ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Дело происходило сразу после торжественного вручения наград, присвоения внеочередных званий всем героям событий на Хаитане. Молодые космодесантники стояли своим кружком в преддверии праздничного банкета в главном зале родного училища и с восторгами припоминали моменты только что закончившейся церемонии. Все-таки личное пожатие руки самим императором, пусть даже и в довольно узком кругу, без единого журналиста, — событие экстраординарное. Ну и гвоздь всего события — вручение Парадорскому ордена «Изумрудный Листок» — будоражило кровь не только ему. Поэтому несколько неприятным диссонансом оказались для всех слова одного из воинов Дивизиона, который приблизился к группе курсантов и официальным тоном обратился к молодому герою:

— Тантоитана Парадорского немедленно вызывает полковник Капочи в седьмую аудиторию.

Что-то в его тоне сразу не понравилось ребятам. Особенно всполошилась Клеопатра. Она увязалась за своим парнем до самого места вызова и все спрашивала:

— Что ему от тебя надо?

Вопрос, понятно, риторический, на который Танти пообещал ответить только после выяснения причины вызова. Кажется, его любимая собралась и в саму аудиторию проскользнуть с невероятной наглостью, но стоящий у входа дежурный ее и не думал впускать, а потом и дверь плотно закрыл. Так что подслушать девушка ничего не смогла даже при всем желании. Хотя и волноваться ей вроде как повода не было. Просто было до жути интересно.

Тогда как молодой герой-космодесантник внутри аудитории номер семь пережил один из самых неприятных моментов в своей жизни. Командир Дивизиона ожидал его там в полном одиночестве, выслушал доклад о прибытии и вместо поздравлений с наградой сразу перешел к обвинениям:

— Почему ты до сих пор не признался в содеянных преступлениях? Или не учитываешь, что чистосердечное признание смягчает вину и уменьшает сроки заключения?

Первый раз в своей жизни Тантоитан настолько испугался, что у него перехватило дыхание, он покраснел и почувствовал головокружение. Панические мысли разбежались во все стороны, потом вернулись обратно в мозг, сталкиваясь, словно волны цунами, и лишая так нужной в данный момент сообразительности, концентрации и здравого рассудка. Только и мелькала на периферии сознания глупая фраза из какой-то книги: «После наивысшего триумфа его накрыла трагическая длань неудачи. И он бесславно погиб в глубокой пучине черного отчаяния…»

Содеянных преступлений на своей совести Парадорский имел три. Так ему казалось. Причем третье проходило по категории уголовно ненаказуемых: более года назад он при соучастии Гарольда Стенеси обманом заставил их друга Романа Бровера поступить вместе с ними в космодесантное училище. Но вряд ли главного куратора имперской безопасности могли заинтересовать шалости мальчишек.

А вот остальные два преступления являлись явно более весомыми. В том, что они раскроются, немалую роль могли сыграть и недавние события: подвиги, награды, звания. Служи Парадорский тихо, так сказать, не высовываясь, никто бы под него копать не стал. А тут — весь набор: и лучший, и сильнейший, и удачливый, и сообразительный, и… И все остальное тоже. Понятно, что такой парень-ухарь, парень-хват просто не мог быть не проверен службами безопасности. Наверняка его биографию отныне знали еще до зачаточного периода. И наверняка обратили внимание на несоответствие дат рождения в разных документах. А это было очень страшно. Очень страшно и печально.

На фоне этого преступления третье попросту меркло: убийство нескольких террористов, пытавшихся под покровом ночи и с помощью современной блокирующей сигнализацию техники пробраться на территорию одной из школ-интернатов Китланда в ночь с девятого на десятое мая три тысячи пятьсот восемьдесят восьмого года. То есть чуть более года назад. Тогда молодой выпускник школы превысил все свои полномочия и собственноручно успокоил весьма странных вооруженных уркаганов. Непосредственно после самого события главного участника схватки вроде как не отыскали, но сейчас, после всех совершенных подвигов, могли и более подробно сравнить все данные, сличить размеры обуви, малейшие детали и отыскать так удачно ушедшего от собственной славы парня.

