ГЛАВА 3
Горы оказались высокими, с каждой минутой дорога становилась все хуже, теперь мы карабкались по скалам вверх. На гладком камне каждый шаг давался нелегко, скатиться было просто, а вот выжить после этого удалось бы вряд ли: валунов внизу валялось предостаточно. Увидев гранитные скалы, я понял: именно отсюда неизвестные мне строители брали камень для своих нужд — больше просто негде.
Они не только выстроили здание, но и сделали мебель, двери и окна из этого материала, что говорило о великом мастерстве и знании. Думаю, перестройка структуры камня производилась на уровне атомов или на уровне энергии, если верить Насте. В любом случае нашему миру до такого уровня науки двигаться не одно столетие.
Огромных камней, преграждавших нам дорогу, становилось все больше, а конца пути не было видно. Над головой светилось пустое ярко-серое, как натянутая простыня, небо. Профессор легко лавировал между огромных глыб гранита, непостижимым для меня образом находя дорогу среди валунов.
А потом гора закончилась, и мы выбрались на вершину, точнее, на небольшое плато перед нею. Дальше и выше поднимались огромные скалистые стены, настолько крутые и гладкие, что подняться на них без альпинистского снаряжения было невозможно. Мы остановились на широком ровном уступе, под которым внизу, метрах в ста, виднелась площадка, где из огромных камней был выложен самый настоящий лабиринт, напоминающий Стоунхендж в Англии, для его изготовления тоже использовались огромные каменные глыбы весом в несколько тонн.
Было совершенно непонятно, как неизвестным строителям удалось поднять их на вершину огромной горы, да еще поставить рядом, создавая стены десятиметровой, а местами и гораздо большей высоты. Возникало ощущение, что здесь играл великан, строя из камешков нечто только ему понятное. Построил и ушел, как только наскучило.
Никто другой сделать этого бы просто не смог. Здесь не имелось земли, по насыпи которой можно втащить камни. Сюда невозможно доставить кран, к тому же если бы он и оказался здесь, то все равно непонятно, как спускать глыбы вниз на сотню метров. И самое главное, а где их взять?!
Вокруг, насколько видели мои глаза, в скалах не было ни одного следа разработок, говорящих о происхождении камней.
Наверно, можно было использовать для переноски камней вертолет, но опустить их друг на друга в определенном порядке не получилось бы из-за восходящих потоков: геликоптер, вероятнее всего, уже через пару мгновений зацепил бы винтом за скалу и рухнул вниз.
В общем, создать такой лабиринт невозможно на нашем уровне технологии, как невозможен дом, в котором я провел ночь, лежа на мягком теплом ровном камне, по уровню комфорта превосходящем любую кровать пятизвездочной гостиницы.
То, что находилось под нами, было создано цивилизацией, находящейся явно на более высоком уровне, профессор прав: в нашем понимании они — боги.
Сергей Сергеевич откашлялся и негромко произнес, глядя вниз:
— В центре лабиринта имеется тот предмет, за которым, юноша, вы сюда шли, так написано в папирусе.
Я посмотрел вниз, но ничего не увидел. Несмотря на то что лабиринт был открыт сверху, разглядеть в нем что-либо оказалось невозможно, так как внутри клубилась белесая пелена, поднимаясь местами выше огромных камней. Иногда в просветах было видно гладкую каменистую поверхность, и больше ничего.
— Вниз спуститесь и пойдете дальше один, больше я вам не помощник.
— Почему?
— Потому что в лабиринт можно заходить только по одному.
— А это не опасно? — Я показал на пелену. — Возможно, там кто-то прячется, как в тумане…
— Звери здесь не водятся, им не выжить, еды нет. — Сергей Сергеевич вздохнул. — Я и Настя уже побывали там, и ничего с нами не случилось, так что и для вас это относительно безопасно. В качестве напутствия могу сказать только одно: если почувствуете, что не сможете идти дальше, то возвращайтесь.
— А что я могу почувствовать?
— Страх, удушье, не знаю — каждому свое…
— Именно так было написано на воротах Бухенвальда…
— Такая же надпись существует на воротах ада. Можете считать, что он находится перед вами.
— А я в ад не стремлюсь.
— Тогда считайте это раем. — Сергей Сергеевич вздохнул. — Не сомневайтесь, вы вернетесь, и, вероятнее всего, ничего с вами не случится, хотя какие-то неприятные ощущения, без сомнения, испытаете.
— Рай?
— Ох, до чего же бестолковый у нас герой! — Настя взяла меня за отвороты комбинезона, притянула к себе и чмокнула в щеку, легко и мягко, словно мазнула, а у меня от этого чуть сердце не выпрыгнуло. Только сейчас заметил, что у нее губки алые, и это не помада, а что-то другое, ощущение такое же, как от живых губ, а не от слоя штукатурки. — Кто-то найдет свой персональный ад, а кто-то рай. Но лучше рассчитывать на худшее. Да и рай не лучшее место во вселенной, вспомни кичи. Понял?
— Понял. — Я повернулся к Сергею Сергеевичу, он с нескрываемым удовольствием наблюдал за нами, по-моему, даже хихикнул про себя. — Можно мне не идти?
— Поверьте, юноша, смертельно опасного для вас ничего нет. Не стоит отказываться, иначе все ваши предыдущие мучения окажутся напрасными. Разве вам самому не хочется узнать наконец-то, для чего вы сюда прибыли? Искомый предмет там, внизу.
— Не знаю, что-то засомневался, надо ли туда идти. — Я вздохнул, вглядываясь в лабиринт. Камни уже не казались просто камнями, а выглядели зловеще, словно огромные клыки, так и ждущие, когда им кто-то попадется на зубок. — А как он выглядит?
— Если бы хоть кто-то его описал, мы бы знали. — Сергей Сергеевич грустно усмехнулся. — Он оставлен здесь двенадцать тысяч лет тому назад. В египетском папирусе написано: вещь значительная, мощная, обладает своей энергией и норовом. Артефакт сам определяет того, кому будет служить, а кому нет. Нечто вроде живого компьютера…
— Не компьютер это, — проговорила Настя, глядя вниз. — Мне известно, что артефакт не машина и не живое существо. Разум у него есть, но небольшой, сравнимый с разумом кошки, такой же непредсказуемый и капризный.
— Недаром кошка была священным животным тех твоих предков, что пришли к нам, — пробормотал профессор. — А мне ты ничего об этом не говорила…
— О чем тут говорить? Это же не кошка.
— А что же?
— Просто камень с дыркой, по крайней мере, так выглядит, — усмехнулась Настя. — Больше ничего не скажу.
Сергей Сергеевич рассмеялся звонко и весело, в ответ что-то отозвалось в лабиринте, но это было не эхо, а нечто страшное — долгий длинный вой, от которого кровь застывала в венах. Мое сердце остановилось на мгновение, а потом больно заколотилось о ребра. Мгновенно вспотели ладони, и я их незаметно вытер о комбинезон.
— Вы же сказали, что зверей здесь нет?
— Это впервые. — Профессор побледнел. — Раньше такого никогда не слышал.
— Так что это?
— Вероятнее всего — охранник. — Девушка отвернулась в сторону, пряча от нас с профессором лицо. — Тот, кто убивает. Мы так думаем. Но можем ошибаться…
— Об охране в папирусе этом ни слова не сказано. — Сергей Сергеевич недоуменно посмотрел на меня, потом перевел взгляд на дочь. — Почему ты считаешь, что это может быть охранник?
— Это само собой разумеющееся. — Настя вздохнула. — Если бы ты оставлял что-то ценное на долгое время, неужели бы не позаботился об охране?
— Может, просто отпугивающая сирена?
— Вряд ли. Когда мои предки уходили из нашего мира, с ними было несколько опасных созданий, сфинкс например. Были и другие, не менее страшные. Мог ли кто-то из них остаться в лабиринте, нам неизвестно. Как неведомо и то, могли он там выжить после стольких лет.
— Ничего не понимаю. Может быть, вы мне что-нибудь объясните?
— Никто и ничего не может тебе объяснить. — Девушка посмотрела на меня, в глазах ее пряталась неведомая мне тоска. — Мы не знаем о сегодняшнем лабиринте, он изменился после закрытия, и что находится теперь внизу, неизвестно никому.
— Хищные звери там могут быть?
— Я не думаю, что кто-то там есть, — сказал профессор. — Любому существу нужно чем-то питаться, а лабиринт закрыт уже больше двенадцати тысяч лет. Даже если кто там и был, то давно умер, так что беспокоиться смысла нет. К тому же и я, и Настя уже не раз бывали там и никого не видели.
