Глава 5
ОСКОЛКИ
Его не было слишком долго.
Я отгибал тяжелую портьеру и припадал к окну всякий раз, как различал шум машины. Но уже село солнце, уже окончательно стемнело…
Наконец подъехал. Выключил мотор, но не вылезал из машины. Я следил за ним минуту, вторую, а он все сидел. Я видел его лицо за лобовым стеклом, застывшее и пустое, неподвижное так долго, что… Если там, у дома, его ждали… Но нет.
Он тряхнул головой. Медленно, но решительно выбрался из машины. От души врезал дверцей, тяжело огляделся и зашагал к крыльцу. По-прежнему медленно, но это не была усталая рассеянность.
Я вдруг понял, что неподвижность в машине — это было не марионеточное оцепенение. Он что-то решал. Выбирал между плохо и еще хуже. Потому что что-то надо было выбрать, прежде чем двигаться дальше.
И он выбрал. Через минуту он влез в наш закуток, плюхнулся на диванчик и откинулся на спинку, бессильно закинув голову, так что затылок глухо ткнулся в дубовую панель. Уставился в потолок:
На его лице была усталость, но не было безразличия.
Да, он что-то решил.
Катя молчала. Я молчал.
— Да, она могла взять его еще нормальным, — сказал Виктор. — Скорее всего.
— Две недели… — пробормотала Катя. Она снова глядела на свои руки, снова крутила кольцо на пальце.
И я знал, о чем она думает. Чертова сука смогла объездить ее Олега. И собирается повторить это же со Стариком.
А две недели — это много. Даже час много рядом с чертовой сукой. С самой слабенькой из паучих. А две недели рядом с той гривастой тварью…
— Но он был все еще в комнате для заключенных, — сказал я. — Она его еще не сломала. Его еще можно вернуть!
— Не сломала три дня назад, — жестко заметила Катя.
— Его еще можно вернуть.
— Но нам его не вытащить, — сказал Виктор.
— Вытащим! — сказал я. — Убьем ее здесь…
— Не сможем! Без разведки, без подготовки, без полной уверенности, что возьмем ее наверняка нельзя туда соваться! В это новолуние мы уже не успеем. А к следующему…
А к следующему вытаскивать будет уже некого. Три дня назад Старик еще держался. Может быть, и сейчас еще держится. Но через месяц еще…
— Значит, пойдем без подготовки, — сказал я.
— Нет.
— У нее Старик!
— Ты мне это говоришь?.. — Он смотрел мне в глаза, он не отводил взгляд. — Нет. Слишком опасно. Нет!
— Даже ради Старика?
— Даже ради Старика.
Я оскалился от отвращения, и он ответил мне такой же брезгливой гримасой.
— Дур-рак! Ты думаешь, верность Старику — это драться с этой сукой здесь, несмотря ни на что? Тупое бесстрашие? Это будет твоя верность Старику?! С гордо поднятой головой и мужественно сжатыми челюстями броситься под каток?!
— Ребята… — попросила Катя.
— Бессмысленно подохнуть здесь — вместо того чтобы делать то, что ты должен делать? Что мы должны делать! Должны Старику!
— Вить… — почти взмолилась Катя.
Виктор, набычившись, оглянулся на нее, но все-таки взял себя в руки. Когда он посмотрел на меня, в его голосе осталось лишь усталое презрение и досада. Ему опять приходилось объяснять мне очевидное.
— Кроме тела Старика есть еще его дело. И это важнее. Это для самого Старика было важнее! Держать несколько человек, которые знают! Знают и могут! Сами могут охотиться на чертовых сук… и могут обучить этому других. Новых. Чтобы ниточка не оборвалась случайно. Чтобы всегда оставался кто-то, кто может продолжить, даже если остальные попались. Кто-то, кто может начать все заново… Ты подумал, что будет, если она нас всех здесь завалит?
— Но есть же шанс вытащить его! Убить эту тварь здесь и вытащить Старика из ее поселка! Если кому-то и начинать все заново, так это ему!
— Да, шанс есть. Шанс есть всегда и во всем! Но сейчас он слишком мал. А теперь подумай, что ты ставишь на чаши весов. Если все получится, прекрасно. Но если нет? Если что-то пойдет не так? Что тогда? Она нас раздавит. И Старика и нас. Всех. И тебя, и меня, и Катьку. Не останется никого. Понимаешь? Никого. Некому будет убить эту дрянь. И некому будет убивать других таких же. И некому будет набрать и обучить новичков. Некому.
— Но у нее Старик…
— Да, у нее Старик. А ты не подумал, что было бы важнее самому Старику? Его жизнь или его дело? Если бы сейчас решал не ты, а он?.. Представь. Старик на нашем месте. А ты там. Полез бы он тебя вытаскивать, рискуя всеми остальными?
Я открыл рот… Но так ничего и не сказал. Потому что… Не знаю.
Я вдруг представил Старика, его холодный взгляд, всегда такой жесткий, когда доходило до дела и надо было принимать окончательное решение, и…
Не знаю.
