ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
Услышал весть о победах Гренделя храбрец гаутский, дружинник Хигелака — он был сильнейшим среди могучих героев знатных, статный и гордый; и приказал он корабль надежный готовить в плавание: там, за морем, сказал, найдем мы, за лебединой дорогою, конунга славного, но бедного слугами!
Беовульф
В Краснодар, называемый также Славным градом, мы скакали без устали, на сменных лошадях, останавливаясь только чтобы подкрепиться и сменить коней. Через восемь часов достигли Майкопа. Я был уверен, что дальше ехать не смогу. Шмигги тоже был не в лучшей форме. Он не выпал из седла исключительно благодаря своей гномьей выносливости. Только княжна держалась молодцом. Ежедневная практика верховой езды позволяла ей совершать и не такие подвиги.
В Майкопе отец Тимофей реквизировал на вокзале дилижанс, запряженный шестеркой лошадей. Дилижанс был отличный, на рессорах. Пассажиры не роптали. Надвигалась война, отечество было в опасности, и добропорядочные граждане готовы были терпеть. Тем более что их обещали отправить дальше через час, не позже. Если не ошибаюсь, ехали они в Сочи.
Четыре всадника с пиками, сопровождавшие нас от гор, остались в городе. К отцу Тимофею присоединились трое воинов. Пожалуй, они должны были обеспечивать нашу безопасность. Но, думаю, выполняли и некоторые конвойные функции. Особенно меня поразило вооружение молодых солдат. Помимо стандартных сабель, каждый держал на плече ружье с длинным стволом.
Прекрасно зная, что порох на Земле не горит, я внимательно пригляделся к конструкции ружей и сообразил, что они пневматические, с ручным нагнетанием воздуха. Пуля из такого ружья могла убить человека, но даже самую слабую кольчугу пробивала, наверное, с трудом. Поэтому эти образцы, скорее всего, были полицейским и охотничьим оружием.
С дилижансом дорога стала легче. Мы ехали так же быстро и несравненно удобнее. Охранники с ружьями сидели наверху, присматривая за дорогой.
— Я слышал, что Сочи и Краснодар соединены железной дорогой и по ней ходят паровозы.
— Да, — подтвердил отец Тимофей. — И от Майкопа до Краснодара тоже проложена дорога. Но поезд сейчас в Краснодаре, и дожидаться его нет смысла. На дилижансе мы прибудем гораздо раньше, хотя паровоз, конечно, идет быстрее, а путешествовать на нем приятнее.
Солнце село, в небе появились тусклые звезды. Я откинул мягкое кресло и задремал. Гном ворчал что-то, устраиваясь поудобнее. Валия заснула еще раньше.
Ночью мы останавливались пару раз — сменить лошадей, впряженных в карету. Утром священник объявил, что мы подъезжаем к Краснодару.
Вдоль дороги тянулись виноградники и сады. На дальних полях колосилась пшеница и ячмень. Сытые, хорошо одетые крестьяне спешили на работу.
— Богато живете, — обратился я к отцу Тимофею.
— Если б не враги со всех сторон, жили бы еще богаче, — со вздохом сказал священник.
Пожалуй, он немного лукавил. Враги были только с одной стороны — приплывали морем из Турции. С княжеством Бештаун славяне жили в мире, с юга их край закрывали высокие горы, а с севера — выжженные пустыни. Даже считая, что какая-то нечисть из Врат ухитрялась перелезать через горные хребты со стороны Бештауна, казаки справлялись с ней без труда. Насколько опасны были турки, я не имел представления.
— Мы поедем прямо в ставку? — спросил я отца Тимофея.
— Или в наше посольство? — задала вопрос княжна. Я и забыл, что путешествую с главой государства, у которой здесь есть представительство.
— В резиденцию митрополита, — ответил священник. — Секретарь митрополита отец Митрофан возьмет заботу о вас в свои руки. А я вернусь на границу.
— У вас есть какие-то звания? — поинтересовался я. Формы священники не носили, но не может же в их войсках соблюдаться демократия?
— Должности, — ответил отец Тимофей. — Назначение на них, конечно, определяется послужным списком, но бывают и исключения. Я сейчас нахожусь в должности ротного командира. Выше по званию — отцы-полковники. Ниже — взводные командиры. На должности взводных допускаются и миряне. Над полковниками начальствует генерал армии, а выше него только сам главнокомандующий — отец Кондрат. А в регулярной армии есть и постоянные звания. Там ротный командир называется лейтенантом, взводный — сержантом.
— А сами вы что, не из армии?
— Я пограничник, — объяснил отец Тимофей. — У нас казачье войско, другая система.
— Спасибо, — кивнул я.
— Рад ответить на любые вопросы, — улыбнулся священник-офицер.
— Тогда еще один. Если это не военная тайна, конечно. Как вы узнали, что мы вышли ко двору казака Лаптева? Можно было, конечно, подать сигнал об опасности дымом или зеркалом. Но ведь, приехав, вы уже располагали информацией, кто вас будет ждать, сразу назвали княжну по имени!
Отец Тимофей сдержанно улыбнулся:
— Большого секрета нет. Вам, как представителю союзнической армии, рассказать могу. Тем более что перевалы, соединяющие наши страны, были оборудованы подобными устройствами. Мы использовали систему громкой направленной связи. Вы говорите что-то в трубку, и звук идет на приемник — большую чашу. Когда дует ветер, прием плохой. В остальных случаях отлично действует на расстоянии до трех километров.
— Вот как? — удивился я.
— Да. Сообщить что-то казаку я не мог — у него есть только передатчик. Приемники дорого стоят. Но если нужно дать сигнал тревоги, мы пользуемся именно дымом и зеркалом. В туман — обычной сиреной.
Дилижанс въехал в пределы Краснодара. Здесь дорога была разбита сильнее, быстро мчавшуюся карету подбрасывало на ухабах. Валия проснулась, гном открыл глаза и что-то недовольно заворчал.
— Дворец рядом, — улыбнулся княжне отец Тимофей. — Думаю, вы увидите отца Кондрата в ближайшее время.
Священник ошибся. Вчера отец Кондрат отбыл вечерним поездом в Сочи. Оставшийся на хозяйстве секретарь, отец Митрофан, лично знавший Валию, испуганно закудахтал:
— Надо же случиться такому несчастью! Срочно, срочно нужно в Сочи. Туда и отправимся. И я поеду — на отце Тимофее уже лица нет, да и не подобает такой высокой гостье с одной только с охраной ездить. Тут уже дипломатический статус сопровождения потребен. Но кому хозяйство доверить? Как распоряжения отдать? И поезд отходит через пятнадцать минут — никак не успеть!
Нашей странной компании отец Митрофан совсем не удивился. Будто бы каждый день или хотя бы раз в неделю являлись ко двору митрополита оборванные принцессы в сопровождении одиноких воинов и подозрительных гномов.
— Подождите, не спешите, батюшка, — прервала стоны пожилого священника княжна. — Может, мы сами поедем? Вы нам помогите только с подорожной. Адольмина докладывала, что у нас, как? Благополучно ли она добралась? Как себя чувствует? Где сейчас?
— Ох уж Адольмина твоя, — вздохнул отец Митрофан. — Всю кровь митрополиту выпила. Приехала, лица на ней нет, еле дышит — а сразу на прием. Уважил ее самочувствие владыка, сам пришел. А она — посылай войска!
— И что же?
— А как владыка войска по просьбе посла двинуть может? Никак. И в договорах такого нет. Только с соизволения законного государя. Иначе — не помощь, а агрессия против суверенной страны. А государь — ты то есть — только посла назначил и даже грамоту с ним — то есть с ней — не передал. Да и не такое простое дело — войска сразу двигать…
— Ясно, — вздохнула Валия.
Секретарь митрополита, конечно, лукавил. Валия назначила Адольмину послом при свидетелях — офицерах Славного государства. И знали здесь советницу княжны Бештауна прекрасно. Только в войну вступать не хотели. Вот и искали предлог, чтобы оправдаться.
— Спасибо, однако, твоей посланнице, — продолжал кудахтать отец Митрофан. — Убедила перевалы укрепить — на них и напали вскорости. За отцом Кондратом ходила неотвязно. Тот в Анапу поехал — и она в Анапу. Три дня там владыка был, и Адольмина твоя подлечилась. Отъелась опять же. В дороге сильно исхудала. А после, как увидела, что вопрос открытым остается, к перевалам поехала — тебя встречать, ближе к родной стране быть. И сейчас она там живет. Письма каждый день пишет. Все о том же — что напасть нам на Бештаунское княжество потребно.
— Молодец, — улыбнулась Валия. — Жаль только, вы ее не послушали…
— Не я здесь приказы отдаю, — нахмурился отец Митро-фан. — Все в воле отца Кондрата. А он простому слову посла верить не хочет — грамоты законной государыни ждет.
— И тебе его долго убеждать придется, — предположил я, обратившись к Валие.
Секретарь митрополита согласно склонил голову.
— Да, а на поезд успеем, — заявил вдруг он.
И правда успели. Незаменимых людей не бывает, и отец Митрофан нашел, кому вручить бразды правления. Второй секретарь митрополита, отец Зосима, уехал с Кондратом на взморье, а третий, отец Павел, вполне мог распорядиться работой двора митрополита в отсутствие высшего руководства. Поезд задержали на час, послав гонца.
