Война, мир… Какая ему сейчас разница? Он ранен, ему тяжело, его душа скулит, как щенок, выгнанный на мороз…

Отвратительная горечь все еще переполняла Сергея, только теперь она была уже не во рту, а в самом сознании, в самой душе… Теперь землянин понимал и ощущал свое могущество, но ему было плохо. Корона дала Сергею не ту реальность, которой ему сейчас хотелось. Он вспомнил Литу: зеленые глаза, смеющиеся губы, мягкие нежные руки… Теперь он мог и хотел быть с нею!

Вселенная жила обычной жизнью. Ее пульс был ровным, ее ритм не могло изменить кровопролитие, развернувшееся в Настоящем в системе Агеты. Тем более Вселенная не могла заметить исчезновение одного землянина. Это казалось Сергею несправедливым, но таков был Закон. И этот Закон заставил землянина успокоиться, напоминая о ничтожности всех человеческих проблем на фоне величайшего порядка и величайшего хаоса мироздания. Сергей чувствовал только одну потребность, его мучило только одно желание, ему было необходимо лекарство, способное исцелить раненную душу, пережившую смерть тела. Ему нужна была Лита.

Он направил внимание на Австрант, в ту часть Вселенной, где еще горела искра жизни его любимой. Это было равносильно перемещению его "я" в нужное место и в нужное время. По какому-то наитию землянин догадался, как нужно настроиться, чтобы сосредоточить это "я" только на Рагоне. К своему удивлению, Сергей обнаружил, что многие времена ему недоступны. Раньше, первый раз соединившись с Короной, землянин не замечал этого, ослепленный собственными эмоциями.

Корона не могла проникнуть дальше в прошлое — там был он сам — Сергей видел самого себя верхом на гамасе по дороге в Каборс, видел счастливое путешествие с Литой, видел тени и холод подземелья Храма Трех Миров… Огромного слоя истории, где правили Императоры, совсем не существовало — на его месте Сергей ощущал одну пустоту.

Он отыскал внутри острова Вечный Город. На самом деле тот не был вечным. Построенный в то время, которого Сергей не мог видеть, Город был не просто вырублен в скале — сама скала была воздвигнута кем-то таким образом, чтобы естественное поле Австранта искривляло пространство внутри Рагоны, создавая полосу аномалий, за которую невозможно было проникнуть снаружи. Туннель, по которому землянин и Велт поднялись в Город, был особым участком энерголинии, где искривления достигали своего максимума. Неудивительно, что десантники едва не погибли от собственных ощущений. Энергия, питающая Город, поступала по огромной сети подземных лабиринтов, самый верхний из которых выходил на поверхность, а самый нижний располагался значительно ниже морского дна. Туннель каким-то образом имел связь со всеми лабиринтами. Невозможно было определить, какую роль играли Святилища — если в Городе поддерживался постоянный баланс энергии, то в Святилищах энергия, напротив, непрерывно переходила из одного состояния в другое. Зачем и кто устроил все это, угадать было невозможно.

Импульсы жизни Литы исходили из яйцеобразного Святилища.

Сергей поддался излучавшемуся оттуда притяжению, чтобы приблизиться к возлюбленной. Теперь он видел ее такой, какой та была на самом деле. Он ощущал пульсацию энергии Литы, как мерный стук в висках, которых на самом деле у него не было, и одновременно смог воссоздать в сознании реальную цветовую гамму происходящего. Лита лежала на пестике цветка. Ее голова была безжизненно повернута набок, руки обнимали колени, а волосы рассыпались по спине. Глаза были закрыты, но веки и ресницы то и дело вздрагивали — Лита боролась со сном, но не спала. Покрытое болезненным румянцем лицо было таким же очаровательным, как тогда, когда Сергей видел его в последний раз…

Землянин огляделся. На галерее вдоль стен Святилища стояли неподвижные солдаты. Они могли помешать их встрече — Сергей обрушил волю на ничего не подозревающих легионеров, и те заснули на постах, не успев даже понять, есть ли возможность сопротивляться. Меч одного из них упал на пол, зазвенев высоким звоном хорошей стали, но Лита этого не услышала — ее ресницы дрожали той же нервной мелкой дрожью. Чтобы прикоснуться к любимой, Сергею нужно было вернуться в нормальную реальность. Он нашел самого себя в прошлом и перенес копию тела в настоящее, а затем соединил сознание с телом. Все это было проделано интуитивно — он не мог и даже не пытался понять, что именно делает. Он не мог сказать, что оживил тело — просто его зрение стало зрением человека, а ощущения ограничились обонянием и осязанием человеческого тела. Он опять был человеком, хотя и не до конца — пока Сергей не хотел расставаться и с Короной — каким-то внутренним зрением он продолжал слабо ощущать скопление энергии, колыхающейся над ним в виде протуберанца, и потоки энергии Святилища, похожие на холодные и теплые течения.

