Глава 23
ПАШ

— Нечего здесь больше делать, — показал воеводе белые зубы Данкуй, когда от иши пришла весть, что Большая Тулия произойдет в Хурнае и нового смотрителя нужно везти именно туда. — Все будет в Хурнае.

— Что «все»? — спросил Квен старшину тайной службы, уж больно много он вложил в это слово.

— Все, — повторил Данкуй. — Вот смотри, дорогой Квен. Стоило убрать с ярмарочной площади трупы, как все наладилось. Ни тебе никакой пакости, ничего. Народ начал возвращаться домой, уже и глаза на небо не таращат попусту, и Пагубы не ждут. Ты, конечно, можешь сказать, что я эти трупы на площадь и выволок, так я отвечу, что, если бы не выволок, они бы до сей поры соляным трупным соком в подвалах бы у тебя исходили. Так что, если уж и мы с тобой отправимся в Хурнай, то все точно произойдет в Хурнае.

— Загадками говоришь, — заметил Квен и подошел к каменному парапету. Конечно, дом Мелита не мог соперничать с дворцом иши, но, с тех пор как Тупи попросила воеводу принимать просителей и гонцов в ее залах, Квен оценил и широкие арки внешних галерей, и вид из окон. Если бы не дворец иши, который перегораживал часть обзора, то, проходя по галереям, можно было бы окинуть взглядом Текан на многие лиги. И не только Текан. Бугры Дикого леса и Вольные земли тоже были видны. Где-то там нашел конец Далугаеш. То, что рассказал о его смерти Данкуй, даже у Квена вызвало дрожь. Среди исполнившихся забав вольных набивание вспоротого брюха старшины ловчих солью было самым невинным развлечением. Ладно, придет время, и вольные тоже умоются кровью. Хотя поделом Далугаешу, поделом.

— К тому же Мелит передавал, что ты должен приехать, — улыбнулся Данкуй. — Не волнуйся, Тупи тут со всем справится. Нет, я, конечно, тоже поеду. Окунусь в солененькую водичку. Да и где мне еще быть, как не там? Если этот парень до сих пор жив, в чем я очень сильно сомневаюсь, то он будет там непременно.

— Оно и понятно, — усмехнулся Квен. — Если мои уши будут там, то и он будет там. Главное, всех оповестить, что уши воеводы отправились в Хурнай.

— Обязательно! — воскликнул Данкуй. — Но смею заметить, что никто не заставляет тебя, дорогой Квен, подставлять собственные уши под нож. Они нужны там в качестве…

— Приманки, — заключил Квен.

— Не совсем, — поморщился Данкуй. — Приманок там достаточно и без твоих ушей. Одно море чего стоит. А какие там девчонки! Горячие! Ну а если о деле, то и для нашего парня кое-что припасено. Там имущество Куранта, старший брат Лука, названый, понятно, ну эту девчонку, рыжую дочь кузнеца, я в расчет вовсе не беру, но главное брат.

— С чего бы он должен воспылать любовью к брату? — не понял Квен.

— Вот! — погрозил пальцем воеводе Данкуй. — Именно поэтому ты воевода, а я всего лишь старшина тайной службы. — Где ты видел, чтобы людьми управляла любовь? Я бы еще согласился со страхом, но даже и его отринул бы в пользу ненависти!

— При чем тут ненависть? — не понял Квен.

— Очень даже при чем, — усмехнулся Данкуй. — Вот смотри. Курант был очень умным стариком. Если бы он не ослеп каким-то неведомым для меня образом, то и теперь бы считался одним из лучших воинов клана Смерти. Во всем лучшим. Ведь загодя приготовил укрытия для своих детей. Я уж не говорю, что сумел найти деньги, и мы уже знаем, как он их находил. Талант! А какой отец? Все, что накопил, оставил детям, пусть даже приемным. Думаю, что для каждого расстарался, но мы вот, правда, знаем только о двух укрытиях.

— Ну? — нахмурился Квен.

— Мы знаем о них от Хараса, — заметил Данкуй. — И вот, представь себе, этот самый Лук прибывает в Намешу, намереваясь там укрыться. Прибывает не один, находит где-то слугу, представляется неким господином Каем. Признаюсь, я с восхищением разбирал подробности этого дела. Если бы не наша уверенность в смерти Игая, все было бы списано на слугу этого никому не ведомого господина Кая. Нет, ты оцени, как все продумано! Этот самый Кай одет вызывающе, так, что никто не смотрит на него самого, смотрит только на одежду. Он останавливается в Намешских палатах, имея укрытие в Намеше. Но не пользуется им, слишком осторожен. Более того, каким-то образом понимает, что в укрытии в Намеше засада. Ну не знаю, где он ошибся или ошибся его слуга, но Игай выслеживает его и приходит за ним ночью.

