Глава 19
Я не спал. Я был словно в трансе каком. Подтянув голые колени к груди, я вглядывался в щель между досками собачьей будки. Черное небо, налилось синевой, потом зарозовело.
Я вздрагивал от каждого звука. Вот заскреблась мышь. Прохныкал козодой. Прошуршала змея. Я слышал, как где-то внизу скрежещут тектонические плиты. Сердце с шумом разгоняло кровь.
Вот звуки стали разнообразнее. Утро. Из кухни донесся голос Джоди. Стукнули дверцы буфета. Звякнули тарелки. Из крана полилась вода. Мисти что-то сказала.
Эмбер не слышно.
Дверь черного хода распахнулась. Джоди позвала Элвиса. Джоди позвала меня.
Эмбер не слышно.
Я сжался, затаился. Открылась и закрылась парадная дверь. Шаги рысцой. За ними другие.
– Рядом, Элвис, рядом! – крикнула Джоди.
Я представил себе, как пес поднимает уши и радостно трусит рядом с ней к автобусной остановке.
Опять скрипнула входная дверь. Я припал к щели. На крыльцо вышла Эмбер, и я сразу же отвернулся. Она была полностью одета, но перед глазами у меня так и маячили влажный темный треугольник и два набухших красных соска. Такой она останется для меня навсегда. Такой я теперь буду ее видеть.
Я впился зубами в мамину Библию. Только бы не закричать, не засмеяться, не засопеть. До меня доносился стук ее каблуков. Эмбер отправлялась в школу. Жизнь для нее продолжалась. Эмбер держалась молодцом.
Я еще сильнее стиснул зубы, пока не выступили слезы.
Стук каблуков стих где-то в стороне, возле шоссе. Теперь слышалось только пение птиц. Она права, сказал я себе. Какой смысл тереться возле дома. До ночи лучше держаться от места преступления подальше.
Я выполз из будки. Проморгался. Будет жаркий, солнечный день. До дома я добрался на четвереньках. И в подвал спустился на четвереньках. Нелегкая задача, кстати сказать.
Натянул какие-то шмотки, провел расческой по волосам, пощупал простыню и отправился наверх. Хоть «поп-тартом» поживлюсь.
Оказалось, у нас есть только арбузный. Джоди упросила меня купить его из-за красно-зеленой глазури, но вкус ей ужасно не понравился. И мне тоже.
Я взял кукурузные хлопья и съел пару пригоршней прямо из коробки. Запил молоком и двумя банками пива.
Во дворе залаял Элвис. Я перепугался, что вернулась Эмбер, но пиво притупило чувства. Наверное, не надо было столько пить. Потянулся за папашиной курткой, что висела на спинке стула, и шарахнулся о стену.
Закрыл глаза и выругался. А когда открыл, увидел Мисти. Стоит в дверях в джинсовом комбинезоне и черном топике. Волосы завязаны хвостом. С плеча свисает прозрачная лиловая пластиковая сумочка. Внутри губная помада, кекс и перочинный нож.
– С тобой все хорошо? – спросила сестра.
– Просто замечательно.
Она застыла в молчании. И не обойти ее никак. Попросить подвинуться, что ли?
– Что это ты здесь делаешь? – Голос-то у меня был храбрый. – Пропустила автобус? А Джоди где?
– Сегодня последний день перед каникулами, – сказала Мисти. – Прибираемся в шкафчиках и смотрим видео. Больше ничего.
– Надеюсь, смотрите образовательную программу.
– Экранизацию.
– «Моби Дик»?
Она смерила меня взглядом.
– «Кладбище домашних животных».
– Вот куда идут мои налоги, – проворчал я, влезая в куртку.
– Я слышала, как вы с Эмбер ночью ругались.
Я сглотнул. Обвел глазами кухню. Сполоснул миску Джоди. Раздавил банки из-под пива и выбросил в мусор. Открыл холодильник и сунул в него голову.
– И что же ты слышала?
– Ты орал на нее, чтобы оделась.
Я засмеялся. И еще раз засмеялся. Откусить бы себе язык, лишь бы перестать ржать раз и навсегда.
