Глава 13

Совершая обратный перелет с острова на «материк», Ольга выбрала для посадки плоскую крышу столярного цеха. Это должно было обезопасить экипаж межмирника от сюрпризов констраквы. После полета на метле над бешено несущимся потоком, Христофору и графу приятнее было ступить на железобетонные перекрытия, чем оказаться на зыбком, иссеченном трещинами, краю котлована. Пройдя по крыше к противоположному концу цеха, охотники спустились на землю по пожарной лестнице и оказались на безопасном расстоянии от озера — в самой глубине леса. Прежде чем спуститься, Христофор бросил последний взгляд на остров в дымке испарений и на красно-синее месиво, совершающее бесконечный бег по кругу. Все вместе создавало буйный, совершенно неземной, но не лишенный дикого очарования пейзаж.

— Что ж, прощай, констраква! — произнес Гонзо и, вздохнув, добавил:

— Куда только черт не занесет…

В ответ на это приветствие бурлящая масса выпустила из своих недр столб аммиачного пара. В том месте, где это произошло, на мгновение показалась гигантская чешуйчатая спина и голова неведомого чудовища. Над озером пронесся длинный тоскливый вой.

— Что там? — спросила Ольга. Она уже стояла на земле.

— Констраква прощается с нами, — сказал Христофор, спускаясь по лестнице.

— Что-то в этом прощании чересчур много надежды на новую встречу, — мрачно пошутила княжна.

Продираясь сквозь заросли, Ольга, Гонзо и граф не раз позавидовали способности ифрита превращаться по своему желанию в танк или бульдозер. Это полезное умение здорово пригодилось бы им теперь. К счастью, лесная полоса была здесь не очень широкой, но и за ней путь был не легче. Асфальтовая дорога, по которой они пришли к озеру, осталась далеко в стороне — именно там, где констраква глубоко вклинилась в лес своим новым отростком, так что рассчитывать на асфальт пока не приходилось. Охотники находились теперь на краю большого поля, служившего складской площадкой заготовительного цеха. Но и это место неузнаваемо изменилось за последние несколько часов. Если раньше в расположении штабелей заготовок, катушек с проволокой и стопок металлических листов наблюдался хоть какой-то порядок, то теперь от него не осталось и следа. Все было разбросано, размотано, искорежено и смято. Из земли, перепаханной взрывами, торчали прутья арматуры и обрывки кабеля в оплавленной свинцовой оплетке. Уродливыми скульптурами поднимались над кучами глины скрученные винтом стальные плиты и шестигранные, толщиной с хорошее бревно, прутки, завязанные в узел. Больше всего неудобств доставляла проволока. Она пряталась в траве везде, где еще была трава, цеплялась за ноги колючками или ловила в затяжные петли, от которых очень трудно было освободиться.

— Да она за нами ползет! — вскричал выведенный из терпения граф.

— Не выдумывай, — устало отмахнулась Ольга.

— Чего не выдумывай! Вон, смотри, трава шевелится!

— Это за мной, — сказал Гонзо, — я опять запутался… впрочем, вы тоже.

— А? — граф не успел посмотреть под ноги и растянулся во весь рост. Обе лодыжки его были туго стянуты витками тонкой, как струна, но чрезвычайно прочной проволоки.

— Что же вы, ваше сиятельство, при даме — такими словами! — укорял Гонзо, помогая ему распутаться. — Небось, при дворе герцога Нью-йоркского не стали бы так загибать. Этикета бы постеснялись…

— Ничего, — сказал Джек, — у нас этикет позволяет. Герцог сам иногда такое завернет — телохранители обижаются… Да и как тут утерпеть! — он со злостью дернул ногой, и взвыл — проволока врезалась еще глубже. — Ведь нарочно так не замотаешь!

— И не говорите! — согласился Гонзо. — У нас эту проволоку, вот так же, кольцами, раскладывали между двумя рядами колючки. Прямо беда! Колючку еще перерезать можно, а в этой точно запутаешься. Особенно если ночью…

— Где это у вас? — спросил граф.

— Ну… там! — Христофор неопределенно махнул куда-то вдаль. — На этой… Да! На ранчо у меня.

— О! — сказал освобожденный от проволоки граф, вставая и пожимая ему руку. — Вы занимались скотом?

— В общем… имел с ним дело, — вздохнул Гонзо.

— Идите сюда! — позвала Ольга. — Здесь асфальт начинается!

Она ушла далеко вперед и, раздвигая метлой траву, наткнулась вдруг на край какого-то фундамента, на полметра поднимающегося над землей. Вряд ли это был фундамент здания — перед княжной во всю ширь раскрылась огромная площадь, вся состоящая из того же темного камня.

«Аэродром, что ли?» — подумала Ольга.