— Вот то-то же, Храмовник.
— Может быть. — Может быть, ты и прав. На словах ты часто бываешь прав… — Но я эту суку достану. Я ей Старика не оставлю.
— Нет. Риск слишком велик.
— Но шанс есть. И я пойду.
— Никуда ты не пойдешь!
— Я пойду. За свою жизнь я отвечаю сам.
Он оскалился от досады.
— Нет, ты все-таки не понимаешь, маленькое, тупое чудовище… Дело не в том, что ты будешь рисковать своей жизнью. По большому счету, нам с мирозданием плевать на твою жизнь… Но если ты завалишься, то ты накроешь и нас. Она ведь не сразу убьет тебя, а сначала распотрошит! А теперь ты знаешь, что мы живы и никуда не бежали. И кто мы такие. И что собираемся делать! Это ты понимаешь? Она больше не сунется сюда всего на одной машине. Она больше вообще никуда не сунется без эскорта в пяток машин и дюжины пурпурных… — Он прищурился, ловя мой взгляд как в капкан, и еще жестче договорил: — Никогда и никуда — до тех пор пока не отловит нас! А она будет ждать, что мы сунемся к ней. И не просто ждать. Она будет нас ловить! И она, и все ее пурпурные. И, может быть, слуги ее подружек… Это ты понимаешь? Она будет точно знать, кого искать! Уже не мы ее, а она будет нас ловить! А сейчас она ничего не знает! Ни про то, что мы знаем, где ее водопой, ни про то, что мы вообще еще здесь, вьемся вокруг нее. Про Катьку вообще ничего не знает! Понимаешь? Пока у нас есть шанс! Когда мы здесь все осмотрим, изучим, подготовимся, мы сможем прибить ее здесь наверняка. Это единственный реальный шанс добраться до нее! Этот водопой. И мне плевать на твою жизнь, Храмовник, но мне не плевать на этот шанс. А если она тебя поймает, мы и этого лишимся. Единственного реального шанса достать ее!
Я его даже не слушал. Я просто ждал, когда он договорит. Пока выдохнется.
Я пожал плечами.
— Может быть, — сказал я. — Но я в любом случае пойду. Вопрос лишь в том, пойду я один или вы пойдете со мной. Сделаете этот шанс весомее — или дадите ему сгинуть вместе со мной.
Несколько секунд Виктор странно глядел на меня, а потом вдруг расхохотался.
Я смотрел на него, чувствуя, как играют желваки, но ничего не мог с собой поделать. Я едва сдерживался.
Он глядел на меня с кривой ухмылкой:
— Маленькое, упертое чудовище… Где это ты сцапал манеру так вихляво работать языком? Раньше этого за тобой не замечалось… От своей суки нахватался, что ли?
Я отвернулся от него. Поймал другие глаза.
— Кать?
— Она не пойдет, — сказал Виктор.
— Вить… — Катя, извиняясь, покачала головой. Глядя ему в глаза, положила ладонь мне на руку. — Я пойду с ним… — Она обернулась ко мне: — Я пойду с тобой, Влад. Я знаю, что это такое, когда… Я пойду с тобой.
— Да? А Олег? Если вы засыплетесь, он так и останется у нее до конца дней. Ты даже не сможешь его убить, чтобы прекратить это. Некому будет его убить.
— Что ж… Значит, некому. Его в любом случае уже не вернуть. А вашего Старика еще можно. Я пойду с тобой, Влад.
Я кивнул и сжал ее пальцы. Обернулся к нему:
— Вить?
Сморщившись, он глядел в сторону.
Я ждал.
Катя молчала.
Он все щурился, морщился, скалился… А потом лицо стало пустым и грустным. Он усмехнулся, одними губами. Поглядел на нас.
— Ну и как же, мне интересно, вы себе это представляете? Вдвоем влезете к ней в город, перебьете всех ее пурпурных, двух ее жаб…
— Одну жабу, — сказал я.
— А, все-таки был толк?.. — Впрочем, лицо осталось таким же постным. Он пожал плечами. — Пусть одна жаба. Много это меняет? Эти пурпурные вокруг нее месяцы, годы. Они не превратятся в тех, кем были, если вы ее убьете. Они останутся такими же верными слугами, какими были. Продолжат служить ей, будто она еще жива.
— И черт с ними, — сказал я. — Главное — завалить ее здесь. И Олега. И убрать тела. Тогда, когда через два часа они не вернутся, там, в поселке, засуетятся. Приедут сюда, но тел нет — что с ней? В плену? Убита? Они полезут из поселка, как муравьи за маткой, искать ее. Все до последнего. Ты же сам говоришь, она их вышколила отменно… И вот тогда мы туда войдем. В пустой поселок.
— А вторая жаба? А прислуга? А охрана у ворот?
— Это мелочи. Не в счет.
