Часть III
Остров лабиринтов
Глава 1
«Бешеный немец»
До четырех часов не позвонили ни Вайденхоф, ни Вася Глебов. Не хотелось торопить их, поэтому я потихоньку погрузилась в самолет (сумки с альпинистским снаряжением сдала в багаж) и отправилась в Афины
В самолете незаметно уснула. Еще до взлета. Так хорошо уснула, что проспала весь полет и очнулась, только когда стюардесса-гречанка тряхнула меня за плечо.
Я вскочила так резко, словно в меня иголку всадили.
— Сколько времени? — едва не плача, закричала я.
— Половина седьмого вечера по местному времени.
— Господи! Я же все проспала!
— Не волнуйтесь. Мы приземлились вовремя.
— Да что вы знаете!.
Не лучший выход — срывать гнев на постороннем человеке. Но так получилось. Ничего не могла с собой поделать.
Угрюмо-голубоватый дисплей моего сотового телефона не зафиксировал ни одного входящего звонка. Меня не искали ни Вайденхоф, ни Глебов. Наверное, забыли… А между тем времени осталось чуть больше трех часов. «Кассио» неумолимо отсчитывали драгоценные секунды.
Я подобрала сумки со снаряжением, которые выкинул автоматический транспортер, и без проблем прошла таможню. Офицер лишь поинтересовался, есть ли у меня греческая виза.
Я перевела взгляд на него.
Худющий — рубашка висит, словно на вешалке. В лице с огромным носом что-то от попугая.
— Что за бред! — ответила я. — Вы слепой? Не видите в моем паспорте шенгенскую визу? Или Греция перестала быть членом Европейского союза?
В другой раз меня бы за такие слова просто не пустили в страну. Но, видимо, взгляд мой был уж очень тяжел. Таможенник не выдержал, опустил глаза и шлепнул неряшливую печать на пустой странице.
Я вышла из здания аэропорта.
В солнечной Элладе шел дождь. Не сильный, но изнурительный. Не выходя из-под козырька, бросила сумки возле ног и принялась звонить. Времени уже около семи. В душе угнездилось гадкое предчувствие, что спасти Леху не успею.
Вайденхоф не брал трубку.
Я набирала номер раза три и долго слушала длинные гудки. Брызги воды, капающей с козырька, успели вымочить кроссовки. Пришлось прижаться к стене.
Прижалась и почувствовала, что прилипла. Попыталась оторваться. Раздался треск. Майка и шорты с трудом отделились от окрашенной стены. Тьфу ты — не заметила предупреждающую табличку. Вот досада! Теперь на спине и шортах, обтягивающих ягодицы, будут красоваться серые неровные полосы. Уж если не везет, так во всем!
Вайденхоф не откликнулся. Наверное, сидит в кресле-каталке, слушает телефон и не хочет поднимать трубку. Потому что ему нечего мне сказать. Он так и не узнал, кто такой Морис Фурнель.
М-да-а…
Вот я и в Греции, а что толку? Где Бейкер? Вокруг меня — сплошная стена дождя, небо затянуто серой завесой. Хорошо хоть самолет успел приземлиться. А то запретили бы посадку и отправили куда-нибудь в Италию…
В Неаполь…
Я горько усмехнулась.
Рядом со мной было немало отдыхающих, на лицах которых читалось разочарование… Вот глупые! Пускай сегодня идет дождь, но завтра погода разгуляется. И они будут купаться, загорать, разглядывать руины Парфенона или бродить по Акрополю.
А что завтра буду делать я?
Рыдать на берегу Средиземного моря? Если к тому времени не сойду с ума от душевных терзаний и самобичевания…
Когда-то инструктор по скалолазанию дядя Петя, глядя, как я карабкаюсь по болдерингу, повторял: «Овчинка выделки не стоит». Я слышала это, злилась и гнала себя по самому трудному маршруту.
Дядя Петя давно не вспоминает свою присказку. Я лазаю по болдерингу и тренировочным скалам наравне с мужчинами, уступая им только в выносливости. Но мне на Эверест и не надо. Мои вершины не бывают выше двухсот метров. Техника, силовая выносливость — вот мои козыри.
