Глава вторая
Две стороны монеты
1
На вкус Карла, если уж уединяться с кем-то для беседы с глазу на глаз, то лучшего места, чем ореховая гостиная в отеле ди Руже, не было. Гостиная занимала почти весь второй ярус замыкающей башни северного крыла и выходила окнами сразу на три стороны. Просторная и светлая, неправильной формы комната, отделанная потемневшими ореховыми панелями, была тихой и уютной, располагавшей к серьезному неспешному разговору.
— Мы с вами как, Карл, на «вы» или на «ты»? — спросил Табачник, опускаясь в кресло по другую сторону столика, сервированного для долгой беседы.
— Это как вам будет угодно, — пожал плечами Карл и тоже сел. — Если мне не изменяет память, Людо, я дважды предлагал вам перейти на «ты» — разве нет?
— Предложите в третий, — серьезно попросил Табачник.
— Хорошо, — не стал спорить Карл. — Как вы полагаете, герцог, не перейти ли нам на «ты»?
— Сочту за честь, Карл, — поклонился Людо. — Вы первый.
— Итак, Людо, — усмехнулся Карл, относившийся с известным скепсисом к вычурному флорианскому этикету, — вероятно, тебе есть, что мне рассказать. Я весь внимание.
— Есть, — кивнул Табачник, легонько раздувая ноздри. — Расскажу. Что в этом кувшине?
— Виноградная водка. — Карл уже имел возможность оценить изысканный вкус напитка и его тонкий аромат. — Ей тридцать лет, Людо. Это виноград Валерии… Две бочки так до сих пор и стоят в подвале.
Людо быстро взглянул на Карла и отвел глаза, но Карл успел уловить мелькнувший в них особенный блеск, возникший — в этом не могло быть никакого сомнения — при упоминании имени его дочери.
— Я приказал слугам не тревожить наш покой, — сказал Карл, размышляя между тем о том, что мог означать этот взгляд Табачника.
«Она жива?» — спросил он себя, чувствуя, как при этой мысли начинает сжиматься сердце. Это слишком невероятно, чтобы быть правдой, но в жизни случаются и более странные вещи. Подождем, узнаем.
— Если не возражаешь, я налью тебе сам, — закончил он свою мысль.
— Почту за честь, — улыбнулся Людо.
Польщен, как мальчишка, мысленно покачал головой Карл, разливая водку по чаркам. Сколько лет прошло, а рядом со мной он все тот же лейтенант Людо Табачник.
— Кстати, Людо, а сколько тебе лет? — спросил он вслух и протянул старому другу тяжелый стаканчик чеканного серебра.
— Семьдесят шесть. — Людо явно не был расположен вдаваться в подробности. — Спасибо, Карл.
— Пожалуйста. Итак?
— С чего начать? — спросил Людо, с видимым удовольствием вдыхая винные пары.
— С пустяков, — предложил Карл. — Главное оставим для катарсиса.
— Как пожелаешь. — Людо поднял чарку и отсалютовал на манер, принятый когда-то в гвардии императора Яра. — Твое здоровье, Карл!
— Твое здоровье, Александр!
Они выпили. Водка действительно была превосходна, замечательно крепка и душиста, а тонкий вкус созревшего винограда не только не исчез за прошедшие тридцать лет, но, кажется, напротив, усилился.
— Можно задать тебе вопрос, Карл? — спросил Людо через секунду.
— Задай, — разрешил Карл. — Но помни, Людо, это ты позвал меня, а не я тебя.
— Помню, — кивнул Людо. — Скажи, Дебора настоящая гаросская княжна?
— Настоящая. — Карл понял, куда завели Табачника мысли о его спутнице, и решил, что Людо может знать. Не все, естественно, но многое знать он не только может, но и должен. — Она принцесса из Дома Вольхов.
— Она дочь Гидеона Чалого? — Глаза Табачника едва не полезли на лоб — и немудрено. Принцессы Великих Домов разгуливают по миру в одиночку только в старых сказках да в столь любимых во Флоре рыцарских романах.
— Старшая дочь. — Карл не думал, что этот разговор может его так растревожить. Сейчас в нем закипала холодная ярость, чувство, почти исчезнувшее из его души уже много лет назад, но, как видно, изжитое не до конца. Или это он изменился? Откуда столько эмоций за какие-то пять минут разговора?
— Поясни, пожалуйста. — По-видимому, Табачник уловил что-то в голосе Карла и насторожился, как пес, взявший след, или, скорее, как сокол, завидевший добычу. — Что это меняет?
— Это меняет все. Дело в том, что по гаросским законам, Дедову Праву, — объяснил Карл, говоривший сейчас спокойным, нарочито лишенным эмоций голосом, — женщина может править народом в той же мере, как и мужчина. Значение имеет лишь право первородства.
— Тогда почему она не носит корону? — спросил Людо. — Как ни далеко мы живем, но то, что господарь Гидеон умер два года назад, мне все-таки известно.
— Потому что Дебора — Отягощенная злом.
— И что?
— Ты не знаешь? — поднял бровь Карл. Он полагал, что такие вещи Табачник должен знать, но, по-видимому, это было не так.
— Нет, — покачал головой Людо. — Знаю сказки, но если тебе ведома правда и если ты сочтешь меня достойным ее узнать, то я буду весьма признателен за разъяснения.
— Не лукавь! — усмехнулся Карл. — Ты ведь уже понял, что я расскажу.
— Да, — согласился Людо. — И я горд твоим доверием.
— Сочтемся. — Карл уже знал, о чем спросит Табачника в ответ. — Вообще-то должен говорить ты, но, раз уж так вышло, слушай.
Он действительно полагал, что Людо не стоит держать в неведении. Им здесь жить и, судя по всему, не только жить, но и воевать. Вместе.
— У вас есть оборотни? — спросил он, доставая из кармана трубку.
— Есть. — Людо все-таки сделал короткую паузу перед тем, как дать ответ на такой, казалось бы, простой вопрос.
— Ну и что ты о них скажешь? — спросил Карл, с интересом наблюдая за реакцией Табачника. Судя по тому, что он увидел, тема эта неожиданным образом оказалась Людо близка.
— Среди них есть очень приличные люди, — осторожно, как бы пробуя ногой тонкий лед на речной переправе, ответил Табачник. — Моя племянница, например, — добавил он через секунду, выдержал испытующий взгляд Карла и закончил мысль: — Живущие во Флоре… оборотни, — Табачник все-таки споткнулся на этом слове, — пользуются негласной защитой цезаря и платят ему верностью и пониманием.