— «Не в счет»… — криво усмехнулся Виктор. — Убрать ее тело и Олега, говоришь… Легко у тебя все получается… Как бы не пришлось кому-то убирать наши тела. И черта с два они уберутся из поселка все. Человек пять останется.
— Поселок большой, — сказала Катя. — Несколько человек не смогут помешать нам залезть внутрь, если мы пойдем с разных сторон. И они же не знают, что именно нам нужно. Сможем добраться до комнат, где они держат пленных. Увезем его.
— Если будет кому увозить… — снова без всякого выражения сказал Виктор. — Езжай к своей суке, Крамер. Спроси у нее, есть ли шанс у Старика продержаться до следующего полнолуния.
— Еще четыре недели? Ты сам-то в это веришь?
— Спроси у нее!
Я пожал плечами. Сдается мне, я знаю ответ. И он тоже.
— Зачем? Надо готовиться.
— Мы подготовим что можно. А ты съезди к ней. Узнай точно. — Он прищурился на меня, будто еще что-то хотел сказать — даже догадываюсь что, но все-таки смолчал. Яростно потер лицо, снова поглядел на меня: — Езжай. Езжай!
Я вдруг понял, что уже минут пять сижу, тупо уставившись в черное зеркало пруда.
И наверное, у меня было такое же пустое лицо — как у Виктора там, перед кабачком… А может быть, раньше. Когда он только подъехал к дому Старика и должен был войти туда. В комнату, из которой бежал. В комнату, где осталось слишком много следов, чтобы верить в лучшее.
Я вылез из «козленка», от души хлопнув дверцей, и зашагал к дому.
— Мой господин сегодня рано… Что-то случилось?
— Сколько времени ей понадобится, чтобы сломать человека?
Какой-то миг мне казалось, что она сейчас вскинет брови в притворном удивлении, что не понимает, о чем я, и улыбнется своей издевательски безмятежной улыбкой…
Но она или поняла, или почувствовала.
— Все-таки попались… — пробормотала она. — Кто-то из тех, кто был той ночью здесь?
— Вам не идет платье Кассандры, Диана… Сколько ей понадобится времени, чтобы сломать?
— Сломать?
— Вы понимаете, о чем я!
— Не совсем. Подчинить человека на время, пока Ника рядом с ним, или же…
— Нет! Полностью! Когда ее нет рядом, а он все равно будет делать что ей нужно. Сделать слугой.
— Ах, приручить…
— Называйте как хотите! Сколько?
— Несколько дней, я думаю.
— Несколько — это сколько?
— Два-три дня. Возможно, чуть больше. Все будет зависеть от того, как плотно Ника им займется… И от охотника, конечно.
Да, от охотника… Когда Катька была там, он был все еще под замком. Все еще держался. Десять дней.
— Значит, может быть и больше? Насколько?
— Возможно, может быть и больше… Чуть.
— Сколько он может продержаться — максимально?
— Что значит — продержаться? Я не уверена, что мы говорим об одном и том же… Если он у нее, значит, она уже смогла пробиться сквозь его защиту и подчинить его, хотя бы на время? Дальше можно вести речь только о том, какое время он еще будет продолжать огрызаться.
— Огрызаться?
Диана пожала плечами:
— Огрызаться, откатываться… Приходить в себя, когда Ника будет оставлять его в покое. Но это если достаточно сильный, чтобы сопротивляться ей… и такой же упрямый в глубине, как вы.
— Сколько?
— Неделя. Возможно, дней десять-двенадцать. Затем огрызаться перестанет, но дрессировка на этом не кончится, он еще долго будет пропитываться привычками хозяйки, ее образом мыслей, учиться угадывать ее желания, даже когда ее нет рядом…
— Двенадцать дней?.. А если он гораздо упрямее и сильнее меня?
— Возможно, пару недель. Но…
— А шесть? — не выдержал я.
Диана улыбнулась:
— Две недели — самый крайний срок. Большее не в силах человеческих… Боюсь, вы не понимаете, что бывает с человеком, даже самым строптивым, уже через два-три дня. Если он еще не предан хозяйке целиком, то уже на грани. Даже когда ее нет рядом. Еще не слуга, но уже не свободный человек. Еще огрызается, но как в тумане, в бреду… Если его оторвать от нее, ему потребуется время, чтобы стать тем, кем он был прежде. Может быть, месяцы… Но вы уверены, что Ника будет его приручать?
— А что же она будет с ним делать? Если не убила, но оставила у себя…
— О! Вы, видимо, плохо представляете себе, зачем он Нике… Сильных охотников если и оставляют при себе, то не превращают в слуг.
— Зачем же он ей?
— Из сильных — и умных! — опытных охотников делают глав личной охраны. Кто, как не опытный охотник, может точно предугадать, чего ждать от других охотников?.. Но для этого он должен продолжать мыслить как охотник. У него должна остаться его охотничья хватка, его личность… Как можно сохраннее. А что такое слуга? Прирученный и выдрессированный раб. Придаток хозяйки. Удобный, но растерявший большую часть своей прежней личности.
