Глава одиннадцатая
Место было темное и тихое, как в дремучем лесу. Бесконечно слабый, он долго лежал, находясь между сном и пробуждением. Ему снились какие-то сны или фрагменты снов, когда-то ранее виденных им. Затем он снова крепко уснул и снова проснулся среди тусклой зелени и тишины.
Кто-то шевельнулся рядом с ним. Повернув голову, он увидел какого-то юношу, совершенно ему незнакомого.
— Кто вы?
— Я Хар Орри.
Имя это упало как камень на спокойную поверхность его мозга и исчезло. Только круги от него становились все шире и шире, пока мягко и медленно внешнее кольцо не коснулось берега и не исчезло. Орри, сын Хара Уэдена, один из Путешественников, мальчик, ребенок, зимнерожденный.
По спокойной поверхности его мозга прошла легкая рябь. Он снова прикрыл глаза и ему захотелось снова нырнуть в глубь успокаивающей темноты.
— Мне снилось, — пробормотал он с закрытыми глазами, — что…
Через мгновение он снова заговорил:
— Мне много чего привиделось…
Поняв, что от действительности уйти нельзя, он открыл глаза и смело взглянул в испуганное, нерешительное лицо юноши. Это был Орри, сын Уэдена, Орри, каким он будет через пять или шесть лунокругов, если только они переживут это путешествие.
— Что это за место? — силился вспомнить он.
— Пожалуйста, лежите спокойно, доктор Ромаррен. Вам еще нельзя разговаривать. Пожалуйста, лежите тихо.
— Что со мной случилось?
Головокружение заставило его послушаться мальчика, и он снова опустил голову на подушку.
Тело его, даже мышцы губ и языка, когда он произносил слова, не повиновались ему должным образом. Это была не слабость, а странное и страшное отсутствие управляемости. Чтобы поднять руку, ему требовалось прибегнуть к такому усилию воли, как будто он поднимал не свою, а чужую, чугунную, руку.
Чью-то чужую руку… Он долго смотрел на свою вытянутую вперед руку, которая была покрыта на удивление темным загаром.
От локтя до запястья следовала серия голубоватых параллельных точек-шрамов, образовавших легкий пунктир, как будто нанесенный повторяющимися уколами игл. Кожа на ладони огрубела и обветрилась, как будто он работал на открытом воздухе, а не в лабораториях и вычислительном центре Управления путешествием.
Внезапно что-то заставило его приподняться и оглядеться. Комната, в которой он находился, не имела окон, но он мог видеть солнечный свет внутри нее, пробивавшийся сквозь полупрозрачные — это он понял уже позднее — зеленоватые стены.
— Что? Произошла авария? — вымолвил он с трудом. — При запуске или когда… Но мы все же совершили полет. А может быть, мне все это снится?
— Нет, доктор Ромаррен, мы действительно совершили полет.
В комнате вновь воцарилась тишина. Через несколько минут он начал говорить будто про себя:
— Я припоминаю полет, как одну ночь, одну долгую, последнюю ночь. Но длилась она столько, что ты превратился из ребенка почти в мужчину. Значит, мы в чем-то ошиблись, определяя время полета.
— Нет, полет здесь ни при чем…
Орри запнулся.
— А где же все остальные?
— Пропали без вести.
— Погибли? Говори прямо, Орри!
— Возможно, что и погибли, доктор Ромаррен.
— Где мы сейчас находимся?
— Пожалуйста, успокойтесь…
— Отвечай!
— Эта комната находится в городе, который называется Эс Тох, на планете Земля, — выпалил мальчик. В его голосе послышались звуки, напоминающие рыдания. — Вам ничего об этом неизвестно? Вы не помните этого? Ничего не помните? Значит, теперь еще хуже, чем прежде…
— Откуда мне помнить Землю? — прошептал Ромаррен.
— Я должен был сказать вот что: прочтите первую страницу книги!
Ромаррен не обратил внимания на сбивчивую речь мальчика. Теперь он знал, что все пошло вкривь и вкось. Но пока ему не удалось побороть эту необычную слабость своего тела, он ничего не сможет сделать. Пока не прошло головокружение, он решил не делать резких движений и начал отрешенно цитировать монологи Пятого Уровня. Это успокоило его разум и он начал засыпать.
