Глава 11
Вечер воскресенья
То, что бомж, привязанный к лавке, мертв, я понял сразу. Он захлебнулся собственной рвотной массой — об этом говорили набухшие вены на шее, выпученные глаза и кислый запах, стоявший в кладовке. Очевидно, поиски цветного металла привели бездомного на территорию детского сада, а может, он увидел меня выходящим из корпуса вчера или сегодня. Увидел. Подумал, что я прячу внутри нечто ценное. И решил поживиться. В любом случае судьба привела его к моему тайнику, который он вскрыл без тени сомнения. Только бродяга жестоко просчитался — я прятал внутри не ценности, а чудовище.
Легко представить его изумление при виде связанной безволосой обезьяны, мало напоминающей человека. А вот какого лешего бомж стащил с пришельца алюминиевый колпак — даже вообразить не могу. Хотя нет, могу. Пришелец попросил об этом, попросил очень жалобно, чуть ли не пустив слезу. И бомж сдался… Дальше, как говорится, дело техники. От себя добавлю — и телепатии тоже.
Капля пота скатилась со лба и попала в глаз. Я сощурился, вытер ее костяшкой пальца и захлопнул дверь, отгородив себя от невыносимого зрелища мертвого тела.
Проклятый чебурашка сбежал, убив человека!
Я вышел на крыльцо. Закурил.
По крайней мере отпал вопрос с его транспортировкой на спецхранилище.
Дождь усилился. Капли звучно застучали по шиферу стоявшей слева веранды, били в дорожку, поднимая пыль. Я вытащил из корзины куртку, развернул ее, достал пирамидку. Свечение исчезло. Даже невозможно заподозрить эту гематитовую поделку в проявлении каких-то необычных свойств.
Я надел куртку, чтобы не вымокнуть. Пирамидку спрятал во внутренний карман — он единственный из всех застегивался на пуговицу. Обвел задумчивым взглядом пространство перед собой.
Впереди между деревьями проглядывали крыши многоквартирных домов, кирпичные трубы фабрики, водонапорная башня. Где-то между ними бродит пришелец, способный читать чужие мысли и принимать чужой облик — чей угодно, хоть президента России. Пришелец застрял в наших краях, потому что не может сообщить о себе на орбиту, я отобрал у него передатчик. Этот потерявшийся гуманоид может доставить нам кучу неприятностей.
Я могу наткнуться на него где угодно.
Где угодно.
Эта мысль без конца сверлила мозги, когда я обходил дома подчиненных. Собрать их получилось без лишних вопросов. Проблемы возникли только с Морозом, который начал ершиться и голосить, что никуда сегодня не пойдет, но вид у меня, очевидно, был настолько мрачный и недружелюбный, что причитания оказались недолгими.
— В общем так, мужики, — сказал я, выстроив их перед палисадом дома Сидельникова. — Сегодня вам придется забыть про выходной.
— То есть как? — воскликнул Морозов, оглядываясь на тяжело молчавших дядю Саню и Тарасыча. — То есть как забыть? Моя смена наступает через сутки. Когда ж я отдыхать буду!
Я сделал вид, что не слышал этих воплей.
— Сегодняшний вечер, а возможно и ночь, нам придется провести на объекте. Есть большая вероятность, что там появятся гости, хотя я всей душой надеюсь, что этого не случится. Двое из вас в курсе, о чем речь. Сразу говорю, приказ не мой, а спущен свыше. Нам велено всеми силами защищать объект от проникновения посторонних. Это крайне важно. Может, важнее всего, с чем вам доводилось сталкиваться за свою жизнь. В другой раз я бы предложил вызваться добровольно, но сегодня выбора у меня нет. Мне нужен каждый из вас. Каждый, мужики.
Тарасыч тихо крякнул. Я видел, как у него задрожала нижняя челюсть. Дядя Саня вроде бы остался невозмутим, но только внешне. Он прекрасно знал, с чем нам предстоит иметь дело, был вчера свидетелем. Едва не сгорел в своем сарае в момент плазменной атаки. Где-то глубоко в его взгляде тоже читалось беспокойство.
Лишь на лице Морозова нарисовалось недовольное возмущение.
— Никуда я не пойду, — заявил он. — Какое проникновение посторонних? О чем ты, начальник! Книжек по гражданской обороне начитался? Кто на этот погреб нападать станет! Чушь. Это, наверное, какая-то солдафонская тренировка. Военное учение, блин. Ну вас на фиг! У меня сегодня есть дела поважнее.
Его вдруг шатнуло под действием невидимой внешней силы. Мороз скрючился, схватившись за печень, глаза непонимающе метнулись в сторону рослого соседа, в то время как локоть дяди Сани вернулся на прежнее место.
— Слушай, что тебе начальник говорит, салага, — основательно произнес Сидельников. — Ты сначала дослужись до его звездочек, наберись ума, а потом и рот раскрывай. У нас один командир. Что прикажет, то и станешь выполнять. А не станешь — со мной будешь иметь дело.
— Валерий Павлович, а чем нам обороняться? — обратился ко мне Тарасыч. — У нас, японский городовой, один карабин на всех.
— У меня кое-что есть, — ответил я.
Дядя Саня посмотрел на меня с интересом.
Верно. И мне, и ему дюже занятно опробовать оружие пришельцев. Правда, эти сволочи знают, чем мы оснащены, а потому могут преподнести сюрприз.
Эти сволочи горазды на сюрпризы.
— Даю вам десять минут, чтобы собрать вещи. Пожрать возьмите, неизвестно, сколько нам предстоит проторчать в спецхране. Через тридцать минут собираемся на КПП. Вопросы есть? Вопросов нет. Время пошло.
