ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
С самой первой строчки в ней много говорится о характере Вилла, патологической природе его личности, рассказывается о счастливой поре детства, а также много внимания уделяется многострадальному Бейгарду, угодившему в руки великого реформатора
Я решил, что выступать следует ночью.
Пока мои воины собирались в дорогу, я оделся, повесил на пояс ножны с Мордуром и вышел на балкон замка. На Стерпор опустился мягкий вечер, в необъятной вышине сверкали кривые, беспорядочно разбросанные по небосводу созвездия. Теплый ветерок приятно овевал лицо, холодил демонический глаз. По двору бегали, суетились голые люди, раздетые моим бдительным оком.
От казарм доносился хрипатый бас Кара Варнана. Верховный главнокомандующий отдавал приказания, используя лексику, принятую среди людей самого низкого сословия и морального облика. Надо будет поговорить с ним, чтобы впредь был повежливее. Пора бы уже оставить старые привычки и вести себя соответственно высокому положению.
Я замер, вглядываясь в небесную пустоту, думая о том, как же странно устроена жизнь. Мой брат вероломно вторгся на земли Стерпора, опередив меня всего на какую-то пару недель, — я уже был готов к тому, чтобы выступить в поход против него.
И зачем отец избрал для меня столь жестокую участь: вынудил воевать с родными братьями?! Я вздохнул. И все же, несмотря на всю дикость и жестокость замысла Бенедикта Вейньета, здравое зерно в его плане по переустройству Белирии было. Пройдя через все испытания, лишения и опасности, я укрепился духом, стал человеком с железными нервами, стальным каркасом, меня уже не спихнуть с верного пути, не запугать и не запутать. Идеальный король, который может укрепить государственность и даже расширить рубежи королевства.
В ближайшее время мне предстоит столкнуться с безумцем, неизменно убежденным в собственной правоте. Вспоминая наше детство и отрочество в Центральном королевстве, я подумал, что, пожалуй, даже рад избавить мир от такого жуткого типа, как мой братец Вилл. Мир скажет мне спасибо!
Никогда я не встречал человека, которого бы так сторонились окружающие. Пределы побери, да он просто невыносим — нынешний король Вейгарда и мой противник на поле брани…
Остальные мои братья, конечно, тоже не подарок, но Вилл отличается от них особенным, оригинальным прибабахом.
С самых юных лет мой братец воплощал собой суетную активность и жгучее нетерпение человека, которому срочно нужно в уборную, но по какой-то причине его туда не пускают. По самым пустяковым поводам Вилл мог затеять скандал. Например, вламывался в трапезную и в ярости орал на прислугу: «Где обед?! Где, Пределы вас побери, обед?! Я не могу больше ждать! Я жрать хочу! Я хочу жрать!» Он всегда кричал на тех, кто находился в самом низу социальной лестницы. Потому что они не могли ему ответить, ими было легко помыкать. А Вилл не только питал страсть к бурной деятельности, но и обожал руководить людьми и событиями.
Сейчас мне кажется, что его бесконечное стремление переделать мир в соответствии с собственными утопическими идеями носило ярко выраженный патологический характер. Правда, наш придворный мозговед Зикмунд Фрейдо был иного мнения ц считал, что я самый главный душевнобольный в доме Вейньет. Но у докторишки, как я уже говорил, мозги были набекрень, причем основательно, так что еще раз повторяю — Вилл с самого раннего детства проявлял себя неуравновешенным, несносным типом. Патологическая природа его личности, несомненно, требовала длительного изучения и сурового лечения в Доме мозгоправления.
Он был настолько самонадеян, что единственный из братьев прислал войска в Стерпор. И вовсе не потому, что питал ко мне какую-то особенную неприязнь, а просто оттого, что не мог не сделать шаг, если этот шаг можно было сделать. Такова особенность его безумия. Жажда деятельности — всегда и во всем. Он — опасный сумасшедший, стремящийся изменить мир в соответствии с собственными неверными представлениями о мире.
А вот изменить самого Вилла, переубедить его в чем-то было делом в высшей степени бесполезным. Унять его неуемную активность оказалось не под силу даже нашему суровому отцу, Бенедикту.
— Вилл, что ты делаешь? — с осуждением качал головой властитель единой Белирии, когда в трапезной мой братец со скоростью летящей стрелы набивал рот кучей всякой всячины, да так и оставался сидеть с раздувшимися щеками, не в силах все прожевать.
Надо сказать, проделывал он такие странные вещи вовсе не от жадности, как некоторые могут подумать, а от желания успеть пережевать побольше! То есть поработать, потрудиться челюстями. Жевать, жевать и еще раз жевать — вот девиз Вилла за едой. Фехтовать, фехтовать и еще раз фехтовать — девиз Вилла во время уроков Габриэля Савиньи. Думаю, когда он шел в уборную, у него тоже имелся какой-нибудь громкий девиз. Хорошо, что, облегчаясь, он не выкрикивал девиз, которым руководствовался, вслух, а то, боюсь, Зикмунд Фрейдо переменил бы свое мнение и считал Вилла, а не меня, самым ненормальным из принцев дома Вейньет…
Повзрослев, мой брат, к несчастью для окружающих, понял, что совсем не обязательно самому делать кучу работы — можно совершать полезные деяния чужими руками. А всю славу при этом заграбастывать себе.
Помнится, в раннем детстве Вилл полез на яблоню, но, поскольку в отличие от меня никогда не отличался ловкостью и силой, сорвался и крепко приложился о землю. С тех пор на плодовые деревья Вилл загонял слуг, сам же оставался внизу и давал наставления, как им лучше карабкаться по неровному стволу.