Ему снова привиделся сон, запутанный и страшный, но он пробивался в его успокоившееся сознание, как лучи солнца пробиваются сквозь тьму частого леса. Когда он заснул крепче, эти фантастические видения исчезли, и во сне всплыло одно простое, отчетливое воспоминание: он стоит рядом с каким-то крылатым аппаратом, чтобы вместе с отцом отправиться в город. Вплоть до самого подножия горы Чара деревья уже сбросили свои листья, но воздух все еще теплый, чистый и спокойный. Его отец, Агад Кароэн, худощавый, подвижный, пожилой человек, облаченный в парадное одеяние, со шлемом на голове и с жезлом в руках медленно идет по лужайке вместе со своей дочерью, и оба они смеются, когда он дразнит ее, упоминая о ее первом поклоннике.
— Гляди в оба за этим парнем, Парт, он будет немилосердно свататься к тебе, стоит только тебе позволить…
Слова эти, легкомысленно произнесенные давным-давно, в яркий солнечный день долгой золотой осени его молодости, он снова услышал теперь, как и ответный смех девушки. Сестра, сестренка, любимая Ариан… Каким это именем назвал ее отец? Не настоящим ее именем, а как-то иначе, что-то вроде Парт…
Ромаррен проснулся. Он сел на кровати, с некоторым усилием пытаясь подчинить себе свое тело. И хотя оно еще не было вполне послушным, он все же ощутил, что это определенно его тело. А ведь в момент пробуждения у него было такое чувство, что он был лишь призраком в чужой плоти, насильно помещенным в нее и затерявшимся в ней.
Теперь он себя чувствовал вполне прилично. Он — Агад Ромаррен, рожденный в доме из серебристого камня среди широких лугов, раскинувшихся у седой вершины Чара — Единственной Горы. Он был наследником Агада, рожденным осенью, и потому обреченный всю свою жизнь прожить осенью и зимой. Весну он никогда не увидит, так как корабль «Альтерра» начала свой полет к Земле в первый день весны. Но долгая зима и осень, время его взрослой жизни, юности и детства, простирались вглубь его памяти ярко и полно.
Он помнил все до мелочей, память его была подобна реке, по которой можно было подняться до самого истока.
Орри в комнате не было.
— Орри! — громко позвал он мальчика.
Теперь он был настроен решительно. Он готов был узнать, что же произошло с ним, с его спутниками, с «Альтеррой», достигнута ли цель их великого Путешествия.
На его крик никто не отозвался. Комната, казалось, не имела не только окон, но и дверей. Он сдержал свой порыв мысленно обратиться к мальчику. Он не знал, настроен ли тот до сих пор на его мозг, и чувствовал, что его собственный мозг, очевидно, перенес то ли какую-то травму, то ли вмешательство. Поэтому он счел за благо действовать осторожно и не синхронизировать свой мозг с каким-либо другим, пока не узнает, не угрожает ли ему внешний контроль над его волей, либо потеря чувства времени.
Он встал, преодолевая тошноту и кратковременный острый приступ боли в затылке. Он несколько раз прошелся по комнате, чтобы размяться и обрести координацию движений. Заодно он рассмотрел более внимательно диковинную одежду, которая была на нем, и ту странную комнату, в которой он находился. Здесь было много мебели — кровать, столы, места для сидения, — все это было установлено на длинных тонких ножках. Полупрозрачные и в то же время зловещие зеленые стены были покрыты явно обманчивыми, чередующимися узорами, один из которых маскировал дверь-диафрагму, а другой — высокое зеркало. Он остановился и взглянул на свое отражение. Он показался себе похудевшим, обветренным и гораздо старше, чем был. Глядя на себя, он ощутил непонятное чувство неловкости. Чем она была вызвана? Он повернулся и еще раз внимательно осмотрел комнату.
В ней было много загадочных предметов. Два предмета были обычной формы, но детали их притягивали взгляд: чашка для воды на столе и рядом с ней книга, состоявшая, очевидно, из отдельных листов. Он подошел и взял книгу. Что-то, о чем недавно сказал Орри, промелькнуло у него в голове и вновь исчезло.
