тех пор и до настоящего времени над этой проблемой работает одна из наших групп.

Тут мне пришло в голову, что, окажись у меня признаки Мекстромовой болезни, я бы скорее помчался в убежище на хайвэе, чем в Медицинский Центр. Через секунду меня осенило: предположим, доктор Торндайк нашел у себя следы болезни или, скорее, его навели на эту мысль люди хайвэя. Что тогда будет лучше, — присоединиться к штату Медицинского Центра или оказаться перед лицом компромисса: «Вы поможете нам, работая с нами, а мы спасем вашу жизнь»?

Эти размышления привели к следующей мысли:

«Если люди в убежище руководствовались благими намерениями, они не стали бы скрываться и предоставили бы свой метод лечения Медицинскому Центру. Ну, хорошо, у меня накопилось к ним порядочно претензий, поэтому придется нанести сокрушительный удар».

— Видите ли, Фелпс, — сказал я спокойно, — одной из причин, по которой я оказался здесь, является то, что у меня есть веские доказательства существования способа лечения Мекстромовой болезни. Я видел людей с ультраплотными телами и сверхчеловеческой силой.

Он смотрел на меня с той терпеливой улыбкой, которая возникает у отца, когда ворвавшийся к нему отпрыск заявляет, что он изобрел вечный двигатель.

— У вас есть веские доказательства ваших слов?

— Я видел этих людей, как сейчас вижу вас.

— Тогда я могу заверить, что вы неверно истолковали то, что увидели, — ответил он холодно, — энтузиасты летающих тарелок до сих пор утверждают, что те штуки, которые они наблюдали, пилотировались маленькими зелеными человечками с Венеры, хотя мы уже побывали там и обнаружили, что Венера необитаема, за исключением нескольких жучков, личинок и маленьких животных, подобных теллурическим пиявкам.

— Но…

'— Старая история, — сказал он мне с капризной улыбкой. — Тайная организация, заговор. Эта сказка была популярна еще во времена форта Чарли. А теперь… лучше скажите, что вы видели.

Я состряпал сказку, в которой на четыре процента правды приходилось сорок процентов полуправды. А остальное было просто ложью. Я просто упомянул, что как-то сбил на дороге девицу и, когда остановился помочь ей, девица вскочила и, как ни в чем не бывало, помчалась прочь. Она не потеряла ни капли крови, хотя передний бампер машины был здорово изувечен.

Он торжествующе кивнул.

— Такие вещи случались. Человеческое тело действительно очень прочно, ведь и раньше бывало много случаев, когда самые страшные катастрофы кончались легкими ушибами. Я читал рассказ о человеке, у которого не раскрылся парашют и который выжил и явился на завод собственной персоной, как в старом анекдоте. Но сейчас, мистер Корнелл, разве можно в этом мире скрыть какую-либо тайную организацию? Даже до Райна это было трудно. В вашей сказке не хватает только каких-нибудь секретных знаков, может, особого рукопожатия или, скорее, охватывающей весь мир системы знаков, служащих каким-то ужасным, дьявольским целям.

Я взвился. Дипломированный специалист оказался слишком близок к истине, чтобы это пришлось мне по вкусу, а он еще издевался. Он буквально довел меня до белого каления.

— Чтобы не слишком углубляться, я хочу только знать о возможных мотивах такой организации. Вы наделили их сверхчеловеческой силой и громадной продолжительностью жизни. Если они хотят захватить власть на земле, разве им придется применить силу? Или их не трогает превосходство над человеческой расой, и они спокойно ждут, когда исчезнет обычный гомо сапиенс? Разве вы не приписываете им полноправное владение планетой?

Я удрученно покачал головой.

— Ладно. В этом есть своя логика, мистер Корнелл. К тому же вам известно, что, даже живя на Марсе и Венере с массой привезенного оборудования, мы чувствуем себя весьма неуютно. Без посторонней помощи мы не прожили бы и минуты на любой из планет Солнечной системы.

— На мой взгляд, эти гипотетические супермены могли бы причинить массу неприятностей, — сболтнул я.

— О, я допускаю, что в вашей истории есть своя доля правды. Но давайте оставим эти никчемные предположения. Если вы подумаете, то увидите, что скрыть подобную организацию невозможно. На их пути всегда встанут несколько телепатов и эсперов.

Пусть это группа. Представьте, сколько продержится такая компания? Их обнаружат, как только первый же из них влипнет в историю с аварией где-нибудь на Таймс-сквер или же его вытащат из огня в автомобильной катастрофе.

Тут он окинул меня холодным взглядом.

— Опишите это как вымысел, фантазию, мистер Корнелл. Но не упоминайте моего имени. Лучше придерживайтесь фактов.

— Ладно. Но боюсь, эти факты скоро всплывут наружу.

— Пусть, — согласился он. — Но признать, что существует какая-то таинственная организация, подпольная группа, пока мы не можем. Мы — те, кто имел самые лучшие мозги и самые большие деньги за последние двадцать лет.

Я кивнул и, хотя не согласился с Фелпсом, знал, что настаивать — все равно, что оскорблять его в лицо и ждать, пока тебя выставят.

— Хотелось бы посмотреть, чтобы иметь полное представление, — сказал я бесцеремонно.

Фелпс предложил мне показать помещения, и я согласился. Я не встретил ни одного пациента, но Фелпс позволил постоять в коридоре перед комнатами и попробовать мои эспер-способности на человеческой плоти. Это было болезненно и поучительно.

Он пояснил:

— Обычное дело для таких посетителей, как вы. Все испытывают желание побыстрее выскочить вон. В медицинских кругах подобную вещь называют «синдром Софома». Слышали?

Я кивнул.

— В прежние времена медики слишком мало знали о болезнях и изучали их, вызывая у себя те же симптомы, что испытывал сам больной. И так с каждым новым пациентом.

— Правильно. Поэтому, чтобы избежать «синдрома Софома», мы демонстрируем подлинные вещи. К тому же, — добавил он серьезно, — мы были бы очень рады, чтобы как можно больше людей могли распознать настоящую болезнь как можно быстрее. Пусть даже в настоящее время мы не в силах им помочь, но когда-нибудь это удастся.

Он остановился перед закрытой дверью:

— Здесь девочка восемнадцати лет, она должна умереть через месяц…

Его голос сорвался, когда он постучал в дверь комнаты.

Я обмер. Несколько капелек пота скатилось по моей спине, и меня забила нервная дрожь. Я прогнал видение, спрятал его как можно глубже и постарался не думать о нем. Вроде бы мне это удалось.

Перестук Фелпсовых пальцев по дверной панели нельзя было спутать ни с чем.

Дипломированный специалист Фелпс был мекстромом!