— Но если она его не сломает…
— Не приручит, — поправила Диана.
— Не приручит, — оскалился я, но повторил ее словечко. Сейчас не время упираться по пустякам. — Как же она надеется, что он станет… Он же ни за что…
— Скорее всего, Ника будет его не приручать, а привязывать.
— Привязывать?..
— Мм… В вашем образе мыслей… Его будут не ломать, но перетягивать.
Я хмыкнул.
— Я сказала что-то смешное? — холодно спросила Диана.
— Его не переубедить.
— Я не сказала — переубедить. Я сказала — перетянуть. Не словами конечно же…
— Тогда как?
— Вот так. — Диана чуть наклонилась, и виски на миг обдало лавандовым холодком. — Пробить его защиту, залезть внутрь него, но не ломать там все подряд… Не приручать, круша все внутри, делая из матерого волка покорную шавку, а всего лишь осторожно привязать к себе… Осторожно, но крепко. Вбить в его душу всего один, но точный гарпун. Найти что-то, что ему особенно важно, и надавить только туда. Связать это с тем, что от него нужно. И так привязать к себе.
— Важно?.. — пробормотал я.
Старик всю жизнь положил на то, чтобы отлавливать таких чертовых сук. Сюда хоть гарпун вбивай, хоть кол, а ничего у нее не выйдет… Защищать чертову суку он не станет.
— О, это бывает самое разное… Иногда даже сам человек не может сказать, что это, — улыбнулась Диана. — Возможно, какой-то страх, засевший ещё в глубоком детстве, который всю жизнь загонял на самые задворки сознания и готов отдать все, что угодно, лишь бы этот чулан и дальше не открывали… А может быть, какая-то иррациональная привязанность. Или стремление, дремавшее всю жизнь в глубине, а теперь ему помогут вырваться…
Я попытался представить что-то такое рядом со Стариком и хмыкнул. Особенно про страх, растущий из детства…
— Нет…
— Что — нет?
— Он не из таких. У него железная воля. И ни черта он не боялся. Ничего и никого.
— Железная воля? И это не спасение.
Я не стал с ней спорить. К чему? Все что надо я уже выяснил…
Только черт бы побрал это знание! Старика ей не привязать, а значит, скоро она либо убьет его, либо начнет ломать. Если уже не начала…
Две недели, две недели… Они уже прошли, эти две недели.
Через месяц будет поздно. Даже если в следующее новолуние Виктор и сможет в одиночку прибить суку и вытащит Старика, это будет уже не Старик…
Уже не Старик…
— Железная воля — часто лишь стальная оправа разбитого сердца… Мог быть какой-то тяжелый выбор, сделанный давным-давно, но который все еще бередит душу, о котором порой жалеешь, — если выбор был такой, когда чаши весов почти уравновешены, но выбирать надо, и выбор ох как тяжел… И можно даже понимать, что выбор был правильный — рассудком, но в глубине души все равно бродит тоска по тому, от чего пришлось отказаться, чем пожертвовал… И как все, что насильно задвинуто под ковер сознания, эта тоска становится все значимее, все больнее, все желаннее — вопреки доводам разума, но у души свои законы…
Я досадливо дернул головой. К черту ее проповеди!
Слова, всего лишь слова… Красивые, но ничего не значащие. А время идет. Ночь все ближе…
— Вы меня не слушаете, Влад?
— Давайте лучше… — Я коснулся пальцем лба.
— И что дальше? Зачем это вам, Влад?
— Я знаю зачем.
— Ника, — покивала она.
— Начинайте, Диана.
— Думаете, это, — Диана коснулась пальцем лба, как касался я, — поможет вам?
Она улыбнулась. И вот эта ее улыбка мне в самом деле не понравилась. Слишком уж она напоминала ту фирменную улыбочку всезнайки, которой меня до тошноты перекормил Виктор…
— Вы хотите сказать, Диана, что вы ей в подметки не годитесь?
Только я не прошиб Диану. Улыбка не стала злой. В ней только еще добавилось грустной снисходительности.
— С вашей помощью, мой господин, я надеюсь однажды стать равной ей, а то и искуснее… Нет, я не об этом. Вы можете научиться сопротивляться ей, защищаться… но это не поможет вам убить ее.
— Да ну?
— Увы, мой господин… Она всегда вывернется.
— Это еще почему?
— Потому, что она давно идет по пути, ступить на который вы испугались. По пути сильных. И идет по нему жестче и увереннее, чем многие из нас… Ее самоуверенность и жестокость кажется чрезмерной даже некоторым из нас. Из нас, понимаете? Вы же скованы принципами, которыми вас пичкали с детства, — глупыми, пустыми, но такими тяжелыми оковами…
Я поморщился.
— Это всего лишь слова, Диана. Красивые, многозначительные, но пустые слова… Вся ваша софистика не спасет ее от пули. От одной обычной пули. Даже неподпиленной.