— А кто там кричал?
— Может, и никто. Поймите, юноша, лабиринт — очень странное место. Настя уже вам сказала, что это мостик между мирами, поэтому тот вой, что мы слышали, мог доноситься из какого-нибудь соседнего мира. Но это совсем не говорит о том, что какое-то существо находится там. Вероятнее всего, спуститесь, упретесь во что-нибудь и вернетесь обратно. Прислушайтесь. Больше уже никто не кричит…
Я прислушался. Действительно, стояла тишина, причем какая-то долгая, тягучая, в которой был слышен даже скрип мелких камушков под нашими ногами.
— Ну, раз ничего не рассказываете, то, пожалуй, пойду. — Решение это мне далось непросто, но, с другой стороны, профессор правильно заметил, что если не пойду в лабиринт, то все мои мучения окажутся напрасными. — Если почувствую, что дальше идти не хочется, то быстро вернусь к вам, и на этом моя задача будет выполнена. Так?
— Так, да не так. Сегодня не получится — завтра снова пойдем.
Я прислушался к себе: желания особого спускаться не было, но и просто стоять среди скал и смотреть вниз на каменный лабиринт вряд ли стоило.
— Так вы идете, юноша, или нет?
— Иду. — Я посмотрел на Настю, она стояла чуть в стороне и смотрела на меня каким-то странным тяжелым взглядом. Любви в нем точно не было, даже расположения — только тягостное недоумение. Заметив, что я на нее смотрю, чуть улыбнулась, одними краешками губ.
— Давай быстрее. Обещаю, после этого накормлю тебя вкусной едой, точно понравится…
— Хорошо. — Я повернулся и зашагал вниз по узкой, едва видной тропинке, довольно крутой, цепляясь за скалы и камни, чтобы не скатиться вниз. Голый камень не очень хорошая опора для моих ботинок военного образца. — Поесть я люблю, правда, не вашу инопланетную бурду. Мяса бы сейчас жареного, да с хорошим гарниром…
— Мы животных не едим…
— Ну и глупо! Мир делится не тех, кто ест и кого едят…
Мне никто не ответил. Я оглянулся, но увидел только огромные серые гранитные глыбы. Пришлось спускаться вниз в полной тишине, в которой слышалось лишь мое пыхтенье и шорох скатывающихся из-под ног камушков.
Вокруг высились голые мрачные скалы, а над головой висело матовое светящееся небо. А я — маленький человечек в рваном грязном камуфляже — спускался вниз к лабиринту, созданному неведомым великаном из огромных обтесанных камней.
Вход в него мне открылся в самом низу, это оказалась арка из огромных камней наверху, проход оказался довольно широким, метра четыре. Надписи не было, а я ожидал увидеть написанное кровью вроде: «Оставь надежду, всяк сюда входящий».
Итак… направо или налево?
Я оглянулся и посмотрел вверх, но никого не увидел — ни профессора, ни его дочери. Камни стояли вокруг, вздымаясь к белому небу, сверху их прикрывали другие обтесанные глыбы — сходство со Стоунхенджем несомненное, только этот лабиринт устроен явно намного сложнее.
То, что неизвестные строители возвели в Англии, представляло собой три круга глыб с алтарем или чем-то подобным в центре. Первоначально считалось, что его создали кельты, потом друиды, только позже, когда сделали углеродный анализ, выяснили, что Стоунхендж выстроен еще до появления и тех, и других.
А здесь кругов десять, может, и больше, все не рассмотришь, мешала пелена, похожая на туман, которая клубилась на уровне моего пояса, иногда поднимаясь вверх и полностью закрывая обзор.
Она оказалась совершенно непроницаемой для взгляда, Даже сидя на корточках, невозможно было разглядеть каменный пол. Запаха эта непроницаемая завеса не имела, но что-то здесь все-таки неприятное было, потому что я ощущал, как по всему телу бегали мурашки, а короткие волосы на коже поднялись дыбом.
Постояв немного, сделал маленький острожный шаг вперед под каменную арку, и меня словно ударило чем-то изнутри, стало страшно, хотя вокруг ничего не изменилось. Та же пелена, ни звука, ни движения воздуха… только холодно, страшно и очень противно…
Я вздохнул, сделал еще один шаг, потом второй, третий, и со мной ничего не произошло. Только сердце застучало так, будто никак не могло вырваться из грудной клетки, да страх липким потом стал выползать наружу через поры кожи.
Сделал еще шаг и задумался. Вправо или влево? Проходы во внутренний круг есть с обеих сторон. По логике все равно. Я повернул направо, хотя мои ноги не захотели идти туда.
Назло ими самому себе сделал еще пару шагов в ту сторону и оглох.
Такое ощущение, словно поднимался в самолете, там так же закладывает уши. Почти. Только ни разу в самолете на меня не наваливалась тягучая злобная головная боль. В глазах от нее почернело. Мир сузился до размеров небольшого, ограниченного пространства.
Сначала задрожали крупной дрожью руки, затем ноги. Я, преодолевая себя, сделал еще один шаг. Не знаю почему. Назло всем, особенно ногам, которые будто набили ватой.
В ответ согнуло так, что я упал и не смог встать, как ни пытался. Такое ощущение, что земля притянула меня к себе с огромной силой, словно магнит. Сразу стало холодно, пелена приняла меня как заблудшего сына со всей своей промозглостью и холодом.
Я решил, что на первый раз хватит. Пора возвращаться. Умирать мне не хотелось.
Попытался развернуться, чтобы ползти обратно, но это оказалось непросто. Руки ослабели настолько, что не могли удержать отяжелевшее тело на весу и постоянно подламывались. Упираясь и едва приподнимая ослабевшие ноги от камня, по сантиметру пополз обратно.
Никогда до этого не пробовал ползти ногами вперед при неимоверной силе тяжести. Оказалось чрезвычайно неудобно — носки упираются, да и силы такое движение требует немалой.
При этом я не испытывал ужаса, хотя и понимал: если не выберусь отсюда, то обязательно погибну. Перед моими глазами белесая пелена становилась кроваво-красной: по-видимому, лопались капилляры в глазах от высокого внутреннего давления. Но страха почему-то не было…
Может быть, потому что голова по-прежнему болела жуткой болью? Мир постепенно менял свой серо-черный цвет гранита на кровавый.
Заболело сердце, отдаваясь режущей немощью, ему приходилось качать изрядно потяжелевшую кровь по всему телу, загоняя в сузившиеся капилляры.
Если не выберусь отсюда в ближайшие минут пять, то меня просто раздавит или порвутся мои кровеносные сосуды. А может, остановится сердце, не выдержав огромного напряжения, или просто взорвется мозг от чрезмерного давления. Инсульт. Инфаркт. Все вместе и сразу.
Я задергался сильнее, во мне проснулся страх, сначала обычный, но по мере усиления боли постепенно превратившийся в неконтролируемый ужас. Мой организм не хотел умирать по вине глупого хозяина и пытался взять управление на себя.
Сработали какие-то потаенные инстинкты. Я не стал возражать, да и не мог, потому что уже ничего не понимал. Мой мозг был переполнен страхом и болью.
Каким-то невероятным образом тело само по себе развернулось боком и покатилось обратно. Этот способ для него оказался легче и проще и, главное, быстрее. Уже за пару секунд мне удалось докатиться до того места, где вошел в лабиринт.
Здесь остановился и просто полежал, приходя в себя и пытаясь сообразить, что же только что произошло в абсолютно безопасном месте, по словам профессора.
Логика подсказывала, что все дело в гравитации, вероятнее всего, она резко повысилась, а я к этому оказался не готов. Точно зона Стругацких. Там тоже были отдельные мес та, где гравитация вдруг резко увеличивалась. Гравитационные линзы — так это там называлось. А искали их сталкеры смешно, кидая гайки с привязанными к ним ленточками: если рванет вниз, то впереди аномалия.
Можно сказать, мне повезло, что здесь гравитация увеличивается постепенно.
Когда голова перестала кружиться, а ноги и руки перестали дрожать, я поднялся и пошел к выходу.
Мне вдруг очень захотелось убраться как можно дальше отсюда, от этого лабиринта. Что-то подгоняло меня изнутри, но шел я тяжело, спотыкаясь, потому что все еще плохо видел камни сквозь кровавую пелену. Дыхание никак не хотело успокаиваться, внутри росла слабость, которая в любой момент могла меня бросить на колени, сердце нервно и болезненно билось, так и не сумев прийти в обычное состояние.
