Глава 24
ДВОЕ
Лук догнал Тарпа во второй деревне. В первой, которая, как он понял, называлась Обрывы и в которой к глинистому холму, разбираемому жителями на гончарное дело, прилепилось с десяток домишек, не было ни души. Попрятались не только жители, но и всевозможная живность, хотя обошлась деревня малой кровью — заполучила след тяжелого коня по улице, и все. Зато в Оврагах все повторилось. Когда Лук подъехал к вычерченным кругам, они еще пылали. Огонь, правда, уже уходил в землю, но еще искрился. Белого сиуна не было, хотя один из кругов был вычернен сильнее прочих. В центре рисунка лежал пронзенный мечом молодой парень без руки, поодаль валялись еще три трупа — все рослые, крепкие мужики. Все трое были рассечены на части. Один по пояс, двое наискось — от плеча к паху. Деревня молчала. Не было слышно ни воя, ни плача. Тарп сидел на лошади, не спешиваясь, и смотрел перед собой. Лук спрыгнул с коня, перешагивая через огненные линии, подошел к трупу.
— Откуда конь? — окликнул его Тарп.
— Вот. — Лук выудил из-за пазухи уже два ярлыка, встряхнул ими. — Купил в Дубках.
— Интересуешься? — странным голосом произнес Тарп.
— Да, — кивнул Лук, присел над парнем. Тот был пригвожден к земле точно в центре рисунка. Рана, оружие из которой было выдернуто, осыпалась пеплом. Но рука была отрублена без пламени, срез кровоточил, как обычная рана.
— А где жители? — спросил Лук.
— Убежали, — не сводя с Лука глаз, выговорил Тарп. — Оплот у них в низинке, приспособили известковые каменоломни. Не скоро выберутся.
— А эти? — Лук поднялся на ноги. Рядом с тремя разрубленными мужиками лежали вилы.
— А эти, судя по всему, были ребятами не робкими, решили отбить паренька, — процедил Тарп и почти лег на шею коня. — Ты чего хочешь-то, малой? Откуда сам-то? Из Туварсы?
— Можно и так сказать, — буркнул Лук. — Много откуда. Брожу вот. Весь Текан объехал, сейчас из Хилана иду к морю, да вот как увидел это чудо в Дубках, так и лошадью разжился, чтобы не отстать.
— Нравится? — скривился Тарп.
— Что тут может нравиться? — изобразил удивление Лук. — Мало того что убиты люди, так еще и колдовство. А колдовство в Текане запрещено. Ты сам ведь стражник?
— Да, — кивнул Тарп. — Старшина хиланской стражи. Тарпом меня зовут.
— А я не старшина и не стражник, — пошел к лошади Лук. — Да и не хочу быть ни тем ни другим.
— Молод еще, — выпрямился Тарп. — И для старшины, и для стражника. Как имя?
— Кай, — ответил Лук.
— Чем зарабатываешь на жизнь, Кай? — строго спросил Тарп.
— Рано мне еще зарабатывать, — погладил морду лошади Лук. — Сам же говоришь, что молод. Пока проматываю то, что родители оставили. Почти все промотал. Но на месячишко еще хватит. Если не сорить монетой.
— А потом? — тронул коня Тарп.
— Потом? — Лук задумался, взлетел в седло, пустил коня следом за старшиной. — А будет потом-то? Говорят, что Пагуба скоро настанет.
— Кто говорит? — поинтересовался Тарп.
— Все говорят, — усмехнулся Лук. — А кое-что и глаза мои видели. У Хилана был? Там погань какая-то сидела возле четырех столбов. Так убили ее.
— Кто? — придержал коня Тарп.
— А я почем знаю? — снова изобразил удивление Лук. — Нашелся кто-то, подсек да в костер столкнул. Мне что с того? Этот ведь из того же числа? У Хилана тоже что-то о кругах говорили. Я хотел посмотреть, да затоптали их все.
— Из того же, — ответил Тарп и поторопил коня.
