Глава 12

Здоровенный, как самосвал, «Джип» Федула остановился на пригорке, не доезжая заводских ворот. Следовавшие за ним машины с «братвой» сейчас же припарковались рядом, полностью перегородив дорогу. К «Джипу» подбежал небритый мужичок в изорванном пальто, но с цейсовским биноклем в руках.

— А напылили-то! — поморщился Федул, выходя из машины. Его красное мясистое лицо казалось усталым и добрым. — Кто стрелял?

Мужичок с биноклем слегка помялся.

— Да мы тут… на всякий случай одного… Он возле теплотрассы терся.

— А нельзя было без стрельбы обойтись? — проявил гуманность Федул. — Не могли просто удавить?

— Так мы подумали, вдруг это амировские за нами идут?

— Ну?

— Нет. Обычный бомж оказался.

— Подумали они! — рассердился Федул. — На весь город слышно, как вы тут думаете! — он повернулся к машине. — Вылезай, Очкарик, надо пообсмотреться.

Из «Джипа», неуклюже болтая ногами, выбрался скромно одетый молодой человек, чихнул от пыли и принялся протирать очки.

— Это и есть «Спецагрегат»? — спросил он, близоруко щурясь.

— Он! — подтвердил Федул. — «СпаСибЗаТруд». Я тут в фазанке учился с полгода… Надо же, как заросло все!… Ну, докладывай, — сказал он небритому, раскрывая золотой портсигар.

Сейчас же через плечо его протянулась рука одного из сопровождающих и щелкнула зажигалкой.

— Они были здесь с полчаса как… — рассказывал человек с биноклем. — Проломили дыру в воротах, — он показал на круглое отверстие, проделанное аннигилятором Джека Милдэма, — а потом двинули по дороге через всю территорию, прямо к Луже.

— Так, — Федул только теперь прикурил и задумчиво выпустил сизое облако в лицо человека с биноклем. — Кто их ведет?

— Максимка и Баштан, — ответил небритый, деликатно покашляв в кулак. — Баштан — вон, на краю леса маячит… — он махнул рукой в сторону бывшей заводской аллеи, — а Максимка дальше за ними пошел.

— Глядите-ка! Чего это там, на трубе? — сказал вдруг один из людей Федула. Он тоже держал в руках бинокль и разглядывал в него обломанную трубу ТЭЦ.

— Где? — Федул схватил бинокль, даже не сняв его с шеи стоявшего перед ним бомжа, и припал к окулярам. — На какой трубе?

— Да вон, на косой! Черт, туманом застилает… Люди там были!

— Какие еще люди? — зло бормотал Федул, лихорадочно подкручивая резкость. — Ты похмелись сначала, понял? Это ж на острове, туда хрен залезешь. Люди ему…

— Вон, опять развидняется!

— Ну и где твои люди?

Вся имевшаяся в бригаде оптика, включая прицелы снайперских винтовок и спешно развернутую артиллерийскую стереотрубу, нацелилась на заводскую ТЭЦ.

— Ушли, — разочарованно сказал первый заметивший людей. — Ящик какой-то оставили и ушли…

— Ящик! — ворчал Федул. — На плечах у тебя ящик! Я и сам вижу, что ящик, да на кой ляд он им понадобился?

— Федул, — позвал вдруг Очкарик, — можно тебя на минутку?

Он смотрел на ТЭЦ в стереотрубу, дающую стократное увеличение и, судя по голосу, видел нечто такое, чего никто еще не разглядел.

— Ну, что у тебя там? — Федул подошел и заглянул в окуляры стереотрубы. — Ну, ящик стоит на самой верхушке, ну и что? Это и в бинокль видно…

— Подожди, пока туман рассеется, — сказал Очкарик.

— Жду, — Федул пожал плечами, — … Как же все-таки эти черти на остров забрались? Там же вокруг яма, а в яме, как в бетономешалке… Ну да ничего. Теперь все в наших руках. Мне бы только… Погоди, погоди… На ящике-то буквы!

— Вот-вот, — сказал Очкарик.

— Остро…, нет, осторо… Осторожно, По… ли…, Полино… Ах!

Федул резко выпрямился и посмотрел на Очкарика дикими глазами.

— Так ведь это же…

— Прочитал?

— Прочитал! Прочитал, Очкаричек ты мой дорогой! Моментально рвем туда, всех мочим, и железяка — наша!

— Н-не знаю, — Очкарик задумчиво поправил давшие ему прозвище очки. Меня смущает одно обстоятельство… Для чего они выставили ящик напоказ? А вдруг это ловушка?

Федул плюнул с досады.

— Ну и труслив же ты, Очкарик! Мамка тебя в детстве запугала, что ли? Ты гляди на меня! "Я без мами жил, и без папи жил! " И сроду никого не боялся! И ты не ссымневайся — мы ихнюю ловушку знаешь куда им засунем? А когда у нас полиноид будет, мы ж просто… это… в облаках витать будем! И всем на головы гадить! Ну, держись теперь, Амирка! Откуковался, татарин!…

— Легок на помине! — сказал вдруг один из бригадников. Он глядел не на ТЭЦ, как все, а в противоположную сторону. Федул обернулся, глянул на дорогу и длинно выругался. Со стороны города медленно и величаво надвигалось гигантское облако не то пыли, не то просто клубящегося мрака. Время от времени его пронзали молнии, и тогда раздавался глухой рокот, такой низкий, что, казалось, дрожит сама земля. Порой клубы мрака обретали форму огромных коней, и тогда молнии становились сверкающими саблями в руках черных всадников.

— Джигит хренов! — процедил сквозь зубы Федул. — в цирке ему выступать, а не делом заниматься! Ну ничего, я ему устрою представление… По машинам, братва! Открыть ворота!

— Что ты собираешься делать? — спросил Очкарик.