Здесь, под козырьком аэропорта я вдруг подумала: «Может, и прав был дядя Петя, произнося издевательскую фразу? Быть может, не мои пробелы в технике он имел в виду? Быть может, опытный альпинист, пять раз покорявший семитысячный Пик Коммунизма и как никто разбиравшийся в тонкостях человеческой психики, подметил слабинку в моем характере?»
Овчинка выделки не стоит… Или все-таки стоит?..
Из пелены дождя выскочил грек в целлофановом плаще и в фуражке таксиста, с которой ручьем лилась вода. Не успела я опомниться, как он схватил мои сумки и потащил их к автомобилю, желтевшему в сочившейся мгле. Сумки были тяжелы для него, и он волочил их по лужам.
— Это что вы удумали? — подскочила я сзади и схватила его за куртку.
— Отвезу, куда прикажете! — радостно завопил он.
— Немедленно верни сумки на место!
— Такая милая девушка не должна мокнуть под дождем! Отвезу, скажете спасибо…
Я дернула его за куртку. Хотела остановить. Таксист охнул, колени подогнулись, и он упал прямо в лужу. Фуражка слетела с головы и покатилась по мокрому асфальту. Капли дождя забарабанили по обширной плеши среди кучерявых волос.
Ненавижу таксистов! Таксисты во всем мире одинаковы!
Я подобрала сумки и вернулась под козырек. Дождь промочил меня до нитки. Майка обтянула грудь так, словно я разделась по пояс. Ну и мерзавец этот таксист! Вытащил под дождь! Устроил тут клоунаду!
Настроение менялось быстро. Когда вернулась под козырек, мне сделалось стыдно перед таксистом.
— А нечего было лезть ко мне! — бормотала себе, оправдываясь.
Покопавшись в одной из сумок, вытащила пуховик «Полартек». Не для такой погоды полярная куртка, но хоть грудь прикрыла.
Вот в таком виде, в пуховике и мокрых шортах, я принялась звонить Васе Глебову.
Снова никто не брал трубку. Я ждала-ждала, потом вспомнила, что Глебов просил подать условный сигнал — три предварительных звонка. Вот сумасбродный конспиратор! Пришлось сделать паузу. Затем опять набрала номер, дождалась трех гудков и отключилась. После третьей попытки Глебов взял трубку.
— Овчинникова, это ты? — осторожно спросил он.
— Васенька, — умоляюще пролепетала я, — я тут уже под колеса кидаюсь от безысходности!
— Не нужно под колеса, — ответил Глебов. — Кое-что для тебя есть.
Я прильнула к трубке, целуя пластмассу, словно святое распятие.
— Что же ты мне не звонишь, лапушка? — Я едва сдерживалась, чтобы не накричать на Васю.
— Информацию не до конца обработал. Нет последнего подтверждения.
— Вася, это не научный трактат. Твои коллеги ни о чем не узнают и не будут изводить тебя критикой. Мне хватит и намека.
— А-а, — откликнулся Вася. — Я как-то и не подумал об этом.
— Ну, говори же! — умоляла я.
— Нашел твои обломки из красного мрамора! Сто сорок восемь частей древней статуи под инвентарными номерами, начинающимися с 082806001. Это были крупные раскопки. Камни обнаружены среди других древностей в 1906 году и инвентаризированы неким Морисом Фурнелем…
— Кем? — воскликнула я.
— Французским археологом Морисом Фурнелем. Приблизительно через месяц камни исчезли. Кто-то украл их. Подозревали временных рабочих из соседних деревень, но так ничего и не нашли…
«Все становится на свои места, — быстро думала я. — Значит, француз Фурнель был участником той археологической экспедиции! Именно он инвентаризировал обломки. Затем они исчезли, а через семь лет тот же Морис Фурнель уже продавал куски статуи по всей Европе. Значит, он и украл их, надеясь нажиться!»
— Где происходили раскопки, Вася?
— А я разве не сказал? — удивился Глебов.
— Вася, я только и жду, когда ты это скажешь!
— А-а… Это раскопки сэра Артура Эванса.
— Кого? — Я немного растерялась. Фамилия знакомая, но почему-то сразу не смогла сообразить, о ком речь.
— Да ты что, Алена! Сэр Артур Эванс, который раскопал Лабиринт!