Лук не стал его догонять. Поехал на расстоянии в полсотни шагов. Ехал и думал, зачем ему это нужно? Старшина стражи Хилана следит за ловчим Пустоты. За очень опасным ловчим Пустоты. Ловчий Пустоты должен искать Лука. Лук идет за ним следом. Бред какой-то, с какой стороны ни посмотри, бред. А уж если добавить, что Хантежиджа, по словам Харавы, гораздо опаснее и сильнее и Ваппиджи, и Хозяина леса, но будь он даже и слабее их — убивать его нельзя, то бред пропитывался бредом насквозь. А может быть, он просто ищет смерти? А и в самом деле, зачем ему жить? Вот Тарпу понятно, зачем жить. У него сын, жена. А ему, Луку, или Киру Харти, зачем жить?
— Кай! — Тарп придержал лошадь, дождался незваного спутника. — Я не пойму, ты так и будешь за мной тащиться?
— Но ты же тащишься за этим умельцем? — вздохнул Лук. — Я бы обогнал его, но побаиваюсь. Хотя то, что он тут творит… Ему и смерти мало будет.
— А ты мог бы его убить? — спросил Тарп.
— Умные люди говорят, что нет, — пробормотал Лук.
— А если бы мог? — прищурился Тарп.
— Если бы мог, то все равно не должен был бы убивать, — объяснил Лук. — Умные люди говорят, что, если из тех, кого Пустота прислала, трое будут убиты, Пагуба начнется.
— Пагуба, — сплюнул Тарп. — Сколько умных людей вокруг, а Пагубу никто не может остановить! Лихорадку и то можно остановить — мойте руки, кипятите воду, не целуйтесь с больными, и нет лихорадки. Если трое слуг Пустоты будут убиты, начнется Пагуба! Почему, если я буду убит, ничего не начнется?
— Если я буду убит, тоже ничего не начнется, — заметил Лук. — Может быть.
— Послушай, Кай, — нервно рассмеялся Тарп. — Ты же понимаешь, что так не может продолжаться? Может, попытаешься? Если первый ловчий Пустоты был убит у Хилана, то до трех трупов еще есть разбег. Поспеши! Догони эту мерзость да пристукни его! Вторым будет! Что медлишь? Или ты не за этим следуешь за слугой Пустоты? На трупы любишь смотреть?
— А ты? — посмотрел в упор на старшину Лук.
— А! — махнул рукой и снова направил коня вперед Тарп.
В следующий раз он задержал коня уже перед наступлением сумерек. За спиной остались Стога, Речки, Увалы, еще несколько деревенек. Кругов больше не было. Следы коня Хантежиджи стали меняться. В углублениях, оставленных копытами, явственно начали проступать отметины когтей.
— Дальше нельзя, — сказал Тарп. — Я давно слежу за ним. Он садится отдыхать. Они все садятся отдыхать. Будет до утра как истукан, но я бы не стал рисковать. Послушай, а ну-ка покажи ярлыки еще раз.
Лук расстегнул ворот. Тарп подал коня почти вплотную, рассмотрел ярлыки со всех сторон. Ярлык на меч его удивил. Старшина с уважением присвистнул:
— Смотри-ка, туварсинец, а ты важная особа. Сам иша поставил печатку на твой ярлык. Таких ярлыков в Хилане, в лучшем случае, сотни две, да и то почти все у ловчих. Ты ведь не ловчий?
— Молод еще, — напомнил Тарпу Лук. — Я из Туварсы. Отец мой много путешествовал, может быть, услугу какую оказал ише? Ко мне ярлык попал вместе с мечом.
— Меч у тебя простецкий, — заметил Тарп, наклонился, попытался вглядеться Луку в глаза. — А взгляд не простой. А ну-ка, черноглазый, подними прядь со лба.
Лук молча повиновался.
— Ладно, — буркнул Тарп через пару секунд. — Показалось. Лоб чистый. Корни волос не белые.
— Тебе нужен кто-то, у кого лоб не чистый? — спросил Лук. — Да еще блондин? Или ты ищешь седого мальчишку?
— Это не твоего ума забота, — оборвал его старшина. — Что собираешься делать?
— Ночевать, — пожал плечами Лук. — Вон вроде ручеек журчит. Задам корм лошади. Себя не обижу. Могу поделиться, кстати. Если продавец кобылки меня не обманул, то хлеб, мясо и вино на вечер у нас есть.
— А не рановато мальцу к вину прикладываться? — продолжал сверлить взглядом Лука Тарп.
