ГЛАВА 5
Как мне было хорошо!!! Господи, вот оно, невероятное счастье, которое наконец-то нашло меня! И ничего не надо!
Я слышал, как что-то громко и визгливо кричал профессор, но отвечать ему не хотелось.
Счастье — оно же для одного, на двоих не делится, даже если они любят друг друга, потому что в этой жизни каждый сам по себе. Нагие мы приходим в этот мир, нагие и уходим, и всегда одни, кто бы ни был с нами рядом. И никто никогда не увидит то, что видишь ты, и не почувствует то го же, потому что даже переживаем мы все по-разному.
Как же мне надоел этот крик! Кричит и кричит рядом. Профессор? Но он мне чужой, почему он так обо мне беспокоится? Уже достал. Ушел бы, и я снова погрузился бы в это невероятное облако счастья. Зачем он это делает?
И тут мне стало больно. Невероятно. С меня словно с живого сняли кожу и так оставили. Я застонал и почувствовал на губах знакомый край алюминиевой кружки. Потом увидел свет, Сергей Сергеевич зажег свою ароматную свечу.
Правда, ее запах смешивался с другим, уходящим, нежным, горьковатым, чуть терпким, таким трогательным…
Вкус у эликсира оказался жутким. Сначала пил неохотно, но, когда боль придавила меня к земле, вылакал всю кружку, уже не морщась. А когда смог открыть глаза, то вздрогнул от отвращения — оказалось, все тело покрыто какой-то серой блестящей слизью, она неимоверно жгла кожу, словно кислота.
Профессор налил мне еще, продолжая срывать с меня мокрую одежду, пропитавшуюся этим нежным горьковатым запахом. Она слетала с меня клочьями, обрывками, потому что большую часть ткани растворила кислота.
А потом мне стало так больно, что я перестал что-либо осознавать, только кричал, призывая беспамятство, которое никак не приходило.
Сергей Сергеевич мазал меня своей мазью, и она разжигала во мне все новые очаги боли, я извивался, стараясь хоть как-то ему помочь, подставляя горящие участки кожи под это великолепное лекарство, спасающее меня уже третий раз.
После того как желтая пахучая субстанция покрыла все мое тело, я наконец-то потерял сознание, и это было прекрасно. Мне снился сон, чудесный и непонятный.
…Ночной ветерок шевелил мои длинные волосы, спускающиеся до плеч. На мне кожаная куртка и такие же штаны, и все сшито из шкуры быстроногого горного медведя лучшими слепыми ткачихами, которые сшивают на ощупь, проживая свою жизнь в темных, но безопасных пещерах, но зато все, что выходит из их рук, носится долго, почти беспредельно. Они шкуру и швы пропитывают и промазывают жиром барсука, который водится там же, где и медведь, и этой одежде не страшны многодневные дожди — она не промокает.
В ней не страшно лезть даже под колючки крикса, да и падальщики не трогают того, кто ее носит, боятся запаха. Под курткой надета рубашка, сшитая из тонкого полотна, которое соткали из стеблей одного из сортов брика, она хорошо впитывает в себя пот и при этом не теряет своей прочности даже в соке шримса. Я стоял без оружия, только на поясе висел нож с черным, как жало грука, клинком — наследие с родины, пожалуй, единственное, что у меня осталось, кроме, конечно, памяти.
Внизу подо мной тянулась в бесконечность саванна, покрытая желтой, сухой, доходящей до пояса травой, ее края были настолько остры, что тот из людей, кто захочет прогуляться по ней нагишом, уже через пару минут истечет кровью от многочисленных порезов.
Впрочем, желающих сделать подобное в этих местах не существует, они долго не живут, и дело не в траве, как раз к ней-то уже приспособилось все живое, отрастили себе костяные панцири, ороговевшие конечности, густую, невероятно толстую шерсть, которую прорезать даже ножом невозможно.
Нет, дело не в траве, а в многочисленных хищниках, которые в ней прячутся. Увидеть их почти нереально, а нападают они стремительно и неудержимо, и остаться в живых после такого нападения невозможно. Только в тех местах, где траву потеснили широкие полосы дорог, относительно безопасно, по крайней мере, у путешественника имеется несколько мгновений для выстрела, чтобы выжить.
Хоть и это, бывает, не спасает: нынче меня преследовала огромная стая кугуаров, я расстрелял почти весь свой боезапас, но это их не остановило. Если бы я не успел добраться до стен, то мои обглоданные кости уже приняла бы земля.
На горизонте саванна сливалась с горизонтом, который был невероятно кровавым от заходящего солнца, и это предвещало беду. Не каждый день случаются такие закаты, и всегда потом что-нибудь происходит. Я поежился от порыва ветра.
Воздух с каждой минутой становился тягучим, как кровь казуака, ночь стремительно вступала в свои права, пройдет всего пара мгновений, и станет так холодно, что даже одежда меня не спасет.
Я повернулся и пошел прочь, двигаясь бесшумно и осторожно — так, как скользит привидение. По этой походке мне и дали прозвище — Черный призрак. Черный — потому что одежда у меня всегда черного цвета, а призрак — потому что всегда бесшумен. Мне иначе нельзя, гибель ожидает неосторожные существа повсюду, и часто только неприметность и бесшумность спасает от нее.
Я передвигаюсь легко, ни одного звука не исходит при моих движениях, слышен только легкий шелест рассекаемого воздуха, который становится все более плотным по мере того, как холодает.
Кровавый закат сменила чернота ночи, и над горизонтом повисла моя любимая звезда — Алтея, яркая, загадочная, постоянно меняющая свой цвет.
Увидеть ее непросто. Обычно на нее смотрят те, к кому пришла смерть. Старинная примета гласит: если ты видишь Алтею, значит, жить тебе осталось немного, потому что твоя погибель уже где-то рядом, скользит среди мертвых холодных теней.
Если не успеешь спрятаться в жилище, то уже к полуночи твое тело превратится в кусок льда, тебя не спасет ничто — ни одежда, ни костер: можно обгореть от огня спереди и заледенеть при этом со спины.
В этих местах ночью температура падает так низко, что даже крошится железо, только камень и дерево остаются неизменными, да еще земля — прародительница всего живого.
Сейчас я мог смотреть на звезду только потому, что находился в двух шагах от двери, ведущей в подземные казематы, да и одет был так, чтобы успеть добраться до дверей и ничего при этом не отморозить.
Я еще раз взглянул на звезду, улыбнулся ей так, как улыбаются любимой женщине, поспешил к укрытию. Даже через комбинезон, сквозь почти незаметные, залитые жиром швы пробирались внутрь тонкие колючие струйки воздуха.
Сделав последнюю пару шагов, я потянул за деревянную скобу и удивился — дверь была заперта. Дернул еще раз — без толку.