Подошедшие граф и Гонзо тоже не могли понять назначения такой большой и совершенно пустой площади, но открытие княжны больше обрадовало их, чем озадачило. Здесь не нужно было обходить воронки, ломать ноги и рвать одежду — гладкая, как стол, поверхность пролегла до самого заводоуправления, а именно туда и направлялись теперь охотники за ифритами. Когда все трое выбрались из травы на каменное возвышение, позади послышался слабый шелест — где-то там, свивая и развивая кольца, еще шевелилась потревоженная проволока.

— М-да, — сказал Христофор, с сомнением оглядываясь вокруг, — не то чтобы мне все это нравилось… Пошли-ка побыстрей!

Экипаж межмирника бодро зашагал к зданию управления.

— Ты заметил что-то подозрительное? — спросила Ольга.

— Да как тебе сказать? В общем-то… нет.

— Тогда что тебе не нравится?

— Вот это и не нравится. Слишком все идеально. Слишком тихо, слишком светло. Площадь слишком ровная. Ты посмотри — ни кучки мусора, ни царапины от снаряда. А ведь здесь самая битва была…

— Почему именно здесь?

— Не знаю. Мне на острове так казалось… Может быть, я и ошибаюсь. Просто хочется побыстрей добраться до заводоуправления, а оно никак не приближается.

— А что будет, когда мы туда придем?

— Там посмотрим…

Некоторое время они шли молча.

— Ты знаешь, Оля, — сказал вдруг Христофор. — А ведь наши приключения действительно напоминают сказки про твоего Адилхана…

Княжна только посмотрела на него искоса.

— Правда, он разбрасывал ифритов, а мы собираем, — продолжал Гонзо, — но конечная-то цель одна, ведь так?

Ольга кивнула, но снова как-то набок и от этого весьма неопределенно. Христофора это не смутило.

— Вот я и думаю, — сказал он. — Что все-таки было нужно этому пронырливому падишаху?

Княжна улыбнулась.

— И какие напрашиваются выводы?

— Пока не знаю. Но когда ты сказала, что мир можно переделать, как хочешь…

— Ага! Уже горячо! Близко, Гонзик, очень близко!

— К чему близко? К тому, что ты сама задумала проделать с миром?

Два зеленых огня из-под опущенных ресниц коротко выстрелили в Христофора, но сейчас же погасли.

— Н-ну… не совсем так… — не без смущения сказала Ольга.

— Да нет уж, рассказывай все до конца, раз начала! Для чего-то ведь ты заставила меня читать эти сказки?

Ольга ответила не сразу. Она все глядела на заводоуправление, которое, казалось, застыло на месте, нисколько не приближаясь, хотя охотники шли быстрым шагом.

— Ну хорошо, — сказала она, наконец. — Сознаюсь. Я дала тебе эту книжку неслучайно. Мне хотелось проверить на тебе некоторые собственные догадки. Не потому, что я в чем-то сомневаюсь, все слишком очевидно… для меня. Я хотела, чтобы ты это подтвердил… И ты подтвердил.

— А почему ты не проверила их на графе? — спросил Гонзо. — Дала бы книжку ему…

Княжна ничего не сказала в ответ, только укоризненно посмотрела на Христофора. Этот взгляд он записал себе в актив.

— Ну хорошо, — продолжал он скромно, — я подтвердил. А что я, собственно, подтвердил? Предположим, что Адилхан действительно искал не золото. Предположим, он добивался власти над миром. Это видно из текста. Но в народных сказках можно вычитать все, что угодно. Одни находят там свидетельства контакта с инопланетянами, другие — сведения о всемирном потопе. Но именно потому, что сказки намекают сразу на все, можно смело не верить ничему. Адилхан добивался власти над миром? Прекрасно! Но ни он, ни рассказчик не знали, где берут эту власть, как ею пользуются, и в чем она, собственно, заключается. Может быть, в этой красивой легенде как раз и выражено отчаяние человечества, неспособного представить себе власть, отдельную от денег и военной силы.

— То есть как это неспособного?! — возмутилась Ольга. — Ты вспомни-ка: «Конан поставил золотые жертвенники в Пантеоне, и боги наполнили зерном его житницы, рыбой его реки, а паруса его судов — попутным ветром. В годы его правления не случилось ни одной засухи и ни одного наводнения, кометы не окутывали звезд своим саваном, а подземные духи не сотрясали твердь…» О чем это, по-твоему?

Христофор пожал плечами.

— Ну, о чем… — он немного подумал, потом вдруг стал очень строг, поправил воображаемые очки и лекторским голосом произнес:

— Данная легенда являет нам наглядный пример наивной веры безграмотных людей в мифическую возможность задобрить богов с помощью жертвоприношения…

— Будешь издеваться — превращу в жабу, — сказала Ольга.

— … Впрочем, вера была не такой уж наивной, — быстро добавил Гонзо. — Чем я могу тебя задобрить, Оленька? Я готов принести в жертву свои взгляды, если ты откроешь мне истину, о богиня!

— Да ну тебя! С ним пытаешься серьезно поговорить, а он придуривается…

— Все-все! Я абсолютно серьезен! Ну, высказал предположение. Ну, ошибся… А теперь — правильный ответ. Внимание на экран!