Через пару шагов вдруг понял, что насквозь пропитался холодным потом, от которого даже кожа зачесалась.
Хотелось залезть в горячую ванну, выпить какую-нибудь разрекламированную таблетку от головной боли, чтобы исчезла чернота в глазах, и полежать на чем-нибудь мягком.
Я сделал еще пару шагов и остановился, заметив странный блеск в углу у входного камня. Не знаю почему, но после того, что я испытал, видеть стал лучше, хотя и в кроваво-красном свете.
Когда вгляделся, то сразу понял, что находится передо мной, и настроение еще больше испортилось. В углу лежали черепа… не один, не два — больше десятка, сложенные аккуратно в небольшую кучку. Вероятно, они находись там для того, чтобы все знали, чем заканчиваются такие походы.
Других костей здесь не было. Люди умерли где-то в глубине лабиринта, а сюда принесли только черепа, вероятнее всего, чтобы другим неповадно стало.
Я вздохнул и вышел из-под арки, смертельно уставший и опустошенный, у меня не оставалось ни сил, ни радости, ни страха. А прошло-то всего, наверное, пять минут с того момента, как легкой скользящей походкой я вошел внутрь.
Подъем вверх по тропинке занял у меня много времени — спускаться легче, чем подниматься, тут еще слабые ноги скользили по голому камню, в голове плескалась боль, а в глазах стояло красное марево. Если бы не желание убраться как можно дальше от лабиринта, никогда бы не поднялся, упал где-нибудь посередине.
Добравшись до площадки, где стояли профессор с Настей, я посмотрел на них с печалью и тоской, упал на землю, затем закрыл глаза, чтобы спокойно умереть.
— Далеко прошел? — полюбопытствовал профессор, похоже, для него было привычным зрелище, когда человек умирает на его глазах.
Я подождал, пока хриплое дыхание перестанет рваться из груди, и только потом ответил, точнее, простонал:
— Метров пять от арки.
— А направо или налево?
— Направо.
— Я же говорила тебе, что путь вправо закрыт, там когда-то находилась планета, которая погибла в результате катаклизма, — проговорила Настя, глядя на меня, лежащего на холодном камне, с таким же ледяным равнодушием. — Стоило ему сказать, чтобы он туда не ходил.
— А вдруг это уже не так? В лабиринте постоянно что-то изменяется, а проверить можно только методом тыка.
— Можно тыкать не мной в следующий раз, а кем-нибудь другим? — спросил я, кривясь от боли. — Больно очень…
— Чтобы получить артефакт, следует пройти в глубь лабиринта. Ты сам решал, куда направиться. Разве не так?
— И поэтому едва не распростился с жизнью.
Настя наклонилась надо мной и горестно охнула, словно до этого не видела, как мне плохо.
— Папа, посмотри, что с ним?
— Отсюда вижу. — Профессор и шага не сделал ко мне, даже не оглянулся. Он по-прежнему наблюдал за лабиринтом. — у него капилляры полопались в глазах. Можешь взглянуть на его вены, они огромные и синие, это последствие высокой гравитации. Я такое на себе тоже испытал, когда свернул направо…
— Но ему плохо…
— Конечно. Думаю, голова раскалывается от боли, слабость во всем теле, и сердце ноет. Надо возвращаться к дому, сегодня он уже никуда не сможет идти.
— Он не сможет двигаться…
— А мы не сможем его тащить, он для нас слишком тяжелый. Поэтому если ему по-прежнему хочется жить, то пойдет сам.
— Ты слишком суров к нему.
— Не слишком. Когда я попал в лабиринт в первый раз, то мне некому было помочь, до лечебной грязи полз часов восемь, а может, и сутки, сознание терял каждые пару минут. Не стоит меня обвинять в бесчувственности. Григ моложе и выносливее, чем я был тогда, так что дойдет, а мы ему поможем…
Сергей Сергеевич подошел ко мне, рывком приподнял и положил мою руку себе на плечо.
— Пойдемте, юноша. Умереть вы уже не умрете, а двигаться все равно придется, чтобы жить.
Я посмотрел на него и понял, что большего мне действительно никто предложить не сможет. Девушке меня не унести, профессору тоже. Слишком крутой нам предстоит спуск. Значит, надо собрать свою волю в кулак и подняться. Я попробовал и понял: десяток шагов пройти смогу, повиснув на чьем-нибудь плече.
И мы пошли. Не знаю, сколько часов шли назад, мозг периодически отключался от боли. Сознание я не терял, просто все окружающее куда-то уплывало.
Профессор менялся с Настей, девушка тоже тащила меня, и силы у нее было не меньше, чем у меня. Инопланетянка — что тут скажешь!
Иногда на меня находило какое-то просветление, и тогда я пытался идти сам, но, пройдя метров двадцать, без сил опускался на землю. В общем, брели долго, тяжело и муторно. Большая часть пути у меня совершенно выветрилась из памяти, осталось только ощущение жуткой боли и смертельной усталости.
А потом я обнаружил себя уже сидящего в яме с лечебной грязью, рядом, в соседней яме, сидел профессор, а Настя что-то говорила ему из дальней ямы.
Отсутствовал в этом мире, наверно, не меньше получаса. Головная боль уже почти ушла, ее растворила в себе мутная грязь и унесла, сил добавлялось с каждым поднявшимся снизу пузырьком.
Я прислушался.
— Тебе не кажется, что водить сюда людей из своего мира не совсем правильно. — Это сказала Настя. — Ты же видишь, к чему это приводит?
— Правильно, неправильно — все неважно, — ответил Сергей Сергеевич. — Большинство ребят просто отказываются идти после первого же препятствия, и я тогда их отвожу назад. Тех, кто может идти дальше, веду так, чтобы не возникало больших проблем. К сожалению, маршрут становится другим каждый раз из-за туманов, они всегда приносят с собой что-то новое. Думаю, лет через тридцать здесь будет совсем другая флора и фауна, чужеродная и опасная для всего земного. Лабиринт следует починить, иначе все мы погибнем.
— И все равно нельзя сюда водить неподготовленных людей.
— До кордона дошел только Григ, всем остальным так не повезло.
— Я знаю, ты делаешь все, чтобы они выжили, но разговор не об этом. А стоит ли их вообще сюда вести? Эти люди даже не понимают, куда идут и зачем…
— Это их выбор. — Профессор вздохнул. — Никогда не задумывалась над тем, что никто не может заставить другого выбрать не свою дорогу? Эти парни идут на кордон за деньги, которые им платят, но существует нечто иное помимо того, что заставляет решиться на это.
— Объявление в интернете, — пробормотал я, думая, что меня никто не услышит. — И желание немного заработать.
— Это только так кажется, — ответил бодро мне профессор, как-то расслышав мои слова сквозь плеск воды. — Способов заработка существует миллионы, но каждый из живущих на земле людей выбирает свой. Если бы внутри вас, юноша, не жила склонность к авантюре, вы никогда бы не решились на то, чтобы поехать неизвестно куда и непонятно зачем. Поверьте, в этот путь отправляется только тот, кто к нему готов.
— Думаю, если бы парни знали, какие неприятности их ждут в пути, то большая часть отказалась бы сразу, — произнесла Настя. — Разве не так, Григ?
Ответить не успел. За меня высказался профессор:
— А разве ты стала бы рождаться, если бы знала, что тебя ждет в будущей жизни?
— Не понимаю, что ты этим хочешь сказать…
— Только то, что трудности у любого человека начинаются с рождения. Приходится учиться всему, и каждый навык дается очень непросто. Сначала учишься ползать, затем ходить. Потом выживать, болея разными болезнями, а чем дольше живешь, тем больше трудностей появляется перед тобой. В этом смысл. Жить трудно, но каждый выбирает для себя свои трудности. Одни копают себе уютную норку и сидят там до конца жизни, изредка выскакивая за едой, другие бродят по миру, подвергая себя всевозможным опасностям в надежде что-то найти. К какому типу ты относишь себя?
— К тем, кто копает норку, — не задумываясь ответила девушка. — Другого мне не надо.
— И именно поэтому ты здесь — в месте, где смыкаются гранями разные миры? Где даже находиться опасно?
— Да, поэтому, — очень серьезно ответила Настя и тут же рассмеялась, настолько абсурдным ей показался собственный ответ.