— Заманить их на территорию, устроить засаду, хоть вон там, на задах у заготовительного…

— А потом?

— А потом замочить всех до одного!

— То есть — убить?

— Да, родной, убить. А что мне, целоваться с ними? Они сами к Амиру ушли, я никого не гнал. А в городе должен быть только один хозяин. Либо я, либо… больше никто.

— Да, но убивать! Ведь ты же обещал зря кровь не лить!

— Разве же это зря, Очкаря?! Ты что, брат? Это же для дела!

— Нет, Я так не могу! Сколько раз договаривались никого больше не убивать — и все снова начинается!

— А в морду хочешь? — вдруг спросил Федул.

Очкарик вздрогнул и попятился.

— Хочешь в морду или нет, я тебя спрашиваю? — Федул оной рукой ухватил его за одежду на груди и подтянул к себе. — Ну?

— Н-не надо… — очкарик в страхе закрылся ладонью.

— Сейчас пойдем на завод, поставим ловушки, да такие, чтоб ни один гад не ушел! Ты будешь мне помогать. Хорошенько будешь мне помогать, без халявы. Понял?

Очкарик только пискнул что-то в ответ. Федул свирепо тряхнул его так, что пуговицы полетели.

— Не слышу! Повтори, как следует!

— П-понял… — задыхаясь, выдавил Очкарик.

— Убивать будем их, понял? — Федул перешел на истерический крик. — Пачками убивать! Давить в кашу! Живьем в землю закапывать! Правильно?

Очкарик, у которого при каждом слове Федула голова, как на нитке, болталась из стороны в сторону, уже не способен был возражать.

— Правильно? — еще раз выкрикнул Федул.

— Правильно, — покорно сказал Очкарик. Он больше не думал об отвращении к убийству, он боялся, что Федул его ударит.

Но тот неожиданно успокоился.

— Вот и хорошо. Лезь в машину. Да не бойся! Я сегодня добрый…

В машине Федул вынул из золотого портсигара очередную сигарету и велел Очкарику достать у него из бокового кармана зажигалку.

— Зажги-ка мне, а то тесно тут.

Дрожащей рукой Очкарик поднес ему огонь. Федул, наконец, улыбнулся.

— За что я люблю интеллигентов? — сказал он, прикуривая, — за то, что с ними всегда можно договориться без базара! Правильно, Очкарик?

Очкарик ответил ему неуверенной улыбкой…

… Первый взрыв раздался минут через десять после того, как компания Гонзо обосновалась в здании ТЭЦ. Огненный шар поднялся из-за леса, и полутемный зал, служивший когда-то пультовой, осветился вдруг красноватыми отблесками.

— Наконец-то! — сказал Христофор, — я думал, они никогда не начнут!

За первым взрывом сразу последовал второй, потом третий, поднялась беспорядочная стрельба.

— Однако, начинают они довольно бодро! — Ольга стояла у окна, и лицо ее беспрерывно озаряли багровые вспышки.

— То ли еще будет! — уверенно пообещал Христофор.

Сейчас же к раскатистому гулу разрывов присоединились новые звуки. Словно гигантские каменные плиты со скрежетом поворачивались на шарнирах и ударялись друг о друга, сотрясая землю.

Граф, который с живейшим любопытством прислушивался к шуму битвы, удивленно повернулся к Христофору.

— А это что такое?

— Это за дело взялись ифриты. Теперь там будет по-настоящему жарко.

Снова послышался скрежет, от которого ныли зубы, и стены начинали мелко вибрировать. В ответ раздался многоголосый вопль, заглушивший грохот боя. Сколько ужаса было в этом вопле, что даже Джек Милдэм от ужаса покачал головой.

— Залетела братва…

Пол под ногами дрогнул от тяжелого соприкосновения невидимых каменных ладоней. Вопль оборвался.

— Будто комаров прихлопнул, — поморщился граф. — Что ж они там вытворяют такое?

— Может быть, слетать, посмотреть? — предложила Ольга. Ей невмоготу было сидеть здесь в полном неведении.

— Ни в коем случае! — сказал Христофор. — Это было бы непростительной глупостью. Во-первых, мы не должны вмешиваться во внутренние дела Н-ска — 2000. Во-вторых, можно было бы и вмешаться, но сейчас это небезопасно. И, наконец, в-третьих и в-главных — это совершенно не нужно.

— Но должны же мы хоть как-то контролировать ситуацию! — возразила княжна.

— Уверяю тебя, Оленька, ситуация полностью под контролем. Мы сидим в самом безопасном месте и знаем все, что нужно.

Новый подземный удар прервал речь Христофора. С потолка обвалилась штукатурка. Где-то за стеной посыпались кирпичи.

— Знаем! — усмехнулся Джек Милдэм. — Ну вот это, например, что бухает?

— Да какая разница? — отмахнулся Гонзо. — Вы поймите, нас не должно интересовать то, что делается _там_. Нам нужны только те двое, которые доберутся _сюда_! Переживать за их безопасность не приходится — они неуничтожимы. Упустить их мы тоже не рискуем: им нужен полиноид и, судя по тому, как они за него бьются, нужен позарез. Сейчас они заняты одним — освобождением друг друга от сопровождающих лиц. Прекрасно! Это выгодно Н-ску — 2000 — меньше будет бандитов. И это выгодно нам — меньше будет путаницы, не нужно разыскивать ифритов по всему городу. Как только они наиграются в войну и перебьют всех бригадников, оба немедленно пожалуют сюда. И это произойдет, кажется, очень скоро…

Взрывы за окном слышались все сильнее и ближе. В небо взлетали светящиеся ракеты, а навстречу им прямо из пустоты сыпались снаряды и бомбы, вспарывая воздух тошнотворным свистом.

— Надеюсь, до ядерных зарядов они не дойдут? — спросила Ольга.

