Глава 15. ОБЪЯСНЕНИЯ

Молния открыл рот и расхохотался. Я смотрел на дядю, как белеют в темноте его зубы — и чувствовал, что оказался в какой-то гигантской пустой воронке, где нет звуков и света, нет эмоций, а есть только ощущение провала, необратимой ошибки. Дурацкое ощущение. Кое-что объяснить… ха-ха-ха… кое-что… ха-ха-ха…

А главное: кое-кому.

Чертова простыня. Ну что мне стоило накинуть камзол?

Лота стояла, как каменная. Лицо странное. Потом она, не говоря ни слова, развернулась и ушла прочь. Я запрокинул голову и посмотрел наверх. Высоко под потолком — огромная стеклянная люстра свечей на триста, не меньше. Такое мутное белое пятно. Если бы она упала — и прямо на меня… Вот было бы здорово.

— Пошевеливайся, Ришье, — сказал Фер резко. — Ночевать здесь собрался?

Луна похожа на вареный желток. Она летит в темном небе, среди звезд, оставляя мутный светящийся след. Если присмотреться, пятна на луне вдруг складываются в лицо. С плоским носом и глазами-щелями.

Монотонно пиликают цикады. Ветер шелестит в кронах акаций. Кажется, в проклятом саду никого нет. Только я, деревья, кусты, беседка и молочно-белые статуи. И больше ничего нет в целом мире — кроме этого сада. Я открыл глаза. Ах, да! И пистолет.

Я поднял оружие, прицелился. Удивительное все-таки дело — твердая рука. Необыкновенно приятное ощущение. Я нажал на спуск. Полотно ночи с оглушительным треском лопнуло. Вспышка! И снова темнота. Только просверки пляшут. Бутылка, стоящая на голове мальчика, разлетелась в сверкающих брызгах. Бедный алебастровый мальчик. Да воссияет в веках лицо твое, осыпанное бутылочными осколками… ээ, звездной пылью. Так, кажется, пишут восточные поэты?

Только разве они пишут про мальчиков?

Запах пороха.

Я поморгал. Дым все никак не рассеивался.

Кажется, нет. Тортар-эребские поэты пишут что-то вроде… вот девственница, чья красота — отточенный клинок, он рассекает душу в один удар; взгляни, и кровью сердца польешь песок у ног красавицы, глядящейся надменно в небеса; как в зеркало.

В таком духе. И никаких мальчиков. Хотя за всех тортар-эребских поэтов я бы не поручился.

— Именем герцога Наольского! — раздалось у ворот. Наконец-то явились. А то я уже замерзаю. В расстегнутой рубахе, с бутылкой вина, я пью, стихи слагаю, и пьяным буду до утра… терпеть не могу плохих стихов.

— Откройте! Именем герцога! — в этих словах звучала привычная, хамоватая, отвыкшая от сомнений властность.

— Уже, уже, — ответил другой голос. Привратник, конечно. — Бегу, господа хорошие мои, бегу…

По углам сада видны два фонаря. Воздух сухой и прозрачный, поэтому свет скорее режет темноту, чем разгоняет. Никакого мягкого рассеяния, как бывает во влажную погоду. Голоса. За решеткой движение, там горят несколько огней — на длинных держателях, свет ложится на шляпы с перьями и на начищенный металл рокантонов. Ночной дозор. Человек восемь? Десять? Не разобрать. Стражи порядка, добро пожаловать.

Где же вы раньше были — когда некие злодеи ворвались в дом беззащитных Хантеров?

Да уж… Беззащитных. Я вспомнил Корта и содрогнулся. Корта, стоящего посреди залы — в камзоле нараспашку, в руке зажата простенькая дуэльная шпага. Скольких Молния уложил сегодня? Страшная боевая машина, этот мой дядя Корт. Хотя, у меня, если задуматься, родственники вообще как на подбор: кто не убийца и мерзавец, тот убийца мерзавцев.

Я положил пистолет на колено — ствол еще теплый. Где-то тут было вино… ага, вот.