Дорогие латы, выданные эрсэрийцами, он перенес из прошлого вместе с телом. Он стоял в цветке, окруженный величием и красотой Святилища, а стальной в золоте пестик поднимался над его головой. Снизу Сергей видел пальцы ног Литы и золотую прядь ее волос. Он напрягся, воплощая в Короне желание подняться выше. Тело послушно взлетело, и ноги землянина оказались на уровне ног Литы.

Лита дышала с трудом — Сергей был так близко, что слышал ее слабое дыхание. Он не хотел думать о предупреждении Императора — только услышать ее голос, узнать, что она его ждет, что она не изменилась…

— Лита! — привычный собственный голос прозвучал в огромном помещении как-то неестественно тихо и ласково.

Лита вздрогнула, открыла глаза и пробежала вокруг себя бегающим взглядом — ее не покидали видения и голос Сергея она приписала одному из них. Рука землянина сама собой легла ей на лоб — энергия руки передалась Лите, как когда-то в Каборсе.

Теперь глаза девушки взглянули на него осмысленно. Лита выпрямилась, оставаясь на коленях. Ее голова оказалась на уровне живота землянина, повисшего в воздухе, и Сергей тоже присел на невидимой плоскости, чтобы быть одного с девушкой роста. Он сам удивился, как, оказывается, ему не хватало света этих зеленых глаз, смотревших сейчас недоверчиво и удивленно.

— Ты не ушел? — ее голос был слабым, но настолько приятным, что Сергей не хотел сначала заглушать его своим ответом.

— Нет, я вернулся.

Лита посмотрела ему под ноги — там была пустота.

— Ты видение. Тебя нет…

Сергей молча сжал ее руку. От этого прикосновения Лита задрожала, как в лихорадке, а в зеленых глазах появились слезы.

— Сергей…

— Все хорошо…

— Ты не можешь остаться — Герцог убьет тебя. — Сергей с трудом различал движение ее губ.

— Герцог ничего не может мне сделать, Лита. Я всесилен. У меня Корона Древних Императоров Космоса.

— Корона? Ты нашел Корону?!

— Да. Благодаря тебе. Твое ожерелье спасло мне жизнь и помогло получить Корону… а я его не сохранил. Оно осталось у солдат Рэс-вэра… Теперь все будет прекрасно… Наконец-то ты увидишь мой мир, а помешать мне никто не сможет…

— Сегодня Праздник Тьмы. Со мной…

— Я знаю. Ничего не бойся. Я не могу забрать тебя до конца праздника — так сказал Император — но я буду рядом. С тобой ничего не случится.

Лита жалобно подняла глаза.

— Мне плохо, Сергей.

Землянин положил руку ей на голову.

— Так легче?

— Да.

— Тут нельзя находиться. Твоя внутренняя энергия попала в общий круговорот, и ты ослабла… Герцог ненормальный…

Лита улыбнулась, и Сергей ощутил, что ждал этой улыбки больше, чем целую жизнь.

— Не знаю… Сколько времени тебя не было?

— Здесь, у тебя, прошел только один день.

— Нет… Не может быть… Прошло больше…

Лита бросила взгляд на галерею, казавшуюся из Цветка каким-то другим миром.

— Сюда идут! — прошептала она.

— Да, я слышу. Мне нужно идти… Тебя поведут на праздник, но я буду рядом. Если тебе будет тяжело, так тяжело, что… в общем не волнуйся!..

Через секунду после того, как Сергей ушел в Корону, растворившись в энергетическом протуберанце, и привел в сознание солдат, в святилище вошли жрецы Тьмы.

Был вечер того дня, когда «Странник» покинул прошлое.

Вечер перед ночью праздника Тьмы, за которой нить жизни Литы обрывалась. Точнее говоря, именно с этого вечера Сергей подключился к нормальному течению времени Австранта.

Землянин заглянул в Храм Трех Миров. Его "я" влилось в небольшую квадратную комнату на самом верху храма. Невидимые снаружи треугольные окна впускали сюда слабый вечерний свет.

Столики и шкафы из черного дерева заполняли пергаменты и предметы, неопределенного назначения: мензурки, шары, колбы, дощечки, стеклянные жезлы и прочее. У окна стоял высокий стройный человек, с необыкновенно холеным лицом и пронзительным взглядом. Человек задумчиво смотрел в даль за окном…

Это был Герцог. Он был во власти землянина, читавшего сейчас потаенные мысли этого сумасшедшего существа. Герцог страдал. Он страдал от предчувствия, которого не мог объяснить даже самому себе. Он победил. Цевелов больше не будет в этой Вселенной, но вместо удовлетворения или радости, Герцог боролся с тоской, близкой к отчаянию…

Неожиданно для Сергея, Герцог вздрогнул, оглядывая потолок.

В дверь постучали. Повинуясь взмаху холеной руки, тяжелые створки раскрылись, впуская двух стариков, облаченных в черные хламиды с вышитым на спинах знаком Короны. Старики осторожно, на носках, приблизились к стулу. Их глаза смотрели в пол, но головы держались высоко. Старики обладали едва ли не такой же статностью, как сам Герцог.

— Повелитель, все готово. — тихо произнес один из них.

— Ты составил гороскоп, Икверд? — спросил Герцог.

— Да, повелитель.

