Книга: Мы пришли с миром
Назад: ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Дальше: ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

С пригорка открывался вид на излучину неширокой реки с крутыми берегами, поросшими густым смешанным лесом. Слева, между стволами раскидистых сосен, просматривалось двухэтажное бревенчатое здание, а внизу, прямо подо мной, находился деревянный причал с одной-единственной полузатопленной лодкой. На причале сидел рыбак в брезентовой робе с наброшенным на голову капюшоном и уныло смотрел на неподвижный поплавок.
Ярко светило солнце, река степенно несла темные воды, но самым поразительным было то, что здесь царила осень. Где, спрашивается, в каком уголке Земли так могло быть, если у нас сейчас середина зимы?!
— Нравится? — спросил Буратино.
Я прокашлялся, посмотрел под ноги на деревянного человечка.
— Где мы?
— А тебе не все равно? — передернул плечами Буратино. — Но здесь неплохо, да?
Я скрипнул зубами. Только от одного с его загадками избавился, как второй любящий темнить на мою голову объявился! Ничего не сказав, я начал спускаться по тропинке к причалу.
Заслышав шаги, рыбак покосился в нашу сторону и снова уставился на поплавок. На вид ему было лет шестьдесят, но в черной окладистой бороде не наблюдалось ни единой сединки. Определенно лесник, а бревенчатое здание между деревьями — его изба. Или контора лесничества.
— День добрый, — поздоровался я.
Рыбак угрюмо кивнул.
— Клюет? — поинтересовался я, в уме прикидывая, как, не вызывая подозрений, расспросить, где мы очутились.
— Смотри… — со вздохом сказал рыбак и пододвинул ко мне ведро.
Я заглянул и ахнул. Ведро до половины было заполнено какими-то полупрозрачными существами, похожими на медуз, но с большими глазами. Глаза смотрели на меня и мигали.
— Что это?!
— Не что, а кто, — пробурчал рыбак. — Устюпенды… Всю рыбу распугали… Думают, я удочку забрасываю, чтобы играться с ними. Пусть посидят в ведре, поумнеют…
— М-да… — неопределенно протянул я, не найдя что ответить. А что ответить? Хотят устюпенды с дедом поиграть, да он не хочет. Безвыходная ситуация.
— Кто это с тобой? — покосился рыбак на Буратино. Вопрос он задал спокойно, будто живых кукол встречал каждый день.
— Это? — переспросил я. — Буратино.
— Вижу, что не Мальвина, — с невозмутимым видом продолжил дед. — Я спрашиваю, кто он?
— У тебя что, дед, со слухом плохо? — возмутился Буратино. — Имя у меня такое!
— Буратино так Буратино, — поморщился рыбак. — Конспираторы хреновы… Надолго к нам?
Я неопределенно повел плечами и покосился на Буратино.
— Навсегда! — безапелляционно выпалил он.
— Ну-ну, — усмехнулся в бороду дед. — Поживем, поглядим… Ты-то кто будешь?
Он посмотрел на меня пристальным взглядом из-под кустистых бровей, и что-то в его взгляде мне показалось знакомым.
— Я? Егоршин…
Глупее ничего придумать не мог, но, к счастью, в это время деду стало не до меня. Течение отнесло поплавок к камышам, он резко ушел под воду, удилище изогнулось, и дед едва не свалился с пристани. Вода у камышей забурлила крутым кипятком, дед выхватил из кармана нож и отсек леску.
— Черт! — ругнулся он. — Ходят всякие, отвлекают! Чуть сам пираноиду не попался…
Вода у камышей начала успокаиваться, но кое-где со дна продолжали всплывать редкие пузыри, лопаясь на поверхности белесым паром.
Дед снова полез в карман, достал ключ с номерком и протянул мне.
— Держи. Второй этаж, девятая комната. — Он покосился на Буратино. — Или вам нужно две комнаты?
— Хватит одной, — сказал Буратино, принимая ключ. — Он золотой?
— Чего?! — вытаращился на него дед. — Я тебе что — черепаха Тортилла?
Вода у камышей вздулась горбом, и оттуда с характерным звуком плевка вылетела обрезанная леска с крючком, грузилом и поплавком. Подобно лассо, леска накрутилась на удочку, больно ударив деда грузилом по руке.
— Да пошли вы все!.. — зычно гаркнул дед, отвернулся и принялся выковыривать из рукава брезентовой робы впившийся в нее крючок.