Ольга покачала головой.

— Неужели ты сам не видишь? Он же управлял случайностями!

— Кто?

— Конан! Это совершенно очевидно. Ни одной засухи за все правление, а правил он — слава богу! Лет двести. Ни одного землетрясения. И это в горах Эль-Бур, где трясет чуть не каждый день!

— Из чего ты делаешь вывод, что он управлял случайностями. Но у авторов этого текста ничуть не меньше оснований считать, что Конан просто усердно молился богам и уломал-таки, языкастый, не устраивать засух и наводнений. Еще проще считать эту легенду выдумкой от начала до конца. Такой вывод кажется мне наиболее вероятным, потому что я не знаю ни одной действенной молитвы против землетрясения и ни одного способа управлять случайностями.

— Зато я знаю! — сказала Ольга. — Случайностями управляет тот, кто владеет параллельными пространствами. Не жалкой Дорогой Миров, которая тянется от одной случайной точки Параллелья к другой, а всеми пространствами, без исключения.

— Сомневаюсь я… — скривился Христофор. — Нет, не насчет пространств и прочего — тебе, конечно, видней, как там и что — а насчет тех, кто сочинял предания. Не могли они описывать параллельные пространства! Просто потому, что им вовек не понять, что это такое. В средние века человек был неспособен даже вообразить что-либо подобное. С воображением у него было туго. Ты же сама говорила: несметные сокровища да ужасные чудовища — вот и все, что он мог себе представить. Зато уж вставлял их в каждую байку, где надо и не надо.

— Да, — согласилась Ольга. — В этой легенде почти все выдумано. Кроме одного. Туманный океан Мухит действительно существует. И остров Шис тоже. Это я узнала не из преданий. На острове Шис находится вход в пространственную флуктуацию, известную как порт «Ноль»…

— Какой порт «Ноль»? — не сразу понял Христофор.

— Тот самый. Закрытый, — пояснила Ольга.

— Да ты что?! — Гонзо от испуга запнулся на ровном месте. — Час от часу не легче! Мало того, что она ифритов распустила, так теперь еще собирается проникнуть в порт «Ноль»! Ну, знаешь, княжна, с тобой не соскучишься!

— Разве это недостаток? — улыбнулась Ольга.

— Да ведь туда запрещено соваться под страхом смерти!

— Правильно. А почему?

— Ну… — Христофор развел руками. — Я не знаю… Секретный порт, чего еще? Оружие какое-нибудь там… или заразное что-нибудь…

— Нет там никакого оружия! — заявила Ольга. — Ни заразного, ни здорового. Просто через этот порт можно попасть в любое пространство. Абсолютно в любое, а не так как по вашей Дорога Миров — через пятое на десятое…

— Честно говоря, я плохо в этом разбираюсь, — после некоторого раздумья признался Христофор.

— Чего там разбираться! — Ольга махнула рукой. — Все элементарно! Чем отличаются друг от друга два соседних пространства? Одним случайным событием. В одном мире оно произошло так, в другом иначе. Мир, в котором взбунтовавшийся экипаж каравеллы заставил Колумба повернуть назад, выглядит не так, как мир, в котором Колумб открыл Америку. Мир, в котором вокруг вот этого атома вращается электрон, отличается от мира, в котором этот электрон сорвался с орбиты и улетел. И таких миров — бесконечное множество. Они могут отличаться лишь одной ничтожной деталью, а могут быть абсолютно непохожими друг на друга. Тот, кто может выбрать любое пространство, способен сконструировать любой мир, по своему вкусу.

— И каким должен быть мир на твой вкус?

— Я не привередлива… Мне подойдет любой, лишь бы в его истории было записано, что семья киевского князя Гостомысла жила долго и счастливо. А там уж посмотрим, что делать с последующими годами… И еще. Там не будет Дороги Миров…

— Но если бы это было так легко устроить, — не унимался Христофор, — все давно пробрались бы в этот порт «Ноль» и настряпали бы тысячи миров по индивидуальным проектам!

— А кто говорит, что это легко устроить? — возразила княжна. — Пробраться в порт «Ноль» — не проблема. Загвоздка в том, что управлять параллельными пространствами могут только особые существа, живущие на острове Шис — мойры.

— Вот тебе раз! — удивился Христофор. — Теперь еще какие-то мойры! А что, с ними легко договориться?

— Почти невозможно, — сказала Ольга.

— Слава богу! — вздохнул Гонзо. — А то я уже начал беспокоиться за наш мир…

— Но человек может в них превращаться, — добавила Ольга, и Христофор осекся.

— Для этого необходим особый эликсир, — продолжала княжна. — В предании об Адилхане его называют «Эликсиром Владения»…

— И ты собираешься превратиться в эту… — Христофор кашлянул, — в мойру?

— Только в самом крайнем случае, — ответила Ольга. — Это, к сожалению, необратимое превращение, да и необходимости в нем нет. Можно ведь превратить в мойру кого-нибудь другого…

— Кого, например?

