Глава 8. ВЕЛИКИЙ МИШАССА
Взваленный на спины этих ужасных существ, людей–пауков, я был унесен в глубь этого ненормального города.
Освещенный слабо светящимися камнями, он казался лабиринтом, не имевшим, казалось, ни плана, ни цели.
Мы проходили через коридоры и помещения, иногда немногим шире труб водопровода, в иных случаях выходивших в огромные, с балконами залы.
Я понял, что это не было работой людей–пауков — вообще не создание людей, а какого–то чуждого разума, творившего, наверное, под воздействием ядерной реакции. Этот разум — всегда полубезумный — однажды задумал этот город, а сам, вероятно, давно уже погиб, если только люди–пауки не были его слугами.
Коридоры и залы были заполнены грязью, паутиной — следами векового упадка. Я на время задумался, а как же на свет появились эти люди–пауки — не были ли они кузенами тех огромных пауков, что я видел снаружи. Если они в родстве, то какой же несвятой союз произвел подобные плоды!
Они бежали дальше, неся меня в своих сильных руках. Я не смел гадать, какая судьба была мне уготована. Я был убежден, что они собирались пытать меня, наверное, съесть в каком–то отвратительном обряде, что я должен стать фактически мухой в их пиршестве.
Моя догадка была ближе к истине, чем я сперва предполагал.
Вскоре мы вошли в огромный зал, куда больший, чем все прочие. В нем было совсем темно, он освещался только тусклым свечением самой скалы.
Но теперь я почувствовал, что действие яда начинает ослабевать, и я для тренировки поиграл мускулами — насколько это возможно в липкой паутине, извлеченной, как я теперь догадался, непосредственно из тел людей–пауков и все еще сковывавшей мои движения.
И тут я увидел ее!
Это была протянутая через весь зал гигантская паутина. Она мерцала в слабом свете, и я мог различить распятую на ней фигуру. Я был уверен, что это — Хул Хаджи.
На людей–пауков их собственная паутина не действовала. Некоторые из них потащили меня вверх по прядям этой паутины к той жертве, которую увидел я: это и в самом деле был Хул Хаджи.
Там они и оставили нас подвешенными в пространстве, убежав во мрак на своих мохнатых ногах. Они не издали ни звука с тех пор, как я впервые их встретил.
Мой рот все еще плохо слушался меня из–за яда, но я сумел сказать несколько слов. Я был помещен ниже и сбоку от Хула Хаджи и потому мало что мог видеть, кроме левой стопы и части его лодыжки.
— Хул Хаджи, ты можешь говорить?
— Да. У тебя есть какие–нибудь предположения, что они намерены с нами делать, мой друг?
— Нет.
— Я сожалею, что привел тебя к этому, Майкл Кейн.
— Это не твоя вина.
— Мне следовало бы быть поосторожнее. Тогда мы все были бы далеко отсюда. Воздушный корабль в безопасности?
— Насколько я знаю, да.
Я принялся испытывать паутину. Сеть, в которую я был пойман, становилась хрупкой и ломкой, и я, наконец, сумел высвободить руку. Но моя рука немедленно прилипла к главной паутине.
— Я пробовал то же самое, — сообщил мне сверху Хул Хаджи. — Не могу придумать никаких средств спасения.
Я вынужден был признать, что он, вероятно, прав, но тем не менее ломал голову. У меня начало возникать ощущение, что нам уготовано нечто ужасное, если я не смогу изобрести средства к побегу.
Я начал пытаться высвободить другую руку.
Тут мы услышали шум — громкий, скребущий шум.
Посмотрев вниз, мы увидели два громадных глаза, диаметром по меньшей мере полтора метра, не моргая глядевших на нас.
Это были глаза паука. Мое сердце екнуло.
Затем раздался голос — мягкий, шелестящий, ироничный, голос, который мог исходить только от владельца глаз.