— Кажется, я тебя понял, — кивнул Карл. — Кто из твоих родителей был оборотнем?
— С чего ты взял, что мои родители были оборотнями? — Ощущение было такое, словно Людо засыпает.
— Значит, оба, — подвел итог Карл. — Люди, Людо, живут так долго, только если они оборотни или Долгоидущие. Ты, Людо, не такой, как я, но и не такой, как настоящие оборотни, следовательно…
— Ты видишь оборотней? — ответил Людо вопросом на вопрос. Теперь в его голосе звучало сомнение. Впрочем, вызов в нем звучал тоже.
— Да, если нахожусь рядом с ними достаточно долго.
Сказав это, Карл обнаружил, что хотя сказанное и являлось правдой, но правда эта стала для него очевидной только сейчас.
А раньше?
Выходило, что знал он это достаточно давно. Знал, однако об этой своей способности он не то чтобы забыл, но просто не вспоминал. Более того, раньше он об этом и не задумывался никогда, воспринимая так, как принимаем мы свою способность дышать, видеть или слышать. Но, с другой стороны, и оборотней специально искать ему как-то не приходилось. Нужды не было.
— Ну что ж. — Табачник стер с лица сонливость и посмотрел на Карла холодными трезвыми глазами. — Ты прав. Но ты, Карл, должен понять, что это такое — быть сыном снежного барса и рыси. Я единственный из братьев и сестер, кто унаследовал дар долгой жизни, но без всего остального в придачу. И я не знаю, плохо это или хорошо. Просто не знаю.
Людо не уточнил, что именно он имеет в виду. То ли то, что он живет так долго, то ли то, что он не может оборачиваться. Однако, в любом случае, углубляться в эту тему Карл не желал.
— А вурдалаки у вас появляются? — сменил тему Карл.
— Бывают, — согласился Людо. — Ты имеешь в виду, что все дело в том, какими глазами мы на них смотрим, ведь так?
— Так.
Теперь Карл наконец вспомнил, что ему нравилось в беседах с Людо. Людо умел быть искренним (при его-то истинно флорианской склонности к тайнам и интригам!), и он умел схватывать мысль собеседника с полуслова.
— Вурдалаки всегда звери, — продолжил Карл свою мысль. — Ну почти всегда, а вот оборотни бывают разные, потому что, в принципе, могут себя контролировать. Беда в том, что сами-то они об этом обычно не ведают.
— Ты прав. — Людо тоже достал трубку и на минуту замолчал, думая о своем. Карл ему не мешал. Им предстояло еще многое сказать друг другу, но, главное, им предстояло возродить старую дружбу, прежнее доверие, а это вещи, которые непросто даются, зато и ценятся дорого.
Карл закурил и, выпустив дым первой затяжки, разлил водку по новой.
— Бьянка — славная девочка, — прервал молчание Людо. — Скоро выходит замуж, но знал бы ты, Карл, что она творила в детстве! Сам понимаешь, вырастить из оборотня человека тяжелый труд.
По-видимому, сейчас ты говоришь о своей племяннице, но вот думаешь ты, Людо, о ком-то другом. И кто этот кто-то?
— Вот то-то и оно, — сказал Карл вслух. — Отягощенные злом сами, правда, не оборачиваются. Вернее, оборачиваются тоже, но не в зверя. Дебора, например, меняет цвет волос и глаз и еще кое-что, но это, как ты понимаешь, не беда. Еще у них есть боевая трансформация, которая приходит, как к другим людям приходит боевой транс. Однако и в этом случае Отягощенные злом остаются людьми. Я не видел Дебору в «боевой маске», но догадываюсь, что тогда она может быть очень опасна, хотя и не более, чем отличный боец-мужчина, и это, согласись, тоже приемлемо. Беда в другом. Своих зверей, Людо, Отягощенные несут в самих себе. Это часть их самих, часть их души, но, когда зверь получает воплощение, он начинает жить сам по себе, и, естественно, он прежде всего зверь, но притом зверь, не лишенный человеческих души и разума, тех частей души и разума, которые у него общие с его человеком.
— И кто она? — спросил Людо. — То есть кого она несет? Волчица, ягуар, кто?
— Бьянка волчица? — осторожно спросил Карл, все еще размышляя над странным выражением глаз и «двоящимися» интонациями Табачника.
— Нет, — уже гораздо спокойнее, чем прежде, ответил Людо. — Медведица. Очень крупная скальная медведица.
— Понятно. — Карл отложил трубку и взял чарку. — Отягощенные злом, Людо, всегда несут одного и того же зверя. В природе он не встречается. Во всяком случае, в наших краях никогда замечен не был. Отдаленно похож на ягуара, но значительно крупнее…
— Адат?
Интересно, что в голосе Людо звучал не ужас, а благоговение.
— Ты читал Косту Брикаря? — поднял бровь Карл.
— Читал. Это была твоя книга, Карл.
— Моя?
«Не может быть! — удивился он. — Неужели Табачник смог найти мой обоз?»
— Ты?..
— Да, — просто ответил Людо. — Я нашел твои вещи, Карл. Не знаю, все ли, но большую часть — наверняка. Ты, наверное, помнишь Уго Карлика, легата второго легиона? Вот он и присвоил твой обоз. Видимо, полагал, что все, что плохо лежит, по праву принадлежит той руке, которая протянулась к добру первой. Когда я его нашел… Впрочем, неважно, покойный легат страшно мучился перед смертью, а твоя библиотека, картины и все остальное находятся теперь там, где и должны находиться, — в твоем доме.
— Здесь? — К своему немалому удивлению, Карл обнаружил, что снова хочет подержать в руках те книги, которые принадлежали ему когда-то, которые он сам выбирал и покупал и которые читал в те давние времена. И некоторые из своих вещей он вспомнил тоже. Странно, но еще мгновение назад он и думать о них не думал и не вспоминал годами о том давным-давно пропавшем обозе и не жалел о нем, разумеется, а вот напомнил о нем Табачник — и куда подевалось его равнодушие?
— Здесь? — переспросил он.
— Да, — подтвердил Людо. — Я приказал сложить твои вещи в южном крыле.
— Спасибо. — Карл вспомнил, что в тех сундуках остался и его архив. Записи, наброски, письма, но, главное, картины, которые он уже давно привык считать утраченными.
— Пустяки, — отмахнулся Табачник, но было видно, что он доволен.
