До полуночи оставалось не более двух часов, когда он снова — второй раз за этот длинный день — подошел к княжескому дворцу. Впрочем, на этот раз Карл направился не к парадным воротам, а, обойдя резиденцию Семиона слева, вышел к северному крылу дворца. Причудливые ворота из кованой бронзы были ярко освещены теми самыми колдовскими фонарями, на которые Карл обратил внимание еще в первую ночь в городе. Творцы делали с обычным лампадным маслом что-то такое, отчего оно горело много ярче, чем должно было гореть. А может быть, это и не было обычное лампадное масло?

Все пространство перед воротами и за ними, до самого крыльца флигеля, просматривалось, как днем. У ворот и высоких дубовых дверей, украшенных резьбой, стояли на страже вооруженные алебардами княжеские дружинники.

Сенешаль князя Эфраим Гордец принял его в своем кабинете, сидя за маленьким изящным столиком, который вряд ли мог служить полноценным рабочим столом, хотя на нем и стоял чернильный прибор и лежали какие-то бумаги. Когда Карл вошел, Эфраим встал, по-видимому, намереваясь сделать несколько шагов навстречу посетителю, но Карл лишил его такой возможности, разрушив привычный ритуал. Он окинул сенешаля быстрым оценивающим взглядом, усмехнулся и пошел к большому окну справа, пересекая просторный обитый темно-бордовой тканью кабинет по диагонали. Начавшему движение Эфраиму ничего не оставалось, как обогнуть стол справа и идти за Карлом, который уже через несколько шагов повернулся к нему спиной. Дойдя до окна, Карл без особого интереса посмотрел на залитый лунным светом княжеский парк и обернулся. Эфраим стоял метрах в трех от него, и лицо его заливала бледность.

— Здравствуй, Горец. — Карл смотрел на Эфраима и ждал. Он не знал точно, чего именно он ожидал, но чувствовал, что встреча эта должна была состояться обязательно.

— Здравствуй, Карл.

Эфраим постарел, но был еще крепок, и Карл не сомневался, что здесь не обошлось без магии. Впрочем, волосы сенешаля были седы, и никто теперь не смог бы сказать с уверенностью, что раньше они были темно-русыми. А вот глаза почти не изменились. Они у Эфраима были синими и очень красивыми. Такими и остались.

— Предложи мне сесть, — без улыбки сказал Карл, продолжая рассматривать сенешаля. — Прикажи принести вина, а еще лучше — бренди. Если ты забыл, могу напомнить: я всегда предпочитал вину бренди.

— Садись, — пожал плечами Эф Горец. — Садись, Карл, если устал. Эй, там! — гаркнул он, когда Карл сел в одно из нескольких стоявших в кабинете кресел. — Принеси нам персикового бренди, — бросил через плечо заглянувшему в кабинет слуге.

— Ну вот, — усмехнулся Карл, доставая трубку. — Ты, оказывается, ничего не забыл. Молодец!

— Хочешь, чтобы я называл тебя хозяином, Карл? — Эфраим справился с волнением и даже нашел в себе силы улыбнуться. — Не надейся. Ты мне не хозяин. Я вообще не уверен, что ты — это ты.

Он отошел ко второму креслу и тоже сел.

— Зачем ты пришел? — Он забросил ногу на ногу и достал трубку.

— Решил, что пришло время поговорить со старым знакомым, — объяснил Карл.

— Не уверен, что нам есть, о чем говорить, — цинично улыбнулся Эфраим.

— Есть, есть, — успокоил его Карл, раскуривая трубку.

— И о чем же? — почти равнодушно поинтересовался Эфраим, тоже закуривая и выпуская дым.

Спокойным он не был. От него пахло тревогой, и страх скрывался за его показным равнодушием, и смятение. И еще что-то, чего Карл пока не уловил.

— Например, о мече Гавриеля, — предложил Карл и с интересом проследил за дымом, который выдохнул мгновение назад.

— Ах да! — притворно улыбнулся Эфраим. — Ты же носишь его меч.

— Верно, Эф, я ношу его меч, — кивнул Карл. — И заметь, Горец, я делаю это по праву. Или ты сомневаешься?

— Вот именно, — вдруг резко ответил Эфраим, и в глазах его зажегся нехороший, злой огонь. — Меч принадлежал Карлу Ругеру, но Карл Ругер из Линда умер.

Какое-то чувство, более сильное, чем страх и смятение, заставило Эфраима заговорить совсем другим тоном. Возможно, что еще минуту назад он и сам не предполагал, что будет так говорить с Карлом, но теперь неуверенность исчезла. Осталась… ненависть? Зависть? Несомненно, что-то в этом роде, а что конкретно, покажет время.

— Расскажи об этом князю, — предложил Карл.

— Убру стреляли отравленными стрелами! — По-видимому, Эфраим знал, что говорит.

— Убру никогда не пользуются ядом негоды, — сказал Карл, который знал больше. — Эта травка у них не растет.

— Растет не растет — какая разница?! — Эфраим вскочил со своего места и сделал шаг к Карлу. — Стрела была отравлена, и ты умер!