А я задумался. Действительно, поехать сюда или не поехать, решал сам. Догадывался ли, что будут неприятности? Несомненно. Знал, деньги просто так не зарабатываются, а все равно поехал…
Потому что мне хотелось оказаться как можно дальше от Москвы: от Ирки, от той жизни, в которой никак не находил себя. Правильно кто-то сказал: только неудачники открывают новые страны, остальным хорошо у себя дома.
Да, здесь мне плохо, больно, иногда противно и одиноко, но здесь я чувствую, что живу. Так что если выбирать нору или дорогу, выбираю трудный путь, как бы это глупо ни звучало…
Правда, и в нору тоже хочется, особенно после того, как дорога наскучит и утомит, а то и просто отлежаться после очередной полученной раны.
— Я тоже предпочитаю норку, уютную и тихую, — пробормотал я. — Но там скучно, поэтому иногда хочется погулять по лугу. А гулять лучше всего, далеко не уходя от своего убежища, чтобы успеть прибежать обратно, когда какой-нибудь оголодавший хищник решил тобой пообедать.
— Вот видишь, и Григ предпочитает норку, — торжествующе воскликнула девушка, выбираясь из ямы. — А ты его толкаешь в лабиринт, который пройти никто не может!
— Он за этим сюда пришел, заключил договор, что добудет артефакт.
— А чьи черепа лежат у арки? — спросил я. — Этих мертвецов тоже вы привели?
— Какие черепа?
— Горка у входа — десять или пятнадцать, чистенькие, хорошо просушенные.
— Боюсь, не понимаю, о чем вы говорите, юноша. — Профессор выбрался из воды. — Кроме вас и меня сюда еще никто не дошел, конечно, если не считать того бедолаги, которого утащила с тобой кичи.
Я полез наверх. Чувствовал себя неплохо, сил добавилось, боль ушла, и очень хотелось есть. Сергей Сергеевич оделся и внимательно посмотрел на девушку.
— Эти мертвецы случайно не из твоего мира?
— Не знаю, — пожала плечами девушка, быстро надевая комбинезон, и в этот раз мне ничего не удалось рассмотреть, настолько стремительными были ее движения. — Когда ходила в последний раз в лабиринт с этой стороны, у входа ничего не было.
— Ты мне не говорила о новых попытках. Выходит, они все-таки были?
— Я не могла. — Девушка отвернулась. — После окончания учебы меня включили в группу, которая ищет новые способы проникновения в лабиринт. Так что теперь это моя работа, и она секретная.
— Ты записываешь все, что происходит здесь? — Профессор спросил спокойно, хотя видно, что это далось ему нелегко. Я немного недоуменно посмотрел на него. Что-то здесь происходило. Девушка, которая так мне нравится, определенно шпионка. Записывает все, что здесь происходит, и передает чужой разведке. Казачок-то засланный…
Обидно, что теперь после ее донесений и в чужом мире ко мне будут относиться как к идиоту. А кто я еще?
Вздохнул и стал одеваться. Комбинезон густо посыпан каменной пылью. В лабиринте, похоже, не подметали, местный дворник только кости собирает да черепа от неудачных соискателей артефакта складывает в кучки…
— Пишу только то, что относится к лабиринту, — ответила девушка. — Проникновение Грига в него я уже описала, его возвращение тоже.
— Понятно. — Сергей Сергеевич чуть улыбнулся. — Нравится работа?
— Главное достоинство ее в том, что она дает мне возможность видеться с тобой, когда хочу.
— Кто-то придет сюда из вашего мира?
— Ты же знаешь, на кордон моя раса может попасть только одним путем — через лабиринт. — Девушка вздохнула. — Это я могу ходить иначе, и то потому, что твоя дочь. Кстати, с меня сняли копию генетического кода, попытаются в будущем вырастить кого-нибудь обладающего такими же возможностями.
— Скоро ждать гостей?
— Лет двадцать требуется для того, чтобы создать нового человека, убедиться, что все сделано правильно. И вы, и мы еще не очень хорошо понимаем, как устроено наше тело.
Конечно, нам известно больше вас, но и наши знания не идеальны, в них немало лакун.
К тому же даже после того, как этот человек появится, не факт, что ему удастся попасть на кордон. Сам говорил: лабиринт оценивает людей по непонятному нам принципу, а проход в пещере самостоятельная часть…
— Да, это так. — Профессор зашагал к дому. — Пошли в дом, есть хочется.
Мы с Настей посмотрели друг на друга, потом девушка неожиданно подошла ко мне и чмокнула в щеку.
— Это за то, что остался в живых, я переживала за тебя.
— А ты сама давно ходила в лабиринт?
— Хожу в него каждый год с тех пор, как мне исполнилось двенадцать. Если тебе интересно, то я, в отличие от тебя, ни разу не ходила направо, всегда поворачиваю налево.
— И как?
— Там нет воздуха…
— Как это?
— Не знаю. Я после лабиринта обычно мало что помню. Вдруг становится нечем дышать, потом впадаешь в панику, рвешься куда-то, бьешься о камни, потом ползешь обратно. И всегда страшно…
— И ты все равно идешь?!
— Да, хоть и очень боюсь. — Настя зябко повела плечами. — Но я не одна такая, с нашей стороны у входа в лабиринт навалено больше тысячи черепов, их тоже туда кто-то принес.
— Откуда же так много?
— В лабиринте одно время потерялось немало людей, и не только их… — Девушка посмотрела на меня и смущенно улыбнулась. — Мне трудно тебе объяснить. В общем, раньше лабиринт позволял многим существам передвигаться от одной планеты к другой. Так все было не один десяток тысяч лет, пока не случилась война. Тогда в результате чьих-то действий — возможно, Осириса — порталы оказались закрыты для всех, причем в это время многие из разумных существ находились там.
Точно известно, что часть армии захватчиков оказалась заперта внутри. Так что черепа могут принадлежать не только нашему виду, но и другим.
Я покивал. Шли мы медленно, не торопясь, профессор давно исчез из вида. Мне было хорошо, Насте, надеюсь, тоже…
— А зачем вам нужен артефакт?
— Он сделан в единственном экземпляре, и материалом для него явился камень, оставшийся от прежней вселенной. Существует предположение, что именно он когда-то дал возможность выстроить лабиринт. Наши ученые надеются, что если он окажется у нас, то мы сможем починить то, что было разрушено во время войны.
— Что?! — Я даже замотал головой от невероятности того, что было сказано. — Если даже до нас и была другая вселенная, то она исчезла в Большом взрыве, никаких камней после нее не могло остаться.
— А кто сказал, что был взрыв?
— В моем мире ученые выяснили, что все галактики разлетаются из одной точки и с огромной скоростью, и сделали логический вывод, что сначала все находилось в одной точке, а только потом разлетелось в разные стороны, а это значит, что произошел взрыв…
— А наши ученые считают, что все было по-другому. Не взрыв, а выброс энергии из соседней вселенной убил прежнюю жизнь и создал новую. Но совсем несущественно, кто как думает, важно то, что от прежней вселенной остался небольшой карман, закрытый особой энергией, который пережил гибель прошлого мира. Нам точно известно, что нужный нам всем предмет взят оттуда и отнесен для каких-то непонятных целей в лабиринт. Его там оставили древние существа, подобные богам.
— Ясно… — Мне было ничего не понятно, но я не стал спорить. Очень не хотелось, чтобы Настя снова назвала меня тупицей. Пусть будет карман от прежней вселенной. Мы уже почти дошли до дома. — Значит, и вы верите в богов?
— Почему бы нет? Мы не всесильны. Пока. Нам жаль, что именно из-за нас пострадал лабиринт, поэтому постоянно пытаемся все исправить, но пока не получается. Последняя экспедиция вошла внутрь в боевых скафандрах, в них можно находиться в центре звезды, и даже не вспотеешь. Пропали все.
— Да… — Мы вошли в дом. — Объясни тогда, почему вы с отцом считаете, что я смогу пройти дальше, чем вы?
— Так считает мой отец, а не я. Он прочитал в одном из папирусов, которые ему достались, что на такое способен только человек с Земли, — вот он сюда всех и тащит.
— Понятно. — Мы зашли в кухню. Я сел на каменный мягкий куб, а девушка пошла к синтезатору, нажав несколько символов, достала оттуда массивный сосуд, из него выложила на тарелку нечто желтое, ароматно пахнущее и поставила передо мной. Мне понравилось: еда чем-то напоминала жареное мясо с картошкой, поэтому я ел с огромным удовольствием, используя вместо ложки загнутую каменную пластинку. — Значит, шансы пройти у кого-то все-таки есть.