— Так, лакомый кусочек на сегодняшнее пиршество.
Я был даже больше ошеломлен, услыхав исходивший от этого существа голос.
— Кто ты? — спросил я не слишком твердо.
— Я — Мишасса, Великий Мишасса, последний из народа Шаасажин.
— А эти существа — твои протеже?
Раздался звук, который мог быть нечеловеческим смешком.
— Мое потомство, произведенное экспериментами в лабораториях Шаасажина. Кульминация… Но ты знаешь свою судьбу, не так ли?
Я содрогнулся. Мне думалось, что я ее уже знал. Я не ответил.
— Трепещи, малыш, потому что скоро ты будешь моим ужином.
Теперь я мог четче видеть это создание: это был гигантский паук — явно один из многих, произведенных атомной радиацией, воздействовавшей на эту часть страны все эти тысячелетия.
Мишасса принялся медленно карабкаться по паутине. Я почувствовал, как паутина провисла.
Я продолжал высвобождать руку и наконец сумел освободиться от сети, не попавшись в паутину. Я вспомнил о маленьком ноже для снятия шкур в моей портупее и попытался достать его.
Дюйм за дюймом я приближал свою руку к ножу… Дюйм за дюймом…
Наконец, мои пальцы стиснули рукоять, и я достал его из ножен.
Паук–зверь приближался, и я принялся сперва рубить ту часть паутины, которая держала мою другую руку.
Я работал отчаянно, но паутина была прочная. Наконец она поддалась, и я мог, двигаясь осторожно, дотянуться до своего меча.
Я вытянул руку вверх и отрезал всю паутину вокруг Хула Хаджи, до которой я смог дотянуться, а затем повернулся лицом к гигантскому пауку.
Его голос прошептал мне:
— Ты не можешь спастись. Даже если бы ты был абсолютно свободен, ты бы не убежал от меня — я сильнее тебя, быстрее тебя…
Сказанное было правдой, но это не мешало мне попробовать.
Вскоре его ужасные ноги были в нескольких дюймах от меня, и я приготовился защищаться от него как только смогу. Тут я услышал крик Хула Хаджи и увидел, как он пролетел мимо меня и приземлился прямо на спину зверя–паука. Он вцепился в его волосы и велел мне делать то же самое.
Я лишь смутно осознал, что он собирается сделать, но я тоже прыгнул, разорвав последние пряди паутины, и упал на спину зверя–паука. Приземлившись, я вцепился одной рукой в его странный мех. В другой я держал меч.
— Дай мне меч, — крикнул Хул Хаджи. — Я сильнее тебя.
Я передал ему меч и вытащил свой нож.
Зверь в ярости неразборчиво заорал, когда мы начали кромсать его спину своим оружием.
Он, вероятно, привык к более пассивным подношениям в виде своих собственных присных, но два бойца Вашу были готовы дорого продать свои жизни, прежде чем позволить себе стать банкетом для здоровенного болтливого паука!
Он шипел и ругался. Он в ярости метался, падал наземь. Но мы продолжали цепляться за мех, по–прежнему втыкая в него свое оружие, ища уязвимые места.
Он встал на дыбы и чуть не опрокинулся на спину так, что мы готовы были спрыгнуть, чтобы не оказаться раздавленными его огромной тушей. Но, наверное, он был наделен инстинктом основных представителей данного вида, многие из которых, оказавшись на спине, не могут встать снова на ноги. Он как раз вовремя восстановил равновесие и принялся бессистемно носиться взад–вперед.
Липкая черная кровь хлестала из дюжины ран, но ни одна, похоже, не была эффективной. Вдругон побежал по прямой линии, издавая тонкий высокий звук.
Мы лежали, распластавшись, на его спине, когда его скорость увеличилась, озадаченно глядя друг на друга.
Он, должно быть, двигался со скоростью добрых девяносто километров в час, а вероятно, и больше, мчась по туннелям и унося нас все глубже и глубже в город.