— Так все-таки я? — поднял бровь Карл.

— Не знаю и знать не хочу! — показал зубы Эфраим.

— А зря, — покачал головой Карл и встал. — Меч я тебе не продам, Горец. Попробуешь взять сам, пожалеешь. Хочешь рассказывать сказки — рассказывай. Тогда мне придется напрячь память и рассказать что-нибудь… — Карл покрутил в воздухе ладонью, — что-нибудь такое, что могу знать только я.

Он отвернулся и пошел к двери, однако, уже в дверях, он приостановился и, оглянувшись через плечо, спросил:

— Ты, кстати, женат, Эф, или как?

Сколько случайностей может произойти с человеком за три дня? — вопрос был не праздный. Это был один из тех вопросов, ответ на который, если он приходит вовремя, способен спасти жизнь или уберечь душу от чего-нибудь похуже смерти.

Карл остановился и поднял взгляд к луне. Налившаяся холодным серебром ночная странница была уже почти в зените. Казалось, она окончательно лишилась присущей ей от природы прохладной, но все-таки живой желтизны. Новое Серебро, так называли такую луну на востоке. А до полнолуния оставалось всего ничего. Пройдет эта ночь — если пройдет! — и следующая, до которой еще надо дожить, — и наступит день Серебряной Луны, вернее — ночь, когда на землю прольется Новое Серебро.

Карл поднял руку к лицу и провел по нему ладонью, как будто стирая пыль или снимая налипшую на него паутину.

И это тоже случайное совпадение? — спросил он небо, но небо, как того и следовало ожидать, молчало. Впрочем, было ли то, что почудилось ему в воздухе минуту назад, голосом Судьбы или нет, ему пока неизвестно, а небо… Что ж, небо — это всего лишь огромная пустота, в которой существуют разнообразные предметы, известные людям, как солнце, луна и звезды. Кстати, звезды сейчас были почти не видны. Зато луна, казалось, росла и наливалась силой на глазах.

О Серебряном Полнолунии говорят разное. Оно случается не каждый год, а бывает, что не наступает много лет подряд, но, когда восходит полная луна, превращающая ночь в серебряный день, может случиться все что угодно. Загоряне верят в то, что это самое опасное время. Время, когда сбываются темные пророчества и воплощаются наяву самые страшные сны человека. А вот в Приморье, напротив, рассказывают о светлых чудесах, которые приносит Серебряная Дама, приходящая к людям из-за моря по дорожке лунного серебра. Но, как бы то ни было, если верить преданиям, Серебряное Полнолуние — странное время; время, когда магией пропитан сам воздух; время, когда решительный человек — к добру ли, ко злу, — но способен изменить свою судьбу. Так говорят.

— Так говорят, — сказал Карл вслух и вспомнил, что уже как минимум трижды видел Серебряное Полнолуние, вот только привычное словосочетание «как минимум» заставило его вздрогнуть.

А сколько раз на самом деле заливало лунное серебро землю на его памяти? Карл не знал ответа, и это его встревожило. Что-то было не так. Что-то неверное творилось с ним и с миром вокруг него. Привычная вера в себя и свои силы не оставила Карла, но неожиданно открывшаяся ему здесь и сейчас зыбкость, неопределенность вещного мира вселила в его бестрепетное сердце почти незнакомое ему чувство беспокойства. Здесь и сейчас. Но случайно ли?

— Случайность, — сказал он вслух, возобновляя свою прогулку по спящему тревожным сном Сдому.

Кто-то — кажется, это был Людвиг Монц — сказал однажды, что случайность — приемная дочь порядка. Карлу эта мысль всегда нравилась, но если Монц не шутил, то что же скрывалось за хаосом случайных, но многозначительных встреч, за напряжением, которое уже можно было ощутить физически, за всей этой историей, что разворачивалась вокруг Карла, втягивая и его самого в водоворот уже со всей очевидностью чреватого кровью конфликта?

Карл, не останавливаясь, шел по темным улицам, пересекая полосы лунного света и снова ныряя во мрак, сгустившийся между высокими домами.

«Что с тобою, Карл? — спросил он себя удивленно, внезапно осознав, что стремительно идет, почти бежит, неизвестно куда сквозь притихший город. — Ты снова спешишь?»

Ему потребовалось известное усилие, чтобы заставить себя остановиться. Да, он спешил. Это было очевидно. Куда? Зачем? Даже задав себе эти вопросы, он не смог найти на них ответы. Он просто не знал. И это было странно, а осознать возникшую, как бы сама по себе, странность было неприятно.

Он стоял в темноте, смотрел на далекое лунное сияние, обозначавшее конец улицы, и пытался разобраться с самим собой, с ситуацией, в которой оказался, и с вопросами, роившимися в его голове. Конечно, если есть вопросы, то рано или поздно появятся и ответы, так что вопросы таковыми быть перестанут. Однако ситуация, когда множащиеся вопросы не позволяют сосредоточиться ни на одном из них так, как он того заслуживает, такая ситуация для Карла была неприемлема. Оставалась, правда, надежда, что вопросы и недоумения дополнят друг друга и целое возникнет из невнятных подробностей само по себе. Но надежда — плохой плот и ненадежный мост. С этим мнением загорских стариков Карл был полностью согласен.