— Если водичкой располовинить, то в самый раз, — не отвел глаз Лук. — Отец, когда жив был, меру учил отмерять.
— Сирота, значит, — кивнул Тарп.
— Выходит, что так пока что, — согласился Лук.
— Есть надежды на лучшее? — продолжал разглядывать спутника старшина.
— Есть, — ответил Лук. — Мало ли, может быть, усыновит добрый человек.
— Мне, что ль, тебя усыновить? — прищурился Тарп.
— Молод ты еще, — буркнул Лук и подал лошадь вперед. — Или своих детей нет?
— Есть, — ответил Тарп. — Сын есть и жена. Они в Хилане, я здесь. Сложу голову — никто их не защитит.
Лук продолжал удаляться.
— Стой, парень, — крикнул Тарп. — Стой. Да стой же!
— Ну? — остановился Лук.
— Пошли к ручью. — Тон Тарпа был почти примирительным. — Присмотрим за лошадьми, сложимся едой, посидим у костра. Устал я вполглаза спать. Располовиним ночь, хоть немного поспим. Приходилось сидеть в дозоре?
— Приходилось, — кивнул Лук. — А не боишься, что пристукну тебя, пока сопеть будешь?
— Это вряд ли, — хмыкнул Тарп. — Я бы почувствовал.
— А еще что ты почувствовал? — нахмурился Лук.
— Разное, — уклончиво ответил Тарп.
Разговор сложился не сразу, да и когда сложился, почти сразу оборвался. Лук собрал в прибрежных зарослях сухих веток, Тарп принес воды, подвесил над будущим кострищем котелок, пощелкал огнивом. Выложил на циновку сыр, плошку с солью, деревянный кубок, несколько сухарей. Пробурчал, расстилая на траве одеяло:
— Посудинка одна, пить будем в очередь. Я вино кипятком разбавляю. И греет, и хмель не дает.
— У нас его прямо в котелок льют, — заметил Лук. — Я б сделал, но травки нужной нет. Да с того варева хмель только сильнее становится.
— Теперь точно верю, что ты из Туварсы, — усмехнулся Тарп, с интересом поглядывая на выкладываемые Луком свинину и хлеб. — Бывал я там, бывал. В зимнюю пору даже в Туварсе только горячим вином и согреваться.
— У нас зима короткая, — согласился Лук, пряча усмешку в уголках рта. — В домах и печей-то нет. Очаг во дворе, да все. Однако коротко не значит легко. Как еще согреваться? Только горячим вином.
Он положил мех с вином, взял приготовленный Тарпом нож, ловко порезал хлеб, свинину. Дубковский трактирщик не подвел, окорок был мягким и не лежалым.
— Ну? — Лук положил нож на циновку. — Зенский хлеб да окорок, гиенский сыр — куда ни подашься в благословенном Текане, всюду найдешь радость. Мерзости вот только было бы поменьше.
Ели молча. Лук вслед за Тарпом приложился к кубку. Конечно, вино, разбавленное кипятком не могло сравниться с тем питьем, что Курант разрешил своим приемышам пригубить в Туварсе, но оно вполне согревало.
— Я первый сплю, — сказал старшина, завернулся в одеяло и почти сразу уснул.
— Что ж, — пробормотал Лук под нос, — утренний сон самый сладкий.
Он посидел еще у костра, который был устроен в ложбине в сотне шагов от тракта, подбросил хвороста, поднялся и отошел на пару десятков шагов. Лук не чувствовал опасности, но пламя сгущало тьму вокруг, хотя ночное небо было ясным и слабым мерцанием подсвечивало ночь. Теперь настало время обдумать, что делать дальше. Конечно, не имело никакого смысла преследовать Хантежиджу, наоборот, особо не полагаясь, что тот не видит Лука, следовало избегать с ним столкновения. Но что-то делать следовало. Как сказал ему Харава: «Тебе придется много думать, парень»? И еще: «Клан Сакува был уничтожен только для того, чтобы уничтожить тебя, узнай, почему это так».
Лук с досадой напряг скулы. Все-таки не удалось ему расспросить о важном Пату в Намешских палатах. Спугнул их с Харком Игай. Значит, в Намешу следует вернуться. Ни теперь, когда-нибудь, но вернуться. «А Пагуба?» ― тут же спросил он сам себя.