Для секретаря митрополита прицепили отдельный вагон, в котором половина отводилась для пятнадцати охранников, а на другой половине размещалось купе самого секретаря и два купе для гостей. Красиво жить не запретишь! Правда, еду возили из вагона-ресторана — собственной кухни в вагоне у отца Митрофана, в отличие от вагона митрополита, не было. Но, по-моему, и так было очень неплохо.
Валие выделили отдельное купе, мы с гномом заняли самое маленькое и неудобное, предназначенное для слуг, но отец Митрофан заверил нас, что в этом помещении нам придется только спать. А в свободное время — милости просит к нему, на обед и на беседу.
В вагоне секретаря митрополита был даже душ с горячей водой — как и в вагоне люкс, прицепленном за паровозом после вагона с углем и цистерной с водой. Валия, узнав об этом, чуть не упала в обморок от счастья.
Паровоз загудел, застучали поршни, и состав со скоростью сорок, а то и шестьдесят километров в час помчался к Сочи. По световому телеграфу отец Митрофан послал сообщение о нашем приезде, но не был уверен, что оно придет раньше нас. Световой телеграф — не электрический, сигнал идет от станции к станции медленно: каждый раз его нужно отстучать заново, да и туман может помешать.
Утренний поезд шел полуэкспрессом. Ночной делал остановки только на самых важных станциях, наш же подбирал и высаживал пассажиров даже на полустанках — в том случае, если пассажир требовал остановить состав. На тех станциях, где никто не намеревался садиться на поезд, начальник станции поднимал свернутый желтый флаг, и, если у нас не было выходящих пассажиров, мы не останавливались.
Хотя запасов воды и угля должно было с избытком хватить до Сочи, на крупных станциях мы останавливались надолго, и рабочие внимательно осматривали состав. На первой станции — в Горячем Ключе — я вышел из «правительственного» вагона и попытался выяснить, как нынче функционирует железная дорога.
Поезд шел по одноколейке. На крупных станциях было несколько путей — чтобы составы могли разминуться, чтобы было куда поставить порожняк. Насколько я помню, в прежние времена железной дороги через Горячий Ключ и Джубгу не было. Ее соорудили уже после Катаклизма. Возможно даже, в последние сто лет.
Наш поезд выглядел скопищем самых разных вагонов. Никакого намека на цельность состава, как было когда-то в фирменных поездах. Первым после паровоза, вагона с углем и цистерной с водой был прицеплен вагон-люкс. Сюда, бывало, задувал дым из трубы паровоза, но зато останавливался вагон прямо напротив вокзала. Кроме того, его пассажиры могли пользоваться горячей водой, нагретой от котла паровоза. Здесь ездили богачи, и ездили со всеми удобствами. В вагоне была своя кухня, были душ, туалеты и шесть купе, каждое — на двух человек.
Следом прицепили наш вагон. Обычно его в составе, естественно, не было. Но иногда, как мне рассказал словоохотливый начальник поезда отец Дионисий, на это место цепляли второй вагон-люкс. Чаще всего это случалось в летнее время, когда столичные жители ехали к морю.
Следом обычно шли два-три вагона-купэ. Конструкция этих вагонов не изменилась с древнейших времен: восемь купе, четыре спальных места в каждом. За ними располагались вагоны «второго класса» — проще говоря, плацкартные. Отличие от прежних плацкартных вагонов было в том, что здесь спали и на третьих полках. Стоимость билета разнилась в зависимости от полки.
После этих вагонов цепляли две-три двухъярусные платформы. Здесь ехали и сидя на полу, и стоя, перевозили домашних животных и скарб. Цена билета на одного человека была чисто символической. Перевезти корову или лошадь стоило гораздо дороже.
Если состав не был слишком перегружен пассажирскими вагонами, к нему присоединяли товарные. С самыми разными грузами: с лесом, с углем, с продовольствием, цистерны с нефтью и с маслом. Несмотря на то что к поезду прицепили вагон высшего правительственного чиновника отца Митрофана, в хвосте нашего поезда можно было увидеть два вагона с пшеницей.
Первые два часа в поезде мы осматривались. Шмигги выглядывал то в окно, то в коридор, принюхивался к дыму, вслушивался в стук колес. Ехать в поезде ему, по-моему, было страшно.
После остановки в Горячем Ключе, на подъезде к Джубге, искупавшаяся и надевшая неведомо где добытую свежую одежду Валия постучала к нам.
— Пойдемте обедать! — жизнерадостно пригласила она.
— Пойдем, — кивнул я.
Шмигги засопел и отодвинулся в дальний угол купе.
— Слугам не положено с господами, — изрек он.
— Но ты ведь не слуга! — заметила Валия.
— Лунин меня все время пугает, — пожаловался гном. — Грозится сдать в зверинец. А где бы он был, если бы не тридцатилетние труды Шмигги по обустройству тоннеля? Сидел бы в горах или лежал бы, замерзая, на дне глубокого ледяного ущелья…
— Я пошутил, — улыбнулся я гному. — Надо просто меньше проявлять самостоятельности. Здесь ведь не горы. Чего ждать от местных жителей, я сам не знаю…
— Вот я и посижу, — насупился гном.
— По-моему, отцу Митрофану можно сказать, что ты не слуга, а глава гномьего клана, — заметила Валия. — Когда-то, возможно, твой клан даже заключит союз со Славным государством. Но даже если и нет — нужно ведь поддерживать добрососедские отношения?
— Пожалуй, да, — согласился гном. — Но ты не говори этому священнику, что я глава клана. Скажи, посланец.
— Почему? — поинтересовалась Валия. — Скромничаешь?
— Наоборот, загордился, — уточнил я. — Разве может глава гномьего клана обедать с каким-то первым секретарем митрополита? И с регентом Бештаунского княжества? Только с самим митрополитом и с княжной — да и то, делая им одолжение.
— Лунин правильно понимает ситуацию, — подтвердил гном.
— Ладно, пошли обедать — все уже остыло, — заявила Валия.
Обед был сервирован в купе отца Митрофана. Тонкий фарфор, хрустальные бокалы, серебряные вилки, ножи и ложки. Фарфоровая супница с ароматным супом-харчо и серебряным половником. Металлические судочки с какой-то рыбой.
— Отобедаем чем бог послал, — довольно улыбнулся отец Митрофан. От его внимания не укрылись наши восхищенные взгляды.
Секретарь митрополита откупорил бутылку белого вина, разлил по бокалам, провозгласил тост за здоровье Валии и благополучную дорогу, что привела ее сюда.
Выпили, закусили. Валия рассказала о том, что Шмигги — вовсе не простой гном, взятый нами в услужение, а представитель клана гномов Кавказского хребта.
— Не слыхал о гномах вблизи наших границ, — задумчиво пошевелил губами отец Митрован. — То есть с гномами, вообще говоря, знаком. Встречался, беседовал во время заграничной командировки. Еще будучи молодым порученцем, ездил за Врата. Тебя, Валия, тогда и на свете не было. Даже предлагал некоторым гномам переехать сюда. Но обычаи им не позволяли. А о том, что и у нас гномы есть, первый раз слышу.
— Наш клан молод и малочислен, — выдавил из себя Шмигги.
— Переселились недавно? — поинтересовался священник.
— Не очень давно. Обживаемся на новом месте.
— Отлично, отлично, — закивал отец Митрофан. — У Славного государства большая нужда в рудах и мало людей для их разработки. Особенно мало специалистов. Мы могли бы выгодно торговать.
Гном многозначительно кивнул.
— А сколько же клинков насчитывает ваше воинство? То есть, я хотел сказать, голов… То есть… Ну, вы понимаете, — смутился секретарь митрополита. Он не мог сказать «человек», прекрасно зная, что обидит этим гнома, а синонима найти сразу не сумел.
— Я ведь не спрашиваю достопочтенного священника, какова численность вооруженных сил Славного государства, — нагло заявил Шмигги. — Это военная тайна. А я даже не имею подобной информации, ибо не являюсь полномочным представителем главы нашего клана. Послан со специальной миссией, и ни о чем, кроме нее, не думаю, ничего не ведаю.
— Ладно, ладно. Мне ведь не это было интересно, а то, сколько руды вы сможете нам поставить в ближайшее время, — извиняющимся тоном проговорил отец Митрофан. — Большая потребность в железе…
— Мы пока не разрабатываем железные руды, — огорченно ответил Шмигги. Он, видимо, представил, какие выгодные контракты мог бы заключить с соседями. — Мы больше по драгоценным камням…
— Камни у нас не в почете, — погрустнел отец Митрофан. — Живем в скромности, проповедуем аскетизм. А руда нужна.
Больше о делах не говорили. Священник рассказывал о местах, мимо которых мы проезжали, подливал вино и подкладывал закуску, которой было предостаточно.
После обеда все разошлись отдыхать. Паровоз свистел, пыхтел и стучал. На меня эти звуки действовали умиротворяюще.
Когда мы миновали Джубгу, открылось море. Я не мог оторваться от окна. Море было таким же синим, как всегда. Наверное, все в мире изменится, а море останется прежним…
Шмигги недовольно покосился на огромное водное пространство и отвернулся в сторону милых гномьему сердцу гор.