— Что там?

— Тьма примет дары.

Герцог тяжело усмехнулся — он чувствовал, что эти дары будут последними — но эту усмешку видел только Сергей, она была внутри Герцога, лицо которого не дрогнуло.

— Где Избранные?

На вопрос ответил второй старик, таким же мягким шепотом.

— Они готовы, повелитель. Мы сделали все, что нужно…

— Ночь будет звездной… — задумчиво произнес Герцог.

Хранители стояли, чуть склонив головы в знак почтения.

— Аргалк, — Герцог обратил взгляд на второго старика. — Скажи, ты ничего не чувствуешь?

Аргалк закрыл глаза и сделал широкий жест руками, Сергей удивился, видя, как биотоки рук старика соприкасаются с энергией космоса, подчиненной Короне. Старик задумался.

— Ответь. — попросил Герцог.

— Воздух полон грозой, повелитель. В нем повисла Сила. Это хороший знак.

— Сила… Помнишь ли ты, Аргалк, еще один день, когда столько Силы спускалось над Рагоной?

— Нет, повелитель. Это будет Великая Ночь.

— Хорошо, Аргалк.

— Позволь спросить, повелитель. — произнес Икверд.

— Говори.

— Готов ли главный дар?

— Она готова. Чаша Цветка взяла ее силы, а кошмары Ночи не сломили воли.

— Она сильнее многих мужчин храма. — восхищенно прошептал Аргалк.

— Это потому, что в ней не умерла надежда. Она надеялась.

— На что, повелитель?

Герцог промолчал, но его глаза поднялись к потолку, где ощущалась странная энергия.

— Времена переплелись, Хранители. Будущее слилось с настоящим.

— Пришельцы оставили нас. — напомнил Икверд.

— Да, но с ними была Сила. Я знаю, что говорю. Они заключили сделку с кем-то более могучим, чем мы. С тем, кто сильнее Тьмы. Они изменили Закон… Они похитили сосуд с Тайным Знанием… Австрант ждут катастрофы!

Старики задумчиво закивали головами.

— Идите! — Герцог поднялся на ноги. — Мы принесем дары, когда три звезды Запада сойдутся в одну и поднимут волны океана. Смертные увидят ночь Торжества!

Старики вышли. Прошагав к окну, Герцог прислушался к своим ощущениям. Его предчувствия боролись с логикой. Оглядевшись, он взял с полки стеклянный шар и ловко уронил его. Шар закружился в воздухе и повис, не касаясь пола. Герцог опять огляделся.

— Воздух пропитан Силой! — задумчиво прошептал австрантиец.

Сергею показалось, что Герцог видит его — ему стало не по себе и он оставил комнату, перенеся внимание на крыши храмов, где в алтарях загорались первые огни. Стеклянный шар упал на пол, расколовшись надвое…

Рагона имела площадь, чуть большую ста километров, но вид острова создавал впечатление, которого нельзя было забыть. С берега материка остров напоминал древний замок, загадочно вздымающийся над зеленой волной океана, почти на самом горизонте, хмурый, неприступный, угловатый. Его образовывала сплошная гранитная порода — Рагона была одной большой глыбой гранита, высоко поднявшейся над водой не только или даже совсем не по нелепой игре стихии. Все плоскости Рагоны были гладкими и ровными, горизонтальные — идеально горизонтальны, вертикальные — строго вертикальны. На них ничего не росло, только камень правильных угловатых форм и храмы, воздвигнутые людьми, но такие же темные и суровые, как и сами камни.

В самом центре острова стояло древнее приземистое строение, под которым открывался вход в лабиринт Вечного Города. Храм Трех Миров, построенный рядом с ним и затмевающий его своими титаническими размерами, был едва ли не таким же древним. Древней была и правильная окружность стены, охватывающей храмы.

Быть может, такой же древней, как Вечный Город, была и Площадь Единства Стихий — ровная, четырехугольная плоскость, самая высокая на Рагоне, находящаяся за стеной и открытая с берега материка. Эта плоскость была расчерчена ровными бороздами, залитыми белой, синей, красной и черной краской, образующими странный магический рисунок, образ которого менялся в зависимости от того, с какого угла площади смотреть — с северного, южного, западного или восточного. В каждом образе угадывалось некое мифическое существо, взгляд которого был обращен к центру квадрата, где всеми четырьмя цветами обозначался Жертвенный Круг, на котором стояло каменное сооружение с углублением в форме человеческого тела. Такие же круги, только меньших размеров, занимаемые четырехугольными каменными пьедесталами, размещались по Внутреннему Кругу, вписанному в квадрат Площади. Был еще и Внешний Круг — описанная окружность квадрата, где размещались осветительные башни, похожие на маяки. Кто построил Площадь, и зачем он сделал это, никто не знал. Люди, жившие на берегу материка, боялись этого места больше, чем самого Герцога и его легионеров. Тут производилась главная церемония праздника Тьмы — приношение даров, самый жестокий и самый изощренный ритуал культа. Несмотря на панический страх, люди поклонялись Тьме и не могли пропустить ни одного страшного торжества.

