ГЛАВА ТРЕТЬЯ
1
— Долгие годы в Золотом лесу ничего не менялось, — произнес Карайа Дархм. — Сезон урожая сменяется сезоном, дождей. Вот уже сотни лет мы не знаем ни войн, ни лесных пожаров.
Высокая худая фигура старика возвышалась над его слушателями. Дархм неторопливо ходил туда-сюда, и десятки глаз следили за ним.
Они находились в просторном холле, в поместье Председателя. Здесь собрались не только фермеры. Некоторые носили военную форму. Были то коменданты окрестных городов и несколько офицеров из казарм Вестпека.
— Я знаю, что все вы цените порядок, размеренность. Стабильность, завоеванная тяжким трудом наших дедов, — величайшее благо, которое мы обязаны ценить.
Карайа остановился и обвел собравшихся пламенным взором. Чувства его не были настоящими. Он умел зажечь огонь в душах своих слушателей, сам при этом ровным счетом ничего не испытывая.
— Но все мы знаем — жизнь не терпит границ. Высадив крохотное зерно в плодородную почву, нельзя ожидать, что оно останется таким же маленьким. Нет, оно будет расти, пока не превратится в высокое, прекрасное дерево.
Фермеры закивали, сопровождая это возгласами одобрения.
— То же относится и к людям. Сотни лет мы жили в наших свободных городах и благоденствовали. Но с каждым годом нас становится все больше. Что это значит?
Голос Карайи Дархма зазвучал подобно грому:
— Скоро наступит день, когда фермы не смогут больше накормить нас всех. Негде будет строить дома, негде выращивать изумрудные бананы. Лес просторен — в нем много места и хватает плодородной земли. Но Договоры о мире запрещают нам осваивать их.
И вновь по рядам пробежал одобрительный гул.
— Зачем своркам земля? — вопросил Председатель. — Они не сеют, не пашут. Зачем земля короне-там? Они живут на вершинах деревьев. Над нами нависла угроза голода, а тысячи акров леса пропадают впустую, отданные уродливым тварям.
— Да! — закричали фермеры. — Вернем себе наш край! Нечего делать здесь нелюдям!
— Много веков назад, — продолжал Карайа Дархм, — на земле не было ни сворков, ни коронетов. Мир принадлежал только нам, людям. Об этом рассказывают древние предания. Так отчего же теперь мы должны жертвовать нашим будущим, благополучием наших детей ради соблюдения устаревших договоров, которые отдали землю этим чудовищам?
— Замолчите, — раздался внезапно глухой голос.
Все обернулись туда, откуда послышались эти слова. Их произнес Тафар Дуэрбо, тот самый лендлорд, чьи сыновья, под предводительством Райлина, напали утром на Франсуазу и были убиты.
— Замолчите, — повторил он.
Карайа запнулся. Он умел управлять толпой, добиваться своего чужими руками. Но не привык к противодействию.
На мгновение старик замолчал — он-то думал, что сумел полностью загипнотизировать присутствующих, ан нет.
Всего секунду длилось замешательство Дархма, но за это время Тафар Дуэрбо успел подняться и завладеть вниманием присутствующих.
— Вот ты говоришь о судьбе наших детей, старик, — произнес он. — А что ты скажешь о двух моих сыновьях? Они погибли сегодня, служа твоим безумным планам.
Волнение, охватившее лендлорда, было таким сильным, что он пошатнулся, и ему пришлось ухватиться руками за стол.
— А сколько человек умерло бы на городском празднике? — спросил он. — Ты обещал, что никто из людей не пострадает. А сам приказал отравить мясо, предназначавшееся для наших друзей.
Карайа поперхнулся. Он знал, что это неправда. Здесь его план сработал против него самого.
Он вновь упустил инициативу — как, впрочем, рано или поздно бывает со всеми политиками. Но далеко не всегда приводит к их падению.
— Какого дьявола! — воскликнул один из лендлордов, сидевший за другим концом стола. — Неужели это так важно — сколько человек погибнет в святой войне! Мы должны очистить Золотой лес от сворков и коронетов, и жертвы неизбежны.
— Значит, не важно, по-вашему? — свистящим шепотом произнес Тафар Дуэрбо. — Не важно? Мои дети погибли — мои единственные сыновья. Я видел, как они росли. У них впереди была целая жизнь — а вы говорите, это не важно?
Карайа едва заметно покачал головой. Он понял, что ситуация выходит из-под его контроля.
— Молчи! — загремели крики со всех сторон. — Предатель!
— Как можно говорить о своих чувствах, когда речь идет о судьбе человечества? — воскликнул какой-то офицер.
Тафар Дуэрбо ошеломленно осматривался. Не таких слов он ожидал от тех, кого считал своими друзьями и добрыми соседями.
* * *
Я вынул из-за пояса часы в золотой оправе:
— Подождем пару минут, Френки. Дадим им время без помех добраться до усадьбы Дархма, выпить медового эля и сесть за карту будущей войны. Потом попробуем присоединиться к ним незаметно.
Мы старались держаться узких лесных троп, где офицеры и лендлорды, направляясь в усадьбу старика, не могли случайно на нас натолкнуться.
Наконец Франсуаз осадила своего скакуна. Девушка внимательно осмотрела лес, окружавший усадьбу, и удовлетворенно хмыкнула.
— Раз мы не получили приглашения, — сказала она, — то войдем с черного хода. Примерно здесь.
— Неужели придется сигать через забор? — спросил я таким тоном, словно мне предстояло отдать нищим все свое состояние.
Франсуаз в удивлении взглянула на меня.
— Я так всегда делаю, — ответила она.
— Возможно, тебя это удивит, — проворчал я, — но я как-то привык пользоваться дверями.
Пока Франсуаз спешивалась и отпускала своего ящера, я уже успел вскарабкаться на невысокую изгородь и уселся на ней, как на стуле.
— Ну где ты там застряла, Френки? — недовольно спросил я. — Или здесь слишком высоко для тебя?
Дело происходило на узкой дороге между двумя фермами. Усадьба, на изгородь которой я только что залез, была соседней с поместьем Карайи Дархма.
Охранники наверняка дежурили по периметру стены. Гораздо безопаснее было проникнуть внутрь не с дороги, а из соседнего поместья.
Франсуаз подошла к изгороди и протянула руку, ожидая, что я помогу ей залезть.
В этот момент мое внимание привлекло нечто, находившееся по другую сторону забора.
Я легко спрыгнул вниз, а Франсуаз осталась стоять с поднятой рукой.
— Если у тебя есть вопросы, — промолвил я, не оборачиваясь к своей спутнице, — а сквозь щели в живой изгороди девушка могла прекрасно меня видеть, — то можешь задавать их, не поднимая руки. Мы же не в школе…
Франсуаз разбежалась и с ходу запрыгнула на изгородь.
2
Не прошло и трех минут, как мы оказались возле другого забора — за ним начиналась усадьба Карайи Дархма.
— Впервые вижу, чтобы патрульные ходили у внутренних стен, — пробормотал я. — По идее, они охраняют усадьбу от вивверн, что изредка попадаются на дороге, но не от соседей.
— Старик Дархм неплохо подготовился к своему сборищу, — подтвердила девушка.
— Оставайся здесь, — приказал командир караула, обращаясь к одному из солдат. — Через десять минут мы вернемся. А ты пока следи за этим участком.
— Да, офицер, — отвечал солдат.
Он прислонился спиной к широкому стволу золотого дерева и вынул из ножен меч.
На лице Франсуаз ясно читалось: ну-ка поглядим, как ты теперь выкрутишься, герой.
Я не стал ее разочаровывать. Оставив в покое листок лианы, я отряхнул ладони и деловито произнес:
— Ладно, Френки, хватит прохлаждаться. Раз тебе все равно нечем заняться, разберись с этим постовым. Не все же тебе за моей спиной прятаться.
С этими словами я развернулся и вольготно уселся, прислонившись спиной к стволу золотого дерева. Корни лесного гиганта образовывали нечто вроде удобного дивана.
Очередной воздушный замок, который девушка выстроила в своем воображении, рухнул и сильно ее пришиб.
Я счел, что это ей будет полезно.
Мне, разумеется, не стоило расходовать силы на воспитание почти незнакомой девицы — но такая уж добрая у меня душа.
— И вправду, Френки, — произнес я, — на сиреневые тыквы в этом году сильный неурожай. Ты только посмотри. Все листья пожелтели и скрутились. А плоды — разве это можно есть?
С этими словами я сорвал маленький, сморщенный фрукт и, повертев его в руках, отбросил прочь.
— И липкий к тому же, — констатировал я. — Болезнь на них какая-то напала, что ли.
Франсуаз зашипела, как умеют делать только женщины, когда мужчины приводят их в бешенство.
Она осторожно поднялась, готовая к действию. Патрульный стоял по другую сторону изгороди, пока что не замечая нас. Но он, без сомнения, увидел бы девушку, стоило ей попробовать перелезть через забор.
— Постой, ты не должна оглушать часового, — наставительно произнес я, как несмышленому малышу втолковывают, отчего нельзя тыкать вилкой себе в глаз. — Когда его товарищи вернутся — а это будет меньше чем через десять минут, они найдут тело. Если же ты спрячешь его, то все равно заметят, что его нет.
Я приподнял палец, чтобы подчеркнуть значимость своих слов:
— В любом случае, они поднимут тревогу. Мы же этого не хотим, верно, Френки?
Мгновение девушка ждала, что я продолжу речь и объясню, как именно ей полагается поступать. Но я смежил веки и полностью отрешился от происходящего.
— Спасибо за помощь, дружок, — процедила Франсуаз.
Она вновь приподнялась — так, чтобы по-прежнему оставаться незаметной — и внимательно осмотрела дерево, под сенью которого стоял часовой.
— Ладно, парнишка, — пробормотала она. — Я не могу ни позволить тебе здесь остаться, ни оглушить и закопать в листья. Значит, ты уйдешь сам.
— Женщины, — произнес я, не открывая глаз, — всегда стремятся управлять мужчинами. Откуда такое желание контролировать нас, Френки?
Найденная тема меня увлекла.
— Стоит человеку жениться, как он тут же оказывается под каблуком. Не носи это, надевай то, будь вежлив с соседями, не пей больше меры. Мы слишком бедны, поэтому работай усерднее. От тебя плохо пахнет, ты не умеешь воспитывать детей. А проев бедолаге голову до мозгов, женушка отправляется по соседкам и всем им жалуется на мужа-тирана.
