Глава третья
Нападение
1
Карл вернулся к Деборе, когда нарождающаяся луна прошла уже половину Вдовьей тропы. Тихо скрипнула открывающаяся дверь — единственный звук, который мог потревожить ее сон. В покоях было почти темно. Три зажженные свечи, находившиеся в разных концах довольно обширного помещения, не рассеивали мрак ночи, едва разбавленный светом юного месяца, проникавшим в спальню через открытые окна. Впрочем, Карлу этого было вполне достаточно, и открытые глаза Деборы он увидел еще с порога.
— Прости, — сказал он, сбрасывая на ходу камзол прямо на ковер.
— Прощаю. — Ее голос был задумчив, но, как она ни старалась, скрыть от Карла свое раздражение ей не удалось. — Возможно, — добавила она, когда он был уже в изножии кровати. — Но, если ты сейчас же не обнимешь меня, я выпущу адата.
— Не спешите, сударыня! — рассмеялся Карл, буквально вылетая из штанов. — С адатом мне не справиться!
— А со мной?
— С тобой, милая… — он отбросил шелковое одеяло, которым она была укрыта, — с тобой…
А с собой? Но это была уже последняя мысль, на которую он был теперь способен.
2
— Герцог очень интересный человек. — Дебора села в постели и смотрела теперь на лежавшего на спине Карла.
— Хорошо, что ты это заметила, — улыбнулся он, не зная, впрочем, видит ли она его так же хорошо, как он ее.
— Тем не менее… — Этот оборот Карлу понравился, он говорил о многом. — Тем не менее, мне кажется, он может быть искренним другом.
— Он и врагом может быть искренним, — объяснил Карл. — Людо вообще исключительно искренний человек.
— Но тебе он друг.
— И тебе.
— И мне. А почему «Людо»?
— Так его звали на чужбине. — Карл непроизвольно опустил взгляд с губ Деборы на ее грудь.
— Ты можешь смотреть куда угодно, — спокойно сказала Дебора, — но со мной надо иногда и говорить.
Она была непоследовательна, разумеется, но Карл не стал спорить.
— Не волнуйся, женщина, — улыбнулся он, отмечая между тем, что видит она в темноте не хуже его. Во всяком случае, не намного хуже. — Созерцание твоих прелестей дарит мне чистую радость постижения красоты, но сейчас я с тобой только разговариваю. Так вот, герцог Александр служил в армии императора Яра. Тогда его звали Людо Табачник, потому что он не хотел раскрывать своего происхождения. Не знаю, поняла ты это или еще нет, но Корсага и Кьярго — родственные семьи. Нынешний цезарь — племянник герцога Александра, а жена цезаря — дочь Людо.
— И завтра ты идешь на прием к цезарю.
— Нет, — покачал головой Карл. — Сегодня вечером цезарь дает нам с Людо личную аудиенцию, а на прием к принцепсу мы пойдем вместе. Завтра.
— О чем попросил тебя герцог Корсага? — В полумраке спальни глаза Деборы казались темными, но Карл знал: они серые.
— Ты хочешь знать, зачем мы приехали во Флору? — спросил он.
— Да. Мне повернуться спиной?
— Зачем?
— Мне показалось, что ты слишком увлекся…
— А мне казалось, что у тебя было время узнать меня достаточно хорошо, чтобы не задавать таких вопросов.
— Тогда я задам другой вопрос. — Сейчас она уже не улыбалась. Она была серьезна. — Откуда взялся твой герб?
— Я его нарисовал сам.
— Я должна была догадаться. — Дебора убрала упавшие на лицо волосы, отчего плавно качнулись ее тяжелые груди. — В этом волке есть что-то от тебя самого, и прекрати, пожалуйста, так на меня смотреть. Я ничего не имела в виду. Я просто убрала волосы.
— Ты просто убрала волосы, — согласился Карл. — Да, мне говорили, что в нем есть что-то от меня, но я не оборотень, Дебора, если ты это имела в виду.
— А?.. — Она не закончила вопрос, она его даже не успела сформулировать, но Карл ее понял.
— Не знаю, были ли в твоем роду оборотни, но Карла оборотнем не была тоже. Впрочем, и ты ведь не оборотень.
— Я что-то гораздо более страшное.
— Не говори глупостей! — возразил Карл. — Ты что-то самое прекрасное из того, что я видел в жизни.
— А теперь глупость сказал ты. — Как ни странно, она улыбнулась. — Стефания была красавицей, и ты ее любил.
— Ты права. — Карл сел и посмотрел ей прямо в глаза. — Я должен был закончить эту фразу по-другому. Кроме Стефании. Ты не лучше ее, но и не хуже. В моих глазах вы равно красивы, а в моем сердце — равно любимы. Но Стефания умерла тридцать лет назад, и теперь ты единственная.
— Я понимаю, — кивнула Дебора. — Но мы отвлеклись. Так для чего же позвал тебя герцог Корсага?
— Война, — просто ответил Карл. — Опять война.
— С кем? — удивилась Дебора.
Вполне оправданное удивление, если подумать, согласился Карл. Но, с другой стороны, когда люди не воевали?
— С империей нойонов.
— С империей нойонов? — Естественно, это его заявление не могло не удивить ее еще больше. — При чем здесь нойоны? Они сами по себе, а мы…
— …сами по себе, — закончил за нее Карл. — Да, так было, Дебора, но, к сожалению, так больше не будет. Абсолютное большинство жителей ойкумены, и мы с ними до сегодняшнего дня, считали и продолжают считать, что наши пути никогда не сойдутся. У нойонов нет флота, а Срединный хребет непреодолим для любой сколько-нибудь значительной армии.
— Они построили флот? — недоверчиво спросила Дебора.
— Нет, пока не построили, — объяснил Карл. — Хотя, видят боги, я не понимаю, откуда взялась уверенность, что этого не произойдет никогда. Нойоны древний народ, и если до сих пор они не слишком интересовались Великим океаном, то это не значит, что так будет всегда. Однако дело в том, что флот им теперь и не нужен. Три года назад произошло сильное землетрясение, и в Седых горах открылся проход. Ты представляешь себе, где это?
