Глава 4
Бледные, веснушчатые ладони Джеймса Генри, похожие на обрубки, дрожали; он подался вперед на своем стуле, пристально глядя в лицо Фреда Мастерсона.
— Сделай же что-нибудь, Фред, ну, сделай — вот что я хочу сказать.
Мастерсон холодно посмотрел на него, цинично приподняв тонкие брови.
— Например? — спросил он, выдержав паузу.
Генри сжал ладони и заговорил:
— Общество загрязнено — физически и нравственно. Загрязнено радиоактивностью — нам постоянно твердят, что она на допустимом уровне, хотя мы каждый день видим признаки, что это вовсе не так. Я не могу позволить Иде и Фелисити заводить детей в нашем сегодняшнем мире. И еще хуже — бесконечное развращение самого человека. С каждым днем мы разлагаемся все больше и больше, превращаясь в гнойные мешки, а тем немногим из нас, пытающимся придерживаться старых норм, пытающимся соблюдать приличия, начинают угрожать другие. Угрожают своим разложением, угрожают насилием. Мы живем в безумном мире, Мастерсон, а ты советуешь терпеть…
Рядом с ним сидели обе его жены, усталые, одинаково бледные. Словно у той разделившейся клетки, которая их породила, хватило материала только на одну здоровую женщину, а никак не на двух. Пока Генри говорил, они не сводили с него двух пар бледно-голубых глаз, ловя каждое слово, будто он высказывал их собственные мысли.
Мастерсон не ответил на тираду Джеймса Генри. Он просто глядел по сторонам, словно совершенно устал от этого спора.
Мебель в гостиной Райанов была отодвинута к стенам, чтобы разместить всю компанию, собиравшуюся здесь каждую неделю.
Шторы были опущены, горел свет.
Отдельно от других спиной к окну сидел дядя Райана, Сидней, упрямый худой старик с завитком каштановых волос вокруг лысины. Остальные расселись вдоль стен. Место перед окном, как передний ряд на общественных собраниях, всегда занималось последним.
Фред Мастерсон с женой сидели на софе напротив семейства Генри; Трейси была одета в отлично скроенное черное платье до пола — по нынешней консервативной моде, — и с черной помадой на губах.
Рядом с Мастерсоном сидела первая жена Джона Райана, Изабель — узколицая, безвкусно одетая дама. Слева от Джона устроилась его вторая жена, прелестная Джанет. Райан с Джозефиной расположились у противоположной стены.
Женщины были преимущественно в черных и коричневых одеяниях, мужчины также были одеты в рубашки и брюки темного цвета. Пустая, совсем без украшений, комната имела мрачный вид.
Когда Джеймс Генри и Фред Мастерсон на время умолкли, Райан, размышлявший до того о деталях своего собственного бизнеса, переключился на обсуждаемую проблему и сказал:
— В конце концов, мы всего лишь дискуссионная группа. У нас нет сил и средств, чтобы что-то изменить…
Генри, выкатив зеленые глаза, произнес с напором:
— Разве ты не видишь, Райан, что время для дискуссий практически истекло? Мы живем среди хаоса и только и делаем, что рассуждаем! На собрании в следующем месяце…
— Мы еще не договорились о собрании в следующем месяце, — перебил Мастерсон.
— Будем идиотами, если не договоримся. — Генри возбужденно скрестил ноги. — На собрании в следующем месяце мы должны оказать давление…
Трейси Мастерсон произнесла, страдальчески поморщившись:
— Мне надо сейчас же поехать домой, Фред.
Мастерсон беспомощно посмотрел на нее:
— Потерпи немного…
— Нет… — Трейси нахохлилась. — Нет. Вокруг меня полно людей. Я знаю, все они друзья… Я понимаю, что они не хотят…
— Еще пару минут.
— Нет. Меня словно заперли в сундуке.
Она не могла больше говорить и сидела, опустив глаза и сложив руки на коленях.
Джозефина Райан поднялась и взяла ее за руку:
— Я дам тебе таблетки, и ты сможешь выспаться. Пойдем, дорогая…
И, потянув за руку, увела ее в кухню.
Генри взглянул на Мастерсона.
— Ну что? Ты ведь знаешь, откуда это у твоей жены. Это началось с тех пор, когда ее затерли на той демонстрации против HJ10 на площади Пауэлл. И каждый из нас в любой момент может оказаться в такой ситуации.
С улицы донеслись звуки пения, звон разбитого оконного стекла. Кто-то громко запел.