Название этой Книги было для него лишено всякого смысла, хотя отдельные буквы были очень похожи на буквы алфавита Языка Книг. Он открыл ее и стал листать страницы. Листы слева были исписаны столбцами причудливых и очень сложных узоров, которые могли быть религиозными символами, иероглифами, а может быть, стенографическими знаками. Листы справа были, похоже, тоже написаны от руки, но буквы напоминали галактический алфавит. Книга-шифр? Он не успел как следует поломать голову над этими предположениями, как дверь сдвинулась в сторону, будто штора, и в комнату вошла женщина.
Ромаррен смотрел на нее с нескрываемым любопытством, беспечно и без всякого страха, потом, почувствовав, вероятно, себя уязвимым, он придал своему взгляду больше твердости и уверенности, что должно было соответствовать его происхождению, достигнутой им Ступени и положению. Этот взгляд не смутил женщину, она смело глядела на него. Некоторое время они стояли так, не издавая ни звука.
Она была красива и стройна, закутана в фантастические одежды. Волосы то ли обесцвечены, то ли пигментированы. Глаза — темные круги, оправленные в белый овал.
На фресках Зала Лиги в Старом Городе ему уже встречались подобные глаза, принадлежащие темнокожим, высоким людям, которые были первыми колонистами на Вереле и которые построили Старый Город. Теперь Ромаррен знал совершенно точно, что он на самом деле находится на Земле, что он совершил полет!
Он отбросил гордыню и инстинкт самозащиты, он встал перед женщиной на колени.
Для него, для всех людей, которые послали его в это путешествие через восемьсот двадцать пять триллионов миль пустоты, она была представительницей расы, которую время и память наделили божественными качествами.
Она стояла перед ним сама по себе, как отдельный индивидуум, однако она была из расы людей и смотрела на него глазами этой расы, и он почтил историю, легенды и долгое изгнание своих предков, склонив голову, стоя перед ней на коленях.
Через минуту он встал и протянул раскрытые ладони, как было принято у народа Келшак приветствовать близких. Она начала что-то говорить ему. Эта речь была очень странной, потому что, хотя ему никогда не доводилось видеть ее прежде, голос этой женщины был бесконечно знаком. И хотя он не знал этого языка, все же он понял — сначала одно слово, потом другое. Сначала это напугало его своей естественностью, и вызвало в нем опасение, что она пользуется какой-то из форм мысленной речи, способной проникнуть через его барьер несинхронизированного мышления. В следующее мгновение он осознал, что понял ее потому, что она заговорила на Языке Книг, на Галакте, только ее акцент и беглость речи помешали ему сразу осознать это.
Она уже сказала несколько фраз, говоря удивительно быстро, бесстрастно и как-то безжизненно.
— … не знают, что я здесь, — уловил он конец фразы. — Теперь скажи мне, кто из нас лжец. Скажи, кто из нас оказался неправым? Я прошла вместе с тобой весь этот бесконечный путь, я спала с тобой добрую сотню ночей, а теперь ты даже не знаешь моего имени. Ведь так, Фальк? Тебе известно мое имя? Знаешь ли ты свое собственное?
— Меня зовут Агад Ромаррен, женщина, — сказал он.
Собственное его имя звучало как-то странно для его слуха.
— Кто тебе это сказал? Ты — Фальк! Разве тебе не известен человек по имени Фальк? Он прежде был в твоей плоти. Кен Кениек и Краджи запретили мне говорить тебе твое имя, но мне уже давно тошно от их вечных игр и невозможности жить той жизнью, какой хочешь. Мне бы хотелось разыграть свою собственную игру. Неужели ты не помнишь свое имя, Фальк? О, ты сейчас такой же слабый и глупый, каким был всегда, глядя на меня, как выброшенная на берег рыба.