— Так, теперь переступай на эту ветку… Теперь вот на ту! Хватайся за дупло! За дупло хватайся, дуралей! Хлопе!!!
— Что я тебе сказал? Хватайся за дупло! А ты за что хватался? За воздух ты хватался? Поднимайся, нечего тут кряхтеть, лезь на дерево!
Слушайте меня, мозговеды всей Белирии, я утверждаю, что на формирование патологии в его личности оказал влияние случай с яблоней! Думаю, именно тогда еще только развивающийся характер Вилла оформился в нечто невообразимое и несносное. Так и следовало бы записать в полноценном мозговедческом исследовании, если бы, конечно, таковое проводилось.
Между тем Зикмунд Фрейдо почему-то совсем не интересовался Биллом. Сейчас я думаю, что доктор попросту опасался, как бы юный принц не нашел для него какой-нибудь бесполезной, тяжелой работы, не привлек к какому-нибудь бестолковому занятию вроде строительства оборонительных сооружений или участия в общественной деятельности.
Желание охватить собой весь мир — вот что двигало Биллом. Но охватить мир самому ему было не под силу. И потому он привлекал к великим свершениям всех остальных.
Если бы он мог заставить слуг пережевывать за него пищу, он и на это бы пошел. Лишь бы успеть прожевать побольше! Так и представляю себе эту картину. Вилл машет руками, задавая ритм, а слуги ожесточенно работают челюстями, с замиранием сердца следя за каждой новой отмашкой. Не дай бог сбиться и утратить заданный темп — он немедленно выйдет из себя и придумает для них какое-нибудь жестокое наказание. К счастью для слуг, мой брат не догадался осуществить подобную штуку. Хотя с него бы сталось…
Сейчас я вспоминаю Вилла совсем юным. Фигура у братца уже в пятнадцать лет была крепкой и приземистой. Если уж ты уродился коренастым — твоя схожесть с окороком взрослого варкалапа бросается в глаза с детских лет! Вилл бродил по Мэндому в надежде найти кого-нибудь, кого можно было бы организовать, нагрузить случайной работой, заставить совершить во имя короны очередной бесполезный трудовой подвиг. Поскольку происхождения он был самого высокого, простые граждане не смели ослушаться приказов Вилла и подчинялись ему из страха, что низкорослый, но упрямый, как перекормленный свиног, мальчуган возьмет да и пожалуется на их неповиновение королю Бенедикту. Многие ненавидели Вилла, другие — боялись.
Завидев издали его уверенную, почти маршевую походку, торговцы на рынке поспешно прятали товар под прилавок, а те, что прежде уже сталкивались с деятельной натурой королевского отпрыска, и вовсе пускались наутек. Так он и шагал по улицам Мэндома, распугивая прохожих. Целые стада горожан мчались прочь, одержимые стремлением не попадаться окорокоподобному подростку на глаза.
— Так-так-так, — приговаривал Вилл, прохаживаясь между торговыми рядами, — продаем, значит… А знаете ли вы, как надо торговать, знаете ли вы, что успешная торговля не происходит с бухты-барахты, а требует серьезного подхода, вы должны обеспечить себе удобное местоположение, преподнести свой товар, так сказать, лицом, чтобы о нем узнали все… Вот ты, долговязый, ты что продаешь?
— Я? — пряча глаза, отвечал несчастный горожанин, предчувствуя не самое для него благоприятное развитие событий. — Я-я-яблоки.
— Я-я-яблоки, — передразнивал его Вилл. — И много уже продал?
— Ну с утра совсем немного, — ожидая подвоха, осторожно отвечал торговец.
— А все почему?! — изрекал Вилл, поднимая вверх указательный палец, и сам же отвечал: — А все потому, что ты подошел к организации своего торгового места спустя рукава. А ну шевелись, бездельник. Я тебе помогу. Сейчас ты будешь рисовать вывеску. На ней мы изобразим яблоко, и тогда все будут знать, что у тебя в продаже, и поспешат к тебе за яблоками. Смекаешь?
— Да все и так знают, что яблоки у меня, — отвечал несчастный, уже понимая, что попал.
— Вот идиот! — выходил из себя Вилл. — Сказал, давай рисовать яблоко — значит, давай рисовать! Беги скорее за холстом и красками, да не забудь притащить длинный шест и гвозди…
Поскольку долговязый не трогался с места, Вилл еще больше выходил из себя, лицо его делалось почти пунцовым, он кидался на торговца с кулаками и пинками отправлял беднягу искать материалы, необходимые для рекламной деятельности.
— Пошел, пошел, двигай, я сказал, давай вперед и принеси все, что сказал, ничего не забудь, а не то мы с тобой соорудим вместо вывески длинную, как раз под твой рост, виселицу. Понял меня?!
Остальные торговцы наблюдали сцену с двойственным чувством — им было жаль беднягу, но в то же время они ощущали облегчение — жертва на сегодня определилась, а значит, на некоторое время им обеспечено спокойное существование. Товары извлекались из-под прилавков, и жизнь шла своим чередом, пока Вилл бегал вокруг несчастного и критиковал его за бедный художественный талант…
— Ну кто так рисует?! — вопрошал он. — Кто так рисует?! У тебя руки из какого места растут?!
Натура Вилла обладала такой неуемностью, что порой мне казалось: он не просто сумасшедший, он — буйнопомешанный. Впрочем, так, наверное, оно и было. Его активность распространялась на все сферы жизни. Всюду ему нужно было сунуть нос, все его занимало, все казалось интересным и важным. За исключением, разумеется, тех важнейших дисциплин, которые преподавали нам в фамильном замке. Дела, придуманные не им самим, Вилл отвергал с решительностью, достойной самого волевого человека на земле. Ну, то есть с решительностью, достойной меня…
Впрочем, как Вилл старался подальше держаться от учебных дисциплин, так и учителя старались держаться подальше от Вилла.