Веселенькая ночка. Уже одеваясь в комнате Ивы («Милорд… что-то случилось? Вы недовольны, милорд?» Все хорошо, девочка. Я ни о чем не жалею. Просто такое настроение), я задумался: какого хаоса вообще тут происходит? Кто и, главное, зачем на нас напал? Слотеры? Сомневаюсь. Слотеры не могли не знать, кто мы есть, а уж забыть про Корта — это надо постараться. Случайные любители поживы? Да уж, случайные. Команда была подобрана здорово — если бы не Молния и другие родственники, меня бы уже похоронили. Но то, что мы — Выродки, нападавшие не знали, это уж как пить дать. Поэтому и пошли под нож, как стадо баранов. Сопротивляясь и мемекая, взбрыкивая и упираясь рогом — но пошли. Когда раздались выстрелы, я выскочил в коридор. Где?! Кто?! Зачем?! Ночной бой, вслепую. Оружия никакого под рукой. Это же надо было догадаться, шпагу оставить в комнате на втором этаже — чтобы не мешала. Идиот. Я вспомнил про кухонные ножи. Целый арсенал, самому Тору Бесоборцу впору. Выбежал в кухню, схватил тот, что побольше. Повернулся и — нос к носу столкнулся с одним из налетчиков. Пауза. Хорошая такая пауза, как в хороших пьесах бывает.

Лунный свет падал справа, ложился между нами на стол желтоватыми неровными квадратами. Налетчик оскалился. Крепкий молодчик, битый жизнью, — и ударил он хорошо. Рапира скользнула по лезвию огромного ножа. Батман в сторону и быстрый выпад из низкой позиции. Баланс у мясницкого ножа непривычный, поэтому налетчик сумел увернуться. Наплевать. Мы пошли вдоль стола. Налетчик, видно, засомневался. Ко мне вернулась хорошая такая, яростная уверенность в себе. Между тем стол кончался, кончался и, наконец, закончился. Мы сошлись. Он ударил. Вместо того чтобы уйти в сторону, я подставил левую ладонь. Руку дернуло. Клинок хрустнул и сломался. Глаза налетчика расширились. Я взмахнул тесаком, целя ему в корпус справа, он успел отбить обломком рапиры. Звяк! Молодец какой. В следующее мгновение я сжал левую ладонь в кулак и ударил. Тупой звук, как по сырому мясу. Налетчик мгновение стоял, словно все ему нипочем. Потом рухнул, как подкошенный. Вокруг головы растеклось темное пятно.

Как говаривал один мой знакомец из гильдии Ангелов…

Не пора ли проломить кому-нибудь череп?

…Камзол после краткого раздумья с себя снял. Бросил его на лестничные перила — для правдоподобия. Рубашку расстегнул, с треском надорвал кружева. Слуга притащил штук восемь пистолетов. Пару я тут же разрядил в картины, прости, брата, Лота, он засранец, портит тебе дом, чтобы не вызвать подозрений… в голове — звон от выстрелов. Бедные слуги. Чистка, замывание крови, уборка — и все в лихорадке. Еще и над головами пули свистят. Быстрее, быстрее, быстрее! Тела — в подвал, кровь — замыть. И вино. Где черт возьми, следы моей оргии? Где вино?!

Уже несут? Отлично! Почему одна? Где вы видели оргию с одной бутылкой?! Еще, каналья! Живо!!

И все-таки кто они такие — эти нападавшие?

Уж больно хорошо тот бородавчатый двигался. Обычный человек так не может. Разве что некры наелся, этого запрещенного снадобья. Правда, некра только в Уре в ходу, и только у аристократов — вернее, у тех, кто может себе это позволить… Дорогая штука. Значит, нападавшие из Ура? Гильдия ангелов? Да нет, головорезы как раз местные. Кроме последнего, прыгучего.

И еще Дакота — что я о нем знаю?

Я повел плечами, шея занемела — словно от долгого напряжения мышц. Объяснения подождут до лучших времен. А сейчас по тексту пьесы пришла пора выпить. Второй акт начинается. Я поболтал бутылкой в воздухе — судя по звуку, еще осталось на четверть примерно. Вино далеко не лучшее, вкус жестковат и сладкое чересчур, но — мне ли привередничать? На театральных подмостках, помнится, воду подкрашенную пил, а хмелел, как от выдержанного сантагского. Сейчас главное — запах.

— Бегу, бегу, — голос привратника, однако, особой торопливости не выказывал.

— Открывай, кому сказано! — не выдержали за оградой. — Потяни у меня еще! Именем герцога, болван, ясно тебе?!