Детская уверенность Глебова, что собеседник владеет информацией не хуже него, начинала бесить.
— Какой лабиринт?
— Дворец Кносс на острове Крит. Тот самый дворец, под которым, согласно древнегреческой легенде, находился мрачный лабиринт, где Терсей убил Минотавра. Во дворце Кносс и были обнаружены обломки.
— Крит, — прошептала я.
Сэр Артур Эванс! Британский ученый, первооткрыватель крито-минойской цивилизации. Богатейшей, с мощным флотом, господствовавшим в Эгейском море, одной из самых художественных цивилизаций в истории мира. Помню даже строки Гомера: «Посреди виноцветного моря есть земля, называемая Критом, — прекрасная, богатая земля; там живет бессчетное множество мужей и расположено девяносто городов».
В 1900 году сэр Артур Эванс откопал драгоценное сокровище исторической науки — дворец Кносс, принадлежавший великому и могущественному царю Миносу. Громадную, изощренную постройку со множеством комнат и ходов — самый настоящий лабиринт. Там были найдены каменные таблички с письменами, рельефы, фрески, предметы быта. Так история человечества обогатилась целой цивилизацией.
Значит, именно в Кноссе и были обнаружены сто сорок восемь обломков красного мрамора!
Легенда Гомера, начертанная над его усыпальницей и скопированная потом финикийцами, подтверждается! Минойские города многократно разрушались землетрясениями, гибли дворцы и храмы. Одно из землетрясений раскололо статую царя Героса. По легенде, жрица Миноса (Еще одно подтверждение! Именно женщины служили верховными жрицами на Крите — отголоски матриархата) собрала обломки и спрятала их во дворце. Очевидно — в Кноссе. В 1906 году куски статуи нашел сэр Артур Эванс, поручил их занести в каталог французу Фурнелю. Тот справился с задачей, а затем украл камни и продал поштучно коллекционерам старины из Германии и Франции.
Как в случае с «Илиадой», легенда Гомера может основываться на реальных исторических событиях. Царь Герос вполне подходит на роль одного из могущественных царей Крита, вероятно, середины второго тысячелетия до нашей эры.
— Ну, как я, справился? — осторожно поинтересовался Вася, уставший ждать.
— Ты просто золотце!
— Ласкательные прозвища мне по душе, но лучше бы корзину кефира.
— Будет чуть позже! Извини, но я сейчас в Греции! Целую!
Крит! Теперь я знаю место.
Времени — половина восьмого. Есть еще полтора-два часа.
Как добраться туда?
Крит — самый большой остров в Эгейском море. Принадлежит Греции, и поэтому визу получать не нужно.
Я подхватила сумки и, столкнувшись с кем-то из выходивших людей, ворвалась в здание аэропорта.
Мне нужен внутренний рейс до Крита! Согласна на билет любого класса, даже на багажный отсек! Только вылететь надо немедленно!
На электронном табло, занимающем всю стену, напротив каждого рейса стояла убийственная надпись:
Вылет задерживается.
Сумки выпали из рук и грохнулись о вымощенный плитами пол терминала. Я обернулась.
За окнами — настоящий потоп. Не видно ни людей, ни автомобилей. Вообще ничего…
Возле кассы толпились отдыхающие, рейсы которых задерживались. Слышались едкие английские реплики, отрывистая немецкая речь. Туристы торопились домой.
Пробиралась к кассе, орудуя локтями, — не зря частенько езжу в наших троллейбусах. Иностранцы были незнакомы с этим видом борьбы, поэтому охали, расступались, и вскоре я очутилась возле окошка.
— Мне нужно попасть на Крит!
— К сожалению, рейс на Крит перенесен на неопределенный срок.
— Мне очень нужно!
— Могу вам только посочувствовать, но самолеты в такую погоду не летают.
— Вы не понимаете… — с жаром воскликнула я. Суровая гречанка лет тридцати пяти прервала весьма резко:
— Уважаемая! Мы за безопасность пассажиров. Хорошенько подумайте, что для вас будет лучше: подождать несколько часов или расстаться с жизнью под обломками горящего лайнера?
Ее слова отрезвили меня.
— Погода нам не подчиняется, — добавила она. — Управлять ею мы пока не научились.
— Когда возобновятся рейсы?