— Ну? — повторил Квен. — Я все это знаю. Кир убивает Игая, что уже не кажется чудом. Особенно с учетом того, что он натворил в смотрительном доме Хилана. Затем надевает на Игая яркую одежду и запихивает его головой в печь. Все. Узнать Игая нельзя, все думают, что господина Кая убил слуга и убежал с его денежками. Все?

— Не все, — заметил Данкуй. — Думаем дальше. В намешском укрытии, приготовленном Курантом для кого-то из его детей, — засада. Согласись, если бы не Харас, мы о нем не узнали бы. И вот Курант и его жена — мертвы. Хараса среди мертвых нет. Кстати, Харас, скорее всего, не солгал, он действительно знал только о двух укрытиях, хотя детей-то трое, да и сам Курант умирать не собирался. Что должен сделать Кир? Что должен сделать неглупый молодой человек, узнав то, что он узнал? Он должен найти Хараса и задать ему вопрос: «Почему?»

— Именно так, — рассмеялся Квен. — Если он дурак, то он так и сделает. Что ему важнее: задать вопрос или остаться живым?

— Живым он не останется в любом случае, — вздохнул Данкуй. — Конечно, я бы не хотел, чтобы это случилось ценой очередной Пагубы, но уж как выйдет. И все же единственная надежда на благополучный исход для всего Текана — это скорейшее и полное истребление рода Харти.

— Клана Сакува! — поправил его Квен.

— Теперь это одно и то же, — усмехнулся Данкуй. — И у нас может это получиться. Если Кир движим ненавистью, он будет искать Хараса. Ладно! Пустота с этим Харасом! Ты только подумай, на что он пошел, чтобы лишить ушей того же Ганка! А пробраться ночью в Хилан? Кстати, а ведь я благодарен ему, избавил нас от этого мерзкого толстяка Тепу!

— На смену которому пришла еще большая мерзость, — заметил Квен.

— Пусть с ним, — хмыкнул Данкуй. — Вернемся к Киру. Если ты, дорогой Квен, будешь в Хурнае, там же будет и он. Поверь мне. Причем беспокоиться о собственном здоровье тебе не придется. Да ты и сам не сумасшедший вроде Далугаеша, чтобы садиться поболтать с какой-нибудь черноглазой девкой там, где должен появиться этот самый Кир? Ведь так? Поверь мне. Два таких соблазна — Харас и твои уши — он не преодолеет. Это две ненависти, Квен, две. Да и что я тебя уговариваю? Ехать все равно придется, Большая Тулия есть Большая Тулия. Конечно, лучше было бы спуститься по реке, но времени уйдет слишком много, а я бы поторопился. В Хурнае будут все или почти все ураи. И ты не думай, что Мелит вызывает тебя только из-за ревности к Тупи. Нет у него никаких оснований для ревности.

Квен рывком повернулся к Данкую, но тот только удивленно поднял брови. Если и сверкнула ехидная усмешка в глубине его глаз, то мимолетно, не поймаешь. Да и что ему злиться? Мелиту и в самом деле нечего ревновать Квена к собственной жене, ведь настоящего лекаря воевода еще не нашел. Да и поможет ли ему лекарь? И не поздно ли уже? Да и надо ли? И от Тарпа пока нет никаких известий. А ведь и в самом деле ему не хотелось уезжать. Даже просто увидеть Тупи, вдохнуть ее запах, когда она проходит по галерее и говорит что-то вроде: «Как наши дела, дорогой Квен?», или «Ты уже закончил с приемом, дорогой Квен?», или «Как мне поступить вот в этом случае, дорогой Квен?», — было уже немало. Но везти этого мерзкого нового смотрителя Паша в Хурнай придется все-таки ему.

— Что там, в Хурнае? — поинтересовался Квен. — Кто участвует в ловушке? Кто принимает решения?

— Решение уже принято, — пожал плечами Данкуй. — Убить. Убивать сразу, как только окажется на расстоянии удара или выстрела. Лучше, если удара. Чтобы наверняка. А ловушка выходит знатная. Даже без наших ловчих, у которых, кстати, все еще нет старшины. Но ведь мы возьмем с собой хотя бы полсотни? А так… насколько я знаю, там уже больше месяца ошивается твой любимец Эпп? Кроме него там же Заманкур из клана Смерти.

— Последний из троих, — заметил Квен.