Хорошо, согласился он с очевидным. Если есть вопросы, почему бы их и не задать?

Четверть часа, решил он, посмотрев вверх. Четверть часа, чтобы спокойно выкурить трубку, послушать свое сердце и решить, что делать дальше.

Сейчас он был абсолютно один. Никто за ним не следил, никто не звал его в неизвестную даль, и планов его тоже никто знать не мог, потому что и сам он еще не знал, куда двинется через четверть часа.

А кстати, спросил он себя, на ощупь снаряжая трубку, куда это я так спешил?

Нарочито не торопясь, Карл раскурил трубку, одновременно пытаясь ощутить город и себя в нем. Не то чтобы кто-то ему намеренно мешал, во всяком случае, ничего подобного Карл не чувствовал, но сориентироваться оказалось непросто. Сдом, насколько успел понять Карл, и вообще-то был непростым городом, но сейчас он сопротивлялся Карлу как живое враждебное существо. Однако в конце концов Карл все-таки разобрался. Выходило, что шел он опять в гавань. Учитывая приближение полночи, можно было догадаться, что спешил он на рандеву с тенью оборотня. Только зачем?

Еще один замечательный вопрос. Карл выдохнул, табачный дым и подумал, что у вопросов есть своя собственная, присущая им ценность, даже если они — временно или навсегда — остаются без ответов. Вопросы организуют мысль, формируют мир и представляют заинтересованному взгляду его таким, какой он есть на самом деле.

«Зачем я пришел в Семь Сестер?» — спросил себя Карл.

Вроде бы он шел в Квеб и в Семь Островов заглянул по пути, совсем не предполагая оставаться в нем дольше, чем на день или два. Но в результате остался в городе, снял дом, по-видимому, намереваясь поселиться в нем надолго, и, если бы не случайность — снова случайность? — в лице капитана Грига и не резко усложнившиеся обстоятельства, так бы и жил в Сдоме с несостоявшейся волшебницей Деборой, пока скука не погнала бы его снова в путь. Так в его жизни уже случалось, но был ли нынешний случай подобен прежним?

Теперь, когда вопрос был задан, многое в этой истории показалось Карлу странным. Как мог он, идя в Семь Островов, ничего не знать о Фестивале? Или он знал, но почему-то забыл?

«О чем еще я забыл?» — спросил он себя.

Карл с трудом, но припоминал теперь свою первую встречу с Деборой. Чумной тракт, догоняющий его небольшой фургон, и девушка с золотыми волосами, сидящая рядом с возницей. Однако, чтобы вспомнить это, ему понадобилось напоминание Деборы. Так не могло ли выясниться, что он забыл и что-нибудь еще? Например, то, куда шел на самом деле и зачем пришел в Сдом?

И почему он вдруг вспомнил Карлу? Зачем нарисовал давным-давно забытую Софию? Подумав об этом, Карл понял, что если бы он их не нарисовал, то, возможно, и не вспомнил бы. Его собственное прошлое неожиданно предстало перед ним, как затянутая густым туманом земля. Лишь тут и там среди клубящегося, не позволяющего ничего толком разглядеть тумана виднелись островки освещенного ярким солнцем чистого пространства.

«Ну что ж, — сказал себе Карл с чувством удовлетворения, — для начала неплохо. А пойду я теперь, пожалуй, в рыбный порт».

Ровно в полночь — как раз ударил Набольший на ратушной башне и откликнулось несколько колоколов поменьше — Карл был уже в рыбном порту на Первой Сестре. Здесь тоже было тихо и пустынно, только на сложенных штабелями досках торговых столов сидели и курили два человека, освещенные налившейся сияющим серебром луной.

Любопытная компания, однако, отметил Карл, медленно пересекая рыночную площадь.

— Доброй ночи, судари мои, — поздоровался он, подходя.

— Доброй ночи, господин мой Карл! — встал ему навстречу старик аптекарь. — Тоже решили на оборотня посмотреть?

— Доброй ночи, — коротко приветствовал Карла оставшийся сидеть Иван Фальх.

— Да, — ответил на вопрос Медведя Карл и вдруг сообразил, что не знает, как того зовут на самом деле. — А как вас, кстати, величают, мастер, а то неудобно даже, Медведь да Медведь?

— А как назовете, все и ладно. — Аптекарь улыбнулся и пожал плечами. — Но если хотите знать, то назвали меня родители Михайлой. Стало быть, и в городских книгах записан я как Михайло Дов, но все равно, господин мой Карл, никто меня так не называет, да и я, сказать по правде, привык. Медведь — Медведь и есть. Так и вам затрудняться незачем. Зовите Медведем. А мы тут, к слову, как раз вас вспоминали.

— Меня? — Карл тоже достал трубку и стал ее набивать. — Что вдруг?

— Вы, мастер Карл, купили у меня сегодня книги, — объяснил Фальх. — То есть уже вчера.

— Совершенно верно, — кивнул Карл. — Две книги.