– Ты, наверное, ослышалась.
– Почему ты спал в собачьей будке?
– Чисто для прикола. – Я вынул голову из холодильника.
– Ваши с Эмбер дела меня не интересуют.
Я старался не смотреть на нее, но мои усилия не увенчались успехом. Темные, немигающие глаза уперлись в меня. Под их взглядом я превратился в мальчишку, которого неудержимо тянуло к черным дырам в земле и полуразрушенным зданиям. Она говорила безо всякой задней мысли. Не потому, что была испорчена. Не потому, что все простила или сама была жертвой. Просто ее ничего больше не трогало. Да она никогда и не была особенно отзывчивой. Теперь же это бросалось в глаза.
– Мне пора на работу, – пробормотал я.
– А как насчет моей татуировки? Если уж я опоздала на автобус и все такое?
– Даже не мечтай. У нас уже был с тобой разговор.
– А вдруг ты передумал?
– С чего бы это?
Она пожала плечами. За этим жестом стояло больше, чем за иной проповедью. Кажется, я понял, что она хотела мне сказать. Как она могла шантажировать меня? Мало ли что произошло между мной и Эмбер.
А может, она намекала, что застрелит меня?
Снова меня разобрал смех, но я подавил его. Ружье-то я спрятал.
– Нет, ни за что.
– Почему?
– Татуировку не сотрешь…
Вот ведь глупость сморозил! Мне-то что за дело до лишнего шрама на ее внешности?
Я зашел с другого боку:
– Ты еще слишком молода, чтобы принимать решения, которые повлияют на всю твою оставшуюся жизнь. Значит, за тебя придется решать мне. А это слишком большая ответственность.
– Ладно.
Она подошла к буфету и взяла стакан.
– Ладно? – эхом отозвался я.
– Принимается. – Мисти двинулась к холодильнику. – Я-то думала, ты начнешь трындеть, что татуировка – это гадость, или начнешь меня по-отечески отговаривать… Ну а если так рассуждаешь, – она вынула из холодильника кувшин голубого «Кулэйда», – я могу это понять.
Она налила напиток себе в стакан и сделала большой глоток. Розовые камушки у нее на запястье при свете солнца словно подернулись дымкой. Они смотрелись более-менее ярко только при искусственном освещении.
– Мы не так уж отличаемся друг от друга, – сказала она, оторвавшись от стакана. – У нас логика одна.
– А?
– Оба мы не такие, как все. Я не похожа на остальных девчонок. А ты – на остальных парней.
– О чем это ты?
– Ты не любишь футбол. Не любишь косить. У тебя в машине книга по искусству. – После каждой фразы она шумно отхлебывала из стакана.
– Подумаешь, – сказал я. – В этом альбоме почти все художники – мужчины. В парне, который любит искусство, нет ничего такого.
– Как и в девчонке, которая любит охоту.
– А кто сказал, что это не так?
– Папа. Он так считал.
Она допила свой стакан. Губы у нее слегка окрасились синим, напомнив мне плакат против курения, на котором младенец с лиловым лицом был подключен к аппарату искусственного дыхания. Этот плакат я видел в каком-то журнале в приемной у Бетти.
– Отец с удовольствием брал тебя на охоту, – напомнил я.
– Вот уж нет, – бесстрастно произнесла Мисти. – Просто так складывались обстоятельства. Он всегда хотел, чтобы на моем месте был ты.
– Фигня.
– Нет, правда.
– По-твоему, меня он не любил, потому что я не ходил с ним на охоту, а тебя – потому что ходила?
– Что-то в этом духе.
Ее мрачные темные глаза смотрели в пустой стакан. В воздухе повисло многозначительное молчание.
– Я делала все, чтобы он меня полюбил.
Ее слова отозвались в моих ушах щелканьем капкана. Захотелось убежать. Но тут она перевела взгляд на меня. Словно металлические створки сомкнулись вокруг моей ноги. Теперь вырываться бессмысленно – только покалечишься.
– Он любил тебя.
– Не так, как маму.
Холод пробежал у меня по спине снизу вверх. Затылок заледенел.
