ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
В ней рассказывается о том, какие неожиданные события могут произойти там, где все уверены, что вы уже никогда не вернетесь, а также о новых обстоятельствах во внешней политике Стерпора
Я оказался в кромешной тьме. Поднял руки, стараясь нащупать хотя бы что-нибудь. Ничего. Абсолютная пустота и сумрак. Я хотел закричать, как вокруг вдруг проступили бледные очертания тронной залы. Я попробовал пошевелиться, но выяснилось, что меня парализовало. Миражное изображение заколебалось, картинка стала ярче, насыщаясь живыми красками, полыхнул лиловый огонь, и я оказался в толпе придворной челяди. Помахал руками, посмотрел на потолок. Тяжелая бронзовая люстра покачивалась — из распахнутого окна дул прохладный ветер.
— Мне не совсем понятно! — услышал я дребезжащий голос. — Может, мне кто-нибудь объяснит, а?.. Чего молчите?
Поначалу никто не заметил моего появления. Но потом франт в желтых штанах и зеленой шляпе увидел меня, вскрикнул и отшатнулся. В тот же миг пухлая придворная дама ткнула в меня пальцем и завизжала (никогда ей этого не прощу!). Присутствующие отхлынули в стороны, освобождая пространство вокруг меня. Вид у них при этом был такой, словно они увидели не славного короля Стерпора, а сквернословящий фантом. А между тем мне казалось, что выгляжу я сейчас вполне пристойно. Видели бы они меня в Нижних Пределах! Вот тогда облик мой действительно был ужасен. Сложно сделать однозначный вывод, что же во мне их так напугало. Может быть, светящийся желтым нечеловеческим огнем глаз? Или обгоревшая одежда, рваный плащ за спиной и натянутая на правую руку до самого локтя перчатка? Не всклокоченная же борода в самом деле?! Бородатых в тронном зале и без меня было предостаточно.
— Чего испугались? — спросил я и огляделся. Мне бросилось в глаза, что многие из тех, кого я приблизил ко двору, будучи королем Стерпора, почему-то отсутствуют. Хотя повод для встречи был нешуточный. Не зря же они собрались в таком богатом составе. И не где-нибудь, а в тронной зале.
Повисла мрачная пауза.
И тут мой демонический глаз сыграл со мной неприятную штуку. Толпа придворных вдруг оказалась раздетой до нитки. Я увидел вокруг множество бледных жирных тел и вскрикнул от неожиданности. Ближайшая ко мне грудастая дама завопила как безумная и рухнула в обморок. Ее подхватил расторопный мужчина с волосатой грудью и огромным животом.
После этой безобразной сцены одежда чудесным образом вернулась к придворной челяди. Я обеспокоенно пощупал глаз левой рукой (правой я пока не слишком доверял) и хрипло проговорил:
— Рад вас всех видеть… в нормальном виде.
Люди стали расступаться передо мной и образовали живой коридор, ведущий к трону. На нем, вцепившись в подлокотники, сидел… Ламас. Мне это очень не понравилось. «Что это он забрался на место, предназначенное только для высокородной особы?» Колдун охнул и вскочил на ноги. Я промедлил всего мгновение и затем решительным шагом направился к нему.
— М-м-м-м, — мычал Ламас по мере того, как я подходил к нему все ближе и ближе, и вдруг выпалил: — О мои боги, я уже и не чаял вас увидеть живым…
— Мертвым чаял? — спросил я.
— Конечно нет, — сконфузился он.
— Конечно нет, ваше величество, — поправил я его и огляделся крутом. — А где Кар Варнан? Где мой начальник королевской стражи? Почему я его не вижу? У вас же тут, кажется, какое-то важное собрание.
— Ах Кар Варнан, — засуетился Ламас и принялся выписывать в воздухе какие-то фигуры руками — он явно впал в серьезное волнение. — Ну, он… хм… он…
— Что он «хм»? Да что здесь, собственно, происходит? — Я схватил колдуна за рукав. — Может, расскажешь?
Ламас замотал головой, махнул свободной рукой, закашлялся, закатил глаза (мне показалось, что он собирается грохнуться в обморок), а потом показал на горло — мол, ни слова не могу сказать. Тут на помощь ему пришел один из придворных, хваткий тип — он мигом оценил обстановку и понял, что правлению Ламаса пришел конец и надо налаживать отношения с истинным королем Стерпора.
— Ваше величество, — сказал он, — как ни горько мне об этом говорить, но ваш начальник королевской стражи сидит сейчас под арестом, в камере. Как, впрочем, и многие другие придворные, которых вы нанимали для того, чтобы служить вам верой и правдой!
Он обвел всех присутствующих торжествующим взглядом. И тут толпу как прорвало. Все они заговорили, перекрикивая друг друга, рассказывали о бесчинствах, творимых придворным колдуном в мое отсутствие, пытались оправдать себя, а одна особенно впечатлительная дама даже подбежала и отвесила ему пощечину.
— Что я слышу? — Я повернул к Ламасу перекошенное гневом лицо. — Ты что, упек Кара в тюремный каземат?
— Ну… хм… а что я, а что он… — затараторил Ламас, держась за щеку, — так с правящей властью нельзя, понимаешь, разговаривать. С кулаками на меня кидаться… Ну я и приказал его…
Я несколько раз дернул за серьгу, и он замолчал.
— Варнана немедленно отпустить! — скомандовал я. Несколько расторопных придворных мигом кинулись выполнять мое приказание.
— Правящей властью, говоришь?.. — мои глаза сузились, я взялся за рукоять Мордура.
— Так я как лучше хотел, — заметил Ламас, отступая назад, ему было за что опасаться монаршего гнева. — Вот, думаю, короля больше нет… ну я так думал тогда, — пояснил он, — ну я и решил, что для королевства будет лучше, если хоть кто-нибудь займется его делами.
— И ты, конечно, занялся, — отметил я.
— Конечно, — кивнул Ламас.
— Где Рошель де Зева? — Я обращался уже не к Ламасу, а к хваткому молодцу, первым правильно оценившему обстановку.
— Он ее в деревню отослал. — Придворный ткнул в колдуна указательным пальцем.
Тот побагровел, закашлялся и принялся стучать себя в грудь, как будто палец оказался настолько длинным, что поразил его на расстоянии.
— А еще, — выбрался из толпы другой сообразительный малый, — он ее замуж за него выйти уговаривал. Король, говорил, все равно не вернется, его демоны на клочки давно разорвали, так что будь моей королевой. Я теперь правитель Стерпора, так что надо тебе меня держаться. Сам слышал.
Это было уже чересчур. Я начал тащить Мордур из ножен, но передумал, повернулся к Ламасу, схватил его рукой в перчатке за горло и оторвал от пола. Как оказалось, демоническая пятерня может проделывать такие удивительные вещи. Мне еще предстояло оценить ее необыкновенные качества.
— Хватайте его, — захрипел Ламас, закатывая глаза, — вы что, не ви-ди-те… эт-то самозванец… демон из Нижних Пределов…
При виде устроенной мною демонстрации силы многие и правда усомнились, что я настоящий Дарт Вейньет и что я вообще человек. Толпа придворных загудела. Потом несколько самых смелых направились к нам, держась за рукояти мечей. Я отшвырнул Ламаса и наконец выхватил Мордур. Фамильный меч сверкнул кровавым светом, и смельчаки в нерешительности остановились.