— Есть, но очень небольшие. — Настя тоже положила себе этой странной еды и села напротив. — Наши ученые уверены, что до центра лабиринта, а значит, и до артефакта первыми доберемся мы…
— Если честно, — пожал плечами я, — мне абсолютно все равно, кому достанется артефакт, я здесь только из-за денег.
— Неужели?
— Если не считать неприятного стечения разных обстоятельств, то именно так.
— Как однажды сказал отец, выбор мы делаем сами и всегда не тот.
— Возможно. — Настроение у меня испортилось, я доел то, что она мне положила, и взялся за сосуд с соком или тем, что его здесь заменяло. — Скажи, а что такое лабиринт? У нас существует нечто похожее на него, вероятнее всего, построенное твоими предками, и никто не знает, для чего это сделано.
— Если коротко, то лабиринт — это система звездных мостиков, по которым можно пройти всю вселенную и оказаться на ее окраине, они перекинуты между планетами непонятно кем и бесконечно давно. Думаю, на вашей планете Осирис и Гор создали нечто подобное, наверное, хотели вернуться через него, но без артефакта у них ничего не могло получиться…
— Почему?
— Объяснить сложно, да я и сама не очень хорошо все понимаю. Грубо говоря, есть артефакт — есть лабиринт звездных путей, нет артефакта — нет лабиринта.
— Но он же сейчас находится как раз в лабиринте, почему тогда все не работает?
— Не знаю, наши ученые считают, что он должен находиться в определенном месте, тогда все будет работать. Кто-то из предателей, видимо, сдвинул его, и все сломалось. Поэтому артефакт нужно передать нашим ученым, чтобы они нашли нужную точку, — и все будут счастливы.
— Не хочется мне снова идти в этот лабиринт.
— Не хочешь — не ходи, ты никому ничего не должен. Мы и без помощи вашей отсталой планеты сможем все восстановить.
Дверь открылась, и в комнату вошел Сергей Сергеевич: он принял душ, если судить по мокрым волосам, и гладко выбрился.
Девушка, взглянув на отца, продолжила:
— То, что находится в центре лабиринта, принадлежит нам, вам этот предмет бесполезен, вы все равно не знаете, что с ним делать.
— Я считаю, что мы имеем такое же право, как и вы, на то, что находится в лабиринте. — Профессор с мягкой улыбкой взглянул на дочь. — В конце концов, мы вышли из одного мира и принадлежим к одному виду.
— Но вы примитивны и отстали в своем развитии от нас на десятки тысячелетий.
Я начал есть, не вслушиваясь в этот бессмысленный спор: убежден, он длится не один год. Увидев то, что достал профессор из синтезатора, решил, что и мне такое подойдет. Встал и взял такой же сосуд из куба. Оказалась серо-зеленая жидкость, очень вкусная, чем-то походила на рыбу в кисло-сладком соусе.
Единственное, что мне мешало наслаждаться пищей, так это спор, который вела дочь с отцом.
— Давайте я вас примирю, — наконец не выдержав, предложил я. — И поставлю точку в вашем безнадежном споре.
Они разом посмотрели на меня как на сумасшедшего, но мне на это было плевать: сейчас я был там, на промозглых, грязных весенних улицах, в кривобоком кафе с грустным названием «Ласточка», и ел кисло-сладкое мясо. А Ирка сидела напротив меня и что-то щебетала о своей работе. А после ужина мы собирались заняться любовью, потому что моя девушка, выпив, всегда хотела этого.
— Скажи, что думаешь, а мы послушаем, — кивнула девушка. — Очень интересно, что об этом думает не очень сообразительный представитель слаборазвитой цивилизации.
— Настя! — Профессор с укоризной посмотрел на дочь, потом перевел взгляд на меня. — Действительно, интересно узнать, сумеете ли вы, юноша, сказать нечто такое, что нам неизвестно.
— Пожалуйста. — Я пожал плечами, присосался к трубочке, надеясь, что вкус тоски и прошлого поможет мне лучше сформулировать свою мысль. — Ответ прост: артефакт получит тот, кто сумеет до него добраться. И очень велика вероятность, что это не удастся никому…
— Мм… да, — фыркнула девушка. — Очень мудро. Как же мы сами до этого не додумались?! Но сейчас мы говорим не о том, кто доберется, а у кого больше прав.
— У нас есть поговорка… — Я снова глотнул серо-зеленое желе, определенно мне оно нравилось. — Бодливой корове бог рогов не дает.
— И что? — Девушка посмотрела на меня как на клинического идиота. — Разве это имеет какой-то смысл?
— А я понял, — кивнул профессор. — И думаю, юноша прав.
— В чем?
— Артефакт получит тот, кто будет к нему технически, морально и умственно готов. Право состоит только в этом.
— Да неужели? — Голос девушки стал язвительным. — Но тогда у вас нет ни единого шанса. Вы даже до ближайшей планеты еще не добрались, долетели только до своего спутника, а преподносите это как огромный шаг вперед.
— Вот-вот… — глубокомысленно покивал я. — Поэтому и горячиться нечего. Мало ли кого сюда приведет профессор, если не готовы, то нам ничего и не достанется…
— А мы пройдем дальше. — Девушка со снисходительной улыбкой взглянула на нас и величественно продолжила: — Наверно, ты прав, Григ. Артефакт получит тот, кто к нему готов. Спорить действительно не о чем. Мы проведем исследования, соберем все, что нам известно, и когда-нибудь разрешим эту задачу. А на вашем примитивном уровне ее не решить никогда! Пусть мой отец приведет сюда все население вашей планеты, никто не сможет пройти дальше арки.
— Посмотрим, что будет, — спокойно согласился профессор. — Действительно, что толку спорить о том, кому это достанется, когда достаточно просто подождать?
На этом они успокоились и стали есть. Я съел половину цилиндра и вдруг понял, что больше не хочу. Никогда такого за собой раньше не замечал, чтобы отказывался от еды, но все когда-нибудь бывает в первый раз. И дело даже не в том, что наелся. Как раз этого и не было. Просто вдруг почувствовал себя смертельно уставшим…
Господи, как же мне все это надоело!
Я встал, поблагодарил и пошел к двери.
— Ты куда? — Голос Насти тревожно зазвенел. — Если обиделся на меня, то прости, всегда горячусь, когда спорю, потом жалею. Я не хотела тебя обидеть…
— Извини, дело не в тебе, просто вдруг почувствовал, что если сейчас не лягу, то засну прямо здесь. Устал я сегодня. Очень…
Дверь открылась передо мной, я прошел по коридору и подошел к двери той комнаты, в которой ночевал прошлую ночь. Знак запомнил, нечто вроде двух перевернутых рыб или пустого глаза. Дверь послушно отодвинулась, я из последних сил дошел до мягкого камня и рухнул на него.
Дальше ничего не помню, мне даже не пришлось тушить свет, сам потух. Или все-таки потушил? Не помню…
Снились мне плохие сны, тяжелые. Я снова находился в лабиринте. Меня прижало к земле и основательно расплющило так, что от моего тела осталось только мокрое место. Боли не было, только ужас рвался изнутри, разрывая сердце и грудную клетку. Ощущения незабываемые. Не думал, что, когда твои кости превращаются в кашу, испытываешь столько невероятной боли…
Я проснулся в холодном поту от собственного крика и подумал о том, что в этом походе за моей спиной постоянно маячила леди в белом саване с косой и голодной костлявой улыбкой. Зачем мне такое счастье? Такое задание и миллиона рублей не стоит.
Тут не война, а умереть легко — отправишься на тот свет так быстро, что даже не заметишь. Если бы не профессор с его мазью и лечебными грязями, давно бы уже беседовал с Богом.
Не хочу больше. У меня внутри все трясется от ужаса, и не только из-за кошмаров, но и от ожидания нового ужаса.
Тут мое сердце вздрогнуло, остановилось на мгновение и снова настороженно забилось.
Мне показалось, что дверь в мою комнату открылась, мелькнул на мгновение рассеянный свет из коридора, и снова закрылась, оставив непроницаемую темноту.
Но кому я здесь нужен? Врагам? Так их у меня нет. Есть только природа и непонятные для меня явления. Я умру не от рук недругов, а от собственной глупости, просто не успев понять, что необходимо сделать для того, чтобы выжить.
Думаю, моим предкам было так же страшно, как мне. На них тоже охотились страшные создания: саблезубые тигры, пещерные медведи, неандертальцы… или это мы на них охотились?