— Синоптики обещают прояснение не раньше полуночи. Простите.
До полуночи — целых четыре часа!
Вот она — ирония судьбы! Я знаю, где искать Бейкера, но добраться туда не могу. Будто брела без воды по пустыне, наконец обнаружила колодец и вдруг поняла, что до далекой воды не дотянуться. Руки коротки. Можно прыгнуть в колодец, напиться вдоволь и остаться в нем навсегда. А можно не дергаться и умереть от жажды…
Куртка давно согрела меня, даже сделалось жарко. Майка вроде подсохла. Я сняла пуховик и, свернув, затолкала в сумку.
Должны существовать и другие пути! До острова наверняка можно добраться морем!
Я купила на книжном лотке карту Греции. Выяснив масштаб, прикинула расстояние. От Афин до Крита около трехсот километров…
Даже если корабль будет нестись со скоростью сто километров в час, раньше одиннадцати я до Крита не доберусь. Слишком поздно.
Выходит, только самолет. Если авиакомпании боятся непогоды, значит, нужен частник.
* * *
Маленький аэродром располагался в пятнадцати километрах к северу от Афин. Несколько потрепанных ангаров жались друг к другу неподалеку от низких холмов. Дождь не прекращался. Выйдя из такси, я по щиколотку провалилась в грязь.
Ангары были заперты. Обходя их, я опять промокла насквозь.
За ангарами обнаружилось двухэтажное здание. Окна горели лишь на первом этаже. Ступив через порог, я очутилась в грязном помещении, сильно напоминающем ковбойский салун. Оказалось — бар.
Грузноватые, грубоватые мужики пили как лошади, громко разговаривали и так же громко гоготали над глупыми шутками. Дым от папирос стоял столбом. В воздухе — устойчивые запахи пота и перегара, сдабриваемые ароматом из приоткрытой двери туалета.
Я оставила сумки возле дверей и, заткнув нос, прошла к стойке бара.
Абсолютно седой старик-карлик удивленно посмотрел на меня и спросил:
— Что будете пить?
— Скажите, вы не знаете, куда подевались все пилоты? — прогнусавила я, не рискуя разжать нос.
— Если вы перестанете мычать, я, может, наконец пойму, что вам налить, — откликнулся бармен.
Пришлось разжать пальцы. От окружающей вони закружилась голова. Я едва не потеряла сознание, но устояла.
— Скажите, где мне найти пилотов? — спросила я, с трудом концентрируя взгляд на бармене.
— Как где? Вот они! — И он показал рукой на орущую свору за моей спиной.
В зале я не разглядела ни одного трезвого лица. Страшные пьяные рожи, напоминавшие шайку разбойников.
— Простите, но как же они управляют самолетами?
— А они сегодня никуда не собираются, — ответил бармен. — Вы посмотрите, что творится на улице!
Я заставила себя повернуться к пьяной толпе за столиками.
Ни единого проблеска… Хотя бы один потягивает пиво, заботясь о печени. Пили залпом. Греческая водка ципуро уничтожалась бутылка за бутылкой. Пустая тара каталась по полу.
— Джентльмены! — крикнула я. — Извините!..
Мой голос утонул в беспорядочном гаме, как мышиный писк в грохоте симфонического оркестра. Я обернулась к бармену.
— Сколько стоит это блюдо с орешками?
— Орешки бесплатно. Блюдо — пять евро.
Я кинула на стойку десять, взяла блюдо, подняла над головой и с силой швырнула на пол.
Блюдо взорвалось словно бомба. Арахис полетел в разные стороны. Мужицкий гам как будто обрезало. Десятки глаз уставились на меня.
— Джентльмены! — громко произнесла я, улыбаясь. — Кто из вас окажется самым любезным и доставит меня на остров Крит? Любезность будет щедро оплачена!
— Чего? — спросил кто-то.
— Денег много дам!
Повисла пауза. Мне показалось, что в некоторых глазах появилась заинтересованность. Блеск…
— Да пошла ты… со своими деньгами! — ответил кто-то.
— Свихнулась девка!
— Нам жизнь дороже!
Выкрики усилились. Все дружно соглашались с тем, что я — чокнутая баба, что никаких денег не стоит риск поднять самолет в такую погоду.