И еще одну вещь заметил Карл. Людо приготовил ему не один сюрприз. Ну что ж, и ждать и догонять Карл умел. Имело смысл подождать.
— Ты не закончил рассказ про леди Дебору, — напомнил Табачник.
— Да, собственно, главное я уже тебе сказал. — Карл посмотрел в окно на ясное голубое небо Флоры, представил на секунду, как бродят теперь Дебора с Анной и Викторией по лавкам и мастерским торговой части города, выполняя его просьбу потратить все деньги Игнатия Кузнеца как можно быстрее, и снова вернулся к Людо и их разговору.
— Видишь ли, Людо, — сказал он, — Отягощенные злом не могут справиться с этим сами. Оборотни могут и иногда справляются, а Отягощенные, судя по тому, что я слышал, никогда. Обычно не могут и не справляются. Это, как видно, очень непросто, принять, что в тебе живет зверь. А зверь, представь, рвется на свободу, разрушая душу своего человека. Чаще всего они сходят с ума раньше, чем адат обретает плоть, или их убивают еще до того, как безумие овладевает Отягощенным. Они ведь с самого начала иные. Перепады настроения, беспричинное бешенство… Ты же знаешь, что может натворить маленькая славная девочка, когда ею овладевает зверь?
— Знаю, — тяжело вздохнул Людо. — А она?
— Теперь она в порядке, — коротко ответил Карл, не желавший углубляться в эту тему.
— А что произошло в Новом Городе, ты знаешь? — спросил Людо, принявший ответ Карла, как он есть.
— Не знаю, но догадываюсь.
Табачник некоторое время смотрел на Карла, как бы размышляя над сказанным, но того, что, по-видимому, хотел сказать, не сказал. Правда, того, что он все-таки сказал, было вполне достаточно.
— Далековато, конечно, — сказал Людо, как бы продолжая размышлять, но теперь уже вслух, — но трех кораблей и полусотни дерзких людей для того, чтобы укоротить кое-кого на высоту головы, вполне достаточно.
— Не теперь, — покачал головой Карл. — Но, вероятно, что-то в этом роде мы обязательно предпримем. Позже. А теперь ты тоже можешь мне что-нибудь рассказать.
— Что, например? — хмыкнул Людо, понимавший, что и у Карла есть вопросы.
— Например, — предложил Карл, — ты мог бы рассказать мне, что у вас произошло с Викторией.
2
— Виктория, — вздохнул Табачник. Иногда истинный возраст герцога Корсаги становился очевиден, во всяком случае для Карла. — Да не о чем, в сущности, рассказывать, но изволь.
Он взял со стола чарку, понюхал налитую в нее водку, пригубил и поставил стаканчик на место.
— Виктория — дочь графа Теодора Брена, — сказал он помолчав. — Красивая женщина, как ты, вероятно, успел заметить. А когда я вернулся во Флору, ей было шестнадцать. Она была так хороша, Карл, что дух захватывало. Брен с дочерью и женой бежал из Флоры, когда я был еще мальчишкой. И он и его жена умерли на чужбине, но Виктории удалось вернуться, и ее приютили родственники со стороны матери. Так вот, когда я вернулся, она уже была здесь, во Флоре, и… Я думаю, ты понимаешь, у меня не было недостатка в… скажем, дамах сердца, но я сделал предложение Виктории.
Табачник встал, подошел к окну и посмотрел куда-то в парк, затем снова обернулся к терпеливо ожидавшему окончания истории Карлу.
— Это совсем не то, о чем ты подумал, — усмехнувшись сказал Людо. — То, что она мне отказала, это пустяк. Во всяком случае, теперь давно уже пустяк. Она была холодна, как лед, Карл, надменна, как будто не я, а она принадлежала к первой семье принципата. Она отвергла меня, и мне, не буду скрывать, было обидно. Да что там! Я был в бешенстве. Но потом плюнул на разочарование и снова стал самим собой. Время было сложное, но интересное. Война, коронация Михаила… А вокруг так много славных, теплых… э… дам. Я и думать о ней забыл и не встречал долго, хотя и не прилагал к этому ровным счетом никаких усилий. Просто мы бродили по разным тропинкам. Потом я встретил Зои и женился на ней, а еще потом…
Людо вернулся к столу, сел на прежнее место и посмотрел Карлу прямо в глаза.
— Хороший ты задал вопрос, Карл, — сказал он и грустно улыбнулся. — Этой истории сейчас никто уже не знает, да и тогда знали считанные люди, я тебе первому рассказываю.
— Не хочешь — не продолжай.
— Хочу — не хочу, — пожал плечами Людо, — какая разница? Ты мне вон какие тайны доверил! Думаешь, я не понимаю? Понимаю. Ладно. Это случилось за полгода до того, как я нашел тебя в замке Арвида. Однажды мне намекнули, что, возможно… Я думаю, ты знаешь, как это делается при дворе. Никто ничего не утверждает, но намеки очевидны. Сначала я убил того, кто намекал, а затем послал тень. Ничего оригинального или невозможного. Вполне банальная история, если откровенно. Ткни пальцем наугад в любую фрейлину моей дочери, и ты не ошибешься, предположив, что она давно уже не девственница, а если, скажем, замужем, то супруг ее украшен такими развесистыми рогами, что матерые олени могут позавидовать. Однако легко шутить, когда это не касается тебя лично. Мой человек проследил Зои до некоего домика, который она регулярно посещала. Что тебе сказать, Карл? Я был полон бешенства, если честно, однако… Я нагрянул неожиданно и без свидетелей, предполагая уничтожить ублюдка и свернуть шею моей красавице Зои. По правде сказать, Карл, я был тогда еще слишком эмоциональным мальчиком. Сейчас я бы три раза подумал — а стоит ли? Но тогда… Я тихо вошел и не удивился, обнаружив жену в постели. Вот только обнимал ее не любовник, ее обнимала Виктория! Даже и не знаю, что было бы хуже? Во всяком случае, в первый момент я просто потерял дар речи. Стою посередине спальни и смотрю, как Виктория вылизывает ей… Ну ты знаешь, что они там делают.
Людо замолчал на секунду, выпил водку, еще секунду посидел молча, а потом виновато улыбнулся Карлу и развел руками:
— Ну что тут поделаешь! Столько лет прошло, а меня все еще цепляет. Может быть, потому что это была Виктория?
— Возможно, — кивнул Карл. — Ты знал, что она колдунья?
— Ходили слухи.