— Да, — кивнула Дебора. — Я знакома с картой ойкумены. Но, Карл, ты говоришь, что это случилось три года назад…
— Ты права, — усмехнулся Карл. — Три года большой срок, но… Видишь ли, нойоны тоже не были готовы к такому повороту Судьбы. Они же не могли знать об этом заранее. Сначала они, вероятно, ничего и не знали, а потом… У них, судя по всему, очень большая империя, Дебора, и новости, а тем более армии, перемещаются по ней не спеша. К тому же их Север — это пустынная земля, а значит, для прохождения армии сначала следует подготовить базы. В общем, они вряд ли придут еще в этом году, но на следующий год наверняка.
— Но какое отношение это имеет к тебе?
— Людо убежден, что если нойонов можно остановить, то сделать это могу один я.
— Это правда?
— Не знаю, — честно ответил Карл и потянулся за кувшином с вином, стоявшим на столике рядом с кроватью. — Вам налить, ваша светлость?
— Давай пить прямо из кувшина, — предложила Дебора.
— Давай. — Он протянул ей кувшин, и она приняла его двумя руками.
— Я сейчас все-таки повернусь спиной, — сказала она, поднося кувшин к губам.
— Не надо, — улыбнулся он.
— Людвиг Вольх не проиграл ни одного сражения, — сказала она голосом, в котором зазвучала вдруг сталь, и спрятала лицо в кувшине.
— Да, — согласился Карл, с обычным спокойствием принимая удар Деборы. — Твой брат — серьезный военачальник, но до сих пор он воевал, имея абсолютное численное превосходство над противниками и лучшую, по сравнению с ними, армию. В свое время маршал Гавриель тоже не проиграл ни одной битвы, но почти в половине из них его армия была меньше вражеской.
— Гавриель мертв, — мягко возразила Дебора и передала кувшин Карлу. — А ты… ты тоже не проиграл ни одного сражения?
— Нет, — покачал головой Карл. — Несколько я проиграл.
Он не стал уточнять, что случилось это в молодости, хотя что есть молодость, когда ты живешь столько?!
— Несколько я проиграл, — сказал он. — Но Людо полагает, что лучше меня теперь никого нет.
— Что думает Людо, я уже поняла, а что думаешь ты?
— Я думаю, что он прав.
Карл охотно на этом бы и остановился, но, по-видимому, это было бы несправедливо по отношению к Деборе. Он обязан был объяснить ей все.
— Людо и сам хороший полководец, — сказал он. — И он тридцать лет строил Флору и создавал ее армию.
— Зачем? — удивленно подняла бровь Дебора. — Ведь тогда он не мог еще знать о нойонах.
— Ну зачем государству армия? — усмехнулся Карл.
— Я знаю, зачем государству армия, но ты сказал об этом не так.
— Верно, — улыбнулся Карл. — Людо вернул Флору к ее естественным границам…
— Чтобы перейти их и идти дальше, — поняла Дебора.
— Да, — согласился Карл. — Людо решил построить собственную империю. Почему бы и нет? Ведь герцог застал конец империи Яра. Я думаю, увиденное ему понравилось, и в этом нет ничего удивительного. Это ведь и в самом деле был золотой век.
— Значит, герцог Корсага создал армию, которая достойна его планов, и воевать, судя по тому, что ты рассказал, он умеет тоже. И все-таки он пригласил тебя.
— Да, — кивнул Карл. — Он пригласил меня. Истинный флорианец, гордый, надменный, блистательный вельможа, тонкий политик, отменный солдат… Я мог бы сослаться на сантименты старой дружбы, а Людо действительно верный друг, преданный и бескорыстный, хотя в это трудно поверить, зная историю его жизни. Однако дело в том, что нойоны ему не по зубам, и он это знает. Он ведь еще и страшно умный, Дебора, наш друг Людо Табачник.
— Мы сделали круг, Карл, — заметила Дебора, забирая у него кувшин, из которого он так ни глотка и не отпил. — И вернулись к тому, с чего начали. Почему ты?
— Вероятно, потому что я художник.
Дебора посмотрела на него со странным выражением, но промолчала, видимо, обдумывая слова Карла. Потом сделала длинный глоток, по-простонародному обтерла губы тыльной стороной ладони и, наконец, призналась в том, что ничего не поняла.
— Не вижу связи, — с сожалением в голосе сказала она и протянула ему кувшин. — Выпей, Карл, и объясни своей глупой женщине, что ты имеешь в виду.
Карл усмехнулся — ему понравилось, как Дебора вела теперь разговор, — и, взяв кувшин, сделал несколько больших глотков. Вино было крепким и терпким, но мысли Карла были далеко. Он думал о том, что только что сказал Деборе и о чем его спросила она.
— В давние времена…
Уже начав говорить, Карл понял, что времена, о которых он теперь рассказывает Деборе, не такие уж давние, во всяком случае для него, и задумчиво покачал головой, потому что все в мире относительно, как сказал современник человека, имя которого Карл собирался произнести в следующее мгновение.
— В давние времена, — грустно усмехнувшись, сказал Карл, — один неудавшийся живописец, Альдо Годих из Подо, основал в Руане Академию рисунка. И знаешь, вот ведь как бывает, он был никудышным художником, но на поверку оказался замечательным учителем, и еще, как оказалось, он умел чудесно писать об искусстве. И вот однажды у маэстро Годиха зашел с кем-то спор о том, что можно и следует называть искусством рисунка. Альдо полагал, что рисунком является практически все, что способен делать человек. Мысль не бесспорная. Впрочем, вполне возможно, он имел в виду лишь живопись, архитектуру и прочие пластические искусства. Ему возражали, что понятие рисунка накладывает строгие ограничения на использование данного термина в столь расширительном значении. «Оставьте значения слов филологам и думайте головой!» — ответил Годих своим оппонентам. Не помню, чем там у них закончился спор, но, по мне, так Годих был прав, и даже более, чем думал он сам. Война, Дебора, это тоже искусство рисования.
— А любовь, Карл? — тихо спросила Дебора. — Любовь тоже рисунок?
— Да, — в тон ей ответил Карл. — Пером души, кровью сердца, на нежном шелке Судьбы…
Бросок Деборы был внезапен и стремителен, как атакующее движение ее адата, но, хотя Карл и успевал перехватить Дебору в прыжке, делать этого он не стал, открыв себя удару ее тела, позволив свалить себя на спину и впустив в себя со следующим вдохом жаркий выдох влюбленной женщины.