— Да кого угодно! Любого человека, с которым можно договориться о будущем устройстве мира…

Пораженный неожиданной мыслью, Гонзо обернулся и посмотрел на Джека Милдэма. Граф шел поодаль, небрежно помахивая ольгиной метлой и щурясь на все еще далекое заводоуправление, угасающее вместе с последней полоской заката.

— А если он не согласится… превращаться? — спросил Христофор.

— Кто не согласится?

— Ну, этот… любой человек…

— Вопрос техники, — мило улыбнулась княжна. — Вряд ли у него будет выбор…

— М-да, — Гонзо покачал головой. — Цель, значит, оправдывает средства? Понятно…

— Все не так мрачно, — сказала Ольга. — Мойры, я слышала, вполне довольны своей судьбой, которая, к тому же, зависит только от них. И живут они столько, сколько хотят, и органов чувств у них больше, чем у людей, а значит и наслаждений они знают больше… Одним словом, если бы можно было бросить клич — мигом набежали бы толпы добровольцев!

— А этот… Эликсир Владения… — осторожно спросил Христофор, — он у тебя есть?

Ольга снова испытывающе выстрелила в него взглядом из-под ресниц.

— Пока нет…

— И где ты собираешься его взять?

— Знаешь, Гонзик, — княжна капризно тряхнула золотой гривкой, — ты задаешь слишком много вопросов… Смотри-ка! Там действительно что-то блестит, или это мне кажется?

— Где?

— Вон, на земле!

Христофор решил было, что Ольга просто хочет уйти от разговора, но тут и сам увидел неподалеку на асфальте отливающий металлическим блеском предмет. Гонзо сбегал за ним и вернулся, вертя в руках небольшую металлическую пластинку, напоминающую лезвие ножа или вырезанный из жести силуэт гриба на длинной заостренной ножке.

— Что это? — спросила Ольга.

— Не знаю. Но мне это определенно что-то напоминает… Где-то я видел такую штуку, только очень давно, еще в детстве… Вспомнил! — закричал он вдруг. — Ну конечно, в детстве! Мы тогда ходили на железную дорогу гвозди плющить!

— Что делать? — не поняла Ольга.

— Берешь гвоздь, — пояснил Христофор, — кладешь на рельсу, поезд проходит, и гвоздь сплющивается!

— А зачем это?

— Зачем! — Христофор усмехнулся с видом превосходства. — Вам, девчонкам, этого не понять! — он подбросил пластинку на ладони, немного подумал и сказал:

— Вообще-то, я уже не помню, зачем. Но твердо знаю, что такие вот штучки получаются из гвоздей. Собственно, это и есть гвоздь. Сплющенный.

— Сплющенный — чем? — спросила княжна.

Гонзо внимательно посмотрел на нее, и вдруг улыбка сошла с его лица.

— Сплющенный — чем?… — повторил он деревянным голосом.

Пронзительный, тошнотворный скрежет в ту же секунду наполнил собою пространство. Охотники разом обернулись. Та часть площади, по которой они недавно прошли, медленно поднималась позади них и становилась стеной.

— Бежим! — крикнул Гонзо своим спутникам. — Это ловушка!

Они бросились бежать, но сейчас же увидели впереди вторую преграду, такую же высокую и бесконечно длинную. Достигнув высоты десятиэтажного дома, обе стены тронулись с места и с нарастающей скоростью понеслись навстречу друг другу. У охотников, попавших в ловушку, одновременно вырвался вопль ужаса. Но и в собственном крике, также, как в этом отвратительном скрежете, они вдруг узнали звуки, которые уже слышали, сидя в засаде на острове.

— Выскочить! — прохрипел Христофор. — Сбоку!

Он схватил Ольгу за руку и потащил ее влево — к тому краю площади, который был ближе и не проявлял пока попыток превратиться в стену. Там, почти на недосягаемом расстоянии, покачивались от свежего вечернего ветерка длинные, колючие стебли репейника. Какими желанными и нежными казались они теперь!

Стены сближались все быстрее, но просвет между ними, тот последний выход, к которому так стремились охотники, был еще довольно широк. У Христофора появилась надежда. Оставалось пробежать каких-нибудь три десятка шагов до края площади, и они спасены!

Но в этот момент черная каменная твердь, по которой они бежали, покрылась вдруг трещинами, вздыбилась бугром на их пути, а затем рассыпалась на куски. Из образовавшейся дыры волной хлынула маслянистая, радужно переливающаяся жидкость. И сейчас же куски камня, края дыры и большое пространство перед ней, на которое попала жидкость, засверкали чистым серебряным блеском.

— Стой! — завизжала Ольга. — Это констраква!

