Глава 18
В понедельник я кое-кому позвонил. В офис окружного прокурора. В управление шерифа. Маминому адвокату чья визитная карточка по-прежнему торчала под магнитной прилипалкой «Банк Лорел-Фоллз» на двери холодильника между моментальной фоткой Джоди на Хэллоуине в зеленом костюме стегозавра и предупреждением о случае конъюнктивита в классе Мисти.
Каждого чиновника следовало сперва убедить в том, что я не свихнулся, потом вывести из спячки. Я-то думал, все возмутятся, что невиновного человека держат в тюрьме. Я-то думал, в них пробудится гражданская ответственность: настоящую убийцу надо засадить за решетку. Вместо этого мне прожужжали уши о том, что невозможно дважды нести уголовную ответственность за одно и то же преступление: законно рассмотренное и закрытое дело не может быть возбуждено снова.
СУДЕБНОЕ РЕШЕНИЕ ВЫНЕСЕНО, заключил помощник маминого адвоката. По делу об убийстве отца РЕШЕНИЕ ВЫНЕСЕНО, и оно удовлетворило штат Пенсильвания и даже осужденную убийцу В офисе прокурора предположили, что у меня бред. В управлении шерифа сказали, что я слишком много смотрю телевизор. Но все предложили личную встречу.
С такими планами я начал вторник, но тут оказалось, что из «Беркли» мне не вырваться, а в свой собственный обед со мной встречаться никто не намерен. Люди не станут отказываться от сэндвичей с кока-колой ради разговора с недоумком, желающим выпустить на свободу убийцу, признавшую свою вину. Преступницу, которую приговорил суд. Это тебе реальная жизнь, а не телевизор. Помощник шерифа, с которым я разговаривал, был совершенно прав.
В течение дня мне неоднократно мерещилась мама, нас разделяла перегородка из плексигласа, за ней мерцали гигантские буквы КЛЕВАЯ, а дальше простиралась бездна. Фигуру мамы сквозняком носило туда-обратно, и вместо лица у нее белела какая-то нашлепка с застывшими раз и навсегда чертами. Все чувства у нее забрала бездна.
Мерещилась мне и Мисти – ее лицо внезапно возникало из мрака, что наполняло меня ужасом. Я тряс головой, напевал песенки, перечислял названия планет и имена семи гномов, старался вспомнить, в чем состоит разница между абстрактным экспрессионизмом и сюрреализмом. Я не мог допустить Мисти до себя. Мне не нужно было то, что знала она.
Если бы не мама и Мисти, все было бы сносно. Хоть мысли о них и лежали камнем на душе, было на что отвлечься. Вот, например, обрезок папашиной антенны.
– Лучше всего залить ее цементом, – предложил Бад, укладывая клиенту в пакет связку бананов и энергично пережевывая резинку. – Хоть ты ее и срезал, все равно кто-то может пораниться.
– Мне будет спокойнее, если ее полностью ликвидировать.
– Как глубоко она сидит?
Я вежливо попрощался с покупательницей.
– Довольно-таки глубоко. Он копал яму, когда мне было лет шесть-семь. Так эта яма скрывала меня по плечи, одна голова торчала. У мамы есть фотка.
Черч оторвался от созерцания своих ног в кедах:
– Однажды мама сфотографировала мою голову. Кроме шуток. Фото у нас дома.
– Замаешься ее выкапывать, – развивал свою мысль Бад. – Взрывчатку тоже не применить, скважина рядом. Как насчет лебедки? Найди специалиста по раскорчевке.
Его клиент и моя покупательница вдруг принялись обсуждать участок, выставленный на продажу неподалеку от Кларксбурга. Мужчина отправился туда в субботу, а дама в воскресенье: надеялась на хорошую погоду. Но в воскресенье тоже лил дождь.
Руки у меня задергались. Хотя, в принципе, дело с ними обстояло неплохо. Ранки затянулись, зуд уменьшился. Типа ветрянки, которой Джоди переболела год назад.
– Всего хорошего, леди, – услышал я вазелиновый голос босса. Рик обращался к кассиршам.
За ним тащилась жена. Чего это он вывез ее в свет? Бад говорит, отпраздновать радостное событие: прыщи на заднице наконец превратились в чирьи.
Рик остановился рядом со мной. Его толстая рожа была вся в складках, над верхней губой выступил пот.
Он демонстративно втянул в себя воздух и вздернул голову. На загривке вздулась целая жировая подушка.
– Не выходи на работу, не приняв ванну, Олтмайер, – сказал Рик громко.