3
Какая длинная ночь. Положим, не самая длинная в его жизни, не самая насыщенная событиями, но полная, наполненная множеством мыслей и чувств, несовместимых, однако совместившихся и уместившихся в краткие несколько часов «без солнца». Какая странная ночь. Быть может, потому, что ей предшествовал странный день, или потому, что, казалось, вся его жизнь, все те бесчисленные дороги, по которым он до сих пор шел, все сошлось в одной точке, в этой тихой и теплой флорианской ночи? Чудесная ночь. Ночь любви. Счастливая ночь. Но тогда почему так тревожно на сердце?
Карл не спал. А Дебора? Спала она или нет? Сейчас Карл этого не знал, но он не удивился, когда услышал ее голос, и вопросу, который она задала, не удивился тоже. Такая ночь. Чему же здесь удивляться?
— Кто ты, Карл?
Уместный вопрос, но не однозначный. Хотела ли Дебора спросить Карла о его прошлом? Что ж, она, как никто другой, имела теперь право на такой вопрос. Вероятно, уже настало время для того, чтобы рассказать ей, кто он, о тех дорогах, по которым он прошел, что оставил за своими плечами в невозвратном прошлом. И Карл решил, что обязательно ей об этом расскажет. Сегодня или завтра, но разговор этот состоится, и она, единственный после Стефании человек, услышит историю его жизни так, как знает ее он один, как помнит ее теперь. Однако сейчас Дебора спросила его не только об этом. Об этом тоже, но и о другом. И Карл понял ее второй вопрос правильно, тем более что он совпал — и, по-видимому, неслучайно — с тем, что вырастало и нарастало в нем самом, что незримо присутствовало во всех его делах и заботах, встречах и разговорах все последнее время и в день минувший, как и в предшествующие ему дни. Не этот ли вопрос прочел Карл в сумрачном взгляде своей дочери? Не об этом ли не спросил и не спросит его Людо Табачник? Не на этот ли именно вопрос отказался ответить Строитель Март?
— Кто ты, Карл? — спросила Дебора.
— Не знаю, — помолчав, ответил он. — Но знаешь, что интересно? — Карл говорил с ней, как с собой. С собой он, собственно, теперь и говорил, потому что чем дальше, тем больше Дебора становилась зеркалом, в которое смотрелась его душа. — До Семи Островов, до того, как я встретил тебя, я об этом и не задумывался никогда. Кто я? Должен ли вообще человек задаваться такими вопросами? Разве наше существование само по себе не есть простой и однозначный ответ на любой подобного рода вопрос? Я жил, Дебора, я дышал…
Ощущение было такое, как если бы он шел через топь, нащупывая ногой прочный грунт, и вдруг вышел на тропу.
— Я шел по дорогам… — сказал Карл, погружаясь в бесконечность ее глаз. — Я воевал и писал картины, я делал тысячу разных дел и думал о множестве разных вещей. Однажды я даже написал книгу, облекая в слова свои мысли и видения. Единственная вещь, о которой я не думал, это я сам. Теперь мне кажется, что до Семи Островов, до того, как я вошел в город, на эти мысли был наложен запрет. Кто его наложил? Не знаю. Возможно, никто. Возможно, что мне просто не приходило в голову внимательно посмотреть в зеркало или у меня просто не было такого зеркала?
Он замолчал. Молчала и Дебора. Молчание плыло сквозь предрассветный мрак, как туман над водой, как запах цветов, как тихий шелест травы. Оно не тяготило, являясь естественным продолжением их разговора, отражением состояния их душ.
— Что изменилось, Карл? — тихо спросила Дебора.
— Возможно, все. — Сказав это, Карл понял, что прав. Похоже, он действительно нашел тропу через топь. — У меня появилось зеркало, в которое я наконец могу посмотреться.
— Ты имеешь в виду меня. — Дебора не спрашивала, она его поняла.
— Вероятно, — серьезно кивнул Карл. — А то, что произошло в Сдоме… Я думаю, то, что там произошло, это начало какой-то новой дороги, по которой мне еще не приходилось идти. Понимаешь? У меня было много дорог, и, когда я пришел в Семь Островов, я думал, что Сдом — это лишь остановка в пути, и ведь узел, который там завязался, и на самом деле сплелся из нитей, протянувшихся из прошлого. Все так, но верно и то, что я тебе сказал. В Сдоме началась новая дорога. И дело здесь не в броске Костей Судьбы, хотя и в нем тоже, но бросок Костей — это тоже только часть рисунка. Вот только, что именно будет на нем изображено, — сказал он с улыбкой, обращенной к Деборе, — мне пока неизвестно.
Он повернулся к Деборе и обнял ее. Не было страсти, и сумасшедшее желание не сжигало сердце. Были нежность и ощущение близости на грани возможного, когда следующий шаг — слияние, то, что в Гароссе называли «оро» — единение, растворение себя в любимом. Без остатка. До конца.
4
Его разбудил звон стали. Ночь была тиха, и никто еще не скрестил мечи в жестоком поединке. Мирный покой теплой флорианской ночи не был нарушен, но, бесшумно взлетая с кровати, Карл знал, что вскоре прольется кровь. Просто во сне его душа ушла на несколько шагов вперед, туда, где смерть уже навестила спящий отель ди Руже. Не одеваясь, Карл схватил свой меч — или это сам меч прыгнул в его протянутую руку? — и развернулся к окну. А по другую сторону постели обнаженная Дебора приняла убрскую боевую стойку лицом к двери. В левой руке она обратным хватом держала подаренный ей когда-то Карлом широкий кинжал, а правая со сжатыми в щепоть пальцами поднялась над головой, напоминая своей белизной насторожившегося лебедя. Движение глаз Карла было мгновенным — увидеть Дебору и снова взглянуть в темный пустой сад, — но краткий миг, который потребовался зрачкам, чтобы проделать этот путь, позволил ему не только удостовериться в том, что Дебора отреагировала на его толчок и проснулась, но и увидеть метнувшуюся к нему из предрассветной мглы тень.
