Следующий час оказался не столь богат событиями. Я прогулялся по коридору, в котором был заперт, и заглянул во все комнаты, благо у одного из амбалов из кармана выпала связка ключей. Все комнаты оказались стандартными помещениями для допросов, в каждой имелся стол со стулом, скамьей и письменным прибором, обитая железом дверь, зарешеченное окно под потолком и больше ничего.

Оба красных брата были живы. Тот, кого я уложил первым, чувствовал себя совсем плохо, похоже, я серьезно повредил ему череп, когда ударил его ногой, чтобы не дергался. У нас во взводе санитаром был парень, который на гражданке тоже работал санитаром в травматологическом отделении какой-то больницы, он рассказывал, что в таких случаях делают рентгеновский снимок мозга, определяют, где произошло кровоизлияние, а потом в нужном месте черепа просверливают дыру и откачивают кровь специальным устройством вроде большого шприца. А в особо запущенных случаях в черепе сверлят дырки по всей окружности, потом снимают скальп, срезают верхушку черепа циркулярной пилой и вправляют мозги в самом прямом смысле из всех возможных. Он еще рассказывал, как у них в больнице один пациент, хорошо приложившийся башкой по пьяни, потом, когда отошел от наркоза и протрезвел, решил, что находится в вытрезвителе, и поперся на пост к медсестрам качать права, вырвав при этом все капельницы, когда вставал с постели. Брр… Жутко, конечно, но, скорее всего, в этом мире медицина до такого уровня еще не доросла, а значит, этот монах — не жилец.

Второй красный брат, судя по всему, отделался легким сотрясением мозга. Когда я зашел в комнату, где меня допрашивали, этот тип стрельнул глазами в сторону валяющейся на полу дубинки, но благоразумно решил не лезть на рожон. И правильно сделал.

— Ну что, оклемался, болезный? — спросил я.

— Оклемался, — мрачно проговорил болезный.

— Как зовут-то тебя?

— Степаном.

— А меня — Сергеем. Будем знакомы, стало быть.

На лице Степан явственно читалось, что новому знакомству он совершенно не рад. Я его понимаю.

— Скажи мне, Степан, — начал я, — а где это мы находимся?

— Нешто сам не знаешь? — удивился Степан.

— Не знаю.

— Матросская тишина это.

— Надо же! — удивился я. — А я думал, Донской монастырь.

Степан посмотрел на меня, как на идиота.

— А вот еще что, — спросил я, — почему у вас, монахов, у всех рясы разноцветные? У тебя с товарищем рясы красные, у пацана, что на часах стоит — коричневая, у этого, — я показал на раздетый труп, — серая была?

— Коричневая раса — послушник или чернец, стало быть, — Степан говорил с крайне удивленным выражением, видимо, он объяснял мне азы, известные здесь каждому ребенку, — черная — монах-воин, серая — монах-келейник, фиолетовая — меч господень.

— А красная?

— Красная — плеть господня.

— Палач, что ли? И много вас тут таких плетей?

— Да почитай, что вся обслуга тюремная.

— А серые — это следователи?

— Следователи носят серое или черное.

— Понятно…

Второй палач резко сел и его обильно вытошнило.

— Надо бы его вытащить отсюда, да к врачу, — сказал я, — жалко человека.

— Разве ты умеешь решетку поднимать?

— Нет. А ты?

— Кто бы мне слово доверил… Нет, не вытащить нам его. Да и зачем? Все одно не жилец.

— А если волшебством там или молитвой…

— Кто же ради него бога просить станет? Нет, Андрюшка теперь не жилец, ты его славно приложил.

— А что мне делать оставалось?

— Не дергаться. Ты уж извини, добрый человек, но ты тоже уже не жилец. Знаешь, что за убийство келейника бывает?

— Видел уже. Всю деревню вырезают.

— Вот именно. Ты бы лучше поясок от рясы взял бы да и повесился бы. Чего тебе терять, душа все равно загублена, а так родных спасешь.

— До моих родных им не добраться.

— Зря ты так говоришь. Устроят тебе зеленый лист — сам все и расскажешь. Только не будет тебе зеленого листа, для тебя и дыбы хватит, ты уж поверь мне.

— Добрый ты.

— Какой есть.

В конечном итоге мы со Степаном подтащили Андрюшку к решетке, что вызвало у Семки очередной приступ ужаса, но уже не столь впечатляющий. Привыкает парень. Я привалился к стене, палачи разместились напротив и мы принялись беседовать о всякой всячине, коротая время. Вначале я пытался что-нибудь выяснить о том, что представляет собой эта тюрьма и как отсюда выбраться, но палачи отвечали неохотно, да и сам я быстро уразумел, что выбраться отсюда можно только чудом. Интересно, почему мне совсем не страшно? Крест?

Ага, подтвердил крест, я дал твоему страху пройти сквозь тебя. Зачем тебе страх?

"И то верно", — подумал я, — "Зачем мне страх?" И рассказал палачам анекдот про влюбленную парочку, высококультурную маму девочки и вареный фаллоимитатор. История понравилась и повлекла за собой дискуссию о месте и роли фаллоимитаторов в жизни общества, и когда на лестнице зазвучали шаги, все, кроме несчастного Андрюшки, пребывали в замечательном расположении духа.