— И обе редкие, — добавил Фальх.

— Редкие? — удивился Карл. — Положим, «Славные мечи» — книга действительно редкая, но можно ли так сказать про трактат министра Леона?

— Так вы, значит, не знаете, — удовлетворенно кивнул Фальх. — Книгу эту печатали в типографии Немингена… да. И вот появляется вдруг судебный исполнитель со стражниками и конфискует тираж именем протектора и по решению Справедливого суда. Это мне один верный человек рассказал, мастер Карл, так что можете поверить: все — правда.

— Вот как, — задумчиво сказал Карл. — Стало быть, Леон уже не министр? За что же он впал в немилость?

— Да нет, — покачал в ответ головой Фальх. — Он по-прежнему в милости, и он все еще министр. Но Леон утверждает, что это не его книга, то есть что он ее никогда не писал.

— Это его книга. — Карл раскурил трубку и сел рядом с Фальхом. Сел наконец и аптекарь. — Я прочел несколько страниц…

Он вспомнил, что намеревался на этом не останавливаться, но Дебора… Впрочем, и того, что он успел прочесть, было вполне достаточно, чтобы не только узнать сладостный стиль Мышонка, но и обнаружить в его рассказе нечто такое, чего Карл именно в этой книге найти не ожидал.

— Вы так хорошо знаете стиль министра? — с интересом спросил Фальх.

— Да, — кивнул Карл. — Я читал почти все его книги и, кроме того, много его слушал.

— Вероятно, вы правы, — согласился Фальх. — Я тоже так думаю… У меня уже есть один экземпляр, — объяснил он через несколько секунд, прошедших в молчании. — Я получил его еще в прошлом месяце. Это, несомненно, его рука!

— Два экземпляра… — сказал Карл задумчиво.

— Так ведь издатель успел кое-что сбыть, — усмехнулся Фальх.

Карл обвел взглядом площадь, залитые лунным серебром стены домов, темные провалы улиц. Было тихо, лишь слабо плескалась вода у опор набережной. Тени все еще не было.

«Значит, я пришел сюда зря?» — спросил себя Карл и сам же ответил на свой вопрос: не верится. Случайные встречи, неслучайные слова.

— Скажите, мастер Фальх, а что это за история про Звезду и Деву? Вам этот рассказ известен?

— Да кто же этого не знает? — удивился Фальх. — Во всяком случае, в Сдоме все знают.

— Так, — подтвердил Медведь.

— Расскажите, — попросил Карл. — Все равно оборотень не пришел, так хоть рассказ интересный послушать.

— Оборотень придет, — серьезным тоном ответил Фальх. — Она здесь всегда позже появляется. Хотите вина, мастер Карл?

— Не откажусь, — улыбнулся Карл. — Ночь холодная, хорошо хоть ветра нет.

Фальх достал из-за спины высокий кувшин с узким горлом, вынул пробку и протянул Карлу:

— Угощайтесь, мастер Карл. Это, конечно, не совсем вино, но…

Карл усмехнулся. О том, что это не вино, он уже знал. Запах грушевой водки был достаточно сильным, но водка сейчас даже предпочтительнее вина.

— Спасибо.

Он взял кувшин из рук Фальха и сделал несколько больших глотков. Ароматное пламя пролетело по горлу и упало в желудок, согревая тело и освобождая душу для полета.

— Великолепно! — сказал Карл, возвращая кувшин хозяину. — Так что там с историей?

— История и есть, — ответил Фальх и, сделав глоток, передал кувшин Медведю. — Арина Нова — так ее звали. Потом она вышла замуж за Гавриила Рудого, и они первыми стали княжить в Семи Островах. Так что князь Семион их прямой потомок, а кости Новы покоятся в княжеской усыпальнице.

— И она в самом деле была такой, как пишет Леон? — Получалось, что он прав: если есть вопрос, всегда есть и ответ.

— Не знаю, откуда об этом узнал Леон, но в «Старой Хронике» ее описывают именно так. — Фальх получил обратно свой кувшин и, снова сделав всего один глоток, протянул Карлу. — А «Хронику» эту, мастер Карл, писали люди, которые жили как раз в то время.

— А звезда? — спросил Карл, с наслаждением вдыхая аромат водки.

— Так вон она, — указал в небо Фальх. — Видно, конечно, плохо — луна мешает, но рассмотреть можно. Вон, сразу за Парусом. Голубая!

Карл поднял взгляд к небу, нашел пять звезд Щита, которые на побережье называли Парусом, и почти сразу увидел голубую искру над левым верхним углом Щита. Такой звезды он не помнил.

— И давно она взошла? — спросил он, чувствуя, что свет звезды тревожит сердце, как будто пытаясь ему о чем-то напомнить.

— Девять дней, — ответил на его вопрос Медведь.

— И Новое Серебро, — тихо сказал Карл.

— Может быть, — пожал плечами Фальх. — Не знаю. А вы, мастер Карл, верите, в такие вещи?

— Это не вопрос веры, мастер Фальх, — усмехнулся Карл. — Я предпочитаю знать. У вас есть что-нибудь?..