* * *
Вокруг нашего дома царило оживление, что, в общем, объяснимо. Пострадавших уже увезли, но возле березовой рощи толпились люди и стояли две пожарные машины. Какая-то бабушка увидела свет и звякнула в пожарку, припомнив вчерашнее происшествие.
Перед нашим домом торчала милицейская «буханка». Я прошел мимо нее и уже собирался незаметно проскочить в подъезд, как на крыльце меня перехватил следователь с тем самым вопросом про НЛО. Мой ответ прозвучал бессодержательно и невинно, дескать, ничего не знаю, меня тут не было, ходил за сыроежками, вот корзина, грибов не набрал, не народились еще… Легенда сработала, и следователь потерял ко мне интерес.
Баба Нюра жила на втором этаже напротив Левы с его матерью. На счастье, она оказалась дома. Соседка сверху была у меня в небольшом долгу. Неделю назад она сломала ключ в дверном замке, не могла попасть в квартиру и прибежала за помощью. По приставной лестнице я забрался в окно второго этажа, выдолбил заклиненный замок, а потом еще два вечера вставлял новый. Баба Нюра была так благодарна, что упрашивала взять сначала бутылку, потом деньги. Я отказался от того и другого.
Но сегодня мне кое-что потребовалась в уплату долга.
Договорившись с бабой Нюрой, по скрипучей лестнице я поднялся на чердак и извлек из шкафа снаряжение пришельца. Из чердачного окна как на ладони открывался вид на березовую рощу. Пожарные автомобили, урча двигателями, пытались развернуться и уехать, но многочисленные зеваки мешали им, и задворки то и дело оглашались ревом клаксонов. Я сел на шатающийся ящик и развернул на коленях скатерть со снаряжением. Бластер, запасные обоймы, ускоритель перемещений, передатчик, невесомый ремень. Негусто, чтобы оборонять спецхран от армии космических захватчиков. Но что есть.
Завернув все обратно в скатерть, я взвалил куль на плечо и спустился к нашей квартире. Чтобы у Юльки не возникло вопросов, куль я временно оставил перед дверью в темном углу.
Супруга нервно бродила по гостиной, потирая плечи, словно постоянно зябла. Настенька, забившись в угол дивана, листала книжку с картинками животных.
— Мне нужно на работу, — сообщил я, меняя кожаную куртку на рабочую спецовку — ту самую, из черной хлопчатобумажной ткани с пропиткой и желтой надписью «ОХРАНА» на спине. Из кожанки пирамидка перекочевала во внутренний карман спецовки.
Юлька метнула на меня вопросительный взгляд, но ничего не сказала. Как супруга военнослужащего она была приучена не проявлять излишнего любопытства к делам службы. Единственное, что моя жена всегда в таком случае спрашивала:
— Когда вернешься?
— Точно не знаю. Может, ночью или завтра утром. — Я прошел в комнату и достал из серванта блок сигарет. Вечерок будет нервным, вполне возможно, что блока не хватит. — Юль, вы не могли бы провести сегодняшнюю ночь в другом месте?
— В каком месте? — опешила Юлька.
— У сестры бабы Нюры есть частный дом в деревне Пеньки. Это в трех километрах от Коровьина. Так мне за вас будет спокойнее. Видела, что у нас на заднем дворе творится?
— Не видела. Ты мне запретил туда ходить.
— Значит, вспышка газа там произошла. Трубопровод разгерметизировался. — Я чувствовал, что шпарю объяснениями Гордеева, но не мог себя остановить. — Рабочие будут до утра ковыряться. Спать точно не дадут. А у сестры бабы Нюры тихо, спокойно, лесок кругом. Баба Нюра вас отведет, я с ней договорился.
— Что, прямо сейчас?
— А чего тянуть!
Я попытался изобразить беспечную улыбку, но она все равно получилась тугой, как резина.
— Валера, что происходит? — спросила Юлька, тревожно глядя на меня. Настенька оторвалась от книжки и тоже уставилась на папу.
— Сейчас не могу рассказать.
Я прошел через комнату, присел перед Настей на колени и обнял ее.
— До свидания, дочка. Слушайся маму.
— До свидания, папочка, — пролепетала Настя без особого энтузиазма. Наше расставание не казалось ей каким-то особенным, отличающимся от остальных.
А мне казалось.
Застонала открывающаяся входная дверь. В квартиру осторожно вошла бабушка Нюра — крепкая и энергичная семидесятипятилетняя старушка, немного забывчивая, что ее не портило. На ней были платок, плащ, резиновые сапоги; морщинистую руку оттягивала холщовая сумка, набитая какими-то вещами.
— Где тут мои соседушки? — спросила она, заглядывая в комнату. — Готовы попутешествовать? Только наденьте сапоги, дождик прошел, там трава сырая. А сестрица моя уже ждет, пирожков напекла! И для девочки вашей, Настеньки, кое-что сладенькое приготовила.
Юлька застыла в растерянности, не зная, как реагировать на происходящее. По сути, я все решил за нее.
Не давая ей опомниться, я направился к выходу, бросив из прихожей:
— Позвони мне на сотовый, когда доберетесь.
— Валера! Валера! — закричала Юлька вдогонку.
Но в квартире меня уже не было.
Когда я вышел из дома, на проселочной дороге, уходящей в луга, я увидел трех велосипедистов. От поселка они удалились уже на приличное расстояние. Насколько удалось разглядеть, первым ехал Морозов, то разгоняясь, то притормаживая. Следом за ним сдержанно давил на педали дядя Саня (у него за спиной я различил охотничью двустволку). Тарасыч не выдерживал темп и далеко отстал от товарищей. У меня екнуло сердце, когда я провожал их взглядом. Под тяжелым бескрайним небом три фигурки казались крохотными, ничтожными. Я не ощущал в них опоры. Если пришельцы придут сегодня в спецхран, с таким скудным отрядом шансы на отражение атаки практически нулевые.