— Сюда, по крайней мере, не будут стрелять! — прокричал Гонзо, перекрывая гул разрывов. — Побоятся испортить полиноид.

— Глядите-ка, вот они! — крикнул граф.

Из леса на краю котлована появились, один за одним, четыре человека с автоматами. Часто припадая к земле, они отстреливались от кого-то, кто преследовал их в березняке. Оттуда неслась ответная стрельба, и охотникам за ифритами пришлось присесть пониже, так как некоторые пули стали ударяться в стену ТЭЦ. Четверо выбежавших из леса решили, по-видимому, закрепиться на краю котлована, тем более, что отступать дальше им было некуда. Но едва один из них ступил на глинистый откос, как земля под его ногами качнулась и раздалась широкой расщелиной. Констраква выпустила очередную змеистую трещину прямо вглубь леса. Деревья и люди посыпались на дно, вспыхнувшее на мгновение золотым блеском. Но почву, превратившуюся в металл, тут же покрыли растения. Березовые стволы корчились, соприкасаясь с констраквой, трескались по всей длине и выпускали пучки красно-синей листвы. Люди, попавшие в расщелину, еще пытались карабкаться вверх по склонам, но их тела уже распухли от бесформенных наростов, одежда лопалась на спине, из под нее показывались толстые шипы. Развернулись чешуйчатые хвосты, и четыре аспидно-черных монстра с воем скрылись в зарослях кипящей растительности.

— Господи, спаси и помилуй! — пробормотал граф. — А мы над этой гадостью на метле летали! И топтались там, на краю…

— Вот почему люди боятся даже приближаться к территории завода, — сказала Ольга.

— Слушайте! — насторожился вдруг Христофор. — Что это?

Ольга замерла на полуслове.

— Ничего не слышу, — сказал граф.

— Вот именно! — подтвердил Христофор. — Ничего. Стрельба кончилась!

И действительно, наблюдая за судьбой несчастных, попавших в констракву, экипаж межмирника не заметил, как, мало-помалу, утихли разрывы, прекратились выстрелы, и только рваные полотнища дыма в небе еще напоминали о прошедшем сражении.

— Что бы это значило? — спросила Ольга.

— Перебили всех, что ж еще? — уверенно сказал граф.

— Ну, сейчас пожалуют! — прошептал Христофор.

В подтверждении его слов послышался отдаленный треск. Верхушки деревьев, растущих на краю котлована, дрогнули, густые зеленые кроны легко валились в разные стороны, словно там, по бывшей заводской аллее, прокладывал себе путь танк или бульдозер. Стволы, стоявшие у него на дороге, разлетались в щепки. Подлесок хрустел, как чипсы в зубах проголодавшегося школьника.

— Ну-ну, — произнес Джек Милдэм, поудобнее перехватывая аннигилятор, — напугать хочешь? Давай, напугай…

Волна лесоповала докатилась, наконец, до края котлована. Одно из деревьев рухнуло прямо в констракву, другое упало поперек только что образовавшейся трещины. Широкая полоса мелкого березняка была безжалостно смята, и на опушке показался… человек.

Он был один. Ни впереди, ни позади него не следовал никакой механизм. Он был безоружен. И все же с первого взгляда было ясно, что все произведенное в лесу опустошение — дело его рук.

— Так вот ты какой, цветочек аленький! — Ольга произнесла это нежно, но Христофору, глянувшему на нее краем глаза, вдруг почудился ястребиный изгиб в аккуратном милом носике княжны.

— Тьфу, сгинь, нечистая сила! — пробормотал он.

— Нет, зачем же? — княжна поняла его слова по-своему. — Милости просим! Только почему же он один? Где второй?

— Должен быть где-то недалеко…

На всякий случай Христофор открыл дверь в генераторный зал и сквозь пролом в крыше поглядел на трубу ТЭЦ. На самом острие неровного скола трубы одиноко маячил ящик с надписью «Осторожно, полиноид».

Ифрит, задержавшийся на краю котлована, тоже смотрел на ящик. Если бы Ольга, граф и Гонзо могли видеть его злые, раскосые глаза, они прочли бы в них алчность. Ифрит знал свои силы, но близость непонятной констраквы останавливала его. Некоторое время он принюхивался, глухо ворча и вращая глазами, а потом вдруг решительно шагнул вперед.

Словно резиновая, его нога вдруг вытянулась в неимоверно длинное, тонкое щупальце и, перешагнув через озеро констраквы, ступила на остров. Сейчас же все тело ифрита перелилось по этому жгутику через котлован и собралось в прежнем виде у самого подножия ТЭЦ. После этого ифрит просто зашагал вверх по стене. В три прыжка он достиг вершины трубы. Вожделенный ящик с полиноидом был перед ним. Осталось только протянуть руку… Огромные скрюченные пальцы ифрита, увенчанные для цепкости стальными когтями, сомкнулись на полиноиде… и прошли сквозь него! Ифрит схватил пустоту. Оглушительный рев обиды и разочарования прокатился над констраквой. Он был громче, чем все взрывы прошедшего сражения. Словно газовый факел вспыхнул над трубой — это разгневанный ифрит выпустил в небо струю пламени. Сбросив таким образом излишки ярости, он огляделся по сторонам. Он искал того, кто позволил себе так дерзко разыграть его. Но врага поблизости не оказалось, зато внимание ифрита привлек пролом в крыше здания ТЭЦ, возникший, вероятно, при падении трубы. Там, в проломе, среди искореженных металлических конструкций и кусков бетона, лежал ящик с черной надписью на крышке. Будто нарочно, он находился в самом центре пятна света, проникающего сквозь пролом, и такому зоркому наблюдателю, каким был ифрит, ничего не стоило прочитать: "Осторожно, Полиноид! Не бросать! Боится сырости!".