— Было, — с сожалением в голосе ответил Фальх. — Была у меня такая книга, но пришлось ее продать.

— «Звездные странники»? — с удивлением спросил Карл. Это была не более чем догадка, но ему показалось…

— А откуда вы?.. — От удивления Фальх даже привстал.

— Догадка, — ответил Карл. — Так она у вас была?

— Была, — кивнул Фальх. — Но Клавдия потребовала, и мне пришлось уступить.

— Клавдия? — переспросил Карл. — Вы имеете в виду княгиню?

— Ну да, — подтвердил Фальх. — Княгиня собирает редкие книги. Я еще подумал, когда вы, мастер Карл, купили у меня книги, что и в этом вы похожи.

— Похожи? — не понял Карл. — В чем, собственно, мы похожи?

— Ну как же! — воскликнул Фальх. — Она ведь тоже когда-то пришла на Фестиваль, а участвовать в испытании отказалась.

— И не стала рабыней? — спросил заинтересовавшийся неожиданно открывшимся обстоятельством Карл.

— Не стала, — подтвердил Фальх. — Семион взял ее в жены.

Тень кошки появилась неожиданно. Карл не уловил мгновения, когда она вышла на освещенную лунным светом стену одного из домов, выходивших фасадами на рыночную площадь. Просто за миг до этого ее там не было — и вот уже она идет по стенам домов, медленно переставляя лапы и увеличиваясь в размерах. Когда тень достигла башни маяка, она была уже очень большой, а по круглым стенам маяка, поднимаясь вверх как бы по невидимой спиральной лестнице, шел уже ягуар. Достигнув примерно середины подъема, оборотень в очередной раз исчез из виду, уйдя на противоположную сторону башни, и в этот момент на каменной стене появилась другая тень. На этот раз по стене прогуливалась тень человека. Это, несомненно, был мужчина — во всяком случае, выглядел он как мужчина и был опоясан мечом. Прогуливался он, делая всего по нескольку шагов в каждую сторону, но не исчезая из виду. Ягуар, прошедший очередной виток спирали, появился справа от мужчины и, остановившись на мгновение, беззвучно зарычал. Как и прежде, голоса зверя не было слышно, но на этот раз Карл почувствовал, как дрожит воздух.

А потом ягуар прыгнул на человека и в считанные мгновения разорвал его на куски.

— Кто-то умер, — сказал Карл.

— Еще нет, — возразил аптекарь тихим голосом. — Но скоро умрет.

— Предупреждение? — спросил Карл, наблюдая за тем, как тает на стене тень ягуара.

— Скорее предвкушение, — предположил Фальх.

— Возможно, вы и правы. — Карл встал и поклонился старикам. — Спасибо за приятную беседу, судари мои. — Он улыбнулся. — И за водку, естественно. — Карл отдельно поклонился Фальху. — Ваша водка просто чудо, мастер Фальх. А куда, кстати, делись кошки? Сегодня не было кошек — ведь так?

— Вероятно, они испугались, — пожал плечами Фальх.

— Кошки боятся смерти, — добавил Медведь. — Даже призрачной смерти, господин мой Карл.

Шум и характерную суету разбуженных среди ночи и объятых страхом людей Карл услышал издалека, так что увиденное им на Льняной улице не застало его врасплох. Последние несколько улиц и переулков он миновал бегом и, стремительно ворвавшись на свою улицу, увидел мечущихся без смысла и толка людей с зажженными факелами в руках. Женщин здесь не было, кричали и суетились полуодетые мужчины, некоторые из которых успели все же вооружиться. При виде Карла люди замолкали и отступали к стенам домов, освобождая ему путь.

Карл прошел несколько метров по этому импровизированному коридору и наконец увидел свой дом. Дверь была распахнута настежь, а за ней клубился плотный мрак. Увидев это, Карл снова побежал, обнажая на ходу меч и чувствуя в себе холодную решимость увидеть мертвую Дебору и начать вендетту, о которой в этом проклятом городе будут с ужасом вспоминать и через сто лет. У самого порога он вырвал из руки одного из мужчин горящий факел и ворвался в дом.

Его взору предстало страшное зрелище. Весь первый этаж завален мертвыми телами и залит кровью. Кровью были забрызганы стены и даже потолок. Но это было неважно. Не сейчас, не теперь… Обнаженная Дебора лежала ничком у подножия крутой лестницы, ведущей наверх. Она была вся в крови, ее дивные золотые волосы стали темными и слиплись. В руке Дебора сжимала железную кочергу, которой, судя по темным потекам на металле, она успела нанести хотя бы несколько удачных ударов. Карл опустился рядом с ней на колени и осторожно перевернул на спину. К его удивлению, на теле Деборы не было ран и она была жива. На ней лежала чужая кровь, а своей она, судя по всему, не пролила ни капли. Это было странно, но вопросы и недоумения можно было пока отложить в сторону. Главное заключалось в том, что Дебора дышала. Дыхание было слабое и напряженное, но она была без сознания, а не ранена или убита. Карл встал и уже внимательно осмотрел помещение.

Нападавших было шестеро. Карл подошел к одному из них и, нагнувшись, тронул обрывок плаща. Плащ, несомненно, был красным.