Но Гонзо остановился бы и без ее крика. Навстречу ему из дыры, взламывая камень и разбрызгивая констракву, выползало белесое червеобразное тело, покрытое, словно чешуей, шестиугольными хитиновыми щитками. Сначала Христофору показалось, что перед ним такой же «ерш», размером с цистерну, как тот, что плескался на его глазах в озере, неподалеку от острова. Но он ошибся. Чешуйчатый червяк оказался лишь рылом гигантской твари, вылезающей из-под земли. Когда на поверхности появилась ее голова, каменное покрытие площади треснуло у самых ног Гонзо. Стреляй же, граф, лихорадочно думал Христофор, почему не стреляешь?

Что-то вдруг больно ткнуло его в спину.

— Что ты стоишь?! — прокричала Ольга, — хватайся!

Только теперь он увидел метлу в ее руках. Это был последний шанс спастись, потому что обе стены, грохочущие и несущиеся, как цунами, были уже совсем близко. Гонзо не заставил себя упрашивать и ухватился за черенок метлы. Граф уже держался двумя руками за ее комель. Ольга вспрыгнула на метлу верхом и выкрикнула заклинание. Подъемная сила резко оторвала экипаж межмирника от земли. Христофор увидел, что черенок изогнулся дугой. В следующую секунду он с хрустом переломился пополам, и трое охотников за ифритами упали на землю. Гонзо больно ударился коленями о проклятое твердое покрытие. Он застонал, но не от боли. Спасения не было. Узкая полоса неба между двумя нависающими стенами готова была исчезнуть. Сейчас они погибнут, раздавленные, растертые в порошок невообразимыми каменными жерновами…

Последним усилием Христофор подполз к Ольге, лежащей неподвижно, приподнял ее за плечи и повернул лицом к себе.

— Оля! — крикнул он сквозь нарастающий скрежет. — Я давно тебе хотел сказать, Оля…

Оглушительный удар оборвал его крик…

… О, сверкающий бриллиант в короне царя небес! Нет большей награды для усердного рассказчика, чем благосклонное внимание того, кому внимают тысячи подданных! Позволь мне, ничтожнейшему из повествователей, чье имя недостойно упоминания рядом со славными именами любимца пророка Набикула и великого воина Мукаддаса, лишь кратко пересказать историю, принесенную ими в мир. Ободренный милостивым соизволением достойнейшего из властителей, я продолжаю историю Адилхана, падишаха Хоросана.

Жизнь едва теплилась в недвижном теле падишаха, когда он, раненый в грудь, был принесен в Аренжун — город, служивший убежищем людям, чьи предки волею судеб оказались в стране, населенной демонами. Если бы не рана падишаха, он вместе со своим верным Фаррухом наверняка подивился бы жилищам аренжунцев, выдолбленным прямо в скалах. Дома и дворцы, мастерские ремесленников и конюшни были искусно замаскированы, двери, окна и дымоходы (используемые только по ночам) так точно вписывались в неровности скал, что разглядеть их сверху было невозможно. По-видимому, жители города больше всего опасались именно крылатых врагов. У входа в каждый дом из земли торчал длинный заостренный кол, нацеленный прямо в небо. Воины Хоросана не удивлялись этим предосторожностям, вспоминая гигантскую птицу, напавшую на их корабль у берегов острова.

Но Фаррух не замечал ничего вокруг. Все его внимание было отдано другу и повелителю. Адилхан слабел с каждой минутой. Горящий лоб его был покрыт испариной, глаза закатились, с языка срывались бессвязные обрывки речей.

Процессия, состоящая из воинов двух армий, в сопровождении любопытных горожан проследовала через весь город к храму. Снаружи он представлялся лишь наибольшей из городских пещер, но внутреннее убранство заставляло забыть о скромности фасада. Резные колонны и огромные статуи из нефрита соседствовали с золотыми украшениями, способными составить богатство целого царства. Рубиновые светильники, оправленные в платину, заливали храм кровавым светом, отчего тени в глубине колоннады становились еще гуще, а статуи казались более зловещими, чем замышлял создавший их скульптор.

Попав в это царство полумрака, Фаррух еще больше нахмурился. Негоже правоверному мусульманину, каким был его повелитель, обращаться за лечением к служителям темного культа. Но выбирать не приходилось. Именно здесь готовился яд для копья, поразившего падишаха. Значит, и противоядие, если оно существует, можно найти только здесь.

Тяжелый, шитый крупным жемчугом, полог, закрывающий вход в соседнее помещение, чуть колыхнулся, из-за него показалась темная фигура. Фаррух гордо выпрямился и придал лицу надменное выражение. Он приготовился сурово встретить языческого жреца, колдовство которого, пусть невольно, повредило светлейшему падишаху правоверных. Однако, едва темная фигура вышла на середину зала, где сходились лучи от рубиновых светильников, Фаррух от удивления растерял всю свою надменность. Перед ним стояла молодая девушка яркой, хоть и незнакомой визирю красоты. Ее золотые волосы казались драгоценной оправой лица, где жемчуг сверкал в коралловом обрамлении губ, а под длинными ресницами прятались изумруды глаз.