– Это – другая любовь. – Я с трудом сдерживал отвращение.
– Он ее ни разу в жизни не ударил. Задумывался над этим? Ни разу. Наверное, поэтому ей было наплевать, что он колотит нас.
Вот он, ответ. Окончательный. В подернутых дымкой глазах моей сестры боль, и замешательство, и ненависть отверженной.
Никакого инцеста, повлекшего за собой кару смерти, не было в помине. Не было и бешеной преданности отцу, столько времени проводившему с дочкой. Отец вообще ни при чем. Конфликт разгорелся между матерью и дочкой.
Наблюдения за поведением диких животных научили Мисти, что принадлежит ей и чего следует ждать. А мать нарушила простейший, основополагающий, инстинктивный закон природы: не защитила свое дитя.
Я облизнул пересохшие губы.
И мама была в курсе того, что Мисти знает о ее преступлении. С того самого дня, как Мисти уронила к ее ногам убитого котенка и нацепила на запястье кошачий ошейник в виде некой награды за храбрость.
Бледное веснушчатое лицо в боевой раскраске от «Мэйбеллин» повернулось к окну:
– Какой чудесный день. Поверить не могу, что Эмбер не смылась. Ты наверняка разочарован.
У меня скрутило живот. Молоко с пивом подступили к глотке. Я судорожно сглотнул. Не помогло. Чтобы не упасть, ухватился за спинки стульев.
Мисти меня в гроб загонит. Страшно не то, что она кому-то расскажет про ночную сцену между мной и Эмбер. Страшно то, что она будет поощрять подобные сцены.
Я припомнил, что написала Джоди, и мне захотелось плакать. Мисти и ее подучила, втолковала, что требовалось. Они все будут заодно.
Зубы у меня застучали, и я сжал челюсти.
Вот оно, мое будущее. А вот будущее Джоди. Надо что-то делать.
И тут я вспомнил об ужасной тайне Мисти.
– Я знаю, что ты сделала, – проговорил я.
Она по-прежнему смотрела в окно.
– Ты меня слышала?
Тишина.
– Тебе нечего сказать?
Она медленно повернулась и уставилась на меня. В глазах сквозили жалость к моей тупой животной судьбе и наслаждение моим тупым животным страхом.
– Это должен был совершить ты, – сказала она.
Вот тут-то пиво с молоком подступили к горлу. Я уже не мог сдерживаться и кинулся к раковине. Мисти отскочила в сторону.
Меня выворачивало наизнанку. Казалось, мое тело наконец обрело достойное занятие. Когда рвота на минутку прекратилась, я прижался щекой к холодному крану.
В соседней комнате включился телевизор.
На работе мне полегчало. Я старался изо всех сил. Ругань босса в «Беркли» снес кротко, согласился, что работу в наших местах найти нелегко и надо быть балбесом, чтобы так подставляться. Еще раз опоздаю, меня вышвырнут.
Весь день я прямо-таки излучал человеколюбие. Среди тех, кто занимался доставкой холодильников, я точно был один такой на весь штат. Для каждой попавшейся мне сегодня домохозяйки, для каждого карапуза у меня нашлось доброе слово. Даже с Рэем побеседовал. Насчет сисек и писек.
От тебя воняет, как из хлева, говорили мне. Спрашивали, зачем напялил куртку. А я пропускал все мимо ушей.
Когда мы возвращались от последнего по счету покупателя, меня торкнуло. Хорошо торкнуло. Шесть секунд проходит, пока накроет ударная волна. У меня и двух не получилось. Не было времени посмотреть на небо, распадающееся на тысячу солнц. Я будто взорвался изнутри.
Рэй сидел за рулем. Что со мной было, не помню, но, видимо, впечатляло. Он выкинул меня из машины на забитом шоссе в пригороде. До магазина еще оставалось добрых пять миль. Как только боль в голове более-менее стихла, и можно было перевести дыхание, и руки-ноги перестали трястись, и восстановилась координация движений, я зашагал вперед.