— Увы, это не софистика, Влад. И лучше вам понять это, пока не стало слишком поздно. Ника всегда найдет, чем прикрыться от ваших пуль… Она не скована ничем, будет спасаться любыми способами. Любыми. Если понадобится, она выложит перед собой бруствер из чужих тел. Горы трупов. А вы? Вы сможете пойти по трупам, чтобы убить ее? Что вы сделаете, если она поставит вас перед таким выбором?
— Ну ее слуги тоже не безвинные овечки…
— Я говорю не о ее слугах!
— Тогда о чем?
— Вы не слушаете, что я пытаюсь вам объяснить.
— Я не понимаю, какое отношение ваша софистика имеет к…
— Как бы не было слишком поздно, когда поймете… Вам не одолеть ее, пока вы сами не станете на путь сильных. Вы…
Но мне это уже надоело.
— Слова — последнее прибежище слабых! Не так ли, Диана? — улыбнулся я.
И пока она отражала мою улыбку своей, только еще насмешливее и злее, подыскивая ответ, я взялся за крайний стул и придвинул его совсем близко к ней. Впритык. Поставил его бок о бок с ее стулом, только сиденьем в противоположную сторону. Сел на него — она, нахмурившись, подалась назад и в сторону, прочь от меня, но я был быстрее. Я наклонился к ней и прижался лбом — к ее лбу.
Она попыталась отстраниться, но я схватил ее за затылок. И прижимал к себе, не давая вырваться.
Я увидел ярость, мелькнувшую в ее глазах, почувствовал на губах ее выдох. Еще успел почувствовать ее пальцы и ногти, когда она пыталась сорвать мою руку со своего затылка… И — ледяной шторм. Яростный, дикий, рвущий мою защиту на куски, но мне нужна была ее ярость.
Нужен хотя бы миг, когда она растеряет свою расчетливость… Когда забудет все свои планы, все свои многоходовые ловушки, которые наверняка опять строит, — и сделает действительно то, что мне от нее нужно.
Должен быть уверен, что она бьет изо всех сил, не притворяясь. Должен быть уверен, что в моей защите нет брешей, которые она видит, но не трогает, оставляя на будущее, чтобы неожиданно ударить, когда представится какой-то шанс спастись… Тех брешей, которые она могла найти, используя приемы гривастой суки и которые та гривастая тоже может нащупать…
Я должен был взять от Дианы все, что она способна дать… но этого было слишком много. Слишком!
Первый яростный нахрап — превратился в цепкие, осмысленные удары, и с такого расстояния мне их было не выдержать, слишком сильна она, когда так близко, слишком…
Я отпустил ее голову, оттолкнулся от нее:
— Все! Хватит! Все!
Но она не уходила. Она все еще была во мне. Слишком близко… Слишком сильная, чтобы я сам мог вытолкнуть ее…
— Что же я слышу? — Ее голос звенел от злости. — Всего лишь слова? Последнее прибежище слабых?
Ее холодные щупальца не давили, но танцевали на краю сознания, на обломках моей защиты, то и дело сминая мои ощущения, когда я пытался заново собрать свой боевой букет… И выдергивая из памяти то одно, то другое — оттуда, где я не разрешал ей бывать…
— Хватит, Диана…
Я попытался встать и упал обратно на стул. Тело меня не слушалось. Она играла ощущениями от моего тела так же, как эмоциями в моей голове…
Все-таки я поднялся. Отшагнул.
Шаг. И еще.
Здесь она была слабее. Здесь я мог ее вышвырнуть из себя.
Да она уже и не сопротивлялась. Сама схлынула.
— Щ-щенок… — процедила она сквозь зубы.
Может быть. Но, по крайней мере, брешей у меня нет.
Во всяком случае, таких, которые легко найти. Даже используя приемы и подходцы той гривастой чертовой суки. Уже три дня, как я показал их Диане. И до этого мы с ней были бок о бок сколько дней.
— Кусачий щ-щенок… — повторила она, как сплюнула.
Но уже успокаивалась. Смотрела прищурившись, с презрением, но без ярости.
— Зачем вы это сделали, Влад?
Она коснулась затылка, проверяя прическу. Подтянула локон и переколола шпильку.
Я оттащил стул прочь от нее. Подумал и вообще не стал на него садиться. Отошел на свое старое место, в противоположный конец стола.
— Приручить, привязать, перетянуть… — сказал я. — У вас столько словечек, Диана… И сколько из них я еще не знаю? Простите, Диана, но мне очень уж хотелось поглядеть на вас без кисеи хитроумия.
— Простить, значит… Прощать ли? — вдруг улыбнулась Диана. Постучала ноготками по столешнице, высоко подбрасывая пальцы, в театральном раздумье. — Только за действительно хороший ужин. Настоящий. Без полуфабрикатов, без холодных объедков, без…
— А вот это вряд ли. Ужина у вас, скорее всего, сегодня вообще не будет…
Диана вскинула бровь:
— Вот как? Мстя моего господина будет ужасна?