— Лучший из троих, — поправил его Данкуй. — Там же и Суппариджа, где-то недалеко от города Хантежиджа, уже этих двух ловчих Пустоты достаточно, чтобы развязать досадливый узелок. Кроме того, на щедрую награду уже купились, как мне стало известно, воры Хурная.

— Я все забываю, что, в отличие от Хилана, в Хурнае есть воры, — усмехнулся Квен.

— Воры есть везде, — не согласился Данкуй. — Но они как сорняк, цветут лучше там, где ярче солнце.

— И где их не пропалывают, — не согласился Квен.

— Прополем, — пообещал Данкуй, — лишь бы они помогли с Киром. Но и это еще не все. Старшина тайной службы клана Кессар, Ашу, насколько мне известно, один из лучших среди всех тайных служб кланов Текана.

— Он пригрел вещи Куранта! — отрезал Квен.

— Может быть, в силу собственной мудрости? — прищурился Данкуй.

— Вот на месте и узнаем, — стиснул зубы Квен. — Отбываем завтра. Надеюсь, что этого нового смотрителя Паша будет рвать всю дорогу.

— Что ж. — Данкуй рассмеялся, склонил голову. — Тогда самое время отправиться восвояси, собрать мешок.

Квен никогда не любил старого смотрителя. Впрочем, не такой он уж был и старый, младше самого Квена уж точно. Смотрителем Тепу стал сразу после смерти предыдущего смотрителя, и вроде бы примерно таким же образом, правда, десять лет назад Квен воспринял известие о том, что некий голос назначил убогого толстяка новым смотрителем Хилана и всего Текана, с долей иронии, но теперь он имел возможность убедиться в этом лично. Но все дело было в том, что на этом похожесть всех смотрителей, которых Квен успел рассмотреть вблизи, не заканчивалась. Конечно, они ни единой чертой не напоминали друг друга, исключая разве что полный набор конечностей, а также двух глаз, рта, носа и двух ушей на голове у каждого, тем более что так странно убитый после Харкиса смотритель был длинным и худым типом со впалыми щеками, Тепу — скользким и болтливым толстяком, а нынешний — Паш — сутулой невзрачностью среднего роста, но общая черта имелась у всех. По ощущениям Квена, когда-то старшины проездной башни Хилана, потом ловчего, потом старшины ловчих, теперь — воеводы, все известные ему смотрители были омерзительными людьми. Теперь, когда у него имелось время кое-что обдумать и возможность оглянуться назад, он был в этом почти уверен.

Помнится, еще подростком он бегал со сверстниками подглядывать за длинным и худым смотрителем, который отсидел на своем месте едва ли не полвека. Говорили, что смотритель забирается в Храм Пустоты, садится в его центре и ждет, когда сама Пустота вложит в его голову приказы и распоряжения относительно того, чем пугать благочестивых теканцев и кого из них отправить на дробилку в ближайшую неделю. В хиланском Храме Пустоты кроме низкой двери имелись еще и крохотные округлые оконца под самой крышей числом в двенадцать. Ровно столько, сколько было и зубцов на верхушке Храма. Квен и трое его сверстников подобрались к Храму с его тыльной стороны, с некоторым трудом забросили на зубцы четыре прочные веревки и, когда соглядатай дал знак, что смотритель отправился в Храм, резво вскарабкались по стене до окошек, надеясь приобщиться к зловещим тайнам проклятых балахонников. Тайн они никаких не увидели. Через несколько минут сверстники Квена соскользнули вниз, он же, пользуясь тем, что был с малолетства крепким пареньком, упорно продолжал висеть. Смотритель сидел посередине пустого зала лицом к двери и ничего не делал, разве только почесывался время от времени и, как казалось Квену, ковырялся в носу. Так прошло не менее получаса. Квен уже и сам собирался соскользнуть вниз, когда смотритель встал, потянулся, отошел чуть в сторону, прямо там, внутри Храма Пустоты, облегчился и пошел прочь.

Квен сполз вниз по веревке с таким лицом, будто смотритель помочился на него, но приятелям ничего не сказал, просто всякий раз испытывал тошноту, когда видел худого старика, особенно потом, когда уже стал старшиной ловчих. У смотрителя была втянутая в плечи голова, и, если бы не худое тело, он был бы похож на черепаху. Квен был уверен, что при желании смотритель может втянуть ее до уровня глаз, но даже в таком втянутом состоянии он умудрялся вертеть ею во все стороны, разве только не поворачивая вовсе назад. И когда бедолаг, объявленных колдунами, дробили на площади у Храма, эта голова продолжала вращаться, выискивая в толпе недоброжелательные взгляды и запоминая недостаточно почтительные лица.