На проносящиеся мимо машины я не смотрел. Не глядел я ни на нежно-голубое небо над головой, ни на бесконечную серую линию под ногами. Взгляд мой почему-то зацепился за оранжево-зеленую рекламу «7-Одиннадцать», мерцавшую вдали.
Я дотащился до телефонов-автоматов на стене магазина и позвонил Бетти. Сработал автоответчик.
Оставьте сообщение или позвоните по такому-то номеру Я принялся набирать номер и на полпути забыл его. Опять позвонил в ее бесплатный кабинет. Повторил номер вслух. Принялся набирать. Забыл. У меня кончились четвертаки. В кармане болтался доллар. Я зашел в магазин и разменял его. Пересчитал монетки. ЧЕТЫРЕ. Поблагодарил кассиршу.
Вышел наружу и снова набрал бесплатный кабинет. Внимательно выслушал автоответчик. Натыкал семь цифр и зажмурился.
Другой автоответчик. Я зарыдал. Даже после сигнала продолжал рыдать. Лучше сообщения не придумаешь.
– Алло? Алло? – прорезался голос живой Бетти. – Кто это? Что стряслось?
– Мне нужна помощь, – всхлипнул я.
– Кто это?
– Не знаю.
– Харли?
– Да. – Я шмыгнул носом и утерся рукавом папашиной куртки. – Правильный ответ.
– Харли, где ты?
– Не знаю.
– Что стряслось?
– Помогите.
– Да что такое случилось?
– Она…
– Кто?
– Она…
– Да кто «она»?
Голову заполнила боль, лишившая меня языка и разума.
– Харли, ты где?
Рыдания сжали горло.
– Ты дома?
Я затряс головой.
– На работе?
– Семь-одиннадцать, – прохрипел я.
– Семь-одиннадцать, – повторила она. – Ты про магазин?
Я подтвердил.
– Старый или новый?
– Зеленый, – выдавил я.
– Харли, – голос у нее был расстроенный, – у меня сейчас пациент.
– Настоящий пациент, – всхлипнул я.
– Ты можешь приехать сюда? Я у себя в кабинете.
– В настоящем кабинете.
– Таком же настоящем, как и тот, где мы встречались. Солтворк-стрит, 475. Между Мейпл и Грант-стрит. Большой белый дом с красной дверью. Найдешь?
Я повесил трубку и зашагал дальше.
Пока добрался, весь взмок. Большой – это мягко сказано. Дом был огромный. Здания поблизости – вот те подходили под определение «большие».
Пол внутри был из какого-то темного дерева, отполированного до того, что, казалось, ступишь шаг и потонешь. Лестничную клетку украшала балка из такого же дерева. На стенах, оклеенных кремовыми обоями, висели картины, сплошь бледно-розовые балерины и золотистые сады. По обе стороны от прохода стояли два старомодных кресла, обитых полосатым бархатом. Что находилось за дверным проемом, мне было не видно.
Шикарная обстановка!
– Добрый день, – произнес женский голос.
Не Бетти, кто-то другой.
Не потонуть бы! Уж лучше не сходить с дорожки.
– Кто там?
Из соседнего помещения, вежливо улыбаясь, показалась женщина. Улыбка тут же пропала, рот приоткрылся, а в глазах мелькнула тревога.
– Ты и есть Харли?
– Да.
– Проходи. Доктор Паркс очень тебя ждет.
– Доктор Паркс? – не понял я.
– Бетти.
Казалось, она хотела дотронуться до меня, но в последний момент передумала.
– Не желаешь снять куртку?
– Нет, спасибо.
– Тогда следуй за мной.
Нужный кабинет был в самом конце коридора. Бетти сидела за огромным столом, президенту впору, говорила по телефону. Со всех сторон нависали бесчисленные полки с книгами. При виде меня она немедля положила трубку и вышла из-за стола:
– Харли, слава богу, ты здесь.
На ней была солидная юбка цвета запеченного кокоса, чулки, туфли на шпильках, кремовый шелковый топик без рукавов и жемчужные бусы. Серьги – полированные прямоугольники из желтого золота – проблескивали из-под серебристых волос, стоило ей чуть пошевелить головой.