Топограф еще не забыл, как ему под страхом публичной порки пришлось чертить на потолке классной комнаты подробную карту Белирии, отмечать на ней все населенные пункты, включая деревушки, состоящие из пары домиков, рисовать реки, горы и долины. Титанический труд занял у него совсем немного времени — всего трое суток под наблюдением недремлющего ока Вилла Вейньета. Из чувства солидарности мой братец отказался от сна и отдыха, пока карта не будет завершена. Он руководил работами, следил за тем, чтобы топограф не отлынивал от дела, выполнял все тщательно, сверяясь со схемами нескольких исследователей ландшафта Белирии. По окончании трех суток топограф рухнул без чувств. Но работу завершил.
Потирая ладони, Вилл демонстрировал королю Бенедикту, что ему удалось сотворить с классной комнатой за столь короткий срок.
— И заметьте, папа, использовал я только разнообразные схемы, уголь, краски и всего одного топографа! — гордо отметил он. — Всего одного!
— Хм, — удивился Бенедикт Вейньет, — сделано талантливо. Пришли ко мне этого топографа, у меня есть для него работа.
— Какая? — с энтузиазмом спросил Вилл.
— Пусть нарисует несколько карт на скотном дворе — стены совсем облупились, — пояснил король.
Профиль деятельности педагога затем совершенно изменился. Следом за скотным двором он расписал несколько личных комнат придворной знати, кузницу, казармы, сошел с ума и был отправлен на лечение в Дом мозгоправления, откуда уже не вернулся.
Несчастный топограф был не единственной жертвой моего деятельного братца.
Учитель математики вынужден был смастерить на заднем дворе малую катапульту, причем такую, чтобы метала ядра, согласно предварительным расчетам по заданной траектории. Это была первая машина, сделанная учителем математики собственноручно, поэтому она вышла исключительно кривой и уродливой. Никогда в жизни мне больше не довелось видеть механизм, вызывающий такое омерзение. Выпущенное из катапульты ядро угодило в сарай, где хранились кожевенные изделия, и разнесла его вдребезги. Королевский казначей без зазрения совести вычел убытки из жалованья педагога. Но математик еще об этом не знал, он приплясывал вокруг адской машины и радовался, как ребенок:
— О-хо-хо, она стреляет! Действительно стреляет!
Досталось и почитаемому мною придворному преподавателю ораторского искусства Альфонсу Брекхуну. Он утверждал, что «всякую речь можно произнести так, что слушатели будут зачарованы». Главное «говорить с выражением, используя все богатство нашего языка, надо лишь поднять каждую фразу на вершину ораторского искусства».
Вилл заставил Альфонса Брекхуна разучить речь герцога Станислафа Лисициана, произнесенную им по случаю рождения первенца. Речь эта известна была в народе своей длиной и невнятностью — взбудораженный радостной вестью Лисициан сильно принял на грудь и распинался почти восемь часов. Гости уже успели разойтись, но он не заметил их ухода — все говорил и говорил. А летописец послушно за ним записывал. На беду преподавателя ораторского искусства, речь Станислафа Лисициана вошла в учебник для коронованных особ как образец совершеннейшей бесталанности оратора. Вилл хотел, чтобы Альфонс Брекхун прочитал ее на очередном дне рождения короля Бенедикта и тем самым подтвердил свое высказывание, что любой речью можно привлечь внимание слушателей.
Я был уверен, что преподаватель продержится не меньше пяти часов — все-таки он был гением ораторского искусства. Но я ошибся в своих ожиданиях — на двадцатой минуте в голову Альфонса Брекхуна угодил умело пущенный чьей-то подлой рукой бронзовый кубок, и гости приступили к горячительным напиткам. Горемыку оратора за ноги уволокли из трапезной…
В общем, учителя относились к Виллу как и все остальные, кому досталась несчастная доля существовать с ним бок о бок, — терпели как неизбежное, очень деятельное зло…
Вилл состоял сразу в нескольких крупных общественных организациях Мэндома. Он числился, например, председателем Общества Самых Достойных Людей. Между прочим, сам решал, кого принимать в Общество, а кого исключать из его членов. Меня поначалу тоже приняли, но очень быстро выгнали. Наверное, сочли недостаточно достойным — причину исключения мне так и не сообщили.
Общался он также с организацией вольных каменщиков. Эти люди, опасаясь прихода луноликих стервятников, возводили вокруг города уродливые каменные постройки — своеобразную линию укреплений, хотя, как я уже говорил, луноликие последний раз совершали набеги на крупные города десятки лет назад, и с тех пор о них никто и слыхом не слыхивал. Вилл был убежденным вольным каменщиком, вольным каменщиком до мозга костей — он собирал дворцовых слуг и рядовых горожан, формировал из них отряды и отправлял на строительство. Благодаря деятельности Вилла Мэндом стал городом, вокруг которого возвышался самый длинный в Белирии ряд странных, бесполезных и уродливых оборонительных сооружений.
Деятельность сына по укреплению столицы Бенедикт Вейньет одобрил и даже пожурил нас, менее инициативных своих сыновей, за праздную и легкую жизнь, которую мы вели.
— Посмотрите, — сказал отец, — как ваш брат Вилл прикладывает все силы, стараясь укрепить нашу государственность. Берите с него пример. Достойный сын. Молодец.
Другие начинания Вилла не вызывали у него одобрения.