Теперь вой стал громче. Зверь–паук взбесился. Было ли это просто обнажением безумия, наследия его безумных предков, только теперь вырвавшегося из–под контроля, наши ли раны довели его до бешенства и боли — нам никогда не узнать.
Вдруг я увидел впереди движение.
Это была стая людей–пауков — были ли они теми, что приволокли нас в зал с паутиной, я догадаться не мог, — они выглядели охваченными паникой, когда мы понеслись на них.
Затем огромный паук остановился в своей безумной гонке и начал падать на них, кусая их насмерть, захватывая головы своими челюстями и откусывая их с плеч или перекусывая торс пополам. Это было страшное зрелище.
Вскоре люди–пауки были уничтожены все до одного, и не осталось ничего, кроме кучи расчлененных трупов.
У меня затекла рука, и я почувствовал, что не смогу долго держаться за мех. В любой момент я мог свалиться и стать добычей зверя–паука. По мрачному выражению лица Хула Хаджи я видел, что он тоже испытывает напряжение и не сможет долго выдержать.
И тут ноги у зверя–паука совершенно неожиданно начали подгибаться в сочленениях. Ноги медленно втягивались под его тело, и он оседал среди трупов служителей.
Он, уничтожив их в своей предсмертной агонии, выкрикнул одно только слово «Конец!» и умер.
Мы, удостоверившись, что сердце его перестало биться, практически упали со спины зверя и стал его разглядывать.
— Я рад, что умер он, а не мы, — сказал я, — но он, должно быть, понимал, что он был последний уцелевший из своего рода. Хотел бы я знать, что на самом деле происходило в этом сумасшедшем, чужеродном мозгу. Я, в каком–то смысле, испытываю сожаление о нем. Его смерть была в некотором роде благородной.
— Ты увидел больше, чем я, — сказал Хул Хаджи. — Я видел только врага, который чуть не уничтожил нас. Но мы уничтожили его — это хорошо.
Это прагматичное заявление моего друга встряхнуло философское состояние моей души, возможно, неуместное при данных обстоятельствах, и заставило меня начать думать, как же мы найдем выход из этого города–лабиринта.
Я гадал также, все ли люди–пауки были убиты в предсмертных судорогах зверя.
Мы пробрались через куски трупов и последовали по туннелю, пока тот не свернул в большой зал.
Дальше мы обнаружили туннель, ведущий из зала, и побрел по нему, попросту надеясь, что в конечном итоге найдем комнату с окном или выходом.
Хулу Хаджи было, по большей части, трудно пробираться туннелями — к примеру, не многие из них были достаточно велики, чтобы пропустить зверя–паука. Это привело меня к выводу, что уничтоженное нами существо было, даже среди своего вида, «шишкой».
Снова что–то во мне опять пробудило сочувствие к этому уродливому существу, которое было столь плохо приспособлено к миру и все же явно обладало блестящим умом. Несмотря на то, что оно угрожало моей жизни, я никак не мог возненавидеть его.
Пока я все еще пребывал в этом философском настроении, мы наткнулись на чаны.
Сначала мы почувствовали запах. Вдыхая эти испарения, мы ощутили легкое онемение мускулов. Затем мы вошли в зал, над которым помещались грубые сходни, ибо пол, все больше понижавшийся, заполнялся зловонной бурлящей жидкостью.
Мы остановились рядом со сходнями, глядя вниз.
— По–моему, я знаю, что это, — сказал Хул Хаджи.
— Яд?
— Именно. Снадобье, которым они смазали игло–шесты, чтобы парализовать нас.
Я нахмурился.
— Это может оказаться полезным, — задумчиво произнес я.
— В каком смысле? — спросил мой друг.
— Я не уверен — у меня такое ощущение, что может так статься. Не повредит взять с собой образцы, — указал я на противоположную стену.
