15
— Орки сильны. — Франсуаз вышагивала вдоль строя солдат, и каждое ее слово отпечатывалось в их душах, словно клеймо, выжженное каленым железом.
— Но у нас есть то, чего нет у них. Это — ваш дом, и вы будете сражаться за него. Для орков это — только один из набегов. Они не будут драться до последнего. Ощутив сопротивление, они отступят.
Демонесса скользнула по лицам ополченцев горящим взглядом.
— Вы не должны умирать за свою страну, — говорила она. — Это то, чего хотят орки. Что вы станете делать?
— Убивать! — было ей громким ответом.
— Что?
— Убивать!
— Что?!
— УБИВАТЬ!
* * *
Мириэль вздрогнула. Она глубже закуталась в серую накидку, которую натягивала себе на плечи.
— Вы видите? — произнесла она.
— Что? — спросил я.
— Кедры, — ответила Мириэль. — Они засыхают.
Я дотронулся до одной из веток, что качалась, подрагивая, возле моего лица. Хвоя пожелтела, упругий сок больше не наливал ее.
— Я вижу, — ответил я.
— Мне больше нельзя туда, — сказала Мириэль, ее тонкая рука показала на стены живого храма. — Я больше не жрица.
— Сможете стать снова? — спросил я.
— Нет…
Я разжал пальцы, кедровая ветвь вновь задрожала, свободная. Несколько хвоинок осыпались с нее.
— Почему вы это разрешили? — спросил я.
— Я не знаю, — ответила она. — А как бы я могла помешать?
Я пожал плечами.
— Вы никогда никому не сопротивлялись? — спросил я.
— Зачем? — сказала она. — Достаточно поговорить с человеком. Объяснить ему.
Она заплакала.
— Вижу, на сей раз вам не удалось объяснить, — сказал я. — Что станет теперь с рощей?
Мириэль серьезно взглянула на меня:
— Роща погибает, Майкл. Погибает от ненависти. То, что она увидела в моих глазах, подтолкнуло ее продолжать, хотя я этого не хотел.
— Мы — часть леса, как и эти кедры. Когда люди Гиберии стали…
— Злыми? — подсказал я.
— Нет… В нашем языке нет этого слова… Вернее, оно обозначает не то, что у вас… Когда ты хочешь, чтобы другому стало плохо — не важно, друг он тебе или враг-то тебе самой становится худо. Это как яд, который ты вдыхаешь.
Мириэль не заметила, как подошла ко мне близко-близко. Она подняла глаза, и, если бы у меня еще оставалась душа, я мог бы в них утонуть.
— С вами такое было, Майкл? — спросила она.
— Было? — Я посмотрел в небо, и это позволило мне отстраниться от нее. — Мне кажется, все проходят через это… Разве нет?
— Возможно, — ответила она. — Вот почему в мире так много зла. Я произнес:
— Вы больше не жрица леса, Мириэль. Но вы обладаете способностями друида. Это правда?
— Да, — сказала она.
Внезапно она прижалась ко мне так порывисто, что я не успел этому воспротивиться. Ее руки обвились вокруг меня, а губы нашли мои. Поцелуй друиды был прохладным, как утренняя роса. Ее нога легла на мою талию, гибкое тело трепетало под легкой накидкой.
Я взял девушку за плечи, поспешно отстраняя от себя, и рефлекторным движением вытер губы тыльной стороной ладони еще до тоге как осознал, что это может ее обидеть.
— Что? — спросила Мириэль.
Мне казалось, ей должно было стать неловко, ведь она первая поцеловала меня. Но на ее чистом лице я видел только легкое удивление.
— Что случилось? — спросила она. — Разве эльфы дают обет безбрачия?
— Нет, — ответил я. — Но…
Друида вновь обняла меня. Ее губы ласкали мои, а тонкие руки скользили по застежкам моей одежды.
Мне пришлось приложить некоторое усилие, чтобы заставить девушку разорвать объятия.
— Мириэль, — произнес я. — Не надо.
Она опустила руку, и, прежде чем я понял, что она собирается делать, я ощутил ее тонкую ладонь на поясе моих штанов. Рука друиды скользнула вниз и замерла.
Я поспешно убрал ее пальцы.
— Что с вами? — спросила она.
— Знаете, Мириэль, — сказал я, — я лучше пойду.
Друида схватила меня за руку. Ее тонкие пальчики держали меня очень крепко; так тонкое, ползущее растение обвивается вокруг большого дерева, и только острый нож способен уничтожить его путы.
— Вы не хотите меня? — спросила друида. Глубокого удивления в ее голосе было гораздо больше, чем оскорбленного самолюбия отвергнутой женщины.
— Но я думала…
Я положил палец на ее запястье и, слегка надавив, заставил ее разжать пальцы.
— Если у вас чесотка, — хмуро сказал я, — сходите к Колтону. Ему как раз надо сбросить напряжение.
Она должна была бы дать мне пощечину, по крайней мере попытаться. Но я сломал что-то очень важное в ее мире, и теперь она была завалена его обломками.
Меня многие пытались заставить чувствовать себя виноватым. Были у них основания или нет, не знаю. Но я не стал бы просить прощения у девчушки за то, что ее объятия не вызвали у меня той реакции, которую она пыталась найти.
— Вы… — прошептала она, — вы обманули меня.
— Вот как, — сказал я поворачиваясь. — Выбросьте обручальное кольцо в речку.
Она закричала так громко, что мне пришлось обернуться. Хотя я не собирался этого делать.
— Вы! — закричала она. — Вы спите с этой шлюхой!
Вот так всегда с людьми, которые погружены в высокие материи. Впрочем, можно ли погрузиться в высокие материи? Но не о том речь.
Сперва они рассуждают о красоте и вселенском добре. Потом начинают считать, что влюблены, и готовы переспать с фонарным столбом только потому, что он всю ночь выслушивал их излияния и так и не убежал. Им невдомек, что бедняга просто не мог этого сделать…
А еще через пару дней они заваливаются в постель к кому-нибудь другому и пишут в дневник стихи о глубине своих чувств.
— Я думала, что вы такой же, как я, — говорила Мириэль. — Что вы меня понимаете. Я ошибалась. Все, что вам нужно, это…
Я хорошо знаю гиберийский язык, но эти слова оказались пробелом в моем словаре. Наверное, потому что я учил его по книгам и словарям, а не в общении с пьяными солдатами.
— Разве вы не видите, какая она? — кричала мне вслед друида. — Вы, и Колтон — все вы одинаковы. Мужчины. Вам только и нужно, что длинные ноги да грудь, как барабан. Вам нет дела до души девушки, до того, кто она…
Я стал насвистывать песенку, чтобы не слушать ее.