— Вот граф, милостивец наш, вернется и что он скажет? — спокойно отвечал привратник. — Скажет: «Почему ты, Уорни, открыл ворота ночью и позволил побеспокоить прекрасную госпожу твою?» Так он скажет…

— Он скажет: Уорни, ты умный слуга, ты верно исполнил приказ герцога, — негромко произнес другой голос. Судя по спокойной, мягкой интонации — говорил главный в патруле. — Вот бумага, дающая мне позволение… ты умеешь читать, Уорни? Эта бумага дает мне право действовать в интересах герцога Наольского. Делать то, что я считаю нужным. И как считаю нужным. Так ты умеешь читать?

Короткое молчание.

— Умею, — ответил привратник нехотя.

— Прекрасно. Я очень рад, Уорни, — продолжал говорить голос, по-прежнему серьезно и чуть замедленно, словно гипнотизируя. — Тогда открой ворота, умный человек, который умеет читать. Открой, я говорю. Открой, пожалуйста. Вот так, хорошо… Благодарю тебя, Уорни.

Заскрипело на весь сад. Потом что-то стукнуло, и калитка распахнулась. Привратник, наконец, справился с засовом.

Не очень-то он торопился. Молодец.

Я закрыл глаза и глубоко вдохнул. Ну все, с богом. Поднимаем занавес.

— Играть пьяницу — настоящее испытание для истинного актера! — повысил голос папаша Полидор. — Это наш, с позволения сказать, das grosse geheimnis — великий секрет! Только на первый взгляд кажется: все просто — покачивайся, да бормочи, что на ум взбредет, и чем бредовее, тем лучше. Ничего подобного, мой мальчик! Ничего подобного! Здесь требуется истинный талант!

Я пожал плечами. Словно я спорю. Вообще-то сейчас папаша в сложном положении: у него пропал исполнитель роли Капитана (сломал ногу, вот незадача), а плата с публики уже собрана. Если представление отменяется, деньги придется вернуть. А это папаше Полидору — как ножом по сердцу. Папаша скорее удавится, чем вернет хотя бы фальшивый медяк, поэтому ему срочно нужен Капитан Бижу. Любой. Хоть какой-нибудь. Хотя бы даже такой неумеха, как случайно прибившийся к бродячей труппе дворянин. От меня требуется немногое — выйти на сцену в костюме Капитана и достойно выстоять под градом из тухлых помидоров. То, что я провалюсь, сомнения не вызывает ни у кого.

— Мой мальшик, сеффодня ты будишь играть Капитен! — папаша изобразил грубый акцент пограничных княжеств. — Это есть великий день! Мессир Анж Бижу, — заговорил он своим обычным хрипловатым тенором, — хвастун, враль, трус и пьяница. Одним словом, он великолепен! А как он воинственен, этот фанфаронистый драный пес! Какие у него крепкие худые икры и длинные неловкие руки. Блистательный неудачник! А как он трусливо рычит на Флоримона! Мечта! Сказка! А эти черные усы торчком, жесткие, как проволока! А эта длиннющая рапира!

О, какая великолепная роль! О такой роли мечтает каждый актер, мой мальчик.

Я с сомнением оглядел одеяние Капитана. Да уж… прямо все мечтают.

— В первой сцене, — продолжал папаша с воодушевлением, — Бижу входит весь важный, напыщенный, покручивая ус. И вдруг спотыкается, летит кувырком — очень смешно! Публика животы надорвет, мой мальчик!

Скорее всего. Вообще-то я хотел сыграть нечто более трагическое. Скажем, принца Гелебона, который возвращается из дальних стран и узнает, что король-отец отравлен, трон занял дядя, а матушка принца делит с новым королем постель. И конечно… тот момент, когда появляется призрак отца и говорит: меня отравили. Очень сильно.

Я тогда подумал: самое забавное было бы — сыграть Капитана Бижу как Гелебона. Комического персонажа без постоянной буффонады и корчения рож. Без обычного переигрывания, когда слюна летит на зрителей. Серьезно, с серьезным лицом…

Ведь это — животы надорвать. Взять человека. Он ведет себя как принц Гелебон, а на самом деле он по сути — Бижу, хвастун, трус и дурак. Его манеры не отменяют того, что он Капитан. Идиот с серьезным лицом и трагическим флером. И пьяница, конечно. И чем больше он пьет, тем становится трагичнее — и смешнее…

Да, было бы здорово.

— Дайте свет.

Человек с фонарем приблизился. Я поднял голову, прищурился. Против света силуэты людей казались черными и размытыми.

— Ваше оружие, граф… будьте добры, — сказали мне. А голос-то знакомый.

— Что?

— Ваш пистолет. Дайте его мне.

Я пожал плечами.