— Каждого, кто пойдет против меня, ожидает смерть! — сказал я. — Предупреждаю сразу, чтобы потом на меня никто не обижался. Всем понятно? Два раза я повторять не буду. Я слишком долго томился в плену у темных и совсем разучился шутить…
— Эй, — проверещал Ламас из-за трона, где предпочел спрятаться, — мне что-то подсказывает, что это настоящий король… Ваше величество, давайте простим мне некоторые ошибки и допущенные во время правления королевством перегибы. Я все больше и больше прихожу к выводу, что был буквально опьянен властью и безнаказанностью. А, ваше величество? Как насчет прощения?
— Ладно, — сказал я, убирая Мордур в ножны, — сегодня счастливый день. Я вернулся с того света. Если бы не твои прежние заслуги…
— Вот и славно, — выдохнул Ламас с облегчением.
— Вон все отсюда! — приказал я. — Немедленно отправляйтесь и скажите народу, что их король вернулся!
Уловив мой суровый настрой, придворные бегом ринулись из тронной залы. Ламас выпрыгнул из-за трона и попытался улизнуть с толпой, но я поймал его затянутой в черную кожу рукой за предплечье. Колдун испуганно ойкнул.
— А ты останься, женишок, простить-то я тебя простил, но поучить все же придется.
Двери захлопнулись. Придворные услышали, как из тронной залы донесся дикий вопль Ламаса, сочные звуки ударов и мольбы о пощаде.
— Король вернулся! — с умилением сказал один, и все отправились сообщать народу добрую весть.
Кар Варнан, когда его привели, первое время не мог вымолвить ни слова, словно не верил в освобождение. Потом по его чумазому лицу покатились крупные слезы, он ринулся ко мне, сдернул с трона и заключил в объятия.
— Привет, борода! — рявкнул он.
— Ка-а-ар, осторож-нее, — прохрипел я, чувствуя, что еще немного, и ребра не выдержат столь бурного проявления чувств.
Опустив меня на пол, великан водрузил свою массивную пятерню мне на плечо, так что я едва не рухнул на пол. По крайней мере, ноги едва не сложились в коленях, и мне показалось, что я стал намного меньше ростом.
— Борода… — вытирая слезы рукавом грязной рубахи, умильно проговорил Кар Варнан.
— На себя посмотри! — заметил я. — Можно подумать, твоя борода меньше моей…
— Как же я рад, что вы вернулись, ваше величество! — выкрикнул Варнан. — Эта старая скотина упекла меня за решетку!
— Я тоже рад своему возвращению, — сказал я. — Ты, наверное, не поверишь, но первое, что я сделал, — это приказал освободить тебя из заключения.
— Спасибо, — проговорил великан, — я никогда этого не забуду, никогда!
Тут он снова хлопнул меня по плечу. В ответ я толкнул его демонической рукой — великана развернуло, и он плюхнулся на задницу.
— О черт, — проговорил Варнан, поднимаясь, — что это было?!
— Некоторые метаморфозы произошли с моей правой рукой, — ответил я, любовно поправляя перчатку.
— Ну да, на ней это… черное… ну как его… — Брови Варнана поползли вверх. — А что с ней такое случилось?
— Да ничего плохого в общем-то, просто теперь правой рукой я при желаний могу ломать стены.
Я улыбнулся и, дабы проверить ее убойную мощь, подошел и изо всех сил врезал по стене. Каменная кладка вздрогнула, но устояла. На меня посыпались пыль и мелкие камушки.
— Здорово, — сказал Кар Варнан и подошел поближе. — И глаз какой-то у вас странный… Чего это с ним такое?
— Глаз? — расстроился я. — Что, очень заметно?
— Ну, — замялся Варнан, — он же желтого цвета. А другой — синий!
— Только цвет?
— Ну да, он же ярко-желтый. И как будто светится. Ну ничего себе! — вскрикнул Варнан. — Он точно светится! Будь я проклят!
— Пустяки, — сказал я, — главное, что с ним я теперь выгляжу совсем как" раньше. Ты не находишь?
— Не сказал бы, ну и ну, он желтый…
— Главное не в этом, главное, что я вернулся.
— Ну ничего себе, желтый, как цыпленок!
— Проклятие! — взорвался я. — Может, ты наконец заткнешься?
Кар Варнан замолчал, надулся и уставился в пол.
— Ладно, — сказал я, — забудем, просто не стоит обращать на это внимание…
И тут демонический глаз снова выкинул фортель. Я увидел Кара Варнана одновременно голым и одетым. На груди у начальника королевской стражи оказалась кошмарная цветная татуировка — две предающихся любви демонессы. Одна из них была похожа на Инессу, вторая — вылитая Белинда. Я вскрикнул и прикрыл глаз ладонью.
— Что такое?! — испугался великан.
— Когда ты сделал это? — спросил я.
— Что — это?
— Я имею в виду это… татуировку!
Он в недоумении уставился на грудь, прикрытую грязной рубашкой.
— Что, Роксана доложила, да? — предположил он и протянул: — А говорили, что только вернулись!
— Я только вернулся, — подтвердил я.
— Ну конечно, — недоверчиво заметил великан, — а к Роксане уже успели заглянуть.
Я отнял руку от глаза. Наваждение, к счастью, прошло — зрение снова стало нормальным.
— Фуф, — выдохнул я с облегчением, — к этому еще нужно привыкнуть.
— Да что такое? — спросил Кар Варнан. — Что-то вы странный какой-то, ваше величество?
— Это ничего, ничего, — ответил я, — это пройдет, просто я никак не могу прийти в себя и привыкнуть к некоторым новым для меня вещам…
— Каким еще новым вещам? — подозрительно поинтересовался Варнан.
— Просто я слишком долго был в Нижних Пределах, — пояснил я.
— То-то я и вижу, что слишком долго… Как там, кстати?
— Я бы не хотел об этом вспоминать…
— Ах да, — спохватился Варнан, — а когда я могу убить Ламаса — прямо сейчас или лучше немного погодя?
— Давай обсудим это, — предложил я, указывая на стул.
— А что тут обсуждать? — удивился Варнан. — Прямо сейчас и придушу старикашку. Вот только схожу на двор, возьму веревку попрочнее. Он это заслужил.
— Возможно, ты и прав, — согласился я, — но не кажется ли тебе, друг мой, что в это смутное время нам надо быть мудрее. Мы должны проявить дальновидность и простить его, ведь он может оказаться полезным…
— Что?! Он?! Оказаться полезным?! — выкрикнул великан. — Я расскажу вам, милорд, каким он может оказаться полезным. Вы, наверное, еще не в курсе — если только Роксана вам не рассказала, — но у нас все подвалы замка до самого верха забиты каменными статуями. Откуда они, знаете? Это он тренировался осадки вызывать. Все, на кого хоть капелька попала, каменными стали…
— Правда? — озадачился я.
— Конечно, правда, а цирк на улице Старьевщиков…
— А что цирк? — осторожно спросил я.
— И зверинец, и лилипуты, что там выступают, да и все остальные… существа — это же все он сделал. Алхимией, видите ли, увлекся. Заставлял людей отвары свои вонючие пить. Ну и куда им теперь в таком виде? Только в цирк.