Когда желтое солнце Австранта опустилось на границе между зелеными холмами берега на западе и золотисто-красной линией океана, от материка оторвалась целая флотилия больших и маленьких лодок, занимаемых крестьянами и богатыми горожанами, приехавшими поклониться Герцогу и посмотреть на ритуал.

Ступить на остров могли и осмеливались только избранные — несколько тысяч знатных вельмож Великого Герцогства — остальные оставались в лодках, которых к сумеркам стало столько, что военные гондолы знати с трудом прокладывали себе путь.

Отраженные зеркалами, похожие на маленькие солнца, пылающие шары на башнях ярко освещали пока еще пустую Площадь.

Золотой легион выстроился перед башнями Внешнего Круга — часть света падала на сверкающие позолотой латы легионеров и на их обнаженные клинки и наконечники копий. С воды, из лодок, люди видели высоко над головой яркую линию Площади, тонкие пики башен и ровную цепь легионеров, стоявших ниже плоскости Площади во Внешнем Круге. Закаленные в боях «золотые демоны» внушали людям уважение и благоговение. Прибывшие вельможи поднимались на вершину Рагоны по широким гранитным ступеням, идущим от воды, где останавливались перед цепью легионеров и становились на колени на уложенных тканями плитах — они получили право видеть церемонию с близкого расстояния, но никто из них не смел шагнуть за Внешний круг — это позволялось только Посвященным и Избранным.

За два австрантийских часа до полуночи над Рагоной разнеслись звуки музыки, настолько красивой, что люди затаили дыхание. Музыка исходила откуда-то из глубин острова.

Постепенно ее тон понижался, переходя к самым низким нотам.

Когда раскаты мелодии напомнили тональность грома во время грозы, за стеной храмов появилась длинная процессия. Она двигалась в полной темноте, без факелов, так, что люди в лодках видели лишь темные тени, взбирающиеся по ступеням к Площади.

Неожиданно музыка оборвалась на самой низкой ноте.

Процессия уже достигла Внешнего Круга и стояла за ним, рядом с коленопреклоненной знатью.

Углы квадрата-Площади осветились особенно ярко. В каждом из них стоял монах, облаченный в халат с широкими рукавами, у каждого — своего цвета: черный, красный, синий и белый. Лица и головы монахов скрывали капюшоны. Это были Старшие Хранители.

Рагона и воды вокруг нее погрузились в гробовую тишину — церемония начиналась.

Двигаясь в странном немом танце, Старшие Хранители перешагнули Внутренний Круг и остановились друг против друга.

В полной тишине послышался шорох скидываемых капюшонов.

Длинные, распущенные волосы монахов упали на плечи — волосы были покрашены в тот же цвет, что и халаты: черный, синий, красный и белый. Монахи запели, обратив лица к центру Площади.

Сначала тихо, а затем громче и громче. Чистые и красивые звуки взлетели в звездное небо, наполняя его красками. Это была песня, похожая на ту, что пела Лита в святилище. Эта мелодия была красива, как древняя сказка, печальна, как осенний вечер, сладка, как наркотик, она играла струнами человеческой души так же легко, как слабый ветерок играл рябью океана. Люди, смотревшие на Площадь и слышащие песню монахов, оказались вовлечены в ритуал против своей воли, их внимание обострилось, их вера возросла, их глаза не могли оторваться от вершины острова. Среди них были только мужчины — женщины не допускались на праздник Тьмы, как и не одна женщина Австранта и не согласилась бы присутствовать на нем по доброй воле — но многие, даже самые закаленные люди, покрылись слезами, потеряв власть над своими чувствами.

Песня была длинной. Чистые ноты разносились над Рагоной и звенели над океаном. Постепенно казалось, что энергия поющих возрастает. Руки монахов поднимались, лица их светлели, глаза раскрывались. Неожиданно песня смолкла, и в то же время в центре Площади, в круге, рядом с каменной ложей возник кокон света, куда более яркого, чем свет башен. Из тысяч глоток завороженных зрителей вырвался возглас удивления. Кокон несколько раз изменил цвет, то становясь ярко красным, то синим, то слепяще-белым, то вдруг обволакиваясь языками черного дыма. Затем этот кокон увеличился, захватив весь Жертвенный Круг, так, что каменное ложе скрылось от глаз людей светом кокона, и вдруг распался, осветив небо над Рагоной брызгами искр, похожих на фейерверк. Отвлеченные игрой света в небе, люди не сразу увидели, что на каменной ложе стоит во весь рост девушка с пылающим золотом волос, с зелеными затуманенными гипнозом глазами, в короткой белой тунике из такой тонкой ткани, что даже слабое касание ветерка заставляло ее взлетать и опускаться, а свет башен пронизывал, как дым.

Кожа девушки была умащена розовым бальзамом, отчего казалась пылающе-розовой, как лепестки розы. Каждая линия ее тела была настолько правильна и красива, что люди увидели в ней продолжение песни, теперь уже не звуковой, а визуальной.