Слово «жениться», произнесенное мною, насторожило Франсуаз. Я подозреваю, что она никогда не оставляла смутной надежды относительно себя, меня и свадебных колоколов.
При этом ей все равно, в храме какого бога венчаться— пусть даже на одном из мостов через священную реку Эльду.
Впрочем, мысль о замужестве не преисполнила Франсуаз смиренной кротостью. Напротив, демонесса вскипела злобой.
Наверное, потому, что понимала неосуществимость затеи.
— Получи, — процедила Франсуаз.
Она присовокупила к этому еще одно слово. Я не стал переспрашивать, ибо мне послышалось нечто совсем неприличное.
Девушка нагнулась, подняла с земли маленький камешек и швырнула его вперед. Пролетев над невысокой изгородью, импровизированный снаряд скрылся в высоких ветвях дерева.
— В голову не попадешь, — предупредил я.
— Я целю в дерево.
По ночам холодная роса в избытке собиралась на дне широких вогнутых листьев, которые превращались в живые зеленые чаши.
Камешек, брошенный Франсуаз, нарушил шаткое равновесие. Два вогнутых листа пошатнулись, и собравшаяся в них вода хлынула вниз.
Со страшным криком постовой отскочил от дерева и замахал во все стороны мечом. Поняв, что произошло, воин с негодованием поглядел вверх.
— Чертовы твари! — воскликнул он. — Мерзкие обезьяны.
Наемник воровато огляделся. Прежде всего, постовой хотел убедиться, не стал ли кто невольным свидетелем унизительной сцены, которая только что разыгралась.
Успокоившись на этот счет, солдат заспешил прочь, в глубь плантации.
— Что, мокро? — усмехнулась Франсуаз. — Беги-беги, переоденься. Вставай, Майкл. Мы можем идти.
Я поднялся и, не говоря ни слова, направился к изгороди.
— У нас есть минут шесть, пока он сбегает в казармы и сменит одежду, — пояснила Франсуаз. — Ни один наемник не станет стоять как мокрая курица, чтобы его застали в таком виде его сослуживцы.
Она легко перемахнула через забор и, обернувшись, добавила:
— Это все мужская гордыня. Парень лучше бросит пост, чем оскандалится перед другими.
— Я же говорил, — заметил я, — женщины всегда смеются над мужчинами.
В этой части поместья Дархм разводил в основном кормовую гаурию — лиану, которую Франсуаз использовала вместо душа для часового.
Широкие листья этого растения, закрывавшие обзор, позволяли не бояться, что кто-нибудь случайно нас заметит.
— Старика здесь уважают, верно? — прошептала девушка.
— Не меньше, чем тебя твои наемники. Скажи Карайа Дархм, что черное — это белое, и многие фермеры беспрекословно поверят ему. В этом краю привыкли полагаться на старых и мудрых.
— Поэтому и совещание собирается в усадьбе Дархма?
— Для землевладельцев он словно отец в большой дружной семье. Проводить совещание в усадьбе кого-то другого так же бессмысленно, как устраивать семейный совет в детской…
Одноэтажный дом, принадлежавший Карайе Дархму, размерами превосходил жилища всех окрестных фермеров.
Семейство Дархмов с незапамятных времен владело тысячами акров Леса, отданными под фруктовые и кормовые плантации, и несколько десятков арендаторов не покладая рук работали там.
— Нам повезло, что сейчас не выпасают броненосцев, — пробормотала Франсуаз. — Будь твари на воле, вряд ли мы смогли бы так свободно бродить по плантации.
— Это не везение, — ответил я. — Старый председатель хорошо подготовил свое собрание. Разве мог он позволить тупой скотине бродить вокруг дома, когда тут должны собраться самые богатые и влиятельные люди Леса?
— Я же и говорю, — хмыкнула Франсуаз. Она уже сидела на крыше и подавала мне руку — не иначе чтобы оскорбить.
— Для мужчин гордыня важнее, чем мозги. Броненосцы пусть с голоду подыхают, лишь бы фасад не портили.
Я провертел в крыше маленькое отверстие и теперь смотрел вниз.
— Мы прямо над холлом, — пробормотал я. — Значит, я не ошибся. Что-то не видно ни констебля Уотертауна, ни Джоэла Линдена. Не знаю, хорошо это или плохо.
— Почему плохо? — спросила Франсуаз. — Что скверного в том, если наши знакомые оказались порядочными людьми. Пусть даже такой клоп, как Уотертаун.
— Их повесят рядом с нами, — пояснил я.
3
Вечерело. Дом Карайи Дархма был ярко освещен лампами, наполненными жиром масляной лианы.
— Я ухожу отсюда, — произнес Дуэрбо. Шум голосом был столь силен, что эти его слова едва удалось расслышать.
— И будь уверен, Карайа, — завтра я все расскажу другим фермерам.
С этими словами он развернулся и вышел вон. Шаги его не были ни широкими, ни твердыми; слишком многое пришлось ему перенести за прошедший день.
И все же в его сгорбленной фигуре, в осунувшемся лице было нечто такое, что заставляло верить: этот человек не свернет со своего пути. Такое бывает с людьми, перешагнувшими порог отчаяния и готовыми идти до конца.
Карайа Дархм по-прежнему выглядел уверенным, и лишь на краткий миг на его лице промелькнуло злобное выражение.
— А вот это плохо, — пробормотал я.
Старик сделал едва заметный жест рукой. Из глубины комнаты появился человек и быстро подошел к нему. В его повадке была та учтивая поспешность, какая свойственна не слугам, но скорее секретарям или адъютантам.
Незнакомец остановился, почтительно склонив голову, и потому я со своей позиции не мог разглядеть его лица. Карайа Дархм что-то проговорил, почти не двигая губами. Человек несколько раз кивнул и направился к выходу. Он двигался осторожно, стараясь не попадать в круги света, отбрасываемые лампами, — так ходят слуги, чтобы не отвлекать хозяев от важного разговора.
В тот момент, когда незнакомец подходил к дверям — а был то боковой выход, предназначенный для лакеев и горничных, — он на какой-то миг поднял голову.
— Это же Райлин, — прошептала Франсуаз.
— Да, — ответил я. — Это смертный приговор для Тафара Дуэрбо.
С этими словами я подполз к краю крыши и, убедившись, что никто из караульных не может меня заметить, легко спрыгнул вниз.
Франсуаз не очень хотелось оставаться одной, но она понимала, что землевладелец вряд ли обрадуется, увидев ту, которая всего несколько часов назад убила двух его сыновей.
* * *
Землевладельцы, приехавшие в усадьбу Дархма, не взяли с собой ни слуг, ни кучеров, ни телохранителей. Поездки по лесным дорогам, пролегающим между фермами, были вполне безопасны.
Единственный, кто ждал за дверьми Тафара Дуэрбо, был его ездовой ящер.
Землевладелец шел ни на кого не глядя и так плотно сжимал в правой руке торжественный головной убор, что безнадежно повредил его.
Слуга в ливрее, ждавший возле порога, хотел было попрощаться с важным гостем, но, увидев его мрачное лицо, осекся.
Спустившись по нескольким ступеням крыльца, землевладелец остановился, ожидая, пока ему подведут верхового ящера.
Тем временем Райлин, незаметно выскользнув из холла, шел по узким коридорам. Эта часть дома предназначалась для слуг, но сейчас здесь никого не было.
Приказание, отданное стариком Дархмом, продолжало звучать в ушах юноши:
«Не дай этому человеку выехать из усадьбы. Пусть исчезнет вместе со своим ящером, будто его никогда и не было. Когда все разъедутся, отвезешь тело в глубину Леса, где много вивверн. Ступай».
Остановившись возле одной из дверей, Райлин открыл ее. Помещение, в которое он попал, предназначалось для слуг. Но сейчас на жестких сиденьях восседали вовсе не лакеи.
По крайней мере, так казалось им самим.
Трое молодых людей, чей облик выдавал благородное происхождение и хорошее воспитание, повернули головы к Райлину.
— Вставайте, парни, — сказал Райлин. — Есть работа.
Лица молодых людей осветились радостью. Несколько часов, которые они провели в этой тесной, неудобной каморке, показались им вечностью. Они уже думали, что вечер пройдет впустую.
* * *
Спрыгнув с крыши дома, я снова перебежал к выстроившимся в шеренгу широколиственным растениям. Там я опустился на колени и вынул из правого рукава кинжал.
— Ну-ка, давайте, бездельники, — пробормотал я. — Я знаю ваши привычки.
Не прошло и двадцати секунд, как в моей руке оказался огромный садовый тесак — с толстым лезвием и острой, как бритва, кромкой.
Это грозное оружие использовали для мирных целей — им рубили лианы.
Тесаки следовало возвращать в сарай по вечерам, но работники обычно ленятся это делать и прячут нож в траве.
Я отлично знал эти безобидные хитрости.
Взмахнув пару раз клинком, я решил попробовать себя, в роли садового вредителя.
Верховые ящеры, готовые отправиться в путь, уже ждали Райлина и троих его подручных.
— Ладно, братва, — сказал командир маленького отряда. — Здесь есть один старикан, который слишком много болтает. Надо заткнуть ему рот.
Юные негодяи не произнесли ни слова в ответ. Но если бы не необходимость сохранять тишину, они разразились бы радостными криками.
— В седло, — приказал Райлин. — Прижмем этого придурка, как только отъедет от дома.
Четверо юнцов, теперь уже верхом, направились по узкой тропе через плантации.
«Вот оно, — думал Райлин. — Наконец-то это произошло. Больше мы не будем прятаться по углам как крысы и скрывать лица под масками. Теперь нас начали уважать».
Он чувствовал необыкновенный душевный подъем, некую смешанную с восторгом приподнятость, которая бывает только в юности, да и то далеко не у всех. Ты ощущаешь себя частью Истории — Истории с большой буквы — ты несешься на ее гребне, ты управляешь ею.
Взросление приносит с собой опыт, и опыт этот всегда печален. Мы узнаем, что нет никаких кулис, нет сцены и нет настоящей жизни.
Реально только наше убогое существование на темных, пропахших пылью задворках, и не Герои вершат Историю, а безликие общественные закономерности да слепой случай.
Но Райлин не знал этого. Жизнь его проходила на родительской ферме, где занятия географией и грамматикой с учителем-монахом перемежались работой на плантациях, долгими светскими приемами и скучными разговорами об урожае.