Юный Вилл был также заместителем руководителя Общества по борьбе с греховными мыслями и одновременно возглавлял Общество по борьбе с обществом борьбы с греховными мыслями. Некоторое время он носился с идеей организовать Общество с красивым названием «Нравственность». Насколько мне известно, он собирался контролировать деятельность всех столичных домов терпимости, развивая в их служащих высокие морально-этические принципы. Как бы то ни было, дело у него не заладилось.
Зато спустя короткое время после того, как Вилл похоронил идею «Нравственности», он открыл в Мэндоме увеселительный притон. В то время ему было уже двадцать два года, и жизненные устремления у него порядком изменились — укреплению государственности он предпочитал теперь укрепление собственного финансового положения. В притоне рекой лился светлый эль, а по залу сновали обнаженные красотки.
Мне тогда едва сравнялось четырнадцать. Побывав в заведении Вилла пару раз, я решил, как и отец, похвалить его за столь славное начинание, но осуществить задуманное не успел…
Я направлялся в апартаменты Вилла, когда увидел, как король Бенедикт тащит моего братца по лестнице, зажав его ухо в крепких пальцах. Зрелище показалось мне довольно странным — Вилл был уже довольно взрослым для такого детского наказания, как выкручивание ушей.
— Я тебе покажу, сынок, как меня позорить! — приговаривал король.
Я пожал плечами, понял, что разговор с Биллом откладывается на неопределенный срок, и решил направиться в открытый им увеселительный притон. Но когда я добрался до знакомой улицы, то увидел, что успевшее стать мне родным двухэтажное здание теперь занимает «Городской совет по элеварению». Организация, вне всяких сомнений, важная и полезная, но куда подевалось заведение Вилла?! Я всерьез расстроился, потому что успел порядком полюбить это развратное местечко. Я захаживал сюда почти каждый день и, пропустив с приятелями несколько кружечек светлого эля, который варили тут же, отправлялся на верхние этажи, к распутным девицам.
Впоследствии выяснилось, что отцу стали известны некоторые подробности последних деяний Вилла по укреплению его финансового положения, и он пришел в ярость, узнав, чем промышляет один из его сыновей.
К слову сказать, здесь мы с отцом расходились во взглядах. Притон на улице Барашаха был самым успешным творением моего братца за всю его бестолковую, исполненную суетной активности жизнь. Остальные его прожекты носили разрушительно-реконструкционный характер и не несли людям радости.
Простой пример. На глаза Вилла как-то раз попалась винная лавочка. Заправлял делами в ней жизнерадостный и уже немолодой человек по имени Гнесик. Дело его процветало, он продавал вино, привозимое его кузеном из Невилла. Причем вино самого высшего качества — оно обладало поразительным вкусом, ароматом и быстро снискало множество поклонников в Мэндоме. В лавочку Гнесика захаживали не только простые горожане, но и многие знатные особы. Несколько раз его вино даже покупали по заказу самого короля, чем торговец несказанно гордился. В общем, все с этой лавочкой было в порядке, и так бы, возможно, и оставалось до самой смерти Бенедикта Вейньета (когда весь привычный строй жизни покатился в тартарары), но однажды над дверью винной лавки звякнул колокольчик. Не чуя беды, Гнесик вышел навстречу покупателю. Но посетитель вовсе не собирался покупать вино. Деловитой походкой Вилл направился к стойке с таким видом, словно он делает Гнесику огромное одолжение, удостоив его своим визитом. Мой братец втянул носом воздух и огляделся.
— Как хорошо… — сказал Вилл.
— О да, — согласился хозяин, — аромат нашего вина…
— …что я сюда заглянул, — закончил фразу странный посетитель, чем привел Гнесика в замешательство.
— Хм… — Вот все, что смог произнести хозяин лавки, но потом покашлял в кулак и сказал: — Покупателям мы всегда рады, можете быть в этом уверены.
— А вот и не угадал, — заявил Вилл, прохаживаясь вдоль полок с самым важным видом. Важной особой он, конечно, был, спору нет — все-таки королевский сын, но так задирать нос мог только один человек на свете — Вилл Вейньет. — Я вовсе не покупатель! — пояснил он. — Я Вилл Вейньет, если уж быть совсем точным!
Он смерил Гнесика суровым взглядом и принялся откупоривать сосуды, вдыхая в себя винный аромат. С видом заправского знатока Вилл зачмокал языком и пошевелил ушами.
— Можешь так? — спросил он хозяина лавки. Озадаченный странным поведением гостя, Гнесик спросил:
— Нравится вино, да, господин королевский сын?
— Не совсем, — откликнулся Вилл, чем и вовсе поставил хозяина в тупик. — Я пришел вот по какому делу, говорят — ты тут процветаешь…
«Решил обложить меня данью! — мелькнуло в голове несчастного торговца. — Да он ведь и по виду бандит, совершеннейший бандит. Я о нем много чего нехорошего слышал, — вспомнил Гнесик, — в городе говорили. И вот на тебе! Ко мне заявился. Ну что за напасть? Только дело стало развиваться».
Вилл громогласно заявил:
— Радуйся, несчастный, я пришел, чтобы помочь тебе расширить дело!
— Ну… — выдавил торговец, тревожная гримаса не покидала его лица, наоборот — настороженность после слов Вилла только усилилась.
«Наверное, так бандиты себя и ведут», — подумал Гнесик, которому прежде никогда не приходилось сталкиваться с вымогателями. Он был простым человеком и всегда жил честно, зарабатывая себе на хлеб мелкой торговлей.