— А оборотней в ее семье не было?
— Нет, — покачал головой Людо. — Кажется, нет. А что, она оборотень?
— Нет.
— Тогда почему ты спросил? — удивился Людо.
И в самом деле, в свою очередь удивился Карл. Почему я его об этом спросил?
— Не знаю, — сказал он вслух. — Наверное, потому что она тоже живет долго.
— Ну, — задумчиво возразил Табачник, одновременно о чем-то напряженно думая, — если она колдунья…
— Да, — согласился Карл, — это логично. Насколько я понимаю, ты их не убил.
— Не убил, — кивнул Людо. Сейчас он выглядел расстроенным, что не вязалось ни с его внешностью, ни с известным Карлу характером. — Виктория вскоре уехала из Флоры, — коротко закончил он свою повесть. — И больше я о ней никогда ничего не слышал.
— Я обещал Виктории защиту и покровительство. — Карл полагал, что обязательства, взятые на себя, следует выполнять.
— Карл! — Людо от возмущения даже поднялся на ноги. — О чем ты говоришь, Карл?
— Значит, она может спокойно жить во Флоре?
— Естественно, — успокаиваясь, сказал Табачник и снова сел. — И жить, и носить титул, и спать с кем ей заблагорассудится. Меня это больше не касается.
Карл посмотрел на Людо и решил, что им следует отвлечься от серьезных тем. Продолжать разговор в том настроении, в каком он сейчас находился, Табачник, очевидно не мог. Во всяком случае, это уже будет не тот разговор, который им был необходим.
«Ну, это поправимо, — решил Карл. — Расскажу-ка я ему какую-нибудь историю, а там видно будет».
— Ты знаешь, как я стал графом? — спросил он и удивился, что из всего множества историй, которые он мог рассказать Табачнику, выбрал именно эту. Наверняка опять с ним играет в свои сложные игры его художественное чувство, но в чем тут дело он, скорее всего, узнает только спустя какое-то время. Однако догадку свою Карл не отпустил, а отложил до лучших времен, справедливо полагая, что подсказки его интуиции дорогого стоят.
— Ты знаешь, как я стал графом? — спросил он Людо.
— Ну, — Табачник неопределенно повел рукой, как бы оценивая уровень своей осведомленности, и рассеянно потянулся за трубкой, — Гектор как-то рассказывал про сражение у Лоретты…
— Гектора там не было. Рассказать?
— Расскажи, если хочешь…
Но рассказать не получилось. Неожиданно ритм его сердца изменился, как будто оно споткнулось на ходу и поспешило выровнять шаг. Морозный ветер времени ударил в лицо, и гул кипящей крови наполнил уши Карла. Людо еще продолжал говорить, и Карл по-прежнему следил за его словами, но в то же время он был уже не здесь, не с Табачником. Сквозь легший на глаза сумрак, растворивший в себе стены и расстояние, Карл увидел двух женщин, поднимающихся по ступеням парадной лестницы. Черные волосы и русые волосы, серые глаза и синие, старая любовь и любовь новая, и боль… Конечно же боль.
«Да, Людо, — подумал Карл, вставая. — Ты, вероятно, знаешь меня лучше, чем я сам, но тогда что же это за дело, ради которого ты решился потревожить мой покой?»
— Извини, — сказал он вслух, видя недоумение в глазах друга. — Мы продолжим позже. И я расскажу тебе эту историю, а ты… другие истории. Но не сейчас. Хорошо?
Не знаю, как это возможно, — сказал он уже от двери, — но сюда идет Валерия.
3
В огромном приемном зале царил приятный полумрак. Не чувствовалось здесь и силы не по-весеннему жаркого солнца Флоры. Дамы стояли посередине зала, окруженные нагруженными покупками слугами, и о чем-то тихо беседовали. Август и несколько его людей тоже были здесь. Они стояли немного в стороне, охраняя покой своей хозяйки, но не вмешиваясь в происходящее. А вот Марка и обеих колдуний видно не было, но размышлять о причине их отсутствия Карл не стал.
Он остановился прямо на лестнице и с высоты нескольких ступеней смотрел теперь на женщин, идущих ему навстречу, взявшись за руки. Шаг, еще один, и луч солнечного света, упавший сквозь лестничный плафон, осветил их, и в тот же момент они увидели Карла. Дебора была взволнована, но держала себя в руках, скрывая свои чувства за радушной улыбкой. Взглянув на нее, Карл мимолетно отметил, что, к счастью, его опасения оказались напрасными. Сегодня она была точно такой же, какой была вчера: русой и сероглазой.
А рядом с ней навстречу Карлу шла другая молодая женщина. Высокая и стройная, она была настолько похожа на свою мать, что у него сжалось сердце, потому что на мгновение ему показалось, что это Стефания вернулась к нему из тех краев, куда уходят для вечной радости счастливые души невинных жертв Хозяйки Пределов.
Впрочем, Валерия, несмотря на все свое сходство со Стефанией, была все-таки другой. И дело не в том, что ее черные, как ночь, волосы были заплетены во множество тонких косичек с вплетенными в них серебряными и золотыми цепочками, и не в том, что Стефания никогда не надела бы такого ярко-алого, расшитого красным золотом платья, и даже не в том, что Валерия была значительно выше своей матери. Разница чувствовалась в выражении смуглого лица и темно-синих глаз, в посадке головы, в положении тела. Валерия обладала сумрачным взглядом жестокого и опасного хищника, а изумительно красивое лицо, хотя сейчас она и улыбалась, явно не привыкло к смеху. А еще в ней была особая грация и скрытая сила уверенного в себе и бесстрашного существа, одинокого бойца, готового сражаться до конца за право оставаться самим собой.
— Добрый день, — сказал Карл, чтобы не затягивать молчание. — Разрешите представиться, сударыня, Карл Ругер, к вашим услугам.
— Здравствуйте, герцог. — У женщины был высокий с носовым оттенком голос, в котором отчетливо слышался какой-то призвук, похожий на горловой клекот. Голос был необычный, непохожий на голос Стефании, но по-своему красивый. — Я банесса Валерия Трир. Ваша жена пригласила меня в гости.
Великолепно, с уважением отметил Карл, два удара, и оба без промаха.
— С вашего позволения, банесса, — спокойно парировал он, с удовлетворением отметив, что Дебора приняла удар, не дрогнув, — я еще не имел чести принести присягу боярскому собранию, как того требуют закон и обычай, поэтому, если вам так угодно, называйте меня графом.