И все-таки кто это мог быть? Дверь не могла сама открыться. Мне показалось, что я увидел светлый очень знакомый силуэт. Жаль, окна не пропускают свет.
Я почувствовал, как рядом со мной кто-то лег на мягкий камень.
Мне сразу стало ясно, кто это, и не только по тихому незаметному дыханию и силуэту, который едва успел разглядеть: узнал по легкому нежному запаху и по тому, как забилось сердце, еще не веря себе.
— Я же тебе никогда не нравился, — прошептал в темноту. — Пришла сказать какую-нибудь гадость?
— Хорошо, что не спишь, — послышался мягкий шепот в ответ. — Не знала, как привлечь твое внимание и не испугать тебя. Ты такой ранимый…
Ранимый? Такого обо мне еще никто не говорил. То, что у меня кожа слоновья, которую мелкой дробью не пробьешь, слышал, а такого никогда.
— Ты же говорила, что я глупец…
— Я и сейчас не отказываюсь от этих слов. Сам подумай: ты сейчас ведешь себя, как умный?
Тут задумался и понял, что Настя права — я действительно тупица. Рядом со мной в постели лежит желанная девушка, от которой сладко сжимается сердце, а я вместо того, чтобы прижать ее к себе, занимаюсь выяснением отношений.
Глупо, но все равно спросил:
— Ты не пожалеешь… потом?
— Конечно, пожалею, и не раз. Если честно, уже жалею. Так что, будем разговаривать или все-таки поцелуешь меня?
Я положил руку на ее тело и понял, что она обнажена. Как и я.
— Но если пожалеешь, то стоит ли?
— Нет, ты точно кретин. — Она повернулась и поцеловала меня. — Разве можно у женщины спрашивать такое?
— Не знаю, — вздохнул я, борясь с нежностью, которая рвала мое сердце. — Раньше никогда не спрашивал. Такое у меня впервые. Сам себя дураком чувствую. Но это оттого, что боюсь причинить боль, пусть нечаянную…
— Ты не думай, тебе это не идет. — Настя снова поцеловала меня, да так, что я сразу задохнулся и перестал говорить. Не мог. Дыхание перехватило. — Сейчас я делаю ту же глупость, что сотворила моя мать с отцом. Но она об этом никогда не жалела, думаю, и я не пожалею.
И она снова поцеловала меня, на этот раз очень нежно, едва касаясь краешков губ. Так меня еще никто и никогда не целовал. Сердце испуганно ухнуло, потом радостно забилось, мои руки прижали ее к себе, губы уткнулись в губы.
А дальше ничего не помню…
Конечно, я любил женщин, так что удивить меня трудно. Точнее, я думал, что это так. А оказалось, что до этого момента я даже не догадывался, на что способен.
Меня предали. Мои руки, губы действовали самостоятельно. Мое сознание ничем и никем не управляло. Все происходило само собой и без моего участия. Я оказался сторонним наблюдателем, которого поглотила жаркая волна новых, ранее никогда не испытанных ощущений, они стирали мою память, словно влажная тряпка снимает мел со школьной доски, оставляя за собой лишь белесые разводы.
Оказывается, раньше я не жил, а только готовился к этому моменту…
Господи, как же это было прекрасно!
Никогда до этого мою грудь не рвали такие нежные чувства, и их нельзя было усмирить, наоборот, чем больше гладил и целовал ее тело, тем больше прибавлялось во мне желания.
У меня сохло во рту, бешено билось сердце и дрожали руки.
Какое же у нее тело?! А губы?! А руки — мягкие, нежные?!
Дальше запомнилось только то, что был ненасытен. Мне было мало, словно наелся патентованного средства для лечения импотенции, — столько оказалось внутри меня неиссякаемой нежности.
Несколько раз за ночь у меня возникало ощущение, что умер и больше никогда не оживу, но позже неведомыми путями возвращался в этот мир, и все начиналось сначала.
Это была та самая ночь любви, о какой можно прочитать только в книгах, и то многое покажется выдумкой. А на самом деле то, что происходило, невозможно описать… просто не хватает слов. А те, что приходят в голову, кажутся пустыми и ничего не выражающими.
Когда я в очередной раз провалился в беспамятство, оставшись без сил, Настя ушла. Сказать честно, даже не заметил, когда это произошло, потому что беспамятство перешло в глубокий сон, в котором мне ничего не снилось, просто во всем теле росла непонятная легкость и звенящая пустота, по-своему очень приятная.
Утром, если это было утро, времени здесь по-прежнему не существовало, я принял душ, который лился прямо из каменного потолка, причем вода падала на меня как раз той температуры, что хотелось.
Мелкие колючие струйки постепенно ушли с потолка и начали бить со всех сторон, даже из-под ног, вырываясь из невидимых форсунок, и это было приятно моему измученному телу. Мне сделали великолепный массаж, а я сначала стоял, закрыв глаза, потом осел на пол, наслаждаясь.
Конечно, это не шло ни в какое сравнение с тем, что было ночью, но, пожалуй, одно без другого просто не существовало бы.
А потом в какой-то момент я очнулся и куда-то заторопился, хотя спешить было некуда — наверно, просто тело устало от всех этих невероятных чувств, и захотелось чего-то очень обыкновенного.
Я натянул на себя грязный камуфляж, в котором ползал в лабиринте, и вышел в коридор. Там по-прежнему царил полумрак, свет исходил только от белых символов, впечатанных в камень. Мне захотелось пожелать Насте доброго утра, но, когда представил, чем все это может закончиться, сразу передумал.
И дело даже не в физическом состоянии, с этим как раз все было прекрасно — тело после сна, душа и массажа чувствовало себя великолепно. Думаю, мне просто требовалось время на то, чтобы пережить все, что со мной случилось этой ночью.
Как страх. Как ужас, который испытал в лабиринте.
Не знал раньше, что любовь, как и многие другие сильные чувства, нужно испытывать постепенно, шаг за шагом, минутой за минутой, глоток за глотком…
Я сидел на кухне на сером каменном кубе и пил что-то из сосуда, не разбирая вкуса. Меня мучила дикая жажда, а внутри что-то подрагивало, как мышцы после длительного физического напряжения.
Такое было однажды, когда я пробежал на городском соревновании восемьсот метров кроссовой дистанции за свою школу. Наш физрук предложил мне сделать это, чтобы не получить «двойку» за четверть, потому что фанатом спорта я никогда не был, старался отлынивать от любых физических занятий, предпочитая гонять мяч во дворе. Наверно, именно благодаря дворовому футболу здоровье у меня имелось.
Начал тогда очень неплохо, бежал первым и с той скоростью, к которой привык. Откуда мне было знать, что на этой дистанции стоит поберечь силы до финиша?
Я же бежал ее в первый и в последний раз!
Многие из этого забега сошли с дистанции, пытаясь меня догнать, не готовые к такому темпу. Многие из них являлись титулованными спортсменами, но им никто не сказал, что я — новичок, который ничего не понимает в кроссе.
В итоге пришел третьим, в конце дистанции меня все-таки сумели обогнать два паренька, их потом обоих после финиша тошнило в кустах.
Последние сто метров исчезли из моей памяти, время вдруг остановилось, воздух стал густым, как желе, в котором я пытался передвигать ноги. Меня качало из стороны в сторону, все вокруг смазывалось, как при быстрой съемке, а в ушах слышалось только чье-то надсадное дыхание, вероятнее всего, мое собственное.
Болельщики на последней сотне метров до финиша что-то бурно кричали, пытаясь подбодрить бегунов, но я видел только отрытые рты, из которых не вылетало ни звука, в Ушах набатом стучало сердце, а хриплое дыхание рвало перепонки. Пот из меня уже не тек, испарялся сразу, настолько горячим стало мое тело. Наверное, если бы пришлось бежать чуть больше, я бы взорвался, как котел в котельной, в который забыли закачать воду.
Самое неприятное началось, когда пересек финишную прямую и кое-как добрался до какой-то скамейки. Там с моих ног сорвали кроссовые туфли с тонкими металлическими штырьками, вделанными в подошву (они у нас были одни на всех и требовались другому бегуну), а я же просто сидел и мычал, ничего не понимая в том, что происходило вокруг.
Только часа через два я начал осознавать, что сижу босиком один в пустом парке. Рядом со мной на скамейке лежит пара потертых кед и пустая пластиковая бутылка с минеральной водой, которую, видимо, выхлебал, сам того не заметив.
Соревнование давно закончилось, все ушли, а никому не нужный и всеми забытый герой продолжал таращиться в пустоту.