— Мы организуем все так, что скоро ты станешь первым продавцом вина в Белирии, — потирая руки, сказал Вилл, — и даже более того — мы будем продавать вино в другие страны, мы разовьем дело до таких высот, что скоро ты станешь самым известным человеком в мире. Твоим именем будут клясться легурийцы. Дикие племена куннов будут нахваливать тебя по праздникам, а праздник у них, как известно, каждый день. Любой монах и служитель церкви из просвещенной Миратры, услышав имя Гнусик…
— Гнесик, — поправил хозяин.
— Какая разница! — раздраженно буркнул Вилл. — Так вот, все они будут говорить: ох и славное он нам продает вино, ох и славное. Хотя, конечно, очень дорогое. Но оно того стоит. Не так ли?
— Очень дорогое? — переспросил Гнесик. — Почему очень дорогое? У меня вполне приемлемые цены.
— Вот об этом я и хотел с тобой поговорить, — мигом оставив свои поэтические излияния, сказал Вилл и посерьезнел. — Вот что, Гнусик…
— Гнесик, — поправил его хозяин винной лавки таким нервным голосом, что сразу становилось ясно: этот человек испытывает сильнейший эмоциональный стресс, — мое имя — Гнесик!
— Да-да, хорошо-, как скажешь… Но сейчас не об этом. — Вилл обвел взглядом упыря винное благолепие вокруг. — Я навел справки и понял: ты отдаешь вино за бесценок.
— Я в курсе того, какие цены в городе, — запротестовал Гнесик, — я все знаю про цены на вино…
— Ну что ты хорохоришься?! — надвинулся на него Вилл. — Что ты со мной споришь? Тебе известно, кто я?!
— Вы, — закивал продавец вина, — королевский сын…
— Вот именно, я — Вилл Вейньет. Я уже, кажется, представлялся. Если надо, представлюсь еще. И советую тебе, даже не так — настоятельно тебе рекомендую меня слушаться! Понял, Гнусик?
— Понял, — откликнулся несчастный торговец и сник.
— Вот и отлично, — сказал Вилл и улыбнулся.
Хозяин лавки вдруг весь подобрался, схватил с полки самую большую бутылку и опустил моему братцу на голову.
Когда Вилл пришел в себя, Гнесик уже тащил его, связанного по рукам и ногам, в подвал и приговаривал:
— Видит бог, я совсем этого не хотел, милорд. Мне просто мое дело очень важно, понимаете?! Оно меня кормит, мою семью кормит, понимаете?! Моего кузена кормит, его семью кормит, понимаете?! А вы вот хотели все это враз уничтожить, понимаете?! Нельзя так, не могу я так…
— Эй, — крикнул Вилл, — ты что это делаешь, дурак?! Гнусик… как там тебя, Гнесик, отпусти меня немедленно!..
— Не могу! — выдохнул владелец винной лавки. — Нет у меня пути назад, должен я теперь вас убить. Надо же такому безобразию случиться! Позор, честное слово, на мою седую голову… Не думал я, что когда-нибудь до такого дойдет…
— Тебе что, идея моя не понравилась, да?! — Вилл почувствовал, что дело запахло жареным. — Так я просто идеей с тобой поделиться хотел!
— Нет, это не так, — откликнулся Гнесик и неуклюже развернулся.
Мой братец приложился головой о перила лестницы и закричал:
— А-а-а, ты что, вообще?! Совсем сдурел?! Да я тебя…
— Вы мне уже ничего не сделаете, — замогильным голосом откликнулся Гнесик, — потому что я вам сейчас того… горло перережу, а труп где-нибудь спрячу. А может, в подвале у меня полежит. Сюда никто никогда не заходит… — Последние слова он произнес задумчиво.
— Да ты что, озверел?! — испугался Вилл не на шутку. — Да меня искать будут! Да папа весь город перероет! Да меня видели, — нашелся он, — несколько человек видели, как я к тебе в лавку заходил!
— Да? — расстроился Гнесик и сник. — Вот это действительно плохо.
Он уронил Вилла на ступени, сам сел, подпер голову кулаком и задумался.
— Тебе только одно осталось, — мой братец снова обрел уверенность, — или ты меня отпускаешь, и мы с тобой делаем из тебя самого великого продавца вина в мире, или я тебя отдаю королевской страже. Понял?
— И так — никакого дела, и так — никакого, — пробормотал Гнесик, — но если так — я просто разорюсь, то во втором случае буду беглым убийцей…
— Вот-вот, — поддержал его Вилл, — развязывай-ка меня, а не то — все… Понял?
— Понял, — кивнул Гнесик обреченно и принялся развязывать пленника…
Пересказывая мне эту историю, Вилл хлопал себя по бокам, шумно радуясь своей необыкновенной находчивости — на самом деле, его не видела ни одна живая душа, когда он входил в винную лавку.
Гнесик к тому времени, как я услышал о его злоключениях, разумеется, уже вконец разорился. Мой братец заставил его продавать вино по такой сумасшедшей цене, что купить эти «элитные невиллские сорта» мог разве что безумный богатей — бедному безумцу и даже безумцу среднего достатка не хватило бы денег на столь дорогую покупку. Торговец начал сам потихоньку изничтожать запасы никому не нужного вина и все больше опускаться, и Вилл в конце концов оставил его в покое. Напоследок он заявил Гнесику, что вся беда в низком качестве «отвратительного пойла, которое гонит его прощелыга-кузен». Гнесик встречал слова Вилла радостным бульканьем, полоща горло «отвратительным пойлом» и посмеиваясь. Ему уже ни до чего не было дела…
Пару раз горожане даже били деятельного Вилла. Так сильно он их допек. Первый раз это случилось возле торговой площади. Насвистывая веселый мотив, Вилл направлялся к своему излюбленному месту — торговым рядам, где намеревался в очередной раз навести порядок, когда с крыши неожиданно спрыгнули две фигуры в масках. И почему те, кто нападает на королевских особ, всегда предпочитают оставаться инкогнито? Заинтригованный Вилл остановился и уставился на незнакомцев.