Он сразу же опустил глаза. Смотреть прямо в глаза другому человеку было очень болезненно для обитателей Вереля, это было строго регламентировано различными табу и предписаниями. Это был его единственный отклик на ее слова, хотя его внутренние реакции были несколько другими. С одной стороны, она была под воздействием слабой дозы наркотика, скорее всего стимулирующего галлюцинации. Его натренированная восприимчивость сказала ему об этом со всей определенностью, независимо от того, нравилось ли ему то, что под этим подразумевалось, когда дело касалось расы людей. С другой стороны, он не был уверен, что понимал все, что она говорила, и определенно не имел понятия о многом из того, о чем она говорила. Но ее намерения были по природе своей агрессивны и имели целью разрушение. Эта агрессивность была действенной. Несмотря на всю непостижимость того, что она только что ему сказала, ее загадочные колкости и неизвестное имя, которое она непрестанно повторяла, затронули в нем какую-то струну, потрясли его и смутили его разум.
Он отвернулся в сторону, чтобы дать ей понять, что он не станет встречаться с ней взглядом, если только она сама этого не захочет, и произнес на архаичном языке, который его народ знал только по древним книгам Колонии:
— Вы из расы людей или из расы Врага, женщина?
Она рассмеялась.
— Из обеих, Фальк. Здесь нет Врага, и я работаю на Него. Слушай, скажи Абендаботу, что твое имя Фальк. Скажи Кену Кениеку! Скажи всем Повелителям, что твое имя — Фальк! Это заставит их немного побеспокоиться, Фальк…
— Хватит!
Голос его был таким же мягким, как и раньше, но теперь он вложил в него всю властность, которая была ему обычно присуща.
Она замолчала на полуслове, недоуменно открыв рот и тяжело дыша. Заговорила она только для того, чтобы повторить имя, которым она его называла. У нее стал жалкий вид, но он ничего не сказал ей. Она была временно или даже постоянно в состоянии душевного расстройства, и он почувствовал себя в этих обстоятельствах слишком уязвимым и слишком неуверенным, чтобы продолжать и дальше общение с ней. Он и сам ощущал себя потрясенным и потому постарался избавиться от влияния ее голоса, воздвигнув в своем мозгу блокаду. Ему необходимо было собраться с мыслями.
С ним происходило что-то очень странное. Какое-то наркотическое воздействие, последствий которого он не ощущал. Однако глубокий душевный сдвиг и неустойчивость психики были сейчас гораздо хуже, чем любое из стимулированных безумий, через которые он прошел для достижения Седьмой Ступени.
Голос позади него перешел в пронзительный, злобный крик. Он уловил ярость в этом крике и одновременно почувствовал, что в комнате присутствует еще кто-то. Он проворно обернулся.
Женщина вытаскивала нечто из складок своей одежды, скорее всего оружие, но тут же замерла, глядя не на него, а на высокого человека, появившегося в дверях.
Не было произнесено ни слова, но вновь прибывший направил в сторону женщины телепатический сигнал столь ошеломляющей силы, что Ромаррен вздрогнул. Оружие упало на пол, а женщина, издав пронзительный визг, выбежала из комнаты, пытаясь убежать от уничтожающей настойчивости мысленного распоряжения. Ее туманная тень вызвала на мгновение игру красок на стене и исчезла.
Высокий человек перевел взгляд на Ромаррена и задал ему мысленный вопрос обычной телепатической силы:
— Кто вы?
Ромаррен спокойно ответил:
— Агад Ромаррен.
Больше он ничего не сказал и не поклонился.
Все складывалось гораздо хуже, чем он представлял себе вначале. Что это за люди? Судя по стычке, свидетелем которой он только что стал, здесь царствовали безумие и жестокость и не было ничего, что могло бы вызвать почтительность и доверие.
Высокий человек подошел ближе, напряженно улыбаясь, и вежливо произнес на Языке Книг:
— Я Пелле Абендабот и я говорю вам: добро пожаловать на Землю, наш соплеменник, сын долгого изгнания, посланец Затерянной Колонии.
Ромаррен, услышав эти слова, отвесил сдержанный поклон и только спустя довольно продолжительное время вымолвил:
— Похоже, что я уже был на Земле какое-то время и нажил себе врага в лице этой женщины, а также заработал несколько шрамов. Вы мне должны рассказать, как это произошло. Кроме того, я хотел бы знать, что стало с моими соотечественниками. Если хотите, обращайтесь ко мне мысленно: я не говорю на Галакте так хорошо, как вы.