Кажется, промашка вышла. А блеск в глазах — из-за анисовой водки.
Я посулила им две тысячи долларов, но меня послали еще дальше.
— Поймите, это вопрос жизни и смерти! — надрывалась я.
Никто не хотел слушать.
Отчаяние овладело мною, и тут мой локоть тронул бармен. Повернулась. Он поманил меня пальцем. Я перегнулась через стойку.
— Поговорите вон с тем пилотом, что спит в углу, — посоветовал он. — С ним у вас что-нибудь получится.
Человека, уткнувшегося лицом в стол, я разглядела, только когда приблизилась к нему. На нем был грязный комбинезон с надписью на спине «Люфтганза». Длинные с проседью волосы рассыпались по плечам. Рядом стояла наполовину опустошенная бутылка.
— Извините, мистер… мистер…
— Обращайтесь ко мне «герр», — раздалось из-под волос. Он поднял голову и посмотрел на меня туманными глазами. — Ты кто?
— Меня зовут Алена. Я хочу предложить вам две тысячи долларов.
— Давай! — Он протянул руку.
— Их нужно заработать… Вы сможете доставить меня на Крит, герр… герр?
— Зови меня Немец.
— Вы на самом деле немец? — спросила я, с сомнением разглядывая его смуглое лицо.
Какой он немец? Самый натуральный грек. А еще — у него лицо пройдохи. Постаревшего прохвоста, всю жизнь зарабатывавшего обманом.
— Я местный, — ответил пилот. — Но немцев очень уважаю. Особенно — «Люфтганзу». Посмотри — у меня есть их комбинезон!
— Я заметила.
— В ангаре — такая же шапочка.
— Да-да, — поспешно сказала я. — Давайте поговорим о полете. Вы сможете долететь до Крита?
— Я могу все! — ответил он бесшабашно.
— А вас не смущает дождь на улице?
— А что, идет дождь? — Он выглянул в окно. — Да, действительно…
Интересно, он с утра тут дрыхнет? Или со вчерашнего вечера?
— Так что скажете?
— Где дождь? — ответил он. — Я не вижу дождя. Это так… капельки.
Я возликовала в душе.
— Мы можем лететь прямо сейчас?
— Прямо сейчас и полетим… Он резко поднялся. Его качнуло, и Немец едва не упал.
— Бешеный немец! — закричал кто-то. — Шел бы ты спать!
— У меня работа! — важно откликнулся мой пилот.
Его называют Бешеный немец? Впрочем, не важно. Главное, он согласился лететь на Крит.
Ангар Немца был самым последним. Я тащилась по грязи с сумками в третий раз за последние полтора часа. Снова вымокла насквозь. Немец иногда оглядывался, проверяя, не потерялась ли я. Смотрел на мою грудь, шагал дальше.
Огромные ворота ангара заклинило, пришлось толкать их. При этом мой пилот пару раз извалялся в грязи — ноги совсем его не держали. Как же он полетит?
Ворота открылись с мерзким скрежетом. Немец щелкнул выключателем, в ангаре вспыхнул свет. Под высоким проржавевшим сводом среди бочек и коробок стоял маленький одномоторный самолет.
Слышала, что самые распространенные аппараты такого класса — «Сессна». В России используют «кукурузники». А у этого… как бы его назвать получше… У этого изделия даже названия не было. Немец сам, что ли, его смастерил?
Самолет напоминал желтую стрекозу, у которой парализовало крылья. К носу какой-то шутник приделал пропеллер. При всем желании и богатой фантазии я никак не могла представить самолет в полете. Только стремительно падающим вниз.
— И он летает? — осторожно спросила я.
— Как сокол!
По мокрой полосе «сокол» со стрекозиными крыльями разгонялся долго и почему-то взлетать не хотел. Дождь хлестал, словно его чем-то обидели: ожесточенно и яростно. Я то и дело поглядывала на часы.
— Фу-ты! — пробормотал Немец. — Мы со взлетной съехали в грязь. Все понятно! Сейчас взлетим…
Мы съехали! Не он, а мы! Вот чучело…
Наконец самолет разогнался, пилот потянул штурвал на себя, я почувствовала комок в желудке и… мы оказались в воздухе!
— Ну как? — поинтересовался Немец.