Девушка, словно марионетка, безвольно подняла руки к голове, опустив кисти рук и прикрыв глаза, поднялась на носки и стала танцевать странный красивый танец. Она двигалась тихо, в полной тишине, но люди чувствовали ритм танца так хорошо, что в любой момент могли подхватить его пением. Это был танец разлуки, танец прощания, танец глубокой тоски. Люди, все, от «золотых» легионеров, до наследных принцев, графов и простых рыбаков чувствовали на своих щеках огонь слез, но не могли отвести взгляда от хрупкой красоты на ярко освещенной площадке, и впервые в жизни были выше того, чтобы стыдиться своей слабости.

Сергей был над Площадью и над Рагоной. Ему было тяжелее их всех — маленьких безвольных австрантийцев, он обволакивал Литу дуновением энергии своего "я", смотрел ей в лицо, которое сводила заметная одному ему судорога бессильного сопротивления последних остатков воли, ощущал каждое движение ее рук, колыхание ее груди. Он был на грани безумия, но не мог помешать тому, что должно было произойти дальше. «Дождись, пока все решат, что она умерла, и только тогда…» Зачем он должен слушать Императоров? Их время ушло, они там, куда нет пути даже для обладателя Короны, они не могут распоряжаться его жизнью — черт побери, он свободен, как никогда раньше!

Какое ему дело до всего Австранта и всей Вселенной?! Почему самое дорогое в мире существо должно мучиться у него на глазах, должно страдать от ужаса и отчаяния, быть может сознавая, что где-то совсем рядом человек, способный прекратить все одним мановением руки, человек, который любит ее и который сделает это мановение, обязательно сделает…

Крамольные мысли мучили сознание землянина, он бредил, он не находил сил, чтобы совладать со своими эмоциями, но и он, как и все другие человеческие существа, поддался вкрадчивому гипнозу происходящего, основанному на самых сокровенных тайнах человеческой души. Он не понимал, зачем ему смотреть на это, но не смел оставить Рагону и Литу ни на секунду. Он мог переместиться туда, где все было бы уже кончено, но боялся даже подумать об этом, боялся даже посмотреть туда.

Воля Литы была связана и парализована. Ее тело двигалось против желания, а ее "я" было растеряно, напугано, сломлено, уничтожено. Сергей чувствовал прилив бешенства, когда видел, что в действительности управляет его возлюбленной.

Четыре монаха, стоя в разных сторонах от Круга, соединяли свою волю и направляли ее в центр, на девушку. Этой волей они не давали расходиться снопу энергии, извлеченному ими из недр острова и бьющему мощным невидимым фонтаном. Лита находилась в центре фонтана, окруженная конусом силовой стены, созданной монахами, и не могла сопротивляться — ее тело служило не ей, а Герцогу, обладавшему сейчас субстанцией, похожей на ту, что была Сергеем. Герцог витал над девушкой, но энергетически был настолько слабее обладателя Короны, что не мог даже увидеть его. А Лита была настолько истощена, что оставалась в сознании только из-за потоков питающей энергии фонтана. Эти потоки перемещались, поднимались и падали, и вместе с ними взлетали к небу, колыхались и падали руки девушки, тело поднималось и опускалось над камнем, а ноги двигались в такт беззвучному ритму. Лита, как и все на Рагоне, находилась во власти тех сил, о которых люди знали когда-то все, а вскоре должны были забыть навсегда…

Ритм танца накалялся.

Руки монахов влетели ладонями кверху. Во Внутренний Круг вбежали младшие Хранители и упали на колени, касаясь локтями друг друга. Обратясь к их живой стене, Четверка зажгла над головой Литы голубое сияние. В Жертвенные Круги Внутреннего Круга вошли Избранные — красивые молодые австрантийцы — юноши и девушки — обнаженные по пояс, в набедренных повязках из тонкого шелка, с блестящими от бальзама распущенными волосами и розовой умащенной кожей. Все они были под гипнозом, и все продолжили танец, прерванный Литой. В это время Четверка стала накапливать энергию, и источником ее служил весь Внутренний Круг с танцующими жертвами и сидящими на коленях служителями.

Голубое сияние становилось ярче, круг его разрастался в диаметре и толщине. Теряя свои силы, танцовщицы и танцоры двигались все медленнее, их ноги и руки заплетались. Когда пылающий круг стал равен Внешнему Кругу и опустился на головы монахов и жертв, танцоры рухнули, обессиленные, а лица Четверки стали похожи на лица демонов…

И тут в центре Площади, над Литой, возник Герцог. Он был в слепяще-белой сутане и в черном, как ночь, плаще, наброшенном сверху и вздымающимся высоко над плечами, создавая игру черного и белого. Герцог был пронизан светом, но не голубым, как круг, заставляющий пылать Площадь и лица монахов, а светло-желтым и настолько ярким, что нельзя было разглядеть лица сумасшедшего гения. Герцог стоял на жертвенном камне широко расставив ноги, над Литой, которой неожиданно вернули сознание, испуганной и сжавшейся в своем углублении. Вокруг Рагоны прошел стон потрясения, и тысячи австрантийцев упали лицами на камни или на днища своих посудин.