— А хоть и Пагуба, ― пробормотал Лук чуть слышно. Спрятаться, исчезнуть, но уцелеть. Или его шалость так и останется шалостью? И смерть Куранта, Саманы, Арнуми, Нигнаса, всего Сакува, его матери, Неги — будут бессмысленны. Надо собраться и все обдумать. Так, в Дубках он видел сиуна. Определенно это был сиун. Лук вспомнил строчки, прочитанные в Намеше: «Образ белесый и мутный человеческий». Значит, это сиун Сакува. Сиуны — смотрители. Значит, смотритель Сакува помогает Хантежидже поймать кого-то из Сакува. Выходит, что тот, за кем присматривает сиун, может от него бежать? Кого он ищет? Определенно не Лука. Кого? Только Хараву. И Тарп ищет лекаря. Тарп шел за Ваппиджей, теперь преследует Хантежиджу. Хантежиджа использовал в ворожбе у Хилана Такша. Такш наполовину из клана Крови, клана Эшар. Сиун клана Крови — черный сиун. Хантежиджа сначала преследовал кого-то из клана Крови. Но черный сиун помог Луку на болотах, разбудил его. Там же обмолвился, что Хантежиджа пытался найти его, но не смог. Кого «его»? Самого сиуна или того, кто вещал Луку через сиуна? Ладно, об этом потом. Ясно, что теперь Хантежиджа использует для ворожбы всякого, кого поймает, а сиун, получается, помогает ему ворожбу навести. Еще бы, ведь никого, кроме Лука, из Сакува не осталось? Но Харава, как он сам сказал, не из Сакува? Тогда кто он?
За речушкой заухала ночная птица. Лук представил, что где-то впереди сидит в придорожной пыли живым камнем Хантежиджа, и поежился от ужаса. Он — слуга Пустоты. Пустота везде, она правит всем, но разыскать Лука посылает слуг. И присматривать за кланами отправляет слуг — сиунов. И нанимает смотрителей. Почему? Потому, вдруг понял Лук. Точно потому же, почему пойманный под котелок муравей находится в безопасности. Конечно, если не будет подходить к раскаленным стенкам. А если вернуться к запущенным под тот же котелок слугам хозяев этого котелка? Харава сказал, что он ключ к Луку. Хантежиджа много сильнее Ваппиджи. А если Харава не может ускользнуть от Хантежиджи, да еще объединившегося с его сиуном?
— С его сиуном! — повторил Лук и снова вспомнил слова Харавы: «Твоего круга тут нет». Один из кругов принадлежит Хараве, значит, одна из отметок на дисках смотрителей принадлежит Хараве. Один из зубцов на Храме Пустоты принадлежит Хараве. Кто он такой? И кому принадлежат прочие круги, отметки, зубцы? Понятно, что городам и кланам, но кому в этих городах и кланах? Эх, поговорить бы с Харавой. Жаль только, что он так и не научился прятать мизинец. Лук растопырил в сумраке пальцы и вдруг вспомнил о глазах. Как он это сделал? В самом деле глаза стали черными или они кажутся черными? Ведь просто надавил на глазные яблоки и представил, изо всех сил представил, что у него глаза точь-в-точь как у Неги. Только представил…
Тарп проснулся посреди ночи. Похлопал глазами, потянулся к котелку, куда вечером плеснул вина, напился и показал Луку на одеяло — ложись. Тот завернулся в теплый хиланский войлок и почти сразу уснул. Сон был глубоким и черным. Ему снилось что-то важное или дорогое, но утро, которое заставило разлепить веки, память о сновидениях мгновенно стерло. После короткого завтрака Лук и Тарп сели на лошадей.
— С рассветом он движется дальше, — сказал Тарп, и это были первые слова, которые он произнес с утра.
— Его надо обогнать, — сказал Лук.
— Кого? — не понял Тарп.
— Этого… — Лук едва не назвал имя ловчего, — …слугу Пустоты. Ведь ты не трупы считаешь, которые он оставляет за собой? И не оруженосец ты ему. У меня же тоже голова на плечах есть. Этот мерзкий ловчий кого-то ищет. Колдует на кого-то. Даже нет. Загоняет. Если бы искал, так гнал бы коня, пока не потеряет след, а он делает это не торопясь. Значит, загоняет. Куда, зачем, не знаю. Но ты идешь за этим загонщиком, как дикая собака идет за зимним медведем. Падалью ты не питаешься, значит, тебе нужна его добыча. Выходит, обгонять его надо. А то ведь загонит нужного человека да придавит. Ты знаешь, кого ищешь?