Нет, это не могло быть настоящей жизнью! Где-то там, далеко, существовало оно — нечто действительное, совсем не похожее на тупое однообразие фермы. И вот сегодня ЭТО началось для Райлина.
Теперь не имело смысла сохранять тишину — ни наемники, патрулировавшие вокруг дома, ни лендлорды не могли услышать разговор очистителей.
И все же всадники молчали. Чувства, переполнявшие их, были слишком сильны, чтобы найти выражение в словах или выкриках.
Раскрасневшиеся лица молодых людей, их горящие глаза говорили гораздо красноречивее. Они походили на псов, спущенных с цепи.
Вдруг Райлин заметил, что один из его товарищей достает из-за пояса зеленый наголовник. В таких очистители привыкли совершать свои набеги.
— Оставь! — воскликнул предводитель отряда. — С этого дня мы действуем открыто. Пусть другие боятся, а не мы!
Без сомнения, он не отдавал себе отчета в том, насколько бессмысленны последние слова. Очистители могли не скрывать своих лиц вовсе не потому, что их не страшило возмездие — просто их будущая жертва уже ничего не смогла бы рассказать.
Если бы молодым негодяям предстояло напасть на караван торговцев, ведущих торговлю со сворками, и оставить их в живых — то Райлин первый надел бы маску.
Но очистителям нравилось думать, будто они приобрели власть и рука закона более не может их коснуться.
4
Вскоре узкая тропа вывела небольшой отряд на главную аллею, что вела от центральных ворот к дому. Предводитель придержал ящера и осмотрелся.
Очистители успели как раз вовремя. Тафар Дуэрбо ехал, им навстречу. Вначале землевладелец даже не заметил молодых людей.
Он принял их за наемников или арендаторов — иными словами, представителей низкого сословия, тех, кого богатые видят частенько, но не замечают, словно слуги и бедняки являются немой частью пейзажа подобно деревьям, кустам или облачкам в небе.
Кроме того, Дуэрбо был слишком погружен в мрачные мысли. Поэтому его крайне удивило, когда Райлин направил своего ящера вперед и преградил ему дорогу.
— Куда-то спешишь, старик? — спросил очиститель.
Если бы Дуэрбо закричал, позвал на помощь — к нему сразу прибежали бы наемники и со стороны дома, и от главных ворот.
Однако не только неопытность подтолкнула молодого человека к тому, чтобы заговорить с лендлордом.
Глубокая ненависть, которую он и его товарищи испытывали к своркам и коронетам, имела в действительности совсем другое объяснение, чем могло показаться на первый взгляд.
Дети богатых, влиятельных фермеров, эти юноши с самого рождения находились под властью деспотичных отцов. Не имея возможности думать и действовать самостоятельно, они были обречены стать такими же, как их родители, и в точности повторить их судьбу.
Обрушиваясь на слабых и беззащитных, очистители пытались выместить на них свои собственные обиды и примерить на себя роль деспота.
Вырастая, они порывали с юношеским радикализмом. Больше не было необходимости играть в кого-то. Они занимали место отцов в семье, и круг замыкался.
Но Райлину было еще далеко до этого момента. И теперь он не мог отказать себе в удовольствии поглумиться над беззащитным стариком.
— Что? — спросил Дуэрбо, не понимая, что происходит.
Предводитель очистителей вынул из ножен меч. Короткий клинок сверкнул в лучах заходящего солнца.
— Говорят, ты спутался со сворками, старик, — произнес Райлин, не глядя на своего собеседника.
Он рассматривал лезвие. Трое других скалили зубы, изредка подталкивая друг друга. Им нравилось, как вожак «ставит на место» глупого старикашку.
Кровь прилила к лицу землевладельца. Он не привык к тому, чтобы с ним так обращался кто бы то ни было, и уж тем более не собирался терпеть оскорблений от мальчишки.
— Что ты себе позволяешь, юнец?! — произнес он. — Немедленно убери ящера с дороги, иначе я всыплю тебе розог.
Телесные наказания были неотъемлемой частью воспитания, как его понимали многие лендлорды.
Но если Дуэрбо полагал, что его слова отрезвляюще подействуют на молодых людей, то он сильно ошибался.
Райлин только захохотал, а оставшиеся присоединились к его веселью. Терпение Дуэрбо иссякло. Он приподнялся в седле, намереваясь дать непочтительному юноше крепкую пощечину.
Райлин перехватил руку Дуэрбо и с силой ударил его по лицу. Тот отшатнулся — боль, которую он испытал, была ничто в сравнении с шоком и унижением.
Очистители продолжали громко хохотать. Их предводитель бросил торжествующий взгляд на своих товарищей и снова повернулся к Дуэрбо.
— Ну что, старик? Вижу, надо научить тебя, как знаться со сворками.
Он поднял меч и коснулся лезвием морщинистого горла.
— Глупец ничему не может научить, — раздался вдруг громкий голос. — Разве только не быть на него похожим.
Все обернулись. Я вышел из темной аллеи. Тяжелый тесак сверкал в моей правой руке.
Молодые негодяи, чьи мысли были сосредоточены на насилии и убийстве, а нервы напряжены до предела, на мгновение застыли, скованные страхом.
Видимо, я показался им ангелом смерти, явившимся наказать их за грехи.
Но вот очистители очнулись и подали своих ящеров назад, готовясь к бегству. Не давая им опомниться, я шагнул вперед и сильным рывком сбросил с седла одного из негодяев.
Тот упал в траву, ни жив ни мертв от ужаса.
Я поднял вверх руку с гигантским тесаком, и оставшимся молодым людям показалось, что я собираюсь снести голову их товарищу.
— Бежим! — закричал один из них, и вскоре все трое уже мчались во всю прыть по лесной тропе.
Четвертый, сброшенный с ящера, быстро-быстро пополз в кусты, там вскочил, и до моих ушей донесся дробный топот ног, уносящих вдаль своего перепуганного хозяина.
— Надеюсь, эти мерзавцы не причинили вам вреда? — спросил я, усаживаясь в седло.
Не было греха в том, чтобы воспользоваться чужим скакуном, пока я не найду своего.
Я пронзительно свистнул. Это был знак моему ящеру прискакать поближе и ждать по другую сторону изгороди. А также сигнал Франсуаз, что пора ретироваться.
— Что они говорили о сворках? — спросил Дуэрбо.
— Это не важно. Очистители всегда твердят только об этом.
— Да? — Старик оторопело посмотрел в ту сторону, где скрылись молодые люди. — Так это были очистители? Лесные боги, я думал, это хулиганье всегда надевает маски. — Его голос окреп. — Мы должны немедленно вернуться! Надо всех предупредить, что поблизости бродят эти мерзавцы.
Дуэрбо осекся и с недоумением уставился на меня.
— Но что вы здесь делаете, господин Амбрустер? Я думал…
Он замолчал, не находя подходящих слов. Лендлорд имел в виду, что меня сюда никто не приглашал.
— Любовался на сиреневые тыквы, — ответил я. — Замечательное зрелище, особенно в лучах заходящего солнца. А теперь нам пора. Гостеприимство имеет свойство быстро заканчиваться…
Я направил ящера в, сторону ворот, но Дуэрбо явно собирался вернуться в дом.
— Мы должны их предупредить… — начал он. Я схватил его за руку и, крепко сжав, посмотрел ему в глаза:
— Они знают.
Губы Тафара Дуэрбо медленно разомкнулись, готовые произнести какие-то слова. Потом закрылись. Капля за каплей в сознание лендлорда начала проникать страшная правда о происходящем.
— Разве?.. — спросил он. — Нет. Не может… Старик замолчал. Он был не так глуп, как, наверное, думали дерзкий юнец Райлин и его прихвостни.
— Они не посмели бы… — тихо прошептал он.
— Да, — согласился я. — Пока. Поэтому и действуют руками очистителей. Но скоро, очень скоро эти люди начнут действовать открыто.
Я поехал к воротам, сначала медленно, потом, убедившись, что Дуэрбо следует за мной, прибавил ходу. Навстречу нам уже бежали двое наемников, привлеченные свистом.
В глубине леса запели первые цикады.
5
— Как же это могло произойти? — тихо спросил Дуэрбо, словно разговаривая сам с собой, когда мы с ним медленно ехали по дороге между фермами.
Я уже отпустил верхового ящера, отобранного у очистителей, и пересел на своего. Тот ждал меня у изгороди, невдалеке от центральных ворот.
Скакун, оставшийся без седока, прытко побежал к родной конюшне.
— Я сам не помню, с чего это началось, — раздумчиво произнес Тафар Дуэрбо.
Он ехал, опустив голову и глядя в землю, словно видел там недалекое прошлое и пытался найти в нем объяснение настоящему.
— Мы собирались вместе — то у одного из лендлордов, то у другого. Так мы поступали всегда, и так же делали наши отцы.
Я кивнул. Меня немного беспокоило то, что мы едем чересчур медленно. Если Карайа Дархм решит послать вдогонку своих убийц, те смогут нагнать нас за считанные минуты.
— Мы говорили о Лесе, о наших традициях, о нашем будущем. Все было так невинно…
Дуэрбо замолчал — он понял, что последнее слово не совсем точно отражает атмосферу, царившую на их собраниях.
— Правильно! — подсказал я.
— Да, — согласился мой спутник. — То, о чем мы говорили — я и другие, — все это было правильно. То, во что мы верили, к чему стремились. Ответьте мне, почему все так закончилось?
— Не закончилось, мистер Дуэрбо, — произнес я. — Все только начинается. К сожалению…
* * *
— Вы должны уехать из Леса, — сказал я. — Как можно скорее. Забирайте жену и дочерей. Отправляйтесь на окраины, там, где поселенцы разбивают новые фермы.
— Это далеко отсюда? — спросил Дуэрбо.
— Достаточно. Я был там. Там живут хорошие люди, простые и работящие. Им некогда соблюдать традиции, как здесь, в Золотом лесу. Они только строят свои города. Деревья там совершенно другие — вам понравится.
— Я так и сделаю, — сказал Дуэрбо. — После того что произошло сегодня, я не могу оставить жену и детей в усадьбе. Это слишком рискованно. Я и без того…
Старик осекся. Он чуть не затронул тему, которую мы оба, не сговариваясь, решили обходить стороной.