Вздрогнул и «запел» в его руке Убивец, скачком отступила мгла, отброшенная прочь боевым трансом, и Карл, не мешкая, нанес удар в атакующее его прямо сквозь оконный проем стремительное нечто. Еще не успев разобрать, кто же этой ночью пришел за его жизнью, Карл ощутил, как входит меч в упругую плоть врага, и бросил свое тело в сторону. Его правая рука проделала полукруг, сопровождая пронзенного Убивцем то ли человека, то ли упыря, влетевшего по инерции в спальню, и меч освободился, а левая рука подхватила с падающего прикроватного столика Синистру и метнула его в сторону двери.
Карл метил нападавшему в грудь, но человек, обрушивший дверь их спальни, был настоящим гигантом. Раздался высокий протяжный звук, на который резкой мгновенной болью отозвались плотно сжатые зубы Карла, Синистра ярко вспыхнул, как будто объятый фиолетовым пламенем молнии, и, пробив толстую сталь кольчуги, по рукоять вошел в живот неведомого врага. Гигант заревел, как какой-нибудь сказочный тролль — на каменного тролля он, впрочем, и походил, — но не остановился, и Карл прыгнул ему навстречу. Перелетев по высокой дуге через агонизирующее создание, раскинувшее по полу сломанные черные крылья, он подоспел как раз вовремя, чтобы парировать Убивцем удар тяжелого меча, падающего прямо на Дебору, а та, скользнув под замершим на мгновение мечом «тролля», вонзила свой кинжал в его солнечное сплетение. Их страшный противник хрюкнул, неловко отшатнулся, сотрясая цветные плитки пола тяжестью своего шага, и стал оседать на подкосившихся ногах, выпустив из ослабевшей руки тяжелый черный меч. Но Карл не стал дожидаться, пока тот упадет сам — за их с Деборой спинами ощущалось не сулящее ничего хорошего движение, — он схватил Синистру за рукоять и одновременно нанес противнику могучий удар ногой, опрокидывая его на спину и освобождая дорогу.
— За мной! — крикнул Карл, перепрыгивая через поверженного врага.
— Кинжал! — догнал его в полете крик Деборы.
— Оставь!
Он выскочил в коридор, уклонился от выпада еще одного крылатого воина и сам нанес удар, отбивая вражеский меч в сторону и открывая путь Деборе, которая уже во второй раз вынуждена была бросать свое тело под скрестившиеся клинки. Дебора пролетела к противоположной стене, за спину диковинного воина, одетого в черную кожу и украшенного вздымающимися из-за плеч мощными крыльями сизо-стального цвета. Карл ударил кинжалом в открывшуюся грудь человека-птицы, но у того оказалась отменная реакция: рука с длинными сильными пальцами метнулась навстречу Синистре, и Карл почувствовал на запястье железную хватку чужой руки. Секунду или две они молча боролись, стоя на одном месте с переплетенными напряженными руками и широко расставленными ногами.
Судя по всему, бой шел уже по всему дворцу. Звенела сталь, раздавались нечленораздельные выкрики, зычным голосом, доносившимся откуда-то снизу, скликал своих людей Марк, трещала ломаемая мебель, что-то рушилось с грохотом, а что-то разбивалось вдребезги, и методично ударяли где-то в северном крыле разряды молний. Кто-то — и Карл догадывался, кто бы это мог быть, — разил ночных убийц рукотворным огнем. Но думать обо всем этом он сейчас не мог. Карл боролся с неведомым врагом, отнимая у безжалостного времени немногие мгновения, которых должно было хватить Деборе, чтобы выйти из схватки.
Меч бледного, с нездоровой кожей, голубоглазого мужчины пытался отжать Убивца вниз и в сторону, а левая рука — сдержать медленно приближающееся к его груди жало Синистры. А справа от лестницы то ли бежал, то ли летел еще один крылатый монстр, но Дебора взлетела вдоль стены в высоком грациозном прыжке и, вырвав из креплений вуг с укороченным древком, в падении нанесла удар его «клювом» в плечо крылатого. Хватка на запястье Карла ослабла, и Синистра снова отведал вражьей крови. Отбросив мертвеца в сторону, Карл развернулся к разбитым дверям в свою спальню как раз вовремя, чтобы скрестить меч с еще одним крылатым созданием, за спиной которого маячил второй человек-птица. Карл надеялся, что Дебора наконец выпустит адата, но услышал, как широкий клинок ее вуга зазвенел, принимая на себя удар вражеского меча, и понял, что женщина не выпустит своего зверя без крайней необходимости, а судить, где находится этот край, будет она сама, исходя из одной ей ведомых принципов. Омен!
Карл отбил меч противника, сместился ближе к нему, принял возвращающийся меч на эфес Синистры и вонзил острие Убивца в широкую мускулистую грудь крылатого человека. То, что это не оборотни, он уже понял, но гадать, кто они такие и откуда взялись, было еще не время, так же как и думать над тем, кто послал их за его жизнью и почему. Он втолкнул убитого им врага в покои, обрушив под ноги второго человека-птицы, и, бросив короткий взгляд через левое плечо — Дебора вполне справлялась со своим противником, — ворвался в залитую кровью спальню. Обладатель аспидно-черных крыльев оскалил мелкие острые зубы и отступил к кровати. Карл шагнул следом, но сразиться им не удалось. За спиной громыхнул сухой гром, и через мгновение над правым плечом Карла пронесся брошенный Деборой вуг. Конечно, вуг — оружие не метательное, но, брошенный с короткой дистанции сверху вниз, в прыжке, он ударил крылатую бестию своим недоразвитым копьем прямо в лицо, и все кончилось.
Карл оглянулся, увидел Дебору и дымящиеся сапоги ее противника и догадался, что произошло за его спиной. Дебора улыбнулась ему — ее глаза сияли — и отвернулась, посмотрев куда-то в глубину коридора. Карл услышал быстрые шаги двух пар босых женских ног и, присоединившись к Деборе, не удивился при виде спешащих к ним Виктории и Анны. Обе колдуньи, как, впрочем, и Карл с Деборой, были в чем мать родила, но дама Садовница сжимала в руке окровавленный меч, а вот Анна, судя по всему, разила своих врагов молниями, и это гораздо серьезнее любого созданного людьми оружия. Во всяком случае, бывший противник Деборы выглядел так, как будто обгорел в печи для обжига кирпичей. И пахнул он соответственно.