На закате мы прибыли в Сочи. Весточка отца Митрофана достигла резиденции митрополита в этом городе. На вокзале нас встречала роскошная карета, принадлежавшая самому митрополиту, и двадцать всадников охраны из его личной гвардии. Вооружены они были пиками, саблями и уже знакомыми нам духовыми ружьями.
Погрузились в карету с кожаными креслами и обитым роскошной материей салоном и покатили куда-то за город. Я предполагал, что владыка здешнего края живет на загородной даче, и оказался прав.
Резиденция располагалась в двухэтажном доме. Здание было большим, но не слишком. Почетного караула для встречи высокой гостьи не выставили. У ворот нас встречал только один священник — как шепнула мне Валия, второй секретарь Зосима, хорошо ей знакомый. Именно Зосима в основном вел дела с Бештаунским княжеством и ездил за горы как полномочный представитель митрополита. Отец Филарет, мой знакомый по Бештауну, убитый столь странно, всех полномочий не имел. Он был рядовым, а не чрезвычайным послом.
— К отцу Кондрату пойдешь со мной, — предупредила Валия. — Я буду настаивать. А ты не отказывайся.
— И не собираюсь, — усмехнулся я.
Между тем отец Зосима, как истинный дипломат, сердечно поздоровался и обнялся со всеми — в том числе и с гномом, и с отцом Митрофаном, с которым виделся, как я полагаю, менее суток назад, — и предложил пройти в дом. Там он показал отведенные гостям комнаты — каждому свою — и хотел было увести Валию, но та твердо заявила:
— Если к батюшке Кондрату, то и господина Лунина возьмем. Он — регент и первый бей, к участию в переговорах должен быть допущен.
— Переговоры завтра будут, — медоточиво улыбнулся Зосима. — Сегодня — просто разговор по душам.
— Тем более. Хочу своему старшему другу представить нового человека, спасшего меня и княжеству услуги неоценимые оказавшего. Они ведь незнакомы еще.
— Будь по-твоему, — согласился Зосима. — Тогда и мы с отцом Митрофаном к митрополиту пойдем. Так, отец Митрофан?
— Вестимо так, отец Зосима, — вздохнул наш провожатый. Ему наверняка хотелось поужинать и лечь отдыхать, а не принимать участие в каких-то советах.
Гном, тихо бурча что-то себе под нос, отправился в свою комнату, а мы с княжной и священниками пошли по длинным полутемным переходам, устланным ковровыми дорожками.
Зал, в котором нас принял митрополит, впечатлял. Высокие сводчатые потолки, обшитые темным дубом стены, блистающий паркет, множество горящих свечей в сверкающих хрустальных люстрах. Вся дача освещалась керосиновыми лампами, но владыка, видно, предпочитал восковые свечи. От них шел тонкий медовый аромат.
Отец Кондрат оказался сухим пожилым человеком с добрым морщинистым лицом, седой шевелюрой и кудрявой, черной с проседью бородкой. Одет он был в синюю рясу, в руке держал темный длинный посох. Внешность митрополита внушала доверие. Он напоминал доброго дедушку из сказки. Только глаза, большие и ясные, казалось, смотрели прямо в душу. Пристально и вопрошающе — хотя и без намека на укор.
— Здравствуйте, чада!
Владыка поднялся с низкого деревянного стула в центре зала и сделал несколько шагов нам навстречу. Священники приложились к руке своего наставника. Я, несмотря на симпатию к митрополиту, руку ему целовать не стал. И в былые времена руку священникам не целовал, а сейчас, будучи регентом и первым беем неправославного княжества, — увольте! Но и жать руку высшего духовного лица было бы свинством. Поэтому я просто низко поклонился. Так же поступила и Валия.
— Что же, матушка, так долго не ехала? — строго спросил Кондрат, усаживая княжну на маленький табурет. Мы уселись сами — после того, как в свое кресло опустился митрополит. — С твоей земли мои армии теснят, людей убивают. А ты и весточку не послала. Только посланницу, да совсем не в срок… Не дело это… Не по-взрослому.
Княжна потупилась. Что на это скажешь? Не смогла? И так понятно. То-то и плохо, что не смогла! Отец, тот бы смог.
— Знаю, что напал на твои владения вероломный король-чародей, — снова заговорил митрополит после паузы. — Знаю, что воевать ты с ним собиралась, да не смогла. Ближние люди помешали, советник Заурбек, гадюка в образе человека. Давно он мне был подозрителен. Отец твой, князь Мерсадин, держал его при себе за большое хитроумие, но знал, чего от него ждать можно. А ты, княжна, слишком многое ему доверила.
— Знаю, отец Кондрат, — согласилась девушка. — Только Салади меня не предал…
— О Салади разговор особый, слишком горяч, — поморщился митрополит. Видно, когда-то военачальник Бештаунского княжества насолил владыке. — Хотя дело свое знает и солдатами любим, что важно. Ну да не об этом речь. Помощи просить приехала?
— Так, владыка.
— А помощь ведь разная бывает, — заметил митрополит. — Если ты поселиться у меня хочешь — и тебе, и твоим людям, всем место найдется. А если войск попросишь — уже другой разговор…
— Попрошу, отец Кондрат, — улыбнулась Валия. — Что же мне, в нахлебницах у тебя всю жизнь жить?
Митрополит задумался. А я, понимая, что вмешиваться, может быть, и не стоит, сказал:
— Следующий удар Лузгаша сюда будет направлен. Перевалы штурмуют маленькие отряды — прощупывают вашу оборону. Богатое государство с хорошим оружием нужно захватить в первую очередь. Да и не оставит Лузгаш угрозы у себя за спиной.
Отец Кондрат посмотрел на меня с легкой насмешкой:
— Понимаю, молодой человек. Хорошо понимаю. Прежде того понял, как они из ущелья вышли, раньше, чем до перевалов добрались. И уши есть, и глаза за горами. Несмотря на войну, известия получаю. Да только с двух сторон меня теснят. Пираты заели. Множатся за морем, есть хотят, а работать не желают — только грабить.
Все промолчали, митрополит опять задумался.
— Завтра разговаривать будем, — подытожил он. — Отдохните. Если желание будет — выйдете со мной в море. Потом в столицу вернемся.
Я полагал, что в море мы выйдем пораньше. Но митрополит не спешил. Позавтракали за большим столом, побеседовали о пустяках. На завтрак был приглашен и Шмигги.
Митрополит дотошно допросил гнома о его клане и, как тот ни выворачивался и ни старался ничего не сказать, практически вывел хитреца на чистую воду. Но когда Шмигги был уже готов сознаться, что он — единственный гном в Кавказских горах, митрополит ослабил натиск и оставил Шмигги в покое. Сам он все понял, а гнома обижать не хотел.
В порт поехали верхом. Точнее, верхом предложили ехать всем, кроме митрополита и княжны. Отец Кондрат хотел поговорить с девушкой наедине и пригласил ее в свою карету. О чем они беседовали, сказать не берусь, но Валия вышла из кареты очень задумчивая.
Пароход с острым носом и скругленными боками, гордо именуемый «Громовержец», стоял под парами на пристани. Из широкой трубы валил дым, из нескольких узких трубок — пар. Рядом с большой трубой возвышалась орудийная надстройка. Из нее торчал длинный ствол, похожий скорее на пушечный, чем на пулеметный. Впрочем, два ствола поменьше в орудийной башне тоже имелись, но огромная пушка сразу бросалась в глаза, а маленькие стволы не привлекали внимания.
— Женщина на корабле — быть беде, — спокойно заявил отец Кондрат. — Ты, Валия, в море искупайся, на лодочке покатайся, мороженого на берегу поешь. А регента твоего и гнома приглашаю с собой. Только имейте в виду — если враги корабль захватят, взорвем его вместе с экипажем. Все согласие на это заранее дают, я тоже. Чтобы оружие врагам не досталось. Пойдете в море?
— Конечно, — кивнул я. Меня тянуло в море, в лазурно-фиолетовые просторы открытой воды. Не важно, с какой целью.
— Пойдем, — проворчал гном.
Думаю, Шмигги не хотелось даже приближаться к кораблю — не то чтобы куда-то на нем плыть. Но отказ, особенно после заявления митрополита, мог быть расценен как трусость. А гном хотел, чтобы новые знакомые его уважали.
Мы взошли на корабль. Здесь отец Кондрат облачился в длинную кольчугу и надел на голову высокий, луковицей, шлем. Капитан с поклоном протянул владыке меч, и тот закрепил его на поясе. «Громовержец», оставляя на воде бурный след от винта, помчался вперед.
— Пойдем на мостик, Сергей, — предложил митрополит.
Я удивился оказанной чести. Но вспомнил, что являюсь практически премьер-министром дружественного государства — правда, правительства в изгнании, — и успокоился. Вместе со мной и митрополитом на мостик поднялся капитан. Похоже, он не был священником. Владыка Кондрат называл его «капитан Федоров», без имени и обязательного для священника слова «отец», а еще чаще — просто «капитан». Я поступил так же.
Капитан бодро доложил:
— По нашим сведениям, боевая быстроходная галера турок и две десантные баржи стоят под прикрытием скал в десяти милях к югу. Будем атаковать?