В это время все Избранные очнулись, но были так напуганы, что не могли ни двигаться, ни говорить.

Герцог поднял руку — опять сомкнулась тишина, и взоры монахов обратились к небу. Там, над западным берегом материка, на границе между сушей и морем горели три яркие звезды — планеты-сестры Австранта. Они были видны все три — яркие, разных цветов, одна чуть касаясь другой. До затмения оставалось несколько минут. Это время прошло в молчании. Люди подняли головы от земли и тоже смотрели в небо. Синее сияние колыхалось над Площадью, все более сгущаясь в одних местах и пропадая в других — Четверка продолжала совершать тяжелый ритуал. За какую-то минуту до затмения, монахи заставили Избранных лечь на жертвенные камни. Лита была растянута в углублении волей Герцога и лежала, безумно глядя на него снизу-вверх.

Настал кульминационный момент.

Сергей понял, что должен что-то сделать. Он вдруг подумал, что, если Лита действительно умрет, он не сможет перенести ее в свое настоящее так, чтобы возродить к жизни! Он вдруг понял, что не знает, как «вдохнуть жизнь»!

Планеты сходились в одну звезду. Медленно и тихо Избранных, прижатых невидимой волей к холодным камням, обступили монахи. Сияние приняло законченные образы, которые постепенно теряли свою прозрачность, приобретая вполне материальный вид четырех гигантских мифических драконов, тех самых, что изображались на камне Площади. Чудовища были неподвижны, а их огромные круглые глаза смотрели прямо в сумасшедшие от ужаса глаза Литы.

Затмение произошло. В тот же миг ударили невидимые барабаны, драконы ожили, тряся головами на длинных шеях.

Монахи наклонились над жертвами, завязали им рты прочной черной тканью и быстрыми, отточенными касаниями витых ножей вскрыли вены на руках и ногах приговоренных. Кровь заструилась по желобкам жертвенных камней, заливая борозды Площади. После этого на обнаженной груди каждого умирающего стали рисовать магические знаки, стремясь успеть написать их как можно больше до того, как жертва потеряет сознание. Остальные монахи ждали, воздев руки к небу и создавая отток энергии от умирающих.

Молодые тела содрогались, пока еще были силы сопротивляться, барабаны глушили стоны, драконы трясли головами, вращали глазами, налитыми кровью, а зрители сжимались от ужаса. Когда последний из Избранных умер, все взоры обратились к Лите. Драконы дико завыли, перекрывая бой барабанов…

Сергей спрашивал себя, действительно ли Герцог верит в то, что делает. Мифические существа были на самом деле голографическим изображением, но эти голограммы не только пугали зрителей, как можно было ожидать, но и создавали концентрацию энергии в строго определенных местах Площади. Эта энергия соединялась с той жизненной силой, которая истекала от Жертвенных Кругов, и вся она поглощалась равномерными потоками верхними ярусами подземных лабиринтов Рагоны, которых изменение гравитации, связанное с Парадом планет в космосе, сделало более активными. Сергей был уверен, что система, питающая Вечный Город, могла обойтись и без энергии жертв — ничтожной доли той энергии, которую Город должен был накопить до следующего Парада, случавшегося раз в двести лет. Кроме того, одни только драконы потребляли из того же источника больше, чем могли отдать несчастные. Откуда взялся такой страшный и запутанный ритуал? Знает ли Герцог о строении Рагоны или хочет привлечь к своему культу новых верующих? Или же он и сам поклоняется силам, природы которых не понимает?

Эти вопросы блуждали где-то на поверхности сознания Сергея, в глубине же его "я" шла ожесточенная борьба между чувством долга и нестерпимой потребностью оборвать отвратительный праздник в его кульминации, уничтожить Герцога, сам культ, разогнать монахов, усыпить зрителей, спасти «жертв», избавить Литу от боли…

Когда взгляды и энергия зрителей и действующих лиц сомкнулись на девушке, розовое от бальзама лицо Литы побелело.

Сергей решил, что наконец пришло время напомнить о себе.

— Ты слышишь меня? Лита! Я здесь! — его мысль незаметно проникла в беспокойное в жаре сознание австрантийки. –

Держись, я рядом, я помогу…

Лита не могла ответить даже мыслью, потому, что руки Герцога были направлены к ней, и в этих руках блестел длинный витой меч. Глаза Герцога смотрели прямо в глаза девушки.

— Встань! — потребовала мысль Герцога.

Загипнотизированная его взглядом, Лита поджала под себя ноги, а затем встала, переступая с ноги на ногу на носках.

Герцог бесстрастно разглядывал ее, держа меч обеими руками.

— Ты принадлежишь Тьме, дочь Цевела! — сказала его мысль.

Он опустил меч, и ледяное лезвие дотронулось до шеи девушки, вздрогнувшей и сжавшейся. Герцог оставил меч так, опущенным, но не нажимал на рукоять. Он раздумывал и его сияющее лицо было мрачным.