Он улыбнулся и сдержанно поклонился. Объяснять, что Дебора ему все еще не жена, он не стал. Валерия наверняка знала об этом и сама.
— Надеюсь, вы отобедаете с нами? — спросил он.
— Да, Карл, — вместо гостьи откликнулась Дебора. — Банесса останется с нами обедать.
Улыбка не сходила с ее лица, но Карл чувствовал, что Дебора взволнована и ее внешнее спокойствие балансирует над пропастью боевой трансформации. Валерия тоже улыбнулась — сначала Карлу, а затем Деборе. У нее была красивая улыбка, но Карл предпочел бы что-нибудь более теплое.
— Здравствуйте, герцог, — сказала Валерия, как если бы только что обнаружила присутствие Людо.
— Здравствуй, девочка, — как ни в чем не бывало улыбнулся ей в ответ Табачник. — Я вижу, ты времени зря не теряла.
— Время… — усмехнулась Валерия. — Вы как-то говорили, дядюшка, что время стоит денег, — не так ли?
— И пахнет кровью, — кивнул Людо. — Да, я так говорил… Меня ты тоже пригласишь на обед? — спросил он Карла.
— Ты не нуждаешься в приглашении, Александр. Мой дом — твой дом. Так, кажется?
— Взаимно, — поклонился Табачник.
— Один человек, — безмятежным тоном сказала поднимавшаяся по лестнице Валерия, — рассказал мне, как вы стали графом. Не знаю, правда ли это, но, если верить его рассказу, многие мужчины и женщины заплатили за это своей кровью.
— Назовите мне имя рассказчика, банесса, — сухо ответил на ее третий удар Карл. — И, возможно, я пойму, о чем идет речь.
— Леон из Ру. — Женщина, которой должно было быть за тридцать, но выглядевшая, как семнадцатилетняя девушка, выжидательно смотрела на Карла.
— Ну что ж, — сказал Карл рассудительно, — министр — один из немногих людей, кто знает эту историю так, как рассказал ее ему я сам, то есть так, как все случилось на самом деле. Вы можете ему верить, банесса.
— Вы ни о чем не сожалеете, граф, не так ли? — Ее голос заставлял дрожать нервы, но Карл умел держать лицо и в более сложных ситуациях.
— Никогда не делайте ничего, банесса, — ответил он, — о чем пришлось бы позднее сожалеть. Совесть — плохой советчик на войне и на охоте.
— Благодарю вас, граф, — улыбнулась ему Валерия. — Вы позволите называть вас отцом?
— Вам не нужно спрашивать моего позволения, Валерия, — серьезно ответил Карл. — Коли я ваш отец, то таково, стало быть, и мое прозвание. А теперь прошу меня извинить. Мы с герцогом покинем вас ненадолго.
Он поклонился дамам, успев поймать полный нежности и сочувствия взгляд Деборы, и увлек Людо в переход, ведущий в оранжереи.
4
— Извини… — сказал Людо, когда, молча пройдя узким коридором, они оказались среди сухих стволов и сучьев умершего в небрежении зимнего сада. — Извини, — сказал Людо, — я должен был тебя предупредить.
Вероятно, он ожидал резких слов, однако не дождался. Карлу ли было корить друга? И за что?
— Как это возможно? — спросил он.
— Она осталась жива, — пожал плечами Табачник. — Все умерли, а она нет.
— Это я уже понял. Продолжай, пожалуйста.
— Карл!
— Рассказывай, Людо. — Оставлять женщин надолго вдвоем Карл не хотел.
«И где, демоны их побери, остальные? — подумал он с необычным и, следовательно, непривычным раздражением. — Где?»
— Я и рассказываю, — пожал плечами Людо. — Пришла чума. Все умерли, и она осталась одна.
— Ей было одиннадцать месяцев, — напомнил Табачнику Карл, уже догадывавшийся, что услышит дальше.
— Да, — сказал медленно Людо. — Да, я помню. Но понимаешь, Карл, годовалый ребенок действительно не может выжить один. А вот орлан может. Это уже взрослая птица, я хочу сказать, и врагов у нее мало… Однажды ночью ко мне пришел бан Конрад Трир и привел за руку маленькую девочку.
Он помолчал секунду, давая Карлу возможность осмыслить услышанное или предлагая задавать вопросы, но тот все понял сразу, а вопросы, по его мнению, задавать было рано.
— Я не знаю, что тогда произошло в Лиссе, — сказал Людо, не дождавшись реакции Карла. — А Валерия ничего не помнит или говорит, что не помнит. Но я могу предположить. Чума оборотней не берет, меня, кстати, тоже. Вероятно, однажды она осталась одна… и тогда… Как ты понимаешь, это только мои домыслы. Но то, что это Валерия, я понял сразу. Никто, кроме нее, не мог быть так похож на Стефанию.
— У Герров были в роду оборотни?
— Не знаю, — снова пожал плечами Табачник. — У нас не принято обсуждать такие вещи. Но я все проверил. Здесь, в слободке, живет одна ведьма. Она чувствует кровь.
— Кровь? — переспросил Карл.
— Возможно, ты прав, — согласился Людо с невысказанным вслух предположением. — Возможно, она ее и пьет, но она слишком ценный человек, чтобы кто-нибудь стал задавать вопросы.
— Понимаю.
— Она… Я взял на себя смелость пустить ее в фамильный склеп Герров, Карл, и ведьма сказала, что детские кости не родные, а вот Валерию признала сразу. Она не ошибается, Карл. Никогда не ошибается.
— А родинка? — спросил Карл только потому, что должен был об этом спросить. У него самого сомнений не было с первого мгновения, как он увидел Валерию.
— И родинка есть.
— Скажи, Людо, что ты обо мне думаешь? — неожиданно спросил Карл. Неожиданно для Людо и почти неожиданно для себя.
— В каком смысле? — Табачник взгляда не отвел, смотрел ему прямо в глаза.
— В прямом.
— Ты спрашиваешь, почему я не стал искать тебя тогда?
— Да.
— Потому что ты не пришел бы. Это ведь не Стефания, — ответил Людо.
— Да, — согласился Карл, немного подумав. — Вероятно, ты прав. Я…
«Я не пришел бы, — честно сказал он себе. — Что бы я ни думал об этом теперь, тогда я не пришел бы».
— Ты такой, какой ты есть, — мягко сказал Людо, вероятно, догадавшийся, о чем теперь думает Карл.