Но именно страх и растерянность помогли Парадорскому в начальные моменты нелегкого разговора с полковником Капочи не наговорить глупостей. Пока он стоял столбом после первых вопросов и пытался вернуть себе самообладание, время шло. А это раздражало больше уже самого командира Дивизиона. Он повысил голос:

— Чего молчишь, как мраморная статуя? Или язык проглотил?

Зато эти слова вернули парню хоть какую-то сообразительность:

— Если статуя из мрамора, то… откуда язык возьмется?

— Вот ты какой? — Серджио автоматически потер когда-то пострадавшую скулу. — Оправдываться не желаешь? Старшим дерзишь? Или вообще решил под дурачка закосить?

— Никак нет, господин полковник! — стал приходить в себя Танти.

— Нет?! Не желаешь оправдаться?

— То есть… да!

— Да? Дерзить нравится? И дурачком притворяться?

— Нет, господин полковник. Наоборот, оправдаться хочу. Только вот понять не могу, о каких именно преступлениях вы говорите?

— Обо всех! — твердо заявил полковник, уже начавший наливаться нешуточным гневом. — Или я тебе их еще и перечислить должен? Не должен? Ну так не молчи! Все сам рассказывай!

— Как пожелаете, — понурился Парадорский. — Только вряд ли вам будет интересно слушать про драки и потасовки, шутки и розыгрыши несовершеннолетнего парня.

— Вот это ты завернул! — уважительно приподнял брови Капочи. — Да тебе не космодесантником быть, а адвокатом. Смотри как ловко, одним махом все свои грехи списал на несознательность по малолетству! Ишь ты! Наказания избежать хочешь?

— Никак нет, господин полковник! Готов понести любое. Но прошу принять во внимание смягчающие обстоятельства.

— Смягчающие что? И как? Или ты думал, что возвращенная начальнику по кадрам вашей школы-интерната коллекция мини-автомобилей уничтожит седые пряди на его голове? Или что вскрытые тобой недостатки в системе безопасности школы помогли в дальнейшем улучшить всю эту систему и модернизировать?

— Так точно! — неожиданно даже для себя улыбнулся Парадорский.

— Странная у тебя радость, — нахмурился Капочи.

Ну не мог он знать, что в тот момент молодого космодесантника больше всего порадовала конкретная оговорка в словах полковника: «вскрытые тобой недостатки». Не «вами», а «тобой»! Что явно указывало на непричастность друзей к подлогу и подмене документов. Их ни в чем не подозревали. То есть в любом случае ни Гарольд Стенеси, ни Роман Бровер в уголовном деле, будь таковое открыто, фигурировать не будут. А только от этого осознания — гора с плеч. Самому уже можно выкручиваться как угодно. Еще и наглеть в любых мыслимых и немыслимых пропорциях или конфигурациях.

— Ну как же не радоваться, если дело и выеденного яйца не стоит, — стал выкручиваться Танти. — Моя только и вина, что воспользовался чьей-то ошибкой в регистрационных записях. Это если меня допрашивать начнут с пристрастием, я так и отвечу. Ну а служить империи у нас в любом возрасте не запрещено. Прецедентов слишком много.

— Хм! Много… Но есть еще и законы! Нельзя служить в оилтонском космодесантном училище, если тебе не исполнилось шестнадцати лет. А ты?

— Правильно. Нельзя, господин полковник. Но мне ведь сейчас больше шестнадцати.

— Зато когда поступал…

— Но сейчас-то все в порядке.

— Ай да жук! — крутанул головой Серджио. — Намекаешь, что ты мог сразу и на второй курс поступить? Вернее, если уже быть точным и в десяти днях расхождения: сразу на третий?

— Так точно.

После чего командир Дивизиона, кривясь и хмыкая, пару раз обошел вокруг наглого космодесантника. Затем походил вдоль огромного преподавательского стола, несколько раз хмыкнул и задал следующий вопрос:

— Ну а почему не признался в убийствах нарушителей ночного покоя?