Прямая, как луч, огненная полоса под реактивный грохот пролегла от вершины трубы к пролому — ифрит ворвался в генераторный зал ТЭЦ со скоростью артиллерийского снаряда. Он спикировал прямо на ящик и сейчас же разразился новым яростным воплем: огромные клешни, заменяющие ему руку, хватали воздух, камни, обломки металла, во множестве разбросанные вокруг — все, что угодно, но только не полиноид! Ящика не было — вернее, существовало лишь его изображение, неизвестно как оказавшееся в развалинах ТЭЦ заброшенного завода. В отчаянии ифрит щелкнул когтями и срезал торчащую из стены стальную балку. Упав, она прокатилась сквозь ящик, но тот даже не дрогнул.

— Не получается? — участливо спросил голос откуда-то сверху.

Ифрит вскинул голову. На металлическом балкончике под потолком зала он увидел человека, восседающего на ящике с черной надписью "Осторожно, полиноид!". На вполне реальном, отнюдь не призрачном ящике, судя по тому, что человек не проваливался сквозь него, а сидел, болтая ногами. Правда, он сам мог оказаться таким же призраком…

— Осторожно! — сказал Христофор, заметив движение ифрита. — Тебе лучше постоять внизу, а то опять все испортишь и останешься без полиноида… Да-да! — прибавил он, — ты не ослышался. Я могу подарить тебе полиноид. Если будешь хорошо себя вести. Только имей в виду: без меня тебе все равно его не взять.

— Почему он не дается? — пророкотал ифрит, но с места не двинулся и клешни, потянувшиеся было к Христофору, убрал.

— Почему! — передразнил его Гонзо, подбрасывая в руке серебристый баллончик. — Понимать надо! Полиноид — штука запространственная, не каждому он по зубам. Сначала заклинание нужно прочитать! А потом уж пользоваться…

— Ты знаешь заклинание? — спросил ифрит.

— Заклинание-то я знаю… — Христофор с сомнением почесал затылок, — я тебя не знаю. Ты, вообще, кто?

Ифрит самодовольно усмехнулся.

— Я — Амир! Может, слышал? — у него вдруг выросла целая сотня рук, в каждой было зажато какое-нибудь оружие, от вульгарного топора, до реактивного «стингера».

— Как же, как же, — покивал Гонзо с полным равнодушием. — Так вот, Амир. Я отдам тебе полиноид. И заклинание прочитаю. При одном условии: ты доставишь мне Федула. Знаешь такого? Ну вот. Прямая тебе выгода: избавляешься от конкурента и получаешь полиноид. Идет?

На угрюмом лице ифрита промелькнула кривая усмешка. Он развел руками.

— Нету больше Федула. Сгинул.

— Как это сгинул? — не понял Христофор.

— Загнал я его в болото, — ифрит ткнул когтем в сторону котлована, — поглотило его…

— Не может этого быть! — запальчиво возразил Гонзо. Он был по-настоящему удивлен.

— Обзовусь, — заверил его Амир. — Век воли не видать!

— Не могло Федула поглотить! — настаивал Гонзо. — Видно, плохо ты его знаешь. Федул — мужик крутой. Ему это болото — плюнуть и растереть! Захочет — лужу из него сделает, захочет — клумбу. Захочет — вообще зароет!

— Да ни хрена он не сделает! — заорал выведенный из себя ифрит. — Баклан твой Федул! Я сам думал, что он крутой, вроде меня, а он фраер оказался!

— С кем же ты полдня воевал? — ехидно спросил Христофор.

— Не знаю, — угрюмо сказал Амир. — Только это не Федул, точно. Федула я по всему заводу, как зайца гонял, и на моих глазах его поглотило… А дрались мы с кем-то другим. Тот и носу из засады не высовывал, а сколько моих положил, гад!

— Почему же он сюда не пришел?

— А черт его разберет! Он, похоже, не за полиноид бился, а сам за себя. Бросил, слякоть, и Федула, и ребят его, окопался где-то в заводоуправлении и сидит, дрожит за свою шкуру. Ну да ничего. Вот будет у меня полиноид, я с ним еще поговорю!

— М-да, — задумался Гонзо. — Что же мне с тобой делать?..

— Ничего, — сказала Ольга, появляясь в другом конце зала с метлой подмышкой, — нам придется отдать полиноид Амиру. Теперь он — главная сила в городе, а силу мы уважаем.

— Давно бы так, — оскалился ифрит, переводя взгляд с Ольги на Христофора и обратно.

— Хорошо, полиноид твой. — Ольга, оседлав метлу, взлетела к балкончику Гонзо, забрала у него ящик и поставила в трех шагах перед Амиром.

— Погоди, — сказала она заволновавшемуся ифриту, — сначала заклинание…

Повинуясь властным интонациям княжны, тот остался на месте и старался не пропустить ни одного слова из ее заклинаний.

— Слушай меня, существо из другого мира! — говорила Ольга, в упор глядя на полиноид. — К тебе обращается твой хозяин!…

Христофор отвернулся. От Ольгиных заклинаний ему становилось не по себе. На несколько минут в генераторном зале установилась почти полная тишина. Слышалось лишь бормотание Ольги и алчное сопение ифрита. Христофор стал смотреть на вечернее небо, кусочек которого был виден в пролом. Прямо над трубой зажигались первые звезды. Они складывались в совершенно незнакомое созвездие, по форме напоминающее часовую пружину. Видимо, стремление констраквы преобразовать все вокруг по образу и подобию своего мира распространялось и на вид звездного неба.

Но Христофора сейчас волновало другое.

«Почему не пришел второй? — думал он. — Какую блестящую комбинацию загубил! Как он мог отказаться от полиноида? Или это действительно не Федул? Тогда кто? И как к нему теперь подобраться? Номер первый говорит, что он окопался в заводоуправлении. Но можно ли ему верить, членисторукому?»

