Глава 18
Экипаж межмирника «Флеш Гордон» имел все основания впасть в уныние. Бутылки с ифритами, попавшие на телевидение, были использованы в качестве призов в какой-то игре и, по-видимому, уже разошлись по всей Москве, а то и вовсе уплыли в недосягаемые дали. Несмотря на это печальное известие, Христофор Гонзо по-прежнему рвался в Останкино, ведь только там можно было получить хоть какие-то сведения и о призах, и о призерах. Боярин Кучко, оказавшийся бесполезным для проникновения на телецентр, неожиданно пригодился с другой стороны: благодаря ему Христофора поместили в престижную гостиницу вместе с женой и ребенком (нетрудно догадаться, кому досталась роль ребенка). С утра вновь образованная семья еще успела съездить в Останкино на тот случай, если там требуются зрители для какого-нибудь шоу. Но шоу-программы в этот день не снимались. Попасть на телецентр под каким-либо хозяйственно-административным предлогом также не удалось. После памятного штурма девяносто третьего года, о котором с гордостью вспоминал Степан Иванович, доступ в Останкино был крайне затруднен. Пришлось вернуться в гостиницу. Там Гонзо оставил юную жену и взрослого ребенка (от первого брака, по утверждению Христофора), а сам отправился в штаб избирательной кампании Степана Ивановича Кучко.
Боярин еще не приезжал. Христофору сообщили, что он звонил с утра, просил пива и говорил, что учит речь. К удивлению Гонзо, были распоряжения, относящиеся непосредственно к нему: получить аванс (что было весьма кстати), пропуск в Московский Дворец Молодежи (что было еще более кстати) и прибыть в МДМ к семнадцати часам, то есть за час до начала теледебатов.
Христофор беспрекословно выполнил все распоряжения, кроме последнего. Он не стал дожидаться семнадцати часов, а отправился в МДМ немедленно, надеясь еще днем свести знакомство с кем-нибудь из работников телевидения.
Может показаться странным, что предвыборные дебаты будущих депутатов Городской Думы проводились во Дворце Молодежи. Существует мнение, что ей (молодежи), предвыборная борьба решительно до лампочки. Но московские власти… тут нужно сказать, что в описываемой нами Москве различных властей насчитывалось штук пятнадцать. Между ними пришлось даже установить дежурство. В определенные дни монархическое правительство сменялось демократическим, за которым неизбежно приходила диктатура пролетариата и т. д. Так вот эти самые разнообразные московские власти не оставляли попыток воспитать достойную смену. Не удивительно, что роль Дворца Молодежи не сводилась к примитивной организации досуга подрастающего поколения, здесь устраивались конференции самых различных политических партий, съезды движений, форумы фронтов и прочие вселенские соборы.
Помимо большого концертного зала во Дворце имелся зал для проведения дискотек — тоже не маленький, а кроме того еще несколько баров, бесчисленные офисные помещения, столовая, студия звукозаписи и башня пыток…
Ах, да! Еще Красный Уголок. Но он был затерян так глубоко в потаенных коридорах Дворца, что никто не мог найти к нему дороги с августа 1991 года.
Да что говорить о Красном Уголке, когда и самый вход в МДМ не так-то легко было обнаружить. Тот, кто не знал о заветной двери с левой стороны здания, наивно пытался войти во Дворец с фасада и постоянно попадал в какие-то магазинчики. Магазинчики тоже были молодежными. Здесь помещалось все, что может понадобиться беззаботному молодому человеку на пути к озабоченной зрелости — от зала игровых автоматов до салона для новобрачных.
Разумеется, бывали дни, когда парадный вход в МДМ раскрывался настежь, и не заметить его тогда мог только слепой. Но и слепой не промахнулся бы мимо дверей в такой день, потому что многотысячная толпа с плакатами, флагами, шарами и дудками внесла бы его во Дворец на своих плечах.
Христофор, однако, прибыл в МДМ посреди обычного рабочего дня и не застал в окрестностях Дворца никаких толп. С неба сыпался мелкий дождь — наиболее характерное проявление стихий в Москве. Москвичи прятались от непогоды в специально вырытом метро. Гонзо был один перед огромным зданием. Он с любопытством оглядел творение Эрнста Неизвестного — круглую, медленно вращающуюся доску объявлений, сплошь залепленную раскисшими извещениями о продаже с рук подержанных полиноидов, и стал подниматься по мокрым ступеням. Безошибочное чутье помогло ему сразу обнаружить служебный вход. Он предъявил пропуск и был пропущен за барьер. Двигаясь исключительно по наитию, он поднялся на второй этаж, прошел по темному изогнутому коридору и неожиданно для себя через левую кулису попал прямо на сцену. Зрительный зал раскрылся вдруг перед ним во всю ширь. Ввысь уходили ряды малиновых кресел. Кое-где над рядами, как марсиане на треножниках, поднимались телевизионные камеры, а одна из них, подвешенная на конце длиннейшей стрелы, медленно проплывала над залом. Человек двадцать зрителей, рассевшись группками и по одиночке в партере, смотрели на сцену, где происходило нечто удивительное.