Старый лендлорд знал, что оба его сына погибли, когда пытались убить Франсуаз. Поэтому он поспешил направить разговор в другое русло.
— Я немедленно отправлюсь в свое поместье и поговорю с управляющим. Он все подготовит.
— Вы не сделаете это сами?
— Нет, — отвечал Дуэрбо. — Я не могу вот так бросить Золотой лес, трусливо убежать, не исполнив своего долга. Мои предки жили здесь тысячи лет. Я не позволю никому разрушить то, что создавалось веками.
Отсалютовав мне, он развернул верхового ящера и поспешил прочь по сельской дороге.
Я смотрел ему вслед и думал о том, что только что еще раз услышал правильные слова, рожденные правильными целями и верными идеалами.
Оставалось только спрашивать себя — к чему они приведут на этот раз.
6
— Значит, ты раздумал уезжать в Каменную пустыню?
— Просто я знаю, что одна ты здесь не справишься.
Не прошло и минуты с момента удара по стволу, как зеленые ветви над нашими головами раздвинулись, и крупный коронет спустился к подножию лесного гиганта.
Когда древесный обитатель обратился ко мне, я сразу же ощутил эмоции, которые переполняли моего собеседника-телепата.
Были то волнение, недоумение, скрытое недовольство, а пуще всего — опасение насчет того, будет ли доставлен в город коронетов обещанный флакон духов.
— Человек, — заверещал коронет. — Почему опаздываешь? Ты хотел знать, куда поедут твои сородичи. Мы это выяснили. Почему не пришел сразу, как было условлено?
— Я должен встретиться с Верховным Масконосцем, — произнес я. — Немедленно, у большого дуба. Недоумению коронета не было предела.
— А как же наши духи?
— Да получишь ты свою склянку, — сказала Франсуаз. — Пошевеливайся.
— Френки, — наставительно произнес я, разворачивая своего скакуна, — нельзя быть такой невоспитанной.
— Я была вежлива. Я же ничего ему не сломала.
* * *
Верховный Масконосец вышагивал неторопливо, с важностью, приличествующей его сану. Правителя ко-ронетов сопровождали четверо стражников.
— Доброго дня в Золотом лесу! — произнес он. — Почему ты призвал меня сюда, человек? — Слово «призвал» не совсем вязалось с происходящим, зато как нельзя лучше отвечало отличавшему коронета высокому мнению о своей персоне. — Разве нельзя было поговорить в нашем городе? Я пытаюсь заглянуть тебе в мысли, но ничего там не понимаю. Какое дело нам до потравленного мяса и людей, пытающихся поубивать друг друга?
— Терпение, Верховный, — отвечал я. — Я попросил прибыть сюда также Старейшину сворков. Когда он присоединится к нам, я все объясню.
— Нет у меня более важного занятия, — недовольно ответил Масконосец, — чем стоять здесь и ждать, пока притащится предводитель трупоедов.
Старейшина города Своркмиддл не заставил себя долго ждать.
Сворк взял с собой только двух охранников. Эти сворки были не простыми стражниками, но ближайшими помощниками Старейшины, помогавшими ему в управлении городом.
Когда все правила вежливости были соблюдены, я сказал:
— Сейчас я покажу вам то, чему был свидетелем сегодня.
Когда мой рассказ был закончен — если передачу мысленных образов можно назвать этим словом, — Старейшина сворков погрузился в глубокое молчание.
Зато Верховный Масконосец сразу же отреагировал.
— Но я этого не понимаю, человек, — мысленно произнес он. — В Лесу есть множество мест, которые никому не принадлежат. Мой народ знает это, как и прочие секреты здешних краев. Мы живем высоко, на вершинах, и разговариваем с духами неба. Ответь, человек, — зачем люди хотят захватить нашу землю, если вокруг хватает ничейной?
— Не вашу, — ответил я. — Ваша земля им ни к чему.
— Человек, — покачал Масконосец мохнатой головой, — смотри, к чему приводит любовь к мертвечине. К глупости. Если люди не хотят отнимать у нас землю, зачем они готовятся к войне?
— Если Дархму удастся развязать войну, многие фермы будут разрушены, их хозяева — убиты. Падет часть свободных городов. Когда все успокоится, Дархм станет полновластным диктатором в Золотом лесу.
— О небесные боги! — воскликнул Верховный Масконосец. — О Цинтия, повелительница свежего ветра! О Оракс, великое горящее солнце! Теперь ясно, к какому помешательству может привести поедание трупов.
Старейшина сворков молчал, но та эмоциональная волна, что растекалась вокруг него, говорила — он сильно обеспокоен услышанным.
— Как вы могли понять, — продолжал я, — мне будет сложно найти поддержку среди людей. К сожалению, они сами не видят той пропасти, в которую их толкают.
— Так же вы поступаете и со скотом, — вставил Масконосец, — которого сперва откармливаете, а потом оправляете на бойню. Разве этот один пример не может многому вас научить, о соседи? Я кивнул:
— Жители вашего города сидят на деревьях на несколько миль вокруг Беркена. Все привыкли к этому, и никто не обращает на вас особенного внимания.
— Это не так, — возразил Верховный. — Стоит человеку увидеть одного из нас, он тут же начинает думать, будто мы хотим подслушать его мысли. А если разобраться, что уж там найдешь хорошего, в ваших головах?
— Вот именно, — согласился я. — Однако на сей раз все иначе. Пусть коронеты спустятся немного понижено так, чтобы с земли их нельзя было заметить.
— Это можно, — произнес Верховный. — Обычно мы не прячемся, но если захотим — ни один сворк в мире нас не отыщет.
— Читайте мысли всех, кто проходит мимо, — сказал я. — Пусть ваш народ знает, что люди не хотят воевать. Такие мысли рождаются в голове заговорщиков, но не простых фермеров.
— Мы так и сделаем, — согласился Масконосец.
— А если к тому же вам еще удастся узнать что-то о планах Дархма, — тем лучше.
— Я поди не какая-то там жужелица глупая, — отвечал Верховный. — Сам, что ли, не догадался бы.
В его словах промелькнуло нечто — почти неуловимое. Словно думал в этот момент Масконосец о чем-то еще, своем, потаенном и не хотел, чтобы мысли эти кто-то смог разобрать.
И все же скрыть до конца их не удалось. Трудно описать словами возникшее у меня ощущение. Будто мелкая рябь по воде, чувство пробежало вокруг Верховного — вопреки его воле.
— А что думает мой уважаемый сосед, — спросил он, — обо всем произошедшем?
— Я полностью согласен с вами, — дипломатично отвечал сворк.
— Ну? — нетерпеливо спросила демонесса, когда мы остались одни.
— Будем ждать.
— Чего?
— Продолжения, — буркнул я.
Я остался у ствола дерева, сложив руки на груди. Не прошло и десяти минут, как в кустах снова раздался треск.
Девушка развернулась, молниеносно выхватив меч из заплечных ножен.
Перед дубом вновь показался Старейшина. На сей раз помощники не сопровождали его.
— Я думал, что никогда не смогу от него отделаться. Он все шел и шел рядом со мной. Завел бесконечный разговор о том, что сейчас мор какой-то напал на некоторые лианы.
— Масконосец что-то скрывает, — заметил я.
— Верно, — согласился сворк. — Ты понял что?
— Думаю, догадался.
— Пару минут он даже раздумывал, не высказать ли свою идею вслух. Но потом не решился. Не знал, как ее воспримут.
— О чем это вы? — нетерпеливо перебила Франсуаз.
Эмоциональный поток рептилии заколебался, словно говоря — о эти женщины! Поскольку у его диких предков самки нередко поедали самцов, он знал, о чем толкует.
— Масконосец хочет, чтобы коронеты кое-что внушили людям, — пояснил я. — Так, между делом. Нашептывали им всякие разности. Например, «коронеты — хорошие», «лучше друга нет, чем славный коронет». И все такое.
— Я думаю, в плане Масконосца нет ничего дурного, — заметил я.
— Да, — согласился сворк. Он хитро прищурился.
— Особенно если мы сделаем вид, будто ничего не знаем. Нельзя превращать подобное в правило. К тому же пусть чувствует себя немного виноватым, раз обманул нас. Ему пойдет на пользу.
Я молчал, так как знал, что мой старый друг вернулся вовсе не поэтому. Существовала более важная тема, которую следовало обсудить.
— Не все мои сородичи любят людей, — проговорил Старейшина. — Увы, есть среди них такие, кто просто терпеть вас не может. Мне стыдно за то, что такие сворки живут в моем городе. Но я ничего не могу поделать.
— Везде хватает придурков, — подтвердила Франсуаз. Если она думала, что поддакнула сворку, то я придерживался иного мнения.
— Даже я не всесилен, — продолжал сворк. — Если, как вы это называете, огонь войны разгорится, в Свор-кмиддле найдутся те, кто станет раздувать его с нашей стороны.
7
Возвращаться в Беркен мне хотелось примерно так же, как жениться или снова пойти учиться в школу. Но я сильно подозревал, что мои новые друзья-заговорщики станут искать меня по всему лесу.
Прятаться от них вряд ли стоило — все равно найдут. Следовало первым нанести удар или, по крайней мере, легкий щипок.
К тому же Франсуаз вызвалась потолковать с бойцами, охранявшими усадьбу Дархма. Я считал, что никого из них раньше утра не отпустят, но промолчал. Не так уж часто выдается случай от нее отделаться.
В Беркене мне хлопот и так хватит.
Предчувствие не обмануло меня. Вскоре из-за деревьев появилась группа вооруженных людей. Впереди на своем низкорослом ящере ехал сам констебль Клиф Уотертаун.
— Куда собрались в такую рань, офицер? — поинтересовался я.
— По делам государственной важности, — несколько смешавшись, ответил Клиф.
— Уж очень важное, видно, дело, раз заставило вас, как дикого клопа, скакать под луной по лесным дорогам, — хмыкнул я.
Уотертаун отвесил себе пару мысленных оплеух, и это помогло ему собраться с мыслями.
— Майкл Амбрустер, приказываю вам спешиться, — прогудел он. — Вы арестованы по подозрению в государственной измене.
— Хорошо, — бросил я. — Поехали, выясним, что там у вас стряслось.
— Приказываю вам спешиться, — повысил голос Уотертаун.
— Приказать можно и василиску, чтобы он ручным стал. Только он не послушается.
— Если вы ослушаетесь моего приказа, я вас стащу силой. — Констебль от возмущения дал петуха.