— М-да, — задумчиво проговорил я, поглаживая бороду. — Но не кажется ли тебе, что у всех нас есть право на ошибки?..
— Но…
— Но во всем есть и свои плюсы. Только подумай об этом: теперь в столице Стерпора есть прекрасный цирк, не правда ли? А раньше какие у нас водились развлечения? Только бродячие скоморохи да эти певуны, от которых у всех головная боль, — «Король и шум».
— Ну, — замялся Варнан, — я чего-то про это не думал. Ну цирк хороший. Я там был один раз. Мне парень вот с такими ножищами и ушами понравился. Очень смешной. — Варнан засмеялся, держась за живот: — Так забавно отплясывал, что и не передать.
— Вот видишь, — заметил я, — а ты сразу кинулся осуждать Ламаса. Что касается каменных статуй, то мы можем теперь украсить ими территорию дворца. Только представь себе, как это будет эффектно. Кстати, — мне в голову пришла интересная мысль, — а сможет он повторить такой дождик, как ты думаешь?
— Не, я не думаю, — хмыкнул Варнан.
— Это я и так знаю, — заметил я, — а ты подумай.
— Да нет, я не думаю, что он повторить сможет. Он в тот раз так перепугался! У него самого тогда все волосы вылезли, а подбородок стал в три раза больше, чем раньше, и очень тяжелый, так что ему даже приходилось его поддерживать, пока он не смог это поправить. Все над ним тогда потешались.
— В любом случае, — сказал я, — надеюсь на твое понимание. Ламас нам еще пригодится.
— Ну поколотить-то можно его слегка? — взмолился Варнан.
— Не надо, — попросил я, — может плохо закончиться. Он старый, а ты вон какой здоровый. Стукнешь раз — и нет Ламаса. Андерстенд?
— Чего? — удивился великан.
— Это я на языке куннов изъясняюсь, — пояснил я, вспомнив самодовольную улыбочку Дунделя, — варвары они, конечно, несусветные, но язык у них презабавный. Я его освоил почти в совершенстве. Ты вот, Кар, тоже вместо того, чтобы думать о наказании колдуна, занялся бы, что ли, изучением иностранных языков?
— Да ну, — махнул рукой Варнан, — у меня к этому таланта нету.
— Зря, — сказал я, — ну да ладно. Я уже распорядился, апартаменты тебе вернули. Новую одежду закажешь придворному портному. Ламас его не того? Живой?
— Этот в порядке, — усмехнулся Варнан, — второй человек в государстве, столько мантий кровососу сшил — не сосчитать.
— Хм… интересно было бы посмотреть, я сейчас как раз отправляюсь к нему для снятия мерок. Если хочешь, можешь составить мне компанию.
— А к брадобрею заглянем? — спросил Кар Варнан. — А то мне не с руки с такой бородищей расхаживать. Я же не колдун какой… Хотя по ветру она красиво развевается.
— Заглянем, — пообещал я, — потом примем ванну с ароматическими маслами, моими фрейлинами и светлым элем.
— О, это дело, — обрадовался Кар Варнан, — я и сам хотел вам предложить горло промочить, но не успел…
Мое возвращение оказалось очень своевременным. Выяснилось, что за время моего отсутствия Ламас успел порядком наломать дров в королевстве.
После того как мы побывали в паучьем царстве, пауков он ненавидел страстно. Едва колдун получил бразды правления, он немедленно приказал извести всех пауков в стране. С этой целью были созданы специальные отряды, которые занимались поиском мест обитания этих в сущности безобидных насекомых и безжалостным их уничтожением.
В результате истребления пауков поголовье мух в Стерпоре возросло до немыслимых пределов. По городу поползли жутковатые и нелепые слухи: в окрестностях Стерпора слепни загрызли корову; возле одной из выгребных ям рой мух сбил с ног человека. Несчастный упал в нечистоты и утонул; комары искусали до смерти не меньше тридцати человек; садовые мушки стали такими агрессивными, что ночью нападают на собак, причем охотятся, подлые, стаями — по триста — четыреста голов в каждой; хозяин скотного двора, не выдержав обилия насекомых в своем жилище, повесился, а его жена сошла с ума и принялась собственноручно плести паутину, смазывая ее самодельным клеем.
Несмотря на всеобщую панику и поступающие от горожан просьбы прекратить истребление полезных для города пауков, борьба с насекомыми продолжалась. Ламас не придавал роптанию народа никакого значения. Он решил, что коль стал в одночасье правителем целого государства, то может поступать по своему усмотрению, руководствуясь исключительно собственными пожеланиями и устремлениями…
Колдун рассудил, что налоги в королевстве непомерно низкие и их непременно надо повысить по крайней мере втрое. Дохода королевской казне подобная мера не принесла, эффект вышел обратный. Казна стала стремительно пустеть, поскольку граждане Стерпора теперь делали все возможное, чтобы уклониться от непомерных налогов. Дабы хоть как-то стабилизировать положение в королевстве, Ламас создал специальную службу — налоговую стражу, которой надлежало заниматься сбором налогов, а также поиском и наказанием тех, кто от выплат уклонялся. Служба эта действовала на первых порах довольно эффективно, но со временем стала пользоваться в народе такой непопулярностью, что стражники с желтыми нашивками на рукавах опасались выбираться в город с наступлением сумерек. На улицах их отлавливали и нещадно били, нередко дело заканчивалось смертельным исходом. Дошло до того, что в налоговые стражи никто не хотел идти, опасаясь за свою жизнь.
Но Ламас не растерялся и проявил смекалку: он принял решение набирать налоговую стражу из приговоренных к смерти. Дело сразу пошло на лад. Большинство смертников были отчаянными головорезами. Новым стражам удалось запугать жителей королевства и заставить их платить налоги. Казна стала потихоньку пополняться. Но потом произошло непоправимое. Целый отряд королевский стражи, составленный из отборных низов общества, закоренелых убийц и преступников, собрав подать за три месяца, пересек границы королевства, и был таков. От «блестящей идеи» использования в качестве стражей самых отчаянных головорезов колдун отказался, но непомерный налог и не думал снижать. Он по-прежнему считал, что, чем выше налоги, тем лучше наполняемость королевской казны. Голые факты его не убеждали, и государство продолжало беднеть.
Подданные все больше выражали недовольство его правлением. Скажу даже больше — в Стерпоре назревал настоящий бунт, и если бы не мое появление, правление Ламаса закончилось бы плачевно — толпа попросту взяла бы королевский дворец штурмом и растерзала колдуна.
К моему удивлению, восстановление города, начатое еще при мне, горе-правитель продолжил и даже повелел вырыть вокруг городских стен глубокий ров, так что следы разрушения теперь стали почти незаметны. К тому же столица моего государства теперь была укреплена лучше, чем раньше.
Однако и здесь не обошлось без перегибов. Несмотря на то что ров вокруг города был вырыт в кратчайшие сроки, колдун приказал человека, руководившего работами, кинуть в темницу, потому что ему показалось подозрительным, как тот смотрел на него во время обеда, данного в честь завершения строительства.
Услышав об этом, я постучал Ламаса по лбу.
— Послушай, — сказал я, — ты действительно круглый идиот или только притворяешься?