Командир всадников Аренжуна, также сопровождавший носилки падишаха, вышел вперед и, склонив перед девушкой голову, сказал:

— Сиятельная госпожа Вайле! Радость и горе привели нас в храм Ассуры. Эти отважные воины прибыли в Аренжун из-за моря. Но тьма и буря в Сторожевом ущелье помешали нам узнать наших братьев. Прежде, чем мы увидели, что сражаемся не с демонами, а с людьми, многие мои солдаты и воины Хоросана были убиты. Их вождь ранен копьем Ассуры. Только премудрый Ктор может спасти его!

Вайле подошла к носилкам падишаха и обратилась к Фарруху:

— Копье Ассуры беспощадно лишь к врагам Аренжуна. Скажи, чужеземец, с какими намерениями твой вождь пришел в эту землю, и я скажу, можно ли ему помочь.

— О, могущественная пери! — с поклоном отвечал визирь, не в силах отвести глаз от лица девушки. — Мой повелитель — великий падишах Хоросана, превосходящий мудростью всех знаменитейших мудрецов прошлого. Следуя его указаниям, мы благополучно пересекли безбрежный океан Мухит, достигли острова Судьбы, избежали множества опасностей, подстерегавших нас на его берегах. Но клянусь твоей несравненной красотой, о, сиятельная госпожа, что ни падишах, ни кто-либо из отряда не имел никаких сведений об Аренжуне, а потому не мог иметь относительно этого города злых намерений.

— Для чего же вы предприняли столь длинное и опасное путешествие? — спросила Вайле, также пристально разглядывая благородное лицо визиря. — Куда вы направляетесь?

Фаррух быль не в силах скрывать правду от этой девушки.

— Мы идем в Город Джиннов, — сказал он.

Вайле ахнула.

— В Город Джиннов?! Но зачем? Знаете ли вы, что ждет вас там?

— Не спрашивай меня, зачем — я не знаю конечной цели путешествия, как не знаю своей будущей судьбы. Мой долг — беспрекословно подчиняться своему повелителю. Впрочем, подвластные ему силы достаточны для того, чтобы справиться с любыми врагами.

— Так вы направляетесь в Город Джиннов… — зачарованно повторила Вайле. — Хорошо! Я сейчас же расскажу о вас Ктору, верховному жрецу Ассуры…

— Не нужно, девочка, я все слышал, — раздался вдруг тихий голос, от которого, однако, вздрогнули все, кто был в храме.

Посреди зала стоял высокий человек в черном одеянии, с резкими, суровыми, как скалы Аренжуна, чертами лица. Черны были его глаза, будто вовсе лишенные зрачка, черным кантом обрамляла лицо борода с редкими проблесками седины. Никто не заметил, откуда появился верховный жрец, и как он оказался прямо перед носилками Адилхана.

Едва взглянув на рану падишаха, Ктор поднял руку и сказал:

— Теперь пусть все выйдут.

Заметив беспокойство в глазах Фарруха, он добавил:

— Ты можешь остаться, воин Хоросана… Вайле! Позаботься об остальных раненых и дай знать старшинам Аренжуна, чтобы приготовили помещения для гостей.

Видимо, в Аренжуне было не принято возражать этому человеку. Все горожане послушно направились к выходу. По знаку визиря за ними последовали и солдаты Адилхана. Когда в зале воцарилась тишина, Фаррух сказал:

— Надеюсь, в вашем городе есть хирург? Прежде всего нужно вынуть острие копья из груди повелителя…

— Поздно, — оборвал его жрец. — В целом мире не найти хирурга, способного вынуть острие копья Ассуры. Оно давно уже растворилось в жизненных соках тела…

Гнев закипел в душе визиря. Как смеет этот черный колдун, явный виновник злого недуга Адилхана, так бездушно обрекать падишаха на смерть?

Ктор тем временем снял с шеи плоский фиал на золотой цепи, с рубиновой жидкостью внутри. Несколько капель жидкости он влил Адилхану в рот. Раненый заметно шевельнулся, жадно облизал губы. Тогда жрец полил жидкостью запекшуюся рану на груди падишаха. Жидкость впиталась в кожу без остатка. Дыхание раненого выровнялось, румянец тронул иссиня-белое лицо. Казалось, Адилхан просто отдыхает после долгого, утомительного пути.

— К завтрашнему утру он поднимется, — сказал Ктор.

Фаррух чуть не подпрыгнул от радости. Он схватил жреца за руку. Рука была твердой и холодной, словно принадлежала одной из окружавших их статуй.

— Так он поправится? — радостно воскликнул визирь. — Ты обещаешь?

Ктор посмотрел на него ничего не выражающими глазами.

— Я не сказал — поправится, — медленно произнес он, — я сказал — поднимется…

* * *

Весь день и всю следующую ночь визирь не отходил от постели падишаха, устроенной в одном из помещений храма. Вайле три раза приносила ему еду, хотя, как постепенно догадался Фаррух, девушка не принадлежала к числу слуг Ассуры, а была дочерью какого-то весьма знатного горожанина.