— Зачем в море вышли? — спросил митрополит. — Непременно атакуем, что же еще?
Я порадовался, что взял с собой оружие. Хоть и морской бой, а меч всегда может пригодиться. Гном, который топтался среди моряков внизу и беседовал с ними о чем-то, напротив, приуныл. На мостик его не пригласили — не такая важная персона. Но разговор наш он слышал прекрасно — с его-то слухом.
На воде колыхались рыбацкие лодки. Других судов видно не было. Как объяснил капитан, военная гавань в Сочи — последний морской рубеж Славного государства. Здесь дежурили лучшие военные корабли флота, но торговые суда в южные воды заходить опасались. Слишком близки пиратские воды. Пока военный корабль подоспеет на выручку, торговый ограбят и пустят на дно.
Конечно, пиратские корабли могли появляться и выше: в районе Геленджика и Новороссийска. Но туда пираты должны были идти по открытому морю. Дольше, труднее, и выше вероятность, что их все же перехватят военные корабли.
— Патрули ушли в открытое море, якобы для перехвата дальнего десанта, а на самом деле, чтобы притупить бдительность турок, — сообщил капитан Федоров. — Мы должны застать их врасплох. Если бы береговые дозоры не заметили пиратов, следующей ночью они могли высадиться.
Митрополит задумчиво кивал, глядя вперед.
— Это у вас паровая пушка? — спросил я капитана, указав на ствол.
— Паромет. Крупнокалиберный паромет и два малокалиберных. Такой огневой мощи больше ни на одном корабле нет. Три болванки в борт — и любая галера в пять минут потонет, — объяснил капитан.
— Снаряды в дефиците, — вздохнул митрополит. — Стрелять чугунным ядром или стальным очень дорого. Со дна ведь его потом не достанешь.
— Галеры турецкие дороже стоят, — заметил капитан.
— Только это и утешает…
Федоров достал длинную подзорную трубу, которая нестерпимо блестела на солнце начищенными бронзовыми боками, и принялся разглядывать берег, от которого мы проходили километрах в двух.
— Вот они! — радостно вскричал он, передавая трубу митрополиту. — Попались!
— Баржи какие-то странные, — заметил митрополит тревожно. — Борта высокие, и блестят. Стальными листами обшиты?
Капитан пожал плечами и объявил в трубку:
— К берегу полный вперед!
Пароход накренился, разворачиваясь, и помчался прямо на скалы, в тени которых скрывались вражеские суда.
Теперь их хорошо было видно и без бинокля. Быстрая многовесельная галера с двумя мачтами, мощным арбалетом на носу и два широких парусных корабля странной конструкции. Видимо, они действительно предназначались для высадки десанта, а из-за ширины моряки отца Кондрата называли их «баржами». Несколько пар весел с каждого борта, одна высокая мачта, и высокие, окованные стальными листами щиты вдоль бортов, за которыми прятались воины.
Пираты поняли, что их заметили. Быстрая галера понеслась нам навстречу. То ли намеревалась атаковать, обманувшись размерами нашего парохода, то ли пыталась ускользнуть.
— Право руля! — скомандовал капитан, корректируя курс. — Галеру уничтожить!
Засвистела паровая машина паромета.
— К выстрелу готов! — доложил артиллерист.
— По уровню ватерлинии — огонь! — скомандовал капитан.
Галера была рядом — метрах в ста. Оглушительно громыхнула пушка. Выстрел пришелся гораздо выше ватерлинии. Чугунная болванка ядра прошила оба борта насквозь, но на плавучести галеры это не сказалось.
— Ниже — огонь! — закричал капитан.
Пушка натужно засопела, собирая пар. В это время с галеры выпустили огромную стрелу из арбалета, закрепленного на носу. Она пробила борт нашего корабля — тоже высоко, едва не ранив матроса с ружьем, дежурившего у борта. Защелкали вражеские арбалеты. Туча стрел поднялась в воздух. Одна воткнулась в деревянную стену рубки рядом с митрополитом.
Тут загрохотал знакомый мне пулемет, или малокалиберный паромет, расшвыривая стрелков, пытавшихся заново натянуть пружины большого арбалета и перезаряжавших личное стрелковое оружие.
И вновь громыхнула пушка. На этот раз выстрел пришелся в борт прямо над водой. В галере образовалась пробоина, в которую хлынула вода. Пиратский корабль начал на глазах погружаться в воду.
— Пушка — стоп, снаряды экономить! — приказал капитан. — Следующая цель — баржа!
«Громовержец» снова накренился и мимо галеры, с которой неслись проклятия, помчался к берегу — туда, где стояли десантные корабли. Стрелок малокалиберного паромета поливал тонущую галеру огнем. Солдаты с пневматическими ружьями расстреливали турок, которые попрыгали в воду и пытались спастись вплавь — пиратов здесь в плен не брали. Для такой стрельбы ружья более чем подходили. Находящегося в воде врага можно было просто оглушить, и этого оказывалось достаточно — он шел ко дну.
Между тем десантная баржа сама шла к нам навстречу. Когда до нее осталось метров восемьдесят, капитан скомандовал:
— Огонь!
Стрелок постарался на славу — влепил ядро прямо в широкий борт транспортника. Но ядро не пробило стальной лист, а лишь слегка погнуло его и бессильно шмякнулось в воду.
— Еще раз огонь! — приказал капитан.
Пушка поднатужилась, собирая как можно больше пара, и выстрелила снова. На этот раз ядро засело в дереве борта. Насквозь вражеский корабль прошить не удалось.
— Парометом нам его не потопить, — спокойно сообщил Федоров митрополиту.
За высокими, окованными сталью бортами транспортника хохотали одетые в тяжелые доспехи турки. Стрелок-пулеметчик ударил по кораблю из своего орудия, но борта закрывали пиратов от пуль. А к нашему кораблю уже летели крючья — пираты собирались брать «Громовержец» на абордаж.
— Полный вперед! — громогласно приказал Федоров. Мы пролетели мимо вражеского судна, оборвав пару удачно зацепившихся веревок с крючьями. Турки между тем швыряли в наш корабль бутылки с горючей смесью. Одна упала на палубу, вспыхнула и обожгла людей. Матросы, как могли, тушили пожар. Шмигги суетился, помогая им.
— У нас — двадцать стрелков, не считая команды. Половина из них может работать пиками. Врукопашную с сотней пиратов мы не справимся, — доложил Федоров. — Будем уходить?
Митрополит на мгновение задумался:
— Если мы уйдем — кто будет биться с врагом? У нас — лучший корабль на флоте.
— Подведем большие корабли с воинами и пойдем на абордаж, — ответил капитан. — А «Громовержец» будет работать как корабль прикрытия и огневой поддержки. Боевую галеру мы потопили, остались только эти баржи. На них даже нет вооружения.
— Но они очень опасны, — заметил митрополит. — Что, если десант высадится около беззащитной деревни? Сочи мы отстоим в любом случае, но они могут выбрать место, не прикрытое нашими войсками. Сегодня же ночью. Ударят и уйдут, как делают всегда.
— Давайте возьмем их на абордаж, — предложил я.
— Нас всех перебьют, — уверенно заявил капитан. — На «Громовержце» — не воины, а техники.
— Позволим им зацепить наш корабль. Утащим подальше в море — чтобы вторая баржа не вмешалась. А там разберемся.
Митрополит улыбнулся:
— Я наслышан о твоих боевых навыках, Сергей. Но на десантном корабле очень много воинов.
— Но ведь и у нас они есть! Кстати, бутылки с зажигательной смесью у вас имеются?
— Нет, — мрачно ответил Федоров. — Нам всегда хватало парометов.
— Жаль, что нельзя подпалить их, — заметил я. — Но на абордаж идти все равно придется!
— Поворачивай, — приказал отец Кондрат.
— Лево руля! — скомандовал капитан. — Идем на сближение!
Как я и предполагал, пираты закинули на наш корабль несколько веревок с крючьями. «Громовержец» запыхтел и потащил баржу с пиратами в открытое море. Другая тяжелая баржа, намеревавшаяся зайти с другого борта, сразу отстала.
Пираты лихорадочно подтягивали веревки, стремясь скорее сблизить борта. Человек пятьдесят с обнаженными саблями готовы были выпрыгнуть из-за стальных щитов и наброситься на нас. На нашей палубе пулемет использовать было нельзя, а от пневматических ружей против доспехов мало толку.
В последний момент стрелок паромета без команды выстрелил ядром прямо в щит над бортом вражеского судна, за которым прятались пираты. Подпорки, державшие деревянный щит с набитым на нем стальным листом, рухнули. Щит повалился, придавив турок. Тотчас же стрелок-пулеметчик открыл огонь по упавшим. Стационарный паромет — не пневматическое ружье. Доспехи не могли от него защитить.
Но пиратов было слишком много, и всех их пулеметчик расстрелять не успел. Часть турок, топча своих, оказавшихся под упавшим щитом, ухитрилась перемахнуть к нам на палубу.