— Да, Людо, — подтвердил Карл. — Я понимаю. Моя судьба — дорога.
Он снова помолчал, обдумывая сказанное. Как ни просто звучало то, что он сказал, но это был смысл его жизни.
— Если быть откровенным, то только в дороге я чувствую себя вполне счастливым. — И это тоже было правдой.
— Один, — кивнул Людо, не спрашивая о том, что он знал и так, а подтверждая мысль Карла, выражая ее неприкрытую суть.
— Большей частью да, — согласился Карл. — Такие люди, как Гавриель, и такие женщины, как Стефания, встречаются редко.
— «Забота о ближнем висит на нас, как вериги каторжника».
— Леон из Ру умеет облечь в простые слова любую мысль, — усмехнулся Карл и подумал, что мысль эта — не «любая» и что, возможно, Мышонок, произнося эти слова, имел в виду именно его, Карла.
— Вы ведь с ним, кажется, друзья?
— Друзья… — повторил Карл. — Возможно. Но, скажем осторожнее, — приятели. А ты, кстати, откуда знаешь про наше с ним знакомство?
— Он написал мне об этом в письме, — объяснил Людо.
— Так вы переписываетесь? — спросил Карл, который устал удивляться совпадениям, которые в последнее время случались вокруг него слишком часто, чтобы счесть и это случайностью. — Забавно. Ну и как он поживает?
— Сам его и спросишь, — усмехнулся в ответ Людо. — Министр прибывает самое позднее через неделю.
Карл посмотрел на Людо и поднял бровь. Теперь он был заинтригован. А вот Табачник, как мальчишка — в его-то возрасте! — был полон ликования.
«Боги! — подумал Карл почти весело. — Сколько же еще сюрпризов ты заготовил к нашей встрече?!»
— Ты меня пугаешь, — сказал он с улыбкой.
— А разве тебя можно испугать? — вернул улыбку Людо.
— Испугать можно любого, — наставительно поднял вверх указательный палец Карл. — Вопрос лишь в мере страха, потребного для этой цели.
— Хорошо сказано.
— Не уверен, что это мои слова, впрочем, неважно. Как вы познакомились?
— Леон жил здесь довольно долго… Лет двадцать назад… но к этому, если не возражаешь, мы вернемся позже. У нас еще будет повод поговорить о Леоне. Обязательно.
— Ну что ж, — не стал настаивать Карл. — Позже так позже. У меня такое впечатление, что ты поселишься у меня надолго.
— Все возможно, — усмехнулся Людо. — Но, боюсь, моя жена и цезарь будут недовольны.
Он так и сказал, «моя жена и цезарь». Не цезарь и жена…
— А конкретнее? — спросил Карл.
— Завтра у нас приватный ужин во дворце цезаря, — сухо сообщил Людо. — Послезавтра — возложение регалий в Священной роще и официальный пир. Затем мне хотелось бы видеть всех вас у себя. А потом праздники завершатся и мы начнем тяжело трудиться.
Карл хотел было спросить, что за труд его ожидает, но решил, что делать этого не будет. Наверняка Людо предполагал передать приглашение уже после разговора, в ходе которого, в свою очередь, намеревался объяснить Карлу суть происходящего, но вышло по-другому.
— Мне нужен хороший портной, — сказал он вслух. — И, вероятно, не один.
Карл подумал о Деборе и о других… домочадцах.
Ну домочадцы и есть, решил он, не испытывая при этом никакого внутреннего сопротивления, ведь все уже, в сущности, было решено. Домочадцы… Ведь не клиентами же называть Викторию или Марка?
— Мне нужен хороший портной, — сказал Карл и улыбнулся Людо, как бы извиняясь за то, что говорит о таких пустяках. — И, вероятно, не один.
— Все, что пожелаешь, — широко улыбнулся в ответ Людо. — Абсолютно все, Карл. Портные дожидаются, чтобы ты только разрешил им приблизиться. Честно говоря, я взял на себя смелость допустить их до твоего старого гардероба, предполагая, что ты вряд ли сильно изменился за прошедшие тридцать лет. Конечно, ничего выдающегося за два дня не построишь, но они старались.
Табачник улыбнулся.
— Спасибо, — почти серьезно кивнул Карл. — Вероятно, мы сможем воспользоваться их услугами прямо сейчас. До обеда еще много времени, но мне не хотелось бы оставлять наших дам надолго наедине. Надеюсь, ты понимаешь, что я имею в виду?
Естественно, Людо понимал.
— А вот после обеда… — Карл посмотрел в снова ставшие непроницаемыми темные глаза Табачника, — после обеда мы наконец сможем продолжить наш во всех смыслах увлекательный разговор. Ведь так?
— Так, — согласился Людо и церемонно поклонился.
— Вот и славно. — Карл вдруг подумал, что он страшно рад найти Людо именно таким. — А кстати, я правильно понял, что ты пригласил в гости не одного меня?
— Естественно, — в тон ему ответил Людо. — Завтра к цезарю мы, как ты понимаешь, пойдем только вдвоем, но на пир и ко мне в гости, разумеется, приглашены все твои спутники. Все.
Последнее слово Людо выделил интонацией. Видимо, он имел в виду Викторию, но выяснять это Карл счел излишним.
5
Шитая золотом парча, четырехцветный бархат, затканный золотой и серебряной нитью; атлас, узорчатый шелк и шелк расписной, диаспера и тафта, и муар, и тончайший прозрачный газ… Карл прошелся вдоль больших и малых столов, на которых были разложены все эти роскошные ткани, полюбовался на тисненые кожи семи разных цветов, пропустил сквозь пальцы ленту полупрозрачного батиста и решил, что он знает, чего здесь недостает, и, более того, ему известно, где это недостающее взять. Но спешить, чтобы «дополнить неполное до целого», он не стал. Он задержался еще немного, наслаждаясь великолепием красок, которые будили в нем аппетит художника и сами по себе. Однако следовало признать, что не только цвет, но и фактура тканей, и их особые запахи, наполнившие ярко освещенное обширное помещение, вместе с неожиданными контрастами, рожденными прихотливым случаем, воздействовали сейчас на Карла, как крепкое вино, туманя сознание, но зато обостряя восприятие и одновременно раскрывая тайники и схроны его взбаламученной памяти.