– С твоего звонка прошло целых два часа. Как ты себя чувствуешь?
– Работать забесплатно вам не с руки, так? – начал я.
Она заметила, какими глазами я гляжу на обстановку.
– Смотря что понимать под «не с руки». С финансовой точки зрения – да, работа на правительство больших доходов не приносит.
Кресла и диван в этом кабинете были такие роскошные, что я так и остался стоять. Даже после того, как она попросила меня сесть. Даже после того, как сказала «пожалуйста».
– Что произошло, Харли? Ты твердил «она, она». После свидания с матерью ты у меня ни разу не был. Как прошло свидание?
Я постарался проморгаться. Пот заливал глаза. Или это не пот? Ведь в глазах всякой воды полно.
– Она…
– Стоп, Харли, – мягко произнесла Бетти. – Она – это кто?
– Она… – выдавил я. – Она… Она…
– Смелее.
Я облизал губы, сглотнул, сделал глубокий вдох:
– Она… – В отчаянии я затряс головой. – Раньше я часто…
Бетти подалась вперед:
– Часто – что?
– То есть мы часто…
– Мы – что?
Я опустился на колени и закрыл лицо руками. Внезапно Бетти оказалась рядом со мной. Я почувствовал ее руки у себя на спине. Почувствовал сквозь папашину куртку.
– Кто? – спросила Бетти.
– Эмбер.
Точно нарыв в мозгу лопнул. Выговорилось ее имя – и вернулся дар речи.
– Она часто меня трогала. Еще в детстве. Я помню. Она меня трогала. В постели. Заберется ко мне и трогает.
– Где она тебя трогала? – спросила Бетти. – Вы знаете где! – крикнул я.
– Сам скажи. Так надо.
– Кому надо?
– Тебе. Произнеси слово вслух. Чтобы столкнуться с ним лицом к лицу. Чтобы распрощаться с ним.
– Хрен с этим распрощаешься.
– От слова ничего не останется, Харли. Почти ничего. Обещаю тебе.
Я снова закрыл лицо руками.
– Где она тебя трогала?
Я четко вспомнил, с кем говорю.
– За пенис, – прохрипел я.
– А эрекция была?
Я молчал.
– Была?
– Да.
– И семяизвержение было?
Я плотнее прижал руки к лицу и прорыдал:
– Да.
– А ты ее трогал?
– Нет, – простонал я и бросил на нее косой взгляд. – Нет. Нет. Клянусь. Я даже не глядел на нее. Я лежал к ней спиной. Она забиралась ко мне. – А почему она забиралась к тебе?
Я затрясся в рыданиях. Бетти обняла меня:
– Подумай.
– Она боялась отца, – прохныкал я ей в плечо. – И ты ее не гнал.
Я кивнул.
– Почему? – она нежно положила меня на пол. – Подумай.
– Я тоже его боялся.
– Слушай меня очень внимательно, Харли. – Она поднялась с пола. Подождала, пока я на нее посмотрю. – Это не значит, что ты – плохой человек. Ты не урод и не извращенец. Вы с Эмбер – нормальные люди. Это детская эмоциональная реакция на дурное обращение, поиск поддержки у близкого человека.
Я опять попытался закрыть лицо, но она сжала мне руки:
– Что заставило тебя вспомнить? Ты знаешь? Что-то случилось?
– Не могу, – помотал я головой.
– Нет, можешь. Что стряслось?
Она на секундочку отошла к столу и взяла коробку бумажных носовых платков. Вытащила один и протянула мне.
– Она была со мной в постели, – запинаясь, пробормотал я. – Я спал.
– Когда?
– Сегодня ночью.
– Она тебя касалась?
– Не знаю. Я спал. – Я вытер глаза и высморкался. – Она была совсем голая.
– Эрекция у тебя была?
По телу у меня прошла дрожь.
– Я не посмотрел.
Она устало вздохнула. Я поглядел в ее сторону. Она сидела на полу, поджав под себя ноги. Ее шелковая блузка была мокрая от моих слез. Отстирается?
– Как ты отреагировал?