В спальне пронзительно закричала Трейси.
Фред Мастерсон вскочил и, чуть помедлив, бросился к ней.
Все сидели замерев, прислушиваясь к приближающемуся гулу, а в спальне Трейси кричала с надрывом:
— НЕТ! НЕТ! НЕТ! НЕТ! НЕТ! НЕТ! НЕТ! НЕТ!
Вошла Джозефина Райан, прислонилась к косяку двери.
— Таблетки скоро подействуют. Не тревожьтесь за нее. Что это за люди на улице?
Никто не ответил.
Трейси опять вскрикнула.
— Кто эти люди на улице? — Джозефина прошла дальше в комнату. — Кто они?
Громкие голоса смолкли, уступив место тому же тонкому, минорному пению, с которого началось шествие.
Теперь Райан и его друзья различали некоторые слова.
— Заприте землю.
— Заприте небо.
— Мы должны быть одни.
— Чужаки, все чужаки должны умереть.
— Мы должны быть одни.
— Одни, одни, одни.
— Заприте страшное, меркнущее небо.
— Пусть нас оставят одних.
— Никаких чужаков, пролетающих в небе.
— Мы должны быть одни.
— Никаких угроз, никаких слез.
— Никаких чужаков среди нас.
— Никаких воров, что приходят по ночам.
— Одни, одни, одни.
— Значит, это они. Патриоты. — Миссис Райан взглянула на остальных. Все молчали.
Пение слышно было прямо под окнами.
Свет погас. Комната погрузилась в полную темноту.
Крики Трейси Мастерсон перешли во всхлипы — лекарство подействовало.
— Чертовски скверные стишки, если только можно… — Дядя Сидней прочистил горло.
В кромешной темноте казалось, что монотонная мелодия звучит отовсюду, заполняя весь объем комнаты.
Внезапно она оборвалась.
Послышался топот бегущих ног и резкие возгласы. Затем жалобный пронзительный крик, похожий на крик закалываемого животного.
Дядя Сидней зашевелился на своем стуле у окна и встал.
— Давайте-ка взглянем, — спокойно произнес он. Его палец лег на кнопку на подоконнике.
Джеймс Генри только и успел крикнуть: «Нет!», — а Райан, протянув руку к дяде, был уже на середине комнаты.
Слишком поздно.
Штора взлетела вверх.
Окно, занимавшее всю стену целиком, открылось в ночь.
Райан замер посередине комнаты, освещенный пляшущим светом тысяч факелов, горевших на улице. Успевший вскочить, Генри застыл на месте, рядом с Джозефиной, стиснувшей в руках флакон.
Женщины в темных одеждах неподвижно сидели на своих местах.
Жуткие вопли не смолкали.
Дядя Сидней смотрел вниз, на улицу. На другой стороне, в высоком доме напротив все окна были зашторены.
— О Боже мой, — произнес дядя Сидней. — О Боже мой!
Джозефина Райан прервала молчание:
— Что там такое?
Дядя Сидней не отвечал. Он смотрел вниз.
Миссис Райан сделала глубокий вдох и, овладев собой, подошла к окну, чтобы бросить быстрый взгляд на улицу. Райан не сводил с нее глаз.
Слишком ужасно. Это действительно ужасно.
Дядя Сидней с застывшим лицом продолжал смотреть.
Толпа схватила молодого человека лет двадцати, одного из жильцов противоположного дома. Его привязали к старой деревянной двери и, прислонив к стальной электрической мачте и облив бензином, подожгли.
Юноша корчился на полыхающей двери и пронзительно кричал, пожираемый пламенем. Толпа сомкнулась тесным кольцом, передних все время выталкивали слишком близко к огню задние, желавшие посмотреть. В свете страшного костра видны были по большей части мужчины, большинство из них лет тридцати — сорока. Женщины, попадавшиеся среди них, были моложе. Все были в темных, длинных одеяниях. Люди в переднем ряду присели и завороженно смотрели на горящее тело.
Молодая женщина с коротко остриженными светлыми волосами завопила:
— Гори, чужак, гори!
Мужчины вокруг нее подхватили этот крик:
— Гори, гори, гори!
Юноша, корчившийся в огне, в последний раз неистово изогнулся и замер.
Когда он перестал кричать, толпа успокоилась. Похоже, все были в изнеможении. Кто сидел, кто стоял, тяжело дыша и вытирая липа.