Гонзо посмотрел на ифрита. Тот стоял на прежнем месте, и в облике его ничто не изменилось. Страшные клешни все также пощелкивали от нетерпения и с вожделением протягивались к ящику. Ольга выглядела утомленной. Опять у нее что-то не получается, подумал Христофор. Между тем, заклинание подходило к концу. Ольга в последний раз поводила руками над ящиком, поплевала на него и устало кивнула ифриту:

— Все, можешь забирать.

С недоверчивым хихиканьем Амир протянул лапы и осторожно коснулся ящика. Когти его заскребли по дереву. Ифрит радостно загоготал — ящик был настоящий! Стальные клешни вцепились в крышку и с треском оторвали ее вместе с замком и петлями. Но то, что обнаружилось за ней, привело ифрита в ужас. Вместо вожделенного полиноида в ящике находилась незапечатанная бутылка с золотистой этикеткой: «Cognac Napoleon».

При виде этого зловещего сосуда ифрит жалобно вскрикнул и отпрянул было от ящика, но поздно: обе клешни его затянуло в горлышко бутылки.

— Да вы что?! — успел еще выкрикнуть Амир. — Вы на кого за… — но безжалостно смятый всасывающей силой, исчез в бутылке, оставив только слабый дымок над горлышком. Ольга взяла бутылку, небрежно дунула в горлышко, как в ствол револьвера, и заткнула пробкой.

— Ловко, — сказал Христофор, спускаясь с балкона по металлической лестнице. — А я думал, у тебя опять что-то не ладится…

— Ерунда, — махнула бутылкой княжна. — Это было гораздо проще, чем в первый раз. Я кое-что подправила в заклинаниях, потом, он сам ловил каждое слово, будто хотел выучить наизусть.

— Эй! — подал голос граф. — Уже все или как?

— Все. — сказала Ольга. — Можешь выходить.

Держа аннигилятор наготове, Джек Милдэм выбрался из своего укрытия за кожухом генератора.

— А где второй? — спросил он, бдительно озираясь по сторонам.

— Да, в самом деле, — поддержала его княжна. — Где второй? Ты обещал двух, Гонзик!

— Не напирайте, граждане! — ответил Христофор. — Вас много, я одна. Ифриты выдаются по одной штуке в одни руки.

— А если серьезно? — Ольга сурово нахмурила брови, но не выдержала и улыбнулась.

— Ладно, — сказал Христофор. — Будет вам и второй. В порядке живой очереди…

… Сколь упоителен для ничтожного раба тот миг, когда сиятельные уста властелина земли и небес отдают приказ усладить драгоценные уши преданиями легендарных времен! Слушай же без гнева, о перл творения, и какой бы невероятной ни показалась тебе судьба падишаха Хоросана, помни, что никогда еще эти древние стены не слышали более правдивого рассказа.

Лишь тайное искусство помогло Адилхану спасти свой отряд и самого себя от неминуемой смерти на острове посреди огненной реки. Семь волшебных сосудов с ифритами оставалось у падишаха, всеми силами стремился он сохранить их для решающих битв за бесценные сокровища острова Судьбы, ради этого он пожертвовал жизнями десятника Касима и шестерых солдат, но теперь приходилось расстаться с одним из сосудов, иного выхода не было. По приказу падишаха, ифрит, освобожденный из заключения в сосуде, набросился на изрыгающую пламя чудовищную рыбу. Схватка длилась недолго. Сила джинна была так велика, что неповоротливое чудовище не могло ему противостоять. Через минуту тело гигантской рыбы было разорвано в клочья, и огненный поток иссяк. Выполнив приказание Адилхана, ифрит растаял в дымных небесах — падишах был более не властен над ним.

Ступая по раскаленным еще камням, хоросанские воины поспешили перебраться через выжженное русло на противоположный берег. Многие из них предпочли бы вернуться назад в пустыню, лишь бы не углубляться дальше в эту страну, таящую опасности на каждом шагу. Но падишах был неумолим. Он только выслал вперед разведчиков, чтобы не угодить в ловушку всем отрядом, и приказал продолжать путь.

Горы были еще далеко, путь проходил по каменистой равнине, иссеченной кое-где руслами пересохших ручьев. Солдаты, так и не успевшие запастись водой на реке, снова начинали страдать от жажды. Впрочем, Адилхан был даже рад этому, так как жажда гнала людей вперед, в горы, помогая забыть страх.

Полдня отряд медленно брел по равнине, огибая широкие расщелины и преодолевая узкие. Солнце также медленно ползло по небу, но упорно забиралось все выше и сияло все жарче. Здесь, на острове, оно, к удивлению Адилхана, поднималось очень высоко, тогда как во все время путешествия через океан Мухит едва показывалось над горизонтом. Когда ленивое светило достигло зенита, к отряду прибежал один из разведчиков. Фаррух выслушал его и подошел к носилкам Адилхана.

— О, великий падишах! — сказал визирь. — Маджид прислал сказать, что он со своими людьми вышел к дороге.

— К дороге? — оживился Адилхан. — И что за дорога?

— Она идет с востока на запад.

— А как она выглядит? Да позови сюда разведчика! Я сам его расспрошу…

— Это широкая дорога, о, великий падишах! — доложил подбежавший солдат. — Широкая, пыльная дорога, и на ней — следы…

Он замолчал, не договорив.

— Какие следы? — торопил Адилхан — копыт, колес, ног?

— Да хранит Аллах премудрого падишаха! — в страхе пробормотал разведчик. — Это следы когтистых лап!