— Спасибо, сударыни, — поклонился им Карл. — Ваша помощь пришла вовремя. Спасибо, любимая, — улыбнулся он Деборе. — Ты была великолепна.
Судя по звукам, которые ловило его ухо, бой во дворце утихал.
5
— Ты чем-то встревожен, — сказала Дебора, выходя из гардеробной. Она не только оделась — естественно, без помощи горничных, которые если и были живы, то все еще прятались по темным углам, — но успела даже расчесать свои великолепные волосы.
— Что не так? — В ее глазах жила тревога, но тревожилась она не о себе, а о нем.
«А что теперь „так“? — усмехнулся он мысленно, заметив, что серебряный плетеный ремешок, которым Дебора опоясала свои крутые бедра, провисает под тяжестью двух кинжалов. — И уж во всяком случае, я должен быть последним, о ком ты, милая, должна волноваться».
— Я был непозволительно медлителен, сударыня, — признался Карл. — Я едва успевал за событиями. Это неправильно. Это ненормально.
— Медлителен? — Кажется, она его не поняла. — Мне показалось, что ты все время оказывался на шаг впереди событий.
— Тебе это только показалось, Дебора, — усмехнулся он. — По-видимому, я еще не полностью восстановил свои силы. Сдом выпил из меня слишком много крови.
— Если учесть, что тебе выпало в Семи Островах, — рассудительно возразила Дебора, — странно, что ты вообще способен стоять на ногах.
Она неожиданно улыбнулась, и Карлу показалось, что в спальне стало светлее. Улыбка Деборы заставляла светиться воздух, во всяком случае в его глазах.
— А ты ведь почти не спал этой ночью.
— Прошлой тоже, — вернул ей улыбку Карл. — Но я об этом не жалею, — поспешил добавить он. — Пошли посмотрим, что смогут нам рассказать трупы наших врагов.
6
Тела нападавших были вынесены в маленький дворик, образованный павильоном зимнего сада и боковой стеной конюшен, и лежали теперь на каменных плитах в свете набиравшего силу утра. Их было восемнадцать — шестнадцать «птиц» и двое великанов, у которых при ближайшем рассмотрении обнаружились на головах наросты, странным образом напоминающие недоразвившиеся рога. Лица у этих двоих были грубые, землистого цвета, но, несомненно, человеческие. Так что от нормальных людей их отличали только нечеловеческие размеры да живучесть. Как оказалось, в горячке боя Карл не вполне правильно оценил как первое, так и второе. По-видимому, только Убивец мог выдержать, не сломавшись, удар огромного меча, какими были вооружены эти гиганты, и только не вполне человеческая сила Карла и Деборы, находившихся на пике боевого транса, могла позволить им с такой легкостью вогнать в плотную, как дерево или камень, плоть этих монстров острую сталь.
Второго «тролля» убить оказалось гораздо труднее. Август, Март и двое солдат дрались с ним почти все время боя — с первых секунд и до конца, — и только подоспевшие гвардейцы герцога Корсаги, временно носившие цвета графа Ругера, решили исход поединка. Да и то монстр убил двоих и ранил троих, одним из которых оказался Август, не последний из бойцов, которых знавал в жизни Карл.
Что же касается крылатых созданий, то все они были по внешнему облику вполне людьми, если не считать, конечно, их огромных крыльев, которым могли бы позавидовать даже кондоры и горные орлы, да еще, может быть, пальцев рук, заканчивавшихся длинными и прочными когтями. Назвать эти узкие и острые, как бритва, клинки ногтями не поворачивался язык, а раны они оставляли страшные, тем более что на каждой руке таких клинков было пять.
Когда Карл и Дебора спустились во двор, вдоль выложенных в линейку тел уже прогуливались в сопровождении лейтенанта Марка Валерия и Людо, примчавшиеся во дворец ни свет ни заря. Март, Фальх и волшебницы тоже были здесь. Мужчины неторопливо покуривали свои трубки, стоя около огромных ступней одного из «троллей», и вполголоса обменивались впечатлениями. Виктория и Анна в наброшенных на плечи плащах — у Карла создалось впечатление, что одеться дамы не успели или сочли это необязательным, — молча ходили вдоль мертвых тел, то и дело останавливаясь у того или другого, чтобы что-нибудь рассмотреть специально. Что их интересовало, понять было сложно. Они то склонялись над обезображенной волшебным огнем рукой одного убийцы, то рассматривали лицо другого.
Герцог Корсага, казалось, был больше заинтересован именно их поведением, чем самими странными созданиями, которых колдуньи изучали. Во всяком случае, остановившись поодаль и покуривая, как и другие мужчины, трубку, он явно следил за женщинами, а не рассматривал трупы.
А вот Валерия вела себя вполне ожидаемо. Ее мертвые тела интересовали чрезвычайно, и она этого не скрывала. Когда Карл и Дебора подошли ближе, она мельком оглянулась на Карла, рассеянно кивнула в ответ на его приветствие и сразу же вернулась к прерванному занятию. Еще раз прошлась вдоль лежащих на граните трупов, никак не реагируя на их жуткий вид и запах, потом неожиданно остановилась, присела рядом с одним из тел и заглянула в мертвые глаза человека-птицы. Несколько секунд Валерия не двигалась, потом тронула своими тонкими, изящными пальцами — она была без перчаток — перья на сломанном черном крыле и встала.
— Не знаю, что это такое, — сказала она, поворачиваясь к Карлу. — Но это не оборотни.
«Не оборотни, — согласился с ней Карл. — Но кто?»
— Да, это не оборотни, — подтвердил, подходя к ним, Марк. Он выглядел усталым и расстроенным и, казалось, заглядывал в глаза Карла в поисках ответа на какой-то мучивший его вопрос.
— Не оборотни, — сказал Карл вслух. — Но кто?
— Шейпс, — ответил ему Март и посмотрел на Ивана Фальха, как бы ища у него поддержки.
— Не знаю, — с выражением сожаления на лице покачал головой старый книжник. — Возможно. Мне приходилось читать про извращенных, но самому видеть, как вы понимаете, не довелось.
— Извращенные? — удивленно переспросила дама Анна. — Кто такие извращенные?