Второй смотритель, которого знал Квен, был именно Тепу. По слухам, балахонная стезя настигла его прямо у чана, в котором он замешивал тесто. Квен не знал, какой выпечкой был славен слободской хлебопек Тепу, но то, что он перестал быть хлебопеком, на взгляд воеводы, было единственной пользой, которую получил Хилан от появления нового смотрителя. Тепу оказался болтливым, потным и трусливым, хотя и не лишенным ума. Ум у Тепу был гибкий, что выражалось в его умении объяснить необъяснимое и оправдать даже то, что оправдания не требовало. Однажды Квен специально пришел к Храму, чтобы посмотреть, как поведет себя новый смотритель при очередной расправе, тем более что дробить собирались вовсе молодого паренька, вся вина которого состояла в попытке неумелой ворожбы, должной спасти от болезни его престарелую мать. Перед пареньком как раз раздробили мать, теперь вертели к помосту и его, успевшего потерять разум, а Тепу стоял рядом, хихикал и ел. Запускал короткие толстые пальцы в тарелку с паренным с фруктами зерном и горстями запихивал кашу в рот. Так в голове Квена и перемешались та каша и летящие с помоста брызги крови.

Третий смотритель, которого предстояло увидеть Квену, был Паш. На дробилку он пока никого не отправил, да и подручных у него все еще не было. После той ночи в смотрительном доме храмовников вовсе не осталось в Хилане, верно, собрались все вместе, чтобы полюбоваться на обнаженную пленницу, и попали под месть вольных. Кажется, в тридцати домах Хилана устраивали тризну по невинно убитым. И это было так же верно, как и то, что во многих домах не только клана Паркуи и соответствующих луззи, но и во всем Текане нашлось немало людей, что восприняли известие о бойне в смотрительном доме с немалой радостью. Впрочем, остаться без подручных новому смотрителю не грозило, желающих облачиться в черные балахоны всегда хватало. Кому-то хотелось легких денег, которые храмовники умудрялись вытрясать с каждой жертвы, кому-то казалось, что, став храмовником, он-то уж точно не попадет в дробилку сам, а кто-то упивался мучениями жертв. Квен уже знал, что несколько человек сидят у запертого смотрительного дома день и ночь, и надеялся, что они простудят на камнях спины, потому как сидеть им там придется до возвращения Паша из Хурная. Так вот, этот самый Паш был омерзительнее всех прочих смотрителей.

Квен знал, что тот служил приказчиком у Арнуми. Работал на гиенскую вольную трактирщицу и ждал своего часа, чтобы если уж не урвать кусок побольше, так испоганить все, что не удалось урвать. И его час пробил. Именно Паш выложил Далугаешу, куда могла уйти Арнуми с гостями, и пытать не пришлось. Именно он проследил, куда пошел Лук. Подсказал, где искать Арнуми после водопада, и даже навел на охотников, имеющих детей и, следовательно, беззащитных. Далугаеш смеялся, когда рассказывал, как извивался и ныл Паш, когда узнал, что его отправляют вслед за Луком и сыном Арнуми в Дикий лес. Полагал, наверное, что охотники сведут в лесу с ним счеты, а обернулось все иначе. Паш вернулся из Дикого леса целехоньким, только внутри у него все сгорело. Сгорело и обрушилось. Хотя и до пожара было поражено гнилью. Квен пытался его допрашивать, хотел выведать, кто такой этот Хозяин леса, но тот только хихикал. Так и остался во дворе смотрительного дома. Заперли бы его в клетку, да, оказалось, была занята. Уж точно Тепу закатал бы приказчика в дробилку, если бы поленился отыскивать очередного колдуна. И вот же повезло сумасшедшему. Как же Лук его не заметил? А если бы заметил да прикончил, на кого бы тогда пал выбор Тамаша?

Квен вытер со лба пот. Все-таки до середины лета осталось всего ничего, припекало так, что жарко было даже здесь, на открытых галереях дома Мелита. А ведь и ветерок вроде обдувал с реки. Внезапно Квен подумал, что ему легче других. Легче, чем Мелиту, чем тому же Тарпу. У него не было семьи. И это значило, накати Пагуба теперь, в эту самую минуту, потемней над Теканом небо, подними в него ужасных летучих тварей, пусти по земле ужасных бегущих тварей — у него ни о ком не заболит сердце. А за себя чего уж переживать, боль — это только боль, полоснул себя по горлу — и засыпай. И у иши точно так. Нет детей. Только Аси. Несчастная, часто плачущая Аси. Так кто же все-таки заказал у кузнеца меч? Или это вовсе не хиланка? А может быть, стоило все-таки присмотреться к Тупи? Или к Этри? Давно он не видел Этри. Могла она тайком прибыть в Хилан? Могла. Но при чем тут черный сиун? И почему метка на груди кузнеца?