— Как бы из вашего господина из самого не сделали крольчатину в винном соусе…
Она моргнула. Что-то сообразила, и шутливая маска на ее лице растаяла.
— Так вы сегодня?..
Я принес ей из «козленка» галеты и банку тунца. Для себя — Курносого, со смазкой и ветошью. Пока она ела, я чистил его, стараясь не касаться стали правой рукой. Только через ткань.
Ела она не спеша. Доев, просто сидела, сложив руки, глядя на меня.
Но я все чистил и протирал Курносого и без того чистого вообще-то…
— Вы словно ждете чего-то, Влад…
Я дернул плечом, не прекращая полировать.
Жду… Разумеется, жду!
— Если я не вернусь, — сказал я, — к вам придет кто-то другой из нас.
Помолчал, давая ей самой поймать намек. Так оно будет живее.
Она прищурилась.
— И?..
Но я уверен, что она все прекрасно поняла и сама. Я кивнул ей.
— И он не будет играть с вами в фехтование. Лучше меньше, да надежнее.
— И что же будет? То, что вы мне показывали?
— Именно.
— Но чего же вы от меня хотите?
Я молчал. Ждал.
Слишком хорошо я помнил, как спас меня маленький подарочек Дианы, то воспоминание Ники, которого она так стыдится, и которое с таким удовольствием бы забыла, и которое так неосторожно дала подсмотреть кому-то из своих приятельниц — бывших приятельниц. Может быть, это была даже не Диана… Может быть, Диана получила это через вторые или третьи руки. А может быть, как раз от своей Карины? Кто-то же должен был превратить то почти лысое пугало с горбом, в гривастую красотку с атлетическим телом?.. Кто-то из жаб.
Диана улыбнулась, но в ее улыбке была только грусть.
— Ах, вы хотите еще одну соломинку… Но, боюсь, у меня больше нет для вас соломинок. Ни одной.
Ну да, как же…
Я пожал плечами:
— Как знаете, Диана.
— Да поймите же, Влад! — вдруг вскинулась она. Ее глаза блестели, а в лице проступило что-то жесткое. — Это не игра, это жизнь. В ней все не так, как хотелось бы. В ней нет спасительных соломинок на каждый случай. Нет тайных тропок, которые подскажет добрая волшебница, нет черных ходов, известных только счастливому герою…
Я тер титан, стараясь не касаться его правой рукой.
— Водопой… — проговорила Диана. — Вы будете атаковать ее не дома… Это какой-то город?
Я кивнул.
— Тогда возьмите побольше пуль.
Я хмыкнул:
— И это все? Спасибо… — Я покачал головой. — Нет, в том городе она бывает редко, прирученных у нее там от силы двое или трое. Да и те не совсем слуги, а так… краешком. Вроде раздвоения личности.
— Все же вы не понимаете… — покачала головой Диана. — Дело не в прирученных, Влад. Это вы делите людей на слуг и невинных. Это вы готовы убивать первых и выводите из игры вторых. Но не Ника. — Диана вздохнула. — Возьмите побольше пуль, Влад.
Я хмыкнул. Опять хитрит моя милая цепная сучка?
— Не пугайте, Диана. Мы все равно будем атаковать. А что рядом с городом и людьми, только помешает ей. Вы же не любите шум чужих сознаний. Все вы. И Ника тоже. Она тоже живет вдали от всех одна — только ее слуги рядышком, затихшие коконы на паутине… Если рядом окажутся чужие люди, они будут ее только отвлекать. Помешают ей сосредоточиться на нас. Это поможет нам, а не ей.
— Возможно… А возможно, и нет. — Она помолчала. — Все-таки возьмите побольше пуль… если вы в самом деле хотите убить ее. Если действительно хотите спасти того, кто вам, кажется, так дорог…
Я посмотрел на нее.
Она посмотрела на меня, потом опустила взгляд. На Курносого.
— Что ж… Пожалуй, я пожелаю вам удачи.
Ну еще бы… Иначе тебе подыхать здесь от голода, если я не вернусь. И на этот раз тебя уже никто не спасет.
Или спасут? Если гривастая возьмет кого-то из нас живым… Распотрошит. Узнает про все. Приедет сюда? Пришлет своих людей, чтобы снять Диану с цепи? Спасет ее?
А может быть, если та гривастая приедет сюда, это будет вовсе не спасение? И Диана предпочла бы умереть от голода на цепи, чем попасться ей в руки — после всего, что она сделала? После того как вольно или невольно, но тренировала меня, помогая готовиться к драке с ней. После того как оказалось, что Диана тоже знает о том, что было давным-давно и что сама гривастая теперь так хотела бы забыть… И не только знает, но и дала мне… И, может быть, кому-то еще?