В магазине я купил две полуторалитровые бутылки водки. Полагаете, много? А вот и нет. Сегодня мне потребуется каждый грамм, потому что если, не дай бог, у меня опять задрожат руки, то наша человеческая цивилизация со всеми ее блестящими достижениями и моральными ценностями отправится прямой дорогой к чертовой бабушке. Поэтому, несмотря на клятвы и завязки, я выпью ровно столько, чтобы руки были крепки, даже если с небес спустится сам дьявол.
Я сложил бутылки в тот же куль, в котором лежали инопланетные причиндалы, и выбрался на окраину поселка.
Передо мной лежала дорога, по которой укатили мои караульные и по которой каждый день ходил на спецхранилище я. Точнее, раньше ходил, теперь езжу на велосипеде, но удовольствия это не прибавило. Дорога неровная, кочковатая, после дождя на ней вообще становится скользко, как на льду.
Я надел диск ускорителя на левую руку, открыл стекло. Настало время проверить устройство в полевых условиях. Правая рука была занята кулем, перекинутым через плечо, но, как оказалось, двигать крестиком наведения можно и большим пальцем левой. Я поднес диск к глазам и, глядя сквозь стеклышко, переместил прицел. Неудобно держать, не по-человечески. Чтобы поймать объект на местности в перекрестье, пришлось так изогнуть кисть, что хрустнуло в суставе. Хотя пришельцам, возможно, эта система наведения не доставляет неудобств.
Прицел уперся в дальний конец луга, поросший осиновыми деревьями, в восьмистах метрах от меня. Я ткнул большим пальцем по сенсорному полю, и место наведения зафиксировалось — перекрестье налилось густым малиновым цветом. Я осторожно выдохнул, покрепче обхватил ношу и повторно тронул тачпад.
Что-то невидимое и сильное толкнуло меня под зад и в лопатки. Ноги и нижняя часть туловища налились тяжестью, лицо ощутило тугое сопротивление воздуха. Край луга, на который я взирал сквозь голубое стеклышко, стремительно увеличился, словно, глядя в окуляры бинокля, я крутанул колесико трансфокатора.
Через секунду или две я уже стоял под осинами, которыми заканчивалось поле. Над головой шелестели листья, щеки горели, тело мелко дрожало от непривычных физических нагрузок. Только что эти осины находились от меня почти на километровом расстоянии, и вот я под ними! Невысокие жилые постройки Коровьина остались за полем и сделались маленькими, похожими на спичечные коробки. Я смотрел на них, и голова шла кругом. За какую-то секунду на такое расстояние! С ума сойти. Определенно, эти пришельцы знают толк в технологиях, облегчающих жизнь.
Я преодолел заросли кустов, и передо мной открылся заливной луг возле реки. В этот раз перекрестье прицела уставилось на гребень холма, стоявшего больше чем в километре…
Так я перемещался из одной точки в другую всю дорогу, от поселка до спецхранилища. Наводишь прицел, трогаешь пальцем тачпад, испытываешь резкое, но не травмирующее ускорение — и ты на другом конце дистанции. Просто, быстро, удобно. Унылый путь, который я раньше преодолевал пешком за час, покорился за какие-то полторы минуты и полдюжины перемещений.
Последним броском меня вынесло к колючей проволоке спецхранилища за сотню метров от караулки. Я специально выбрал это место, чтобы Орехов не видел, как его начальник появляется буквально из воздуха. Меня шатало, куль с внеземными устройствами оттягивал кисть. Я немного постоял возле накренившегося столба, державшегося только на проволоке, и двинулся к воротам.
Орех самым наглым образом дрых на боевом посту, растянувшись поперек караулки. Его тело опиралось на три точки опоры: ноги — на печку-буржуйку, затылок — в край подоконника, зад балансировал на стоящем на двух ножках табурете. Открытый рот дежурного по объекту издавал беспечный храп. Орех даже не дернулся, когда я вошел, скрипнув половицами, и свалил у порога свой груз. Разве что булькнул горлом, отчего на пару секунд задержалось дыхание.
— Умаялся, бедолага, — понимающе пробормотал я и пинком вышиб табурет у него из-под зада.
Орех шумно грохнулся на пол.
Он тут же вскочил, оглядываясь дикими непонимающими глазами. Заметив меня, хрипло зарычал, бросился навстречу и отправился обратно на пол, встреченный крюком слева.
— Начальник? — изумленно прохрипел Орех, ползая на полу на четвереньках и держась за отшибленное ухо. — Ты… как-то ты неожиданно появился.
— Я обещал, что приеду. Вот и приехал.
Я хлебнул воды из носика чайника, потом присел возле подчиненного и ощупал его физиономию.
— Эй, ты чего делаешь, паря?! — возмутился он.
— Все в порядке.
— Что в порядке?
Не ответив, я вернулся ко входу, хлопая себя по куртке, проверяя, на месте ли пирамидка. Ладонь уткнулась в твердые грани. Я вытащил из куля водку, выставил ее на стол. За водкой на божий свет появился бластер. У него имелся ремень, и я повесил оружие через плечо. На пояс нацепил подвеску с запасными обоймами и ускорителем.
Орехов вскарабкался на табурет и с недоверием следил за приготовлениями.
— У кого-то юбилей? — съязвил он.
— Сейчас подъедут наши. Встретишь у ворот, и будете ждать меня. Вернусь — объясню ситуацию и дальнейшие действия.