— Замечательно! — с сомнением ответила я.
* * *
Постоянные гул и вибрация досаждали. Такое впечатление, будто работающий мотор засунули в железную бочку, а меня посадили на нее. Неужели между двигателем и салоном не проложен шумоизолятор?
Я в моторах не сильна, можно даже сказать — вообще не разбираюсь. Но мне показалось, что наш гудел с каким-то надрывом.
Дождь бил по крыльям и фюзеляжу, пускал серебристые стрелы в лобовое стекло. Каждый взмах скрипящего стеклоочистителя казался последним.
Я посмотрела вниз. Не видно ни зги. Ни контуров гор, ни огней. Где мы сейчас летим — одному Зевсу известно!
Тонкая дверца с моей стороны не закрывалась до конца. Из страха, что она распахнется, приходилось держать ее за ручку. Бушующий ветер завывал за дюралевым листом и рвал дверцу из моих рук.
— Зачем тебе на Крит? — поинтересовался Немец и, не дождавшись ответа, продолжил: — Тухлый островок! И критяне, скорее всего, произошли от кретинов.
— Отдыхать еду, — ответила я.
— Что, курортов в Греции мало? На материке намного приятнее и цивилизованнее. А на Крите тебя облапошат, обдерут как липку, обсчитают, да еще… шмырк!
— Что — шмырк?
— Изнасиловать могут. Это у них случается.
Я старалась не поддерживать разговор с Бешеным Немцем. Пусть говорит. Лишь бы до острова долететь. Крит — это европейский курорт! Если бы власти не следили за порядком, все туристы укатили бы в Италию или Турцию!
— У них за сезон случается по нескольку изнасилований, — не унимался пилот. — И с аттракционами ихними лучше не связываться. За безопасность никто не отвечает. Если долбанет о скалу, когда полетишь на парашюте, привязанная к катеру, то все потом будут говорить, что сама виновата.
Я молчала. Меня подмывало ответить пилоту, но я сдерживалась, сосредоточившись на открывающейся дверце.
— А древности! Какие там древности? Сплошная фальсификация! Вот в Афинах — там настоящие древности. А на Крите…
Кто вытерпит такое…
— Между прочим, — прервала его я, — если бы вы посещали начальную школу, то знали бы, что греческая-культура произошла от крито-минойской! Критяне хозяйничали в Эгейском море на много веков раньше, чем греки, а их культура была одной из самых значимых!
Немец насупился и замолчал, уставившись в лобовое стекло. Я тоже посмотрела вперед. Ничего не видно — только массивы клубящихся облаков. Как мой штурман находит путь?
— Где тебя высадить на Крите? — спросил Немец. Вот над этим вопросом я еще не думала. Крит — очень большой остров. Около четырехсот километров в длину. Где искать Бейкера?
— Сколько портов на острове?
— Два, — ответил Немец. — Ираклион и Ханья. Ираклион намного крупнее, конечно. Все-таки столица…
Два порта. Скорее всего, контейнер со статуей прибудет в один из них. В который? Конечно, в порт Ираклиона. Ведь дворец Кносс, где были найдены осколки, находится именно там.
— Держите курс на Ираклион! — велела я.
Все-таки пилоты в кабаке были правы. Лучше напиться до сусликов, чем лететь в такую погоду. Ох и страху я натерпелась!
Иногда среди туч сверкали молнии, освещая бушующее внизу море. К середине пути ветер усилился настолько, что самолет кидало из стороны в сторону, словно перышко. Пару раз я не удерживала дверь, и она распахивалась настежь, открывая взору бездну, а потом громко захлопывалась. Если бы я не держала ручку, она так бы и хлопала весь полет.
Когда дверца открылась в третий раз, самолет совершал вираж. Я едва не вывалилась из кабины. Вцепившись в обшивку сиденья и упершись ногами в пол, я смогла избежать участи бомбы. Только позже сообразила, что пристегнута к сиденью ремнем безопасности. Хотя он был хлипкий какой-то.
— А у вас парашюта нет? — поинтересовалась я после этого случая.
— А зачем? Ты летишь с самым лучшим пилотом Греции! — И он продемонстрировал мне в улыбке свои желтые зубы. — Вон Ираклион! — произнес мой пилот, указывая на мутную мешанину из туч и дождя.