Интонации в его голосе живо напомнили дворника Михалыча. Было что-то общее у двух стариков, и не только сварливый характер.
— Пойдем, — сказал я Буратино. — Не будем мешать.
— Вот-вот, — не оборачиваясь, пробурчал дед. — Топайте…
Я взобрался по тропинке на косогор и направился к домику. Буратино вприпрыжку следовал за мной, держа в руке громадный ключ, чуть ли не в половину своего роста. В сказке Толстого соотношению длины золотого ключика и роста деревянной куклы не уделялось особого внимания, и проверка на натуре ставила под сомнение сказочные похождения Буратино. Что поделаешь, там — литературная гипербола, здесь — реальность, больше похожая на бред.
Тропинка петляла между деревьями, и были они самыми обычными: сосны, ели, березы, осины. Между стволами поблескивало полотно с виду такой же обычной реки, в которой водились глазастые устюпенды, а в омуте у камышей сидел загадочный пираноид. Куда меня деревянный Сусанин завел?! Или… Быть может, специалисты «Горизонта» уже поработали со мной, и я, спеленатый в смирительную рубашку, лежу на кровати в дурдоме, а все что вижу, — иллюзорный мир, навеянный больным воображением?
Здание на берегу было сложено из потемневших от времени бревен и напоминало по архитектуре боярский терем. Бочонками выгнутые стены, островерхая крыша с деревянным петухом на коньке, резные наличники окон, узорчатые ставни. Но когда мы обогнули здание с торца и вышли к крыльцу, я обомлел. Справа к терему примыкала несуразная, мерцающая радугой полупрозрачных стен сферическая пристройка. Местами в ней виднелись идеально круглые, как в хорошо выдержанном сыре, громадные дырки, сама пристройка ритмично то расширялась, то сжималась, будто дышала.
— Это еще что?! — изумился я.
— Что, что… — пропищал Буратино. — Гостиница. Заходи!
Он затеребил меня за штанину. Не в силах оторвать взгляд от эфемерной постройки, я шагнул вперед, споткнулся о крыльцо и едва успел ухватиться за перила.
— Под ноги гляди! — прикрикнул на меня Буратино.
Я опустил взгляд под ноги и, придерживаясь за перила, перевел дух. Ушибленный палец на ноге болел по-настоящему, но это вовсе не исключало вероятности, что я ударился о спинку кровати, к которой меня пристегнули санитары в сумасшедшем доме. Боль — хороший способ определить, снится тебе что-то или происходит наяву, но вот определителя между явью и грезами сумасшедшего, насколько знаю, не существует.
Ступеньки крыльца были деревянными, основательно стертыми, перила — некрашеными, отполированными ладонями постояльцев. В лесной гостинице останавливались часто, и никого, похоже, не удивляла несуразная пристройка.
Я поднялся по скрипучим ступенькам и взялся за ручку массивной деревянной двери, на которой корявыми буквами было вырезано «Приют пилигримов». Надпись была неаккуратно закрашена красной охрой, но борозды были глубокими, и надпись легко читалась. Не рискнув покоситься на призрачную пристройку, я представил, что за «пилигримы» здесь могут останавливаться, и меня передернуло. Однако деваться было некуда, я тяжело вздохнул, открыл дверь и переступил порог.
Холл гостиницы оказался небольшой комнаткой, оформленной под горницу деревенской избы. Дощатые полы, бревенчатые стены, вышитые красным крестиком занавески на окнах. В левом углу располагалась стойка регистратора, а в правом — вместо двери в коридор — створки лифтовой кабины. За стойкой сидел рыбак с причала.
— Добрый день, — поздоровался он таким тоном, будто мы с ним никогда не встречались, и представился: — Комендант гостиничного комплекса Александр Михайлович Затонский. Прошу зарегистрироваться.
Я во все глаза смотрел на него. Аккуратно подстриженная бородка, расчесанные на пробор волосы, белая косоворотка… Как он успел нас опередить, переодеться, причесаться и бороду подстричь? Ни слова не говоря, я подошел к окну, отдернул занавеску и выглянул. Рыбак в брезентовой робе, нахохлившись, по-прежнему сидел на деревянном причале. Из рук торчала удочка, рядом стояло ведро с пресловутыми устюпендами. Близнецы, что ли?
— Голографическая копия, — сказал Буратино.