Я выхватил меч и через ограждение спрыгнул с мостика. Вот высокий пират с кривой саблей в шлеме наподобие кастрюли зарубил нашего стрелка. Мечом я пробил его стальной воротник и повернулся к следующему. Этот намеревался ударить меня коротким кинжалом, но я уклонился, схватил его и швырнул в еще одного нападающего. Оба они рухнули за борт, в открывшийся промежуток между судами. Не думаю, что в таких доспехах у них был шанс выплыть, даже если их не раздавило бортами кораблей, которые то сближались, то расходились.
Шмигги усердно отбивался от наседавшего на него высокого турка. Никогда не думал, что гном сможет успешно биться против длиннорукого человека с большой саблей своим коротким кинжалом. Но пока он даже не был ранен. Напав на пирата сбоку, я сбил его на палубу, ударив кулаком по шлему. Гном тут же оказался рядом и прикончил врага, засунув кинжал в смотровую щель шлема.
— Спасибо, — довольно оскалился он, повернувшись в мою сторону.
Глаза Шмигги горели сумасшедшим огнем. Похоже, он был не просто доволен, а счастлив.
— Пожалуйста, — ответил я, хотя не разделял его чувств.
Тем временем пушка выстрелила два раза, почти сверху, пробивая палубу и дно баржи, не защищенные броней. Пиратский корабль начал тонуть. Я скинул за борт юркого пирата, вооруженного кривым ятаганом, и принялся рубить крючья. Не хватало еще, чтобы нас утащило на дно!
Схватка на палубе «Громовержца» стихла. Пиратов порубили или вытолкнули с корабля. Было убито и несколько наших матросов. Митрополит вытирал кровь со своего прямого клинка о рукав рубахи. Да, владыка был явно не промах, битв не боялся!
— Следующий? — спросил я его, подразумевая корабль, который теперь пытался уйти на юг, в турецкие воды.
— Мы научились с ними бороться, — ответил отец Кондрат, улыбаясь. — Главное — сбить щит. Зураб хорошо сработал…
Я догадался, что Зураб — это наводчик паромета. Выходит, в войске Славного государства были не только славяне! Любопытно, православный ли этот Зураб? Но помог он нам отлично! Если бы не его выстрел, потери с нашей стороны могли быть гораздо больше.
Без труда мы догнали второй десантный корабль. Он пытался уйти, подняв широкий парус. Тяжелые весла медленно поднимались, толкая судно вперед. Однако сравниться в скорости с пароходом пиратам было нечего даже надеяться.
Турки поняли, что обречены, но развернуть свой корабль для атаки не успели. Пушка ударила один раз, другой, третий. На этот раз Зураб не экономил снаряды — человеческие жизни стоили дороже. Щит, закрывавший борта, был изломан и опрокинут. Тогда большой паромет начал стрелять по пиратам, сгрудившимся на палубе.
Зрелище было ужасное. Люди как будто попадали под огромный молот. Две минуты — и все было кончено. Баржа, получившая несколько пробоин, начала погружаться.
— Вот так и должно быть, — удовлетворенно заметил капитан. — А парометы стоит усилить, владыка! Если они поставят щиты потолще, даже пушка их не пробьет.
— Я подумаю, что можно сделать, — пообещал отец Кондрат. — И дам задание техникам-разработчикам. Пройдем еще пару миль на юг — не скрываются ли там пиратские корабли?
— Пресной воды мало. И уголь наполовину израсходован, — сообщил Федоров.
— Воду в котел, в случае крайней нужды, закачаем морскую. А угля хватит. Не думаю, что нам предстоит такой же суровый бой!
Приказав капитану наблюдать за морем, митрополит спустился в каюту. С собой он позвал и меня. Моряки получили бочонок вина и распивали его вместе со Шмигги на окровавленной палубе. Похоже, гном хорошо вписался в морской коллектив.
— Что ж, сын мой… Точнее, господин Лунин, — быстро поправился отец Кондрат. — Посмотрел вас в деле… Вы неплохо деретесь, хотя чего-то сверхъестественного я не увидел.
— Не думаю, что во мне есть что-то сверхъестественное, — улыбнулся я.
— И хорошо, — кивнул митрополит. — Но разговор о другом. О вашей деятельности до меня доходили разные слухи и донесения. Вы отшельником жили в Баксанском ущелье — тогда наши разведчики даже опасались, что вы будете выдавать себя за монаха, и за вами было установлено наблюдение. Не регулярная слежка, но кое-какую информацию агенты собрали. Так что досье на вас в контрразведке имеется. Потом вы неожиданно были приняты при дворе Валии, а сейчас стали регентом. Стремительная карьера, и крайне необычная!
— И времена нынче необычные, — ответил я, отметив про себя, что слежки за собой не замечал. Или люди Кондрата очень хорошо работали, или пользовались косвенными данными, опрашивая тех, кто встречался со мной.
— Да, действительно. И все же — не хотите ли вы рассказать о себе? Я знаю, вашу историю не знает никто. Может быть, если вы поведаете ее мне, я смогу чем-то помочь…
— Во всяком случае, будете относиться ко мне с большим доверием. Досье у вас есть, но документы из него явно вас не удовлетворяют… Что ж, свою историю я ни от кого не скрываю. Просто не люблю ее рассказывать — очень уж неправдоподобно она звучит. Я жил, учился, постигал точные науки, столь ценимые в Славном государстве, а позже — и магию. Но был застигнут врасплох вероломным чародеем, который едва не погубил меня. Благодаря помощи моих друзей и учителей ему не хватило сил расправиться со мной окончательно, а я не смог одолеть его.
— И теперь вы приехали сюда, чтобы отдохнуть? — поинтересовался митрополит.
— Можно сказать и так. Хотя нет. Я приехал сюда, чтобы вернуться домой.
— А где ваш дом, сэр Лунин? — спросил отец Кондрат.
— Он был севернее этих мест, — признался я.
— Вот как? Очень интересно… Там, где сейчас пустыни?
— Да.
— И вы собираетесь туда?
— Не совсем…
Отец Кондрат задумался:
— Где вам посчастливилось изучать магию, сэр Лунин?
— В Благословенном Авеноре. И здесь, на Земле…
— На Земле? — переспросил митрополит. — Но ведь здесь не действует магия… То есть не действует после Катаклизма. Вы хотите сказать, что постигали ее теоретически? Или что жили здесь восемьсот лет назад?
Я молча кивнул.
— И где же вы… бродили все это время?
— Нигде. Меня отбросило вперед во времени. Для меня прошло несколько минут или часов, а мир необратимо изменился. Это было далеко отсюда. А потом я добрался до Земли. Потому что здесь у меня еще есть шанс вернуться домой.
— Отсюда? Без помощи магии?
— Я надеюсь на это, — улыбнулся я. — Больше мне надеяться не на что…
Митрополит задумался и не стал спрашивать, на чем основаны мои иллюзорные надежды.
— И как вам Земля после столь долгого отсутствия? Сильно деградировала?
— Нет, я ожидал худшего, — признался я. — В вашем государстве даже существует какой-то прогресс. Тот же паромет — чудо техники. Абсолютно новое изобретение.
— Человечество всегда было наиболее изобретательно в области создания новых видов оружия, — вздохнул отец Кондрат. — Строим вот крейсера, дабы покончить с турецкой угрозой раз и навсегда. Разгромим бандитов в их логове, в Турции придут к власти здоровые силы… Будем союзниками. Может быть, проложим железную дорогу до Бештауна. Проект тормозится из-за отсутствия нужного количества металла. Но это — политика, технология, но не наука. Больше, боюсь, нам похвастать нечем.
— А высокий уровень жизни населения? — спросил я.
— Неужели раньше было хуже?
— Местами — да, — признался я.
— Что ж, хоть это радует…
На пороге каюты появился капитан Федоров.
— Пиратов не обнаружено! — доложил он. — Возвращаемся?
— Возвращаемся, — кивнул митрополит. — Боевую готовность не отменять. Вина морякам больше не выдавать.
— Есть, — сказал капитан и скрылся.
— Стало быть, вы хотите вернуться домой… А Лузгаш смешал все ваши планы. Тогда все более или менее ясно.
Мне стало немного стыдно. В первую очередь я действительно боролся с захватчиками потому, что они мешали лично мне. Конечно, мне была небезразлична судьба княжества Бештаун и Славного государства, где жили очень хорошие люди. Но митрополит верно подметил, что основным мотивом моих действий была личная заинтересованность в том, чтобы Врата были свободны.
Очутись я перед выбором — вернуться домой или продолжить борьбу здесь, — как бы я поступил? Затрудняюсь ответить. Мне было бы одинаково тяжело и остаться, и уйти, бросив все в этом мире как есть. Хотя, конечно, свои проблемы каждый человек и каждый народ должен решать сам, не надеясь на помощь богов и героев. Тем более что я не бог и не герой…
— И что же, все ученые были в прежние времена способны справиться врукопашную с десятками бойцов? — сменил тему отец Кондрат. Я отметил, что этот прием он уже применял с гномом, когда тот готов был покаяться во всех грехах.
— Науку боя я постигал позже. Совсем недавно. В одном из далеких миров, в монастыре Лаодао. Базовые навыки по контролю сознания у меня были, а владеть оружием и телом я научился именно там.
— Зачем? — спросил митрополит. — Жизнь так опасна?