Мне хотелось пить, но попросить об этом было некого, а встать я не мог, потому что мышцы на ногах превратились в твердый камень.
Я долго разминал икры непослушными руками, втыкая в них негнущиеся пальцы, и только через час смог подняться огромным волевым усилием.
Вода нашлась у выхода — обычная лужа на асфальте, оставшаяся после вчерашнего дождя. Я опустился на колени и пил, наслаждаясь каждым глотком, отгоняя поднявшуюся с асфальта муть и грязь, и только напившись, наконец сообразил, что мне нужно домой. Добрался кое-как к вечеру, и то благодаря тому, что меня подвез знакомый на своей машине, он случайно остановился у парка.
Позже выяснилось: мне удалось занять пятое место по городу, а это было совсем неплохо. Несмотря на приличный результат, больше никогда не участвовал ни в одном соревновании, помня ту жуткую муку, близость к смерти и одиночество умирающего, которого бросили в парке.
Так вот, после этой ночи у меня так же не было сил, как и тогда после тяжелой кроссовой дистанции. Шевелиться не хотелось совсем.
Дверь открылась, в кухню вошел профессор. Он с интересом взглянул на меня и улыбнулся как-то странно, одними глазами — видимо, понял, что произошло со мной и его дочерью. Почему-то мне было все равно, что он думает об этом.
— После завтрака снова отправимся к лабиринту, — проговорил Сергей Сергеевич и взял сосуд с каким-то напитком; он хмурился, что-то сосредоточенно обдумывая. — Хорошо, что вы встали, юноша, а то я как раз собирался вас будить.
— А мне это надо? — вяло поинтересовался я.
— Не понял…
— Я о походе к лабиринту. Мне вдруг жить захотелось…
— Позвольте мне вам напомнить о том, что вы договор заключили с вашим работодателем, а значит, должны его исполнить.
— Вот в этом не уверен, — вздохнул я, допивая то, что осталось в цилиндре, и отправляясь за новой порцией чего-то мне непонятного, но бодрящего не хуже утреннего кофе. Моя голова понемногу становилась на место, и в ней даже появились здравые мысли. — В договоре ничего не говорилось о предстоящей опасности, следовательно, его можно оспорить.
— Кроме вашего работодателя у вас, юноша, есть еще долг перед человечеством.
— А вот с ним я точно никакой договор не заключал, насколько мне известно, оно мне ничего не обещало, а значит, и я ему тоже ничего не должен.
— Когда люди узнают, что путь к звездам открыт, вы станете героем…
Я представил себя спасителем человечества и рассмеялся. Ну никак я не подходил для этой роли, ростом не вышел. Хотя, если подумать, должно быть приятно…
Девушки бросают мне цветы, мужчины хмурятся, играя желваками…
— Вы ошибаетесь, профессор, человечеству чужие планеты не нужны, им своя-то не очень нравится, иначе не загадили бы ее так, что на ней почти невозможно жить. Вот уже и потепление начинается от дыма заводов и фабрик, потом ледниковый период наступит…
— Открыв путь к звездам, вы сможете спасти людей от вымирания…
— И даже в этом случае окажется, что большинство замечательно себя чувствует на Земле и в ледниковый период. Никто никуда не двинется. Вспомните: когда открыли Америку, многие ли рванули с насиженных мест? То-то и оно, что поплыли на кораблях в основном неудачники, которым ничего не светило в Старом Свете. К тому же, насколько мне известно, своих спасителей человечество обычно распинает на крестах. Так?
— В ваших словах есть горькая правда, — признал профессор. — Наверно, к звездам отправятся немногие, но неужели вам не хочется, чтобы мы приобрели новые технологии, которые сделают нашу жизнь лучше?
— На Земле все новые знания и технологии используют в первую очередь для того, чтобы убивать друг друга. Только появились первые компьютеры, как заговорили о роботах-шпионах и роботах-убийцах. И вот уже летают беспилотные самолеты, выпускающие боевые ракеты, по земле ползают танки без экипажа, стреляющие из автоматических орудий. Вы представляете, что мы сотворим с помощью чужих технологий?
— Что?! — Сергей Сергеевич задумался, потом хмуро пробормотал: — Вы как-то неожиданно поумнели, молодой человек. Я даже оказался к такому повороту не готов. Слушая вас, понимаю, что вы во многом правы. Но откуда в таком молодом человеке, как вы, эта горечь и цинизм? Это я должен говорить такое. Вы же должны быть настроены на новое, позитивное…
Мне сразу захотелось сказать, что мое резкое поумнение по сути есть благотворное влияние инопланетной расы, которая этой ночью учила меня уму-разуму, но вовремя прикусил язык.
Попробуй выжить, оказавшись в объятиях цунами, а выжив, начинаешь многое понимать.
Сергей Сергеевич какое-то время молчал, обдумывая сказанное, потом произнес:
— И все-таки я не могу отказаться от своей мечты. Сила человеческой расы в том, что мы все время рвемся вперед. Действительно, покинуть свой дом и отправиться в неизвестность способны немногие, возможно, пойдет даже не самая лучшая часть человечества, но именно такие люди во все времена делали историю.
— И что из этого? — согласился я, отпив напиток. Одно удовольствие после ночи, проведенной с любимой женщиной, разговаривать о чем-то высоком с ее отцом, обескураживая его своим умом и редкими познаниями. И вдвойне приятно, когда любимая считает тебя кретином. — Нам известна история, которую они сотворили: в ней только войны и тотальное уничтожение людей.
Профессор вздохнул.
— И это правда, но вы, юноша, такой же отверженный всеми человек, как я. Разве вы не чувствуете себя чужим в столице?
— А такие люди, как я, везде чужие, — ответил, пожав плечами. — Меня никто не ждет не только в столице, но и на моей родине, в небольшом провинциальном городке; работы там нет, денег тоже. И, думаю, дело не во мне. Время такое сейчас безжалостное: никто никого не ждет и не любит.
— Разве вам не хочется отправиться куда-нибудь на далекую планету, чтобы повстречаться с кем-нибудь умнее вас?
— С более умными инопланетянами я встречался, они уже назвали меня тупицей. Так что такой опыт у меня есть, думаю, то же самое ждет и все человечество в целом — назовут тупыми и запретят к нам кому-либо прилетать и приходить, пока не поумнеем.
— Почему?
— Да потому что мы всегда хватаемся за дубину, когда нам что-то не нравится.
— Вы говорите о моей дочери Насте… — вздохнул профессор. — Она еще очень молода, а значит, чересчур категорична и нетерпима, для нее не существует полутонов, девочка видит только черное и белое, поэтому резко судит обо всем.
— Так и есть, — ответил я и снова припал к трубочке цилиндра, который для меня принес Сергей Сергеевич. По вкусу напиток напоминал яблочный сок, очень неплохо освежал, и от его благотворного действия пустыня в моем желудке стала постепенно сокращаться. — Но она и в самом деле умнее меня.
— И все же вам стоит попробовать еще раз войти в лабиринт. Если не хочется стать разведчиком человечества, то почему бы просто не исполнить свои обязательства по договору?
— Как раз о том, чтобы пойти в лабиринт, мы с моим работодателем не договаривались. Мне было сказано, что я поеду в маленький провинциальный городок, найду Кирилла, который меня сведет с вами, а вы позаботитесь о том, чтобы я добрался до места, где находится какой-то предмет.
— Вот видите, — радостно улыбнулся Сергей Сергеевич. — В договоре все предусмотрено.
— И даже если это так, то в нем ничего не говорится о том, что я отправлюсь в такое место, где могу погибнуть. Считалось, что поездка безопасна. Меня никто не предупреждал о разных инопланетных ужасах, которые нам встретились на пути.
— Определенно вы поумнели, юноша. А бесплатно для человечества поработать не хотите?
— Готов в том случае, если и оно в ответ бесплатно поработает на меня хотя бы час. Думаю, того, что в результате получится, хватит до конца моей жизни. Мне кажется, это честный подход: я забочусь о человечестве, а оно обо мне.
— Выходит, все дело только в деньгах?
— Дело в здравом смысле, — вздохнул я. Разговор мне перестал нравиться. Отчего-то усталости добавилось, особенно когда вспомнилась горка черепов в лабиринте. — Вот вы, профессор, за какую сумму готовы умереть?
— Я сюда пришел не за деньгами, а за счастьем для всех людей, до сих пор уверен, что оно находится там, за каменной аркой лабиринта.