— Зачем?

— Это лейтенант Кегнит, мессир граф. Мы с вами сегодня встречались… помните?

Еще бы не помнить. Я моргнул. Попытался сфокусировать взгляд. Лицо говорящего уплывало, потом снова возвращалось.

— А, это вы. П-помощник коменданта…

— Совершенно верно. Так вы позволите взглянуть на ваше оружие?

— Ловите, — я перехватил пистолет за основание ствола и подбросил. Он взлетел по дуге. Белобрысый солдат шагнул вперед и ловко поймал оружие. Я смотрел, как он взводит курок и направляет оружие в небо. Щелк. Разряжен. Белобрысый молча кивнул и передал пистолет Кегниту. После короткого раздумья тот вернул оружие мне.

— Благодарю вас, граф. Теперь расскажите мне, что здесь произошло. Из соседних домов слышали крики. И выстрелы.

— Крики? — повторил я. — Ах да, крики… Ничего вроде не было. Не знаю. Может, кто и кричал.

— А выстрелы? — Кегнит был само терпение.

— Здесь. Паршивые картины. И портреты эти… вы были в доме?

— Приходилось.

— Тогда вам не нужно объяснять. Я не сдержался. Глупей не придумаешь, я знаю, но… Терпеть не могу плохие стихи и бездарные картины.

Кегнит наклонился и внимательно посмотрел мне в глаза. Выпрямился. Поверил, нет? Помощник коменданта помолчал.

— Они сопротивлялись? — спросил он наконец.

— Кто?

— Портреты, — Кегнит смотрел с насмешливым сочувствием. — Я вижу, они вам здорово вмазали по челюсти. Синяк просто загляденье…

Я дотронулся до скулы. Хаос, верно! Я и забыл. Чертов прыгун хорошенько меня приложил — когда открываешь рот, будто что-то мешает сделать это как следует. Левая щека опухла.

— Твари! — сказал я. — Не поверите, капитан, просто твари…

— Понятно.

— Женщины, — сказал я. — Это исчадия ада. Они вынут тебе сердце… — я показал скрюченные пальцы, которыми они это сделают, — не задумываясь. Это в их природе, верно?

Кадык у меня дернулся. Я потянулся за бутылкой.

— Сколько вы выпили, граф? — спросил Кегнит.

Я мотнул головой, и едва не потерял равновесие. Хаос, надо осторожнее. Лицо Кегнита норовило уплыть куда-то вбок.

— Ерунда. Сущая ерунда. — Я выпрямился, горлышко бутылки под пальцами было мокрым и теплым. Я отхлебнул. Вино оказалось приторно сладким. Поперхнулся. Закашлялся.

Вино полилось на рубаху.

— Тьфу, зар-раза! — я попытался вытереть. Бесполезно. По груди расползалось мокрое пятно. — Черт!

Я размахнулся и швырнул бутылку в темноту. Глухо стукнуло, блеснуло, шелест листьев, треск и снова мягкий стук. Не разбилась. Вот так всегда.

— Генри, — сказал Кегнит негромко. — Что вы делаете?

В темноте за его спиной засмеялись:

— Его графство набрались хуже сапожника!

— А ну тихо! — прикрикнул Кегнит. В темноте замолчали. — Расскажите мне, Генри.

Я посмотрел на особняк Хантеров. Ни одно окно не горит. В темноте эта громадина кажется призрачным черным кораблем, пришвартованным посреди ночного сада. Окна — раскрытые порты. Затаившийся, опасный зверь. Малиганы в нем еще не самое страшное. Там есть крысы похуже, я знаю. И этот ночной капер принадлежит человеку, который взял на абордаж лучшее, что было в моей жизни.

— Генри?

— Мне здесь не нравится, лейтенант, — ответил я честно. — Я бы с удовольствием швырнул факел в открытое окно и посмотрел, как займется пламенем этот чертов дом.

— Даже так? — Кегнит смотрел внимательно.

— Именно так. Я, знаете ли, могу это сделать. Легко. Да наплевать. Вот вы, капитан…

— Лейтенант.

— Это неважно. Вот вы, капитан, чтобы вы сделали, если бы явились после четырех лет отсутствия и узнали, что женщина, которую вы любите с детства, не дождалась вас и снова выскочила замуж? — я задрал подбородок. Чертова земля опять куда-то сворачивалась набок. Ничего. Я держусь.

— Ваша кузина? — Кегнит помолчал. — Понимаю.