— Кто же так делает маски? — услышали они. — А ну дайте-ка мне посмотреть на это.
Вилл потянулся к лицу одного из нападавших, намереваясь сдернуть маску, но получил удар в ухо и отлетел к стене. От изумления и ярости Вилл даже не нашелся что сказать: только разевал рот, как рыба, выброшенная на берег. Потом мой деятельный брат схватился за рукоятку меча, но достать его не успел. Разбойники кинулись на него и стали пинать ногами. Действовали они так слаженно и умело, что Виллу осталось только извиваться на твердом камне мостовой и взывать о помощи.
Не знаю, чем для него закончилось бы досадное происшествие. Думаю, он навсегда лишился бы и зубов, и физического здоровья, но, на его счастье, я как раз направлялся по этой улице к дому моей очередной возлюбленной. Увидев, что мой братец угодил в переделку, я ни секунды не раздумывая вихрем помчался вперед. Железного меча у меня еще не было, зато был отличный кинжал, который я с удовольствием всадил обидчику брата в левую ягодицу. Увидев, что я настроен решительно, негодяи поспешили убраться восвояси. Они скрылись за поворотом. Если бы мы пожелали, то могли бы найти их по следу, оставленному раненым, но я не горел желанием пускаться в погоню. Вилл, похоже, тоже. Он сидел на мостовой и сплевывал кровь. Губы у него были разбиты и уже стали набухать.
«Скоро будут напоминать парочку спелых фиников», — подумал я и поинтересовался:
— Ты в порядке?
— Да, — раздраженно ответил Вилл, — на твоем месте я бы не торчал как хрен на грядке, а помог мне подняться.
Сравнение показалось мне весьма неудачным, и все же я подал ему руку. Вилл с трудом поднялся, ощупывая ушибленные ребра и поминутно охая.
— В городе тебя, похоже, не любят, — заметил я, — может, тебе пореже выходить из дворца? Хотя бы в ближайшее время.
— Не хватало еще мне бояться каких-то там простолюдинов! — скривившись, заметил Вилл. — Ну-ка, помоги мне дойти до дворца. Я облокочусь на тебя, и ты меня поведешь.
Его манера ко всем обращаться так, будто все ему должны, сильно меня рассердила.
— Может, дойдешь сам?! — буркнул я.
— Да ладно тебе, Дарт, — сказал он, — ты погляди, мне же все отбили.
— Хорошо, — сказал я, — так и быть. Если всю дорогу ты будешь молчать.
В юности Вилл не вызывал у меня особенной антипатии. Я относился к нему нейтрально. Странности его натуры, конечно, раздражали, и во время редких разговоров с братом я иногда начинал подергивать серьгу, подумывая, а не проткнуть ли его мечом, но серьезных столкновений между нами не было никогда.
Это уже потом, пожив некоторое время при дворе в Вейгарде, когда он каждый день пытался найти мне какое-нибудь занятие, я стал всерьез недолюбливать Вилла. Ведь я в ту пору был занят поисками самого себя, меня заботили мысли о будущем, я должен был многое обдумать и понять, чтобы выбрать в жизни правильный путь. Спрашивается, что может быть важнее для юноши, лишенного наследства и соответственно стабильности, чем определиться со своим предназначением в жизни? Братья были в полном порядке, при королевствах, обеспеченные надежным тылом, я же блуждал в потемках. Мои размышления поначалу, как я уже упоминал, привели меня на большую дорогу, но зато уже на большой дороге я окончательно определился с выбором и решил, что буду королем. И я действительно стал им.
И что же дальше? Что делает Вилл в то время, когда все ополчились против меня? Поддерживает младшего брата? Вилл посылает против меня армию. Совершив по отношению ко мне подобный акт недоброй воли, Вилл стал моим злейшим врагом.
Я знал, что королевство ослаблено его бестолковой деятельностью и народ Вейгарда его буквально ненавидит за неуемный дух реформаторства и обилие утопических идей.
«Забрать у Вилла Вейгард будет несложно, — думал я, — проще, чем отнять у старика вставную челюсть».
Меня немного беспокоило, что Вилл первым выступил против меня. Не иначе как в рукаве у него припрятан какой-нибудь козырь…
Реформаторством в Вейгарде Вилл действительно занялся самым решительным образом с первых же дней своего правления. Деяния Вилла зачастую были настолько масштабны, что приобрели широкую известность и за границами королевства. Все в Белирии говорили о том, что он разрушил плотину — и лишил город воды, отправил герцога Бевиньи на битву с драконами — и тот бесславно сгинул, но сделался в памяти народной национальным героем, что король Вилл переименовал Вейгард в Виллгард и заставил даже переписать летописи, после чего с некоторыми воспринимающими все близко к сердцу летописцами случились нервные срывы. За одно только упоминание старого названия страны в Вейгарде (Виллгарде) подвергали публичной порке.
Но все эти деяния, как выяснилось впоследствии, были только началом грандиозных замыслов Вилла по переустройству жизни в Вейгарде.
После моего отъезда (мне хотелось остаться в живых, а деятельный Вилл непременно приспособил бы меня куда-нибудь, где выжить бы не удалось) Вилл продолжил дело обустройства собственного королевства. Он решительно взялся за создание между городами широкой, мощенной камнем дороги. А поскольку на такое грандиозное строительство камня ему было нужно очень и очень много, Вилл приказал согнать весь народ в каменоломни, чтобы обеспечить бесперебойную добычу и поставку камня.