«Так и приходит смерть, — подумал машинально. — Она любит самовлюбленных идиотов, теряющих осторожность. Но кто и зачем сделал это? Кому на этот раз потребовалась моя гибель?»
Уж кто-кто, но я-то никак не являюсь врагом местных жителей, скорее наоборот. Только мне удается принести сюда одежду и лекарства, всем остальным это не под силу, немногие решаются отправиться в путь, и никто не возвращается.
Я рвал скобу, уже чувствуя, как кожа перчаток, сделанных из шкур того же пещерного медведя, начинает твердеть, теряя эластичность. Влага, пусть ее немного в дубленой коже, но и она замерзает, превращается в лед. Еще немного, и перчатки разлетятся мелкими осколками, а вслед за ними и кожа моей руки начнет слезать с плоти, как чужеродная шкура.
Вот она — смерть! Слишком близка! Как я глуп! Почему они хотят моей смерти?!!
— Юноша, юноша! — Кто-то бил меня по щекам. — Очнитесь!
«Все-таки выжил, — подумал я. — Наверно, открыли дверь и втащили внутрь уже потерявшим сознание, почти погруженным в бесконечный сон…»
Я открыл глаза и какое-то время не мог ничего понять. Было темно, и это показалось мне странным — в казематах светились стены и потолок, так придумали древние строители, и люди до сих пор пользуются этим, хоть сами ни починить, ни создать заново подобное уже не могут.
Кто-то бил меня. Когда ладонь в очередной раз приблизилась к моей щеке, я поймал ее и только тогда сумел различить лицо в слабом желтом свете, льющемся из-за его спины.
Этого человека я видел первый раз, в казематах он точно мне не встречался. Новое пополнение? Может быть, страж? Я плохо их знаю, встречаюсь с ними только по случаю и, как правило, всегда далеко от дома. У них другая работа, от нее зависит жизнь всего поселения, потому что если вовремя не разорить гнездо стригаля, то уже через пару месяцев возле крепости будет шнырять сотня смертельно опасных существ с острыми тонкими клыками, и справиться с ними будет очень непросто…
И тогда все дороги будут закрыты, в том числе и для меня, а это смерть. Крепость останется без еды, грибы, растущие в подземельях, не в счет, их не хватит даже для детей и женщин, а убивать этих тварей ох как тяжело. Они покрыты костяными панцирями, которые не пробивает стрела, есть только одно уязвимое место, величиной в человеческий глаз, оно находится у левой лопатки, но даже лучшим стрелкам попасть, когда стригаль движется, удается нечасто.
И все-таки у некоторых это получается, иначе жизнь здесь давно бы прекратилась…
— Да очнитесь же вы, юноша! Все хорошо, вы уже не умрете.
— Кто ты, человек? — спросил я недовольно. Мне не нравится, когда меня трогают руками, не одного лишил конечности за такую фамильярность. — Отойди назад, незнакомец. И где свет?
— Неужели не помните? — Рядом загорелась свеча, пахнущая чем-то вкусным и сладким. — Меня зовут Сергей Сергеевич, я взялся довести вас до кордона. Пришел туман, а с ним беда. И это вас почти убило. Понимаю, у вашей психики свои пределы, но сейчас вам уже ничего не грозит, поэтому пора приходить в себя…
— Да, да, именно в себя, — пробормотал я, понемногу вспоминая все, что произошло. — Ничего не помню! Вспоминается только, как какая-то гадость заползла в пещеру и едва меня не убила.
«Это был брунс, — услужливо подсказала память. — Его щупальца выделяют едкий сок через множество пор, и если не успел убежать, то попадешь ему на ужин. Даже если вырвешься, все равно долго не проживешь, кожу растворит пищеварительная кислота, а без кожи не живет никто. Чтобы выжить, следует сбросить всю одежду, смыть с тела едкий сок и обработать кожу мазью из коры дерева вечканов, ибо только она сможет восстановить растворенную, умершую плоть…»
— Если бы не я, то вы, молодой человек, уже отправились бы проведать своих умерших предков. А теперь, когда начали подавать признаки жизни, придется вам снова переодеваться, потому что вся ваша одежда пришла в негодность, включая трусы. Да и помыться тоже вам не помешало бы, от вас пахнет так, словно только что вылезли из могилы…
«…Растение выделяет пищеварительную слизь, а потом поедает свою жертву, часто еще живую. Начинает снаружи, уходя постепенно вглубь по мере смягчения тканей, и при этом постоянно поливает обнажившуюся плоть пищеварительным соком. Даже кости и те растворяются в этом едком растворе. От жертвы не остается ничего, металл и тот не выдерживает…»
— Да, да, вы правы. — Я выдохнул тяжело воздух, все еще с трудом ориентируясь, что есть сон, а что явь. Тело чесалось, кожа под воздействием мази регенерировала, поэтому и требовалось ее очистить, да и запах разлагающейся плоти мешал сосредоточиться. — Помыться действительно было бы неплохо…
— Это пожалуйста, туман ушел. Можно выходить.
Я выполз из пещеры. Над черным озером безмятежно светило солнце, заливая все вокруг ярко-желтым светом. Все казалось мирным и спокойным, от тумана не осталось даже слабой дымки, только над водой дрожало легкое марево.
Мыться в озере мог только самоубийца, в воде жила крина — черная водоросль, именно она давала озеру свой цвет вместе с растворенным торфом, ее жгучие нити змеились в глубине, ища незащищенную плоть.
Если она попадает внутрь, то любое существо умирает в жутких мучениях, любого отверстия в теле вполне хватает для того, чтобы водоросль смогла проникнуть в плоть. Даже с берега мне было видно, как колеблются черные полоски среди темной воды, глаз наметан, мне часто приходилось бывать возле зараженных водоемов и видеть, как умирает все живое рядом с ним.
Двигается крина хоть и медленно, но обычно ее достаточно возле берега, всего одна спора, попавшая внутрь живого существа вместе с глотком воды, и мучительная, долгая смерть ему обеспечена.
Не думаю, что в озере еще осталась рыба, уверен, не найдешь даже пиявок. Туман потому и опасен, что он приносит с собой иные формы жизни, приспособиться к которой местная флора и фауна просто не успевает.
Я вздрогнул. Это были не мои мысли. Биологией никогда не увлекался. Откуда это знание во мне появилось? Что за чушь!!!
Нужно немедленно умыться, холодная вода быстро приводит в чувство. Где-то рядом находится родник, вода там неплохая. Давно здесь не был, уже не помню, кажется метрах в ста от горы, где находится пещера, идти налево…
Черт! Черт! Черт!!! Это-то откуда?!
