Глава 5
Ночью город был освещен заревом бесчисленных пожаров.
Райаны со своими друзьями, сидя за опущенными шторами, наблюдали за погромами с помощью большого — со стену — экрана телевизора.
Город был просто утоплен в крови.
Они пили кофе и смотрели, как люди падают под полицейскими дубинками, как юношей и девушек травят полицейскими собаками, слышали гиканье и крики грабителей, видели, как пожарная служба пытается справиться с огнем.
Они видели множество бунтов и пожаров в своей жизни, но никогда так много сразу. Поэтому поначалу все воспринимали слегка иронично.
Но по мере просмотра миссис Райан передвигалась все тише и тише, машинально предлагая кофе, сахар, закуски.
Наконец, когда она увидела охваченный пламенем ее любимый универмаг, уронила голову на руки и всхлипнула.
Миссис Райан была замужем уже четырнадцать лет.
Четырнадцать лет она выдерживала груз переменчивых настроений и амбиций своего сверхэнергичного мужа. Воспитывала детей, преодолела неприязнь к посторонним людям, самостоятельно решала почти все связанные с семьей проблемы.
Она всегда была на высоте.
Но сейчас выдержка покинула ее и она разрыдалась.
Райан перепугался.
Он подошел к жене, обнял и попытался успокоить, по Джозефина никак не могла остановиться.
Райан взглянул на большой экран телевизора: толпа бесновалась и била окна, вершина памятника, построенного в память Большого пожара 1666 года, была увенчана языками пламени.
— Уложи ее в постель, — сказал дядя Сидней. — Ничего полезного ты не можешь сказать или сделать. Ее убивает это зрелище. Отведи ее в спальню.
Все молча проводили взглядом чувствительную Джозефину, отправившуюся в постель вслед за находящейся в полуобморочном состоянии Трейси.
Ида и Фелисити Генри, наблюдая, как уводят хозяйку, тоже разволновались.
— Чем все это кончится? — с усмешкой поинтересовалась Фелисити.
— Ты становишься черствой, — заметил дядя Сидней.
— Могилой, если мы ничего не будем делать, — жестко сказал Джеймс Генри. Очевидно, он не услышал дядю Сиднея. — Могилой, — еще раз повторил он. — Что вы обе собираетесь предпринять, а? — Он издевательски рассмеялся прямо в бледные одинаковые личики своих худосочных жен.
Фред Мастерсон недоуменно переглянулся с дядей Сиднеем.
Перед ними был Генри — как всегда, жизнерадостный, как всегда, сидящий на стуле чуть наклонившись вперед. Пышноволосый, энергичный, всегда собранный мужчина…
Он агрессивно подался вперед, уставившись в лица своих изможденных жен, словно подключаясь к источнику их жизненных сил. Словно перехватывая ту энергию, которая должна была дойти до их худосочных тел, укрепить узкие спины, улучшить жидкие волосы, оживить тусклые глаза…
Представив это, дядя Сидней рассмеялся на всю комнату.
— Черт побери, над чем ты смеешься, Сидней? — осведомился Джеймс Генри.
Дядя Сидней, покачав головой, умолк.
Джеймс Генри пристально посмотрел на него:
— Что здесь смешного?
— Ничего, — сказал дядя Сидней. — Хорошо, что еще могу смеяться.
— Ну тогда смейся дальше. Валяй, приятель. Скоро заплачешь сраными слезами.
Сидней усмехнулся:
— Вот тебе и старые добрые ценности. Ты не забыл, что здесь присутствуют дамы?
— О чем это ты?
— Ну, когда я был молодым, мы не употребляли таких выражений при дамах.
— Каких таких выражений, старый дурак?
— Ты сказал «сраными», Джеймс, — ответил дяди Сидней.
— Ничего подобного я не говорил. Я не верю в… У мужчины должен быть весьма ограниченный словарь, если ему приходится прибегать к подобным ругательствам. Что ты пытаешься доказать, Сидней?
В глазах дяди Сиднея снова мелькнуло удивление.
— Забудем об этом, — произнес он наконец.
— Ты что-то хотел предпринять?
— Нет, ничего я больше не хочу, — сказал дядя Сидней.
Телекамера перескакивала с одной сцены на другую. Пожары сменялись сценами погромов. Погромы сменялись пожарами…
Джеймс Генри обернулся к своим женам:
— Я сказал что-нибудь предосудительное?
Те разом отрицательно покачали головами.
Он снова мрачно вперил взгляд в дядю Сиднея.
— Вот видишь!
— Хорошо. Все в порядке. — Дядя Сидней отвернулся от него.
— Я доказал, что ничего такого не говорил! — повторил угрожающе Джеймс Генри.
— Достаточно убедительно.
— Вот свидетели! — Он ткнул пальцем в жен. — Они подтвердили.
— Разумеется.
— Что ты хочешь сказать этим «разумеется»?
— Я хочу сказать, что верю тебе. Извини. Я, наверное, ослышался.
Джеймс Генри ухмыльнулся:
— Мог бы извиниться перед всеми.
— Я приношу извинения всем вам, — произнес дядя Сидней. — Всем вам.
Райан, стоя в дверях, хмуро наблюдал за этой сценой. Потом перевел взгляд на Иду… Фелисити… Фреда Мастерсона. Затем посмотрел на телеэкран.
Там не было ничего особенно нового. Было жутко и казалось нереальным. Точнее, мало что хоть отдаленно походило на реальность.
Райан пошел к телевизору, чтобы выключить его, по вдруг остановился. Внезапно его охватило чувство, что, если повернуть выключатель, исчезнет не только телевизионное изображение, но и все, что находится в комнате.
Он содрогнулся, переполненный страхом и безнадежностью. Охваченный депрессией. Переполненный сомнениями.
Какой мерзкий день.
На самом деле этот день — в некотором роде исторический, подумал он. Поворотная точка в истории страны — а может быть, и в мировой истории.
Возможно, это было началом нового Средневековья.
Он вздохнул и протянул руку к выключателю…