— «Шейпс» на старом языке Высокой Земли значит «извращенные», — не очень ясно объяснил Фальх.
«Извращенные, — уже ничему не удивляясь, подумал Карл. — Великие боги! Мы что, и в самом деле вступили в Последние Времена?»
— Я полагал, что это сказка, — сказал он вслух.
— Нет, — возразил Март. — Вы уж простите меня, мой лорд, но это все что угодно, только не сказка. Правда, чтобы сотворить такое с человеком, нужен особый Дар. Убру называли такой Дар — «шагор», что значит «темный, черный», «муграль» — «испорченный», «сеножи» — «нечеловеческий». Правда и то, что, как говорят, последняя община ярхов, людей луны, была уничтожена еще семьсот лет назад. Но кто знает наверняка? Я нет, господин мой Карл.
— Они поклонялись луне? — спросил Карл, который эту страшную сказку слышал много лет назад в пересказе простого пастуха. — Где жила последняя община?
— Да, — ответил за Марта старик Фальх. — Они поклоняются луне, вернее Лунной Деве, но не в том смысле, как это делают на побережье. Она для них, видите ли, живое существо, наделенное, однако, божественной силой и властью, их царица и госпожа, но не дух, не идеальное существо, как наши боги, а женщина из плоти и крови. А жили они именно в Высокой Земле, но когда-то их общины имелись и в Загорье и на побережье.
— А вы Виктория? — спросил Карл, поворачиваясь к колдунье. — Вам что-нибудь известно?
— Две вещи, — холодно ответила дама Виктория, подходя ближе. — Первое: все эти существа когда-то были обычными людьми.
Она помолчала, вероятно, предлагая слушателям обдумать ее слова, и продолжила тем же ровным бесстрастным голосом:
— Они люди, но на них воздействовали магией. Но это не оборотная магия, Карл. Это что-то другое, чего я не знаю. И второе: секта людей луны существовала еще шестьдесят лет назад. Они жили в лесах к западу от Орша. Правда, те ли это, о ком мы говорим, или нет, я не знаю тоже.
Виктория говорила спокойно, спокойным, даже безмятежным выглядело и ее лицо, но глаза были неспокойны. В ее огромных карих глазах плескались тоска и желание поделиться тем, что ее тревожит, с кем-то еще, возможно, что и с Карлом, но было очевидно, что ничего больше она сейчас не скажет.
Марк и Виктория, запомнил Карл. И что же такого приготовили мне эти двое?
— Ну что ж, — сказал он вслух, — таких врагов у меня еще не было. Теперь есть, и, значит, нам следует как можно быстрее понять, откуда они взялись и почему.
«Эф Горец?» — спросил он себя, но сразу же почувствовал, что сенешаль князя Семиона для такого дела мелковат. Зато Даниил Филолог и Клавдия вполне могли оказаться связаны с ярхами, что, впрочем, еще ни о чем не говорило. Могли по своим личным качествам — но имели ли такую возможность? В конце концов, Орш, о котором вспомнила Виктория, находится всего в пятистах лигах от Нового Города. По прямой, через горную страну… Но все-таки не так чтобы уж очень далеко. И ведь Высокая Земля тоже там, на Западе, неподалеку от владений Людвига Вольха, а судя по тому, о чем догадывался Карл, брат Деборы был вполне подходящим кандидатом на роль злодея. И повод у него был тоже. Серьезный повод.
— Как вы думаете, банесса, — сказал он вслух, обращаясь к дочери, — как далеко они могли улететь на таких крыльях?
— А как далеко может уйти человек, если будет идти с привалами? — вопросом на вопрос ответила Валерия.
— Я вас понял, Валерия, — кивнул Карл. — Спрошу по-другому. Дневной перелет или, вернее, ночной… Сколько они могли бы пролетать за ночь?
— С грузом, — усмехнулась Валерия. — Они же тащили этих двоих с собой?
— Да, — кивнул Карл. — И оружие, броня, запасы еды…
— Сто-сто двадцать лиг за ночь, с попутным ветром, вероятно, больше.
— А выносливость, — спросил Карл. — Как полагаете, Валерия, они выносливы?
— Несомненно. — Синие глаза смотрели на него серьезно и требовательно. — Вы знаете, кто это?
— Нет, — покачал головой Карл. — К сожалению, не знаю. Потому и спрашиваю, что пытаюсь понять. Они смогли бы совершить перелет, скажем над морем? Длинный перелет, я имею в виду.
— Пожалуй. — Валерия явно не могла сказать точно, хотя было видно, что она очень хотела помочь. — Думаю, двести лиг над морем они бы выдержали.
7
— Интересно. — У герцога Корсаги было задумчивое выражение лица, возможно, даже мечтательное.
— Что именно?
— Видишь ли, Карл, — глаза Людо светились неподдельным восхищением, — я пережил полтора десятка заговоров. Один раз меня даже пытались зарезать, как барана, в сенате, но такого я не припомню. Все-таки ты неординарный человек, Карл.
— Завидуешь?
— Завидую, — согласился Людо. — Ты же знаешь, я вам всегда завидовал, тебе и Гавриелю. Больше никому никогда, но вам всегда.
— Зря, — покачал головой Карл. — Нечему завидовать.
— Есть, Карл.
— Зачем же ты меня пригласил? — поднял бровь Карл.
— Это разные вещи, — усмехнулся Людо. — Я ведь вас обоих еще и боготворил. И я умею разделять зависть и любовь или, наоборот, их сочетать. Может быть, в этом и заключено главное мое достоинство?
— У тебя много достоинств, — возразил Карл. — А главное, ты умный, Людо. Ты из тех, кто умеет разделять зерно и плевелы.
— Ты сказал то же, что и я, только другими словами, — улыбнулся Людо. — Не забудь, сегодня мы ужинаем с цезарем. Ровно в полночь ты должен быть в резиденции Виктора Абака.
— Почему так поздно?
— Потому что это ужин, а обедает цезарь не раньше семи.
— Он что?..
— Нет-нет, Карл, — усмехнулся Табачник. — Он обычный человек, если не считать того, что в его жилах течет голубая кровь.
— У тебя она тоже голубая? — улыбнулся Карл.
— Нет, у меня она красная, а Виктор — сова, он спит днем и бодрствует ночью. Так что в полночь, Карл, в Белом дворце.