— Здесь рядом находится ключ с холодной и чистой водой, — громко произнес профессор за моей спиной. — Поспешим, иначе и сегодня до кордона не дойдем, а это плохо.
— Да, да, конечно, — покивал я. — Направо или налево?
— Налево…
Не ошибся! Как я это узнал?!
— А почему плохо? — Я спросил просто так, потому что уже знал ответ, но человеческое общение в том и состоит, чтобы говорить друг другу то, что другому и без того известно.
— К сожалению, кордон не всегда открыт, проход появляется только в определенные дни. Не успеем — придется ночевать рядом с ним, а этого делать не стоит.
— Почему? — Я шагал к роднику, привычно напрягая все органы чувств. Рядом не было никого, после тумана всегда какое-то время можно не опасаться местных хищников, а те, что приходят с туманом, еще не адаптировались, они обычно ищут безопасные места и там отдыхают, накапливают силы. Впрочем, всегда возможны исключения. — Чем плоха там ночевка?
— Туманы выходят из места, находящегося рядом с кордоном, там они еще более опасны, чем здесь…
«Конечно, — подумал я. — Все идет из лабиринта, он словно приоткрытая форточка в чужой мир, что-нибудь да пролезет…»
Точно крыша поехала!!!
Вслух сказал, ужасаясь своих неизвестно откуда появившихся мыслей, совсем другое:
— Тропинки никакой не вижу, может, вы вперед?
— Пожалуй, так будет лучше.
Профессор углубился в чащу. Хотя… какая это чаща, если просматривается в любую сторону? Деревья и кусты без листвы, травы нет, только какие-то мелкие клубочки серого мха под ногами. Сухие сучья при каждом шаге трещат, как пистолетный выстрел.
Хорошо, что идти всего метров сто. У меня к тому времени уже пот выступил. Мазь регенерирует кожу и мышечные ткани, а это процесс непростой. Не могу сказать, что болезненный, но каждый раз чувствую себя как-то не так. Трудно объяснить. Ощущение такое, словно находишься в парилке — все тело горит.
Посередине поляны находился небольшой ключ, вокруг него виднелись следы когтей птеродактилей на ноздреватой синей глине. Меня даже передернуло от отвращения. С этими летучими тварями уже был знаком. Ох и больно они клюют! Господи, как же мне захотелось домой! К Ирке. Или к Ваське. К родителям. Куда угодно, только подальше отсюда. Никогда мне еще не было так страшно, ни разу не был я так близок к смерти и раньше не ходил голым по лесу.
Чувства незабываемые. До этого как-то не задумывался над тем, что одежда дает ощущение защищенности, словно панцирь, а когда ее нет, то чувствуешь себя моллюском, вытащенным из раковины. А если еще половину кожи сожгла кислота и она воссоздана заново, то становится страшно, больно и очень одиноко…
Я стал умываться. Достал мыло, зубную щетку и, зачерпнув в горсть ледяной воды, прополоскал рот. На вкус вода оказалась неплохой, но хлорки в ней явно не хватало, четко ощущался привкус неизвестной мне органики. Пить эту воду можно, так подсказало мне чутье, даже полезно. Я сплюнул и выругался.
Что же это за гадость такая во мне появилась? Неужели с головой что-то произошло после всех этих нападений, когда едва живым остался? Правда, сейчас не до этого.
Я почистил зубы, машинально трогая свое лицо, оно горело все больше. Руки плохо слушались, ноги едва держали…
Внимательно осмотрел себя и сначала не понял, что со мной неправильно, не так, как было. Только присмотревшись лучше, сообразил. У меня пропали волосы со всего тела, их и раньше росло не так много, были почти незаметными, но оказалось, что при этом неплохо скрывали мои шрамы. Теперь белые кривые полоски выделялись на фоне более темной, а теперь еще и красной от прилившей к ней крови кожи. Неплохо эта тварь провела мне эпиляцию, жаль только, убрала волосы вместе с кожей, и это было больно.
Ежась от холода, тщательно омыл все тело, в том числе и интимные места, по совету профессора. Так и сказал: если хоть капля сока растения останется на теле, то она прожжет насквозь, и получится незаживающая дырка. Свищ — так это называют врачи.
После купания полез в рюкзак за сменной одеждой, потому что от куртки и брюк остались только изъеденные кислотой куски ткани, их пришлось бросить. Из всего набора одежды, что у меня имелся, когда отправлялся в путь, остался только грязный, издырявленный птеродактилями комбинезон, легкая камуфляжная куртка-ветровка, да на самом дне нашлись чистые трусы и носки.
Я с грустью посмотрел на все это и взялся задело — простирал, как мог, в холодной воде комбинезон. Выжал и скептически осмотрел. Большую часть грязи и крови удалось отскоблить, но ткань пошла довольно заметными пятнами и разводами, несмотря на то что пятна на камуфляже изначальны.
Вздохнул и стал одеваться. Пусть некрасиво, зато более-менее чисто, и уже можно носить, не морщась: все равно лучше, чем ходить голым.
Когда надевал, вздрагивал от неприятных ощущений: сырая холодная ткань не самое лучшее из того, что стоит носить в утреннем лесу.
Потом сел прямо на глину, натянул носки и высокие армейские ботинки, которые почти не пострадали от сока жуткого растения.
Поднял с земли армейский ремень с черным спецназовским ножом в ножнах и алюминиевой фляжкой, обтянутой камуфляжем, — единственное, что на мне осталось от прежнего комплекта одежды. Местами на желтой коже виднелись небольшие дырки, словно ее опрыскали серной кислотой, да и выглядел пояс так, словно его долго крутили в бетономешалке вместе с грязью.
Пришлось сполоснуть и его, иначе сок продолжал бы превращать его в труху, да и от неприятного запаха мертвечины следовало избавиться.
Сделав все это, я мрачно посмотрел на профессора, жадно пьющего из ключа.
Увидев, как он с причмокиванием глотает ледяную прозрачную влагу, мой организм тоже потребовал воды.
Пришлось возвращаться к ключу, много и жадно пить, а потом еще набрать запас во фляжку. И тут же захотелось есть. Я сел на глину, достал армейский паек и закусил галетами и сухой конской колбасой.
Профессор от еды отказался, сел на поваленное сухое дерево и терпеливо ждал, пока я буду готов к продолжению пути.
Я и сам понимал, что надо спешить, но мой организм требовал пищи для восполнения потерь, понесенных от встречи с жутким растением.
— Надеюсь, больше ничего со мной не случится? Никто на нас не нападет? Птички какие-нибудь, медведи, насекомые?
— Раз вопросы появились, значит, вы, юноша, уже можете продолжать путь, — хмуро улыбнулся Сергей Сергеевич. — Нападет ли на нас еще кто-то, мне, конечно, неизвестно, но знаю, что осталось всего пять часов до закрытия кордона. Если не желаете новых не очень приятных приключений, то придется бежать.