– Да вы что? – заорал я. Привстал и осел обратно на пол. – Ничего себе вопрос! По-вашему, я больной?
– Я не говорю, что ты больной.
Она поднялась на ноги, но ко мне не приближалась.
– У меня из головы не идет Эмбер.
– А?
– Эмбер, – повторила Бетти. – Каково ей сейчас?
– Да ведь это все она! – завопил я. – Это она во всем виновата!
– Она ни в чем не виновата, Харли. Постарайся понять. Не вали все на сестру. Она страдает так же, как и ты. Может, даже больше.
– Куда уж больше!
– Как ты отреагировал на ее приставания?
– Оттолкнул. Разорался на нее. Велел убираться. Убежал.
– А где Эмбер сейчас?
Я выглянул в окно. Солнце клонилось к закату. А ведь меня где-то ждут. Но где?
– Не знаю. Наверное, в школе. Сегодня последний день перед каникулами. Они рано освободятся. А в чем дело? Она в состоянии позаботиться о самой себе.
Мои слова Бетти явно не убедили.
– В данный момент ты полон отвращения, стыда, тебя мучает совесть. Эмбер испытывает то же самое. Да тут еще и горечь, что ее отвергли.
Она направилась к двери:
– Не вставай, Харли. У тебя такой усталый вид. В жизни не видела ничего подобного.
Бетти вышла из кабинета. Меня почему-то заинтересовал диван. Цвет у него был тот же, что и у кресла, только обивка была не гладкая, а бархатистая. Я повернулся и осмотрел свои джинсы сзади. Вроде чистые. Присел на самый краешек дивана и сразу же встал. Да нет, пятен нет, хоть совесть моя и нечиста.
Бетти вернулась с пластиковым стаканчиком воды.
– Сядь. – Голос у нее был суровый.
Я послушался. Выпил воды.
– Ляг и отдохни, – велела Бетти.
– Мне куда-то надо бежать. Не помню куда.
– На работу?
– Блин. – Подушки подо мной были такие мягкие, словно их накачали туманом. – Меня выгонят из «Шопрайта». И из «Беркли» выгонят.
– Не волнуйся. Я поговорю с твоим начальством.
– Ага, – рассмеялся я, – и меня тут же возьмут обратно. Услышат от моего психиатра, что я совсем свихнулся, на людях нельзя показываться, и примут обратно.
– Не волнуйся, – повторила она. – Тебе стоит прилечь.
– Все равно не усну ведь.
– Хотя бы на пару минут.
Она опять вышла. Диван манил меня. Вот так же в детстве хотелось поваляться в свежевыпавшем снегу.
О том, что у меня грязные ботинки, я вспомнил слишком поздно. Я здесь каких-то десять минут и уже успел перемазать ей диван и блузку. Вот почему оборванцев вроде меня она принимает в другом кабинете.
Бетти принесла еще воды и протянула мне таблетку:
– Прими. Поможет уснуть. Я их тоже принимаю.
– Вы пьете таблетки?
Она кивнула.
– Я думал, вы лучите приспособлены к жизни.
Бетти чуть заметно улыбнулась. На губах у нее была ярко-красная помада. В другом кабинете она не пользовалась помадой.
– Что такое «лучше приспособлены»? – спросила она.
По-моему, помада ее старила.
Бетти подошла к двери и щелкнула выключателем:
– Отдыхай. Я поработаю в соседней комнате.
Я недолго думая проглотил таблетку.
В комнате было еще достаточно светло. Названия книг можно было прочесть. А было их немерено. В основном психология, но попадались и кое-какие диковины.
Тысяча китайских кулинарных рецептов. Искусство Уолта Диснея. Если приходится ждать, то чего ожидать. Законодательство о средствах массовой информации. Чарли и шоколадная фабрика. 185 лет Лорел Фоллз. Улисс. Справочник Питерсона по полевым цветам. Черная красотка. Умышленное преступление.
Дремота облаком навалилась на меня. Я откинулся на спинку дивана и стал выделывать ногами и руками движения, словно летящий ангел. Вокруг бушевала пурга. Снег окутал меня, и я понял, что это облако состоит из невесомых, бесплотных снежинок. Надо мной парил настоящий ангел, и особенно кривляться не стоило.