— Ты выросла на моих глазах, Лита, я знаю, что питало это хрупкое тело, что грело твою душу, что воспитывало твое сознание. Ты созрела для этого момента… — Герцог сильнее сжал пальцы на длинной рукояти, но не ударил. Лита наклонила голову, ее подбородок коснулся лезвия и тут же отпрянул — она не могла видеть кончика меча, но поняла, что тот у самой ее шеи.

«Какого черта он медлит!» — крикнул про себя Сергей.

Тысячи зрителей смотрели на эту сцену и не смели произнести ни звука.

— Нет! Единственная во всей Вселенной ты удостоилась такой чести, и, в этот величайший для тебя миг, должна сама! — в глазах Герцога загорелся огонь торжества. — Иди ко мне!

Вздрогнув от ужаса, Лита сделала неуверенный шаг вперед и меч вошел в ее горло. Она покачнулась. Герцог потянул оружие и швырнул его в небо, где меч пропал. Затем Герцог обратил свою волю на девушку, тунику которой залила кровь, его воля подняла Литу в воздух и уложила в углубление жертвенного камня, так, чтобы драгоценная красная жидкость потекла по желобкам. Руки Литы сами потянулись к ране на шее, но воля Герцога заставила девушку сохранить неподвижность.

— Все хорошо! — шепнул ей Сергей, мысли которого путались, как в бреду. — Держись! Я здесь.

— Почему ты… — Лита прервалась, отвлеченная болью, а Герцог, продолживший ритуал, посмотрел на нее удивленно — он не мог слышать Сергея, но ответ Литы дошел до его сознания.

— Держись… — повторил землянин. Он начал действовать: наполнил тело девушки энергией, заставил ее сознание продолжить борьбу за жизнь, застопорил кровотечение и затянул ткань артерий. Все, что он делал с помощью Короны, происходило интуитивно — как решалась сама задача, Сергей не знал — он направлял волю на хлещущую из шеи любимой кровь, желая, чтобы та свернулась, и кровь засыхала. Корона сама находила инструмент и способ.

— Тебе больно? — прошептал Сергей.

— Уже нет… — сознание Литы успокаивалось. — Где ты…

Почему так хочется спать?..

Теперь Герцог внимательно посмотрел ей в глаза, стараясь проникнуть в слабеющий, как он думал, разум. В это время над Площадью бушевала музыка, драконы танцевали, хлопая по плитам тяжелыми лапами, Хранители кружились в бешенном ритме, зрители качались и ревели в экстазе…

— Ты умираешь, девочка. — мягко пояснила мысль Герцога, когда в сознании Литы он обнаружил опустошение и страх, на самом деле, внушенный ему самому Сергеем. — Ты станешь свободной!

Герцог видел, как кожа австрантийки побледнела, грудь упала, и глаза закрылись, но Лита не умирала, ее ткани, незаметно для посторонних глаз, наоборот стремились восстановиться, питаемые внешними силами.

— Сейчас ты уснешь. — сказал ей Сергей. — Все в порядке…

Я разбужу тебя в своем мире… Спи!..

Австрант сделал свои пол-оборота к солнцу, и над океаном, окружавшим Рагону, забрезжил рассвет, когда Праздник Тьмы наконец закончился, и лодки с погруженными в состояние едва ли не наркотической эйфории подданными герцогства двинулись к материку, сражаясь с течением.

Площадь словно умерла. Драконы пропали, свет башен иссяк, золото лат расходящихся в строгом порядке легионеров потускнело. Первые утренние птицы расправляли крылья высоко в светлеющем небе, их пение соединялось с плеском волн о камни Рагоны и с ударами весел молчаливых гребцов. Утро наступало обычным и красивым, принося прохладу с каплями росы и успокоение разгоряченным сердцам и душам.

Внутренний Круг пел тихую молитву. Четверка старших Хранителей поклонилась погруженному в думы Герцогу и удалилась, не поднимая глаз.

Они чувствовали себя ослабленными, как после месячного поста, чередуемого с трансом, но свободными, очистившимися, легкими, спокойными и счастливыми. Каждый из этой четверки сегодня ночью стал тем, кем стремился стать всю свою жизнь — с этого момента они были вторыми ангелами вселенной, вторыми после Герцога, но самыми совершенными существами после своего бога. Они, как и каждый, прикоснувшийся сегодня к Внешней Сфере, и в самом деле переродились, и в самом деле овладели властью над силами, недоступными человеку в иное время и в ином месте.

Потом появились служители, которые подняли мертвые тела Избранных, положили их на покрытые дорогой тканью носилки и понесли к западному берегу Рагоны, чтобы предать океану. Литу оставили, чтобы затем с особым почтением погрузить в святилище самого нижнего яруса Рагоны.

Закончив молитву, монахи Внутреннего Круга тоже исчезли, пятясь.

Герцог стоял один на безмолвной голой Площади, возвышающейся над Рагоной, и смотрел на восток, окрашенный в багряные тона. Кружева перистых облаков покрывались позолотой, а океан мерцал красным, зеленым и голубым. Герцог не видел торжества зари — он был погружен в себя.