Три кассирши смотрели на меня с любопытством, смешанным со страхом, словно на брызжущую слюной злобную собаку на прочной цепи, которой до них не добраться.
Сейчас я на него наброшусь. Целый год они дожидались, и вот оно, настало. Понаедут телерепортеры и прославят их.
Я вежливо поблагодарил Рика за заботу о моей личной гигиене – она так органично вписывается в его стиль руководства.
Не успел он ничего сказать, как я удалился в глубь магазина, бормоча, что секцию супов «Кэмпбелл» надо пополнить куриным бульоном. Вернулся я, только убедившись, что Рик ушел. Черч и Бад трудились в поте лица. Моей кассирше пришлось паковать покупки самой, и она посмотрела на меня с такой злобой – фору даст Эмбер. Вот он я, на месте, успокойся только.
– Как делишки, Харли? – поинтересовался Черч.
– Все отлично.
– Босс сам не понял, что сморозил.
– Забудь об этом.
Он покачал головой, глаза за толстыми стеклами очков забегали.
– Я сообщил маме о его словах. Описал ей все происшествие.
– Когда?
– Я ей позвонил. – Черч мотнул головой в сторону телефона-автомата. – Она сказала, говорить такие вещи такому хорошему парню, как ты, – преступление. Такое же преступление, как припарковаться возле пожарного гидранта.
– А с чего твоя мама взяла, что я – хороший парень?
– Я ей сказал. Я ей много рассказывал про тебя, Харли. Кроме шуток. Про тебя и про Бада. Мама говорит, надо будет на днях пригласить вас на ужин, ведь вы так милы с ее мальчиком. Так она меня иногда называет. Мой мальчик. Наверное, потому, что я до сих пор плачу по ночам. Мама говорит, как-нибудь вечером, когда она отдохнет после работы и у нее будет время приготовить жаркое. Придешь?
– Обязательно, – заверил я.
– Здорово, – восхитился Черч. – Я ей передам. Ты любишь яблочный соус или пудинг?
– И то и другое.
Черч захихикал:
– Круто. И то и другое. Я никогда не получаю оба блюда вместе. Подожди, я маме скажу.
Он прихватил с собой двухлитровую бутылку «рутбира» и зашагал прочь.
– Ты куда?
– Я ей перезвоню. Скажу, ты хочешь пудинг и соус.
– Да я не в этом смыс… – Я не договорил. Пусть его. С удовольствием съем два блюда.
Покупки его клиенту закончил укладывать я. Очередь рассосалась, и я присел на скамеечку и положил дрожащие руки на колени. Несколько минут назад, когда я раскладывал товар по полкам, они не тряслись. Рик надумал разместить рядом крекеры с сыром и сыр в упаковках. Одно наведет покупателя на другое.
Я сжал кулаки. Не помогло. Сунул руки под себя. Безрезультатно. Дрожь отдавалась в позвоночнике.
Автоматические двери с шипением разъехались. В магазин вошла Эмбер. Я не поверил своим глазам. Как начал здесь работать, ни разу ее не видел. Хотя мама часто брала Эмбер с собой за покупками, когда та была ребенком.
Кассирши моментально ее вычислили и принялись есть глазами. На сестре были шорты, ковбойские сапоги и мужская рубашка с длинным рукавом (не моя), завязанная узлом на пупе. Она шагала неторопливо, покачивая бедрами. Значит, снаружи за ней наблюдал мужчина.
Увидев меня на скамейке, Эмбер снисходительно ухмыльнулась. Я, мол, всегда подозревала, что ты на своей работе только баклуши бьешь.
Остановилась точно напротив меня. Ноги на ширине плеч, прочно упираются в землю, руки по швам.
– Хотела оставить тебе записку. Но потом решила попрощаться лично.
– Кто присматривает за Джоди? – спросил я.
– Вот мудак, – процедила она. Вышло громко, кассирши точно расслышали. Ушки-то у них были на макушке. – Я пришла сюда сказать, что мы больше никогда не увидимся, а ты про Джоди.
Мисти за ней присматривает, дубина ты стоеросовая.
– Не хочу, чтобы этим занималась Мисти.
– Придется привыкнуть. Больше некому.
– Куда ты собралась?
– Я тебе говорила. Перебираюсь к Дилану.
– К ДИЛАНХ – пропел я и состроил рожу. – Кто он такой? Откуда ты его выкопала?
– Мы встретились в школе, где же еще.
– И как долго ты его знаешь?
– Всю свою жизнь.
Я протер глаза подушечками пальцев. Сильно давил, ничего не видел, одни световые блямбы.
Сформулировал свой вопрос по-другому:
– Как давно вы стали здороваться при встрече?