Ангел взял меня за руку, и мы полетели в бедную деревню, притихшую среди песков под белой яркой луной, напоминающей жемчужину из ожерелья Бетти. Мы плыли от лачуги к лачуге, и белый луч указывал нам дорогу, скользя от окна к окну и от кровати к кровати.
Не сразу я сообразил, что это сам Господь пошел по девочкам.
Я не понял. Бог? Ведь ему прекрасно известно, что таится в сердцах как мужчин, так и женщин. Зачем ему какие-то поиски, искушения, он и так все знает, на то он и Бог.
Я спросил у ангела, и тот ответил, что плотская любовь – это единственное чувство, которое Бог не может постичь, понять ее в состоянии только человек. И ангел поставил меня у окна, за которым спала, разметавшись на голом тюфяке, обнаженная темноволосая девушка, и ее губы и руки были призывно распахнуты. Лунный свет заливал ее всю, просачивался в каждую дырочку, каждую щель.
И тут облако унесло меня обратно. Девушка не шла у меня из головы. Во мне были ее страх, и ее блаженство, и сожаление о потерянной невинности, и сознание неизбежности этого.
Она – женщина. Он – Бог. Ему достаточно мигнуть, чтобы сотворить сына, но он избрал женщину.
Наверняка она зарделась всем телом, в сладкой истоме вскочила с кровати, и серебристый свет заструился из ее пальцев и волос.
Я надеялся на это. Я молился об этом. Одна жалкая судорога экстаза – и женщина станет вечной Девственницей. Да будет так.
В кабинете у Бетти царил чернильный мрак. Я с шумом шлепнулся с дивана на пол. Сердце колотилось где-то в глотке. Хоть бы она не появлялась.
Она и не появилась. Я медленно поднялся и нашарил свои вещи. В щель неплотно закрытой двери сочился из коридора слабый свет. Но я подошел к окну. Оно подалось на удивление легко.
Луна в небе ярко сияла. Келли тоже смотрела сейчас на луну я это понял. Удивлялась ее ледяному совершенству что сродни блеску кинжала. Недоумевала, куда это я запропал.
Сон освежил меня. Поспать бы еще. Я зашагал по улице, и звук моих шагов негромко заплескался под ногами, словно волны от моторки. Богатый район, где обитала Бетти, остался за спиной, и под ноги легла серая обочина, вдоль которой тянулись однотипные дома, владельцы которых не слишком преуспели.
Я узнал это место. Папаша всякий раз тыкал в него пальцем, когда мы проезжали мимо. Говорил, как здорово, что мы живем за городом, а не в этой дыре. Я соглашался. Меньше свидетелей твоего убожества – легче жить.
До «Беркли» я добрался быстро. А может, и нет. Я утратил ощущение времени.
Забрался в свой пикап и покатил.
Всю дорогу до Блэк-Лик-роуд я думал об освобождении. Не о сексе. Секс – штука слишком сложная и умственная. ИНСТИНКТУ наплевать на последствия. ФИЗИЧЕСКИЕ СТИМУЛЫ доставляют простые радости.
Я вдруг понял, почему мальчишки-фермеры кидаются на овец, а папаши – на своих дочерей. Они сбрасывают с себя все человеческое, как змея кожу, и смотрят на себя новыми глазами. Обновляются. И меня от них отличает только страх. Вдруг из-под старой кожи покажется нечто отвратительное.
Вдруг я – урод.
Я не поехал прямо домой. Прикинул кратчайший путь к конторе шахты и встал на обочине. Ветки хлестали по лицу, я провалился в сурчиную нору и подвернул ногу, но я спешил. Ведь она ждала меня. Беспокоилась обо мне. Заботилась.
Лунный свет придавал причудливые формы камням рядом с железной дорогой. Они словно тянули ко мне руки.
Может, она сидит у конторы на свежем воздухе? Мигнула бы фонариком, что ли, или костер разожгла.
Наверное, я опоздал и она уже ушла.
Я ускорил шаг. Споткнулся.