* * *
В бункер я не спускался с тех пор, как забрал из него пирамидку. В бетонных коридорах стояла прежняя прохлада, жужжали лампы дневного света, а холодильная установка все так же урчала под ногами. Я вошел в комнату «1». Стол, накрытый зеленым сукном, казался осиротевшим, но я вернул ему целостность образа, поставив в центр пирамидку.
Покинув бункер, я тщательно запер гермодверь, обмотал замочные петли кордом, утопил концы в пластилине и поставил сверху оттиск. Пока добирался до караулки, позвонила Юлька и сообщила, что они прибыли в деревню Пеньки. Голос у нее был какой-то потерянный, скупой на слова. Мне показалось, она что-то не договаривает, и я поинтересовался, в чем дело. Юлька ответила, что это не телефонный разговор, лучше вернуться к нему позже, когда я управлюсь с делами. Повесила трубку.
Перед воротами уже собрались мои подчиненные. Вид у них был не слишком сплоченный и бравый. Орех грубо пихал молодого Морозова и что-то по-хамски выговаривал ему. Тарасыч трясся как осиновый лист и грыз ногти. Дядя Саня устроился в сторонке на крыльце караулки и с безразличным видом потягивал папироску.
Услышав хруст гравия, которым был посыпан небольшой участок перед воротами, вся четверка повернулась в мою сторону.
— Начальник? — удивился Тарасыч, оставив в живых последний оставшийся ноготь. — Как ты раньше нас добрался? Мы же видели тебя, когда из поселка выезжали. Только из дома вышел.
— На машине кто-то подбросил, — предположил Орех.
— Так не проезжал никто, — возразил Морозов. — А дорога-то одна.
— Встать в шеренгу! — угрюмо скомандовал я.
Охранники нехотя построились. Я прошел вдоль них и тщательно ощупал лицо каждого.
Чужака среди них не было.
— Бойцы! — энергично произнес я, поправляя ремень бластера на плече. — Еще раз опишу ситуацию. Спецхранилищу угрожает агрессия со стороны противника, многократно превосходящего нас в вооружении и технике. Наша задача всеми доступными способами держать оборону до подхода войсковых частей.
— У него чего, крыша съехала? — произнес Орех.
— Охранять всю территорию не имеет смысла, — продолжал я. — Только один объект имеет стратегическое значение. Бункер. Займем оборону вокруг него. В крайнем случае переместимся внутрь, хотя там у нас мало шансов.
Я сделал паузу.
— Следует иметь в виду, что враг чрезвычайно коварен. Во время атаки он может применить психическое давление на ваш мозг. Для защиты от психического давления следует использовать это. — Я передал стоящему крайним Морозову рулон фольги, стянутый с собственной кухни. — Фольгу нужно обмотать несколькими слоями вокруг головы на манер шлема. Важнее всего экранировать лобные доли, поскольку в них сосредоточена ваша мыслительная активность. Снимать защиту с головы ни в коем случае нельзя! Ни во время боевых действий, ни до них, ни после. Ни в коем случае!
При словах «боевые действия» Тарасыч затрясся еще сильнее, а дядя Саня ухмыльнулся в предвкушении.
— Ничего не понимаю! — пожаловался Морозов. — Что это за учения такие?
— Не буду я носить эту хренотень, — сообщил Орех. — У меня лысина вспотеет.
— Разговорчики в строю! — рявкнул я. — Все видели могилу Кляксы? Кто не видел, подойдите и рассмотрите как следует. Не станете меня слушать — окажетесь на глубине двух метров по соседству. Это вам не шутки. Мы на пороге войны, какой еще никогда не было в истории человечества! На кону стоят миллиарды жизней, и мы их первый рубеж обороны! Мы — Брестская крепость, поняли, вашу мать?
Ничего они не поняли. Орех морщился. Морозов непонимающе вертел головой. Тарасыч принялся отстукивать зубами тревожные позывные азбуки Морзе. Дядя Саня снисходительно усмехался, поглядывая на них.
И все-таки я заставил всех до одного скрутить себе колпаки. У Морозова получился широкий цилиндр, который съезжал ему на уши, отчего над ним все смеялись. Орехов, соорудив защиту, тут же снял ее, за что получил от меня затрещину. Когда я отвернулся, он сверлил спину взглядом, полным лютой ненависти. Такого злыдня нельзя отпускать ни на шаг. Тем более поворачиваться к нему спиной.
Я приказал забрать из караулки карабин, продукты, чайник, водку и электрическую плитку, потом запер на замок створки ворот, и мы двинулись к бункеру. Продукты, которые парни привезли из дома, водку, плитку и чайник сгрузили на длинный стол под деревянным навесом, расположенным метрах в двадцати от объекта обороны. Раньше здесь чистили оружие, а теперь будет полевой шведский стол.
— Морозов! — позвал я. Будущий студент политеха устало глянул на меня из-под съехавшего на глаза серебристого защитного колпака. — У тебя как со зрением?
— Единица, — ответил он не без гордости.
— Тогда дуй на вышку. Вот тебе рация. Гляди во все четыре стороны и немедленно докладывай о любых перемещениях, даже если это окажется заблудившаяся корова или трактор Ипатова. Оптические феномены, странные облака, летящие по небу объекты — я должен знать о них моментально!
— О летящем объекте под названием «птица» тоже докладывать? — насмешливо спросил этот умник.
— Если крупная стая — непременно.
Морозов, держа руки в карманах, с опаской посмотрел на торчащее посреди спецхрана строение из деревянных брусьев, покрытое шелушащейся краской, которая двадцать лет назад, возможно, была зеленой.
— Там пол трухлявый. Могу провалиться.