— Ты мне за строительство головой отвечаешь, — сказал он своему первому помощнику Лаксу Молосту и оказался человеком слова — когда строительство сорвалось, Лаксу отрубили голову.
Разумеется, столь кардинальные меры в переустройстве жизни и всего королевства в целом ополчили против короля простых граждан Вейгарда. Люди всегда консервативны, новые веяния, исходящие от правящей власти, им кажутся помехой спокойной жизни. Народу не нравится, когда разрушают сложившийся годами жизненный уклад.
Вилл Вейньет, к несчастью для себя, не мог понять такие простые вещи. Он считал, что каждый житель его королевства обязан разделять с ним реформаторские идеи и, проявляя сознательность, если понадобится, жизнь положить на их осуществление.
После того как одна за другой области Вейгарда принялись выражать недовольство, выступая против тирании, Вилл наконец понял, что дело пахнет всенародным бунтом, — все же интуиция, хоть и заторможенная, у него присутствовала. Вилл приказал остановить строительство дорог. Ярость, вызванную неосуществлением грандиозного замысла, он выместил на первом помощнике Лакее Молосте.
Непонимание массами важности задач, стоящих перед королевством, его несколько озадачило. Он наморщил лоб и принялся думать, что бы сделать такого, чтобы по грандиозности это деяние навсегда превратило его в национального героя (вроде погибшего по его вине герцога Бевиньи) и при этом народ не роптал, а остался доволен. Все раздумья приводили его к выводу, что любое крупное начинание требует огромных затрат физических сил, к строительству придется привлечь большое количество рабочих рук, а трудиться на благо короны придворные не хотели, желая существовать лишь в рамках своей профессии.
«Значит, нужно сделать что-то такое, что потребует привлечения минимального количества людей, но даст внушительный результат», — решил Вилл.
Свои умозаключения Вилл решил вынести на государственный совет Вейгарда, дабы совместными усилиями придумать что-нибудь поистине феноменальное и грандиозное. И совет придумал. Идею подал один из придворных по имени Кастор Глюк, за что Вилл повелел немедленно выдать хитроумному человеку пятьдесят золотых из королевской казны.
— Я вот что думаю. Чтобы народ был доволен, — сказал Кастор Глюк, — надо не народ привлекать к делу, которое является для него непривычным, а наоборот — делать для народа, одаривать народ. Но дарить что-то такое, что будет приносить пользу государству. А что у нас в государстве является основным занятием для большинства граждан?
— Сельское хозяйство, — отозвался звездочет.
— Точно, сельское хозяйство, — прищурился король, не совсем понимая, к чему клонит Глюк. — Ты что, предлагаешь им всем лошадей, что ли, купить?
— Зачем, — возвысил голос изобретатель, — я предлагаю всем нашим гражданам выдавать, — тут он сделал краткую паузу, — дерьмо!
Казначей крякнул и прикрыл рот ладошкой.
— Что?! — вскричал Вилл, вскакивая с трона. — Ты что, издеваешься над нами?! Что за польза от дерьма нашему государству?
— Ну как же! — Кастор Глюк побледнел, несколько огорошенный тем, что его «блестящая» идея вызвала столь яростное отторжение у монарха, но через мгновение к нему вернулось самообладание. — Ведь это же для нужд сельского хозяйства. Мы будем забирать дерьмо у соседей. У них его много… Можно даже менять на что-нибудь… И раздавать нашим гражданам. Они станут выбрасывать дерьмо повсюду, потому как оно им совсем без надобности, и почва в нашем королевстве постепенно удобрится и станет самой плодородной в мире. И стоимость подарков невелика. И у нас самих они имеются. Да что там говорить — с одного только скотного двора можно собрать столько навоза для подарков нашим гражданам…
— Хм… — Вилл сел обратно на трон. — А что? В этом что-то есть! Только не пойму что! — Он сморщил лоб и углубился в размышления.
«Потребуется лет пять, — рассуждал Вилл, — и мы — королевство с самой плодородной почвой в Белирии, сельское хозяйство процветает, у нас каждый год случается немыслимый урожай пшеницы, ржи, кукурузы, картофеля… Все расходы по закупке дерьма вследствие отличных урожаев окупятся. Мы сможем экспортировать зерно, овощи, горох. И главное — моим подданным совсем ничего не придется делать, только получать в подарок от короля немного отходов жизнедеятельности и выкидывать их возле своих домов».
Виллу представились целые реки урожайного дерьма, текущие из-за границ королевства. Он даже зажмурился, до того ему понравилась эта картина.
— Великолепно! — вскричал он, заключил Кастора Глюка в объятия и облобызал, так, что тот даже зарделся… — Пятьдесят золотых из казны за отличный замысел! Пятьдесят!
К реализации «благоухающей» успехом идеи Вилл приступил немедленно. Послы из Виллгарда направились к соседям — в Стерпор к Алкесу, в Гадсмит к Преолу и даже в граничившее с Вейгардом на востоке королевство Сомерсет. В Центральное королевство, к Фаиру, он не отважился обращаться с такой странной просьбой.
— Фаир, ты не мог бы поставлять нам дерьмо по дешевке? Я слышал, у вас его предостаточно, а у нас совсем мало…
Я представил себе выражение лица Фаира и расхохотался. Боже мой, что только не придет в голову идиотам, которым попросту нечем думать и некуда девать свою неуемную активность.
— Самим не хватает! — отвечает Фаир.