— Прекратите, профессор, обманывать себя. Вы сюда попали, потому что человечество собиралось вас расстрелять после допроса в НКВД. Разве не так?
— Так и было, — признался Сергей Сергеевич. — Но после того, как я побывал в другом мире, я понял, какие перспективы таятся на чужих планетах. Поверьте, за эти долгие годы я не один раз заходил в лабиринт, но пробраться дальше пяти метров от арки у меня не получалось. Если не хотите делать это добровольно, юноша, то я попробую найти для вас деньги или что-то их заменяющее.
— Чем вы мне заплатите за найденный мною артефакт? — Я представил, как профессор лезет в кубышку и достает из нее пакет гознаковских бумажек, запаянных в полиэтилен, и засмеялся. Я не собирался идти в лабиринт ни за какие деньги, но почему бы не поговорить об этом? — Деньги — это хорошо, правда, существует одно «но»…
— Какое?
— Деньги нужны живым, а мертвым потребуется только память. Я не уверен в том, что меня порадует посмертное богатство.
— Да… — озадаченно покачал головой профессор. — Не думал, что придется вас уговаривать…
Дверь открылась, в кухню зашла Настя, она молча выбрала себе сосуд с питьем и села напротив меня. Рядом с отцом. Не со мной. На меня не смотрела. Словно и не было ничего этой ночью. Хоть бы поздоровалась, что ли, или просто улыбнулась…
Может, и действительно ничего не было? Но если так, то почему себя чувствую таким уставшим, как в студенческие годы после разгрузки вагона с сахаром?
Настроение у меня начало катастрофически портиться. Почему-то подумал о том, что совсем не оправдал ее надежд, а заодно и всего человечества. Слабаки мы в сравнении с инопланетянами. Вон, на нас даже не смотрят. Мужская половина в моем лице не оправдала надежд человечества.
— О чем разговор? — поинтересовалась девушка с протяжным и долгим зевком, прикрывая рот. Меня это порадовало. Значит, не мне одному тяжело досталась прошлая ночь. — Что обсуждаете?
— Григ отказывается идти в лабиринт.
— И правильно — что ему там делать?
— Как что? У человечества впервые появился шанс пробиться к чужим звездам и другим планетам, а он не хочет его использовать!
— Зачем вам артефакт? — Настя взглянула на меня, как мне показалось, с презрением — точно не оправдал надежд. — Вам не нужны другие планеты, вы со своей-то Землей не можете справиться.
— А я о чем только что говорил? — произнес я, попивая сок. — Она права…
— Она не права, потому что рассуждает с позиций своего мира. Если бы мы имели столько же времени на развитие, как они, то имели бы науку не хуже, у нас с ними почти один генотип.
— Не уверена. Вы уже довольно давно строите свою цивилизацию. А результат?
— Чем мы хуже вас? — снова вмешался в разговор я. Почему-то мне показалось, что девушка говорила обо мне. Стало обидно. Очень. Я старался, хоть и не помню ничего. Хорошо было, а ей, получается, не очень…
— Умом… и еще кое-чем.
Стало еще обиднее. Все-таки не получилось.
— Настя! Перестань так разговаривать с нашим гостем, это неприлично!
— Папа, неужели ты еще не понял, что он не гость?
— Как не гость? — Сергей Сергеевич растерялся от неожиданности. — Объяснись, пожалуйста!
— Это просто! — Настя посмотрела мне глаза впервые сегодня, и было в ее взгляде что-то непонятное. Может, прощение? — Скажи, кому принадлежит кордон?
— Думаю, тем, кто его построил, но, как понимаю, они давно умерли…
— Правильно, с тех пор кордон, этот дом и все, что здесь находится, принадлежат тому, кто живет в нем. Раньше мы с тобой были здесь вдвоем и считали его нашим домом, потому что сюда больше никто не мог попасть, ни с твоей Земли, ни с моей планеты…
— Да, дочка, в этом ты права.
— Григ теперь тоже находится здесь, так что все принадлежит ему так же, как и нам.
— А… — облегченно выдохнул профессор. Не знаю, что он там в этот момент передумал, но видно было, что волновался. Может, представлял меня своим зятем? — Но если он один из нас, то почему не хочет идти в лабиринт?
Они опять разговаривали между собой так, словно меня здесь и не было. Ну и подумаешь! Я допил свой цилиндр и стал думать, стоит ли мне еще выпить немного? Наконец-то мой желудок успокоился, внутри теперь что-то благосклонно урчало.
— Конечно, это его пугает, — вздохнула Настя. И глаза у нее на мгновение стали совсем печальными. — Все боятся лабиринта. Только у одних долг перед планетой больше, Чем самолюбие, у других меньше.
Меньше, как я понимаю, это у меня. Ну и пусть! Мне-то что? Мертвому все равно, что о нем говорят. Если сейчас начну что-то доказывать, сам стану мертвым. Спорить не хотелось — устал. Да и о чем говорить? Нет у меня долга перед родной страной! Как-то она не очень любила меня, почему же я должен ради нее идти на смертельный риск?
Даже не сомневаюсь, если у меня что-то и получится, то этого никто не заметит — ни планета, ни Россия. Думаю, меня быстро отодвинут от найденного артефакта, все заслуги запишет себе москвич, если, конечно, его на самом деле не сожрала кичи, а меня грохнет в тихом переулке наемный убийца. Все как всегда: спасителю человечества — крест или пулю, остальным — деньги и слава. Все эти мысли молнией промелькнули в моей голове, и Настя закончила:
— Поэтому артефакт достанется нам, а не вам.
— Следовательно, ты, дочка, сможешь его переубедить?
— Если помнишь, папа, я играю за другую команду.
— Помню, но ты наполовину земная, поэтому должна помогать обеим сторонам.
— Согласна только с тем, что артефакт получит тот, кто его достоин. — Девушка вздохнула. — У нас прав на него больше, чем у вас. Все ваши претензии к нему исходят из того, что когда-то мои предки прошли через лабиринт, спасаясь от смерти, и какое-то время прожили на вашей планете. Не было бы этого, вы бы и не знали, что существует лабиринт, а в нем спрятанный артефакт.
— Ты права, дочка, но сейчас не важно, кто из нас имеет больше прав.
— А что важно?
— Вообще получить артефакт. Пусть у вас больше прав, но самого предмета-то нет. Разве не так?
— Мы пытаемся его получить…
— Вы пытаетесь уже как минимум десять тысяч лет…
— Это правда…
— А сколько людей погибло в лабиринте?
— Несколько тысяч…
— Вы спрашивали, юноша, чьи черепа вы видели в лабиринте? — Профессор серьезно посмотрел на меня. — Вот вам ответ. Мы же с одной планеты, одной крови и почти одного генотипа, просто он у них более древний, в нем меньше мутаций, чем у нас, и они другие, связанные с проживанием на иной планете. А все потому, что около сорока тысяч лет тому назад часть людей ушла с Земли. Приближался жуткий катаклизм, тогдашние ученые искали путь для спасения и обнаружили лабиринт. Пройдя по нему, они оказались на другой планете, вполне пригодной для жизни.
— А что случилось с теми, кто остался?
— Погибли почти все, осталось около двух тысяч человек, которым повезло жить в Африке. Возрождение человечества началось с них, мы все несем в себе гены тех счастливчиков. Но между нами в то же время имеется существенное отличие.
— Какое?
— Оставшиеся в живых после жуткого катаклизма потеряли все свое знание, деградировали, вернулись в первобытное состояние, а они нет. Мы не можем делать строения из камня, летать в космос, создавать синтезаторы для производства вещей и продуктов питания и многое другое. У них же великолепные летательные аппараты, они мудрее нас во многом, это надо признать.
— Хорошо, что об этом не забыл. — Девушка посмотрела на меня. — Теперь ты понял, Григ, почему мы разные?
— Не вижу между собой и тобой никакой разницы, кроме той, что ты женщина, а я мужчина.
— А так можешь? — Настя захлопала в ладоши в странном сбитом ритме, и мы увидели, как все каменные кубы, находящиеся в кухне, кроме тех, на которых мы сидели, поднялись в воздух и начали вращаться. То, что разворачивалось перед нами, было настоящей магией.
Я взглянул на профессора, тот, похоже, был поражен не меньше, чем я. Его рот приоткрылся, в глазах плескалось неверие и изумление. А что творилось у меня внутри, трудно выразить. Недоумение там тоже было. А еще мысль:
«И с этой девушкой провел вчерашнюю ночь, я любил ее, а она меня…»