— Захватишь с собой пару крепких досок из казармы, бросишь под ноги. Гляди во всю свою единицу, Морозов. И не вздумай там спать — убью, если обнаружу! Пошел.
Он двинулся к вышке как-то заторможенно, продолжая оценивать взглядом ее крепость и не вынимая рук из карманов. Сказать по правде, не было у меня доверия ни к нему, ни к Орехову. Нужно хотя бы три месяца, чтобы вылепить из обоих нормальных людей. Конечно, не стоит их равнять под одну гребенку. Морозов хотя бы в институт собрался поступать, значит, что-то должно быть в голове. Потому что у Орехова, по-моему, в голове совсем пусто.
— Тарасыч.
— Я!
— Видишь за бункером железобетонные сваи?
— Так точно, товарищ командир! — ответил он, сильно волнуясь. Его защитный колпак получился маленьким и напоминал тюбетейку.
— Возьмешь карабин и ляжешь посреди них прицелом в сторону Коровьино. Там все травой поросло, но на всякий случай укроешься ветками, чтобы тебя видно не было.
— А что делать?
— Стрелять.
— Во всех, кого увижу?
— С ума сошел? Естественно, нет. Только в тех, кто перелезет через колючку. Лишней рации у меня нет, их всего две, но если услышу с твоей стороны крик или выстрел — пойму, откуда идут.
Принимая от меня карабин, Тарасыч едва не уронил его себе на ногу.
— На крейсере он служил, — сказал дядя Саня. — Да ты винтовки в руках не держал!
— Кто не держал! Да я… да я… — заволновался Тарасыч.
— Умолкни, старый фитиль, — сказал Орех, — не для тебя карабин.
— Дядя Саня, — позвал я.
— Что скажешь, начальник?
— Найдешь себе укрытие возле казарм. Будешь держать на мушке Прилуг. Патронов много?
— Хватит.
— Заряжены чем?
— Не волнуйся, все пучком.
— Я спрашиваю — чем?
Дядя Саня бросил папироску на землю, неторопливо придавил ее каблуком. За ним вдалеке по вертикальной лестнице нехотя карабкался на вышку Морозов.
— Картечью заряжены. Хранил для особого случая. Сам-то где будешь?
— Я лягу на лесенке перед гермодверью. Таким образом с трех сторон бункер будет находиться под нашим огневым прикрытием. Со стороны реки они вряд ли появятся, но если вдруг — Мороз их должен обнаружить.
— Если увидит, вундеркинд.
— А мне куда? — недовольно спросил Орехов.
— А ты, милый друг, будешь постоянно находиться возле меня, потому что нет у меня к тебе доверия.
Он попер на меня грудью.
— Че ты сказал? К кому у тебя нет доверия? Сам-то ты кто?
— Уймись, шантрапа, — шугнул его дядя Саня.
— Не встревай, бычара, пока я тебе яйца не открутил!
— Ты мне? — попер на него Сидельников. — Это ты мне сказал?
Я влез между их неуклонно сдвигающихся тел.
— Все. Хватит. Закончили. Можете перекусить, попить чайку и по местам. Дядя Саня, к тебе у меня будет отдельное поручение.
Я отвел его в сторонку подальше от Орехова, но он все равно постоянно оглядывался. Правда, когда я объяснил суть задачи, бывший десантник забыл про обидчика, удивленно хмыкнул и отправился выполнять, что я ему велел.
Он вернулся через несколько минут, присел под навесом возле стола с продуктами, взял сваренное яйцо и принялся сосредоточенно счищать скорлупу. Орехов на другом конце стола набивал за обе щеки. Я налил всем по соточке «боевых», они молча выпили. Тарасыч поперхнулся и долго кашлял.
Позже, когда мои бойцы разместились на позициях, а недовольно скулящий Орехов по моему приказу таскал к лестнице перед гермодверью обломки кирпичей, я забрался на земляную насыпь бункера и еще раз внимательно оглядел окрестности. По старой солдатской привычке я пытался понять, откуда следует ждать нападения. Конечно, если его вообще следует ждать, но всегда лучше быть готовым. Позади в пятидесяти метрах темнела вышка. На ее вершине тихо поскрипывали доски, по которым бродил Морозов, поблескивая на солнце серебром защитного колпака.
Восточная сторона хранилища примыкала к берегу реки, который был очень крутым — столбы ограждения торчали почти на краю обрыва. Это направление никто не сторожил, хотя Морозов на вышке должен был его видеть, да и позицию дяди Сани я выбрал с таким расчетом, что он поглядывал туда правым глазом.
Сам дядя Саня устроился под коренастой сосной, лицом к воротам и караулке, расположенным на севере. За воротами простирался луг, еще дальше темнел небольшой лесок, называемый Прилугом. Если чебурашки попрут со стороны Прилуга — дядя Саня их всяко не пропустит, угостит черешней из своей двустволки. Ответственное направление, поэтому я и посадил на него бывшего десантника.
Тарасыч расположился лицом на юг и наблюдал за дорогой из Коровьина, тянущейся сквозь открытые луговые пространства. Метрах в семистах они превращались в холм, на котором две недели назад стояли «Уралы» и был разбит лагерь войск химзащиты. Я не очень верил, что пришельцы попрут с той стороны, уж больно местность открытая, поэтому и посадил на это направление Тарасыча.