– У меня с ним серьезно, – выпалила она. – Он не такой, как все.
– Почему это? Потому что колотит тебя?
Взгляд у нее сделался испуганный.
– Этого-то тебе и надобно?
– Он меня не колотит.
– Я не слепой. Видел твою походку. Так ходят только те, кто получил взбучку. Ну, правда, еще мама, после того как родила Джоди, вот так ковыляла по больнице.
– Ты наблюдал за моей походкой?
Я испустил утомленный вздох и снова принялся тереть глаза. Эмбер скрылась за зыбкой серой пеленой с белыми проблесками.
– Так тебе этого не хватает? – зашел я по новой. – Чтобы кто-то тебя лупил?
Она смотрела на носки своих сапог. Потертые. Если уж путаться с кем-то, пусть для начала купит тебе приличную обувь. Но я знал: она уходит не из-за этого. Причина как-то связана со мной. Но как?
Последние два года я только и делал, что заботился о ней. Этого оказалось недостаточно. Это в расчет не принималось. Ей требовалось больше. Или речь вообще шла не об этом.
– А что ты испытывала, когда папаша тебя избивал? Ты ведь не хотела схлопотать еще? Или хотела? Ты притворялась? – Я постарался в точности припомнить слова Бетти. – Думаешь, это любовь?
– Больной, – буркнула она, не отрывая взгляда от сапог.
– Если я побью тебя, останешься?
Она задумалась над вопросом. И времени это заняло немало. В положительный ответ я не верил. Давно я уже так не расстраивался. Даже когда узнал, во что обошлись похороны и корм для собак, было легче.
– Хочешь, чтобы я тебя побил? – спросил я уже другим тоном.
Она вдруг решилась:
– Только если ты захочешь.
– У меня нет такой потребности.
– Чудесно. – Тряхнув волосами, она развернулась к выходу.
Я схватил ее за руку:
– Ты не ответила на вопрос. Останешься, если побью?
Все уставились на меня. Кроме Черча, который, прикрыв ладонью трубку телефона-автомата, что-то заговорщицки шептал в нее.
Эмбер покосилась на мои пальцы, обхватившие ее запястье, но вырываться не стала.
– Хочешь, чтобы я осталась?
– Останешься, если побью?
Она опять надолго задумалась. Внутри меня узел скорби завязывался все туже.
– Нет, – выдала она наконец. – Хочешь, чтобы я осталась?
Хватка моя ослабла:
– Только если сама того пожелаешь.
– Я не знаю.
– Куда тебе торопиться? Взвесь все, обдумай.
– Ты меня просишь остаться?
– Взвесь все. Обдумай.
– Просишь остаться?
– Пока не примешь взвешенное решение.
– Дилан взбесится.
– Ради бога, Эмбер! – взорвался я. – Скажи своему Дилану, что я тебя не отпустил.
– Правда? – Она улыбнулась детской улыбкой. – Так ему и сказать?
– Конечно. Только не сейчас. Скажи, тебе надо кое-что забрать из дома. Когда будете на месте, объявишь о своем решении. А то он высадит тебя прямо здесь, а я освобожусь через три часа, не раньше.
– Он не такой. – Эмбер сделала мне ручкой и зашагала к двери. – Увидимся дома.
Я пытался уложить в голове, что произошло, когда за спиной у меня возник Черч.
– Хорошенькая у тебя девушка, – прошептал он. – Волосы, что новая монетка.
– Она не моя девушка. Она моя сестра.
Черч засмеялся и подмигнул:
– Ну да. Ну да. Твоя сестра.
За стеклом магазина мелькнула Эмбер с чемоданом, с ревом отъехал пикап. На понуром лице сестры мелькнула улыбка, наверное, в ответ на мою. Я заметил, что подушка была при ней.
Сестра торчала у магазина до конца моей смены. Домой мы ехали в молчании, и впервые за долгое время тишина ничего в себе не таила. Мы выехали на Блэк-Лик-роуд, и я дал Эмбер порулить.
Эмбер сразу отправилась спать. Я попросил ее сперва проверить, как дела у Джоди и Мисти, а сам тем временем сбегал в сарай и убедился, что ружье на месте. По пути проверил, плотно ли сидит крышка мусорного бака.
Эмбер не стала мне докладывать, как там девочки, из чего я заключил, что они живы. В поисках, чего бы перекусить, я забрался в холодильник. Нашел открытую упаковку болонской колбасы и съел пару кусков.