Каждый раз, оставляя новые блюда взамен уносимых слугами и почти нетронутых визирем, Вайле на минуту задерживалась в комнате. Казалось, девушка хочет что-то спросить, может быть даже обратиться с просьбой к Фарруху, но смущение или запрет, наложенный Ктором, останавливали ее. Она расспрашивала лишь о состоянии раненого и уходила. При других обстоятельствах Фаррух и сам попытался бы задержать девушку хоть на миг. Красота ее поразила молодого визиря в самое сердце. Но смертельная опасность, угрожающая другу, заставляла его выбросить из головы все теснившиеся там слова восхищения и любви.

На следующее утро, как и предсказывал жрец Ассуры, Адилхан открыл глаза и приподнялся на ложе.

— Где я? — спросил он, с удивлением оглядывая резные своды и стены, украшенные фресками.

Визирь, обрадованный пробуждением падишаха, поспешил рассказать ему о событиях последних суток. Как раз в ту минуту, когда он заканчивал рассказ, в комнату вошел Ктор. Он учтиво поклонился падишаху и спросил его о самочувствии.

Адилхан ощупал свою рану.

— Боли нет, — сказал он, — осталась только легкая слабость. Трудно вздохнуть полной грудью. Но я уверен, что твое искусство поможет мне окончательно исцелиться.

Падишах встал с постели и сделал несколько шагов по комнате.

— Теперь я вижу, жрец, что ты умеешь готовить не только убивающие снадобья. Когда-нибудь я найду способ отблагодарить тебя! — он криво усмехнулся. — Теперь же я хотел бы знать, как далеко отсюда находится Город Джиннов.

— Это зависит от того, какой ответ желает получить великий падишах, — Ктор тоже усмехнулся весьма двусмысленно. — Говоря коротко, Город Джиннов находится совсем рядом, если идти прямо на восток. Но добраться до него по прямой невозможно. Горы, стоящие на пути к Городу, неприступны… если только могущественный падишах не умеет летать.

— Да говори толком! — рассердился Адилхан. — Как туда попасть?

— Есть обходной путь, — продолжал жрец, словно не замечая гнева падишаха. — Длинный и опасный, но проходимый. Он идет вокруг горных хребтов Каука и Эль-Бур, кольцом опоясывающих Город Джиннов. В юго-западной части Эль-Бура находится вход в целый лабиринт ущелий и долин, приводящих прямо на плоскогорье в центре горного кольца. Плоскогорье называется Крышей Судьбы. На нем-то и стоит Город Джиннов… Впервые этим путем прошел легендарный Конан-разрушитель.

— Как?! — удивился Адилхан. — Тот самый варвар? Но ведь это же миф!

— Не могу согласиться с мудрейшим падишахом, — Ктор язвительно поджал губы. — Население Аренжуна состоит, в основном, из потомков солдат армии великого короля Конана. Сомневаясь в его существовании, я должен был бы и самого себя считать мифом…

— Если Конан и существовал, — возразил просвещенный падишах, — то в самые древние времена. Никакие достоверные сведения о нем не могли дойти до наших дней!

— Не забывайте, — жрец заговорил вдруг высокомерно и даже грозно, — время и пространство не властны над страной Шис! Вы называете ее островом, но попробуйте пересечь этот остров с севера на юг, и через полгода пути вас будет окружать все та же суша. Отсюда можно попасть, не пересекая океан, в страну свирепых норманнов, в край диких скифов и даже на вашу родину, такую, какой она была тысячи лет назад. С незапамятных времен здесь проходит незримая дорога, соединяющая земли и времена. Бородатый варвар с берегов Енисея метко назвал ее Дорогой Миров. Великие Мойры, управители судеб, владеют ею безраздельно и направляют к любым мирам, по своему усмотрению. В подземельях Города Джиннов берет она свое начало — и нигде не кончается!

Ктор замолчал, переводя дух. Взгляд его был устремлен поверх голов слушателей куда-то в невообразимую даль.

Адилхан и Фаррух переглянулись.

— Ну ладно, — сказал падишах. — Мудрость твоя столь велика, что кажется совершенно недоступной простым смертным. Мои стремления гораздо скромнее, они не простираются дальше Города Джиннов.

— И все же это дерзкие стремления! — заявил жрец. — Ибо Город Джиннов охраняется так, как ни один другой город в мире. Непобедимые Медные Стражи обходят его вечным, неусыпным дозором.

— Кто такие эти Медные Стражи? — спросил визирь.

— У них нет имен. Известно лишь, что это лучшие витязи, пришедшие из разных миров. Среди них есть прославленные бойцы, разбойники, наводившие некогда ужас на целые страны, бывшие короли могущественных держав…

— Что же заставило их поступить на службу в Город Джиннов? — падишах скептически усмехнулся. — Бедность?