Вот они, ее рюкзак и термос!
– Келли, – позвал я.
Я задыхался.
– Келли, – повторил я.
Скрип гравия электрическими разрядами отдавался в голове.
В темноте конторы белела согнутая в колене голая нога, обутая в женскую теннисную туфлю. Ступня была странно вывернута, неестественный угол для спящего человека. Да и для живого тоже.
Я сделал еще шаг и увидел ее руку со скрюченными пальцами. Точь-в-точь коготки у птицы.
ИНСТИНКТ бросил меня на колени и велел зажмуриться. Психозы Эмбер встали на дыбы и обступили меня. Гарцующие единороги Мисти заполонили небо. Неужели это учинил банкир Брэд со своей мальчишеской улыбкой? А вдруг он узнал про нас с Келли?
Когда мама застрелила папашу меня рядом не было. Я никогда не видел покойника. Бабушка с дедушкой не в счет, они отжили свое, да и любовью окружающих не пользовались. Папашу хоронили в закрытом гробу. Я никак не мог понять почему. И вот теперь, когда я знал мысли дяди Майка насчет папаши и Мисти, до меня дошло. Наверняка гроб закрыли по требованию дяди, он не мог набраться духу еще раз посмотреть на брата. Стыд какой. Ведь в этом отношении на отце не было вины, и дядя Майк как бы потерял брата во второй раз.
Я попытался глубоко вдохнуть. Раз, другой… Может быть, она только ранена. Может, все еще обойдется.
С колен я не поднимался. Близость земли будто придавала мне сил. Сам себе я напоминал ребенка, что закрыл лицо руками и потому чуть воспрянул духом.
– Келли, – прошептал я. – Прошу тебя.
Я встал на четвереньки. Передо мной маячили ее мертвые ноги. Тошнота подступила к горлу еще до того, как я увидел тело целиком. Вырвало меня прямо здесь, я не успел отползти в сторону. Нехорошо с моей стороны.
Лица на ней не было. Точнее, у нее не было лица. Осталась часть челюсти с несколькими зубами и кусок лба.
Теперь меня выворачивало всухую. Казалось, спазмы никогда не кончатся. Было темно, но я видел кости и плоть, мозги и волосы. Смотри на ноги, велел я себе. А то вдруг увидишь еще что-нибудь. Например, глаза. Целые и невредимые. Где-нибудь в углу.
Я коснулся ее колена. Ледяное. Взял ее за руку.
Из глаз у меня хлынули слезы. К горю примешивалось что-то вроде облегчения. Теперь я знал: у людей есть душа. В ее холодной мертвой руке не пульсировала кровь. Но в этой руке не было и ее самой. Того, что больше слов, мыслей и чувств. Отсутствовало главное. Самая суть.
Она ушла от нас. Вот и все. Как и папаша. Он не исчез. Может быть, мы с ним еще встретимся. Может, еще не все потеряно.
Поднес ее руку к лицу и смочил слезами. Пальцы пахли салями и горчицей. Келли приготовила нам бутерброды.
Шаги за спиной не испугали меня. Я знал, что обязательно их услышу, и не стал отвлекаться.
Подождет.
Прошло немало времени, прежде чем я поднялся и двинулся к двери.
Глядя на меня мутными глазами, она вся дрожала.
– Прости. – В ее хриплых всхлипываниях не было слез. – Я не соображала, что делаю.
Я готов был броситься на нее. Но не бросился. Ноги мои двигались медленно-медленно, как бывает во сне.
Куча времени прошла, прежде чем я приблизился к ней и забрал винтовку дяди Майка.
– А что будет со мной? – прошептала она.
Я хотел сказать, что в ней воплотилось все хорошее, что меня окружало, и все плохое. Мои благие намерения и моя реальная жизнь. Все обещания, которые я не сдержал. Но как ей все это объяснить? Я сумел выдавить только одно слово:
– Эмбер.
Ее фиалковые глаза горели во мраке. Снизошедшее на меня спокойствие было подобно смерти без мук. Я мог дать ей только то, что потерял. И то, что потерял, вовеки пребудет со мной.