— А как далеко?
— Километров пять…
— Да их за час можно преодолеть!
— Ну-ну, — неопределенно хмыкнул профессор. — От деревни до кордона по прямой двадцать верст, а мы идем уже третий день. Такой расклад не кажется вам странным?
— Кажется…
— И правильно, здесь километры другие: что-то можно за час пройти, а иногда бывает — и недели не хватает. — Он встал и бодро зашагал в лес. — Вперед, юноша, вас по-прежнему ждут великие дела!
— Как можно пять километров идти неделю?
— Например, по кругу. Если леший захочет, то и год будешь бродить рядом с деревней, а в нее не попадешь.
— Но вы-то знаете, куда идти?
— Дороги здесь не знает никто, а направления постоянно меняются. Места тут странные, в них ничего нет определенного, есть такое модное слово — «геопатогенные», так вот это место как раз такое. Вроде и звезды те же, и солнце светит в небе, и север на месте, если знаешь, как его определять, а все равно придешь не туда, куда хочешь.
— А как вы находите путь?
— Сердцем. Там у меня имеется стрелка, которая всегда показывает туда, где находится в данный момент кордон.
— В данный момент?
— Опять начинаете повторять последнюю фразу? Я думал, что вы уже от этого излечились…
— И все-таки что вы имели в виду, когда говорили, что знаете, где находится кордон в данный момент? Он движется?
— Конечно, движется, как и все мы, только в другом ритме.
— Не понимаю…
Мне слова Сергея Сергеевича уже давно не казались шуткой, слишком многое потом их подтверждало. И если он говорит, что кордон движется, значит, так оно и есть. Но как?
— Все очень просто. — Профессор шел быстро, я едва успевал за ним. — Земля вращается, мы находимся на ней, следовательно, тоже вращаемся, а еще движемся по вытянутой орбите вокруг Солнца. Люди просто привыкли к тому, что все вокруг кажется неподвижным. Но наша планета не стоит на месте, мало того что она вращается вокруг своей оси и Солнца, она еще движется вместе с Солнечной системой — вращается вокруг центра галактики, которая крутится вокруг центра вселенной. Так что движения много.
— Какая разница, движемся мы или нет, если все окружающее двигается вместе с нами?
— Все это так, но только до той поры, пока мы не сталкиваемся с чем-то двигающимся по своей, отдельной траектории, тогда и возникают проблемы.
— И что же тут у нас движется? — Я завертел головой по сторонам. Сергей Сергеевич прокладывал путь через груду поваленных деревьев. — Может, этот дурацкий лес без единой зеленой ветки движется? Или черное озеро, убивающее любого, кто из него выпьет воды? Или ваш неуловимый Дрема?
— Кордон, например, движется по своей собственной траектории, независимой от движения Земли.
— Как это?
— Просто он принадлежит другой системе координат… — Профессор неожиданно остановился, он хоть и продолжал говорить, но слова его уже теряли смысл. Он словно по инерции рассказывал, но уже было понятно, что это его больше не интересует, что-то увидел или почувствовал. И этого стоило опасаться. — Не надо упоминать кое-кого всуе…
— Кого?
— Идет Дрема по дороге, уноси скорее ноги, тот, кто их не унесет, попадет ему в живот, — пробормотал Сергей Сергеевич. — Не зови лихо, само придет…
— Глупая какая-то скороговорка, и не звал я никого.
— Глупая, но очень верная. Где он?!
Раздался далекий вой — не вой, взвизг — не взвизг, что-то очень похожее на два этих звука, изданных вместе. Звучало как-то пугающе тоскливо, от этого крика внутри сначала что-то словно оборвалось, а потом противно похолодело.
— Теперь понятно. — Профессор резко свернул в сторону и побежал. — Если он идет оттуда, то нам в другую сторону. За мной, юноша, бегом! Может, удастся оторваться…
Я побежал за ним, пытаясь его догнать, но у меня ничего не получилось. Сергей Сергеевич мчался так, словно бежал на олимпийский рекорд. А визг-вой слышался где-то рядом. Похоже, существо, которое его издавало, бежало рядом, понемногу сокращая дистанцию между нами. Оставаться с чудищем наедине мне не хотелось, поэтому я поднажал из последних сил, задыхаясь и хватаясь за сразу заболевший правый бок.
А потом началась… какая-то чертовщина, другого слова не подберешь.
Высохший лес на глазах начал расцветать, на стволах деревьев появилась темная кора, по которой потекла желтая янтарная смола, и по ней длинной рыжей цепочкой потянулись муравьи. На ветках проросла ярко-зеленая молодая хвоя и закачались неизвестно откуда вылезшие коричневые, набитые семенами шишки.
Сухая земля под ногами покрылась свежей светло-зеленой травой, запахло лесными цветами, расцветающими то тут, то там. Скоро от их обилия уже рябило в глазах. Фиолетовые лепестки и соцветия, темно-синие, алые — каких только здесь не появилось, они настолько выглядели трогательно, казались такими беззащитными, что даже наступить на них нога не поднималась.
Кое-где из-под земли вылезли красные и коричневые шляпки грибов, воздух пополнился другими запахами сырого леса, между серых стволов замелькали прозрачными стайками мошки и комары, собираясь вокруг моей головы. Еще мгновение, и они меня стали кусать. Боль от укусов была реальной. Конечно, не так, как от шершней, но и комары кусают достаточно болезненно, а уж укус мошки, которая выдирает кусочки плоти, еще более неприятна.
Невероятно красивые бабочки запорхали вокруг цветов. Огромный лось пробился через зеленые густые кусты, покрытые острыми длинными шипами и в то же время бело-желтыми цветами, и остановился, недоуменно косясь на нас темным, почти черным зрачком.
— Черт! — выругался профессор. — Не успели! Теперь придется что-то придумывать. Даже не знаю, что делать, — опыта-то никакого! Слышал только от стариков. Что же это, а? Почему все против нас? Что такого имеется в вас, юноша, что весь лес поднялся?
В голосе его прозвучала усталая безнадежность. И это меня удивило. Я считал, что этого человека ничем нельзя устрашить, но вот сейчас и он чего-то испугался. Слова его мне показались странными. Я-то тут при чем? Он же меня ведет, а не я сам иду. Не сам же выбираю маршрут, да и ориентироваться в лесу не умею.
И еще уж слишком все загадочно. Впору подумать, что в этом лесу живут волшебники: только что вокруг нас находился высохший лес, и вдруг он возродился, расцвел, причем за короткие мгновения.