«Гвардейцы Кузнецов?» — удивленно спросил себя Карл. А почему бы и нет? Ведь все должно было пройти тихо и закончиться совсем по-другому.

Вероятно, все так и случилось. Они проникли в дом, чтобы захватить Дебору и затем обменять ее на меч Яна. Предположение не показалось Карлу противоречивым. О том, что его отношения с Деборой изменились, узнать мог и кто-нибудь еще. Например, Анна.

Карл увидел маленький кожаный мешочек, выпавший из кармана гвардейца. Взяв его в руку, он нащупал внутри четыре маленьких кубика.

Кости, усмехнулся Карл, кладя мешочек в карман камзола. Ну что ж, тот, кто играет в кости, должен знать: выигрыш приходит не всегда.

Итак, они вошли в дом, но Дебора услышала шум и, вскочив с постели, как была, нагишом — так ты все-таки ждала меня, Дебора? — бросилась вниз, вооружившись по дороге кочергой. Ее шансы были ничтожны, но она дралась до конца, пока кто-то из гвардейцев не приложил ее чем-то тяжелым по голове, а калечить ее они не хотели, соблюдая правила игры.

Так? Возможно, что и так, а может быть, и иначе. Но, допустим, все было именно так. Дебора упала, потеряв сознание, и в это время пришел оборотень.

В том, что здесь побывал оборотень, сомнений не было. Монстр разорвал гвардейцев буквально на куски, залив все вокруг их кровью и забрызгав мозгами из разбитых черепов.

И не тронул лежащую без сознания женщину?

Карл покачал головой и вернулся к Деборе. Он воткнул факел в кольцо на стене, расположенное так, чтобы огонь не доставал до низкого потолка, вложил не нужный теперь меч в ножны и, завернув Дебору в свой плащ, взял ее на руки. Поднявшись наверх, он положил ее, как была — в его плаще — на разобранную постель, укрыл одеялом до подбородка и, присев рядом, осторожно ощупал голову. Шишку на затылке Деборы он обнаружил сразу, так что его предположения о событиях, произошедших в этом доме не более получаса назад, получили фактическое подтверждение. И все-таки его не оставляло сомнение. Все было более чем логично. Кроме одного. Почему оборотень не тронул Дебору? Или он атакует лишь тех, кто находится в сознании? Но о том, что оборотни и вурдалаки не нападают на спящих, Карл не слышал никогда. Обратное слышать приходилось, а такого — нет.

Он нашел подсвечник и зажег свечу. При свете Карл увидел то же самое, что уже видел в темноте. Сюда не заходили ни гвардейцы, ни монстр. Об ужасе, случившемся в его доме, здесь, наверху, можно было догадаться только по терпкому запаху свежей крови.

Изменение в тональности шума, доносившегося с улицы, отвлекло Карла от размышлений о том, что же на самом деле произошло здесь тогда, когда он прощался со стариками в рыбном порту. Теперь, судя по всему, на место преступления подоспела городская стража. Карл бросил быстрый взгляд на Дебору и пошел разбираться со стражниками.

Стражников он застал уже в доме. Знакомый ему офицер — тот самый, что не сообщил ему о Фестивале, — и трое солдат, с факелами в руках, стояли у самой двери. Казалось, зрелище жуткой резни выдавливает их наружу. Было видно, чего им стоит оставаться на месте. На их лицах застыло выражение ужаса и потрясения.

— Доброй ночи, господа, — сказал Карл, спускаясь по лестнице.

Ответом ему был непонимающий взгляд лейтенанта.

— Я рад, что вы наконец пришли, — усмехнулся в ответ Карл, выделив интонацией слово «наконец». — Полагаю, вы понимаете, что это значит.

Карл неопределенно повел рукой, как бы приглашая пришедших посмотреть вокруг.

— И что это значит? — хмуро спросил офицер, пришедший в себя быстрее солдат.

— Это значит, — назидательно сказал Карл, — что в Сдоме появился оборотень.

— Оборотень?! — У лейтенанта от удивления едва глаза на лоб не вылезли. — Да что вы такое говорите, мастер!

— А что говорят соседи? — вопросом на вопрос ответил Карл.

— Несут околесицу, как всегда, — зло бросил лейтенант.

— Тогда кто еще, по-вашему, мог сделать такое? — Карл снова повел рукой, показывая лейтенанту комнату, залитую кровью.

— А где ваша?.. — Лейтенант затруднился найти подходящее слово для определения нынешнего статуса Деборы.

— Она жива, — сообщил Карл. — Но без сознания. Разбудить мне ее пока не удалось, так что ее рассказ мы услышим позже, если услышим вообще.

— Что вы имеете в виду, Мастер? — подозрительно спросил лейтенант и вдруг напрягся. Судя по всему, он наконец разглядел детали одежды погибших здесь людей и понял, кто это такие.

— Добрые боги! — воскликнул он, делая шаг вперед и наклоняясь над одним из несчастных, которого ночной охотник разорвал почти надвое. — Это же гвардейцы Кузнецов!