Дядя Сидней молча нажал на кнопку. Штора скользнула вниз — словно зачеркнув факелы, костер, молчаливую толпу внизу… Он тяжело опустился на стул.
В гостиной Райанов остались только звуки потрескивающего костра.
Миссис Райан убрала ладони от глаз, вышла на кухню и подошла к раковине. Было слышно, как она набрала воды в стакан, как выпила и поставила стакан в посудомоечную машину, как закрылась дверца машины.
Дядя Сидней сидел на стуле, уставившись в пол.
— Зачем тебе понадобилось открывать штору? — резко спросил Джеймс Генри. — А?
Дядя Сидней пожал плечами, не поднимая глаз от пола.
— Ну!
— Какое это имеет значение? — произнес он. — Какая, к дьяволу, разница?
— Ты не имел права подвергать нас этому… особенно женщин, — сказал Джеймс Генри.
Дядя Сидней поднял голову, в его глазах стояли слезы. Голос его прозвучал с напряжением:
— Ведь это произошло, правда?
— Какое наше дело? Мы не хотим впутываться в это. Это даже не твой дом. Это окно Джозефины было открыто, когда происходило это… событие. Обвинят-то ведь ее!
Дядя Сидней промолчал.
— Это произошло, вот и все, что я знаю. Это случилось — и случилось здесь.
— Ужасное зрелище, что и говорить, — сказал Генри. — Но это не отменяет того факта, что у Патриотов есть кое-какие правильные идеи, пусть они и осуществляют их весьма отвратительным способом. — Он насупился. — Кроме того… некоторым людям нравится смотреть на подобные вещи.
В глазах дяди Сиднея отразилось смутное изумление.
— Что?!
— А зачем тогда ты захотел посмотреть на это?
— Я не хотел смотреть на это…
— Это только слова…
В дверях появился Мастерсон и сказал:
— Трейси наконец заснула. Что там происходило? Опять Патриоты, да?
Райан кивнул.
— Они только что сожгли человека. Там, на улице.
Мастерсон поморщился.
— Чертовы психи. Если действительно надо избавиться от них, есть же множество законных процедур…
— Вот именно, — согласился Генри. — Незачем устраивать самосуд. Меня больше беспокоят эти их странные антикосмические настроения.
— Вот-вот, — отозвался Мастерсон. — Сколько раз им говорили, что в небе нет никаких враждебных объектов. Приводили десятки доказательств — и все равно они продолжают верить во вражеское нападение.
— А в этом не может быть какой-то доли правды? — робко вставила Джанет. — Ведь дыма без огня не бывает, а?
Все оглянулись на нее.
— Конечно, — согласился Мастерсон. — Но это крайне маловероятно.
Миссис Райан вызвала сервировочный столик, и все занялись кофе с тортом.
— Выпей, пока горячий! — не слишком любезно предложила миссис Райан.
Изабель Райан, вздрогнув, отказалась.
— Нет, Джозефина, спасибо. Мне кофе нельзя…
Джозеф и на поджала губы.
— Изабель неважно себя чувствует, — вступился за супругу Джон.
Райан, пытаясь все сгладить, улыбнулся Изабель:
— Ты совершенно права, надо быть осторожной.
По поведению Изабель все догадались, хотя никто не стал бы высказывать это вслух, что у Изабель наступил период, когда кажется, все хотят ее отравить. Теперь она будет есть только приготовленное своими руками.
Большинство из присутствующих прошли через это — кто раньше, кто позже. Лучше всего было не обращать на это внимания.
Почти все считали такие вещи абсолютной правдой. Все они знали мужчин и женщин, вообразивших, что они отравлены, и которые позднее умерли необъяснимой смертью.
— Кому-то придется сходить на очередной митинг Патриотов, — сказал Райан. — Узнаем, чего же они хотят.
— Это опасно, — жестко предупредил Джон.
— Все-таки хотелось бы знать, — пожал плечами Райан. — Всегда лучше исследовать явление, не так ли? О чем конкретно там говорят.
— Пойдем тогда все, — сказал Джеймс Генри. — Это безопаснее.
Его жены с испугом переглянулись.
— Правильно, — сказал Мастерсон. — Пора включить репортаж о съезде Ниммойтов в Парламенте. Нынешней ночью их правительство падет!
Пока смотрели по телевидению Ниммойтский съезд, улица бурлила все больше. Прошествовала какая-то группа с барабанами и трубами, но это уже никого не интересовало. Все смотрели телевизор до тех пор, пока в Палате общин не появился Президент и не объявил о своей отставке.