— Пожалуй, проще быть сильным, чем слабым, — усмехнулся я. — Но дело не только в этом. Я собираюсь возвратиться. Бой еще не закончен. Мне нужно одолеть чародея. А лучшей школы, чем там, не найти.
— Неужели вы верите, что сможете вернуться в прошлое? — удивился митрополит. — Все научные данные свидетельствуют о том, что это невозможно ни при каких обстоятельствах.
— Нет, нет, — засмеялся я. — И не рассказывайте. Я ведь занимался, этим вопросом не один год. Даже классическая физика не формулировала вопрос подобным образом: ни при каких обстоятельствах. Хотя бы потому, что там время совершенно не определено как физическая величина. Все явления только включают его как составную часть. А мои обстоятельства — исключительные. Я был вышвырнут в будущее заклинанием. А заклинания, в отличие от многих физических процессов, обратимы. Это неоспоримый факт. Поэтому я надеюсь найти ключи к использованному против меня заклинанию и вернуться. В ту же точку пространства-времени, откуда меня столь грубо изъяли…
— Но тогда вы сможете изменить прошлое и будущее, — заметил отец Кондрат. — Возможно ли это?
— Все мы изменяем будущее каждым своим шагом, каждой мыслью, — улыбнулся я. — И если в нашем мире все привыкли к тому, что прошлое и будущее только одно, в других мирах, с несколькими временными координатами, все прекрасно понимают, что и прошлое, и будущее многовариантны. И каждый вариант доступен существу с высокоразвитым сознанием. В какой-то степени оно может прожить несколько жизней. Или даже их бесчисленное множество.
— Под «существом» вы понимаете Бога? — поинтересовался митрополит.
— Вовсе нет. В первую очередь — человека, — ответил я. — Или любой другой разумный вид.
— Вы бывали в таких мирах? — с надеждой спросил отец Кондрат.
— Что вы… Я недостаточно развит для этого. Но, как говорил мой учитель, все мы рано или поздно в них окажемся.
— Не знаю, противоречит ли это доктрине нашей веры, — вздохнул митрополит. — Вселенские Соборы нынче не собираются, а теология не стоит на месте. Как тут не впасть в ересь, внимая прельстительным слухам?
— Каким именно? — поинтересовался я.
— Не важно, — мягко улыбнулся митрополит. — У каждого человека есть свои желания. Но мы должны в первую очередь исполнять волю Бога.
На берегу неспешно и достойно отслужили панихиду по погибшим морякам. Воины, убившие врагов в бою, исповедались, и отец Кондрат наложил на каждого епитимью, причем епитимья эта зависела не от числа врагов, убитых воином, а от того, с какими чувствами он сражался. Если убивал с яростью — поститься нужно было дольше. Если со скорбью — меньше.
Артиллерист Зураб, оказавшийся небольшим и смуглым, крепкого сложения черноусым человеком, получил из рук митрополита награду — большую серебряную чашу для вина. И отправился под арест на трое суток за невыполнение приказа экономить снаряды. Понятно, что это было не совсем разумно. Но требований воинского Устава не мог отменить даже митрополит. Для артиллериста просто выбрали самое мягкое наказание.
Я размышлял, зачем отец Кондрат сам принимал участие в бою? Чтобы не забывать о том, как воюет его армия? Конечно. Чтобы самому оценить ситуацию? Да. Но было в его рейде что-то еще… Поразмыслив, я понял. Хотел показать мне, что Славному государству и так тяжело. Ему достаточно своих проблем. А тут еще война за Кавказским хребтом. Не к месту и не ко времени.
Когда с делами в порту было покончено, отец Кондрат предложил ехать на вокзал, к ночному поезду.
— В столице дела решать проще будет, — заметил он. — Не знаю, удастся помочь вам или не удастся. Да только выбора мне, похоже, не оставили.
Княжна довольно улыбнулась. Но радовалась она рано.
— Однако ж, госпожа Валия, поздно ты спохватилась, — возобновил свои нотации митрополит. — Перевалы штурмуют, а я даже ответный удар не могу нанести — по договору 2779 года от Рождества Христова, предшественниками нашими заключенному. Ведь с вашей стороны войска ко мне не вторгались. Да и чьи эти войска — не знаю. То ли ты договор с Лузгашем заключила, то ли Заурбек — мне об этом никто не сообщил…
— Виновата, не подумала, — вздохнула княжна. — Я возмещу все убытки. Заплачу за потери и за использование войск.
— Чем заплатишь?
— Алюминием, — ответила Валия.
— На расходы по снабжению армии, думаю, кое-что у тебя возьму. Но вот чем за жизни людей заплатить? Мои солдаты не за деньги — за идею воюют…
— Какая же им идея нужна? — спросила Валия.
— Вот если бы ты передала мне контроль над Баксанским ущельем, дабы впредь подобного произойти не могло, — это было бы дело… Достойная и прекрасная цель.
Я сразу насторожился. Отец Кондрат — человек хороший и владыка достойный. Но в политике у каждого государства свои интересы. И Валию сейчас хотели просто-напросто обойти.
— Никак невозможно, — вмешался я в разговор. — Ущелье — зона стратегических интересов Бештауна.
Сказал и понял, что ляпнул глупость. Но к месту — натиск отца Кондрата остановил.
Митрополит нахмурился, потом улыбнулся:
— Тогда и отвоевывать его сами будете. Одно дело врага из Бештауна выбить, другое — из ущелья. Никаких войск не хватит. Каждый камень — крепость.
— Вы технику дайте, — предложил я. — С врагами мы сами справимся.
— Согласно союзному договору от 2794 года, — добавила Валия.
— О, ты кое-что помнишь, — улыбнулся митрополит. — Наука отцовская впрок пошла. Да, есть такой союзный договор. Но он — об отражении агрессии. А сейчас и отражать нечего — твое государство захвачено.
— Я отдам все пустоши к северу от перевалов, — предложила княжна. — Степи там плодородные, богатые, а людей живет мало. Трава на выжженной земле проросла, а люди еще не поселились. Ваши казаки переедут. И Славному государству хорошо, и мы внакладе не будем. Торговать станет проще.
— Что ж, я подумаю — брать их или нет, — кивнул митрополит. А войсковую операцию начнем, пожалуй, через три дня. С твоей стороны Лунин будет за боем наблюдать.
— На этом фронте — да. А со стороны Китая — Салади войска поведет. Но я и сама на фронт поеду.
— Ты — глава государства, а не командир, — заявил митрополит. — Твое дело — политика, не бои. С Луниным и Салади я, стало быть, и буду переговоры вести. Спокойной ночи, княжна!
Мы прибыли на вокзал и вышли к вагону владыки. Был он почти таким же, как вагон его первого секретаря. Только появилось лишнее купе для гостей и уменьшилось количество мест для охранников. Целый вагон для них был намертво прикреплен к вагону митрополита.
Валия отправилась спать, нас со Шмигги наконец развели по разным комнатам, но гном не торопился оставить меня в покое:
— Ты на войну, Лунин, а мне кирки нужны. Я не хочу воевать! Если меня убьют — кто здесь клан оснует? То есть обоснует… То есть… Ну, ты понял меня! Создаст, вот!
— Действительно, — согласился я. — Нужно тебя обратно отправить. Хоть и будем мы с княжной без тебя скучать, да твои дела много важнее наших.
— Встречаются же разумные люди! — расплылся в улыбке Шмигги. — Не думал прежде, что ты из таких! Я постучал в купе митрополита:
— Владыка, не дадите ли подорожную гному? И не выпишете ли приказ инструменты ему выдать? Отец Кондрат задумался:
— Подорожную — конечно. А инструменты — это уже торговля. Пусть договор подпишет, что будет нам руду поставлять.
Я позвал Шмигги:
— Договор подпишешь — получишь и кирки, и лопаты. Расплатишься после, рудой.
— Не могу я сейчас договора подписывать! — возмутился гном.
— Иначе инструменты не получишь, — улыбнулся отец Кондрат. — Да я ведь в кабалу тебя не загоняю, Шмигги. Когда ты руду добывать начнешь?
— Лет через сто, — признался гном. — Не раньше…
— Вот и отлично. Подпишем договор. Ютан Шмигги обязуется поставлять всю добытую железную руду Славному государству в течение трехсот лет. Со скидкой в двадцать процентов от рыночной стоимости. Подходит?
— Как же я детей своих обкрадывать буду? — возопил гном. — Двадцать процентов на дороге не валяются…
— А Славное государство обязуется поставлять клану Шмигги продовольствие в пределах суммы, на которую продана руда, с двадцатипятипроцентной скидкой, — тут же нашел выход митрополит.
— Это уже дело. Продовольствие нам понадобится. Такой договор я заключу, — согласился гном.
— В Краснодаре подойдешь к отцу Зосиме. Он тебе и договор даст подписать, и инструментами снабдит, и провиантом в дорогу, — пообещал отец Кондрат.
А я порадовался тому, с каким напором благодушный в быту митрополит отстаивал интересы своего государства. Даже в далеком будущем, которого он, да и почти все из ныне живущих уже не увидят.