Я усмехнулся:
— Да уж… Если я не вернусь, вам при любом раскладе не повезет, Диана… Я даже не знаю, что для вас будет хуже…
— Возможно, — натянуто улыбнулась Диана. — Но дело не только в этом… Еще мне очень хотелось бы взглянуть на вас, Влад, — потом. После того как у вас все получится. Сейчас вы цепляетесь за чье-то спасение, отгораживаясь этим от всего остального — на что не хотите глядеть, что вас пугает. Ставите это чужое спасение между собой и смертью, уже скорой. Но если у вас все получится и эти спасительные шоры пропадут? Останется только яркий свет истины. Вы один на один со смертью… Месяц? Неделя?
Я промолчал.
— Маленький, упрямый мальчик…
Я промолчал. Я перестал притворяться, что все еще чищу Курносого. Поглядел в камин. В язычки огня, такие неутомимые, такие живые… Такие надежные.
Я вздохнул. Все-таки я надеялся, что у нее найдется еще одна соломинка…
Я кое-как запихнул в сумку все тряпочки, флакон со смазкой. Взял Курносого и уже выходил из столовой, когда она окликнула меня:
— И еще, Влад…
Я замер. Стоял у дверей, боясь обернуться. Чувствуя, как колотится сердце, — кажется, у самого горла.
Оказывается, я сам не знал, как все-таки надеялся. Все еще. Как все же верил, что у нее есть соломинка. Несмотря на все ее уверения. Все еще надеялся!
Но когда я обернулся, Диана лишь грустно улыбалась.
— Если вдруг случится чудо… все-таки вы зубастый щенок… У Ники на руках, — Диана подняла руку, другой по очереди коснулась нижних фаланг пальцев, — кольца. Возможно, среди них все еще есть перстень, мужской платиновый перстень с голубоватым опалом.
Я сидел в «козленке», катая по ноге барабан Курносого.
На сиденье сбоку ждала коробка с патронами и «снежинками». Тихо урчал мотор. Шуршал вентилятор обогревателя, дыша на меня теплым воздухом.
Снаружи было уже совсем темно. Лишь огоньки на приборной панели, щель света в окне столовой, сквозь неплотно запахнутые шторы, и — темнота, темнота. Во все стороны, вверх и вниз.
Снова где-то вверху раскинулось море облаков. Ни звездочки.
Я покосился на часы. Пора. Я вздохнул, пододвинул коробку с патронами и стал набивать каморы барабана, тщательно проверяя каждый патрон. Осечки мне не нужны.
Смешно…
Если бы всего месяц назад мне кто-то сказал, что я буду собирать пистолет для охоты на паучиху, я бы не поверил. Ни за что бы не поверил…
Но месяц назад я вообще не знал, что бывают такие суки. У которых бывает столько слуг. И которых приходится брать не в ее гнезде, потому что к гнезду ее не подступиться.
Я защелкнул барабан. Посмотрел на стальные «снежинки» обойм.
Нет, пожалуй. Слишком хорошо помню, как своей рукой совал Курносого себе в рот. И если бы, после того как выщелкнул барабан и рассыпал патроны, я знал — и знала она! — что можно не искать целый патрон среди гильз на дороге, а взять целую обойму в кармане…
Я хмыкнул. Нет уж. Спасибо. Сами такое ешьте. Что бы там Диана ни говорила, но если мне не хватит одного барабана, то мне уже ничего не поможет.
Я сунул пистолет в карман плаща, взялся за коробку с патронами, чтобы забросить в сумку и отнести в багажник… И не убрал.
Но ведь теперь та сука знает про фокус с выбросом барабана. Если она, несмотря на все мои тренировки, прихватит меня теперь…
Эта сука не даст мне повторить фокус. И тогда какая разница, сколько будет у меня в кармане запасных обойм?
Я поставил коробку с патронами на колени и посмотрел вбок, на щель света в окне столовой. Зачем же ты все-таки это сказала?.. Какой хитростью это было продиктовано? А может быть, как раз затем, чтобы я, подозревая какую-то хитрость, не взял запасных патронов?
Я нащупал в коробочке пластинку обоймы, подержал ее в кулаке, пока она не согрелась.
В ее поселок я пошел с пятью патронами. Хватило мне этого?
На охранника у ворот хватило. Из поселка я выбрался… А потом?
Когда стоял на холме и оглядывался назад, на цепь слуг, проснувшихся и идущих вместе с ней…
Я успел пройти лес, я почти успел добраться до первого дома, до поселка, до людей — почти. Если бы не Виктор, они бы меня загнали. Но если бы у меня была запасная обойма и я бы дал пару выстрелов назад, по этой разворачивающейся цепи пурпурных…
Поглаживая подушечкой большого пальца прохладные донышки с неровностями капсюлей, я впихивал патроны в «снежинку». Остановился бы за деревом, нашел в цепи гривастую дылду, наползавшую на меня ледяным ураганом… Из Курносого, конечно, с такого расстояния не попасть. Разве что случайно.
Но стала бы она рисковать? Дали бы ей рисковать ее слуги? Профессионалы в своих прошлых жизнях.
Я опустил отяжелевшую «снежинку» в карман плаща, взялся за коробку с патронами, чтобы бросить в сумку… И опять не убрал.