Тарп придержал коня, внимательно посмотрел на Лука:
— А ведь я все еще думаю, что ты убить его хочешь.
— Убить? — Лук растянул губы в улыбке. — Очень хочу. Однако же, как увидел тех трех мужиков, разрубленных на части, слегка поостерегся. Так и ты хочешь, да толку-то? Да и нельзя. Двое уже слуг Пустоты убито. Этот третий будет.
— Кто второй? — напрягся Тарп.
— Хозяин леса, — ответил Лук. — Можешь не сомневаться, тот, от кого известия, сам все видел. Под Зеной. Случайность. Взял очередного пленника, да не рассчитал. У того остренькое осталось, остреньким он и ткнул. И нету Хозяина леса.
— А свита его? — сверлил глазами Лука Тарп.
— Попадали, — пожал плечами Лук. — Они только им и питались. Нет его, и их нет. Одно слово — нежить.
— Не слишком ли много случайностей? — нахмурился Тарп.
— Многовато, — кивнул Лук. — Помню, лежу у костра на ламенском тракте, слышу, земля трясется. Смотрю, скачет на каком-то черном звере огромная мерзость, словно валун из горного склона выковырялся. Подождал немного, глядь, а за ним стражник на лошадке поспешает. Лошадка вроде твоей, да и стражник очень на тебя был похож. Интересно стало. Или ты думаешь, я просто так в Хилан поперся? Но не успел. Прикончили тот валун. Отправился на юг, к морю. И что я вижу? Тут уже другая мерзость. А за нею опять скачет тот же стражник. Или и это случайность?
— А там, — Тарп положил руку на рукоять меча, — там, на ламенском тракте, перед тем валуном никто не скакал?
— Перед тем валуном никто, — улыбнулся Лук. — И вот я думаю, что если и тот и другой одного и того же гонят, так, может, он умнее их, вместе взятых? Ну так расскажешь мне, в чем тут дело, или мне от неприятностей лучше к морю свернуть?
— Откуда ты только взялся? — процедил сквозь зубы Тарп. — Наставник меня учил, что дурни вроде тебя долго не живут. Когда хозяйка сорняк из грядки дергает, тот сорняк, что желтым цветом кудрявится, в первую очередь в расход идет.
— А кто твой наставник? — спросил Лук.
— Эпп, пошли ему Пустота долгие годы жизни, — отчеканил Тарп.
— Пока что Пустота посылает в Текан кое-что другое, — заметил Лук. — Так ты для Эппа стараешься?
— Нет, — мотнул головой Тарп. — Есть и другие попечители. Мне лекарь нужен. Для важного человека нужен лекарь. Я не уверен, что именно этого человека гонит этот ловчий, но, когда я этого человека видел впервые, в том городе белый сиун обретался. И тут он мелькает во время ворожбы.
— Ты того, кого ищешь, в лицо видел? — спросил Лук.
— Да, и говорил с ним, — сказал Тарп. — И даже договорился о встрече. Да вот незадача, тот самый ловчий Пустоты, которого ты валуном прозвал, Ваппиджа, спугнул его. Вот я и пошел сначала за Ваппиджей, а когда тот осел у Хилана, за этим двинулся. И ведь точно угадал! Он сначала гнал коня на юг, и не трактом, а перелесками да чащами. Хорошо хоть след за ним заметный. Вывел меня туда же, где я уже был, где за Ваппиджей следовал. На развалины Араи. Туда, где уже были следы его колдовства. Труп девки какой-то, конечно, зверье уже растащило, а вместо нее в центре того рисунка лежал бродячий пес, проткнутый заостренным колом. Вот тут я струхнул. Этот ловчий, который на вид-то так себе был, тень от Ваппиджи, взвыл громче, чем ураган воет в начале зимы над Хапой. Я бы не удивился, если бы деревья попадали вокруг. У меня лошадь сорвалась, я ее через пару лиг поймал, успокаивал целый день. Там возле Араи дозорная башня, трактир. Стражник с башни упал, ноги переломал!