— Где?
По счастью, вспыхнула молния, озарив кажущееся неподвижным, покрытое рябью море и размытые контуры бетонных построек на берегу. Ираклион частично скрывал туман, спустившийся на город рваными полосами.
— Смотри-ка! — удивленно пробормотал Немец. — Вот сумасшедшие!
И он указал на поверхность моря.
Я покопалась в одной из своих сумок и достала бинокль.
— «Мюллер»? — спросил пилот. — Уважаю.
Я поднесла бинокль к глазам. Тряска долго не позволяла навести резкость, но наконец мне это удалось.
По волнам уверенно скользила довольно крупная моторная яхта. На ее носовой палубе высился закрытый брезентом ящик, перетянутый веревками. Хмм…
Довольно странное зрелище. Перевозить на изящной прогулочной яхте огромный контейнер? Для таких вещей существуют грузовые суда.
Не верю в чудеса! Прилететь на Крит и сразу обнаружить то, что так упорно искала? Согласно теории вероятностей шанс такого совпадения ничтожно мал. Наверное, это сынок богатеньких родителей нагрузил яхту любимым виски… Или сумасшедший дон Родригес везет на Крит огромную партию героина.
И тут в поле зрения бинокля попало название судна. Просто и без затей на борту было выведено: «Неаполь».
Самолет снова нырнул в гущу облаков, и я потеряла яхту из вида.
— Мы их обгоним? — спросила я. Пилот даже фыркнул от возмущения.
— Это водоплавающее убожество? — спросил он. — Да мой самолет летит раза в три быстрее!
— Далеко до аэродрома?
— Уже почти прилетели! Готовь деньги, дамочка!
— Расчет только на земле. Как вы собираетесь садиться в таком тумане?
— П-пыф! Как-как! Вы забыли, что летите с лучшим…
— Да-да, — перебила я его. — Слышала уже.
— Я в тумане ориентируюсь, словно домохозяйка на кухне. Меня не запугать туманом! Да я сам — как туман! Я быстрый, точно ротор электрической мясорубки! Ловкий, словно каскадер! Опытный, как… как опытный каскадер!
Это нужно не слушать, а записывать. Как он запутался в восхвалении самого себя. Господи, только бы приземлиться нормально! Я успею пробраться в порт, проследить за разгрузкой контейнера и его дальнейшим путем…
Немец надавил на штурвал. Самолет пошел на снижение. Вокруг нас по-прежнему стояла густая облачная дымка.
Я думала, что пелена вот-вот закончится, что самолет вынырнет из нее перед самым городом… Но туман и не думал рассеиваться, а Немец продолжал упорно идти на снижение. Мне вдруг сделалось не по себе. А вдруг мы попали в одну из сплошных полос, которые опускались на Ираклион?
— Мы врежемся в воду, — осторожно предположила я.
— Брось!
— Возьмите руль на себя!
— Ты кого учишь? Ты меня учишь летать?
— Возьмите руль на себя! — оглушительно закричала я и схватилась за штурвал. В этот момент пелена вдруг расступилась, и нашему взору открылась заполнившая все окно каменная стена.
Мы с Немцем дружно заорали, наши руки рванули штурвал на себя. Самолет взревел, задирая нос, опять распахнулась дверца с моей стороны. Струи дождя хлестали по мне, но я ничего не замечала, вперившись в бесконечный каменный массив.
Стена без конца и края. Она надвигалась неотвратимо, словно безжалостная судьба. Нам удалось поднять нос машины градусов на шестьдесят, и мы увидели верх стены, заканчивавшийся острыми крепостными зубцами.
Господи! Как далеко до верха!
Нашего «сокола» со стрекозиными крыльями стремительно несло на каменную баррикаду. Гораздо быстрее, чем мы могли перескочить через нее.
В последний момент то ли ветер подхватил нас, то ли помогло тупое упорство, с которым мы тянули штурвал. Самолет пролетел в считанных метрах от зубцов древней крепости, нырнул вниз, и нам открылся порт Ираклиона. Геометрически правильная полукруглая бухта с узким «горлышком» с одной стороны защищалась той самой крепостью, в стену которой мы едва не врезались в назидание молодым пилотам.