Там на полке стояло несколько глиняных колб и лежала куча шестов с шестидюймовыми иглами на конце.
Мы осторожно перешли чан по сходням, направляясь к полке. Мы вдыхали как можно реже из страха, что наши мускулы станут полностью парализованными и мы рухнем в чан и потонем либо умрем от сверхдозы этого снадобья.
Наконец, мы добрались до полки, чувствуя себя с каждой минутой коченеющими все больше. Я взял две колбы хорошей выделки и вручил их Хулу Хаджи, который нагнулся и наполнил их. Мы заткнули колбы пробками и покинули зал чанов через ближайший выход.
Теперь пол туннеля поднимался, и это дало нам некоторую надежду.
Я смог разглядеть откуда–то мерцающий свет, хотя и не видел его источника.
Только мы успели свернуть в коридор, как увидели дневной свет, проходящий сквозь неровное отверстие в одной из стен коридора, свет, мигом загороженный внезапным появлением в этом месте множества больших пауков.
Я выхватил меч, возвращенный мне моим синим другом, а он воспользовался одним из шестов, чтобы молотить вокруг себя этих отвратительных тварей. Они лишь на короткое время задержались, чтобы напасть на нас, а затем пробежали дальше, исчезая в проходе в глубине города.
То, что я сперва счел прямой атакой, было фактически не больше чем возвращение ночных существ во тьму города.
Мы вылезли в окно и снова встали на то, что я могу назвать «поверхностью» или крышей города, — место неестественных утесов и каньонов все из того же отсвечивающего обсидианового материала, по всей вероятности, сначала расплавленного, а затем отвердевшего.
Наши ноги скользили по гладкой поверхности, мы шли, спотыкаясь на каждом шагу, понимая, что не имеем никакого представления о том, где находился наш корабль.
По моим представлениям, мы могли бродить еще много часов — наверное, дней, если бы вдруг не увидели крепкой фигуры Джила Диры, выделявшейся на фоне джунглей. Мы заорали ему и замахали руками.
Он повернулся, настороженно положив руку на меч. Потом улыбнулся, узнав нас.
— Где Вас Ула? — спросил я, когда мы подошли.
— Он у воздушного судна, охраняет его, — отвечал воин. — По крайней мере, — он неприязненно огляделся вокруг, — я надеюсь, что это так.
— Почему ты здесь? — спросил Хул Хаджи.
— Когда вы оба не вернулись к ночи, я забеспокоился. Я подумал, что вас захватили в плен, поскольку не слыхал никаких звуков, какие мог бы издавать дикий зверь, и как только рассвело, я отправился по вашему следу — и нашел это место. Вы видели созданий, которые здесь обитают? Огромные пауки!
— Ты найдешь останки даже более странных существ под землей, — лаконично ответил Хул Хаджи.
— Надеюсь, ты оставил метки для своего возвращения? — сказал я Джилу Дире, думая, какой же я дурак, что не сделал этого сам.
— Оставил. — Джил Дира показал на джунгли. — Вот этим путем, пошли.
Поскольку невезение преследовало нас, по большей части, с тех пор, как мы покинули обиталище якша, мы испытывали некоторый страх относительно безопасности нашего судна. Мы окажемся в намного худшем положении, застряв в стране, о которой мы не имели абсолютно никаких сведений, если на дирижабль нападут и уничтожат его.
Но он был в полной безопасности, так же как и Вас Ула, который испытал большое облегчение, увидев нас.
Мы остановились нарубить дров для использования под балласт и скоро были на борту.
Мы отдали причальные канаты и начали плавно подниматься в небо.
Как только мы очутились достаточно высоко над огромными джунглями, вытянувшимися, казалось, от горизонта до горизонта, я завел двигатель, установил курс и скоро мы были — или истинно надеялись, что были, — на пути в Мендишар, чтоб выяснить, нельзя ли спасти злополучную революцию.