Ну а ваш покорный слуга капитан Стремнин разместился лицом на запад, куда смотрел выход из бункера. Передо мной, сразу за ограждением из колючей проволоки, тянулась полоса луговой травы. Справа ее обрезал ручей, густо поросший ивняком. Слева торчал непросматриваемый подлесок. Расстояние до зарослей было около сотни метров. Будь я на месте пришельцев, для атаки выбрал бы именно это направление: лощина щедро усыпана зеленью, открытое расстояние минимально. Хотя один бог знает, какие мысли роятся в их серых лысых головах. Может, они попрут прямо через луг на каких-нибудь шагающих танках? В таком случае все наши усилия тщетны. Оставалось утешать себя мыслью, что я сделал все от меня зависящее.
* * *
Было шесть часов вечера. Дождь больше не шел. Серые, наливающиеся чернилами тучи затянули небо пластами. В узком разрезе виднелся кусочек голубого неба и солнце — холодное, странное, топящее луга в неестественном белом свете. Потом разрез сомкнулся, солнце исчезло, и на земле сделалось неуютно и зябко. Лежавший под бетонными сваями Тарасыч застегнул куртку на все пуговицы и опустил наушники у кепи. Дядя Саня закурил, поставив двустволку между коленей и привалившись могучим плечом к стволу дерева. Морозову я отнес на вышку термос с горячим чаем и бутербродами. Пока лазал к нему, Орех, якобы случайно, забрел под навес и опрокинул в себя стакан водки.
Перед входом в бункер я, не без помощи стонущего Ореха, из обломков кирпичей организовал массивный бруствер. Устроившись за ним на верхних ступенях, я вложил цевье бластера в специальную ямку посередине и стал примеряться, как буду вести огонь. Поводил широким стволом из стороны в сторону, определяя границы сектора обстрела. Выстрелить разок на пробу не решился, да и жалко тратить попусту заряды. Вполне возможно, что только это оружие и сможет дать реальный отпор.
Около семи вечера на окрестные луга и подлески опустилась безжизненная тишина. Не слышалось ни щебета птиц, ни шелеста листьев, даже сверчки с кузнечиками куда-то пропали. До слуха доносился лишь далекий шум воды на перекате, да Тарасыч изредка покашливал от близкого соседства с бетоном. А в остальном мир вокруг словно вымер.
— Паскудно как-то, — поделился Орех, сидевший на две ступеньки ниже меня, привалившись спиной к гермодвери. Рядом с его плечом зеленела моя пластилиновая пломба. — Хоть бы дождик опять пошел. Измочил бы вас на хрен, и разошлись бы по домам как нормальные пацаны.
Что он за человек? Все, на что способен, — ныть, хамить и задираться. Хотя насчет того, что паскудно, я согласен. Нехорошая тишина. Зловещая. Впрочем есть вещи похуже.
Например, у меня опять задрожали руки.
Я заметил эту проблему, когда перевел взгляд с далеких зарослей лощины на конец бластера. Широкий ствол водило, словно он обрел собственную жизнь. Я оторвал ладони от рукояти и цевья, со страхом взглянул на них… Вот оно, снова пришло! Когда я наливал своим водку, то сам не пил, держался. Желание неуклонно поднималось внутри, но я давил его, борол. И казалось, что смогу побороть окончательно. Но в итоге витающее в воздухе напряжение просочилось сквозь мою слоновью кожу и гортань вновь охватила сухость, которую не утолить водой, а руки проняла дрожь.
Не только руки были не в порядке. В голове тоже творился кавардак. Вернулись воспоминания о том, как пришелец рвал мой мозг телепатией. Вернулись воспоминания о мертвых рыбьих лицах чебурашек, их мерзких речах, вылетающих асинхронно с движением губ, отвратительных поступках. Вспомнился бомж, захлебнувшийся собственной рвотой…
Руки затряслись еще больше.
Я распрямился, вскинул бластер на плечо и перелез через бруствер.
— Следи за зеленкой, пока меня не будет, — велел я оставшемуся внизу Ореху.
— Как же я без пушки? Начальник, ты надолго?
— Просто следи за зеленкой. Если что — крикнешь. Я сейчас вернусь.
По хлюпающей грязи я добрел до навеса, налил себе, выпил. Потом налил и выпил еще. Потом еще… Из бутылки выкатились последние капли. Я отбросил ее, с треском открутил пробку второй бутылки и наполнил еще один стакан. Из нагромождения свай за мной внимательно наблюдал Тарасыч. Не с завистью, не с укором — просто смотрел, как пьет его начальник. Я показал ему сердитым жестом, чтобы следил за своим сектором, а не за мной, затем опрокинул последний стакан.
Без закуски в желудке стало горячо и почему-то отяжелели ноги. В остальном же я словно заново родился. Казалось, за спиной выросли крылья, а мир стал светлее и шире… Как долго я ждал этого момента! Почти сутки невыносимого мучительного ожидания, сухости во рту и самообмана. Но теперь я был спокоен (даже суперспокоен!), уверен в себе (даже суперуверен!). Я ощущал силу противостоять чему угодно, даже если из-за холма все-таки появятся шагающие железные мастодонты.
Не совсем твердой походкой я обошел бункер, чтобы глянуть на реку и противоположный берег. А заодно проверить дядю Саню возле сосны.
— Где там твои войска, командир? — спросил он, не оборачиваясь, заслышав шлепки подошв по грязи. Сидельников пребывал в той же позе, прислонившись спиной к дереву. Двустволка стояла между коленей, глаза в щелках век внимательно оглядывали густые кроны Прилуга.
— Войска на марше.
— А до нас когда доберутся?
— Не знаю. Спроси что-нибудь полегче. — Я присел на корточки возле него. — Дай-ка лучше закурить.
Он протянул мятую пачку. Я выудил из нее сигарету, чиркнул спичкой затворную раму (а вообще не знаю, как у бластера называется эта деталь), закурил, с наслаждением вдыхая резкий ароматный дым.
— Скажи, дядя Саня, у тебя дети есть?