Я покосился на коменданта за стойкой и снова посмотрел на рыбака. Да какая мне разница, кто из них настоящий, а кто копия?
Отойдя от окна, я подошел к стойке. Комендант Затонский, не делая ни одного движения, поворачивался на стуле, все время оставаясь ко мне фас, словно был плоскостным изображением. Теперь понятно, кто здесь голограмма. Интересно, если ткнуть в него пальцем, что получится?
Я не стал экспериментировать и спросил:
— Где регистрироваться?
Комендант раскрыл амбарную книгу и пододвинул на край стойки.
— Здесь, пожалуйста. Достаточно вписать фамилию и дату в графе девятого номера.
М-да, если бы ткнул в него пальцем, мог выйти конфуз.
Я взял ручку, написал свою фамилию, поставил число.
— И своего спутника запишите.
Я послушно записал Буратино.
— Девятый номер на втором этаже, — сказал комендант. — Что-нибудь понадобится, Денис Павлович, обращайтесь напрямую ко мне без всякого стеснения.
Он закрыл книгу, спрятал в стол и растаял в воздухе, будто его и не было. Голограмма, что с неё возьмешь… Непонятно только, как она с книгой управлялась.
— А как попасть на второй этаж? — запоздало спросил я.
— Воспользуйтесь лифтом, — подсказал голос коменданта из пустоты за стойкой.
Лифтом на второй этаж? Я с сомнением посмотрел на Буратино.
— Лифтом так лифтом, — сказал Буратино. — Поехали.
Он подбежал к кабине, подпрыгнул, ударил кулачком по кнопке, и створки лифта открылись.
Лифтовая кабина была самой обыкновенной, как в любом многоэтажном доме, но кнопочных панелей было две и на каждой по три десятка кнопок. Над одной панелью было написано «этажи», над другой — «комнаты». Интересно, зачем для двухэтажного дома столько? В то, что других панелей при монтаже лифтовой кабины не оказалось, не верилось.
Как меня ни тянуло нажать на кнопку с цифрой «30», я пересилил себя, нашел на панели «этажи» кнопку с цифрой «2» и ткнул пальцем. Ничего не произошло. Тогда я на всякий случай нажал на кнопку «9» на панели «комнаты».
Створки лифта закрылись, но лифт с места не тронулся. Я нажал на кнопки еще раз — тот же эффект. Однако когда попытался открыть створки, ничего не получилось.
— Кажется, застряли…
— Ты так думаешь? — удивился Буратино.
— А чего тут думать?
Буратино упал на колени и воткнул голову в пол, как в воду, по самые плечи. Позвякивая ключом, он пробежался на четвереньках, затем вскочил на ноги так стремительно, будто голова его выскочила из пола, подобно пробке из бутылки шампанского. Кисточка на конце колпачка оказалась испачканной солидолом.
— Все нормально, едем, — жизнерадостно сообщил он.
Я подождал с минуту и не выдержал.
— За это время можно по наружной стене на второй этаж забраться.
— Сегодня приедем, — заверил Буратино.
Мы подождали еще минут пять, и наконец двери лифта открылись в небольшой коридорчик с единственной дверью, на которой висела табличка с девятым номером. Видимо, все номера в лесной гостинице были изолированы друг от друга, а лифт перемещался не только по вертикали, но и по горизонтали. Как это могло быть, я не представлял.
Буратино вприпрыжку выскочил в коридор и, верный своей привычке, шмыгнул сквозь дверь. Я подошел, взялся за ручку, подергал. Дверь оказалась закрытой. Тогда я постучал.
— Входите! — предложил из-за двери Буратино.
Как погляжу, юмора ему было не занимать, вопреки сложившемуся мнению, что пришельцы не умеют шутить.
— Ключ дай! — раздраженно гаркнул я.
Буратино высунулся сквозь дверь.
— А как я — слабо?
В его голосе вновь послышались нотки Оксаны. Вредная все-таки кукла…
Я нагнулся, отобрал у него ключ, открыл дверь и вошел в номер.
Номер мало чем отличался от холла. Бревенчатые стены, бревенчатые перекрытия, дощатый пол, холщовые занавески на окне… Массивный стол, стулья, никелированная двуспальная кровать, громадный одежный шкаф и телевизор. На стене над кроватью висел коврик с вышитыми лебедями. Определенно кому-то нравился провинциальный стиль российской убогости середины двадцатого века. Не хватало только семи вырезанных из кости слоников на комоде. Может, потому что комод тоже отсутствовал?