Христофор уже знал, что концертный зал Дворца Молодежи может с равным успехом служить местом проведения музыкальных шоу и политических дебатов, но никак не ожидал, что его приспособят для… венчания. На сцене стоял самый настоящий поп и, деловито помахивая кадилом, обращался к молодым — симпатичной застенчивой паре, окруженной друзьями и родственниками.
— Иже есмь да кубыть, сиречь купно еси, — говорил батюшка, — венчаются рабы божии Елена Генералова и Михаил Майоров, пожелавшие в супружестве носить двойную фамилию… [Здесь и далее использованы фрагменты выступлений команды КВН Новосибирского Государственного Университета, к которой в свои лучшие годы имел счастье принадлежать и автор.]
Христофор скромно пристроился к группе гостей и, наклонившись к уху одного из шаферов, тихо спросил:
— Давно начали?
Шафер покосился на него злым глазом и зашептал в ответ:
— А что такое? Сцена — наша до полтретьего!
Гонзо раскрыл записную книжку на чистой странице и приблизил ее к глазам.
— Правильно, до полтретьего, — сказал он. — Это у меня кто?
— Это Новосибирск, — ответил шафер, после чего вдруг сделал шаг к микрофону и, глядя в зал, возгласил с неожиданным ликованием:
— Ну что, батюшка, может быть, за здоровье молодых — по рюмочке?
— Не могу, — со вздохом ответил поп, тоже глядя в зал, — я за кадилом.
Христофор хмыкнул. Странные нравы у нынешней молодежи! Приезжают аж из Новосибирска, чтобы обвенчаться на сцене, да еще при пустом зале…
— Дети мои! А их у меня пятеро… — продолжал батюшка. — Не желаете ли сфотографироваться на память за семьдесят пять рублей?
— Нет! — дружно ответили молодые.
Поп покашлял в кулак, помахал кадилом и снова обратился к молодым:
— Рабы божии! По взаимному ли согласию вступаете вы в брак и не желаете ли сфотографироваться на память за семьдесят пять рублей?
— Да, — растерявшись, ответили молодые.
Ловок, черт, подумал про попа Гонзо. Чувствуется профессионализм. Это, наверное, салон для новобрачных внедряет новые формы…
— А что ж у вас невеста не в белом? — спросил он снова, наклонившись к уху шафера. — И жених в затрапезе каком-то… Не могли приодеть?
— На фига? — удивился собеседник. — Чего на репетицию наряжаться?
Вот тебе раз, подумал Гонзо. Венчание репетируют. Ар-ригиналы!
Он уже открыл было рот, чтобы язвительно осведомиться, бывают ли репетиции первой брачной ночи, но шафер вдруг сам повернулся к нему вполоборота и, скашивая рот набок, торопливо зашептал:
— Кстати, свадебное платье никак не можем достать. Салон-то на ремонте! А у вас в Останкино нету платьев?
— В Останкино? У нас? — пробормотал Христофор, ощущая приближение новой ослепительной идеи. — Н-ну… если поискать…
— Да мы оплатим! Как положено, — внушал новый знакомый, приняв реакцию Гонзо за колебания, — только скажите, сколько и кому. А? Найдется? Нам ведь на денек только…
— Хорошо, — согласился, наконец, Христофор. — Подойдите ко мне после репетиции. Что-нибудь придумаем…
Он прикидывал, как бы поудобнее спуститься в зал, не привлекая к себе общего внимания. На сцене ему больше нечего было делать. Вот только найти ступени, ведущие в зал, никак не удавалось, а прыгать со сцены посреди репетиции казалось неудобным. Все же Христофор решил не особенно церемониться: что ни говори, а репетиция венчания еще не само венчание. Он бочком отошел от группы гостей и присел здесь же, на сцене, но с краю — на высоком стуле за маленьким не то пюпитром, не то пультом, не имевшим ни единой кнопки.
Итак, рассуждал Гонзо, поставим себя на место этого родственника. Свадьбу, по-видимому, будет снимать телевидение, а у невесты нет подвенечного платья. Где его искать? Разумеется, на телевидении и искать! Там этих платьев — пруд пруди… Родственник по ошибке обратился не к тому человеку. Значит, нужно эту ошибку исправить и обратиться к тому. Только вот к которому?