— А что?
— Просто интересно. Мы раньше не разговаривали на семейные темы. Почему бы сейчас не поговорить?
— Дети есть. Трое.
— Ух ты!
— Да. Причем заметь, работа качественная — одни сыновья.
— А у Тарасыча?
— У Тарасыча уж внуки народились. Два или три, точно не помню.
— А у Морозова?
— Мороз еще молодой, глупый. Не дорос до женитьбы. Говорит, главное — в институт поступить. Зато Орех хвастается, что многие детишки, бегающие по поселку, его производства. Что многие, врет, наверное, но один или два — возможно. Хотя, если честно, я бы ему операцию сделал, чтоб не размножался. — Дядя Саня нервно затянулся, выпустил дым. — Ну а у тебя как на семейном фронте?
— Дочь.
— Тоже неплохо. Но сын нужен.
— Знаю.
Мы помолчали. Потом дядя Саня вдруг пристально глянул на меня своими голубыми глазами.
— Что мы защищаем, Валера? Может случиться, что поляжем тут все. Ведь может?
— Есть такая доля вероятности, — признался я.
— Хочется быть уверенным, что не зря поляжем. Что мы защищаем?
Я затянулся сигаретой, думая, как ему ответить.
— А вот детишек наших и защищаем. Твоих, моих, Тарасыча… и даже тех, кто от Орехова производства.
Сунув пальцы под чашечку из фольги, Сидельников озадаченно почесал коротко стриженное темя.
— Все настолько серьезно?
— Ты их видел. Не просто так они из своей дыры вылезли, чтобы сараи поджигать. У них замыслы масштабные. Мы для них как колониальная Африка позапрошлого века, полная руды, алмазов и негров, которых можно грузить на корабли и везти в свои земли.
Крякнув, я поднялся на ноги и побрел на свою позицию. Мне показалось, что, пока мы разговаривали с дядей Саней, небо стало еще темнее.
* * *
Когда я вернулся ко входу в бункер, Орехов был без защитной фольги на голове. Он жрал бутерброд с сыром, в сторону лощины вообще не смотрел. Меня взяла такая злость, что я едва не заехал ему прикладом.
— Что ты, что ты, начальник! — завопил он, вскинув руки с зажатым бутербродом. — Снял-то на секундочку, волосы устали, надеваю уже!
Я отпихнул его ногой и занял место возле бруствера. В спину опять кольнул взгляд ненависти. Как бы в самый ответственный момент не наткнуться на заточку этого полууголовника.
В тревожном ожидании и при полной информационной блокаде прошел еще час. В боевых условиях штаб полка обычно всегда в курсе, где враг и что он задумал, — для того работает разведка. У меня разведки не было, а на вопрос о дислокации врага я мог лишь ответить, что он где-то в космосе. А о чем думают их серые инопланетные мозги и что они замышляют — об этом, к сожалению, мне никакая разведка не доложила бы.
Несколько раз Морозов сообщал по рации о передвижениях чужаков в зоне наблюдения. Дважды это были люди, судя по всему, работники из хозяйства Ипатова, может даже его родственники. Они обходили картофельное поле за ручьем и возились с бороной. Еще Морозов видел пробежавшую через холм собаку, а на другом берегу реки гигантского сохатого, который вышел из бора, постоял на опушке и ушел обратно в свои лесные владения.
Мороз не обманул, зрение у него было хоть куда. Правда, если до наступления темноты к нам не подойдет смена, то орлиное зрение не поможет. Ночка ожидается непроглядная, эти тучи не пропустят свет ни луны, ни тем более звезд.
Чем дольше я смотрел сквозь широкоугольную рамку прицела на окрестности, тем больше они меркли в моих глазах. От тревожного ожидания в груди снова начало дрожать и мне снова захотелось водки, хотя я и так выпил ее много. Когда я стал думать о том, чтобы вновь добрести до навеса, мой мобильник, лежавший на вершине бруствера, неожиданно засветился дисплеем и запиликал.
В трубке я услышал бодрый голос Гордеева:
— Все, капитан, можешь расслабиться! — У него там что-то гудело, возможно, двигатель грузовика. — Смена идет! К тебе направляется усиленный мотострелковый взвод.
Оставив бластер в ячейке, я обхватил трубку обоими руками.
— Где они сейчас?
— Как мне доложили, прошли через Коровьино. Километрах в трех от тебя. Все нормально! Мотострелковый взвод на БМП, усиленный двумя танками и передвижными зенитно-ракетными комплексами «Тунгуска». Небо над вами уже минут двадцать патрулирует МиГ. В вашу сторону повернут военный спутник — пришельцев не видно в радиусе двухсот километров.
Знал бы он, как легко стало на сердце. У меня на лице расцвела дурацкая улыбка. На радостях я ткнул Ореха кулаком в плечо. Кажется, ему это не сильно понравилось, но мне было до лампочки.
— В общем, твои сведения о Коровьинском инциденте подтвердились, — продолжал Гордеев. — Экстренное заседание комиссии приняло решение взять артефакт под усиленную охрану.
— Я давно об этом говорил.
— Да, говорил… Мне пора. Сдашь объект командиру подразделения. Встретимся утром. До свидания…
— Стойте! — воскликнул я. — Как фамилия моего предшественника?
Гордеев засмеялся.
— Да я это, чудила, я! Майор Фомин его звали. Не волнуйся. Через несколько минут убедишься, что я тебя не разыгрываю.
Он отключился. Я вылез из укрытия, напряженно взирая на слабо различаемую в темноте проселочную дорогу, взбирающуюся на холм.
Рация у меня на поясе ожила.
— За холмом вижу огни! — доложил Морозов сквозь треск помех. — Движутся… Похоже на фары автомобилей.