— Попробуйте, — усмехнулся я.
Клиф грузно сполз со своего ящера, подчиненные последовали его примеру, направляясь ко мне с твердым намерением стащить на землю.
Когда они были в нескольких шагах, я направил своего скакуна прямо на них.
Не ожидая ничего подобного, Клиф не успел отойти в сторону и кубарем покатился с дороги, громыхая тяжелыми доспехами. Такая же судьба постигла и сопровождающих. Объехав их ящеров, я остановился.
— Долго еще будете отдыхать, констебль? — спросил я. — Кто-то грозился доставить меня в крепость. Поехали, пока я не передумал.
Красный от злости и негодования, Уотертаун с трудом поднялся на ноги и, тяжело дыша, подошел ко мне.
— Немедленно спешиться, я приказываю, — прошипел он.
— Догоняйте, — бросил я через плечо, направляясь в город.
Более смешного ареста еще не видели жители Беркена. Впереди на благородном ящере легкой рысью ехал арестованный. Позади на низкорослом скакуне поспешал изрядно помятый констебль. Двое всадников замыкали процессию.
* * *
Городская ратуша стояла посередине центральной площади.
Мы прошли приемный зал овальной формы, подошли к стене, и констебль жестом фокусника, достающего кролика из шляпы, нажал на замаскированную под шляпку гвоздя кнопку.
Деревянная панель бесшумно откатилась в сторону, открылся узкий проход.
— Возможно, вам хоромы маловатыми покажутся, но уж не обессудьте.
Клиф из всех сил старался играть роль радушного хозяина, принимающего дорогого гостя.
Равнодушное выражение моего лица изрядно раздосадовало констебля.
— Поторапливайтесь, — грубо сказал он и поднял сжатый кулак, собираясь толкнуть меня.
В ту же минуту его рука повисла плетью. Уотертаун был ошарашен — он даже не смог уследить за моим молниеносным ответным движением. Я хлопнул тюремщика по плечу, и тот почувствовал, что онемение постепенно проходит.
— Никогда, слышишь, Уотертаун, никогда не поднимай на меня руку. И думать не смей.
«Он не только изменник, — злобно пыхтел констебль, — но еще и колдун проклятый. Это он у коронетов-сворков научился всякой гадости».
Крутая каменная лестница вела вниз.
Казалось, что спуску не будет конца. Я протянул руку и тут же отдернул ее, натолкнувшись на что-то склизкое и неприятное на ощупь.
Тварь, недовольная, что ее потревожили ярким светом и прикосновением, зашипела и стекла на лестницу.
— Лучше бы сидел на месте и не рыпался, — недовольно прошептал Клиф. — Сам виноват. — Лицо констебля раскраснелось от ходьбы и волнения. — Не хоромы, к которым вы привыкли, но жить можно. Тем более если недолго. Как в вашем случае.
Он коротко хохотнул и открыл узкую дверь, ведущую в камеру.
Я вошел, двери за мной захлопнулись. Каменные стены сочились влагой, какие-то мерзкие твари деловито сновали по потолку и полу.
Не прошло и пары минут, как я уловил какой-то отдаленный шум. Кто-то шел по коридору — но не со стороны двери, в которую вошли мы с констеблем.
— Прикройте глаза, Майкл, я не хочу вас ослепить, — раздался знакомый голос. Скрипнула дверь.
— Не думал, что придется встретиться вот так. — Я узнал голос Джоэла Линдена.
Комендант вошел через какой-то потайной ход, которых здесь было видимо-невидимо. Он держал факел в одной руке, в другой же у него был армейский рюкзак, по виду довольно тяжелый.
— Я слышал о том, что произошло. Хотел предупредить вас, но все-таки не ожидал, что они осмелятся вас арестовать.
Речь коменданта отличалась той особой правильностью и размеренностью, которая многих раздражала и выводила из себя.
Комендант жестом пригласил меня следовать за ним. Мы не пошли к двери, через которую прошел Клиф Уотертаун, а направились к потайному ходу.
Дверь за нами плотно затворилась, не издав ни звука. Вскоре мы оказались в большом помещении, видимо, караульной, но почему-то пустой.
— Они выпили лишнего, — хитро улыбнулся Линден. — Алкоголь сам по себе в сон клонит. Ну а если что туда подложить, тем более.
— Зачем вы это делаете? — спросил я.
— Такая смерть не для эльфов, — ответил он. — Тем более не для благородных.
С видом гостеприимного хозяина Линден скинул с лавки чьи-то пожитки и приглашающе повел рукой.
— Итак, друг мой, — в голосе его прозвучали привычные командирские нотки, — сейчас мы посмотрим план лабиринта. — Комендант достал старую истрепанную карту и разложил ее на столе. — Вот здесь мы с вами сейчас находимся.
Я не без досады отметил, что в обычной ситуации Джоэл не позволил бы себе фамильярного «друг мой». Но таковы уж люди.
— Скоро утро, — озабоченно бубнил Джоэл. — Ворота открываются, все внимание стражников сосредоточено на входящих в город. Как правило, на выходящих они не обращают внимания…
8
Когда я добрался до выхода из туннеля, солнце стояло уже довольно высоко.
Я вынул из кармана берет, который получил от Линдена, и пониже натянул его на острые уши.
Мой побег был таким же нелепым, как и арест. Ведь, даже выбравшись из подземелья, я все еще оставался внутри городских стен…
Добравшись до ворот, я присел за грудой ящиков и принялся осматриваться.
— Надо же, — пробормотал я, — сегодня их открыли пораньше. Даже Линдена не дождались.
Комендант мог сам отдать такой приказ, чтобы освободить мне дорогу. Но в это мне верилось меньше, чем в пословицу «кто не работает, тот не ест».
Джоэл был не из тех, кто идет на риск.
Я подождал, пока схлынет основная масса пришедших, и стал подстерегать удобный момент, чтобы выскользнуть за городскую стену.
Несколько охранников, пользуясь отсутствием командира, собрались в кружок, чтобы обсудить неслыханную новость. Констебль приказал арестовать эльфийского дипломата.
Такая новость заслуживала обстоятельного разговора. Что стоит за этим приказом? Может, его просто хотят вынудить отдать на расправу верную подружку, красавицу-наемницу? Говорят, на днях она перебила тьму народу.
— Он, небось, уже сам ее наказал, сейчас поведает констеблю, что зарубил и в лесу закопал. Собственноручно, — глубокомысленно качая головой, говорил усатый сержант. — А Клиф ему за это даст огромадную награду и большой надел земли, попомните мое слово.
Все знали, что усач болтун и пустомеля. Он любил врать и делал это вдохновенно и беспрестанно — скорее из любви к искусству, чем ради выгоды. Да и пользы из своих придумок он никогда не извлекал. Только одни неприятности.
Но теперь охранники охотно слушали байки товарища. А вдруг случится чудо и то, что он говорит, окажется правдой?
Твари напали совершенно неожиданно.
Четыре вивверны показались в воротах. Возможно, утро было чересчур жарким, или их обнадежило отсутствие у ворот охранников.
Стражники растерялись. Двое из них сразу были сбиты с ног и отважно притворились мертвыми.
Их уловка имела успех. Вивверны устремились к базарной площади, где толпился народ.
— Закрыть ворота! — громко закричал начальник стражи.
Команда была услышана. Четверо добровольцев навалились на ворота, которые не без труда удалось закрыть.
На базарной площади четыре вивверны остались один на один с беззащитной толпой.
Все это плохо укладывалось в мой сценарий незаметного отступления. Но бывают случаи, когда у тебя нет особого выбора, как ответил жених на вопрос священника.
Оставалось только надеяться, что никто здесь не знает меня в лицо.
— Уводите людей, — громко приказал я. — В дома, уходите все в дома.
Твари не обладали ни смекалкой, ни разумом. Если бы ворота остались открытыми, то, встретив сопротивление, вивверны тут же убежали бы в лес.
Но теперь бежать им было некуда. Они принялись сновать по площади, кусая попавшихся им на пути людей.
Женщины и дети, обезумев от страха, бросились к домам. Но жители Беркена, испугавшись рассвирепевших чудовищ, крепко позапирали окна и двери.
Твари опьянели от свежей крови. С их острых колющих стилетов стекали алые струйки. Они быстро настигали людей, вонзая в них короткие хоботки.
Я бросился к воротам. Тяжелый засов не поддавался.
— Четверо ко мне! — громким голосом скомандовал я.
Начальник караула, оправившийся после первоначальной растерянности, понял мой замысел. Он позвал трех солдат, и впятером мы сумели открыть ворота.
— Гоните их прочь! — крикнул я.
Из одного дома выскочили трое вооруженных мужчин. Увидев, что ситуация на площади изменилась в лучшую сторону, они решились прийти нам на помощь.
Люди с громкими устрашающими криками ринулись к тварям. Одна из них увидела открытые ворота и спасительный лес.
Не обращая внимания на удары клинками, она ринулась прочь из негостеприимной крепости. Следом за ней устремились другие.
Такое случалось и раньше, правда давно. Виной нынешнего происшествия стала беспечность стражников. Был нарушен ритуал открытия ворот, когда комендант давал команду впустить людей в город.
— Это все мерзкие лесные твари виноваты, — заголосила женщина над бездыханным телом своего мужа, которой лежал в луже крови.
— Проклятые сворки, они наняли убийц, чтобы истребить всех людей, — поддержал ее молодой парень с пудовыми кулаками и тяжелым мечом на поясе.
Выглядел он спокойным и не имел ни единой царапины. Я сразу понял, что этот молодец не принимал участия в битве.
— Кто приказал открыть ворота раньше времени? — сурово спросил я пожилого охранника, руки которого дрожали не то от страха, не то от напряжения.
Мужчина не сразу понял, о чем его спрашивают. А потом кивнул головой на груду тряпья, некогда бывшую живым человеком.
— Он старший, он приказал, только какой теперь с него спрос? — с неожиданной ненавистью воскликнул солдат. — Эх, сколько людей полегло…
9
— Ладно, парни, — пробормотала Франсуаз. — А где же часовые?
Вокруг сруба всегда дежурило несколько патрульных. Кто-кто, а наемники хорошо знали, что такое правила безопасности.
Девушка легко спрыгнула на землю. Однако не прошла она и пары шагов, как на стволе дерева, между широкими листьями, вспыхнул алый огонек.