Я подошел к окошку, выглянул. Все та же река, тот же осенний лес, та же пристань с сидящим на настиле рыбаком. Что нового я ожидал увидеть?
— Зачем мы здесь? — с тоской спросил я. — Домой хочу… Помнится, кто-то обещал на лоджию доставить.
Надоели бессмысленные приключения хуже горькой редьки. Жил себе тихо, спокойно, так на тебе… Никаких денег мне уже не хотелось. Лишь бы все вернулось на круги своя, чтобы я никогда не встречал заказчика-мертвяка, чтобы в глаза не видел полена и пачек долларов… Бесплатный сыр только в мышеловке. Если бы мог вернуть время назад, то без колебаний послал бы мертвяка к чертовой матери! Не подарил бы тогда Любаше гарнитур с бирюзой, из-за которого начался разлад, а подарил бы одну-единственную розу. Выпил бы рюмку-другую паленой водки, настоянной на лимонных корках, послушал бы едкие замечания Оксаны в свой адрес, но был бы счастлив. Только сейчас я по-настоящему понял, чего лишился и в чем оно — мое счастье. Отнюдь не в деньгах.
— Тебе сейчас домой нельзя, — рассудительно сказал Буратино. — Ждут тебя там.
— А здесь можно? — равнодушно спросил я. Наплевать мне было, что это за гостиница и насколько хорошо я спрятался от группы «Горизонт». Еще неизвестно, с кем лучше, с Ивановым или с Буратино. Провести тут остаток жизни, мастеря оживающих кукол, категорически не хотелось.
— Здесь тоже не очень удобное место, — согласился Буратино. — Переждешь пару дней, пока я подыщу более надежное убежище.
«Меняю тюремную камеру с евроремонтом на старорежимный каземат с видом на природу», — отстраненно подумал я. Повернулся, бросил шапку на кровать, снял куртку, повесил на стул. Затем глубоко вздохнул, взял со стола пульт управления телевизором, сел на кровать и щелкнул клавишей.
Экран загорелся, и на нем появилась фиолетовая рожа инопланетянина с рожками и свиным рылом.
— Улю-пу-пу, пу-пу, — сказала рожа. — Улю-пу-пу, пу-пу!
Фантастический фильм был явно из низкопробных. Статичный кадр, морда определенно картонная, ни перевода, ни субтитров.
— Улю-пу-пу, пу-пу, — повторила рожа.
Я скривился и передразнил ее:
— Улю-пу-пу, пу-пу!
Морда неожиданно сделалась удивленной.
— Улю-пу? — спросила она.
Буратино отобрал у меня пульт и выключил экран.
— Это не телевизор, — сказал он.
И тогда мне стало тошно. Не просто тошно, а тошно до остервенения. Дурдом полный. Если сумасшедший понимает, что он — сумасшедший, то может ли он считаться сумасшедшим? Или здесь уже идет градация сумасшествия: немного не в себе, наполовину сумасшедший, почти невменяемый… Какая у меня стадия?
— Оставайся здесь, — сказал Буратино, — а я проведу рекогносцировку и скоро вернусь.
Он шагнул в стену и был таков.
Слова-то какие знает — «рекогносцировка»… Нет, шалишь, не мир познавать вы прибыли, знаете о земном мире достаточно много.
Я откинулся на кровати и бездумно уставился в потолок. Мысли текли вяло и апатично. Все в моей жизни полетело вверх тормашками. Ничего не хотелось. Такова уж человеческая сущность — клянешь неприкаянную жизнь, что; мол, не живешь, а влачишь жалкое существование, жаждешь кардинальных перемен, но когда они происходят и тебе предлагается начать жизнь заново, с чистого листа, то оказывается, что ничего этого ты не хочешь. Начинаешь вспоминать прошлое и видишь, что было в нем нечто такое, о чем забывать не хочется, не хочется этого терять, перечеркивать — иначе получается, что прожил ты свою жизнь попусту, зря. Тяжело в моем возрасте начинать все с нуля. Но в том-то и дело, что начинают с нуля тогда, когда ничего в душе, за душой и никого над душой нет. В душе у меня остался пепел, за душой имелась пачка долларов, которые негде было истратить, зато над душой стояло сразу двое. Причем таких, от которых не избавишься, с властью крепче крепостного права…
С этими невеселыми мыслями я задремал.