Такого просто не могло быть: либо он никогда не был сухим, либо сейчас перед нами не зелень. Но как не верить своим глазам, ушам, носу? А чему тогда? Ужели весь мир — иллюзия, а мы просто спим? Или все-таки сейчас к нам выйдет старичок-лесовичок, взмахнет волшебной палочкой и…
— Что это? — удивленно взглянул я на Сергея Сергеевича, но тот уже рванул с места, пока я разглядывал на моих глазах сотворенный лес, и его спина замелькала далеко впереди среди высоких сосен и кривых поникших осин, опускающих зеленые ветки почти до самой земли.
Я снова попытался его догнать, но у меня не получилось. Трава под ногами становилась все выше и мощнее, бег не получался, стебли оплетали ноги не хуже силков. Пришлось перейти на шаг, потом пришлось остановиться, впрочем, и профессор впереди едва брел, настороженно оглядываясь по сторонам.
Скоро он тоже остановился, и тогда я его догнал, двигаясь мелкими острожными шажками. Трава выросла выше, поднялась перед нами непробиваемой стеной, стебли ее стали жесткими и упругими и совершенно не сгибались под руками.
Сзади было то же самое. Вокруг нас колыхалась высокая трава, соприкасающаяся верхушками с ветками сосен, которые тоже подросли и теперь царапали высокими вершинами голубое, выцветшее от летнего жара небо с белыми хлопьями облаков. Около лица жужжала мошка, лезла в глаза, все так же болезненно кусая.
Никогда до этого не сталкивался с гнусом, так называют эту гадость на Севере, и лучше бы мое незнание осталось и дальше со мной.
Тонко и неприятно звенели огромные комары. Кусали они так, что после их укуса почти мгновенно надувалась огромная болезненная шишка, которую сразу хотелось расчесать. Но делать этого не следовало, потому что небольшая опухоль мгновенно превращалась в кровоточащую язву.
Комары истреблялись легко, да только на смену каждому убитому из остро пахнущих лебедой зарослей вылетал еще десяток.
— Не трогайте насекомых, бесполезно это и глупо, — махнул как-то безнадежно и устало Сергей Сергеевич. — К тому же вы этим сами себе делаете только хуже.
— Почему?
— Потому что все, что мы перед собой видим, на самом деле не существует, а в реальности мы сейчас стоит в сухом лесу перед каким-нибудь поваленным деревом, которое не дает нам пройти. При этом вы, юноша, суматошно машете руками в пустоте, словно отгоняете что-то вам мешающее, а я стою рядом и просто вздыхаю. Прекратите. Все равно мы уже никуда не уйдем, пока Дрема с нами не побеседует. Вот вы, юноша, говорили, что пять километров за час пройдем. Считайте, уже не получилось. Садитесь, отдыхайте…
Профессор сел прямо на землю, покрытую мелкой порослью травы.
Однажды я видел в ботаническом саду бамбук, который превращался за месяц в тонкое высокое дерево, экскурсовод рассказывал о том, что это лишь трава, которая очень быстро растет. Тогда, мальчишкой, я ему не поверил, а теперь сам убедился в том, что трава может расти быстро. И не только бамбук.
А еще некстати вспомнил один из видов казни, когда приговоренного привязывали к колышкам, вбитым в землю вьетнамских джунглей, и уходили, а уже через пару дней тело несчастного насквозь протыкал бамбук, стремящийся к небесам.
— А трава через нас не прорастет? Профессор пожал плечами.
— Повторяю, это лишь иллюзия, в которой происходит только то, что придумаем мы сами, ну и режиссер всего этого спектакля, конечно. Просто не думайте ни о чем, и все будет в порядке.
— Ясно. — Я сел рядом, старясь не думать о том, как сквозь меня прорастает трава. — А чего будем ждать?
— Не чего, а кого, — поправил меня Сергей Сергеевич. — Вы же не верите в нечисть. Ни в лешего, ни в домового, ни в кикимору, а вот сейчас Дрема придет и с собою уведет. Самый настоящий. Хуже всей прочей нечисти.
— Чем же?
— Неуязвимый он. С лешим и кикиморой можно справиться, если знать как. Домового можно прогнать, а вот это существо совсем другое, оно еще более древнее, чем все они, — возможно, даже родоначальник всего. Не знаю, раньше не встречал. Сейчас скороговорку вспомню.
— Что?!
— Дрема предложит кушать, но не будет слушать. А потом попросит сказку рассказать. Кто откажется, тот от жизни избавится.
— Какую-то ахинею несете…
— Не ахинея это, — вздохнул Сергей Сергеевич. — Когда я впервые пришел сюда сорок лет назад, это была самая популярная считалка среди местной детворы. Ее когда-то сочинила местная ведьма. Мудрая, надо сказать, была женщина, о людях заботилась, лечила, многим помогла выжить. Этот маленький стишок в простой, понятной детям форме рассказывает, как себя вести при встрече с Дремой. Теперь-то здесь никто не живет, туман давно всех выселил из этих мест, а когда-то было иначе, и эта приговорка имела важное значение для людей, здесь живущих.
— Вы всерьез считаете, что Дрема существует?
— Сам с этим существом ни разу не встречался, поэтому не знаю, как оно выглядит и что из себя представляет. Это будет мой первый опыт, как и ваш, вот сейчас сижу, вспоминаю, что там еще говорилось в считалке. Кажется, так: если сможешь удивить, то и дальше будешь жить. Это концовка. Вроде так… Вот ее и вспомнить никак не мог, а в ней, наверное, главный смысл…
— И что все это значит?
— Ну, как я понимаю, нам придется рассказывать сказки, то есть невероятные истории. Если сумеем придумать такую небылицу, которая неизвестна Дреме, то он нас отпустит.
— Вы в это верите? — недоуменно подняв брови, спросил я, точнее, они сами у меня задрались. Человек в возрасте, ученый, профессор — и вдруг выдает такую глупость. — Неужели правда считаете, что какого-то дикого зверя можно удивить рассказанной сказкой?
— Кто вам сказал, что придет дикий зверь? Дрема и есть Дрема, а что он такое, нам неизвестно. А вы верите в то, что сейчас находится вокруг нас? — Сергей Сергеевич поднял упавшую рядом с ним шишку и забросил ее в траву. — Кстати, уже созрела. Как быстро летит время, еще пару минут назад была весна, а уже прошло жаркое лето и начинается осень. Если немного подождать, то и зимы дождемся. Замерзнем, у меня теплых вещей с собой нет…
— Что?! Да как такое может быть?
Все вокруг выглядело обыкновенным летним днем, у меня даже мокрые после стирки штаны высохли от полуденной жары. Но уже появились желтые иголки, а на осине высохли листья. Если профессор прав, то действительно скоро наступит зима.
Если наступят холода, то нам точно не выжить. А мертвым все равно, что их убило — иллюзия или реальность. Да и что есть реальность? Мы все воспринимаем через призму чувств, их легко обмануть. Спросите об этом любого наркомана, он вам расскажет.