Одна обойма — это пять лишних патронов. Тогда бы они мне здорово помогли. Мне бы хватило даже пары.
Тогда. Когда я убегал. Когда мне надо было просто припугнуть их, чтобы не лезли на рожон сами и берегли свою паучиху…
Я достал из коробки новую «снежинку» и стал набивать ее.
Нет, на этот раз мне надо не убегать — убивать. И ее саму, и ее слуг. Сначала слуг. Иначе к ней просто не подобраться. Они и в прошлой жизни были спецами, а в этой и вовсе без всяких сомнений закроют ее своими телами, если понадобится…
Возьмите побольше пуль…
Жаль только, Курносый не слишком-то хорош для прицельной стрельбы…
Гроздочка патронов с тихим стуком легла в кармане на первую обойму. Я вытащил из коробки еще одну стальную пластинку.
Теперь, когда Диана отработала ее финт, теперь ее удар я выдержу. Должен выдержать! Черта с два она заставит меня застрелиться. Этого бояться не стоит. А вот запасные пули мне и в самом деле понадобятся.
Три запасные обоймы хватит?
Может быть. Но если не хватит?
Пусть лучше останется, чем не хватит. Я взял набивать четвертую.
Теплое дыхание обогревателя, но темнота — снаружи…
Холодная, я чувствовал ее холод даже через ветровое стекло. Холодная и полная таких же холодящих, до пустоты под ложечкой, вариантов.
Слишком ясно я мог представить, что сегодня все может сложиться так, что не хватит и четырех запасных обойм. Если придется стрелять из Курносого — удобного вблизи, но такого строптивого, если цель чуть дальше! — он же сожрет кучу патронов, прежде чем сможешь попасть, если перестрелка затянется…
Возьмите побольше пуль…
Я взял еще одну стальную «снежинку».
Тепло рядом — и холодная темнота вокруг… Полная самых разных вариантов, как все сегодня может сложиться, но всегда в них находилось место случайности, когда не хватит еще одной обоймы. Или всего лишь еще одного патрона. Всего одного патрона…
Сколько бы ни взял, а одного не хватит…
Решающего. Последнего. Чтобы добить чертову тварь.
Возьмите побольше пуль…
Я пытался нащупать еще одну «снежинку», но ее не было. В этой коробочке и патронов-то почти не осталось…
Я оглянулся на сумку, там есть еще и коробки с патронами, и упаковки «снежинок»… Взгляд зацепился за зеленые стрелки на приборной панели. Я вдруг словно очнулся. Пора! Мне давно пора ехать!
В кармане — что в правом, что в левом — приятной тяжестью лежали грозди патронов. Внутренний карман оттягивал сам Курносый.
Я включил фары, тронул передачу и стал разворачивать «козленка».
Хотел бы я еще знать, что там успел подготовить Виктор, если хоть что-то успел…
Сначала я заехал в деревню — ту брошенную, гниющую деревеньку, где ночевал, когда только начинал охоту на Диану. И где теперь, в самом сухом углу большого дома, сохранившегося лучше всего, лежали сваленные в кучу инструменты и все прочее жестко-тяжелое из дома.
Инструменты мне не нужны, а вот помповик, из которого ее кавказец чуть не изрешетил всех нас…
Я быстро прочистил ствол. Зарядил ружье до упора и набил шитый золотом парадный патронташ. И еще целую коробку патронов забросил в багажник.
И кое-что еще мне было нужно. Может быть, больше, чем Курносый и помповик, вместе взятые.
Я остановился в первом же поселке по трассе. У первого же круглосуточного магазинчика. Моя фляга, всегда полоскавшаяся хорошим коньяком, на этот раз заполнилась спиртом. Сегодня лучше чистый спирт. Прежде чем убрать початую бутылку в багажник, я плеснул спиртом на руку и стал тереть. До тех пор пока рука не стала красной и горячей.
Только бы не начался приступ. Только бы не сейчас… И только бы не вовремя.
Не знаю, заменит ли это вот растирание настоящий жар, настоящее прогревание руки над камином или обогревателем, которые заставляли приступ отступить.
Но должны же сосуды кожи расшириться? Чем больше крови будет проходить, тем теплее будет рука. Может быть, даже пара градусов спасет меня?
Сегодня. Хотя бы сегодня. Мне нужно только сегодня, всего один день. Это же не так много…
Растерев руку, я натянул перчатки. Перчатки я тоже взял не свои привычные кожаные, а вязаные, из грубой шерсти. Чтобы раздражающе царапало кожу. Чтобы приливала кровь. Чтобы руке было жарко. Жаль только, вязка в один слой. С дырочками, если взглянуть на свет. Если через такую дырочку к коже прижмется титан…
Я достал Курносого и с опаской взялся за рукоять. Потискал. Рукоять, рамку, барабан, ствол.
Нет, дырочки не такие уж и большие. Через перчатку что деревянная накладка на рукояти, что металлическая рамка — просто твердость. Ни намека на колючее начало приступа…