— Ваше величество, — вскричал колдун, — если бы вы видели, как он на меня смотрел, вы бы тоже немедленно швырнули его за решетку! Он смотрел очень и очень подозрительно. Я и сейчас думаю, что тут что-то не так… Если бы вы повелели допросить его еще разок. Растянуть его на специальной машинке…
Впоследствии я убедился, что репрессии против почтенных граждан Стерпора, в том числе против тех, кто помогал мне прийти к власти, в правление Ламаса стали делом обычным.
Великолепнейшего изобретателя, создателя необыкновенных боевых машин Кугеля Кремоншира Ламас упек в Дом мозгоправления, где ему ежедневно проводили тяжелые «оздоровительные процедуры» — погружали голову в ледяную воду (чтобы остудилась), вешали за уши пиявок (чтобы оттягивали дурную кровь, внушавшую «неправильные» идеи) и поджигали пятки (чтобы тело помнило об ужасах Нижних Пределов и дух вернулся к здравому разумению).
Узнав о том, что Ламас проделал с моим изобретателем, я едва удержался от порыва немедленно передать старика в руки палачей. Меня остановило только то, что я отлично помнил, какую неоценимую услугу оказал мне Ламас, когда я неровной, изобилующей препятствиями дорогой шел к власти. Он был едва ли не единственным человеком во всем Стерпоре, который увидел во мне будущего короля, единственным, кто поверил в меня. Милосердие далось мне нелегко. Подергивая серьгу, я трижды обежал вокруг трона и плюнул колдуну на ботинок, чтобы хоть как-то выместить на нем лютую злобу.
— Это что, какой-то ритуал? — распахнул голубые глаза Ламас и тут же получил отличный щелобан, после чего надолго замолчал — только ворчал что-то обиженно себе под нос…
Когда Кугеля Кремоншира вернули из Дома мозгоправления, первое время он совсем не мог говорить, по крайней мере связно. Потом речь к нему вернулась, и он стал слагать буквы в слога, слога в слова, а немного погодя — слова в целые предложения. Правда, он сильно заикался, но уже можно было разобрать, что именно он говорит. Первое время он изрекал в основном ругательства в адрес «поганого колдуна, собакиного сына, зловонного язычника и козла гнилозадого» — в общем, он, конечно, имел в виду Ламаса.
Ругань стала первым признаком возвращения к Кугелю Кремонширу здравого рассудка. Уже очень скоро, к моей радости, он создал чертеж странного приспособления, которое могло копать отличные ямы для садовых растений. Меня несколько удивило, что данное устройство может использоваться только в мирных, точнее сказать, садоводческих целях, потому что раньше гений Кугеля творил исключительно боевые машины, но я приписал эту странность последствиям перенесенного стресса. Я от всей души надеялся, что великолепный дар когда-нибудь вернется к изобретателю.
— А если не вернется, — надвинулся я на Ламаса и ткнул его указательным пальцем под ребра, колдун ойкнул, — я тебя самого отправлю в Дом мозгоправов, там тебя уже заждались. Понял меня?!
— Понял, все сделаю, абсолютно все, что в моих силах, чтобы милейший Кугель выздоровел как можно скорее. Я очень, очень постараюсь.
Выражение лица колдуна мне не понравилось.
— Не вздумай применять к нему магию, — погрозил я Ламасу пальцем, — а то знаю я, что обычно из этого выходит…
— Что вы, как можно?! — развел руками Ламас. — Я просто буду заваривать ему специальные, совершенно безобидные травки, чтобы его организм окреп и сам справился с… — тут он замялся… — досадной хворью.
Вскоре выяснилось, что ошибочно принятое нами за садоводческую машину изобретение на самом деле было механическим могильщиком. Об этом Кугель поведал нам, как только к нему стала возвращаться речь.
Вещь эта показалась мне небесполезной, но все-таки довольно примитивной для изобретателя, который придумал саму Люсильду — боевую машину, способную сокрушить пару десятков воинов врага за считаные минуты. Однако я счел, что великий дар не может вернуться к народному самородку сразу, и оказался прав: вскоре Кугель сотворил портативный пыточный агрегат, способный одновременно загонять иголки под ногти, дробить пальцы ног и выдергивать волосы из носа. Эта машинка показалась мне куда более совершенной, нежели механический могильщик, но пока, к сожалению, далекой от технического совершенства. И все же прогресс был заметен невооруженным глазом: Кугель явно выздоравливал, мозг его начинал оправляться после лечения в Доме мозгоправления.
Поскольку придворный изобретатель шел на поправку, я отдал распоряжение допустить к нему жену Люсильду (боевую машину Кугель назвал в ее честь). Бедная женщина давно добивалась встречи с супругом и уже отчаялась увидеть его живым. Едва войдя в тронную залу, она бухнулась мне в ноги, но я не услышал от нее ни слова благодарности — только мольбы о том, чтобы я немедленно покарал проклятого колдуна, принесшего столько несчастий их семье. Ее речи меня рассердили. Подумать только: я столько сделал для ее семьи, а она думает только о мести, вместо того чтобы возносить хвалы Севе Стиану и благородному королю Стерпора.
— Поднимайся с колен, женщина, — сказал я, — нехорошо ты себя ведешь, ох и нехорошо, ты должна предаваться счастью, а желаешь зла другому. Нехорошо это и совершенно неправильно.
Я увидел, что мои слова оказали на нее сильное воздействие и она уже собиралась что-то ответить, но тут Кугель Кремоншир, все это время сидевший на стуле без движения, вскочил на ноги и выругался столь нецензурно, что даже я покраснел. Подобных слов от него я раньше никогда не слышал, поэтому всерьез удивился и решил, что разум, видимо, еще не скоро вернется в прежде столь светлую голову. А возможно, и не вернется вовсе. Как оказалось, я ошибался. Ругательства были вторым признаком его выздоровления.
— Где он?! — взревел Кугель Кремоншир. Люсильда подбежала и схватила мужа за руку.
— Кто, милый? — ласково спросила она.
— Гнилозадый козел, — рявкнул Кугель, — исчадие Нижних Пределов, смердящий, бородатый вонючка!.. Я хочу немедленно опробовать на нем свои новые машины — сначала пыточную, потом механического могильщика. НЕМЕДЛЕННО!
Жена изобретателя в ужасе заламывала руки и умоляла мужа не нервничать, успокоиться и поехать с ней домой на юг Стерпора. Но Кугель Кремоншир в ответ только сыпал грязными ругательствами и отталкивал женщину.
Я поднялся с трона, потому что не мог более терпеть эту отвратительную сцену.
— Кугель, — обратился я к изобретателю, — давай сделаем так: ты сейчас же вместе со своей женушкой отправишься к себе домой, к детям. Полагаю, ты стосковался по дому. Побудешь там до полного выздоровления, а потом вернешься ко мне. Я приму тебя с радостью. Договорились?
— Что такое?! — вскричал изобретатель, чем несказанно меня расстроил — рассудок возвращался к нему медленнее, чем мне хотелось.
Я некоторое время молчал, стараясь взять себя в руки.