— Вот именно, — подтвердил Карл. — И вы думаете, кто-то, кроме оборотня, способен так отделать шестерых вооруженных мужчин, которые были всего лишь гвардейцами семьи Кузнецов?

— Значит, оборотень, — обреченно признал лейтенант. — Вы его видели, мастер?

— Нет, — покачал головой Карл. — Когда я пришел, все было кончено. Может быть, кто-то из соседей?

— Да не видели они ничего, — махнул рукой лейтенант. — Только слышали. А откуда тогда здесь гвардейцы?

— Не знаю, — пожал плечами Карл. — Может быть, они просто проходили мимо и что-то увидели?

— Ну разве что так.

По голосу лейтенанта не чувствовалось, что он верит в это объяснение, но, вероятно, оно устраивало его точно так же, как и Карла, хотя и по другой причине.

— Да, — сказал лейтенант через минуту, обдумав ситуацию. — Я думаю, вы правы, мастер. Они конечно же проходили мимо, увидели, как оборотень проникает в дом, и попытались защитить вашу женщину.

— Браво! — Карл не стал скрывать иронии. — Хвала вашей проницательности, офицер, теперь мы доподлинно знаем, что здесь произошло.

Солдаты ушли, и Карл опять остался один. Он закрыл дверь, окинул взглядом разгромленную кухню и вернулся наверх.

Дебора спала. Теперь это был уже просто сон. Глубокий, может быть, слишком глубокий, но сон. Лицо ее заливала бледность, глаза были закрыты, и грива слипшихся, потерявших золотой блеск волос лежала на подголовном валике.

Карл остановился напротив кровати и долго смотрел на спящую женщину. То, что она прекрасна, не вызывало никаких сомнений даже теперь, в нынешнем ее состоянии. Он только никак не мог решить, какая Дебора нравится ему больше. Такая, как сейчас, голубоглазая, с волосами цвета созревшей пшеницы, или другая — темно-русая, с серыми внимательными глазами? Карл усмехнулся своим мыслям и скептически покачал головой.

Он зажег свечи в большом шандале и, оставив спящую Дебору, пошел в мастерскую.

Купленные накануне книги лежали с краю стола, всю остальную поверхность которого занимали рисунки, наброски к портретам двух дам, плошки с красками, угольные карандаши, кисти, еще ни разу не опробованные в Сдоме пастельные палочки, бумага, разбавители, воск, пластинки клея… Множество вещей, которыми он успел обрасти за немногие дни пребывания в городе.

Не судьба, подумал Карл, глядя на стол. Судьба…

Судьба? Он сунул руку в карман, нащупал мешочек с костями и вынул его на свет.

В наборе Карла было шесть костей, в этом — четыре. Разные традиции, непохожие игры.

Карл развязал мешочек, высыпал кости себе на ладонь и, не раздумывая, метнул их прямо с левой руки на стол. Деревянные кубики дробно ударили в столешницу между кувшинчиком со скипидаром и связкой пастельных палочек, и ни один из них не ушел с предназначенного им пустого пространства. Кости подскочили, закувыркались, замерли. Четыре шестерки.

Карл задумчиво смотрел на кости, решая, не попробовать ли еще раз. Четыре деревянных кубика, потемневших от времени и множества прикосновений, лежали на столешнице, выставив вверх грани, украшенные изображением шестиконечной звезды. Шесть, шесть и еще раз шесть… и снова шесть. Четыре шестерки с первого случайного броска.

Стоит проверить, решил он и пошел искать свой дорожный мешок. Мешок нашелся в сундуке, стоявшем в их с Деборой комнате. Еще через минуту шесть белых, как снег в горах, костей ударили в стенки деревянного стаканчика и вылетели на пол. Кости ударили в доски пола, подскочили и поскакали, переворачиваясь на ходу. Звук получился резким и довольно громким, и Карл в тревоге оглянулся на спящую Дебору, но та даже не пошевелилась, лежа все в той же позе, в какой он ее оставил. Когда Карл повернулся к замершим на полу костям, то даже не удивился, увидев шесть шестерок.

«Попробовать еще раз? — подумал он почти равнодушно. — Почему бы и нет?»

Карл собрал кости и бросил их снова. Шесть шестерок.

Где заканчиваются случайности и начинаются закономерности?

В памяти что-то тяжело ворохнулось. Какая-то мысль, или даже тень мысли, шевельнулась, обозначив свое присутствие, и исчезла, оставив «послевкусие», но не задержавшись достаточно, чтобы быть осознанной. Что-то было во всем этом не то чтобы знакомое, пережитое, нет, но все-таки известное. Что-то, о чем он знал, слышал или читал когда-то и где-то. Вот только что это было, Карл вспомнить не мог.

Значит, еще не время, решил он и снова пошел в мастерскую, оставив ровно дышащую Дебору спать и видеть сны.

Остаток ночи он провел, сидя за столом и читая книги, купленные в лавке Ивана Фальха.