— И что же, — спросил Лук, — ты сразу пошел лошадь искать?
— Нет, — мотнул головой Тарп. — Сначала я досмотрел представление. Хотя потом в трактире, где трактирщик под стойкой до вечера сидел, в зеркало смотрелся. Думал, что поседел. Оторался ловчий, вылез с руин да снова расчертил рисунок, уже на пустоши. Только в центр рисунка собственную кровь пролил. Сдвинул левый рукав к плечу, руку согнул да собственный локоть когтем рассадил. Обильно полил кровью рисунок, я далеко лежал, боялся, что меня его зверь унюхает, ветра стерегся, но и издали показалось, что черная у него кровь. И когда она лилась, пар поднимался, словно закипала она на земле.
— А потом? — затаив дыхание спросил Лук.
— А потом он воткнул в центр рисунка меч, — сказал Тарп. — Пламя вспыхнуло. Не так, как вот здесь по деревням. Ярче. И круги все пылали сплошь. И почти в каждом появилась какая-то фигура. Одиннадцать фигур.
— Кругов-то двенадцать! — напомнил Лук.
— Кругов двенадцать, а фигур было одиннадцать, — ответил Тарп. — Я только одну рассмотрел, терялись они в пламени, так вот та, что осталась, и была белым сиуном. Она еще колебалась с минуту, а ловчий шипел ей что-то. Потом сиун растворился, а ловчий сел на своего зверя и двинул на юг через чащу, не разбирая дороги.
— Потом ты нашел лошадь и бросился за ним, — прищурился Лук.
— Именно так, — кивнул Тарп. — След-то у него заметный, трудно ошибиться. Даже через луг скачет — и то дерн выворачивает. Только я не бросился за ним, а медленно отправился следом. Не сразу сообразил, что останавливается он на ночь, теперь уж и по следам его зверя отличу, а тогда чуть не напоролся на него в сумраке. Он словно каменеет в темноте.
— Вряд ли, — возразил Лук. — Я слышал, что Ваппиджу ночью убили, так вот он хоть и закаменелый был, но на смельчака первым бросился, что пушинка через помост перелетел!
— Может быть, — стиснул зубы Тарп. — Пустота миловала, не столкнулся. Коняга моя выручила. Всхрапывать стала да упираться. Вовремя я остановился. Так и шел за ним, пока вот тут, в Дубках, не увидел все это дело…
— Что же, — вздохнул Лук, — выходит, здесь он взял след. И помогает ему белый сиун. Только одно не сходится.
— Что же? — не понял Тарп.
— Больно уж затея громоздкая, чтобы одного лекаря найти, — объяснил Лук. — Я уж не говорю, что не дело старшине хиланской стражи разыскивать по всему Текану какого-то лекаря, пусть даже и для важной персоны. А тут, оказывается, за тем же лекарем еще и чудище какое-то охотится? Неужели только для того, чтобы снадобье истребовать?
— Ты или неумен, или рядишься в неумного, — покачал головой Тарп. — Если бродишь по всему Текану да о ловчих Пустоты кое-что знаешь, неужели не слышал про зеленоглазого паренька?
— Про циркача какого-то слышал, — прищурился Лук. — О цвете глаз его не справлялся, но вроде бы за ним ловчие из Пустоты присланы. Но при чем тут лекарь?
— В том-то и дело, — стиснул зубы Тарп. — Этот лекарь когда-то принимал роды у матери этого паренька. И кое-кто думает, что знает его отца. А уж через отца все легче отыскать пострела.
— А какой он? — спросил Лук.
— Парень этот? — Тарп нахмурился. — Я его мельком видел. На водяной ярмарке в первый день. Потом он колпак на лицо натянул, так что к лицу приглядеться не удалось. А так-то, да вроде тебя он. Только шрам на лбу, волос белый, словно травленый или седой, да глаза зеленые, словно трава. Ну и помоложе тебя, на мой взгляд, так пониже, покруглее на лицо. Да нет, другое у него лицо.
— И что же? — спросил Лук. — Если его убить, так и Пагубы не случится?