— Доктор Ромаррен, — начал высокий мужчина. Очевидно, он перенял это обращение от Орри просто как выражение почтения и не имел представления, какие взаимоотношения стоят за этим титулом. — Прежде всего простите меня за то, что я заговорил не вслух. Мы пользуемся мысленной речью только в самых экстренных случаях или при общении с низшими по положению. Кроме того, извините нас за вторжение этого создания, прислуги, которую безумие побудило преступить закон. Обещаю вам, что мы обязательно приведем ее рассудок в нормальное состояние. Больше она вас беспокоить не будет. Что же касается ваших вопросов, на каждый из них вы получите ответ. Если говорить коротко, то это очень невеселая история, которая сейчас, вопреки всему, все же завершается относительно счастливым концом. Ваш корабль «Альтерра» подвергся нападению со стороны наших врагов в околоземном пространстве. На вас напали бунтовщики, поставившие себя вне Закона. Они захватили по меньшей мере двоих, если не больше, из вашего экипажа, прежде чем появилась наша дежурная команда. Когда она прибыла, они уже успели уничтожить «Альтерру» со всеми, кто находился на ее борту, и рассыпались в разные стороны на своих маленьких аппаратах. Мы поймали один из них, в котором пленником был Хар Орри, но вас, похоже, увезли на другом — не знаю, с какой целью. Они не убили вас, но стерли вашу память — вплоть до раннего периода вашего детства, а затем отпустили в диком лесу, где вас могла ожидать только смерть. Но вы выжили и были приняты в среду лесных варваров. В конце концов наши поисковые группы обнаружили вас, привезли сюда и с помощью парагипнотической техники нам удалось восстановить вашу память. Вот и все, что мы могли сделать. Безусловно, это немного, но большего нам сделать не удалось.
Ромаррен внимательно слушал. Рассказ ошеломил его, и он не пытался скрыть охватившее его волнение. Но он ощущал также что-то похожее на тревогу и подозрение, и эти чувства он попытался скрыть. Высокий незнакомец, отрекомендовавшийся Абендаботом, обратился к нему, хотя и на очень короткое время, телепатически и таким образом сумел произвести определенную настройку на разум Ромаррена. Затем он прекратил свои телепатические сигналы и установил защиту от мысленного проникновения верелианина.
Однако она не была совершенна. Ромаррен, будучи очень чувствительным и прекрасно натренированным, получил смутное впечатление противоречия с тем, что говорит этот человек вслух. Это намекало либо на слабоумие, либо, что было вполне вероятно, на ложь. Но, может быть, он сам настолько был выбит из колеи в результате испытанного им парагипноза, что на чувствительность его восприятия нельзя было положиться?
— Когда это было? — спросил он наконец, заглянув в эти чужие ему глаза.
— Шесть лет по земному летоисчислению, доктор Ромаррен.
Длительность земного года приблизительно была равна длительности одного лунокруга.
— Так давно… — выдохнул он, не в состоянии переварить это известие.
Его друзья, его соратники по полету, выходит, были уже давно мертвы.
А он был один на Земле.
— Шесть лет?
— Вы ничего не помните об этих годах?
— Ничего.
— Мы вынуждены были стереть рудименты памяти, которые вы, возможно, имели об этом времени, для того, чтобы восстановить вашу первоначальную память и истинную личность. Мы очень сожалеем об этой потере, об этих шести годах, но воспоминания о них не были ни нормальными, ни приятными. Преступные злодеи сделали из вас создание еще более жестокое, чем они сами. Я рад, что вы ничего не помните, доктор Ромаррен.
Он был не просто рад, он ликовал. У этого человека были, видимо, очень ограниченные чувственные способности, либо не было приличной тренировки. В противном случае его защита была бы получше.
У самого же Ромаррена телепатическая блокировка была безупречной. Все больше и больше отвлекаясь подслушанными обертонами разума этого человека, которые служили свидетельством фальши или неискренности того, что говорил Абендабот, и вследствие продолжавшегося отсутствия ясности собственного мышления, Ромаррен вынужден был мобилизовать все свое умение анализировать и делать правильные выводы. Как могло пройти шесть земных лет, не оставив ни одного воспоминания? Однако факт остается фактом: прошло сто сорок лет с того времени, когда их корабль со скоростью света летел с Вереля на Землю, и из всего этого времени ему вспомнился только один момент, ужасный, длившийся целую вечность…
Как назвала его та безумная женщина? Она выкрикивала какое-то имя. Какое?