— А что заставляет великого падишаха искать дорогу к Городу? — улыбнулся в ответ Ктор. — До сих пор только Конану-разрушителю удалось побывать в Городе Джиннов, присоединиться к племени мойр и остаться королем людей. Для всех остальных Медные Стражи оказались непобедимыми…

— Ничего, — сказал Адилхан. — Мы найдем способ победить непобедимых. Если король Конан, реальный или мифический, сумел туда пробраться, то проберусь и я. Думаю, дня через два мы можем выступать…

— Не торопись, падишах! — Ктор был теперь совершенно серьезен, а вернее сказать — мрачен. — Я не все еще сообщил тебе. И новость, которую ты сейчас услышишь, повергнет тебя в отчаяние. Знай же: ты не исцелен. И неисцелим. Ты умрешь.

Статуи храма не могли стать более неподвижными, чем Адилхан, услышавший эту весть. Не обращая внимания на его состояние, жрец продолжал:

— Копье Ассуры не убивает жертву немедленно. Оно лишь впрыскивает ей в сердце яд, ускоряющий старение плоти. Зыбкая плоть демона стареет и рассыпается мгновенно. Человек живет дольше, дней тридцать-сорок, и каждый день отнимает у него год жизни. Прошел всего один день, ты еще не замечаешь внешних признаков старения своего сердца, но пройдет неделя, и они станут очевидными. Через месяц ты станешь глубоким старцем, через полтора — тебя не будет в живых…

— Ты лжешь, колдун! — в неистовстве вскричал Адилхан.

Вместо ответа Ктор подошел к оконному проему и откинул серую ткань, маскирующую окно снаружи. Луч солнца ударил в зеркало на стене. Комната осветилась. Адилхан всмотрелся в свое отражение. Он и Фаррух были одного возраста, но сейчас из двух людей, отражающихся в зеркале, один был явно старше. Глубокие морщины пролегли по лицу Адилхана, избороздили его лоб. Глаза приобрели нездоровый желтоватый оттенок. Все это можно было отнести к последствиям болезни, но падишах уже понял, что Ктор не лжет.

— Будь ты проклят, — простонал он, закрыв лицо руками и падая на постель.

— Неужели ничего нельзя сделать?! — Фаррух заметался по комнате.

— Единственный способ лечения, — спокойно сказал жрец Ассуры, — это замена сердца. Но чтобы приживить падишаху сердце другого человека, необходима вода из волшебного источника, что, говорят, протекает в недрах Горы Духов. Увы! Эта гора слишком велика и тверда. Никаких человеческих сил не хватит, чтобы пробить ее и добраться до источника…

— Не хватит?! — Адилхан вскочил. — Как бы не так! У меня есть ифрит!

— Я так и думал, — еле слышно пробормотал Ктор и громко добавил:

— А! Ну тогда — другое дело! Простите, что понапрасну напугал вас.

— Да, да, ифрит, и не один! — Адилхан возбужденно потирал руки. — Послать за ним немедленно!

— Теперь остается только подобрать подходящее сердце, — сказал Ктор. — К сожалению, оно может быть взято только у кого-то из ваших соплеменников, иначе не приживется. Впрочем, это ведь честь для ваших солдат — отдать жизнь за повелителя?

— Разумеется, — падишах кивнул. — Фаррух, подбери кого-нибудь из гвардейцев покрепче…

Визирь медленно покачал головой.

— Как?! — взвизгнул Адилхан. — Ты отказываешься?!

Фаррух загадочно улыбнулся.

— Никого из моих людей я не могу обречь на смерть, — спокойно сказал он. — Есть только одно сердце, которым я вправе распорядиться по своему усмотрению. Возьми его!

Падишах подошел к нему и, взяв за плечи, повернул лицом к свету.

— Ты с ума сошел! — прошептал он, заглядывая в глаза визиря. — Несчастный! Как можешь желать смерти ты — мой первый советник, мой главный военачальник, мой лучший друг?! Неужели отдашь в жертву себя, чтобы спасти никчемную жизнь грязного солдата? Да все они погибнут рано или поздно! Другие придут им на смену, точно такие же! А ты — единственный друг падишаха, тебя ждет блестящее будущее, огромная власть, несметные сокровища, лучшие наложницы! Неужели можно вот так взять и отказаться от всего этого? Не верю!

— Есть еще одно соображение, — сказал Фаррух. — Позволь мне напоследок поговорить с тобой откровенно. Знаешь ли ты, Адилхан, как прозвали тебя на родине? Знаешь ли, как называют тебя не придворные льстецы на большом посольском приеме, а подданные в своих домах, крестьяне на полях, солдаты в походе? Они зовут тебя Адилханом бессердечным. И у них есть на то основания. Они ограблены поборами, они запуганы казнями и пытками, они принесены в жертву прихотям повелителя. Посуди сам, как должен поступить я, твой самый преданный друг? Я люблю свой народ, и мне небезразлично, какое сердце будет у падишаха моего Хоросана. Что если оно окажется еще более злым, трусливым, алчным, чем прежнее? А в этом, — он приложил руку к груди, — в этом сердце я, во всяком случае, уверен…