Весть о страшных следах, сплошь покрывающих первую обнаруженную на острове дорогу, мгновенно облетела весь отряд. Солдаты тихо переговаривались, опасливо озираясь по сторонам и с минуты на минуту ожидая появления новых чудовищ, еще более ужасных, чем те, что встретились им до сих пор. К счастью, на равнине, простиравшейся далеко до самых гор, не было видно никакого движения. Все же Адилхан приказал остановить отряд.

— Местность здесь чересчур открытая, — сказал он. — На пыльной дороге отряд будет виден за три фарсанга. Придется двигаться по ночам. На привале костров не разводить. Фаррух, предупреди людей: мы вступаем в населенную часть острова.

Визирь низко поклонился

— Знать бы только, кем она населена… — тихо добавил он, направляясь к солдатам.

… Казалось, эта ночь никогда не кончится. Днем отряд плохо отдохнул из-за жары и постоянного, гнетущего чувства близкой опасности. Пока было светло, солдаты, не доверяя сторожам, то и дело поднимались со своих мест и вглядывались в пыльную даль, где исчезала дорога. С наступлением сумерек сотники принялись поднимать едва задремавших людей и снова строить их в колонны. Отряд двинулся по дороге на восток — как раз туда, где его должна была поджидать главная опасность.

Тьма спустилась как-то особенно быстро. В небе зажглись звезды. Из-за дымки, окутавшей все вокруг, они казались зловеще-багровыми. Незнакомые созвездия и странные светящиеся облака, закрученные спиралью, с заметной скоростью поползли по небу. Это было чудесно и страшно. Солдаты старались не глядеть на них и ступать по возможности бесшумно. Только в задних рядах, глотавших дорожную пыль, слышался порой приглушенный кашель.

Незадолго до полуночи поднялся ветер. Сначала далеко впереди заклубилось огромное черное облако, казавшееся горной грядой, встающей на пути, затем оно быстро надвинулось и скрыло звезды. Первый порыв ветра прошелестел в чахлой траве и, набирая силу, завыл где-то в камнях по обеим сторонам дороги. Мелкая пыль, засыпавшая глаза путников, сменилась крупным песком. Воины закрывались щитами от его хлестких ударов. Идти становилось все труднее.

— Ты слышишь это? — прокричал Адилхан Фарруху, откинув полог паланкина.

— Что, мой повелитель? — отозвался визирь.

Он слышал лишь свист ветра.

— Мне показалось, над нами прокричали какие-то птицы!

Фаррух только развел руками. Птицы, так птицы. Все равно в такую темень ничего не разглядеть.

— Не прикажет ли мудрейший сделать остановку? — крикнул он. — Как бы нам не забрести в новую ловушку…

Падишах помотал головой.

— Некогда! Нужно идти, пока нас никто не видит…

С этим визирь согласился. Вряд ли кто-нибудь может разглядеть бредущий по дороге отряд, когда солдатам самим не видно друг друга…

Не видно и не слышно, подумал Фаррух. Даже если бы они шли с песнями, под звуки труб, никто бы их не улышал из-за неумолчного воя ветра. Гудит, как в ущелье…

Он вдруг остановился. Теперь и до него откуда-то сверху донесся протяжный крик, легко пронзающий завывания ветра. А ведь это не птица, подумал Фаррух. Мы действительно в ущелье…

— Это засада! — крикнул он, схватившись за носилки падишаха.

Но было поздно. Огромный камень, точно с неба упавший, смял авангард — четверых воинов, идущих впереди отряда — и преградил дорогу остальным. Сразу со всех сторон на головы солдат посыпались обломки скал, стрелы и копья.

— Назад! — кричал, надсаживаясь, Фаррух. — Назад! К выходу из ущелья!

Но и назад дороги не было. Оттуда, из кромешной тьмы, вдруг покатился многоголосый звериный вой, дробный топот, лязганье и рев, заглушившие даже шум бури.

— Джинны идут на нас! — раздался вопль в дальнем конце колонны.

— Джинны! Джинны гонятся за нами! — ответил ему хор испуганных голосов.

— Молчать! — Фаррух метнулся в арьергард. — Приготовить огнеметные машины! Зажечь факелы!

Солдаты, прикрываясь щитами от камней и стрел, развернули греческие орудия в сторону быстро приближающейся погони. Зажечь факел на таком ветру было бы нелегким делом, к счастью Адилхан позаботился об этом заранее и приготовил запас факелов, пропитанных наговоренным составом. С шипением вспыхнул первый факел, за ним второй. Ослепительное сияние вырвало из тьмы часть ущелья, а вместе с ним и смутные очертания наступающей армии. Это была толпа каких-то нелепых чудищ, многоногих уродцев, больше всего похожих на полотняные шатры, быстро бегущие по дороге. Шатры были увенчаны большими круглыми головами со множеством рогов, торчащих во все стороны. Уродцы мелко тряслись на бегу, головы их болтались, словно плохо сидели на туловище. Толпа могла показаться забавной, если бы не целый лес длинных копий, покачивающихся над рогатыми головами.

Падишах, наконец, выбрался из своего паланкина и, прикрываемый щитами воинов, подбежал к огнеметным машинам.

— Чего ждете? Уснули?! — напустился он на факельщиков.

— Рано… — попытался возразить Фаррух.

Адилхан не стал его слушать.

— Жги! Жги! — скомандовал он.

Два длинных языка пламени вылетели навстречу толпе чудовищ, но до нее было еще слишком далеко. Струи огня упали на дорогу, пламенные вихри заплясали в облаке пыли. Ветер срывал их, уносил еще дальше, но и они не долетали до вражеской армии.

— Рано, — согласиться Адилхан. — А ну, не стоять, не стоять! Поднять выше на два клина! Нефть — заливай! Факел — держи!

— Они отступают! — прокричал вдруг один из лучников.