Христофор обвел взглядом всю немногочисленную публику, собравшуюся в зале и на сцене, и вдруг заметил, что из противоположной кулисы прямо к нему решительной походкой направляется человек. Гонзо принял было его за администратора, по сердцу прошел неприятный холодок, какой всегда появлялся у него при встрече с официальными лицами. Но в следующую секунду Христофор вспомнил, что находится здесь на самых законных основаниях, как доверенное лицо кандидата в предстоящих теледебатах. Он слегка приосанился, устремил на приближающегося человека взгляд, исполненный достоинства и сейчас же в изумлении выпучил глаза. Человек не был похож на администратора, зато легко мог сойти за беглого каторжника или сумасшедшего. Прежде всего он был бос. Перепоясанная шнурком рубаха, которую он носил навыпуск, имела широко разорванный ворот. Борода (ибо человек был бородат) всклокочена, как и вся прочая шевелюра. Глаза безумные. И наконец, в руке приближающийся сжимал огромный, иззубренный от частого использования топор. Христофор закоченел на своем стуле.
Человек пересек всю сцену, подошел вплотную к пюпитру, за которым сидел Гонзо, и вдруг повалился в ноги.
— Помилосердствуй, барин! — завыл он отчаянным голосом, — Не корысти ради, а токмо волею пославшей мя фирмы! Покажи мой рекламный щит крупным планом! — он истово клал поклоны, гулко ударяясь лбом о подножие пюпитра. — Двадцать рублей даю! А?
И тут Христофору стало стыдно. Как же он раньше не допер! Как не сообразил, что означает это венчание на сцене, этот странный поп, платье, заказываемое на телевидении, этот босой с топором, явно изображающий отца Федора, и наконец, это «волею пославшей мя фирмы»! Перед ним команда КВН!
Гонзо был, разумеется, наслышан о Клубе Веселых и Находчивых, объединившем под своими знаменами все русскоязычное население не только земного шара, но и Параллелья в целом. Клуб имел постоянную резиденцию в Московском Дворце Молодежи. Забыть об этом мог только человек, начисто лишенный чувства юмора, или обладатель такой сложной судьбы и такой беспокойной профессии, какие выпали на долю Христофора Гонзо.
Ни один форум или конгресс не собирал такого количества участников, ни одна политическая партия не могла соперничать в популярности с легкомысленным КВНом. Именно в дни игр Клуба случались описанные выше столпотворения перед входом в МДМ.
Христофор заметался на стуле, но уже не от страха, а от смущения. Помимо своей воли он оказался втянутым в выступление известнейшей команды. Опозориться перед лицом профессионалов ему не хотелось, однако он представления не имел, как вести себя в сложившейся ситуации.
К счастью, именно в этот момент репетиция остановилась сама.
— Здесь у нас должна быть песня, — сказал поп, обращаясь к кому-то в зале, — но фонограмма еще не готова…
— Так, — произнес в радиомикрофон человек, небрежно развалившийся в кресле первого ряда. — И вот это вы собираетесь показывать на игре?.. Ну-ну.
Между тем Христофор сам видел, как во время венчания он несколько раз принимался весело смеяться, переглядываясь с соседями и кивая на сцену.
— А эта карикатура на меня, — человек ткнул микрофоном в сторону Гонзо, — тоже на игре будет?
— Что вы, барин! — отвечали ему. — На игре вы сами… А этот — он так, чтобы обозначить…
— Ну спасибо, — сказал барин Христофору, — обозначил!
— А что, похож! — рассмеялась средних лет румяная женщина в русском наряде, сидевшая возле барина, но во втором ряду. — Ей-богу, похож! Подгримировать чуть-чуть, одеть поприличнее из нашей гардеробной — примут за настоящего! Не прикажешь ли, барин, я попробую?
— Попробуй, Вахрамеевна, — рассеяно согласился барин. Он уже не смотрел на Гонзо. — Только после моей смерти… Так! Если у новосибирцев все, посмотрим, что приготовила команда Орды!
Все стоявшие на сцене потянулись за кулисы, и впереди всех — Христофор. Слова Вахрамеевны о «нашей гардеробной» требовали немедленного разъяснения. Не прошло и минуты, как он был уже в зрительном зале, именно во втором ряду, и, отвесив Вахрамеевне галантный поклон, опустился в соседнее кресло.
— Здравствуйте, — произнес он с нахальной застенчивостью. — Я из команды Новосибирска.
— Да мы уж видели! — разулыбалась женщина. — Очень смешно! И барин такой похожий…
— Вам, правда, нравится? — Христофор стеснительно колупнул обивку кресла.