Когда принципиальное решение на высшем уровне было принято, дела пошли гораздо быстрее. Ранним утром, сразу после молитвы (я подразумеваю молитву церковных иерархов — когда они встали к заутрене, я еще спал) меня пригласили на военный совет. Там присутствовало человек десять. Митрополит, его секретари, военные в форме — думаю, в звании не ниже генерала армии — и гражданские лица (впрочем, тоже в форме). То, что они гражданские, я понял по слишком вольному поведению и по тому, как сидели на них мундиры. Как шепотом сообщил мне отец Митрофан, это были гражданские чиновники: технари и аналитики. У многих гражданских и военных позванивали на груди награды: медали на обшитых разноцветными лентами колодках и ордена в форме широких восьмиугольных крестов, украшенных самоцветами. Каждый крест можно было вписать в круг, лучи их расширялись от основания. Одним словом, ордена Славного государства были очень похожи на прежние награды России.
— Позвольте представить: господин Лунин, — сказал митрополит.
Все оглядели меня с головы до ног. Думаю, мой внешний вид ни военным, ни гражданским спецам не понравился и доверия не внушил. Я ведь был не в мундире, да еще бритый, и лицо в шрамах. А на совет собрались не казаки, тут все были бородатые, духовные лица ведь тоже бороды не брили.
Митрополит ничего больше про меня не сказал. Я немного удивился — как-никак я здесь представлял интересы дружественного государства, а не появился сам по себе. Впрочем, до вручения верительных грамот я действительно не был ни регентом, ни послом. Как бы не повторилась ситуация с Адольминой, которая не смогла добиться от союзников практически ничего…
— В нашу задачу входит разработать направление ударов по врагу, оккупировавшему Бештаунское княжество, — сообщил митрополит. — И определиться с техническими средствами, которые позволят нам провести операцию максимально эффективно.
— Вопрос о целесообразности удара не ставится? — нагло встрял толстячок в синем мундире с редкой и короткой бородкой.
— Нет, ректор Степанов, не ставится, — ответил митрополит. — На малом церковном совете решено, что язычники представляют непосредственную и реальную угрозу. Вопрос может подниматься только по срокам атаки.
— Тогда — чем скорее, тем лучше, — заявил Степанов. — Говоря же о целесообразности военной операции, я имел в виду не то, что пришельцев нужно оставить в покое, а то, что можно организовать террористические атаки против лидеров и провести переговоры, в результате которых они уберутся восвояси.
— На это нет времени, — мягко проворковал отец Зосима.
— А меч надежнее яда, — усмехнулся крепкий, широченный в плечах генерал с большими звездами на погонах.
— Конечно, конечно, генерал Корнеев, — поморщился ректор Степанов. — Но, думаю, не мешало бы узнать мнение господина Лунина, он ведь только что из центра событий! Кстати, господин Лунин, вы получали какое-нибудь образование? К каким наукам тяготеете?
— Я окончил университет… — начал я.
— Наш университет? — удивился Степанов. — Извините, но я вас не припоминаю…
— Не ваш, — усмехнулся я.
— А чей же? В Бештауне только две духовные школы — исламистов и лермонтовцев — и коммерческая академия. Да, еще сельскохозяйственный техникум. А у нас, помимо моего университета, три технических колледжа, педагогический институт и академия. Или вы называете университетом какое-то из этих учебных заведений? Или учились не на Земле?
— В университете, на Земле, — сказал я. — Только очень давно. Вы меня помнить не можете. А тяготею я к точным наукам…
— Не об этом речь, — вмешался митрополит, умеряя любознательность ректора. — Вы, Порфирий Петрович, отвлекаетесь от темы. И нас отвлекаете. Здесь не ученый совет, предоставьте уж вести собрание мне.
Степанов слегка покраснел:
— Извините, увлекся…
— Итак, предложения? — Митрополит обвел взглядом присутствующих.
— Удар от перевалов на Бештаун. С применением всех видов оружия и техники, — отрывисто проговорил широкоплечий генерал. — Оттуда — удар в направлении Баксанского ущелья. Специально вражеских отрядов от основных сил не отрезать, дать им возможность уйти, собраться вместе. Проще будет уничтожать их, когда они собраны в один кулак. А они непременно соберутся, не зная о нашей технике. Если гарнизоны будут оставаться в городах — Железноводске, Кисловодске, — выбивать из городов и уничтожать. Предложив предварительно сдаться.
— Кто «за»? Кто «против»?
Два других генерала, не такие видные, как Корнеев, молча кивнули. Степанов дернулся бьшо, но смолчал.
— Вы хотели что-то предложить, ректор? — поинтересовался митрополит.
— Как специалист по подрывной работе, я хотел предложить высадить десант в Бештаун, — проворчал Степанов. — Дабы восставшим гражданам бьло вокруг кого сплотиться.
— Что скажете, Лунин? — спросил митрополит.
— А какие средства для высадки десанта? — осведомился я.
— Дирижабли, — ответил отец Кондрат. Я задумался, переваривая услышанное:
— И сколько солдат берет на борт один дирижабль?
— До тридцати, — ответил Степанов.
— Какое количество может быть задействовано в операции?
— Два транспортных дирижабля и три боевых. На боевых — по десять воинов-десантников, помимо команды. Генерал Корнеев резко встал.
— Войска будут наступать без поддержки с воздуха? — рявкнул он.
— Они могут подождать возвращения воздушных кораблей.
— Нецелесообразно, — отрезал генерал.
— Я тоже так полагаю, — заметил я. — Силы сопротивления — не в Бештауне, а в горах и лесах. Высадившись в городе, мы погубим много своих людей и мирных жителей, не получив стратегического преимущества. Напротив, раздробим свои силы и уведомим врага о мощи нашего оружия заранее, что вряд ли имеет смысл…
Корнеев посмотрел на меня гораздо более одобрительно, чем при знакомстве.
— Может быть, — не стал спорить Степанов.
— Ректор Степанов представляет у нас оппозицию, — улыбнувшись, сообщил митрополит. — Всегда нужно, чтобы кто-то возражал и приводил доводы против. Уж если он согласился — значит все в порядке.
— Оборону государства оголим, — тут же опомнился ректор. — Необходимо подумать об обороне!
— Флот защитит от турок, — веско сказал генерал с якорями в петлицах. — Дирижабли нам пока не нужны. Обойдемся без них в течение двух недель.
— Вы надеетесь справиться за две недели? — спросил Степанов.
— Придется, — кивнул митрополит. — Время марш-броска танковой колонны от перевалов к Вратам — десять дней. Еще четыре дня на непредвиденные задержки. Думаю, должны управиться. Пока жара стоит и дороги не размокли.
— И не стоит забывать, что мы освобождаем территорию союзников, — напомнил отец Зосима. — С воздуха караваны не расстреливать, не определив, кто такие, дальнюю артиллерию не использовать. Где-то в горах, по моим сведениям, собрал несколько тысяч бойцов Салади.
— Вот его и нужно будет разыскать. На дирижабле разведки, — объявил генерал Корнеев. — В первую очередь.
— Так и сделаем, — кивнул митрополит.
Генералы принялись обсуждать боеспособность соединений, количество дивизий, которые нужно бросить в бой, пути подвоза провианта. В этом я им помочь не мог, так как в командовании большими группами людей разбирался слабо.
Совет закончился ближе к полудню. Наступление назначили на третий день новой луны месяца жатвы.
В наступлении на Бештаун принимали участие Тимашевская танковая бригада, Кореновская механизированная воздушная дивизия, Краснодарский гвардейский механизированный корпус и две пехотные дивизии, расквартированные в Горячем Ключе и Геленджике. Поддержку осуществляли две кавалерийские Кубанские казачьи роты и Краснодарская специальная бригада. Ее воины были вооружены духовыми ружьями и передвигались на велосипедах.
В общей сложности в наступление шло около трех тысяч человек при поддержке двадцати парометов — переносных, на колесах и на дирижаблях. Солдаты были вооружены мечами, пиками, духовыми ружьями с отравленными пулями, саблями и боевыми топорами.
Для поддержки войск было задействовано еще полторы тысячи человек. Восемьдесят подвод для доставки угля и продовольствия, пуль для парометов, запасных частей и медикаментов.
О танках, состоявших на вооружении Тимашевской танковой бригады и Краснодарского механизированного корпуса, стоит сказать особо.
Конструкция, едва прикрытая тонкими стальными листами, на огромных обитых железом деревянных колесах, пыхтела, скрипела и дребезжала. В танке размешались кочегар, механик-водитель и стрелок-наводчик, задача которого было не только уничтожать живую силу противника на расстоянии, но и не подпускать врага близко к танку — машина и ее персонал были весьма уязвимы.
Как правило, танк, или, называя вещи своими именами, самоходную парометную установку, прикрывал взвод поддержки из тридцати человек. В их обязанности входило не подпускать к орудию вражеских камикадзе, верно указывать путь машине и заботиться о топливе и воде. За каждым паровым танком в дальнем походе шли по меньшей мере три подводы с углем и бочка с водой.
Стоит ли говорить, что танки Славного государства работали на паровой тяге? На ровной дороге они могли развить приличную скорость — до тридцати километров в час. Но воевать приходится не только и не столько на дорогах, поэтому танки подразделялись на вездеходные (те самые, с деревянными колесами) и скоростные. Скоростные были тяжелее, лучше защищены, стояли на резиновых колесах и могли вести бой практически самостоятельно. Конечно, в пределах нескольких километров, пока не закончатся запасы угля и воды. И пока не разбиты колеса. Каждый танк имел крепления, чтобы его можно было тащить лошадьми На марше машины обычно передвигались именно на конной тяге и только в бою — с помощью двигателей.