— Неужели замерзнем?
— Не должны, это я так неудачно пошутил. Все, что мы видим, пропадет через пару минут после того, как здесь появится Дрема. Все бы хорошо, да жаль, время идет: еще пару часов — и на кордон не успеем, уйдет он, а это может нас поставить в еще худшее положение.
— Разве может быть что-то хуже того, что уже с нами случилось? — спросил, но внутренне содрогнулся. Не хочу здесь оставаться. Нужно успеть. Все, что профессор говорит, всегда сбывается. Вот о Дреме рассказал, а я не поверил, и вот результат. — Неужели вы еще что-то ждете?
— Я давно жду беды, особенно после того, как на вас напали шершни. До этого слышал о них только рассказы. А уж когда напали предтечи птеродактилей, уже ничему не удивляюсь. А хуже может быть многое, с туманом какой только нечисти не приходит, кое с кем вы уже сталкивались, едва вас откачал. Тихо!!!
Я и так не двигался, а после этого тихого возгласа даже перестал дышать, холодным потом покрылся от неприятного предчувствия. И словно отвечая на это предостережение, все вокруг мгновенно изменилось.
Только что высился слегка желтеющий лес, стояла высокая высохшая трава, не дающая нам пройти, и вдруг не осталось ничего: только сухой ствол поваленной сосны впереди, пустая поляна за нашей спиной, а вот на ней чуть в стороне, не касаясь земли, висело нечто непонятное, ни на что не похожее.
Меня окатила волна зловония от гнилых грязных лохмотьев, прикрывавших угловатое худое тело с острыми, торчащими ребрами. Приглядевшись, я понял, что это не одежда, а лохмотья кожи, свисающие с боков, с плеч и груди, прикрывающие у существа то место, где находятся половые органы.
Бросался в глаза небольшой рот, находящийся на чем-то напоминающем лошадиный череп. Губы были тонкими, синими, над ними торчали две большие ноздри, похожие на дырки в желто-коричневой коже. Выше глаза, темные, страшные своей глубиной, желтый зрачок закрывался как у кошки — вертикально.
Существо усмехнулось, показывая длинные желтые заостренные зубы, и от него пахнуло смрадом тления.
Самое, пожалуй, непонятное было то, что существо висело в воздухе, не касаясь земли. Типичное привидение, только не человека, а непонятно чего. И от него шел очень тяжелый запах, от которого и отравиться можно с непривычки.
Я взглянул на профессора, который смотрел на чудовище, изумленно открыв глаза, прикрывая их рукой от косых лучей солнца.
Но тут существо запищало тонким визгливым голоском, причем так требовательно, громко и совершенно непонятно, что я вздрогнул от неожиданности и отпрыгнул в сторону:
— Мы спешим, — ответил профессор, словно понял, что произнесло существо. А может, и действительно что-то означает этот визг? Впрочем, я сомневаюсь в этом. Даже если смысл и есть, то разговаривать с этим чудищем по-человечески было бесполезно. Пусть человек может повторить как попугай отдельные фрагменты речи, но животное-то никак не может научиться разговаривать как люди. — У нас мало времени. Опоздаем, время уйдет, потом не догоним. Идем на кордон, а ты, наверное, знаешь, как туда трудно попасть.
Чудовище что-то пропищало ему в ответ, широко раскрыв рот и вновь показывая острые желтые зубы.
— Пропусти нас, пожалуйста. — Сергей Сергеевич, продолжал убеждать существо, чтобы оно нас отпустило. — Мы отблагодарим.
— А вы действительно понимаете его язык? — все-таки не выдержав, спросил я. — И что эта ужасная тварь нам сейчас говорит?
— Откуда мне знать язык Дремы, если я встречаю его в первый раз? — укоризненно покачал головой профессор. — А говорю сейчас, потому что часто неважно, что говорится, важна интонация. С собаками так люди разговаривают, с лошадьми, коровами, свиньями, да мало ли с кем. Думаете, домашние животные знают человеческий язык?
— Собаки и кошки знают, да, наверно, и другие, хоть несколько слов да понимают.
— А говорится гораздо больше, и скот успокаивается. По интонациям звери понимают, что им никто ничего плохого делать не собирается. Надеюсь, Дрема тоже поймет, что мы не желаем ему зла.
Я понемногу начал привыкать к ужасному зловонию, как и к тому, что это невероятно мерзкое существо находится рядом, но продолжал вертеть головой по сторонам, все еще надеясь убежать. Еще я пытался понять, как оно движется без ног, но только хорошо приглядевшись, заметил, что они все-таки у него есть.
Под кожистыми складками прятались длинные тонкие ноги, обтянутые серой кожей. Чем-то они походили на ноги страуса, так же заканчивались небольшими копытцами и были почти незаметны, потому что сливались с серой высохшей травой.
Смущали лохмотья кожи, висящие по всему телу. Что-то в этом чудище было не так — неправильно. Да и запах был чрезмерно омерзительным. Не таким он должен быть у хищного существа, он же так всю дичь распугает.
Чудовище снова взвыло и подбежало на пару шагов поближе. Его движение было плавным и в то же время очень быстрым. Впечатляла скорость: от такого зверя точно не убежишь и без иллюзий, которые он создает.
— Почему ты нас не отпускаешь? — Профессор стоял прямо, говорил уверенно и спокойно. — Чего тебе нужно?
Дрема завыл долго и как-то обреченно, вздымая вверх тонкие лапки, заканчивающиеся острыми коготками.
— Вы понимаете, что он говорит? — тихо спросил я. — Как-то уж очень уверенно себя ведете…
— Не мешайте, — поморщился профессор. — Дрема — природный телепат, он может проецировать любые образы в наш мозг, только что видели. Сейчас он пытается мне что-то рассказать, а я не понимаю. Может, вам удастся разобраться? Встаньте рядом со мной и смотрите ему прямо в глаза.
— Не хочется. — Я передернул плечами. Смотреть на это существо мне точно не хотелось и уж тем более близко подходить. — Неприятно очень!
— Не бойтесь, если бы он хотел нас погубить, то не показался бы. А раз мы его видим, то ему что-то от нас нужно. Да подойдите же! Вы, надеюсь, понимаете, что мы отсюда не уйдем, пока это существо нас не отпустит?
Сергей Сергеевич говорил тихо, осторожно, не отводя глаз от Дремы.
Я подошел ближе и с неохотой посмотрел в темные глубокие глаза с желтым вертикальным зрачком. Господи, зачем я это сделал?!
Меня потянуло куда-то в сторону, и я, наверно, упал бы, если бы не поддержала твердая рука профессора. И тут все окружающее пропало, я словно ослеп. Все исчезло. Передо мной распахнулась не просто темнота, а самая настоящая ночь.