— Думаю, что все равно случится. — Тарп показал на выбитые в проселке следы от копыт зверя. — Если такая пакость забрела в пределы Текана, жди Пагубы. Но может быть, если поймать паренька, так и Пагуба отодвинется?
— Интересно, — пробормотал Лук. — Неужели один паренек, да еще младше меня, сумел так огорчить Пустоту, что она готова растереть Текан между жерновами? Что он натворил?
— Не знаю, может быть, он как заразная овца в стаде: если вовремя не прикончить, всех заразит…
Тарп внезапно придержал лошадь.
— Ты что? — спросил Лук.
Деревенька в десяток домов, которая лепилась к косогору, стояла в тишине.
— Ставни закрыты на избах, — сказал Тарп. — Кто-то предупредил жителей. Скотины нет. Птицы. Ушли.
— Ну, — задумался Лук, — может быть, кто-то из предыдущих деревенек взял лошадь да помчался по тракту?
— Вряд ли, — покачал головой Тарп. — Народ тут не такой. Своим еще, может быть, посочувствует, а дальше — гори оно все огнем. Деревенька маленькая, в таких и оплотов нет. Тронули. Дальше будет деревня с оплотом.
Не слишком нахоженный, поросший травой проселок полз по полям, поднимался на холмы и спускался с них, огибал рощи и дубравы, сторонился болот. Знал Лук такие проселки, по осени лучше не рисковать, или держаться больших трактов, или расставлять балаган где-нибудь на перекрестке близ сторожевой башни, рынка да постоялого двора, чтобы и время дождей переждать, и народ бы менялся. Какой ты ни будь искусный артист, а все одно, вряд ли кто будет на тебя смотреть несколько дней подряд, а если и будет, то уж не полезет в кошель за монетой. Хотя порой выбора не оставалось и приходилось понукать лошадей и тащиться через непролазную грязь. И на этой дороге повозка Куранта не была в диковинку, только Лук не знал все деревни наперечет и не помнил, в какой из них есть оплот, а в какой нет. А вот Тарп не иначе как собирался становиться или старшиной ловчих самого иши, или самим воеводой, каждую деревню знал не только по названию, но и сколько в ней домов, и есть ли в деревне оплот. Оплот в последней деревне действительно был. Только дверь на нем была выворочена, внутри кто-то выл, а у входа сидел, опустив голову, дородный селянин.
— Староста есть? — спросил Тарп.
— Я староста, — безжизненно проговорил мужик.
— Что случилось? — Тарп требовательно повысил голос.
— Не поверил я, — пробормотал мужик. — Хорошему человеку не поверил. Сказал он, что уходить надо, а я в оплот бабенок согнал. Мужиков-то сейчас нет, на промысле все, лес сплавляют, а я вот, дурень, не поверил. Вот и доигрался.
— Яснее говори, — рявкнул Тарп.
— Человек вчера был, — размазал сопли по щекам староста. — Не молодой. Чуть сутулый. Седой. С палкой суковатой Да на лошади. С двумя лошадьми. Сказал мне, что вражина идет по тракту. Из Пустоты вражина. Не в каждой деревне, но убивает. Ворожбу затевает и убивает человека. Обычно молодого. Парня или девку. Сказал, что уходить надо, издали, за лигу или дальше, смотреть, как пройдет мимо, можно возвращаться. А я не поверил. Нет, поверил, но решил оплотом обойтись. А он предупреждал, говорил, чтобы в оплот не прятались. Говорил, что никого еще оплот не спасал. В том его сила, что если в оплот кто не успел, так мерзость пустотная им и довольствуется, а если голодна или нужда у нее до плоти, то и оплот разворотит!
— Дальше! — почти зарычал Тарп.
— А дальше все, — развел руками староста и с болью обернулся внутрь оплота. — Вон, слышите, девка воет? Сестру ее забрало чудовище. Семнадцати лет сестра. Подошел к нашему укрытию, дверь железную вырвал, словно она из гнилушки сколочена, зашел, понюхал, девку посочнее схватил за волосы да потащил. Мать ее за ногу его схватила, кричать начала, а он ногой только притопнул, хребет ей и переломил.
— И? — скрипнул зубами Тарп.
— И все! — вздохнул староста. — Конь у него — словно зверь какой! Запрыгнул на него да и погнал туда. К мосту. — Он махнул рукой на восток.