— В полночь, — кивнул Карл. — В полночь, — повторил он, глядя, как легко вскакивает в седло герцог, и думая о том, что Людо еще лучше, чем он о нем думал. Гораздо лучше.
— Прощайте, отец. — Валерия была уже в седле.
— До свидания, Валерия, — поклонился дочери Карл. — Надеюсь, мы увидим вас завтра на приеме?
— Мы будем в Священной роще, — без улыбки сказала она в ответ. — Конрад возвращается сегодня ночью.
— Замечательно, — улыбнулся Карл. — Мне не терпится познакомиться с вашим супругом, Валерия.
— Ему тоже, — сумрачно усмехнулась она. — С вами.
Она поворотила уже своего вороного коня, но вдруг натянула вожжи и оборотилась к Карлу:
— Кто убил великанов?
— Одного — Август, это мой лейтенант, и солдаты, — ответил Карл. — А второго мы с леди Деборой.
— Он получил всего два удара. — Синие глаза смотрели, казалось, в самую душу Карла. Вернее, они пытались туда проникнуть.
— Один удар мой, — объяснил Карл, пытаясь понять, что за мысли обуревают его дочь. — А второй, я думаю — смертельный, нанесла леди Дебора.
— В солнечное сплетение?
— Да, в солнечное сплетение.
— У нее не по-женски сильная рука, — с уважением в голосе сказала Валерия. — Но великан умер от первого удара. Ваш кинжал был смазан ядом?
— Нет, Валерия, — покачал головой Карл. — Я никогда не пользуюсь ядом. Но, полагаю, я знаю ответ на ваш вопрос. Мой кинжал несовместим с магией.
— Вот как? — Она секунду молча смотрела на него, как бы обдумывая что-то, что неожиданно возникло в их разговоре и о чем раньше она не думала. — Эй! — крикнула она неожиданно, обращаясь к конюху, стоявшему у открытых ворот конюшни. — Прими!
Она легко соскочила на землю, передала повод подбежавшему груму и пошла навстречу Карлу, который уже двигался к ней.
— Я могу взглянуть на ваш кинжал? — Сейчас в ее высоком голосе чувствовалось беспокойство.
— Естественно. — Карл вынул Синистру из ножен и передал рукоятью вперед девушке, которая на самом деле была тридцатилетней женщиной.
Валерия приняла кинжал и вздрогнула. Краска сошла с ее лица, но рукояти Синистры она не выпустила. Карл смотрел на нее с любопытством и тревогой, он уже догадался, что интерес Валерии не был случайным.
— У него должен быть брат. Или сестра. — Валерия перевела взгляд с Синистры на украшенную алмазами рукоять Убивца. — Это он?
— Да, — кивнул Карл, ожидая продолжения.
— Спасибо. — Она вернула Карлу кинжал и вынула из ножен на поясе свой. — Возьмите!
Карл протянул руку, взял ее тяжелый кинжал, напоминавший скорее короткий меч, и понял, что она имела в виду. Ее кинжал был сродни его мечу и его Левому. Он был той же породы, того же неизвестного Карлу происхождения, и так же, как они, жил своей неживой жизнью.
— Кто носит парный меч? — спросил он, отдавая кинжал Валерии. Ответ он знал, но хотел услышать из ее собственных уст.
— Мой муж, бан Конрад Трир.
8
Чему быть, того не миновать. И этот разговор не мог не состояться. Не этот повод, так другой, не в поводе дело, но то, что оставалось недосказанным, рано или поздно должно было быть сказано. И время пришло.
— Ты в самом деле не знаешь, кто это был? — Глаза Деборы больше не излучали любовь. Из них ушло тепло, и, глядя в них сейчас, Карл смотрел в смертельное марево зимней вьюги.
— Не знаю. — Карл старался говорить спокойно и рассудительно. — Посуди сама. Человек, который послал этих тварей, во-первых, должен быть чрезвычайно могущественным, чтобы получить помощь от людей луны, и, во-вторых, должен ненавидеть меня настолько сильно, чтобы решиться на столь рискованный шаг. Ведь он рискует раскрыть тайну ярхов и навлечь на себя большие неприятности, потому что этот человек, надо полагать, знает, на что я способен.
— А если нет?
Карлу совсем не понравилась усмешка, скривившая прекрасные губы Деборы, ее мягкие губы, ее…
Боги! Он был в бешенстве, но ничего не мог поделать с тем, что с ней сейчас происходило. Случившегося не отменишь. Оно уже случилось, и единственное, что он мог для нее сделать, это дать ей высказаться, позволить выплеснуть свою боль.
И ведь может статься, что она права, признал он.
— А если нет? — усмехнулась Дебора. — Если этот человек не знает, на что ты способен?
— Ты имеешь в виду, что целью нападения была ты?
— Да. — Голос Деборы был холоден, как ветер в горах, но Карл чувствовал присутствие грозного пламени, готового вспыхнуть за стеной льда, которой пыталась окружить свою страдающую душу его женщина. — Если Людвиг узнал, что я все еще жива, то у него есть серьезный повод желать моей смерти, и ведь он знает, на что я способна.
Она замолчала, уйдя в мрачные глубины своего прошлого, где, по ощущению Карла, уже не осталось ни света, ни воздуха, ни простой человеческой радости. Только мрак, холод и ужас.
— Он знает, — прервала молчание Дебора. — Наемного убийцы может оказаться недостаточно. И потом расстояния…
— Вот именно, — кивнул Карл. — Расстояния. Допустим, кто-то, кто понимает, что видят его глаза, увидел в Сдоме твоего адата. Допустим. Однако выявить связь между тобой и адатом и узнать, что ты это ты, не так просто и, в любом случае, требует времени.
Карл говорил спокойно, как бы рассуждая вслух, делясь с Деборой самим ходом своих размышлений. Он не отвергал ее предположения, он его рассматривал, изучал, но так, чтобы в конце концов прийти к отрицанию. Естественно, сам он мог с легкостью опровергнуть практически любой пункт своих доказательств и, более того, мог показать, что и сама логика его рассуждений небезупречна. Однако у него оставалась надежда, что Дебора, тем более в нынешнем своем состоянии, этого не заметит.