В самом деле, рогатые головы, уже не раскачивались на бегу, а смешав ряды, толкаясь и напирая друг на друга, пятились назад. Огонь, ковром расстилавшийся по дороге, ярче осветил эти странные существа. Их лица с торчащими из пасти огромными клыками, выкаченными белками глаз с кровавым зрачком, выражали крайнюю степень ярости, но были совершенно неподвижны и, как две капли воды, похожи друг на друга. Чудовища продолжали отступать, пока не вышли за границу освещенного пространства. Превратившись снова в плохо различимые рогатые силуэты, они остановились.

— Джинны боятся огня! — радостно вскричал Адилхан.

— Скорее, света, — отозвался Фаррух.

— Так ударим по ним, как следует! — падишах выхватил саблю. Пламя отразилось в его глазах.

— Чем ударим? — визирь тоже смотрел на пламя, но взгляд его был тускл. — Мы отрезали себе путь.

Тут только Адилхан понял, что натворил. Его залп, правда, остановил наступление уродцев, но не мог остановить обстрела сверху. Огонь, который должен был упасть на вражескую армию, разлился по всей ширине дороги, от одной стены ущелья до другой, и пока будет гореть греческая смесь, отряд не сможет двинуться с места.

Казалось, это поняли и нападавшие. Со скал еще гуще посыпались камни и стрелы. Воин, стоявший рядом с падишахом, вдруг вскрикнул и схватился рукой за шею. Из-под пальцев потекла кровь.

— Что с тобой, Бахром? — спросил Фаррух.

— Ерунда, царапнуло чем-то, — гвардеец погрозил скалам кулаком. — Вот я до них…

Он не договорил. Алая струйка, стекавшая ему за ворот, вдруг потемнела. Из-под пальцев толчками полезло черное пузырящееся месиво. Глаза Бахрома широко раскрылись, словно от удивления. Какой-то миг солдат стоял неподвижно, а затем с его телом случилось нечто странное. По нему во всех направлениях побежали черные, быстро расширяющиеся трещины, из которых выдавливалось все то же пузырящееся вещество. Стоявшие рядом в страхе отпрянули. Гвардейцы плотнее загородили падишаха щитами. Через минуту все, что было плотью и одеждой Бахрома, оплыло с отвратительным бульканьем и превратилось в черную маслянистую лужу у ног неподвижного, опирающегося на копье скелета в медном шлеме.

По колонне пролетел разноголосый вопль:

— Это оружие джиннов! Мы все погибнем!

Адилхан бросился к огнеметной машине и сам начал разворачивать ее жерлом кверху. В глазах падишаха ярость мешалась с ужасом. Фаррух недоуменно следил за действиями своего повелителя.

— Что ты собираешься делать? — спросил он с тревогой.

— Ты сам сказал, — отозвался Адилхан. — Джинны боятся света. Сейчас я им устрою вспышку!

— Остановись, о, падишах! Твой благородный гнев затмевает разумную осторожность!

— Какая там осторожность! Ты видишь, что они делают с нами? Я истреблю их пламенем!

— Может быть, — согласился Фаррух. — Но потом горючая смесь стечет обратно в ущелье. Ты зажаришь всех нас живьем.

Он решительно вырвал из руки падишаха факел. Адилхан не сопротивлялся.

— Что же делать? — растерянно спросил он, меряя взглядом отвесные стены ущелья. Они терялись во тьме наверху, почти сходясь над головами хоросанских воинов.

— Ифрит, — коротко произнес Фаррух.

— Нет! — Адилхан отчаянно замотал головой. — Их так мало осталось!

— Враг снова наступает! — доложил подбежавший гвардеец.

Он указал туда, где за огненной преградой маячили силуэты чудовищ, но в этот самый момент короткая черная стрела пронзила его вытянутую руку. Воин, казалось, не почувствовал боли. Он с изумлением смотрел на торчащее из ладони оперение. И вдруг рука, словно сделанная из песка, стала осыпаться, начиная с кисти. Пальцы, ладонь, предплечье, локоть — все стремительно обращалось в пыль, мгновенно уносимую ветром. Стрела упала на землю. Фаррух и Адилхан, забыв о наступлении врагов, не в силах отвести взглядов от кошмарного зрелища, смотрели, как на глазах рассыпается тело гвардейца. Не успев проронить ни звука, солдат превратился в горстку пыли и растворился в песчаном вихре, пробежавшем по ущелью. Сейчас же вслед за этим тяжелый камень, сброшенный сверху, ударил в огнеметную машину и расплющил ее медный ствол у самого жерла. Второй камень покалечил факельщика. Вдали послышался нарастающий вой. Пользуясь тем, что пламя греческой горючей смеси быстро затухало в песке и уже не освещало ничего вокруг, рогатые головы снова пришли в движение и стали приближаться.

— Ну, хорошо, — хрипло сказал падишах. — Воля Аллаха да свершится над исчадиями тьмы! Принесите сосуд с ифритом!

Рабы и солдаты сломя голову бросились исполнять приказание падишаха. Под прикрытием щитов они принесли один из волшебных сосудов и поставили его перед Адилханом. Падишах прочитал заклинание, освободил горлышко сосуда от печати и поспешно отступил на несколько шагов. Все, кто стоял рядом, последовали его примеру. С оглушительным грохотом сосуд разлетелся на тысячу кусков, а на его месте образовалось багровое светящееся облако. Падишах вышел вперед и произнес:

— Слушай меня, существо из другого мира! К тебе обращается твой хозяин!

Багровый шар вздрогнул, вытянулся, стал приобретать очертания человеческого тела. Фигура склонилась перед падишахом, выражая готовность исполнить его волю.

— Приказываю тебе… — начал Адилхан, но в это мгновение длинное копье, перелетев через огненную преграду, отделявшую отряд от врага, ударило падишаха в грудь.