— Вот значит как, — произнесла Франсуаз. — Никому дома не сидится.
Она взяла ящера под уздцы и направилась дальше уже не таясь. В ветвях золотого гиганта находился светящийся камень. Он служил тайным сигналом, понятным только солдатам удачи.
Оставленный фонарик означал, что в срубе никого нет. Он служил только временным пристанищем и часто пустовал.
Впрочем, на сей раз огонек лгал.
В этот момент под деревянной крышей прятались пятеро.
Они были из тех, кто привык орудовать по ночам и встречает солнце, только раскачиваясь на виселице.
— Этой девице давно уже пора прийти! — шепотом произнес один из бандитов. — Что, если сюда нагрянут остальные наемники? Они порубят нас на куски и скормят виввернам.
— Хватит! — цыкнул на него товарищ. Судя по властным ноткам в голосе, он был здесь за главного.
— Тот парень, что нанял нас, пообещал — никого из псов войны здесь не будет. Всех нанял какой-то толстосум, чтобы охранять свою вечеринку. Или чем эти богачи занимаются. До утра этот сруб наш…
Он тихо засмеялся. Бандитам было приятно оказаться здесь — в месте, куда в обычные дни ход им был заказан.
— А что мы должны с ней сделать? — спросил один из разбойников. — Растолкуй-ка еще разок, а то я не совсем понял.
— Парень тот сказал вот что, — начал объяснять предводитель. — Если, дескать, мы сможем, то приволочь ее к нему живой. Ну а коли не удастся — так и дохлая тоже сгодится.
— Ну а мы как поступим? — не унимался бандит, который задал первый вопрос.
— А я вот что думаю, — ответил главарь. — С мертвой-то хлопот завсегда меньше, чем с живой. Вот ужо как увидим ее, так тут же тыкву ей и снесем. Кому они, проблемы-то, нужны? В наше-то время их и без того хватает.
Разбойники согласно закивали.
— А может, мы ее все же оглушим? — спросил другой из бандитов. — Говорят, она девка-то ничего. С такой и сами повеселимся, а потом в рабство продадим. В Каменную пустыню. Говорят, кочевники там красоток ценят.
— Этакую-то норовистую? — усомнился его товарищ. — Кой от нее толк, в доме-то. Она поди и готовить не умеет, и рубашку не зашьет. Такую только по рукам пустить или на плаху.
— Не боись, — отвечал его собеседник. — Кочевники, говорят, только таких горячих и любят. У них там, в пустыне, бабы все бесхребетные. Вот и ищут себе кого поноровистей.
— А сколько можно выручить за такую? — поинтересовался третий бандит.
— Молчать! — приказал главарь. — Ишь чего — деньги они начали делить. Да кто из вас потащится в эту пустыню, да еще девку с собой тащить станет? А вот поразвлекаться с ней самим — это можно.
— Главное только — связать ее покрепче, — подсказал бандит, тот, что рассказывал про Каменную пустыню. — А то был случай, когда…
— Тише! — прошептал главный. — Слышите — ящер приближается. Приготовьтесь, братва. Сейчас она войдет в дверь, и мы ее тут значит…
Он не стал заканчивать фразы, поскольку не отыскал подходящего глагола в своем скудном словаре.
Бандиты прислушались. И в самом деле — снаружи раздавались размеренные шаги ездового ящера.
Двое разбойников подошли к двери, вынув из ножен короткие кривые ятаганы. Трое других, напротив, отошли подальше. В их руках показались арбалеты. Натянув тетивы, они нацелились на дверной проем.
— Значит, так, братцы, — прошептал главарь. Говорил он так тихо, что услышать его можно было только внутри сруба.
— Если девка оружие-то бросит, наваливаемся сверху и вяжем. А там хоть в пустыню, ежели и вправду платят хорошо. А коли за меч хватится — стреляй в нее и руби, пусть хоть на мелкие кусочки.
Безобразные физиономии бандитов искривились в довольных гримасах. Обе перспективы равно пришлись им по душе.
Шаги ящера стихли.
— Готовься, — прошептал главарь.
Про себя он уже начинал прикидывать, как потом половчее отделаться от четырех товарищей. Не сильно преуспев в арифметике, когда учился у монахов, он, тем не менее, смог вытвердить одну важную премудрость: делить всегда проще на одного.
Глаза разбойников были прикованы к двери. Пальцы замерли на спусковых крючках арбалетов.
В это время, прямо за их спинами, раздался громкий, пугающий крик.
Если бы тот из лесных бандитов, что так живописно рассказывал о нравах народов Каменной пустыни, на самом деле бывал в тех местах, он наверняка узнал бы боевой клич кочевников.
В Золотом лесу, кроме опытных наемников, никто никогда не слышал ничего подобного.
Двое из разбойников, державших арбалеты, машинально спустили курки. Тяжелые болты, заостренные не хуже гвоздей, вонзились в дверь.
Те, что стояли у двери, вообразили, что неведомый противник — числом никак не менее двух десятков — каким-то образом пробрался им в тыл, и впали в панику.
— Помогите! Спасите! — заверещали они.
Однако лесные боги оказались милостивы к ним. Путь к отступлению — деревянная дверь — находился у них перед носом.
Отпихивая друг друга, они ринулись к двери. Один тянул за ручку, другой толкал плечом, в результате застряли оба.
Главарь оторопело замер на месте.
— А ты почему не бежишь? — раздался за его спиной насмешливый голос. — Понимаю. Дверь занята, а окна далеко. Ну, под пол мог бы провалиться.
Знаток арифметики повернулся — так быстро, как только мог. В то же мгновение ему показалось, что на него обрушилось золотое дерево.
Он шагнул вперед, потом, словно передумав, отступил назад и только после этого растянулся на дощатом полу.
Оружие выстрелило само, болт глубоко погрузился в пол.
Двое арбалетчиков остались на поле боя. Франсуаз стояла позади них и широко улыбалась. В правой руке она держала веревку с широкой скользящей петлей.
— Вешать будут! — испуганно закричал один из бандитов и ринулся к двери, забыв про оружие, которое держал в руках.
Франсуаз накинула веревку на шею его приятеля и, не давая ему опомниться, пнула ногой в грудь.
Разбойник отшатнулся. Петля на его горле затянулась. Сознание бандита помутилось, перед глазами поплыли красные круги.
Его подельник тем временем устремился к выходу — быстрее, чем взбешенная вивверна успевает выплюнуть струю ядовитой жидкости.
Франсуаз с насмешливой улыбкой наблюдала за убегающим врагом.
— Беги, бедняжка, — бросила она ему вслед. — Это полезно для здоровья.
На полу перед ней распростерлись двое бандитов.
— Займемся упаковкой, — пробормотала Франсуаз. Не прошло и минуты, как оба разбойника оказались крепко скручены, спина к спине.
— Вы хотели побывать в Каменной пустыне, — проговорила девушка, — туда вы и отправитесь. Правда, не увидите ничего, кроме рудников, но ведь надо довольствоваться тем, что можешь получить.
Откинув волосы со лба, она неторопливо направилась к выходу.
Шума шагов было больше не слышно, но кто-то зло, недовольно кричал на разные голоса.
— Проклятие! Я не могу пошевелиться.
— Сворк тебя задери! Зачем повел меня сюда? Глаз у тебя, что ли, нет?
— А сам ты куда смотрел, броненосец тупой?
Франсуаз вышла из сруба и остановилась, сложив руки на груди. Результаты ее трудов стоили того, чтобы на них полюбоваться.
Трое разбойников, которым вроде бы удалось вовремя унести ноги, удрать далеко все же не смогли и теперь бились, безуспешно пытаясь разорвать связавшие их по рукам и ногам невидимые путы. Особенно забавно было смотреть на одного из них, самого низкорослого, который словно парил над землей. Между его ногами и изумрудной травой оставалось добрых два фута.
— Говорил же я, не надо было сюда идти! — пыхтел он. — Лучше бы убили и ограбили старую вдову, как я предлагал.
— С вами было очень весело, ребята, — сказала Франсуаз. — Но мне пора.
С этими словами она вынула меч и перерубила нити, крепившие к деревьям паутинную ловушку.
Разбойники повалились на землю. Бурча и стеная, они ворочались в траве, пытаясь освободиться.
— Нет, — покачала головой Франсуаз. — Сегодня я не пущу вас гулять. Разве мама вас не учила, что ночью нельзя ходить по лесу?
10
В городе Беркене страсти только разгорались. Погибли пять женщин и четверо крепких мужчин. Для мирного времени вещь неслыханная.
По городу поползли тяжелые слухи. Сворки в отместку за своих отравленных сородичей натравили на город бешеных вивверн.
Двоих из них убили смелые гвардейцы, а оставшиеся спрятались по подвалам и чердакам и дожидаются ночи и удобного момента, чтобы завершить черное дело, начатое утром.
К тому же в лесу, совсем рядом с городскими стенами, были найдены тела двух зверски убитых охотников. Это были мастера своего дела. Им обычно поручали выслеживать и уничтожать хищников.
У всех был еще жив в памяти случай, когда они вдвоем спасли отдаленную ферму от нашествия василисков.
И вот теперь кто-то расправился с ними. Некоторые утверждали, что это тоже дело рук мстительных коронетов или сворков.
Тревожные вести быстро распространились по Золотому лесу. Дошли они и до Карайи Дархма. Он с озабоченным лицом выслушал донесение своей охраны.
— Не верю я, что благородные сворки способны на такое черное преступление, — огорченно произнес он. — Здесь еще надо во всем тщательно разобраться, нельзя судить сгоряча. Хотя, — задумчиво добавил он, — если учесть их нечеловеческую природу-Старик за долгие годы своей жизни научился играть словами и намеками. Он точно знал, что говорит и как его поймет честный, храбрый, но недалекий и ограниченный начальник личной охраны.
— Наш господин человек справедливый, — с убеждением говорил потом служака в таверне. — Его дежурство недавно закончилось, и он отправился в город послушать новости и высказаться самому. — Так вот я и говорю, мой господин Карайа Дархм — человек почтенный и благородный. Но даже он считает сворков нечеловеческим отродьем. Так и сказал мне в личной беседе: дескать, нечеловеческие твари.
Охранник степенно поглядел по сторонам и принялся с важным видом пить пиво.
* * *
Большую, богато обставленную комнату неярко освещали три светильника. Старик выглядел немного утомленным. Он кивнул Райлину на удобное кресло, предлагая сесть. Разговор предстоял долгий и нелегкий.