— Как меня звали в течение этих шести лет?
— Звали? Вы имеете в виду — среди туземцев, доктор Ромаррен? Я уверен в том, что они вам дали какое-то имя, с таким же успехом они могли не дать вам никакого.
«Фальк! Она назвала меня Фальк!» — мелькнуло в его голове.
— Друг мой! — неожиданно сказал он, произнеся на Галакте верельскую форму обращения. — Если вы позволите, я хотел бы немного побыть один, а потому попросил бы вас покинуть меня ненадолго.
— Конечно, доктор Ромаррен. Ваш молодой друг Орри с нетерпением ждет встречи с вами. Послать его сюда?
Но Ромаррен, высказав свое пожелание и услышав, что оно будет исполнено, был уже где-то не здесь. Он уже отключился от реальности, воспринимая ее просто как шум.
— Мы тоже хотели бы узнать о вас побольше. Теперь, когда вы уже чувствуете себя вполне здоровым, нам не терпится…
Наступила тишина. Затем шум возобновился:
— Наши слуги ждут, чтобы чем-нибудь вам угодить. Если вы захотите освежиться или пообщаться с кем-нибудь, вам нужно только подойти к двери и сказать об этом.
Снова наступила тишина, и наконец назойливое присутствие этого человека перестало мешать Ромаррену. Но он думал не о нем. Он слишком был поглощен самим собой, чтобы беспокоиться о странной манере поведения своих хозяев. Суматоха в его мозгу нарастала с каждой минутой. У него было ощущение, будто его волокут на встречу с кем-то или с чем-то, чего он не сможет выдержать, и в то же самое время он сам страстно хотел увидеть это, узнать и идентифицировать. Самые тяжелые дни тренинга Седьмой Ступени были всего лишь бледной тенью этого расплывчатого чувства потери индивидуальности. То расстройство рассудка было стимулированным, тщательно контролируемым, это же полностью вышло из-под его влияния. Или же… Он, может быть, сам вел себя к этому, стараясь достичь критической точки?
Но кто же был этот «он», который принуждал сам и которого принуждали? Он был убит и возвращен к жизни. Но была ли смертью та смерть, о которой он не в состоянии вспомнить?
Чтобы не поддаться панике, он стал искать предмет, глядя на который он мог бы сосредоточиться — прием из некогда пройденного курса обучения технике выхода из трудных положений, которая базировалась на сосредоточении на одной конкретной вещи с целью восстановления правильности анализа и способности к умозаключению. Но все вокруг было чуждым, необычным и обманчивым. Даже пол под его ногами был мрачным листом тумана. Он снова обратил внимание на книгу, которую просматривал, когда вошла та женщина.
Книга… Он держал ее в своих руках, она была реальной. Он очень осторожно взял ее и взглянул на страницу, на которой она была открыта. Столбцы красивых, лишенных значения знаков, строчки наполовину понятной рукописи, буквы которой сильно отличались от тех, которые он изучал когда-то давным-давно по Сборнику Первых Текстов. Он смотрел на эти знаки и не мог прочитать их. И слово, значение которого было для него непонятным, складывалось из них. Первое слово:
Путь…
Он перевел взгляд с книги на собственную руку, которая держала книгу. Чья это рука, которая загорела под чужим солнцем и покрылась шрамами чужой жизни?
Чья она?
Путь, который можно пройти,
Не есть вечный путь.
Имя…
Он не мог вспомнить имя, он не мог бы прочесть его. Он читал эти слова во сне, в том долгом сне, когда он был мертв.
Имя, которое нельзя назвать,
Не есть вечное Имя.
Вместе с тем сном над ним поднялась какая-то огромная волна и обрушилась на него. Он стал Фальком, но продолжал быть и Ромарреном. Он был глупцом и он был мудрецом.
Он стал единым человеком. Он был рожденным дважды!