— Ничего такого, Кугель, — сказал я наконец, — я просто думаю, что ты очень стосковался по дому, по детям. Ты, наверное, хочешь снова оказаться в родной деревне. Признаться, я думаю, что воздух пойдет тебе на пользу и ты…
— Я хочу только одного, — прошептал Кремоншир, сжимая и разжимая кулаки, — немедленно увидеть ЭТОГО ВОНЮЧЕГО КОЛДУНА! О, мне есть что сказать ему…
— Но, Кугель, не лучше ли отложить вашу беседу на некоторое время? Ты и сам увидишь, насколько ты был взволнован, расстроен обстоятельствами, как были нелепы твои рассуждения. Ты поймешь, что абсолютно не стоило так волноваться. Пока же тебе лучше поехать домой. Там ты сможешь расслабиться, отдохнуть…
Так я некоторое время старался вразумить изобретателя, но, поскольку он и слушать ничего не хотел, проявляя маниакальное упорство и требуя во что бы то ни стало повидаться с Ламасом, я отдал приказ позвать колдуна. Я предчувствовал, что сейчас стану очевидцем еще более отвратительной сцены, чем ранее, но колдун предпочел в тронной зале не появляться, справедливо опасаясь гнева изобретателя. Вместо себя он прислал своего помощника — Аккеля из Фтора. Кстати, паренек, несмотря на то что Ламас отзывался о нем нелестно, оказался очень смышленым и произвел на меня самое положительное впечатление.
Он со скорбной улыбкой застыл в дверях, ожидая приглашения войти.
— Кто это?! — выкрикнул Кугель.
— Я помощник колдуна Ламаса, — пояснил — Аккель, — пришел понести наказание вместо учителя.
— Ах, он прислал тебя понести наказание! — Кугель затопал ногами. — Это просто неслыханно! Я хочу видеть его, и только его…
— К сожалению, он сейчас очень занят и не может прийти, — скорбно ответил Аккель из Фтора. — Учитель приговорил себя к ста ударам плетьми за все, что он совершил, и уже приводит свой приговор в исполнение.
— Что? — Рот изобретателя открылся от изумления, вряд ли в своей жизни он слышал о чем-нибудь подобном.
— Вот видишь, Кугель, — возвестил я, — он уже раскаивается и даже приговорил себя к суровому наказанию. Ну разве не достоин он прощения?
— Нет! — уверенно заявил изобретатель и обратился к Аккелю. — Пойди и спроси своего хитрого учителя, не требуется ли ему помощь в этом важном деле? У меня так и чешутся руки отвесить ему десяток-другой плетей…
— Конечно, — кивнул парнишка и удалился. Он вернулся очень скоро и покачал головой.
— Нет, учитель сказал, что с этим скорбным делом он должен справиться сам.
И туг Кугель Кремоншир совсем распоясался. Он стал бегать по тронной зале и вопить дурным голосом. Мне пришлось позвать стражей, которые вывели изобретателя из дворца. Я отдал приказание немедленно снарядить обоз, чтобы отвезти двинувшегося рассудком, но очень ценного для короны изобретателя на юг Стерпора, в родной дом.
Могу сказать, что привычная обстановка пошла ему на пользу. Уже через полторы недели я получил от Кугеля послание, в котором он «премного извинялся» за свое странное поведение и просил его «великодушно простить». Поскольку к письму был приложен чертеж нового усовершенствования для Люсильды, я растаял и приказал высылать лошадей для придворного изобретателя. Он снова был со мной. Хотя, как я заметил, после посещения Дома мозгоправления с головой у него было не совсем в порядке. Лицо Кугеля время от времени подергивалось, иногда он впадал в прострацию и начинал разговаривать с кем-то, кого в природе не существовало…
Мне предстояло сделать великое множество дел, поэтому приступил к исполнению своих давних замыслов немедленно, ибо времени на их осуществление было не так много, как мне бы того хотелось. Прежде всего я приказал со второго дня месяца Единорога печатать, монеты с моим благородным профилем. Ранее на всей территории Белирии ходило золото, серебро и медь с выбитым на них грозным лицом Бенедикта Вейньета. Я отдал указ о замене денежных средств и послал глашатых разнести весть по всей стране — отныне в Стерпоре и на других подвластных мне территориях вводились в обращение монеты нового образца. Старые, согласно моим планам, должны были постепенно изыматься из казны, заменяясь новыми, и, таким образом, уже к концу третьего года моего правления государство полностью перейдет на денежные знаки с моим профилем.
На то, чтобы наладить производство, понадобилось некоторое время. Чеканщик монетного двора, располагавшегося в непосредственной близости от королевского дворца, получил от меня заказ и долго выбивал образец. Я застыл, повернувшись в профиль, и терпеливо ждал.
— Готово, — радостно возвестил он.
Я приблизился и опешил: на монете был изображен вовсе не я, а кто-то длинноносый и узколобый, кого я знать не знал.
Чеканщик терпеливо ждал, что я скажу. Лицо мое постепенно наливалось краской. Я внимательнее пригляделся к образцу, потом посмотрел на мастерового, потом снова на образец. И вдруг уловил явное сходство. Рука моя невольно потянулась к серьге, и я принялся ее ожесточенно подергивать. Поскольку в моем государстве ни для кого не было секретом, что означает этот жест, чеканщик вскричал:
— Я не виноват!
— А кто виноват?! — поинтересовался я и потащил из ножен меч — ничего не поделаешь, придется его убить, дело попахивает государственной изменой.
— Я все сделаю, все сделаю…
— Ну хорошо, — я замер, пребывая в мрачней задумчивости — убить — не убить, а потом ме-э-эдленно задвинул меч обратно в ножны, — приступай сейчас же, я хочу, чтобы лицо на образце походило на мое. Чтобы всякий, кто берет монету в руки, мог бы сказать — ба, да это же Дарт Вейньет. Ты меня понял?
— Конечно, понял, ваше величество, все сделаю в лучшем виде…
— Ну смотри! — Я погрозил ему пальцем.
Работа закипела по новой. Я не стал дожидаться результата, объявив, что приду завтра.
Я смог посетить монетный двор только ближе к вечеру — весь день я был занят важнейшими государственными делами, требующими от меня абсолютной концентрации. На сей раз работа меня вполне удовлетворила, на образце я выглядел совсем как в жизни. Чеканщик так расстарался, что даже выдолбил серьгу, и этим меня очень порадовал. Правда, судя по профилю, она была у меня в правом, а не в левом ухе…
— Ну вот, совсем другое дело, — сказал я, — можешь ведь, когда… заставят.
— Могу, — согласился он, заискивающе заглядывая мне в глаза. — В первый раз что-то совсем не то вышло, абсолютно не то. Ру… руку будто кто-то темный дернул.
— Может, так оно и было, — сказал я и подумал, а не Заклинатель ли со мной шутки шутит.
— Проколите ему правое ухо, — приказал я, показывая на чеканщика.
Зазвенела сталь. Мои люди выдвигали из ножен мечи.
— Да не так, — поморщился я, — повесьте ему серьгу в правое ухо. Пусть впредь будет внимательнее.
— Я все переделаю! — закричал чеканщик.
— Вот это, наверное, подойдет, — сказал один из воинов, в руке он держал кинжал с тонким лезвием.
— Пожалуй, великоват, — проговорил я, — а, ладно, пойдет, колите…
Мастерскую я покинул под вопли чеканщика.
Всеобщее разложение и упадок, к моему величайшему огорчению, коснулись и армии. Заказанные еще при мне обмундирование, доспехи и оружие к тому времени, как я вернулся из Нижних Пределов, уже совершенно пришли в негодность. Жалованье воинам платили нерегулярно. Среди солдат царил дух раздолбайства и всеобщей неприязни. Возле казарм постоянно возникали стычки, нередко заканчивавшиеся кровопролитием.