— Вот именно! — вторит ему Заклинатель, свирепо щурясь из-под капюшона…
Приказ был донесен до граждан Виллгарда в категорической форме. Все явились на специально организованный пункт раздачи с мешками и сумками, готовые оценить королевскую милость. Поначалу никто из местных жителей не поверил, что король собирается выдавать им дерьмо. Многие думали, что это неудачная шутка. Другие — бред сивой кобылы. Однако первый же горожанин, которому нагрузили полный мешок отечественного навоза, поднял жуткий гвалт, крича, что король спятил и действительно раздает дерьмо. Кое-кто сразу кинулся прочь, другие не поверили крикуну — из здания они выходили задумчивые и притихшие.
Крикуна, возвестившего, что король сошел с ума, Вилл приказал доставить ко двору. В качестве наказания несчастного поставили на раздачу навоза. Уже импортного. В числе многих других он складывал лепешки в мешки и сумки, загребал его лопатой и ровнял граблями.
Поскольку навоз подвезли из-за границы, дерьма хватило на всех, и даже еще осталось. Вилл с самым серьезным видом сетовал на то, что многие оказались недостаточно сознательными и не захотели добровольно получить подарки короля. Специально для таких граждан была организована служба доставки дерьма. Королевские стражи развозили импортный продукт по городам и селам, вываливая навоз во дворах.
Кое-кто протестовал — их пришлось арестовать. На отдельных вовсе не сознательных граждан Вилл наложил денежное взыскание. Поскольку таких было немало, королевская казна заметно пополнилась.
Король не мог нарадоваться на свой новый прожект, уже принесший ему деньги и славу. Слава, правда, была сомнительной, но Вилл считал, что слухи о его безумии распространяют завистники.
Кастор Глюк был обласкан и награжден повторно. Он купался в роскоши и пользовался многими благами, недоступными простым смертным. Ему позволено было, например, вместо обычных трех поклонов при встрече с королем ограничиться двумя. Кроме того, он мог безбоязненно сморкаться в тронной зале. Место его во время трапезы теперь было рядом с Биллом, по правую руку. Он потеснил казначея, и тот затаил жестокую обиду. К несчастью для Глюка, он был недостаточно прозорлив. Ему бы заметить неудовольствие казначея и постараться наладить с ним дружеский контакт, но он наслаждался новым статусом и радовался жизни. Когда в один из летних месяцев Кастор Глюк направлялся в свои покои, его ожидал неприятный сюрприз. Кто-то подлетел сзади и, ухватив Глюка за ноги, скинул его с балкона третьего яруса. Надо ли говорить, что бедняга разбился в лепешку.
Вилл негодовал. Он устроил шумное расследование инцидента. Как и следовало ожидать, докопаться до истины не удалось. Казначей с победоносным видом снова сидел по правую руку от короля. Но его бы никто не заподозрил. Во-первых, он купил себе твердое алиби, во-вторых, его профессиональные навыки обеспечивали ему стойкую неприкосновенность.
Тем временем Вейгард все больше заполнялся навозом и уже начинал смердеть. Вилл поначалу не обращал внимания на запах, потом делал вид, что вонь ему совсем не досаждает, но в конце концов и он начал проявлять неудовольствие. Его можно было повсюду видеть с шелковым платком, приложенным к носу. Он все чаще сидел в самом глубоком подвале замка, куда зловоние не успело просочиться. Король держался до тех пор, пока запах не проник в подвал, у всех придворных начали от вони слезиться глаза и развились сильнейшие головные боли. Только тогда Вилл сдался и похоронил свой последний безумный замысел.
— Пределы всех побери! — кричал он и метался по дворцу. — Вывезти все это проклятое дерьмо из моего королевства! Уничтожить его!
Однако соседи Виллгарда, с такой готовностью согласившиеся импортировать продукт жизнедеятельности людей и животных, наотрез отказались принимать его обратно.
— Нам хватает своего навоза, братец, — усмехнулся Лювер, стараясь держаться от Вилла с наветренной стороны, — его вполне достаточно на удобрение для урожая. А больше нам не надо!
Вилл негодовал. Навоз постепенно развезли по окраинам королевства и там оставили. Импорт дерьма в королевство прекратился. Запах досаждал жителям Виллгарда несколько месяцев, затем стал рассеиваться. Однако за королем Биллом с тех пор прочно закрепилось прозвище — Смердящий. Правда, вслух мало кто отваживался так назвать короля…
— Ах ты, козел лохмоногий, ты что, еще не собран? — услышал я крик Кара Варнана. — Мне плевать, что ты пьян!
Я тоже пьян! Мы все пьяны! Через пять минут чтобы был трезв и готов пойти туда, куда я тебе скажу!
Я вытянул из ножен Мордур. В свете звезд клинок отливал красным — чувствовал, что скоро прольется много крови.
«Вилл Смердящий, приготовься, скоро я буду идти по твоей земле!»
Истинный военачальник должен просчитывать бой на несколько шагов вперед, стараясь предугадать военную смекалку противника, сполна используя любую возможность повредить его рассудок непредсказуемостью собственной тактики. Пускай враг думает, что вы никогда не бросите сотню вооруженных одними мечами солдат против тысячи его отборнейших лучников, пусть ему покажется чистым безумием ваш приказ к отступлению после чрезвычайно успешной атаки. Поразите его тем, что ваш резервный отряд в три раза превосходит тот, что принимает непосредственное участие в сражении. Следует знать, что парадоксальные поступки зачастую ведут к победе, а порой вызывают у полководцев противника панический страх…
Военная наука требует хитроумия — никогда не нужно отчаиваться. Помните, что, даже если вас съели, у вас всегда есть два выхода.
Отрывок из учебника по военному делу, оказавшего самое серьезное влияние на психику юного Дарта Вейньета