Джоди оставила на столе свой табель успеваемости, чтобы я его подписал. Сплошные плюсы, за исключением гимнастики. Пара тестов, напоминание о возврате книг в библиотеку, карандашный рисунок: Микки-Маус на фоне голубого замка и надпись наверху: МАЯ ЛЕТНЯЯ МИЧТА. Листок оранжевой бумаги, сложенный вчетверо.
Я развернул листок. Бумага принадлежала Мисти. Эмбер купила ей на прошлый день рождения. По каемке скакали лиловые, красные и синие единороги. Поначалу я их принял за демонов.
Посередине Мисти написала своим мелким четким почерком:
Им разумнее оставаться вместе, а не разбредаться по посторонним людям. Они любят друг друга. Харли вернется.
P. S. В их кровосмешении нет ничего страшного. Кровь у них одна. Эсме – дура.
Я сложил бумажку. Вокруг все почернело. Огромное лицо Мисти надвинулось на меня, и я закричал.
Сжимая спинку стула, я стоял посреди кухни. Навалилась такая усталость, будто я прошел сотни миль без передышки.
Мне все это привиделось? Нет, табель Джоди лежал на столе. И записка Мисти тоже. С жирными отпечатками от колбасы. Вдруг меня по ним опознают?
Мамину Библию я взял с собой в постель, но даже не открыл. Мне казалось, меня замучает бессонница. Однако я и двух минут не смотрел на лампочку, как уснул. Помню какой-то зыбкий белесый силуэт в воздухе над собой и довольный вздох Элвиса. Пес уже давным-давно не спал в моей комнате, но сегодня прошмыгнул вслед за мной в подвал. Поскреб когтями по цементу и улегся на коврик у кровати.
Ощущение того, что источник охватившей меня неги где-то рядом, разбудило меня. Блаженство вскармливало, баюкало, защищало, учило, ласкало, создавало меня. Что это было, я не знал. Красоту создавала не физическая форма, а преданность мне. Таинственная «она» была мне не ровня, она жертвовала собой ради нас двоих.
Я растворился в ней. Ее тело было жидкостью, которой я дышал. Ее пальцы были вспышками подводного пламени, которые обжигали мою неродившуюся кожу и утоляли боль. Она застонала мне в ухо. Один раз. Чуть слышно. Нота переливалась серебром. В ней были трепет и грусть. Словно щенок попробовал завыть.
Я повернулся на бок и принял ее от Него. Она была предназначенным мне даром. Моим даром. А я был ее искуплением.
И тут я вспомнил, что не сплю.
Ужас сдернул меня с кровати и расплющил по стене. Причину его я поначалу не понял. Инстинкт самосохранения велел мне бежать, вылезти из кожи вон, отрубить себе руки. Но я не послушался и открыл глаза.
Эмбер сидела на полу рядом кроватью. Голая.
Рука ее потирала затылок. Ударилась?
– Боже, – прохрипел я.
– Ты сказал мне остаться, – проговорила она.
В изножье кровати я увидел мамину Библию. Схватил и выставил перед собой, словно распятие.
Прошептал:
– Оденься.
– Что с тобой?
– Убирайся! – заорал я.
– Ты решил, что я – это она, – хрипло сказала Эмбер. – Решил, что я – это она. Вот почему тебе так понравилось. Ты решил, что я – эта шлюха.
Она поднялась и шагнула ко мне. Как была, без клочка одежды.
– Я все про вас знаю! И про ваше укрытие!
Я раскрыл Библию и прижал к лицу страницы с красным обрезом. Почувствовал запах мамы и зарыдал.
– Ты принял меня за нее? Решил, что настала завтрашняя ночь и вы трахаетесь?
– Я тебя не трахал, – всхлипнул я. – Я спал.
– Она тебя не любит. И не полюбит никогда. Ты для нее часть тела. Большой глупый член, на котором так здорово скакать.
Попробовать проскочить мимо нее? А вдруг она до меня дотронется? Вдруг я ей позволю?
– Как ты мог так со мной поступить? – крикнула она.
Я закрыл глаза и бросился вперед, точно в огонь. Наши тела соприкоснулись, но я выжил. Неуклюже протопал вверх по лестнице. Элвис подкапывался под входную дверь, пытаясь выбраться из дома. На крыльце я перегнулся через перила и меня вырвало.
Бежать мне было некуда. Впервые в жизни лес страшил меня. На машине я мог разве что отправиться в ссылку, для побега она не годилась.
Мне бросились в глаза четыре пустые собачьи будки. Я опустился на четвереньки и заполз в одну из них. Свернулся клубком в грязи, прижимая к груди мамину Библию. Пахло псиной. Стуча зубами, я вслушивался. Но ее шаги так и не прозвучали.