Воины Хоросана вскрикнули, как один человек. Копье отскочило, не пробив дамасской кольчуги, но Адилхан пошатнулся и схватился за сердце. Фаррух первым подбежал к нему. Падишах без сил повалился ему на руки.

— Игла, — простонал он, показывая на грудь. — Здесь…

Фаррух уложил повелителя на землю и схватил лежащее рядом копье. Черный блестящий наконечник копья не был затуплен — он обломился у самого острия, и это острие, вероятно, очень тонкое и длиное, проникло сквозь кольцо кольчуги в грудь падишаха.

Слезы брызнули из глаз верного визиря. С плачем подозвал он солдат и велел закрыть лежащего щитами, а сам принялся снимать с него кольчугу, чтобы осмотреть рану. Но Адилхан оттолкнул его и протянул руку к огненной фигуре, все еще ожидающей приказаний.

— Ифрит, — прохрипел он, — держите ифрита… Темно, не вижу… Свет! Дайте света!

При звуках этого слабого голоса огненная фигура всколыхнулась.

— Слушаю и повинуюсь! — пророкотал ифрит.

Ослепительный столб света протянулся вдруг от земли до неба. Тучи, несущиеся над ущельем, запылали так ярко, что люди вынуждены были зажмуриться. Солнечный день показался бы кромешной мглой по сравнению с тем сиянием, что разлилось над землею. С минуту никто не мог раскрыть глаз, а когда способность видеть вернулась к воинам Хоросана, совсем близко от себя они увидели врагов. Всего двадцать шагов отделяли отряд от толпы нелепо подскакивающих рогатых чудовищ, но те, испуганные внезапной вспышкой света, уже не мчались в атаку, а метались из стороны в сторону, вертелись на одном месте, вздымая тучи пыли.

— Смерть им! — вскричал Фаррух и с копьем в руке бросился в гущу уродцев, каждый из которых был вдвое выше его.

Воины Адилхана, получившие, наконец, возможность видеть и поражать противника, действовали быстро и умело. Не напрасно падишах набирал свой отряд из лучших солдат Хоросана. Туча стрел ударила в толпу чудовищ. Вопли и стоны, раздавшиеся в ответ, показали, что залп не пропал даром. Выставив копья, отряд плотной фалангой стремительно покатился навстречу врагу. Но Фаррух не стал занимать своего места в строю. Он первым добежал до остановившихся рядов вражеской армии и, отбив направленную на него пику, нанес удар копьем в голову чудовища.

К его изумлению, рогатая голова вдруг раскололась, развалилась на части, как арбузная корка, а под ней обнаружилась изумленно хлопающая глазами самая обыкновенная человеческая голова.

— О, Аллах! — вскричал, испуганно отшатнувшись, Фаррух. — Это человек!

— Что за черт? — отозвалась голова. — Да ведь это же человек!

К ногам Фарруха упал кусок распавшегося рогатого черепа с огромным глазом, и визирь увидел, что глаз просто нарисован на маске, сделанной из древесной коры.

Чудовище с человеческой головой сбросило свой неимоверно длинный и широкий балахон, напоминающий степной шатер. Ткань упала на землю, и Фаррух, уже в полной растерянности, увидел перед собой всадника на гнедой лошади.

Тот, вероятно, был командиром, потому что по его знаку все рогатое войско разом избавилось от уродливых голов и приобрело более или менее человеческий облик. Хоросанские солдаты, подоспевшие было на помощь визирю, в недоумении остановились позади него.

— Кто вы такие? — спросил всадник. — Мы приняли вас за огнедышащих демонов!

— Не одни демоны могут метать огонь! — с достоинством произнес Фаррух. — Мы — воины великого Адилхана, могущественного падишаха страны Хоросан, а я — его визирь. Отвечай, по какому праву вы устраиваете засады на дороге и губите людей отвратительным колдовством? Для чего наряжаетесь, как базарные маскаравозы?

Всадник спешился и безоружный шагнул навстречу Фарруху.

— Умерь свой гнев, чужеземец, — сказал он, — и знай, что за последние триста лет ты — первый человек, который пришел по этой дороге со стороны моря.

Мой народ живет в этом краю в окружении полчищ злых духов и демонов, под самым носом у медных стражей Города Джиннов. Если духи узнают, что здесь поселились люди, ничто не спасет Аренжун от разрушения. Поэтому нам приходится прятать человеческие лица под уродливыми масками, избегать яркого света, чтобы обман не раскрылся, ковать коней подковами в виде когтистых лап и подстерегать разведчиков на дорогах… Но появление людей — праздник для Аренжуна, ибо встречи с братьями по человеческому племени случаются у нас не каждое столетие, о них слагаются легенды и поются песни.

— Тепло же вы встречаете соплеменников! — сказал Фаррух.

Впрочем, речь командира всадников показалась ему вполне искренней. Суровое, но открытое лицо аренжунца не носило ни малейшего отпечатка хитрости. Видно было, что этот человек привык командовать, привык исполнять приказания, много раз водил в бой своих солдат, но мало занимался дипломатией.

— Я сожалею о пролитой крови, — просто сказал аренжунец. — Позволь нам взять на плечи твоих раненых и нести их в город. Вы будете желанными гостями в Аренжуне, мы вылечим пострадавших, справим тризну по погибшим и устроим пир в честь воинов страны Хоросан и ее могущественного падишаха.

— Падишах ранен, — сказал Фаррух.

Он решил довериться аренжунцу — другого выхода не было, ни у него, ни у несчастного Адилхана.

— … Ранен вот этим копьем. Острие осталось в груди…

Командир всадников взглянул на копье. Лицо его омрачилось.

— Скорее! — сказал он. — Это очень опасно. Только верховный жрец может спасти ему жизнь!

Он взглянул на небо, где зажженное ифритом зарево угасало, сменяясь робко разгорающейся утренней зарей, и тихо добавил:

— Если еще не поздно…