Я тоже увидел. Над темным гребнем холма поднималось желтовато-белое сияние. Легкий ветер, дующий с юга, донес рокот многочисленных моторов. Настроение у меня поднялось еще на несколько баллов.
— Дядя Саня! Тарасыч! — крикнул я. — Поднимайтесь. Подмога идет!
Между свай заворочалась, задвигалась темная фигура.
— Можно не лежать? — осторожно спросил оттуда Тарасыч.
— Да. Вставай, иди сюда.
Подошел дядя Саня, тоже глядя на холм. Охотничье ружье висело за плечом. В сумерках я видел только смутные очертания его плотной фигуры да серебристую шапочку на голове. Лишь когда он очутился в полуметре, можно было разглядеть, что это действительно Сидельников.
— Значит, пронесло? — На вечно невозмутимом лице десантника читалось облегчение. — Пронесло или большеголовые не собирались нападать?
— Какая теперь разница!
С неба донесся сдавленный вой, раскатывающийся над облаками, — издаваемый МиГами звук сложно с чем-либо спутать. Трудно сказать, почему пришельцы так и не попытались забрать пирамидку. То ли не знали толком, где она находится, то ли не решились спуститься в зону действия наших ПВО; один раз двадцать лет назад уже попробовали.
На холме показались фары головного БМП. Я услышал из темноты облегченный вздох Тарасыча, увидел вспыхнувший огонек спички в руках дяди Сани, собравшегося закурить сигарету, когда за облаками внезапно раздался надрывный визг, отдающий в ушах ультразвуком. Вся наша четверка, собравшаяся у бункера, разом придавленно задрала головы, словно ожидая удара сверху. Странный звук накрыл луга, заглушив рокот техники на холме, и растянулся, как готовая лопнуть струна, заставляя напрячься каждую мышцу, приводя в возбуждение каждый нерв. Орех задвигал кривыми губами, что-то комментируя, но я ни слова не услышал.
Визг оборвался глухим ударом.
За облаками сверкнула пронзительная вспышка.
Словно зачарованные мы стояли и глядели, как в небесах, над ставшими вдруг прозрачными клубами пара, распускается уродливая пятиконечная звезда. В облаках замелькали черные пятна, и спустя секунду из-за них вывалились обломки, которые еще несколько секунд назад являлись «двадцать девятым» МиГом.
— Твою мать! — громко произнес дядя Саня, выронив горящую спичку.
От падающей по косой траектории раскаленной груды металла отделились два неслабых обломка и с воем устремились к нам, увеличиваясь на глазах. Сперва мне подумалось, что они промчатся над спецхраном и рухнут куда-то в картофельное поле Ипатова, лишив фермера приличной части урожая. Но уже через пару секунд стало ясно, что обломки мимо не пройдут.
Мои подчиненные сломя голову бросились врассыпную. Тарасыч — обратно к сваям. Дядя Саня — в канаву возле казарм. Орех — к центральным воротам. Один я остался на прежнем месте, задрав голову и сосредоточенно взирая на два стремительно надвигающихся куска авиационной брони. Какой смысл убегать? Все равно не вычислишь место падения, которое наверняка находится где-то между теорией вероятности и законами подлости.
Когда обломки приблизились настолько, что практически нависли над головой (я уже думал о том, какой я все-таки по жизни идиот, поскольку меня сейчас разнесет на хрен), они неожиданно разделились, уйдя влево и вправо. Один с грохотом пробил трухлявую крышу казарм, подняв в воздух доски, щепки и куски заплесневелого шифера. С хрустом он прошел сквозь длиннющее здание, круша деревянные перегородки, вывалился с торца и врубился в землю, подняв фонтан грязи. Другой обломок, часть крыла с красной звездой, с такой силой врезался в плац, что по земле пробежала сейсмическая волна, которую можно было смело классифицировать по шкале Рихтера. Обломок прокувыркался по территории, подпрыгивая и разбрасывая вокруг себя комья почвы, порвал проволоку ограждения и угомонился где-то в глубине луга. Секундами позже к северу за лесом раздался дробный грохот — туда упали остальные обломки.
Я ощупал свои ляжки, чтобы проверить, на месте ли ноги — они настолько онемели, что, казалось, отсутствовали вовсе. Ноги были на месте. Я отряхнул с плеч щепки, ладонью стер грязь с лица. В разных концах спецхрана шевелились фигуры моих караульных. Они оглядывались, неуверенно и заторможенно поднимались на ноги. На вышке двигался серебристый колпак Морозова. Слава богу, все целы.
За холмом, на склон которого заползала техника усиленного мотострелкового взвода, началось нечто невиданное. С неба туда ударили три ослепительных луча — прямых, ярких, обвитых трескучими молниями. Я так и не увидел обещанных Гордеевым ЗРПК «Тунгуска» — только взметнувшиеся столбы огня, озарившие наши лица оранжевым светом. Техника и люди — весь взвод остался на склоне, не успев перестроиться из походного порядка в боевой, не успев выпустить в небо ни единой ракеты. Белые лучи из-за облаков изжарили их беспощадно.
Все было кончено в течение пятнадцати — двадцати секунд. Лучи из-за туч исчезли, оставив за холмом полыхающее пожарище. Я не мог отвести от него глаз.
Сквозь дребезжащий гул в ушах я различил мелодию играющего в кармане мобильника.
Звонил Гордеев.
— Положение оказалось серьезнее, чем мы предполагали, капитан! — кричал он мне в ухо из трубки. — Взвод уничтожен. Истребитель сбит. На тебя идет боевая тарелка. Держись, Стремнин, богом тебя заклинаю!