— Боялся, — последовал односложный ответ.

— Чего боялся? Что те вооруженные дядьки вдруг окажутся всего лишь старыми выпускниками школы и просто хотели повидаться со своими престарелыми учителями?

— Ну где-то так… Я вообще шел, никого себе не трогал…

Командир Дивизиона ошарашенно мотнул головой:

— Слушай, а что с тобой будет, когда ты вырастешь и врать научишься?

К тому моменту Парадорский уже окончательно пришел в себя и подспудно понимал: если бы провинившегося героя хотели выгнать, наказать, а то и начать расследование — уже давно бы это сделали. И никакой бы награды перед тем не вручили. Значит, самое страшное позади. И он после скорбного вздоха предположил:

— Не знаю… — и тут же вопросительно добавил: — Наверное, стану новым командиром Дивизиона?

— Вот уж правильно говорят: наглость — второе счастье! — возмутился Капочи. После чего опять несколько раз прошелся вдоль стола, затем замер возле него, а левую руку положил на каких-то два пакета. — Но тут я тебя обломаю и крылышки укорочу. Как ты знаешь, на мою должность ставят воинов только с безукоризненной репутацией и идеальным послужным списком…

Космодесантник лишь еле заметно пожал плечами.

— …Значит, в твое личное дело заносится тяжкое порицание под секретным кодом. Не каждый твой командир сможет узнать причину наказания, но оно будет над тобой довлеть сам знаешь сколько времени.

Вот тут уже настроение Парадорского упало ниже плинтуса. Действительно, тяжкие порицания считались одним из самых неприятных взысканий и порой сильно мешали служебной карьере и в получении очередных или внеочередных званий. Причем аннулировать и убрать из личного дела подобное взыскание мог только лично император. Да и то в виде особого поощрения за очередной подвиг. Подобная запись в личном деле считалась очень весомым наказанием, хуже было только изгнание из воинской среды.

Так что переживания молодого героя, у которого еще вся жизнь и карьера впереди только вырисовывалась, были и понятны и оправданы. Поэтому он уже не совсем адекватно и внимательно воспринимал следующие слова Серджио:

— Хотя за террористов тебе положена особая награда, состоящая из двух частей. — Он взял оба пакета и протянул их воину. — И раз уж мне пришлось разбираться с этим делом, то я тебе эту награду и вручаю. Здесь отличительный знак с гербом одного старинного рода, в спасении представителя которого ты оказался случайно замешан. Можешь расположить этот знак у себя на письменном столе или над кроватью. А во втором пакете — денежное вознаграждение. Причем, за какие такие подвиги ты получил знак и деньги, следует молчать. Государственная тайна. Как молчать и о причине наложения тяжкого взыскания. Пусть пока все остается на прежних местах. Все понятно?

— Так точно… — не совсем уверенно ответил парень.

Собирался еще что-то спросить, но был грубо оборван:

— Свободен! А то на банкет опоздаешь. Иди!

— Есть, господин полковник!

После этого больше ничего не оставалось, как отдать честь, покинуть помещение и оказаться под лавиной рухнувших на него вопросов со стороны Клеопатры. Причем превалировал следующий:

— Что случилось?

В результате чего у Танти и вырвалось весьма печальное признание:

— Да вот, тяжкое порицание в личное дело влепили…

— За что?! — Девушка воскликнула это таким тоном, словно собиралась сию минуту вернуться к командиру Дивизиона и как минимум разжаловать того в рядовые.

— Да ерунда, в принципе ничего страшного! — Парадорский уже страшно жалел, что, словно безвольный салага, пожаловался своей любимой и раскрыл такой важный секрет. Ей и знать-то ничего не следовало, а теперь она с него не слезет, пока он не признается в совершенном проступке. — Когда-то давненько имелся за мной один грешок, я уже и забыл про него, да вот служба безопасности и его раскопала. И, чтобы неповадно было, задним числом, вдогонку, так сказать, взыскание меня и настигло.