В сопровождении Кара Варнана и нескольких приближенных я направился туда. Ламаса я тоже взял с собой. Он отчаянно сопротивлялся, пытаясь уклониться от этого визита, и даже попытался отговорить меня.
— Ваше величество, — затараторил он, — я бы на вашем месте там не появлялся — очень опасно.
— Что?! — в ярости выкрикнул я. — Ты хочешь, чтобы я не появлялся среди своих же солдат?! Да ты сдурел! Это же моя армия!
Ламас замолчал и, изобразив скучающий вид, пошел позади. Когда мы подошли к казармам, я оглянулся и вынужден был констатировать, что негодяй смылся. Не иначе как опасался справедливого возмездия за грехи.
За сотню шагов перед казармами сидело несколько воинов в компании разряженных в яркие тряпки девиц. Все присутствующие были мертвецки пьяны. На бочке стояли початые бутылки вина, несметное количество пустых валялось рядом.
Мимо этого замечательного собрания я проследовал, не сказав солдатам ни единого слова.
Возле двери, ведущей в казармы, я наткнулся на воина, который занимался тем, что водил мечом по собственной пятке.
— Эй, — окликнул я его, — ты что это делаешь?
Он вскочил и вытянулся во фрунт, глядя на меня с беспокойством. Возвращение короля у многих, кто в мое отсутствие вел неправедный образ жизни, вызывало страх.
— Ты что делаешь? — повторил я свой вопрос.
— Так я это… — замялся он, — меч точу.
— Точишь меч? — изумился я. — Об пятку?
— Ну да, — кивнул он. — Сапоги износились месяц назад, а жалованье редко платят — денег не хватает на обувку и точильный камень. Так что теперь вот так приходится обходиться. А что, точится отлично…
— Та-а-ак, — выдавил я, — значит, жалованье редко платят… Ну теперь все изменится! — ободрил я воина и даже похлопал его по плечу. — За смекалку хвалю, молодец! Но мозоли мы тебе срежем — они могут помешать в походе!
Послышался лязг выдвигаемого из ножен оружия.
Казармы я покинул под вопли воина.
Поскольку в ближайшее время я собирался развязать войну, первое, что я сделал, — это реорганизовал армию. Мне не хотелось, чтобы наша атака напоминала всеобщую свалку, как это происходило во время боя с войсками Вейгарда и осады Стерпора, поэтому я разбил войско на сотни и десятки.
Немного оправившийся после «лечения» Кугель Кремоншир сконструировал парочку новых удивительных машин, правда, с ним еще далеко не все было в порядке — он бормотал, что хочет назвать их в честь жены Люсильдами. Я неоднократно говорил ему, что Люсильда у нас уже есть («может быть, ты забыл, Кугель?»), но изобретатель настаивал, и я вынужден был в конце концов с ним согласиться. Теперь у нас была Люсильда номер один — страшная машина убийства, стреляющая камнями, Люсильда номер два — катапульта, метавшая пятисоткилограммовые снаряды, дробящие стены в мелкий винегрет (испытания оставили у меня неизгладимые впечатления), и Люсильда номер три — баллиста, запускающая длинные бревна по настильной траектории.
Кстати, небольшое усовершенствование конструкции внес лично я. Мне в голову пришла блестящая идея оковывать наконечники метательных бревен, чтобы они могли наносить еще больший урон и разрушение, а в случае необходимости даже пробить стену, подобно летающему тарану. С несносным Кугелем Кремонширом, правда, пришлось долго спорить. Моя идея почему-то не пришлась ему по сердцу — он уверял меня, что эта доработка существенно утяжелит снаряды и снизит дальнобойность стрельбы. Но едва я начал сердиться и подергивать серьгу, как изобретатель заявил, что ошибся и я несомненно прав…
Следующим шагом по реформированию армии было повышение жалованья солдатам. После того как глашатаи объявили, сколько королевская казна собирается платить участникам будущего похода, народ ринулся записываться в воинство Дарта Вейньета. Да и чему тут удивляться? Правление Ламаса столь сильно пошатнуло экономическую ситуацию в стране, что бедных было предостаточно. Люди шли со всей страны и даже из-за границы, спеша встать в ряды вооруженных сил короля Стерпора.
Один из писарей, которому было поручено регистрировать всех желающих встать под мои знамена, скончался от переутомления, другой сошел с ума, у третьего рука перестала двигаться и напоминала куриную лапку из бульона. Вышедших из строя быстро заменили, и дело пошло по новой.
Вскоре армия моя насчитывала более десяти тысяч человек. Помимо верховного главнокомандующего Кара Вар-нана я назначил десять тысячников, а главой над ними, темником, поставил Арчи Локнота. Локноту надлежало подчиняться непосредственно Варнану. Он был настолько доволен своим назначением, что лицо его стало красным, как спина у вареного рака, и он едва не грохнулся в обморок. Для простого деревенского парня это был стремительный карьерный взлет.
— Полагаю, ты этого достоин, — сказал я, сурово вглядываясь в его лицо.
— Я все сделаю для вас, ваше величество! — на одном дыхании выпалил Локнот.
— Это мы поглядим, — сказал я, — докажешь в деле, чего ты стоишь.
Мало кому известно, почему помощника верховного главнокомандующего у нас в Белирии называли темником. Пошло это от слова тьма, которым еще во времена Лихолетья обозначали войско в десять тысяч человек. Командующий ими был темником. Так и принято с тех пор.
Быть темником необыкновенно почетно. Вот только большинство темников почему-то не ценили своего высокого назначения. Власть над огромным воинством со временем ударяла им в голову, темникам начинало казаться, что сам черт им не брат, и они решали захватить власть в королевстве. Такие истории в древности были отнюдь не редки.
Назначая на этот пост Арчи Локнота, я руководствовался несколькими соображениями. Прежде всего Арчи уже доказал мужество и верность короне. Вряд ли он решится пойти на предательство после всего того, что пережил, служа мне. Кроме того, Арчи Локнот представлялся мне человеком, напрочь лишенным честолюбия. Он был очень усерден, готов идти за мной до конца, но назначение воспринял с большим удивлением, считая себя недостойным столь высокой должности. В общем, я нашел замечательного темника — исполнительного и скромного.
Каждой сотне я выделил по три Люсильды — первую, вторую и третью. Даже если в сражении от них будет мало проку, наличие боевых машин существенно поднимет дух войска.
Поначалу также хотел дать каждой сотне по три механических могильщика, но, пораскинув мозгами, пришел к выводу, что наличие такой техники существенно снизит дух войска.
По мере того как за дворцовой оградой появлялось все больше и больше людей, Ламас старался как можно реже показываться на глаза кому-либо, опасаясь расправы. Со своим учеником — Аккелем из Фтора — он торчал в отведенных ему апартаментах, где ставил разнообразные опыты по преобразованию материи. Из-под его двери тянуло жуткой вонью, слышались взрывы, а иногда очень странные звуки, которые никто не мог распознать. Я немного опасался за сохранность замка, но колдуна старался не тревожить. Люди действительно были так сердиты на Ламаса, что вполне могли учинить над ним расправу.