На рассвете пришли монахи ордена Молчальников. Карл даже не знал, что у ордена в городе есть своя обитель, но оказалось, что есть. Монахи собрали мертвецов и оторванные части тел, погрузили на дроги и, молча помолившись в испоганенном кровавой резней доме, отправились восвояси. Пока они трудились и предавались молитве, Карл наскоро побеседовал с несколькими из соседей, вставших, как и большинство горожан, с солнцем, и уже через несколько минут соседский парень, карман которого обрел несколько медных грошей, отправился в неблизкое путешествие в Слободку, чтобы привести оттуда женщин, бравшихся за грязные уборки в богатых домах. Если Карл хотел оставаться жить в этом доме, а он и не думал его пока покидать, дом следовало привести в порядок. И не только дом. Карл попросил соседок нагреть для него воды, послал младшую дочь хозяина дома напротив купить съестного и несколько метров льняной ткани, затем, вернувшись в свою мастерскую, быстро написал несколько коротких записок и, запечатав их сургучом, снова спустился вниз. Теперь нежданный заработок достался еще двоим соседским мальчишкам, стремглав понесшимся выполнять доходные поручения Карла. А сам он дождался, пока из дома уйдут монахи, забрал у соседей два деревянных ведра с испускающей пар горячей водой, отнес их в баню на заднем дворе и вернулся к Деборе.

Она все еще спала. Дыхание ее выровнялось, и бледность сошла с лица, но то, как Дебора спала, сказало Карлу, что, как он и предполагал, будить ее — напрасный труд. Она проснется не сейчас, а когда придет время. Другое дело, что он не знал, когда придет это время, и, следовательно, должен был исходить в своих действиях из предположения, что спать она будет еще долго.

Покачав головой, Карл оставил Дебору и занялся более насущными делами, чем бессмысленное стояние над спящей женщиной. Первым делом он осмотрел содержимое сундуков и легко нашел купленное Деборой постельное белье, так что перестелить постель оказалось несложно. Он лишь задержался на секунду над дорожной сумкой Деборы, лежавшей в том же сундуке, где и льняные простыни, но искушение заглянуть туда, хотя и возникло — что правда, — было тут же с гневом изгнано прочь. Карл закрыл сундук и вернулся к кровати. Переложив Дебору на пол, он быстро поменял испачканные простыни и только после этого, снова подняв ее на руки, отправился в баню.

Как он и предполагал, его плащ был безвозвратно испорчен, и, значит, в списке дел, намеченных на этот день, прибавился еще один пункт, выполнить который в нынешних обстоятельствах будет совсем непросто. Чтобы купить новый плащ, ему пришлось бы оставить Дебору одну, но делать этого Карл пока не хотел. Возможно, потом, если его предположения о солдатской чести окажутся верными, он и сможет отправиться в город, тем более что там были и другие дела, но это зависело не только от него. Вернее, не столько от него, сколько от других людей.

Но жить можно и без плаща, решил Карл и стал отмывать Дебору от уже засохшей и превратившейся в бурую корку крови.

Карл не был брезглив, тем более его не пугала кровь. Чего-чего, а крови он видел не меньше, чем иной мясник за всю свою жизнь. Так что, обмывая Дебору, он не обращал совершенно никакого внимания на то, что именно он с нее смывает. Зато сам процесс обмывания спящей женщины оказался полон незнакомых Карлу впечатлений. Безвольное, податливое тело в его руках. Нежная белая кожа, медленно освобождающаяся от коросты запекшейся крови. Волосы, которые снова стали русыми, длинные и шелковистые, чуть вьющиеся волосы Деборы. Ее совершенная грудь, широкие бедра и крепкие ноги. Все это — ощущения прикосновений, зрительные образы и даже запах — неожиданным образом зажгли Карла, удивив его самого силой переживания, испытываемого им сейчас. Но овладеть спящей женщиной всегда казалось ему чем-то запретным, неприемлемым, противоречащим самой сути плотской любви. Поэтому в тот момент, когда он обратил внимание на то, как его руки смывают грязь и кровь с живота Деборы, Карл даже застонал от противоречия между охватившим его возбуждением и непристойностью своих мыслей. Усилием воли он взял себя в руки и продолжил мыть Дебору, лишь ускорив свои действия до предела, чтобы поскорее закончить начатое дело.

И все равно загнать демонов страсти, уже вырвавшихся на волю, обратно в узилище, созданное волей и привычкой, было непросто, и, когда, укутав вымытую, продолжавшую мирно спать Дебору в кусок полотна, он нес ее в спальню, Карл был уже в оке тайфуна. Он с огромным трудом удерживал себя в рамках разумного, но чувствовал, что стены его воли дают трещины и ему следует спешить. Поэтому, уложив женщину в постель и накрыв ее одеялом, Карл едва ли не бегом бросился в свою мастерскую.

Его руки дрожали от нетерпения, когда он закреплял кусок картона на большом мольберте, и вожделение, затопившее его душу, заставило его выбрать пастельные карандаши вместо угля, потому что образы, роившиеся в его голове, требовали теплого живого цвета, а не серых линий, оставляемых на бумаге углем. Однако это было все, на что хватило его железной воли. Особенно могучая волна, родившаяся в его рвущемся из груди сердце, смела последние барьеры и затопила сознание.