— Ладно, потом расскажешь за что, — сделала тактическое отступление девушка, но от этого у Тантоитана стало еще тревожней на душе. Уж он-то знал прекрасно, насколько его любимая может быть въедливой и строгой. — Лучше расскажи, что в этих пакетах?

— Хм, да я и сам толком не понял. Вроде как награда…

— За что? — Но теперь этот вопрос звучал совсем в ином тоне.

Предчувствуя еще большие сложности в отношениях, молодой герой упавшим голосом признался:

— Да когда-то случайно оказался в одном месте и почти нечаянно помог предотвратить готовящееся преступление. Больше ничего добавить не могу, государственная тайна.

Как это ни казалось парадоксальным, но Клеопатру такое объяснение устроило полностью. Наоборот, она как-то слишком уж оживилась, заволокла своего любимого в укромное место и потребовала немедленно показать награду.

Вначале рассмотрели знак. Величиной со среднюю книгу, он являлся многофункциональным банком памяти, совмещенным с виртуальным проектором и еще несколькими модными новейшими разработками, весьма популярными среди молодежи. На одной стороне виднелся глубоко врезанный в поверхность древний герб, а на второй располагались какие-то зашифрованные записи, нанесенные тиснением. Причем герб хоть и выглядел древним и старинным, никаких конкретных ассоциаций не навевал.

— Понятия не имею, кому он может принадлежать? — удивлялся Танти. — Надо будет порыться в архивах подобной информации…

Тогда как его любимая прямо-таки загорелась от созерцания надписей на другой стороне:

— Ух ты, как интересно! Как думаешь, что здесь зашифровано?

— Даже думать не хочется. Может, древний девиз какой? Или просто название города и десяток имен основателей рода.

— Нет! Так совсем неромантично. Наверное, здесь лично для тебя какое-то специальное послание. Точно! Скорей всего, благодарность за спасение или еще что-нибудь эдакое. Надо будет нам обязательно расшифровать эти записи. Договорились?

— Ну если у нас хватит сил поймать полковника Капочи и поколотить его…

— А он тут при чем?

— Наверняка знает, от кого эта награда. А мы уже после знакомства с отправителями выведаем у них код.

— Нет, так неинтересно и неромантично, — стала сердиться курсант Ланьо, — разве тебя не манит собственными усилиями разгадать загадку? — В тот момент из общего зала послышалась торжественная музыка, предваряющая гимн как самого училища, так и всей Оилтонской империи, потому девушка заторопилась: — Давай, показывай, что там во втором пакете?

А там оказалось сразу две пачки наличных денег в галакто. Причем на очень внушительную сумму. Не настолько умопомрачительную, но весьма ощутимую для курсанта, получающего скромное денежное довольствие. Даже для пары курсантов. Столько они смогли бы скопить за все три года обучения в училище, не тратя ни единого галакто.

— Ой, как здорово! — захлебывалась от восторга Клеопатра, забирая пакеты в свои ручки и сразу определяя для них место в предстоящей жизни: — Знак с гербом будет висеть у тебя над кроватью, а деньги мы положим на наш общий счет и будем помаленьку тратить во время увольнений и отпусков. Должно хватить на милые шалости и скромные вечеринки.

— А-а-а… может, лучше… — У парня мелькнула мысль отложить эти деньги на черный день, но любимая поняла его сомнения по-своему:

— Понимаю, что ты хотел бы купить мне какой-нибудь особенный подарок в виде удивительного колье или подвесок, но мне кажется, это ни к чему. Лучше уж мы будем чувствовать себя вольготно во время увольнений и отпусков. Давай, торопись, уже вот-вот гимн начнут проигрывать!

Вот таким образом Тантоитан Парадорский в три тысячи пятьсот восемьдесят девятом году стал героем, получил орден «Изумрудный Листок», свое первое офицерское звание, остался со странным знаком с нерасшифрованными записями, взысканием в личном деле и суммой, которой по-хозяйски распорядилась в течение пары последующих лет его любимая девушка.