Два хитреца — молодой и старый — встретились, чтобы наметить план дальнейших действий.
Было одно весьма неприятное обстоятельство. Юноша проявил недозволенную самостоятельность. Он сам спланировал происшествие в Беркене, не получив одобрения Дархма. И от того, как отреагирует на подобное самовольство старик, зависело многое.
Неделю назад Райлин нанял охотников, чтобы те выследили и поймали четырех вивверн. Несколько дней добычу продержали голодной. Потом один из сообщников очистителей, служивший стражником, открыл ворота, и разъяренные твари, ринулись в город.
Затея удалась, но все дело было в том, что Райлин опередил старика и действовал без приказа.
Молчание затянулось.
Юноша уже начал нервничать. Кто знает, не прячутся ли наемные убийцы за занавесками. Карайа Дархм, выдержав хорошую паузу, с улыбкой повернулся к гостю.
— Плохой из меня хозяин, — сказал он. — Ты ведь сегодня хорошо потрудился, да и путь неблизкий проделал. Вот, возьми, освежись.
Он протянул высокий бокал с только что выжатым соком.
Райлин с благодарностью взял предложенный напиток и сделал большой глоток.
Жидкость обожгла рот, у Райлина перехватило дыхание, он натужно закашлялся, выпучив глаза. В голове его металась мысль, что старик решил избавиться от нежелательного свидетеля и подсунул ему отраву.
Дархм с любопытством смотрел, как визитер, вскочив с кресла, пытается восстановить дыхание. Наконец действие сока кончилось, Райлин задышал нормально.
— Что за шутки? — злобно завизжал он, угрожающе нависая над хозяином поместья. — Уж не задумал ли ты отравить меня, мерзкий старикашка?
«Отвратительный, вонючий, безмозглый клоп, — думал Карайа, глядя на беснующегося гостя. — Но я сумею обломать тебя. Будешь ходить по струнке, лично об этом позабочусь. Станешь ручным».
Эта мысль развеселила старика и привела в хорошее настроение. Он достал из кармана кружевной, издающий благоухание платок и вытер им лицо.
— Мальчик мой, ты должен научиться не распускать сопли и не брызгать слюной при разговоре. Ты знаешь, что я отношусь к тебе как к родному сыну и желаю только добра. Я угостил тебя соком незрелой сиреневой тыквы. Нельзя срывать плод, если он еще не созрел. Запомни мой маленький урок…
«Ничего, — злобно думал Райлин, — твое дело помочь мне, а уж потом…»
Он еще не знал, что сделает потом, но, судя по тому, кто был его учителем, ничего хорошего Карайе Дархму ожидать не следовало.
— У меня две новости. Хорошая и плохая. Первая — скоро с эльфийским посланником будет покончено. Он сидит в темнице и не доживет до суда. Вторая — его подельница Франсуаза скрылась. Впрочем, найти ее — лишь вопрос времени.
Старик долго молчал, ожидая, пока Райлин остынет от преподанного ему урока и перестанет смотреть на него дикими глазами. Так оно и произошло.
Райлин покойно развалился в кресле, потягивая изумительно вкусное вино, которое, как он знал, Карайа хранил для особо торжественных случаев и предлагал только самым важным гостям. Такой знак внимания смягчил дерзкого юношу. Не то чтобы он простил старца, просто затаил на время обиду, отложив месть на потом.
Парень не знал, что рубиновое вино не относится к числу напитков, которые становятся крепче и лучше со временем. Его следовало пить только в течение года после выделки. Спустя двенадцать месяцев напиток терял свой букет и особый нежный вкус.
Но все это могли заметить лишь знатоки, а Райлин к ним не относился. Поэтому подобный жест он расценил как капитуляцию со стороны Дархма.
Сквозь полузакрытые веки старец наблюдал за гостем. Сочтя, что тот уже достаточно успокоился, он заговорил:
— Мой юный друг! Мы оба пришли к мысли, что мерзким тварям не следует больше осквернять землю наших предков. Но люди глупы, ленивы и готовы прощать своим врагам.
Райлин наполовину верил словам своего наставника. Молодой человек искренне полагал, что если одно существо сильнее другого, — то оно будет стремиться уничтожить слабого.
Сам Дархм по праву считался одним из самых влиятельных людей Золотого леса. Жена у него умерла, не вынеся его жестокого, холодного нрава. Детьми он так и не обзавелся.
На склоне лет Карайа оглянулся назад и не увидел никого, кто бы с искренней любовью смотрел на него, думал о нем и переживал за него. У него было много знакомых, но не было друзей.
Он никогда не бывал в Своркмиддле, ибо, как и его молодой гость, боялся, что сворки смогут увидеть его черные мысли. И расскажут всем и каждому, что у справедливого, великодушного Карайи Дархма душа чернее самой глубокой бездны самой глухой ночью.
Он хотел уничтожить сворков и коронетов, ибо боялся разоблачения. Их телепатические способности его пугали и злили.
И еще. Долгими ночами, мучимый старческой бессонницей, Карайя думал о том, что после его смерти все, чем он владеет, достанется людям, которые этого не заслужили, и его охватывало чувство искренней зависти и негодования. А уничтожить все собственными руками, чтобы никому не досталось, Карайа не мог, ибо не знал, когда ему суждено умереть. Но и смириться с тем, что чужаки станут распоряжаться его деньгами, имением, землями, скупердяй тоже не мог.
И он решил взорвать сложившийся мирный порядок, пусть лучше все потонет в крови и огне. За себя старик не боялся. В случае провала он может взять саквояж с драгоценными камнями и уехать, бросив все на произвол судьбы. Пусть не достанется никому.
— Мой юный друг, — высокопарно обратился он к юноше, — можешь ли ты по-прежнему рассчитывать на поддержку своих друзей после той трепки, которую устроила вам эта женщина?
За свою долгую жизнь Карана Дархм в совершенстве постиг умение больно ранить собеседника, прикрываясь маской доброжелательности.
От этого вкрадчивого вопроса Райлина передернуло. Можно было не сомневаться, что и это он отложит в своей памяти. Список обид, нанесенных ему учителем, рос день ото дня.
Стараясь не показать свою досаду, он сделал большой глоток, чуть не поперхнувшись, и деланно рассмеялся.
— Девчонка действительно умеет драться. В битве погибает слабейший. Сильных бои только закаляют. Я — живое тому свидетельство.
Он не стал уточнять, что во время схватки проявил похвальную осторожность. Другие, правда, дали бы ей иное название — трусость. Но этих «других» тут не было.
— Я всегда верил в тебя, мой мальчик, — ласково проговорил Карайа.
Райлин поморщился, но тут же стер гримасу с лица. Он понял одно — старец не станет больше вспоминать о происшествии с виввернами, и это молодой лицемер расценил как свою очень важную победу и значительный шаг вперед к лидерству.
— Давайте ближе к делу, — несколько грубовато прервал он Карайю Дархма. — А то скоро уже светать начнет, а мы все ходим вокруг да около.
— Вот это я люблю в тебе, — неискренне рассмеялся старик. — Что ж, давай обсудим наши предстоящие дела. Как давно ты был в Своркмиддле?
Услышав о городе сворков, Райлин насторожился.
— Я никогда там не был и не стремлюсь познакомиться со сворками, — ответил он.
— Неужели даже ты их побаиваешься? — Карайа в притворном изумлении всплеснул руками. — Ну, хорошо. Тогда поступим следующим образом.
11
В Беркене жизнь потихоньку входила в прежнее русло. Погибшие были простыми жителями, поэтому городские власти предоставили семьям оплакивать свои потери самим.
Приехавший в город Карайа Дархм выразил свои соболезнования. На чем все дело и закончилось.
Никто не стал углубляться в причины происшедшего, что еще больше укрепило Джоэла Линдена в том, что он поступил правильно, освободив Амбрустера. Проведенное им лично расследование выявило весьма неприглядную картину.
— Итак, — начал комендант, стоя на плацу, где он выстроил весь личный состав — шесть самых надежных своих людей, которые и охраняли теперь ворота, — кто может объяснить, по чьему приказу без меня, коменданта города, были распахнуты врата?
Стражники стояли, опустив головы и растерянно потупив глаза. Наконец решился высказаться пожилой сержант, в честности и тупости которого не приходилось сомневаться.
— Говори, — сурово бросил комендант.
— Мы солдаты, наше дело подчиняться приказу. Ежели, к примеру, вы заболели, то мы должны подчиняться следующему по званию? Разве не так? — Он поднял глаза и посмотрел на коменданта с легкой укоризной. — Вы лежали, так сказать, больной. Один из ваших помощников велел приступить к открытию ворот. Приказ надо исполнять, а то как же иначе? Ежели солдаты не станут исполнять приказ, то что же тогда будет со всеми нами?
Сама мысль о том, что можно не исполнить распоряжений вышестоящих офицеров, показалась старому вояке столь занятной, что он даже позволил себе улыбнуться в усы.
— Иное дело, — рассудительно продолжал сержант, — ежели кто по глупости шагнул широко, да штаны при этом порвал.
— Если бы он только штаны порвал, то ходил бы сейчас с голым задом. Он же не только сам погиб, из-за него убиты горожане. Да что там горожане, — досадливо махнул рукой Линден, — под сомнение поставлен мой авторитет.
Комендант распустил подчиненных. Ему было неприятно сознавать, что он не сумел разобраться в одном из своих заместителей, который считался человеком верным и честным.
Черное предательство Джоэл Линден расценивал как подлость по отношению лично к себе. Это не только огорчало и расстраивало коменданта, но и заставляло усомниться, правильно ли он себя держал с этими неблагодарными подчиненными, не был ли слишком мягок и либерален.
Единственным утешением стала потерянная, багровая физиономия Клифа Уотертауна, спешащего в городскую ратушу. Его горящие выпученные глаза свидетельствовали о состоянии крайнего душевного расстройства.
Линден понял, что констебль узнал о побеге заключенного. И обрадовался еще больше. Если бы не собственный промах, толстяк бы давно вертелся возле коменданта, выражая притворные соболезнования, и лез бы со своими дурацкими рекомендациями и советами по наведению порядка.
«Покрутись, толстый клоп, — злорадно думал Линден, — подумай своими мозгами жужелицы, как узник смог сбежать. А потом попробуй оправдаться перед хозяевами».