Волшебство момента подарило ему счастливую возможность увидеть новыми глазами тех, с кем связала его Судьба, и ощутить эту связь так, как, верно, не смог бы в суете будней и за много дней. Карл тронул кусок красной тисненой кожи, вспомнил земляничные поляны в лесах Запада и дымящуюся на морозе рваную человечью плоть на Льежском перевале, и чистое сияние раскаленных рубинов под босыми ногами Анны, и увидел Анну, любующуюся куском золотой парчи. Красота Огненной Девы, казалось, прибывала с каждым днем. Ее смех Карл впервые услышал еще на когге капитана Грига по пути во Флору, но настолько естественной и яркой, полной жизненной силы и юной радости он ее еще никогда не видел, как не видел еще ни разу и откровенно счастливой Виктории. Казалось, воздух вокруг этих двух женщин светится от переполнявших их чувств. А возможно, что так оно и было, потому что, глядя на веселых, исполненных любовью и радостью жизни женщин, легко было забыть, что перед тобой могущественные колдуньи, а ведь у Отягощенных Даром ничто не бывает случайно и бесследно не проходит. Но как раз об этом Карл никогда не забывал.
Атлас, шелк, полупрозрачный батист… Утренний туман под стенами Линда, клубы белого пара над низким берегом Лоретты, пенное кружево, наполнившее холодный воздух, на горном склоне где-то на Драконьем Крыле… Туман. Из тумана выходили бесчисленные враги Карла, в туман уходили его друзья.
Он встретил взгляд темно-синих глаз, и сердце сжалось от мгновенного понимания того, что, собственно, не состоялось в его жизни, уже, казалось, начавшись и завязавшись здесь, во Флоре, тридцать три года назад. Карл бестрепетно принял удар ее взгляда и без улыбки вернул взгляд своей дочери. Она была серьезна сейчас, серьезен был и Карл. Время радости для них двоих еще не наступило — и, как знать, наступит ли когда-нибудь вообще? Что для нее он, существовавший все эти годы, как тень за краем поля зрения или слабый отзвук давным-давно отзвучавшей песни, которую Валерии и слышать не пришлось? И что для него она, не существовавшая в течение тридцати лет вообще, пока вдруг не вышла из туманного небытия чуть больше часа назад? Что им предстоит? Или, может быть, им не предстоит ничего, потому что для этого просто нет причины?
Будет жаль, честно признал Карл. Но разве наши желания сильнее Судьбы?
Однако, уже подумав так, он неожиданно понял, что ничего не кончено, потому что ничего еще на самом деле не началось. Да, желания обычного человека — не более чем трава под свирепыми ветрами Судьбы, но что можно сказать о том, кто — пусть того и не желая — заставил Судьбу изменить свои пути? И Карл признал, что от принципов никогда отступать нельзя и, не выйдя в путь, не следует размышлять о длине дороги.
Все еще будет, решил он. Или не будет, но об этом я узнаю в конце пути.
— Как вы полагаете, банесса, — спросил Карл, подходя к натянутым на тонкие рамы кускам расписного шелка, — если мы тотчас пошлем гонца к вашему супругу, не сочтет ли бан Трир возможным присоединиться к нашей трапезе?
— Спасибо, отец, — сдержанно поклонилась Валерия. — Но я не думаю, что это возможно. Конрад сейчас на юге, в Сало, вы понимаете?
Она посмотрела Карлу в глаза и неожиданно улыбнулась. «Сто лиг, — сказали ее глаза. — Это слишком много даже для крыльев. Извините».
«Я понимаю, — кивнул в ответ Карл. — Жаль».
— Я вас оставлю, сударыни, — сказал он вслух, обведя взглядом оживившихся при виде всей этой рукотворной роскоши женщин. — Мы присоединимся к вам сразу же, как вы завершите этот… праздник.
Он улыбнулся, показывая, что всего лишь пошутил, и, увлекая за собой Людо и других мужчин, пошел прочь.
Видят боги, уходить ему не хотелось, и не только из опасений за возможное развитие событий. В этом смысле он был теперь гораздо более спокоен, чем несколько минут назад. Кажется, ни Валерия, ни Дебора не предполагали превратить первый день знакомства в последний. Обе, каждая на свой лад, были полны любопытства в отношении друг друга, и для обеих, как кажется, это являлось еще и путем постижения Карла, который интересовал их обеих более всего. К тому же Карл полагал, что присутствие портных и белошвеек, а также то, что в импровизированный фестиваль включились и вернувшиеся наконец с прогулки Виктория и Анна, гарантируют его от непредвиденных осложнений, могущих проистечь из долгого — наедине — общения Деборы и Валерии. Однако покидать их ему все-таки не хотелось. Если бы он мог, то длил бы это наполненное особой магией мгновение столько, сколько было возможно. Ему и в самом деле было важно — и эмоционально и интеллектуально — быть здесь и сейчас и видеть их всех, но особенно Валерию и Дебору. Казалось, между этими двумя женщинами нет ничего общего, и тем не менее в их глубинной сути было гораздо больше такого, что сближало их, чем того, что разделяло, но постичь это мог, вероятно, только Карл и только потому, что увидел Дебору Вольх и Валерию Трир здесь и сейчас такими, какими они предстали его взору.
Карл бросил последний быстрый взгляд на Дебору, в которой уже полностью воскресла умершая, казалось, навсегда гаросская лада, улыбнулся ей и оставил наконец зал, чтобы в сопровождении остальных мужчин перейти в другое помещение дворца, где их ожидали портные.
6
— Что скажете, мастер Март? — Карл не упустил из виду того, как смотрел на банессу Трир молодой аптекарь.
— Она птица?
Птица…
Примерки закончились. Все вздохнули с облегчением — во всяком случае, Карл не сомневался, что это так, такие уж подобрались у него спутники — и занялись своими делами. Книжник Фальх вернулся в дворцовую библиотеку, где обретался с раннего утра, Марк, с достоинством испросив на то позволения, отправился «еще немного побродить по городу», а Август, ничуть этому не удивившись, — что Карл не преминул заметить и запомнить — ушел проверять караулы. Март же задержался в дверях, как будто искал повод остаться, но при этом не хотел нарушать планы Карла. Карл, посмотрел на него внимательно, почти физически ощущая желание скромного и ненавязчивого аптекаря с ним поговорить, и решил, что и ему не помешает, воспользовавшись благоприятным случаем, прояснить кое-какие возникшие у него еще в Сдоме недоумения, тем более что и повод, чтобы уединиться для краткого — по необходимости — разговора, у него был.
Кивнув Людо, он подошел к Марту и попросил помочь ему в некоем небольшом, но важном деле. Как и следовало ожидать, Март не заставил просить себя дважды.