«Данкуй, — вспомнил Квен. — У Данкуя тоже нет семьи, хотя, по слухам, женщин старшина тайной службы не избегал. Значит, ему тоже будет легко в Пагубу? Или Данкуй из тех, кому никогда не бывает плохо?»

— Квен?

По каменным плитам застучали каблучки. Тупи торопилась из жилой части дома на галереи.

— Ну что, дорогой Квен? — Вокруг глаз прекрасной Тупи время успело наметить едва различимые морщинки. — Данкуй сказал, что завтра вы отправляетесь в Хурнай?

— Да, — с трудом справился с непослушным языком Квен. — Большая Тулия. Мне нужно быть. Да и нового смотрителя следует сопроводить до Хурная.

— Могли бы сопроводить и без тебя.

Квену показалось, что в глазах Тупи мелькнула боль.

— Передай там Мелиту, чтобы возвращался.

Бросила, развернулась и быстрым шагом удалилась.

Ранним утром у проездной башни выстроились полсотни ловчих с ружьями и сотня гвардейцев из лучших. Такой дружины, конечно, не хватило бы на то, чтобы заставить вольных забыть о воле и спокойствии, но для путешествия до Хурная их было с избытком. В городе оставалась стража, но собрать гвардию с окрестных слободок было делом одного дня, так что нападения вольных можно было не опасаться. Да и не было у них сил, чтобы взять приступом стены Хилана. Да и зачем пытаться? Выжгли бы потом их деревни до самых Восточных Ребер.

Последним появился улыбающийся Данкуй. За ним следовали двое его постоянных охранников, еще двое сидели на облучке крытой повозки. Оттуда высунулось лицо Паша. Смотритель был наряжен в новый балахон и черный колпак. Он хихикнул и засучил рукав одеяния. На его запястье блеснул серебряный — с голубым и красным — браслет.

— Сберег, сберег, сберег! — запел Паш.

Один из возчиков подтолкнул смотрителя внутрь, другой задернул полог.

— Тронули, — поморщился Квен и придержал коня, ожидая, когда из ворот выльются пятьдесят ловчих. Всякий раз, когда он видел Паша, у него портилось настроение. Преображение смотрителя было ужасным. Суетливая мерзость, которой предстал перед воеводой приказчик с самого первого допроса, обратилась в хихикающего слизняка, потерявшего не только разум, но и последние проблески достоинства. И вместе с тем в Паше все чаще начал ощущаться тот самый звериный оскал, который Квен почувствовал, когда на ярмарочную площадь выехал Ваппиджа. Точно так скалились сторожевые хиланские псы, которых стража ночью выпускала на восточные и западные стены. Они беспрекословно слушались и боялись своих поводырей, но по команде могли разорвать любого. Паш обращался в зверя на глазах. В мгновение он мог превратиться из лебезящего ничтожества в затаившуюся змею. Стискивал зубы, щурил глаза, напрягал скулы и смотрел вокруг себя так, словно запоминал в лицо каждого. Квен всего лишь пару раз наблюдал подобное, но у него в эти минуты шевелились волосы на голове. Ему казалось, что из темнеющих глаз приказчика на него смотрит сам Тамаш. Но наваждение проходило, и Паш снова обращался в отвратительного недоумка. Все чаще Квен задумывался о том, что нечто, давшее тому же Тепу наглость и уверенность в себе, может и вовсе уничтожить бывшего вольного. Или Тамаш лепил изнутри гнилого сарая неприступную и опасную крепость? Зачем? Не ради ли грядущей Пагубы? Может быть, это правда, что в те дни и месяцы, когда Пагуба обрушивалась на Текан, многие храмовники не прятались в Храмах и оплотах, а сами обращались в диких зверей, распиная на дробилках каждого, кого удавалось поймать?

— Почему? — заныл, высунувшись из-за полога, Паш. — Почему мы не первые? Хочу первым! Хочу первым!

— Сейчас, — отозвался с усмешкой Данкуй, подал коня к повозке, свесился над лошадиной шеей и изо всех сил засадил кулаком в скулу нового смотрителя. Паш взвизгнул, исчез и огласил внутренности повозки рыданиями.

— Ничего страшного, — подмигнул Данкуй Квену. — Он и не вспомнит об этом через пять минут. Но так хотелось, что не мог удержаться.