Масштабы ненависти были таковы, что я порекомендовал ему пользоваться защитным заклинанием, когда он по ночам крадется в уборную. Казалось, на колдуна обозлились все без исключения граждане Стерпора. Поначалу, узнав, что я вернулся, народ требовал его публичной казни, но я выступил с проникновенной речью. Я сообщил людям, что колдун покаялся и в настоящий момент заглаживает вину, хлестая себя по утрам и вечерам плетью, — настолько он огорчен тем, что натворил за время своего правления. Сразу же нашлись желающие лично посмотреть на эту экзекуцию.
— Лучше вам этого не видеть, — сказал я народу Стер-пора, — это омерзительное зрелище. Случайный свидетель подобного непотребства, начальник караула, до сих пор не может прийти в себя, пребывая в состоянии перманентного запоя… А потому забудем об этом! — Я махнул рукой, показывая, что встреча с народом завершена и каждый должен сделать выводы.
Однако люди еще долго не желали расходиться, требуя крови Ламаса.
— Дайте нам его сюда! — орали граждане Стерпора. — Мы четвертуем его! По нему палач плачет!..
Вопли звучали все громче и громче, пока творившееся вокруг дворца безобразие меня не достало окончательно. Я выбрался на балкон, погрозил народу кулаком, дернул серьгу и удалился в свои покои. Когда я через некоторое время украдкой выглянул из-за занавески, площадь уже опустела. В моем королевстве уважали и любили истинного короля Стерпора. Ну и боялись, конечно. Без этого никуда.
Кстати, моя супруга тоже была вне себя от ярости при одном упоминании колдуна. Мне довелось сполна прочувствовать ее ненависть к Ламасу на собственной шкуре, как только я прибыл к ней в деревню…
— Я требую, чтобы этот негодяй был наказан, — свирепо выкрикнула Рошель, как только завершилась бурная любовная часть нашей встречи, — я прошу, чтобы ему отрубили голову! Нет, я даже не прошу, я требую, я настаиваю на этом!
— Но, Рошель, — попытался я переубедить свою супругу, голос у меня был настолько мягким, что мне самому стало противно, — этот негодяй, как ты его называешь, может оказаться нам очень полезен в нашей борьбе, и потом, он не знал, что я когда-нибудь вернусь. В моем присутствии он не будет вести себя неподобающим образом.
— Я требую! — топнула ножкой Рошель.
Как известно, в споре с женщиной последнее слово может сказать только эхо, поэтому я замолчал. Решил, что ей нужно немного успокоиться, и тогда мы сможем продолжать разговор о судьбе моего придворного колдуна. Каким бы негодяем он себя ни проявил, он был единственным колдуном, к тому же в его верности мне я не сомневался. Да, в мое отсутствие он натворил всяких дел, но ведь он был уверен, что я уже никогда не вернусь в мир людей. Да и кто, спрашиваю я вас, может предполагать, что его владыка вернется, если он своими глазами видел, как его утащили в геенну огненную рогатые демоны. В душе я давно простил Ламаса. Конечно, с Рошель, да и с Каром.
Варнаном он поступил далеко не лучшим образом, но кто из нас не совершает ошибок?!
— Ламас! — крикнул я.
— Что?! — Рошель сверкнула глазами. — Этот негодяй здесь?
— Ну да, я привез его с собой, чувствовал, что ты захочешь с ним пообщаться…
— Пообщаться! — прошипела Рошель. — Не-эт, не пообщаться, я хочу отделить его голову от тела и поставить ее на всеобщее обозрение.
— Неплохая идея, — одобрил я, — не слишком свежая — так поступал еще мой папа, но неплохая, м-да…
— Тащи его сюда! — выкрикнула она. Я выглянул за дверь. Колдун, донельзя несчастный, сидел снаружи, ожидая своей участи.
— Ламас, — сказал я, — зайди.
Колдун робко протиснулся в приоткрытую дверь и застыл на пороге, не говоря ни слова.
— Ты умрешь! — сообщила ему Рошель.
— Вот как, — дрожащим голосом протянул Ламас, — очень жаль…
— Как видишь, я вынужден буду отрубить тебе голову, как того требует моя королева, — сказал я, выдержав недолгую паузу. — Скажи-ка мне, Ламас, как ты относишься к такой перспективе?
— Одна голова хорошо, — осторожно заметил колдун, шумно сглотнув, — а голова с туловищем лучше. Мне бы очень этого не хотелось!
— Вот и я думаю, что голова с туловищем лучше — я кивнул. — Наверное, тебе стоит извиниться перед королевой и пообещать, что больше ты никогда не позволишь себе подобных гнусностей.
— Да я не приму его паршивые извинения! — вскричала Рошель…
— Погоди-ка, — попросил я ее, — ты же еще не знаешь, что тебе скажет Ламас. Может, у него приготовлен для тебя какой-нибудь особый сюрприз. Не правда ли, Ламас? У тебя есть сюрприз для моей королевы?
— Правда, — поспешно закивал колдун и сделал несколько пассов руками.
Комната наполнилась корзинами с цветами. Стойкий аромат дурманящими волнами распространялся вокруг. Как всякая женщина, моя супруга обожала цветы. Она оглянулась кругом. Ее губы тронула улыбка.
Если бы Рошель только знала, сколько времени мы потратили на отработку этого трюка! Не мог же я позволить Ламасу с ходу одарить мою супругу цветами — я не хотел рисковать ее драгоценной жизнью. Буровато-желтые растения, которые получались у него поначалу, распространяли ужасающую вонь. Представляю, что сказала бы Рошель, если бы в ее комнате появились корзины с такими, с позволения сказать, дерьмоцветами.
— Это вам, моя государыня, — проговорил Ламас, упал на колени и схватил ладонь королевы, покрывая ее поцелуями.
Прошло довольно продолжительное время. Я отметил, что колдун заметно увлекся, и мне пришлось вырвать ладонь моей супруги из его цепких пальцев и пригрозить ему кастрацией. Ламас побледнел и принялся заверять нас, — что в его возрасте в этом нет никакой необходимости — все давно атрофировалось за ненадобностью. К тому же травы, которые он принимал, чтобы увеличить свою магическую мощь, очень негативно влияют на мужскую силу.
— Очень и очень негативно! — выкрикнул Ламас.
— Ну хорошо, — смилостивился я, — пойди-ка, отдай распоряжение — пусть седлают лошадей. Мы отправляемся в столицу…
Некоторые изменения в моем облике Рошель восприняла спокойно. О глазах сказала, что так ей нравится даже больше, чем раньше. «Разноцветные глаза — это так красиво». А когда я продемонстрировал ей свою новую руку, она погладила неровную кожаную складку на тыльной стороне ладони, серьезно на меня посмотрела и сказала:
— Она такая сильная!
— Точно, — ответил я, — этой ручкой можно камни превращать в труху. Если потребуется.
— А ласкать она может? — поинтересовалась Рошель.
— Конечно, может, милая, — сказал я, притягивая ее к себе, — эта ручка принадлежала демону — сексуальному маньяку.
— Да? — Ее глаза расширились. — О, это так интригует…
Мой правый глаз на этот раз меня не подвел. Я наслаждался совершенной наготой Рошель, целуя ее живот, грудь, бедра, растворяясь в ее нежности, и вовсе не думал о том, что когда-нибудь могу увидеть свою супругу наряженной в красные шаровары и плотный вязаный свитер, как обещал Щелчок…
К сожалению, наше возвращение в королевский дворец затянулось. Близился сезон дождей, и кочующие стада свиногов расположились на ночлег прямо на торговом тракте, перекрыв его маленькими жирными телами. Можно, конечно, было проехать, разгоняя их ударами палок, но, представив, какой жуткий визг они поднимут, я принял решение переждать день или два, пока они по своей воле не покинут эту местность.