Лита была красива, словно живая. Ее голова склонилась набок, так, что волосы закрывали роковую рану, а колени были чуть подогнуты — ступы упирались в углубления камня, одна рука безжизненно лежала на граните, выделяясь белизной на темном фоне, другая касалась груди… Не прерывая размышлений, Герцог подошел к жертвенному сооружению и сел рядом с девушкой, не глядя на нее.

— Вот и все… — медленно прошептал он. Сегодня этот человек тоже стал сильнее; испытав недостижимый до сих пор транс, проникнув в тайники своего "я", до которых ранее был не в силах добраться, овладев новой для себя жизненной силой, он во многом изменился, что-то словно осветило его изнутри и продолжало освещать и сейчас, утраивая и без того развитую способность предвидения. Но, может быть и поэтому, он напрасно старался найти в своей душе следы удовлетворения — там все явственнее различались лишь горечь чего-то незавершенного и опустошение.

Звон солдатских сандалий о гранит площади не обратил на себя внимания Герцога. Кто-то приблизился к нему со спины и стоял, ничего не говоря. Герцог поднял голову и удивленно вздрогнул.

— Ты? — взгляд австрантийца смерил Сергея с головы до ног.

Сергей молча кивнул, игнорируя Герцога и приближаясь к Лите.

— Я знал, что ты придешь, человек. — задумчиво произнес Герцог. — Я чувствовал. Ты опоздал — твоей плотской мечты больше нет…

Сергей кинул на него быстрый презрительный взгляд, но не ответил. Он согнулся над камнем, аккуратно поднимая девушку на руки. Расправляя свой плащ, Герцог поднялся.

— Я не могу отдать ее тебе, человек! — печально произнес он. — Но сам ты можешь уйти — она заслужила прощение для вас обоих.

Сергей, уже прижимая к себе возлюбленную, с некоторым интересом, смешанным с отвращением, взглянул на злого гения Австранта.

— Ты не слышал меня. Горе помутило твой разум, человек. — непонятно зачем, Герцог создал материальный меч и держал его в руках, разглядывая лезвие. — Я не могу отдать тебе ее тело! — повторил он.

— Зачем оно тебе? — удивился землянин. — Ты заставил ее страдать, ты уничтожил ее семью, погубил ее друзей, наконец, ты убил ее, и тебе все еще мало?!

— Тебе никогда не понять! — в голосе Герцога была снисходительность и печаль. — Человеческое существо — ничто в этой Вечности. Я дал Лите больше, чем можешь дать ты. Она свободна. Плоть ее останется здесь.

Заглянув в печальные глаза демона, Сергей пожал плечами.

— Ты не можешь мне помешать!

— Что? — Герцог удивленно окинул землянина взглядом.

Только сейчас думы совсем оставили австрантийца. В нем появились сомнения, как тогда, в святилище, когда Сергея унесли на корабль. Только сейчас Герцог почувствовал, что причина непонятной до этого момента тревоги может стоять перед ним в образе землянина.

— Ты ведь человек? — спросил он.

— Больше, чем ты!

— Тогда, почему ты думаешь, что уйдешь?

— Хочешь проверить? — отвращение Сергея обратило на себя внимание Герцога, и тот был удивлен.

— Уйди с дороги, — продолжил Сергей, поворачиваясь к Герцогу спиной и делая первый шаг от камня.

— Ты знаешь, с кем говоришь? — медленно, но спокойно поинтересовался Герцог.

— Знаю. Знаю лучше, чем ты сам знаешь это. Ты — отвратительное порождение Императоров, ты — Носитель белой линии. Ты — Цевел!

Лицо Герцога изменилось.

— Что?! — не веря своим ушам, Герцог машинально поднял меч и швырнул его в землянина. Сергей уничтожил клинок в воздухе.

— Ты не можешь мне помешать. — повторил землянин, едва повернув голову.

— Почему ты назвал меня Цевелом?!

— Я ухожу, Герцог.

Герцог шагнул к нему, пошатнулся и вдруг закричал, сжав руками голову:

— Этого не может быть!!!

Сергей поднялся в воздух, прижимая к себе спящую в летаргии красавицу. Не обращая больше на Герцога внимания, он раздумывал, как дважды изменить воплощение любимой, и какое место своей реальности показать ей первым.

— Ну, нет!!! — Герцог собрал все силы и швырнул в землянина, пока еще имевшего материальную оболочку, бурю ионизирующих лучей, которые, к удивлению и испугу австрантийца, не причинили Сергею и его ноше никакого вреда.

— Не уходи так! — закричал Герцог. — Ты должен мне сказать…

Переходя в Корону, Сергей увидел слабые колебания энергии в той области, где только что находился. Эта энергия стремилась удержать его, заблокировать путь во вселенную.

Герцог тратил все свои силы — он создал такой ураган, какого еще не знал космос над Рагоной — но даже не подозревал, что сражается только с самим собой. Уходя, Сергей нанес врагу последний эмоциональный удар — он проник в сознание к Герцогу и дал понять, что есть сейчас он сам. И он показал ему то, что было Литой — живую искру жизни, которая теперь действительно была свободна, которая двигалась в волнах энергии Короны туда, где ее ждало счастливое будущее.