Звезды висели над моей головой в темной пустоте, складываясь в незнакомый рисунок, показались над горизонтом две ярко-желтые луны и тут же скрылись за облаками. Поднялся легкий ветерок, несущий запахи аммиака и тления, пряной незнакомой травы и еще чего-то сложного, что невозможно описать.
Я полез выше по скале, не ожидая ничего хорошего от того, что происходило внизу. Здесь даже днем было невероятно опасно находиться, что уж говорить про ночь, когда выходят самые страшные хищники. И словно в подтверждение, раздался далекий визг-вой, этот был мне известен, слышал недавно. Дрема. Этого стоит опасаться больше всего. Это самое настоящее чудище, и оно разумно или почти разумно.
Точнее не могу сказать, в последнее время перестал понимать разницу. Как-то так получается, что разумны все существа или почти все, если не считать самых примитивных, еще не имеющих центрального мозга. Вопрос один: кто более разумен? Я не считаю человечество умнее других видов только за то, что оно создало свою цивилизацию. Повидав другие миры, пришел к выводу, что иные создали нечто гораздо более успешное и великое.
Мы изменили свой мир, создав своего рода резервацию для самих себя, тем самым лишив себя возможности для дальнейшего развития, а все потому, что уничтожили всех опасных для нас существ, а значит, и генетический материал, без которого невозможно совершенствование.
В других обитаемых мирах все происходило иначе: там существа, обладающие разумом, никого не уничтожали, потому что находились на гораздо более высокой стадии развития, чем мы. Зачем кого-то убивать, если это существо можно просто отогнать одной мыслью?
Дрема как раз одно из таких существ, он обладает способностью проектировать любые образы, в том числе и страшные, отпугивая любые существа. А когда охотится, то точно так же приманивает к себе самую лакомую живую плоть.
Сейчас он охотится не на меня, иначе я бы слышал и видел уже нечто неимоверно для себя притягательное — вероятнее всего, человеческую самку со всеми признаками полового созревания и готовую к спариванию. Это всегда срабатывает. С любым видом. С нами тоже. Все животные глупеют и теряют осторожность, когда приходит пора любви.
— Юноша, да очнитесь же вы наконец! — услышал я чей-то голос рядом и с трудом оторвался от желтых вертикальных зрачков Дремы. — Что с вами происходит?
Я посмотрел на профессора и пожал плечами:
— По-моему, заснул. Снился, кстати, довольно интересный сон про Дрему. Оказывается, это существо почти разумно…
— Но разве не об этом я вам говорил не так давно?
— Да, да. — Я вытер вспотевший лоб. — Наверно, мне после ваших слов и сон такой приснился.
— Какой?
— Про Дрему.
— И что в нем вы видели?
— Не помню. — Я снова потер лоб. — Ничего в памяти не осталось.
— Жаль…
— Может, позже вспомню. А почему его Дремой называют? На мой взгляд, это нечто такое, что ко сну не имеет никакого отношения.
— Это оттого, что это существо умеет создавать иллюзию, — хмуро ответил Сергей Сергеевич. — Человеку кажется, что он спит и видит сон, да только он может продолжаться так долго, что спящий умрет от голода и жажды. Вы же видели, как зеленый лес возник перед нами, а трава преградила путь. Мы можем пробыть в этом месте так долго, что умрем от жажды и даже этого не заметим, потому что будем блуждать в созданных нами же иллюзиях.
Я задумался. Мы как-то привыкли к тому, что инопланетяне — ужасные монстры, которые желают захватить нашу планету, а людей либо желают съесть, либо заставить добывать из наших недр ценные для себя минералы.
А потом наши славные вооруженные силы разбивают их на орбите и Земле, враг повержен, все счастливы и любят друг друга под приятную бодрую музыку.
А как воевать вот с таким монстром?
Выскакивают из кустов спецназовцы и начинают друг в друга стрелять, думая, что перед ними враги, и будут убивать друг друга. Налетят самолеты и начнут подбивать другие летательные машины, думая, что перед ними корабли пришельцев. А когда все поймут, что победить такое существо невозможно, то пойдут сдаваться на милость победителю, тут и выяснится, что жуткому инопланетному монстру ничего не нужно.
— Тогда нам бежать нужно!
— А каким образом? — Сергей Сергеевич вздохнул. — Я уже пробовал, пока вы в беспамятстве находились.
— Что вы сделали?
— Да вот что! — Профессор сделал десяток шагов в сторону. И тут прямо перед ним появился огромный тигр, который негромко зарычал, прижимаясь к земле и готовясь к прыжку, его огромные когти впились в землю, сухие ветки, ломаемые грузным телом, затрещали, словно выстрелы. — Видите? Я хоть и понимаю, что это иллюзия, а с места сдвинуться не могу.
Меня так испугало появление грозного хищника, что я тут же рванулся в другую сторону. Наверно, сработала генетическая память.
Дрема грозно взвыл, меня отбросило на метр назад, зубы заныли, особенно леченые, с пломбой. Убежать у меня не получилось, ноги оплели тонкие корешки, вылезшие из земли, я споткнулся и едва не упал, в последний момент ухватившись за ствол высохшей березки.
Профессор оглянулся на меня и грустно покачал головой:
— Убежать не получится, поэтому лучше не пытайтесь. Дрема — существо непредсказуемое. Если нас не отпустит, то неизвестно, что с нами станет. С ним встречались многие, да немногие выжили, так что стойте спокойно, я вам просто показал, как он нас контролирует.
— Послушайте, Сергей Сергеевич. Моя задача простая: дойти до кордона и взять то, что там находится, а потом хоть трава не расти. Нравится вам здесь жить — живите, хочется помогать разной несуществующей нечисти — ради бога, только меня ни во что подобное не втягивайте. Я домой хочу! Страшно здесь очень. Вы как-нибудь с этим существом сейчас сами разберитесь, и пойдем дальше. Ладно? А то пахнет от него очень неприятно.
— Вы что, всерьез думаете, что я с ними просто так забавляюсь или вас решил развлечь? — Профессор как-то странно посмотрел на меня. — Вы, может, думаете, все, что до этого с вами происходило, было нереально? Вы считаете это постановкой, приключенческим фильмом?
— Возникает иногда такое ощущение. Или фильм, или кошмар! Разве такое возможно? Вот это больное чучело перед нами. Зловонное, ужасное!!! — Я замолчал, потому что прямо перед моим лицом на дереве показалась кобра с угрожающе раскрытым капюшоном, так они делают всегда, чтобы казаться больше и страшнее, а вот когда у них не получается напугать, то нападают. — Мерзость!