— Давно? — спросил Тарп.
— Да уж с час, — замотал головой староста.
— Поспешим, — бросил Тарп, понукая лошадь.
— Хочешь все-таки сразиться? — спросил Лук, стараясь держаться рядом с побледневшим старшиной.
— Не знаю, — напряг тот скулы. — Тут речка бурная, по ней местные мужики лес сплавляют почти из-под Намеши. На речке мост. За мостом большое село. Надеюсь, что староста того села умнее этого, но Хантежиджа раскидывает ворожбу всегда в деревне. Если не в этой, так в той.
— И что собираешься делать? — не понял Лук.
— Он спешивается, — отрезал Тарп. — Спешивается, когда ворожит. Оставляет своего зверя в стороне, шагах в пятидесяти, не ближе. Надо его подранить. Эх, ни самострела, ни ружья нет. Подраним — сможем уйти. Может, он о девке пока забудет, она и убежит. А там-то, какой бы страшный он ни был, а все пеший конному не соперник. Уйдем. Если страшновато, Кай, можешь развернуться. Не обижусь!
Уходить Луку не хотелось. Сейчас, когда старшина хиланской стражи понукал коня рядом с ним, когда ветер бил в лицо, а за спиной остались несколько трупов оттого, что через деревни Текана двигался зверь в облике человека, все то, что копилось последние дни внутри Лука, готово было выплеснуться наружу. Жгло ему глотку, дурманило голову так, что уже вблизи моста он начал пришептывать чуть слышно: «Спокойнее, спокойнее, спокойнее». Вот копыта лошадей застучали по дубовому настилу короткого моста, соединявшего известковые берега бурной речки, за речкой тракт полез на очередной холм. На холме под красноватым небом показались выкрашенные охрой уже привычные избы, лошади взлетели наверх, и уже сверху Лук разглядел сразу все — и длинную улицу большого пустого села, и раскинувшуюся через четверть лиги сельскую площадь, и вычерченный в ее пыли рисунок. Визжащая, бьющаяся в ужасе девчонка уже лежала в центре круга, над ней склонилась черная тень Хантежиджи. Тарп зарычал, закричал, заорал, чтобы остановить ловчего, тот поднял голову, свистнул своему черному коню и пронзил несчастную мечом.
Рисунок сразу же оделся пламенем. Девчонка умолкла, замолчал и Тарп, вытянув из ножен хиланский меч, но зверь Хантежиджи уже бежал навстречу всадникам, на ходу обращаясь из лошади именно в зверя. Лапы изогнулись, туловище опустилось к земле, лошадиная морда раздалась в стороны и оскалилась желтыми клыками. Только черное седло осталось на прежнем месте. И Лук смотрел именно на седло, потому как лошадь Тарпа оказалась резвее, и он уже вытянулся вперед, чтобы поразить черную, лоснящуюся на солнце мерзость, и загородил зверя. И когда седло дернулось, Лук понял, что зверь прыгнул. Лошадь Тарпа снесло черным вихрем вмиг. Старшина от удара вылетел из седла и через уже разодранное горло собственной лошади, и через окровавленную, наполненную лошадиной плотью пасть зверя, и через седло полетел кубарем в пыль, а Лук подобрал ноги под себя и через мгновение прыгнул. Щелкнул длинный шипастый хвост, но седока в седле уже не было. И когда зверь начал поднимать оскаленную морду над тушей лошади, Лук уже был над ним. Меч вошел в упругую спину, как нож в зенский окорок, только вместо бело-розовой мякоти распахнул багровую плоть, и грозный рык чудовища почти сразу сменился визгом.
— Руку! — прохрипел Тарп, успевший поймать кобылу спутника. Лук разглядел удивленный взгляд старшины, убрал меч в ножны и через миг оказался на крупе дрожащей лошади. Вычерченный Хантежиджей рисунок пылал. Луку показалось, что он успел еще разглядеть в языках пламени мутный силуэт белого сиуна, но Тарп уже торопил кобылу вперед, мимо огня, по пустой сельской улице. Промелькнуло два десятка домов, впереди показался оплот и околица, и только тогда далеко за спиной раздался полный бессилия и злобы вой.
— Ушли, — обернулся на ходу Тарп. — Ненадолго.