— Я… я идиот, капитан, понимаете?

— Пока не очень.

— И я — не очень. — Я огляделся вокруг. — Что я здесь делаю? Что я, хаос побери, вообще здесь делаю?!

— Мне кажется…

— Стреляю по картинам! Вы можете в это поверить? — меня повело. Теряя равновесие, я ухватился за рукав Кегнита. О, хаос. Лейтенант придержал меня и поставил на ноги. Я покачнулся, вскинул голову, посмотрел на Кегнита. Отсалютовал так, как давеча Молния — двумя пальцами. Премного благодарен. Потом сказал:

— Мне нужно выпить. Я хочу так напиться, чтоб чертям тошно стало.

— Мне кажется, вы и так уже достаточно выпили, Генри, — мягко возразил Кегнит.

— Я? — я рассмеялся. — Я?! Ох, капитан, если бы вы знали, до чего это смешно звучит: достаточно выпил. Для чего достаточно? Для того чтобы сделать вот так?

— Граф, вы… — начал Кегнит.

Но было поздно. Я поднял пистолет и швырнул что было силы в сторону дома. Плечо сразу заныло. Пистолет пролетел над акациями и ударился в стену у самой земли. Треск. Все, конец пистолету.

— Вот так! Идиотизм, правда? Что скажете, капитан?! Я достаточно глупо выгляжу?! А вот так?

Я повернулся к дому и заорал, надсаживая горло:

— Знаешь что, дорогая?! ИДИ К ДЬЯВОЛУ!

Дом смотрел на меня черными провалами окон. Ни огня, ничего. Тишина. Черт. Комок подкатил к горлу. Так, тут главное — не переборщить…

— Ну-ну, мессир граф, не стоит. — Кегнит взял меня за локоть. — Вы нарушаете порядок. Люди спят.

— Скажите, лейтенант…

Кегнит остановился, посмотрел на меня.

— Кто такой этот Хантер? — спросил я. — Почему я только о нем и слышу?

Кегнит помедлил. За его спиной алебастровый мальчик таращил незрячие глаза в темноту. Контуры статуи казались размытыми.

— Он… необыкновенный человек, — сказал Кегнит наконец. — И страшный. Не связывайтесь с Хантером, граф. Простите, что сую нос не в свое дело… барон вас сомнет. Вы здесь недавно, верно?

Верно.

Что-то в последнее время мне все дают хорошие советы.

Сначала Белое Перо, теперь вот — старший помощник коменданта.

— Если бы вы прожили здесь дольше, то знали бы местные легенды. Нынешний барон Хантер — незаконнорожденный сын старого барона. Мать мальчишки старый барон бил смертным боем. И забил в конце концов. Бастарда тоже не жалел особо… Тот еще был старикан. Тварь отменнейшая!.. Но умирая, надо признать, старик поступил благородно: признал бастарда полноправным сыном и наследником. С чего бы вдруг? — Кегнит пожал плечами. — Страшно стало? Грехи решил замолить? Не знаю. Сынок сперва отказался, потому что отца ненавидел, а потом неожиданно — взял и согласился. И титул принял, и владения. И роль при господине своем. Теперь он у герцога Наольского — левая рука. Которая, как известно, себе на уме… Нынешнего барона Хантера, в отличие от отца, не только боятся, но и уважают. — Лейтенант помолчал. — Не стоит, Генри. Герцог благоволит Хантеру… сам барон боец отменный. И, к тому же, вы его гость.

— Я гость моей кузины! — отрезал я. Мир вокруг снова начал уплывать. К горлу подкатило. — До барона вашего мне дела нет. Забирайте его себе, лейтенант, вместе с его чокнутым папашей! О, черт…

Я едва успел отойти к кустам, как меня скрутило. В темноте снова засмеялись. Кегнит в этот раз промолчал. Ублюдки. Я изобразил, что меня выворачивает наизнанку. Звуки, по крайней мере, издавал вполне убедительные.

— Как вы?

— Ничего, — сказал я, вытирая рот рукавом. Выпрямился. — Прок… проклятье!

Меня вновь качнуло. Теперь уже по настоящему. Падая, я вцепился в руку Кегнита.

— Ну и хватка у вас, Генри, — Кегнит потер плечо. — Ох! Следы останутся, наверное. Пальцы у вас как кузнечные клещи… да уж. А по виду не скажешь. Кстати… один вопрос.

Он посмотрел мне в глаза:

— Давно вы перестали заикаться, Генри?