— Мы скоро вернемся, герцог, — сказал Карл, посылая Людо самую дружественную улыбку, на какую был теперь способен. — Поскучайте еще с полчаса, Александр, и я наконец снова буду в полном вашем распоряжении.
— Что скажете, мастер Март? — спросил Карл, когда они вошли в его кабинет.
— Она птица? — Март своего знания скрывать не стал. Во всяком случае, перед Карлом.
— Догадались? — спросил Карл, которого Март интересовал чем дальше, тем больше. — Или вы умеете «видеть»?
— Кому и «видеть», как не нам? — пожал могучими плечами аптекарь.
Ну что ж, слово было произнесено, и произнес его сам Март, как бы приглашая Карла к откровенному разговору.
«Почему бы и нет?» — спросил себя Карл. Ему было жаль только, что время для такого разговора было неподходящее. Его ждал Людо. И еще Карл испытал сейчас странное чувство, почти незнакомое ему ощущение…
— Ох, мастер мой Март, — сказал он вслух и улыбнулся, но в душе испытывал при этом смятение.
Смятение! Еще одно неведомое ему прежде переживание. Оставалось только гадать, какие еще перемены принес в его мир и сердце двенадцатый бросок Костей Судьбы. Проклятый бросок. Или он был благословенным?
— Ох, мастер мой Март, — улыбнулся Карл. — И верю и не верю глазам своим. Правильно ли я понял, что имею честь говорить с истинным Строителем? Так ли это, мастер Март?
— Так, господин мой Карл, — серьезно ответил Март. — По вашему слову, ведь и вы не случайно первый визит в Сдоме нанесли дядюшке моему, Михаиле?
— Судьба, — сказал на это Карл. — Меня вела Судьба.
— Сила ее велика, — согласился Март. — Пути неисповедимы, но и вы ведь из тех, кто рискует повелевать Хозяйкой.
— Знаете или догадались? — спросил Карл.
— Вычислил, — ответил Март. — Гадать, как вы, должно быть, знаете, мы не любим, а знание берем где можно, и бережем так долго, как получится. Вычислил.
— Это был случай, — грустно усмехнулся Карл и вдруг осекся, споткнувшись о «понимающий» взгляд аптекаря.
«А случай, кто он?» — спросил он себя.
Когда-то в Сдоме, на погруженной во мрак улице, он вспомнил слова Людвига Монца о случайности как приемной дочери порядка, но почему-то не вспомнил старую убрскую мудрость…
— Случай — взгляд Судьбы. Вы это имели в виду, мастер Март?
— Да, так, — кивнул Март.
— Значит, и вы не чужды убрской мудрости? — спросил Карл, ожидая, что на это скажет Строитель.
— Не чужды, — кивнул Март. — Но только это не их мудрость, господин мой Карл. Просто убру живут так долго и помнят так много… А истину эту знали еще в те времена, когда большинства нынешних народов не было и в помине. Разве что убру да нойоны должны помнить те времена, да и то, полагаю, многое позабыли в пути.
— А вы?
— А мы ничего не забываем, господин мой Карл. Ничего, никогда.
— Вообще-то надо бы нам серьезно поговорить, мастер Март, — сказал, не скрывая сожаления, Карл. — Но сегодня это никак не возможно. Может быть, завтра? Однако один вопрос я задать вам должен.
— Нет, господин мой Карл, — покачал головой аптекарь, — вы вправе рассердиться на меня и даже убить, но я не смогу ответить на этот вопрос.
— Вы знаете, какой вопрос я хотел задать? — поднял бровь Карл.
— Да, — коротко ответил Март. — Вы хотели спросить, кто вы.
— Любопытно, — признал Карл. — Стало быть, вы знаете?
— Дядюшка Медведь думал, что вы знаете, — сказал вместо ответа Март. — Я тоже сначала так думал. Но потом понял, что это не так. Впрочем, это ничего не меняет. Знаете вы или нет — и я и дядюшка остаемся вашими слугами. И я готов сделать для вас, господин мой Карл, все, что пожелаете. Все, что в моих силах, я имею в виду. Но на этот именно вопрос я, к сожалению, ответить не могу.
— Почему? — спросил Карл, чувствуя, как саднит пересохшее горло.
— Потому что нельзя, — объяснил Март.
7
Через полчаса, отягощенные двумя объемистыми, окованными сталью сундучками, какие — из-за их размеров и простой стальной оковки — и шкатулками назвать язык не повернется, они с Мартом спустились вниз и, испросив на то позволения, снова вступили в красочный женский рай. Видя, что женщины заинтригованы, Карл, не без умысла и удовольствия продолжая испытывать их терпение, нарочито медленно прошел в центр зала, к столу, на котором были разложены отрезы цветного шелка, и водрузил на него сначала свой, а затем и второй, принятый из рук молчаливого аптекаря сундучок.
— Благодарю вас, мастер Март, — поклонился Карл и, поднимая голову, перехватил ироничный взгляд герцога Корсаги.
— Я подумал… — сказал он, принимая иронию Людо как дружеское рукопожатие, — я подумал, что ваши наряды не будут совершенными без тех красок, какие способна подарить им одна природа.
С этими словами Карл достал из кармана два бронзовых ключа и один за другим отпер сложные, венедской работы замки. Теперь оставалось лишь откинуть тяжелые крышки, и любопытствующим взорам подошедших к нему женщин предстало сказочное зрелище вспыхнувших, как только пламя свечей осветило их, и победно засиявших всеми цветами радуги самоцветов и драгоценных камней. Еще тогда, когда Карл рассматривал принесенные во дворец ткани, ему подумалось, что без этих камней наряды дам будут недостаточно хороши. Речь не шла о драгоценностях, которые они на себя наденут. Насколько он знал, и Виктория и Анна ушли из Сдома не с пустыми руками, о Деборе же он мог позаботиться и сам. Однако он полагал, что всем троим не помешают самоцветы, янтарь и жемчуг, которые должны были украсить платья и, соответственно, компенсировать вынужденную простоту их нарядов. А Карл хотел, чтобы его женщины выглядели безупречно.
«Мои женщины? — не без удивления повторил он про себя. — Мои женщины, мои люди… Не слишком ли часто я стал произносить слово „мой“?»
Но дело было сделано. Узы возникли, и разорвать их было бы низостью, недостойной настоящего мужчины.
— Мои, — повторил Карл, но уже с другой интонацией, как бы пробуя слово на вкус. — Мои.