Очнулся я от дремы резко и сразу, словно меня толкнули. В комнате царил серый полумрак, а у двери стояла мерцающая голограмма коменданта гостиницы.
— Отужинать не желаете? — спросила копия коменданта Затонского.
— А который час? — буркнул я.
— Где? — в свою очередь, спросил комендант.
Я подумал. Выходит, Буратино переместил меня не просто далеко, а очень далеко, если разница во времени измеряется часовыми поясами.
— Здесь.
— Восьмой опосредованный.
Я сел на кровати и недоуменно замотал головой.
— Что такое «опосредованный»?
— Вектор времени в пространственной складке перпендикулярен направлению земного времени, — с готовностью сообщил комендант.
У меня отвалилась челюсть. «Вектор времени… пространственная складка…» Это еще что за белиберда?! Я захлопнул рот, повел головой, сглотнул.
— Где… я… нахожусь? — раздельно спросил я.
— В гостинице звездных пилигримов, — сообщил Затонский как само собой разумеющееся.
— А… А где находится гостиница?
— На Земле, в пространственно-временной складке.
— Это как?
— Разве в офисе «Горизонта» вас не инструктировали?
Я икнул. Дела… Выходит, гостиница целиком и полностью принадлежит пресловутой организации «Горизонт». Ничего себе — убежище! Судя по коротким репликам Буратино, он здесь бывал, значит, контактировал с «Горизонтом». Тогда почему за ним охотятся? В голове все смешалось, но я все-таки нашелся.
— Иванов объяснял, но я не совсем понял.
— Вы работаете с Евгением Викторовичем? — удивился комендант.
— Да, а что?
— Странно, при его положении…
Сказано было с таким уважением, будто Иванов являлся если не руководителем «Горизонта», то рангом никак не ниже первого заместителя.
И тогда я обнаглел. Давно заметил, что в организациях со строгой субординацией наглость — наилучшая линия поведения.
— Не ваше дело, с кем я работаю. Я задал вопрос и хочу получить на него ответ.
Мне казалось, что голограмма не должна мыслить и, функционируя на уровне роботизированной программы, не могла задавать вопросы, а только отвечать на них. Как любой обслуживающий персонал в любой гостинице. Но все дело в том, что эта гостиница не принадлежала к разряду «любых», а голограмма коменданта, похоже, обладала некоторым интеллектом.
— Пространственно-временные складки являются естественными топологическими образованиями на поверхности материальных тел достаточно большой массы. В трехмерном мире их нахождение характеризуется аномальными электромагнитными, гравитационными и темпоральными явлениями Данная складка вмещает в себя двухкилометровый участок верховьев реки Корстень. Используется как перевалочная база с пятидесятых годов двадцатого столетия. Бы удовлетворены ответом?
Из объяснения я практически ничего не понял, кроме того, что гостиница существует здесь с середины прошлого века. Тогда понятно, почему в номере такая обстановка. Это не совпадало с данными Иванова, утверждавшего, что программа «Горизонт» существует с конца века, но, как понимаю, ему соврать, что пить дать.
— Удовлетворен, — кивнул я с умным видом, но при этом мне показалось, что голографическая копия коменданта саркастически усмехнулась.
— Так вы будете ужинать? — повторился он.
Я подумал. Обед с Ивановым был достаточно плотным, и есть пока не хотелось.
— Нет.
— Когда захотите, вызывайте меня без всякого стеснения в любое время суток, — сказал комендант и испарился.
Если в первый раз предложение «без всякого стеснения» я принял за элементарную вежливость, то сейчас понял, что это естественная услуга. Голограмме ни спать, ни есть не требуется. И, несмотря на обнаружившийся интеллект, других проблем, кроме обслуживания постояльцев, для нее не существует. Зато у меня проблем был целый воз и маленькая тележка в придачу.
Я встал с кровати, подошел к окну и выглянул. Над рекой сиял узенький серпик молодого месяца, но видимость была как в пасмурный день, только золотые краски осени и зелень хвои сливались в единый серый тон. Похоже, ночным видением Буратино наградил меня навсегда.
На причале никого не было, исчезла даже полузатопленная лодка, зато вверх по течению двигалась большая бесформенная масса, подрагивающая, как студень. Пыхтя, словно паровоз, она шлепала по воде слоноподобными ложноножками и медленно продвигалась к причалу. В десяти метрах от причала масса замирала, будто в изнеможении, течение относило ее на прежнее место, и тогда она вновь с упорством белки в колесе возобновляла свое движение.