Кобра закачалась передо мной, готовясь к прыжку. Профессор поднял руку, собираясь схватить змею за шею, но я знал, что он не успеет. Да и как можно поймать иллюзию? А вот в том, что эта змея может меня убить, нисколько не сомневался. Самовнушение действует не хуже любого яда. Читал. Знаю. Все мои слова о том, что это бред, встали колом в горле.
Сергей Сергеевич недовольно покачал головой:
— Вы аккуратнее говорите, юноша. Слова-то подбирайте. Точно не знаю, но, кажется, он каким-то образом определяет опасность, исходящую от нас. Когда мы говорим что-то, он читает наши мысли.
— Да что же это такое?! Откуда он?
— Не знаю. — Профессор вздохнул. — Знаю только, что не с Земли, откуда-то из других миров.
Все это время Дрема неподвижно висел перед нами, источая жуткую вонь, его вертикальные зрачки перемещались с профессора на меня и обратно. Убедившись, что мы закончили переговариваться, он снова завыл тонко, пронзительно и очень противно.
— Да, да… — Я с ужасом посмотрел на кобру. — Буду аккуратен. Хороший Дрема, умный, добрый…
— Так что вы только что говорили?
— Я сейчас, когда ему в глаза смотрел, снова видел сны дурацкие, которые точно к реальности никакого отношения не имеют. Я там в них могу из одного мира в другой переходить по своему желанию, словно все, что вы мне говорили, правда, и зовут меня все…
— Постойте, юноша. — Сергей Сергеевич озабоченно нахмурился. — Да убери ты свою змею!!! Не мешайте, я, кажется, сейчас все пойму.
На мое удивление, кобра перестала шипеть и пропала. Вздохнул с облегчением и вытер холодный пот. Сердце стучало, как экспресс на стыках рельс. Мне было страшно, пришлось бороться с собой, успокаивать как-то. Я понял: иллюзии могут убивать. И еще… раз не я придумал этот театр и эту пьесу, то, значит, следует играть ту роль, что предназначена, иначе…
Впрочем, об этом сейчас ни в коем случае не стоило думать, так можно и смерть себе наколдовать, тем более что тигр остался, он так и лежал в паре метров от нас, чутко прядая ушами. От него исходил тяжелый звериный запах.
— Вы сейчас очень интересную фразу сказали, в ней есть ключевое слово.
— Я много фраз сказал, и, по-моему, каждая из них интересна…
— Погодите. — Профессор переводил свой задумчивый взгляд с меня на Дрему и обратно. — Вы сказали: «больное чучело»?
— Да, так оно и есть. Нормальное здоровое существо не может иметь такого запаха, да и выглядит ваш Дрема истощенным и усталым. Явно с ним что-то произошло. Если бы я верил хоть на грош в то, что вы говорите, то сказал бы — его покусало что-то из тумана. В моих снах он был другим — упитанным, сильным, кожа лоснилась…
— Что?! — Сергей Сергеевич сморщился, словно только что съел дольку лимона. — Да остановитесь вы, дайте сообразить! Итак, если верить вашим снам, то он был другим, а потом с ним что-то произошло.
— Это же сон, профессор.
— Да помолчите же вы, юноша! Я нас спасаю. Был здоровым, стал больным. А что делают больные животные? Правильно, ищут того, кто им может помочь. Известны случаи, когда на заимки к лесникам волки приходили со страшными ранами, и люди их выхаживали. Олени и лоси — это вообще обычное дело, они людям доверяют, бывает, даже детенышей приводят, чтобы им помогли. Если представить, что это правда…
Сергей Сергеевич остановился и полез в свою рюкзак, вытащил оттуда свою чудодейственную мазь и направился к Дреме, по дороге осторожно обойдя сидящего тигра. Зверь забеспокоился, перевернулся на живот и снова припал к земле, готовясь к прыжку. Не знаю, как профессор, но я испугался, когда эта кошка заворочалась, а еще больше, когда ветер донес до меня тяжелый звериный запах густой шерсти. Точно, во мне проснулась генетическая память. Ноги сразу стали ватными, а окружающее поплыло перед глазами.
Господи, что же со мной происходит? Такого не бывает! Надо открыть глаза и проснуться. Я ущипнул себя за плечо и яростно потер его, чтобы избавиться от острой боли.
— Надеюсь, я прав. Если этому существу известно о некоторых моих делах…
— Вы что, всякой нечисти здесь помогаете лечиться? — спросил недоуменно я. У меня по-прежнему не проходило ощущение, что происходящее нереально.
— Бывает, помогаю, когда могу. — Профессор как-то странно на меня покосился, и я понял: он действительно помогает всей этой нечисти, что здесь водится, и не хочет, чтобы об этом знали. — Попробуем, мазь у меня хорошая, многокомпонентная, можно сказать, адаптированная к существам с различным генетическим кодом.
Дрема взвыл и качнулся вперед, когда Сергей Сергеевич аккуратно стал наносить тонким слоем мазь по всему его телу, особенно стараясь намазать свисающие клочья кожи.
Зловоние ударило мне в нос, запах этот ни с чем нельзя сравнить, он был чужероден и ужасен. Тигр негромко зарычал и сделал пару широких шагов вперед.
Сергей Сергеевич даже не посмотрел на зверя, застывшего почти у его ног, словно того и не существовало. Впрочем, наверно, так оно и было. Это я ничего не мог с собой поделать, мне он казался ужасно реальным, не хуже кобры, которая снова появилась ниоткуда и поползла по стволу дерева ко мне. Дреме, похоже, не нравилось лечение, и он снова хотел нас убить. Впрочем, я его понимал, мне еще помнилось ощущение горящего огня на коже после профессорской мази.
Все происходящее еще больше стало напоминать нечто нереальное. Так не бывает. Это сон, бред, галлюцинация.
— Почему вам тигр, а мне кобра? — пробормотал я, больше для того, чтобы хоть как-то отвлечься.
— Вероятно, вы больше боитесь змей, а я тигров, один раз уже встречался с такой ласковой кошечкой, едва выжил, с тех пор панически их боюсь.
— Понятно.
Дрема неожиданно взвыл и рванулся от нас в сторону.
Я посмотрел на ствол дерева — змея исчезла, потом перевел взгляд на профессора — тот был задумчив и сосредоточен. Тигр тоже на глазах стал уменьшаться, через пару мгновений превратился в маленького ласкового котенка, который облизал маленьким розовым язычком сапоги у Сергея Сергеевича, а потом и совсем исчез.
Внутри что-то противно сжималось и разжималось, желудок бунтовал, сердце кололо. Страх никуда не ушел, он все еще прятался в моих внутренностях. Но мне определенно стало легче, тем более что и Дрема окончательно исчез, только еще едва слышался вдалеке его пронзительный вой.