Мы остановились на постой в маленьком поселении неподалеку. Деревенька насчитывала всего пять дворов, так что большинству сопровождавших меня людей пришлось ночевать на свежем воздухе. Впрочем, как и я, они нашли себе дело по нраву. Воины из моего отряда испросили моего высочайшего позволения поохотиться на свиногов, чтобы заготовить мяса впрок. Я дал им безоговорочное согласие. Хотя охота только называлась охотой, на самом же деле предполагала массовое смертоубийство. Сам я не стал присоединяться к охотникам, потому что долгие месяцы, которые провел в заключении, не видел свою дражайшую супругу и наслаждался каждой минутой в ее обществе.
Мы провели с Рошель еще одну бессонную ночь, не сомкнув глаз до самого рассвета, одержимые страстью, в совершеннейшей неге и невозможности оторваться друг от друга. Моя королева была ласкова со мной, как никогда, и я дал себе зарок никогда больше даже не помышлять о близких отношениях с другими женщинами…
Через пару дней по возвращении я сидел в широченной бадье, от которой к потолку поднимался пар. Вместе со мной принимала ванну одна из моих личных фрейлин…
Идею завести фрейлин мне подала моя супруга Рошель. Я подумал — если у нее могут быть фрейлины, то почему бы и мне не завести десяток славных красавиц, которые будут помогать мне в разного рода делах. Ну и я, конечно, тоже не буду забывать их. Наверное, сказывалась наследственная невоздержанность в отношениях с прекрасным, полом. Мой отец, Бенедикт Вейньет, отличался буйным темпераментом и менял возлюбленных весьма резво. Я же сохранял постоянство в отношениях с Рошель, но от идеи завести себе фрейлин отказаться никак не мог.
— Жаклин, почеши-ка мне спину, — попросил я, переворачиваясь.
Девушка она, конечно, была замечательная, но мой правый глаз нарядил ее в розовый кожаный пиджак и штаны в серую полоску — зрелище не из приятных. Ко всему прочему картинка двоилась. Я видел ее одновременно и обнаженной, и одетой. Чтобы полнота впечатлений от меня не ускользала, я иногда прикрывал правый глаз. Я уже успел привыкнуть к необычным свойствам визаутклоузера-ока и не вскрикивал каждый раз, как оно преображало действительность. В обладании таким глазом было множество плюсов. Я мог, к примеру, в отличие от обычных людей, оценить прелесть тела любой женщины, не заставляя ее раздеваться…
— Вы такой интересный, мой король, — проговорила Жаклин и принялась чесать острыми ноготками мою спину.
— Ты хочешь сказать странный? — хмыкнул я, подумав, что действительно выгляжу необычно, часто прикрывая левый глаз. Да и не каждый человек принимает ванну в черной перчатке до локтя.
Жаклин впилась коготками в кожу, но не больно, а так, чтобы порадовать меня этой лаской.
— Нет, вы очень и очень интересный, и такой мужественный! — прошептала она.
— Это точно! — В блаженстве я закрыл глаза и принялся мурлыкать под нос какой-то мотив.
Вдруг идиллию прервали самым бесцеремонным образом — послышались шаги, и в апартаменты ворвался Кар Варнан. Вид у него был встревоженный. Должно быть, он принес какую-то важную весть. Но какая весть может быть настолько важной, что заставила его прервать ежедневную и столь любимую мною процедуру омовения?!
— Я же просил меня не беспокоить, — с неудовольствием заметил я.
— Ничего, — сказал Варнан, — я подумал, что это надо сказать немедленно…
— Погоди, Кар…
— Я-то погожу, а вот новость не погодит.
— Спасибо, Жаклин! — Я улыбнулся и чмокнул девушку в белое плечико. — Сегодня ты, наверное, будешь допущена до королевского тела.
— О ваше величество! — в восторге выкрикнула она. — Мне даже не верится!
— Спокойнее, — благожелательно улыбнулся я, — не надо слишком бурных проявлений радости… Я этого не люблю. Так что за новость? — обратился я к начальнику королевской стражи.
— Только что прибыл гонец с юга, он сообщил, что армия Вейгарда перешла южные границы.
Лицо Варнана сделалось угрюмым, он привык к вольготной жизни при королевском дворе и очень не хотел снова обнажать меч. Но рано или поздно ему бы пришлось это сделать.
— Вот как! — Я нахмурился. — Наверное, соскучился по настоящей битве, а, Кар?
— Не-а, — качнул головой великан, — вот уж по чему я не соскучился, так это по настоящей битве.
— Отлично тебя понимаю, — сказал я, — но подобная откровенность не вызывает у меня одобрения. Варнан пожал плечами.
«Значит, Виллу доложили, — подумал я, — что король вернулся, и он, зная, в каком плачевном положении находится Стерпор после неумелого (если не сказать буквальнее) правления Ламаса, решил разом покончить со мной. Возможно, он опасался, что я когда-нибудь вернусь во Внешний мир и припомню ему его участие в битве за Стерпор? Тогда присланные им отряды сильно ослабили мое мятежное воинство. Вмешательство Вилла едва не переломило ход всей войны. Мне удалось взять столицу только благодаря норному народцу, и если бы эти маленькие человечки не подточили и не обрушили городскую стену, сложно даже предположить, как развивались бы события. Возможно, я сейчас не нежился бы в бадье с красоткой, разглядывая ее совершенную наготу левым глазом, а давно лежал в земле, казненный путем отсечения головы или четвертования, как опасный заговорщик и бунтовщик».
Затянутой в перчатку рукой я ухватился за борт бадьи и поднялся в полный рост.
— Пойди подготовь людей, Кар, — сказал я, — мы выступаем немедленно…
— Ваше величество, — робко подала голос Жаклин, — а как же?..
— Допуск к телу? — Я строго посмотрел на нее — и как только посмела подать голос?! — Пока отменяется. Как видишь, меня призывают важные государственные дела..
…на основании всего вышеизложенного позволю себе сделать некоторые выводы. Итак, истинный монарх должен обладать натурой спокойной, почти недвижимой, малоэмоциональной, неактивной, лишенной ложных устремлений и внутренних противоречий. Пожалуй, это все. И пусть кому-то сделанные мною выводы покажутся странными и даже революционными, но обратите внимание на четкую мотивировку и ясное обоснование подобной точки зрения. Эмоциональность помешает истинному монарху принимать трезвые и верные решения. Говоря откровенно, лучше бы обойтись без решений вообще — вся мировая история демонстрирует нам, к чему неизменно приводили те или иные решения королей — к войнам. Излишняя активность монарха сделает жизнь подданных поистине невыносимой, ибо существовать им придется в смутные времена государственных реформ, которые он непременно затеет. Отсюда делаем вывод — идеальным монархом стала бы бронзовая статуя короля Георга, но никак не сам Георг.
Отрывок из научного трактата Кохара де Ла Кура «Какими качествами должен обладать истинный монарх и какие качества являются для него предосудительными»