В бухте прятались парусные яхты. За ними из тумана выступали стрелы портовых кранов и обтекаемые формы круизного лайнера.
— Что это было? — спросила я, отдирая пальцы от штурвала.
— Крепость Кули… Как я лихо перескочил через нее! — Греческая ипостась Валерия Чкалова посмотрела на меня и ухмыльнулась, сверкнув гнилыми зубами.
Я едва не залепила ему биноклем — благо вовремя опомнилась. Бинокль тяжелый — разобью еще ему голову! Нет, мне не жалко ни пилота, ни бинокля. Просто предстоит еще приземляться.
Немец взял микрофон радиостанции и произнес:
— Диспетчер! Говорит борт 95–64 «Геликус»… Приземлиться хочу…
— Парень, ты чего в небе делаешь? — раздалось из динамика по-гречески. — Мы тут уже минут десять гадаем — самолет на радаре или помехи? Аэропорты закрыты, полеты отменены. Тайфун еще часа три будет бушевать над Средиземноморьем!
— Тайфун — это отговорка для слабых духом! — откликнулся мой герой. — Для меня тайфун — проверка!
Я с благоговением посмотрела на него. Чем бы ему дать по голове, кроме бинокля?
— Есть еще одна проверка для тебя, — донеслось с земли. — У нас стоит плотный туман. Трудно сказать, видно ли огни посадочной полосы. Мы будем корректировать вашу посадку.
Так и есть. Туман опять заволок все вокруг. Немец без страха направил самолет в самую его гущу.
— Внимание! — раздалось из динамика. — Вы подлетаете к аэропорту! Снижайтесь!
— Видела? — хвастливо спросил Немец. — Ты небось и предположить не могла, что доберешься до Крита всего за час?
Он мечтательно возвел глаза к потолку.
— Поганое местечко — этот Крит, но красивое! Какие пляжи, горы… Между прочим, когда садишься на аэродром Аликарназиса, кажется, будто садишься на воду — настолько близко море. Вот увидишь…
— Я ничего не увижу, — сквозь зубы процедила я. — Вы забыли про туман на посадочной полосе?
— Ну, это ерунда…
Его слова оборвал страшный удар, напугавший меня до смерти. Следом раздался ужасающий треск — словно Железный Дровосек с корнем выдрал из земли Железное дерево. На одном из приборчиков панели вместо цифр загорелись звездочки.
— Что… что это было? — пролепетала я.
— Есть две новости… — начал он, даже не пытаясь взглянуть в мою сторону.
— Сначала хорошую! — опередила я.
— Хороших нет… — Он все же повернулся, поймал мой уничтожающий взгляд и сник еще больше. — Мы лишились одного из шасси, а аэродром — передающей антенны.
Я истерично хохотнула.
— Хотите сказать, что одним выстрелом убили двух зайцев?
Немец не ответил. Из тумана неожиданно вынырнула светящаяся цепочка посадочных огней.
— В принципе, садиться на шасси или на днище — особой разницы нет.
Конечно! Так я ему и поверила!
Посадочная полоса неумолимо приближалась. Я закрыла глаза и сжалась в кресле. Сейчас начнется…
Почувствовала толчок… затем еще один.
Самолет трясло, словно в припадке эпилепсии. Что-то звенело, трещало и билось. От скрежета заложило уши. Вместе с креслом меня запрокинуло набок. Кажется, опять распахнулась треклятая дверца.
Потом раздался еще один удар, но мягче. Самолет терял скорость и наконец остановился.
Я осторожно открыла глаза.
— Опять угодили в грязь, — пробормотал Немец.
Посадочная полоса осталась левее. «Геликус» вынесло за ее пределы, он замер, окутанный туманом и накренившийся на ту сторону, где находилась я.
Немец вел себя как-то вяло, а я больше оставаться в салоне не собиралась. Отстегнула себя от кресла, подхватила сумки и спрыгнула на мягкую землю.
Дождь моросил. Пожалуй, успею добраться до здания аэропорта, прежде чем вымокну.
— Летайте самолетами нашей авиакомпании! — прокричал Немец мне вслед, высунувшись из кабины.
— Лучше я буду летать на «Люфтганза»! — не оборачиваясь, ответила я.