Я отпрянул от окна и задернул занавеску. Только химер до полного помутнения рассудка и недоставало!
Верховья Корстени находились километрах в ста от города, в лесном заказнике, о котором лет пять назад писали местные газеты. Вроде бы там энтузиасты-любители обнаружили некую странную геофизическую аномалию, в районе которой магнитная с грелка отклонялась, часы начинали то спешить, то отставать, а у порогов вода в реке текла вверх по уклону. В последнее время о подобных аномалиях много чего пишется, и где правда, где ложь, уже никто не собирается разбираться. Статьи в местной прессе также не вызвали никакого ажиотажа, но, оказывается, что-то в этом было.
Звездные пилигримы? М-да… От высокопарного названия веяло чем-то несерьезным, если бы не устюпенды в ведре рыбака и несуразная пристройка к бревенчатому зданию. Краем глаза я покосился поверх занавески на реку. Студнеобразный «пилигрим» не вызывал к себе теплых чувств. Брататься с ним почему-то очень уж не хотелось.
Бесцельно пройдясь по комнате, я остановился у телевизора, который на самом деле таковым не являлся. А чем он на самом деле был, я предпочел даже не думать.
«Если ночное видение у меня сохранилось, то, быть может, и способность проходить сквозь стены тоже?» — внезапно пришло на ум.
Шагнув к стене, я приложил к ней ладонь. Стена была твердой и шершавой, и рука проникать сквозь нее принципиально не желала. Вспомнилось ехидное «слабо?», которым наградил меня Буратино, высунувшись из филенки закрытой двери. Что-то в этом было. Не только ехидство, но и намек, что способность сохранилась, однако я не научился ею пользоваться.
Закрыв глаза, я попытался представить кромешную темноту. Представить получилось, однако под рукой по-прежнему ощущался стык шероховатых бревен. Не открывая глаз, я убрал руку, затем снова протянул ее к стене и не встретил никакого препятствия. Осторожно, боясь поверить себе, я приоткрыл глаза и увидел, что рука по локоть находится в стене. Вначале я осторожно поводил рукой, затем помахал, но ничего не ощутил. Ни тепла, ни холода, ни сопротивления воздуха, словно его там не было Странно, в общем-то, будь там вакуум, руку бы разнесло от внутреннего давления крови.
Я выдернул из стены руку, оглядел ее и снова ткнул в стену ребром ладони. И чуть не взвыл от боли, сломав ноготь. Стена вновь оказалась твердой и непроницаемой. Тряся пальцами, я запрыгал по комнате, кляня Буратино на чем свет стоит, хотя винить нужно было прежде всего самого себя. Экспериментатор хренов! Палец опух, под ногтем посинело. Гематома. Как теперь с таким пальцем кукол вырезать?
Сумрачным взглядом я обвел комнату. Что я тут делаю, зачем здесь нахожусь? Чем Буратино лучше Иванова? Хрен редьки не слаще… Почему я должен сиднем сидеть в этой комнате и ждать у моря погоды, пока Буратино подыщет мне подходящее убежище? Подходящее для кого? Уж точно не для меня…
Я нахлобучил шапку, надел куртку. Затем достал из джинсов пачку долларов и хотел переложить их в карман куртки, но там что-то лежало, и пачка не захотела влезать. Проверяя, что бы это могло быть, я сунул руку в карман и вытащил еще одну пачку долларов. Ту самую, первую, за которой, как я вначале предполагал, охотился Иванов. Не взял он деньги. Понятное дело, зачем они ему? У «Горизонта» свое денежное дерево, а может, то же самое, что и у Буратино. С одной ветки денежки рвут… Хотел бросить деньги на стол, но передумал. Не знаю, куда занесет меня судьба — вдруг понадобятся? У меня-то своего денежного дерева нет. Снова рассовал доллары по карманам, подошел к стене, закрыл глаза и осторожно вытянул вперед руку.
И, когда пальцы ничего не встретили на своем пути, я, не раздумывая, шагнул вперед. И только тогда понял, насколько опрометчиво поступил. Номер находился на втором этаже, пройди я сквозь стену… Сердце с запозданием испуганно екнуло.
Назад: ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Дальше: ГЛАВА ДЕСЯТАЯ