— Ой, я вообще вашу команду люблю! — Вахрамеевна взмахнула вышитым рукавом, показав Христофору свою полную белую руку. — И этого, в длинных ботинках, и этого, который стихи на барабане исполняет… И шутки ваши мне шибко нравятся! «Партия, дай порулить». Как раз, помню, младшенький мой родился после этой шутки… У Орды что? Одни пляски половецкие! Сердито, но дешево. Так, что я думаю, победу вам присудят. Правда, говорят, Москва еще дань за прошлый год не уплатила… Зато как у вас девки поют! Против ваших девок никакое жюри не устоит!
— Да, — охотно согласился Христофор. — Девки, они могут… Только вот проблема у нас. Свадебное платье никак не можем достать. Салон-то на ремонте!… А у вас в Останкино нету платьев?
— В Останкино? У нас? — женщина подбоченилась гордо и наставила на Христофора локоток. — Так ведь получали вы! Рясу одну, форму эсэсовскую, два комплекта, костюм зайчика…
— Получали, — смиренно подтвердил Христофор. — Спасибо вам большое. А теперь нужно платье подвенечное, сорок четвертый, третий рост.
— А платья теперь нету! Я вчера еще вашим объяснила: сразу надо было заказывать!
— Но ведь мы же оплатим! — внушал Христофор. — Только скажите, сколько кому… а сколько — вам.
— Вообще-то, платья подвенечного мало оставалось…
— Так нам всего одно и нужно!
— Ишь, ты! Одно! — видно было, что Вахрамеевна готова сдаться, но не сразу, а постепенно, бастион за бастионом. — Надолго-то мы и одного не даем…
— На денек ведь только…
— И за денек можно устряпать… Взяли моду — как победят, так давай шампанское пить. А на костюме — пятна!
— Да, может, мы еще проиграем!
— Тогда и вовсе беспробудно. Бывает, реквизитом закусывают…
Христофор бросился на решительный штурм:
— Я л и ч н о отвечаю за сохранность, — сказал он интимным голосом.
— Ох! Ну хорошо… — в окошке последнего бастиона показался белый, вышитый петухами, флаг, — завтра приезжай в Останкино с утра…
Но Гонзо не знал жалости к побежденным.
— Почему же завтра?! — протрубил он. — Давайте — сегодня!
— Вьюноша! — простонала Вахрамеевна, — я не могу сегодня! Я с е г о д н я еще не обедала!
— Нон проблем, мадам! — Христофор навалился на ее теплое плечо. — Я же вас и пообедаю!
— Вот змей-мальчишка! — Вахрамеевна легонько оттаскала Гонзо за чуб, но улыбнулась снисходительно. — А, ладно! Поехали…
В коридоре к Христофору подошел его первый и пока единственный знакомый КВН-щик — тот самый шафер.
— Еду за платьем, — на ходу бросил Гонзо, опережая его вопрос.
— Благодетель! — возликовал шафер. — Сколько?
— Потом, потом! — Гонзо опасливо покосился на Вахрамеевну, но она была занята разговором с кем-то из служителей МДМ.
— Кстати, чуть не забыл!… — спохватился вдруг Христофор. — Часов в пять — в шесть сюда приедут разные кандидаты в депутаты разводить свои дебаты…
— Да знаю я! — поморщился КВН-щик. — Посадили нам на шею…
— В каком смысле — на шею?
— В прямом! Накладка у них там вышла. По техническим причинам дебаты отложили — начало не в шесть, а в восемь.
— Ай-яй-яй! В восемь!… Ну и что?
— А то, что ровно в семь на дежурство по городу заступает новое правительство Москвы! То самое, которое действует всегда одинаково: поджигает Белый Дом и запрещает политические митинги. Вы что, не в курсе?
— Правда! Правда! Как я мог забыть! Так дебаты отменят, что ли?
Шафер посмотрел на Гонзо с изумлением.
— Кто же их отменит? Они стоят в программе. Сегодня в полночь эфир…
Христофор потряс головой.
— Что-то я замотался совсем, никак не соображу. Что кандидатам-то делать?
— Вот эту самую проблему и сгрузили на нашу команду, прикинь! — расхохотался КВН-щик. — Говорят, генеральный звонил главному, а главный — барину… Мы так решили: раз политические митинги запрещены, устроим митинг п о э т и ч е с к и й. Пускай эти кандидаты стишки читают, кто какие может. Кто лучше прочитает, тот больше избирателей у других и сманит. А победителя определим по числу звонков. Справедливо?
— Справедливость — это самое главное! — поддержал Христофор. — Поэтому давайте так: я вам достаю платье, а вы кандидату Кучке пишете такое стихотворение, чтобы у него телефон от звонков раскалился. И никакой политики! Идет?
Шафер задумался на минуту, потом хмыкнул.
— Идет! Что ему сказать?
— Скажите так: "Батюшка боярин! Это стихотворение передает вам Христофор Гонзо и просит милость вашу не кочевряжиться, а прочитать его, как следует! "