Несчастье другого привело коменданта в хорошее расположение духа. Он постарался вычеркнуть досадное происшествие из памяти, решив, однако, впредь внимательнее следить за своими доверенными помощниками. Ибо верить нельзя никому.
* * *
Накануне вечером, крепко заперев камеру с Майклом Амбрустером, констебль хорошо отметил радостное событие. Поэтому заснул поздно, предварительно повелев не будить его ни в коем случае.
Однако нападение вивверн вынудило его проснуться. Голова раскалывалась после вчерашних возлияний.
Первым делом констебль отправился полюбоваться на жалкое состояние заключенного. Пусть тоже просыпается, если вообще смог уснуть.
Весело насвистывая и гремя связкой ключей, Клиф в сопровождении двоих охранников спустился в подземелье, отпер замок и громко постучал в дверь.
— Мы люди тоже воспитанные, обращение вежливое понимаем. — Констебль подмигнул своим сопровождающим. — Разрешите войти в ваши апартаменты, ваша светлость великий аристократ, богатый лендлорд, завтрашний корм для червей. — С этими словами Уотертаун крепким пинком распахнул дверь.
Три факела ярко осветили помещение. Констебль не верил своим глазам. Камера была пуста. В растерянности он приказал обыскать помещение.
Приказ довольно глупый и бессмысленный, и Клиф это прекрасно понимал. Но не может же человек вот так взять и бесследно испариться! Это же немыслимо!
Тут его озарила счастливая мысль. Он перепутал камеры. Уотертаун выскочил в коридор и стал отпирать соседние клетушки. Но все-таки пришлось признать, что узник сбежал.
«Лучше бы он умер от горя или удавился. Что я скажу Карайе Дархму?»
Так и не найдя ответа на вопрос, толстяк поспешил в ратушу сообщить неприятную новость.
По дороге он даже не заметил коменданта. В другое время, конечно, он бы не упустил момента выразить ему свои искренние соболезнования по поводу неумения подбирать подчиненных.
Но сейчас он молил всех богов Золотого леса, чтобы величественный старец отнесся к случившемуся с пониманием и не лишил его звания констебля.
Все с изумлением смотрели на бегущего мелкой рысью Клифа Уотертауна. Обычно он шествовал с приличествующей его званию важностью и степенностью. Не обращая внимания на расспросы стражи, Клиф ворвался в комнату, где находился Карайа Дархм.
12
Старец только что вошел. Он говорил с народом, чего терпеть не мог. Эти глупцы воображают, что потеря нескольких человек имеет хоть какое-то значение для великого города. Вопли и стенания простолюдинов раздражали его.
Он только-только поднес ко рту бокал с восхитительным, чуть тепловатым рубиновым вином, когда дверь с грохотом распахнулась и в комнату влетел констебль. Золотой шлем, надетый задом наперед, постоянно съезжал на лоб, мешая Клифу смотреть. Выпученные глаза свидетельствовали о том, что произошло что-то чрезвычайное.
«Этот идиот всю ночь гонялся за Майклом Амбру-стером и не сумел его поймать», — подумал старик.
Действительность оказалась еще хуже.
— Я сильно извиняюсь, — выдохнул вошедший, обдав Дархма волной перегара, — но, осмелюсь доложить, узник исчез.
«Что за скотская привычка не чистить зубы, задохнуться можно», — подумал Карайа.
— Вы хотите сказать, что он убежал из камеры, в которую вы его засадили? — уточнил старец.
— Как всегда в точку, — радостно захихикал констебль.
Он понимал, что смех сейчас не просто неуместен, но и неприличен. Однако то, что Дархм сам сформулировал проблему, привело его в восторг. Старик избавил его от необходимости, натужно ворочая мозгами, пытаться объяснить то, что сам он ни объяснить, ни понять не мог.
Карайа между тем размышлял о том, что, хотя события и вышли некоторым образом из-под контроля, тем не менее все идет как нельзя лучше. Он не хотел признаться даже самому себе, насколько удачной оказалась придумка запустить вивверн в город. Его даже не особенно взволновал побег Амбрустера. Тот объявлен вне закона и не сможет оставаться в городе, а следовательно, помешать осуществлению задуманного.
Выдержав паузу, Дархм усмехнулся и мягко проговорил, глядя на дрожащего констебля:
— Все это досадно, друг мой, но нет существа, способного уйти от рук справедливого и беспощадного закона. Сейчас перед нами стоит более важная задача.
Клиф ожидал чего угодно, но только не этого. Напряжение отпустило его, и слезы благодарности навернулись на глаза туповатого констебля.
«Великие боги, да он никак прослезился. Надеюсь, у него хватит ума не броситься мне на шею с объятиями», — с досадой подумал Карайа.
Он ошибся, Клиф Уотертаун так-таки рванул вперед, собираясь как следует продемонстрировать свою признательность, но вовремя остановился, за что старец возблагодарил всех своих небесных покровителей. Не хватало ему еще отбиваться от этого вонючего солдафона.
— Друг мой, — обратился он к констеблю, — отправляйтесь в зал, там уже собрался Совет сословий. У меня будет для вас особое поручение. И, кстати, приведите себя в порядок.
Клиф покраснел как малина и, выйдя из комнаты, в первую очередь проверил пуговицы штанов. Его бросило в дрожь при мысли, что он бегал все утро на глазах всего города с расстегнутой ширинкой. Но весь непорядок ограничился лишь перевернутым шлемом. Вот на это никто и внимания не обратил.
Быстро оправив свой костюм, констебль торжественным шагом вошел в зал заседания Совета сословий и замер в ожидании.
При его появлении наступила тишина. Здесь должны были присутствовать лишь члены Совета, и приход Уотертауна был расценен всеми как нарушение раз и навсегда заведенного порядка.
Неловкую паузу прервало появление всеми уважаемого Карайи Дархма:
— Я приношу свои извинения за то, что заставил вас ждать. Но душа моя переполнена горем. Я скорблю вместе с вами.
Речь старика была долгой и весьма убедительной. Он настаивал на том, что сворки здесь ни при чем. В последнее время уж слишком накалились страсти. Нельзя нарушать вековые традиции, убеждал он сограждан.
Чтобы у соседей-сворков не оставалось и тени сомнения в искренности людей, было решено отправить в Своркмиддд подарки в знак нерушимой дружбы между людьми и сворками.
Праздничный кортеж готовились сопровождать двенадцать самых красивых девушек из Беркена, дочери богатых землевладельцев.
Правда, Дархм выражал некоторые сомнения, хотя и без особого напора, стоит ли посылать в город сворков столь юные создания. Но желание сохранить мир в Золотом лесу оказалось очень сильным. Слабые возражения старика потонули в общем гуле одобрения.
Никто не знал, что все те, кто особенно рьяно призывал крепить дружбу между сворками, людьми и коро-нетами ради сохранения мира и благоденствия Золотого леса, получили от незнакомых доброжелателей по увесистому кошелю с золотом. Считай, просто так.
Единственное, что требовали неизвестные доброхоты, так это выразить общее желание сохранить мир. Нельзя обидеть сворков беспочвенными подозрениями. Они будут рады получить подарки и не станут готовиться к войне.
Обыватели и даже богатые горожане ни на секунду не сомневались, что делают доброе дело. Тихие слова Карайи потонули в общем гуле одобрительных голосов.
Был сделан самый важный шаг на пути осуществления коварного плана заговорщиков.
13
Коронеты передали в Своркмиддл, что несколько тяжело нагруженных телег направляются в их сторону. Двенадцать самых красивых девушек, одетых в специально для этого случая сшитые наряды, ехали в четырех экипажах.
Девиц распирало чувство гордости и своей значительности. Они никогда не бывали в городе сворков и немного побаивались. Но, в общем, настроение у всех было радостным и праздничным.
Мнение едущих было единым: «Объясним неразумным своркам, что никто обижать их подозрениями не собирался. Случай с виввернами был всего лишь трагической случайностью».
Пятеро пожилых мужчин вели караван. Даже самое подозрительное существо не подумало бы, что эти немолодые, растолстевшие и неповоротливые городские обыватели могут представлять для кого-то серьезную угрозу.
А уж про девиц и говорить нечего. Их заботило лишь одно — не измялись ли ленты на шляпках, не испачкались ли белоснежные перчатки. Самый мирный из всех возможных караванов ехал в город сворков.
Коронеты измаялись от скуки, проверяя и перепроверяя мысли едущих. Старики пережевывали свои занудные размышления о торговле, урожае, ценах на товар, ленивых толстых женах.
Многих занимало, угостят ли их сворки чем-нибудь прохладным, а если да, то смогут ли они это пить. Вот и все нехитрые мысли, которые мирно перемалывали неповоротливые мозги сопровождающих.
* * *
Старейшина сворков долго размышлял, как встретить людей? Многие не советовали вообще показываться на глаза визитерам. Но старый сворк считал это неприличным.
Он задолго узнал о приближении каравана и вышел вместе с охранниками встретить гостей.
— Ну, стало быть, кто старое помянет, тому глаз вон, — весело сказал самый главный в караване. — Эк, какие мы все-таки разные с тобой, хвостатый приятель.
Человек даже хотел было хлопнуть старейшину по плечу, но, не зная, где оно у сворка, сдержался.
Девицы, прячась друг за друга и нервно хихикая, вылезли из колесниц.
— Это вам, — сказала одна из них, протягивая старейшине сворков ларец с драгоценными камнями, — от славного города Беркена.
— С наилучшими пожеланиями, — встряла в торжественную церемонию хорошенькая маленькая блондинка. — Ты забыла сказать «с наилучшими пожеланиями», — добавила она.
Наступила неловкая пауза. Ни одна из сторон не знала, что делать дальше.
Только старейшина сворков решил предложить гостям освежиться, ибо по их мыслям он понял, что те немного испуганы, голодны и очень хотят пить, как всех телепатов вдруг пронзило чувство нестерпимой боли. Невыносимое страдание, которое испытали люди, передалось своркам. Все длилось лишь долю секунды.
Девушки неловко осели на землю и застыли. Мужчины еще пытались сделать несколько шагов. Но неизвестный недуг сразил и их. Семнадцать гостей лежали бездыханные на главной площади Своркмиддла.
Хозяева в растерянности смотрели на это ужасное зрелище. Теперь стало понятно, что не сворки должны были стать жертвами, а безвинные горожане. А обвинят в их гибели хозяев города.