Аэростаты были снабжены паровыми котлами для парометов, которые использовались одновременно и для вращения пропеллера. Кроме того, горячий воздух от котла наполнял подъемный шар дирижабля. Для этих же целей служило и несколько специальных горелок.
Против сильного ветра дирижабль, конечно, идти не мог, но в безветренную погоду летел на приличной скорости и мог удерживаться на нужном месте при умеренном ветре. Как объяснили мне военные специалисты, на вооружении дирижабли появились совсем недавно. Долгие сотни лет после Катаклизма над Землей дули сильные шквальные ветры. И хотя идея воздушного шара не была забыта, практического применения она получить не могла. Любой летательный аппарат легче воздуха мгновенно уносило в дальние дали без надежды на возвращение.
Конечно, наша операция могла увенчаться успехом только при хорошей погоде. Размокнут дороги, подует сильный ветер — и мы потеряем все преимущество, которое дает нам техника, оказавшись лицом к лицу с превосходящими силами противника. Но в конце июля (а я определял месяц жатвы именно как конец июля — начало августа) в окрестностях Бештауна всегда было сухо и очень жарко. Поэтому генералитет был уверен в победе.
Генерал Корнеев, его адъютант Дударев и мы с Валией и Адольминой наблюдали за атакой на перевалы с разведывательного дирижабля «Ласточка». Воинство Лузгаша попрежнему блокировало ущелье, ведущее к перевалу со стороны Бештаунского княжества. У них хватало ума не лезть под парометы, установленные в сторожевых башнях, но осады они не снимали.
Ночью наши солдаты разобрали баррикады. С первыми лучами рассветного солнца на дорогу выехал тяжелый танк. Следом за ним еще один. Сзади шли солдаты с духовыми ружьями, за ними, готовая в случае опасности броситься в атаку, шагом ехала казачья конница.
Пыхтение и скрежет насторожили вражье воинство. Дозорные с луками и кривыми ятаганами выбежали на дорогу и были скошены пулеметной очередью. Дальше началось тотальное избиение. Не успевшие надеть доспехи враги ложились под пулями. Солдаты и казаки добивали раненых. Церемониться с воинами Лузгаша войска отца Кондрата не собирались. В большинстве вражескую армию составляли матерые головорезы.
Щадили только рабов, обслуживавших катапульты. Некоторые из них наверняка были подданными Валии. Их собирали вместе и отправляли в фильтрационные лагеря, где работали контрразведчики Славного государства. Освобождать человека только на том основании, что он находился в рабстве у Лузгаша, было неразумно. Может быть, он такой негодяй, что даже у повелителя Луштамга не нашлось для него лучшего места, чем в строю рабов, под кнутом надсмотрщика. Таких нужно было отсеять, остальных — вернуть домой.
Перевальное ущелье освободили за час. Мы надеялись, что никто не ушел и наш удар окажется внезапным.
После того как дорога была очищена, солдаты перетащили на ту сторону перевала дирижабли. Командующий Кореновской воздушной дивизии генерал Юдин не решился отправлять воздушные суда своим ходом. С порывами ветра в ущелье маломощные пропеллеры могли не совладать. Поэтому солдаты — человек сто-двести — впрягались в лямки и вели аэростат, едва паривший над землей, чтобы его не снесло к горам и не разбило об острые скалы. Так же преодолел перевал и наш дирижабль, быстроходная «Ласточка», до этого привязанная длинным прочным канатом к высокому тополю у дороги.
По утрамбованной войсками Лузгаша дороге в степи освободительная армия двинулась к Бештауну. Дирижабли и танки шли впереди, основная часть войск прикрывала пути для подвоза необходимых технике угля и дров. В Бештаунском княжестве мы собирались захватывать топливные склады, но даже до ближайшего селения нужно было совершить приличный бросок. А уголь можно было найти только в самом Бештауне.
Миновав перевал, я поднялся в дирижабль, на этот раз боевой, а не разведывательный, вместе с генералом Юдиным. Валия и Адольмина остались в ставке командующего сухопутными войсками Корнеева. Наш новый дирижабль назывался «Сокол». Имя воздушного корабля было выложено золочеными буквами на обшитой дюралем гондоле.
— Предпримем рейд в тыл противника? — спросил генерал. — Погода благоприятствует… Или вы останетесь здесь?
— Разумеется, я полечу с вами, — ответил я.
Юдин дунул в свисток, резкая трель которого перекрыла шум парового двигателя, и дирижабль пошел вдоль гор на юг. Выгоревшая степь проплывала внизу. Редко встречавшиеся пастухи с ужасом глядели на летевшее по небу чудовище. Многие с громкими криками устремлялись прочь.
— Почему в качестве топлива в дирижаблях не используется нефть? — спросил я, наблюдая за потным кочегаром, швырявшим в раскаленную топку уголь. — Мне кажется, ее добывают достаточно.
— А почему не используется солома? — вопросом на вопрос ответил генерал. — Ее у нас тоже очень много.
— Соломы не хватит надолго. Она быстро прогорает.
— А нефть, напротив, горит очень медленно. Весит она много, тепловыделение — крайне низкое. Литр нефти будет гореть весь день. Чтобы создать нужную температуру под котлом, необходима очень большая рабочая поверхность горения. К этой поверхности необходимо подвести воздух, чтобы нефть не горела только по краям. Это — дополнительные приспособления, дополнительный вес. Большой паромет на рейде в Сочи работает на нефти. Это самая мощная паровая пневматическая пушка, построенная нашими инженерами. Прицельно бьет на два километра. У нефтяного паромета есть свои положительные стороны — чтобы раскочегарить его, уходит меньше времени, да и кочегар не нужен — необходимо просто повернуть кран подачи нефти из большого резервуара. Но рабочая поверхность котла — около ста квадратных метров. Установка явно не для полевых действий…
Слушая, как увлеченно рассказывает генерал о паровых машинах и видах топлива, я понял, что он занимался не только тактикой и стратегией боевых действий. Наверняка закончил технический факультет академии…
Между тем нас догонял второй дирижабль, «Ястреб», последовавший за воздушным кораблем командующего. Летательные аппараты постоянно обменивались сигналами с помощью флагов, но я не умел их читать.
— Поднимаемся выше, — приказал Юдин капитану «Сокола».
В топку кинули несколько лишних лопат угля, в подъемном шаре поставили дополнительные распорки, и воздушный корабль начал набирать высоту.
— Вижу вражеский отряд! — сообщил капитан дирижабля, когда мы поднялись метров на пятьсот.
— Курс на врага. Постепенно снижаемся, — приказал генерал.
Дирижабли, словно два грозовых облака, начали плавно опускаться на отряд из тридцати человек. Луштамговцы шли пешком, ведя в поводу нескольких нагруженных лошадей. Не иначе разграбили какой-то аул. Это подтверждалось и тем, что за последней лошадью брели шесть пленников, скованных цепью. Рядом с ними шагал надсмотрщик с кнутом. Четыре женщины и двое мужчин испуганно оглядывались на кнут и старались не сбиться с шага.
В небо солдаты Лузгаша не смотрели. Негодяи вообще не любят солнца и звезд, поэтому предпочитают шарить жадным взором у себя под ногами, в лучшем случае — выискивать что-то на линии горизонта. Но в небо, туда, где, по верованиям многих народов, обитают боги, они смотреть боятся.
— Позвольте, — обратился я к одному из солдат, указывая на его духовое ружье.
Это было отличное оружие, не то что полицейские короткостволки. Винтовка весила килограммов шесть, имела мощнейшую камеру со сжатым воздухом, которую нужно было накачивать несколькими поворотами специального рычага, и ствол метра в полтора. С таким тяжелым ружьем не очень-то побегаешь по горам, но для стрельбы со стационарных позиций оно было идеальным. Думаю, из него вполне можно было пробить кольчугу.
— Нужно совместить прицельную мушку с двумя прорезями в начале ствола, — зачем-то начал объяснять мне генерал Юдин. Чуть позже я понял зачем. Ведь ружья состояли на вооружении только в армии Славного государства, и логично было предположить, что иностранец стрелять из ружья не умеет.
— Да-да, — ответил я, беря погонщика рабов на прицел. Дирижабль снижался на удивление мягко, ствол ружья почти не дрожал. Пойдет ли только пуля по ровной траектории? Может быть, в стрельбе из этого ружья есть свои хитрости?
Я плавно нажал на спусковой крючок. Во лбу погонщика образовалась большая ровная дырка. Он рухнул лицом в пыль, но никто этого не заметил.
— Отличный выстрел, — удивленно отметил генерал.
И тут ударили пулеметы с обоих дирижаблей. Как писали раньше в титрах фильмов, «ни одно животное не пострадало». Стрелки-парометчики работали снайперски. По три пули на каждого бандита, ни одной мимо. Лошади не успели даже испугаться. Новоявленные рабы испуганно сбились в кучу и не смели шевельнуться, опасаясь удара кнута.