— Время и расстояния, — продолжал он задумчиво. — Это ключевые слова, Дебора. Сколько времени требуется, чтобы передать известие из Семи Островов в Новый Город? Месяц, быть может, даже два.
— Ты забыл, что у них есть крылья, — резко возразила Дебора.
— Не забыл, — покачал головой Карл. — Но мне как-то не верится, что ярхи совьют гнездо в городе, где живет столько людей, обладающих Даром.
— А в Илиме?
— Допустим, — согласился Карл. — В глубине страны…
— Для этого есть голуби, — зло усмехнулась Дебора.
— А наш путь? — в свою очередь спросил Карл. — Ты полагаешь, так легко отследить наш маршрут, чтобы атаковать едва ли не на второй день после прибытия?
— А что, если они знали о цели нашего путешествия с самого начала?
Она методически разрушала здание его доказательств, и Карл решил, что эта дорога никуда не ведет. Сколько ни отворачивайся от костра, отменить его свет ты не в силах.
— Хорошо, — сказал Карл. — Это действительно мог быть твой брат, но точно так же это могли быть Филолог Даниил, или княгиня Клавдия, или еще кто-нибудь, о ком я забыл.
— Это он!
— Хорошо, — снова согласился Карл. — Давай поговорим о Людвиге. Ты действительно могла бы теперь претендовать на трон?
— Да, — ответила она решительно. — И я сделаю это при первой возможности.
— Тебе это так важно? — мягко спросил Карл.
— Он начал первым!
— Мы можем его просто убить, — предложил Карл. — Кто наследует престол в этом случае?
— Людвиг женат, и у него трое детей. Было трое.
— Я понимаю, — кивнул Карл. — А в смысле закона и обычая?
Вероятно, он высказался не очень ясно, но, как ни странно, Дебора его поняла.
— Кто бы ни сидел на троне, появление законного наследника, не подписавшего отречения, означает, что право на его стороне. Традиция тоже. Такое уже случалось.
— Значит, отречения ты не подписала? — спросил Карл.
— Нет. — Дебора была сейчас бледна, светлели стремительно и ее волосы. — Об этом Людвиг не подумал, я ведь не должна была остаться в живых.
— Расскажи, — предложил Карл. — Если хочешь. Если можешь.
— Хочу, — неожиданно тихо ответила она. — Смогу.
— Сможешь?
9
В какой-то момент рассказа Дебора преобразилась снова, но на этот раз превращение произошло практически мгновенно, настолько стремительно, что даже Карлу едва удалось увидеть весь цикл трансформации. Ужас и гнев, преследовавшие Дебору, оказались сильнее разума, разрушительнее страсти. Они обрушили ледяную стену ее воли, и пламя безумия, набиравшее силу во все время этого мучительного разговора, обрело наконец свободу. Карл увидел, как стремительно наливаются смертельной сталью широко распахнутые глаза Деборы, дрогнул воздух, и из солнечного света, заливавшего гостиную, соткался огромный черный зверь.
Адат разинул пасть и глухо зарычал. Зверь был возбужден, что для него ненормально, и совершенно явно не знал, как поступить. Воля его человека властно требовала от него крови и разрушения, но прямого и однозначного приказа напасть на Карла адат, по-видимому, не получил. Во всяком случае, Карл на это очень надеялся. Он встал и, стараясь, чтобы его движения были плавными и медленными, уважительно поклонился адату, приветствуя его, как старого друга, каким, в сущности, тот и был.
«Здравствуй, друг, — сказали глаза Карла. — Рад тебя видеть снова».
«Здравствуй, боец, — ответили умные глаза зверя».
Адат узнал его, не мог не узнать, и теперь чувствовал еще большую неуверенность. Его разум силился постичь возникшее противоречие и справиться с тем хаосом разнообразных, но необычайно сильных чувств, которые он вынужденно делил с ушедшей в ужас прошлого Деборой.
Я не буду с тобой драться, повелитель полуночи, мысленно сказал Карл и, отступив на шаг, приложил руку к сердцу.
Я не хочу тебе зла. Адат смотрел Карлу прямо в глаза.
Помоги ей, попросил Карл.
Она мой человек, удивился адат.
Ей нужна помощь, объяснил Карл.
Но она ни о чем меня не просила, возразил адат.
Иногда надо решать самому, что следует делать.
Я так не умею, прости.
Жаль.
Длинное мгновение истекло, и то, что отказался сделать адат, пришлось совершить Карлу. Впервые в жизни он не был уверен в том, что делает, но он запретил разуму вмешиваться и отдался на волю чувств. Его вели чутье и любовь, и кто знает, что было важнее в это мгновение — художественное чувство Карла или нежность, так неожиданно возникшая в его суровом сердце?
Карл шагнул к Деборе и обнял ее, преодолевая сопротивление налившегося нечеловеческой силой тела. Это было непросто. Он не хотел причинить ей вреда, он желал ей добра, но в его объятиях находилась сейчас охваченная боевым безумием Отягощенная злом. Впрочем, Карл был терпелив и настойчив, он обнимал Дебору и нашептывал ей тихие ласковые слова, которые вначале она, по-видимому, даже не слышала. Но, как не напрасно говорят люди, «капля камень точит» и «любовь сильнее смерти», мало-помалу сталь в его руках начала снова превращаться в человеческую плоть, и в конце концов — а мало или много прошло времени, он тогда не знал — Дебора вернулась из своего личного ада в мир людей и снова стала самой собой.
Долгое мгновение, когда, как в сказке «о жити и нежити», добрый дух любовью сражался за спасение страдающей души, истекло, истаяло, как льдина, несомая весенними водами, и Карл очнулся от странного забытья. Они были одни в комнате, он и Дебора. Адат исчез, и солнечный свет по-прежнему заливал сквозь окна маленькую дубовую гостиную. Они стояли, прижавшись друг к другу, обнявшись там и так, где и как застала их беда.
— Прости, Карл. — Голос Деборы был тих, почти не слышен.
— Молчи, — ответил он. — Все кончилось.
— Я…
— Ты ни в чем не виновата!
— Но…
— Больше этого никогда не случится.
— Как ты можешь знать?
— Я знаю, Дебора, — ответил Карл. — Знаю, чувствую. Верь мне, родная, все позади.
