В эти первые полные страха часы он молился, чтобы его избавили то от одного «Я», то — от другого. Один раз, когда он мучительно громко выкрикнул что-то на своем родном языке, он не понял произнесенных им же самим слов, и это было настолько ужасно, что он даже заплакал, ощущая собственное бессилие.

Он был Фальком, когда не понял эти слова, и Ромарреном, когда заплакал.

В это самое мгновение своих непрекращающихся страданий он в первый раз дотронулся — всего на какой-то миг — до уравновешивающего стержня в самой сердцевине своей личности и на мгновение стал «собой». Затем он снова потерял это ощущение равновесия, но в нем затеплилась надежда, что мгновение равновесия и гармонии повторится.

Гармония!

Когда он был Ромарреном, он цеплялся за это понятие, и, возможно, то, что он мастерски владел доктриной своего родного народа Келшак, удерживало его от падения в бездну Безумия. Но пока еще не было воссоединения или равновесия двух разумов, которые разделяли его черепную коробку, и он вынужден был метаться между ними, вытесняя одну личность другой. Он едва был в состоянии передвигаться, будучи подвержен галлюцинациям владения двумя телами. По сути он был двумя физически разными людьми. Он не отваживался спать, хотя и устал до изнеможения, — он очень боялся пробуждения.

Была ночь, и он был предоставлен самому себе. «Самим себе», — уточнил Фальк. Поначалу он был сильнее, поскольку был некоторым образом подготовлен к этому испытанию. Именно Фальк был первым, именно он затеял диалог с Ромарреном, а не наоборот.

«Мне нужно хоть немного поспать, Ромаррен, ты понимаешь?» — сказал он.

Ромаррен воспринял его слова, как мысленно произнесенные, и совершенно искренне ответил:

«Я боюсь уснуть».

Некоторое время Ромаррен бодрствовал и воспринимал сны Фалька подобно теням и эху в своем мозгу.

Он прошел сквозь это первое, самое худшее время, и к тому времени, когда утро осветило мрачные стены его комнаты, страхи ушли, и он начал постепенно овладевать контролем над мыслями и действиями обеих личностей, заключавшихся в нем.

Между двумя комплектами его воспоминаний, разумеется, не было непреодолимой преграды. Сознание Фалька возникало благодаря огромному количеству нейронов, оставшихся незадействованными в высоко развитом интеллекте на возделанных полях разума Ромаррена. Основные двигательные функции и сенсорные пути никогда не были заблокированы и в определенном смысле использовались обоими разумами, хотя и возникали трудности, обусловленные двойным набором двигательных импульсов и образов восприятия. Любой предмет представлялся сейчас по-разному, в зависимости от того осматривал ли его Фальк или Ромаррен. В перспективе это раздвоение могло иметь следствием увеличение его интеллектуальной мощи и повышение восприимчивости, но пока от такой неразберихи голова у него шла кругом.

Кроме того, была ощутимая разница в эмоциональных оттенках, что во многих случаях приводило к противоборству испытываемых им чувств. Воспоминания Фалька так же, как и воспоминания Ромаррена, покрывали собственную, отдельную часть жизни, но они никак не могли выстроиться в надлежащей последовательности и имели тенденцию восприниматься синхронно. Ромаррену было трудно смириться с тем, что он потерял где-то шесть лет своей жизни. Он не знал, кем он был хотя бы десять дней назад. Это его очень беспокоило. Он ехал на спине мула среди заснеженных гор Земли, Фальку это было точно известно. Но Ромаррен помнил, что как раз в это время он расставался со своей женой в доме на покрытой высокой травой равнине Вереля. К тому же догадки Ромаррена относительно Земли часто вступали в противоречие с тем, что знал его двойник Фальк. И в то же время поразительная неосведомленность этого двойника в отношении всего, что касалось Вереля, накладывало странный отпечаток легендарности на прошлое Ромаррена.

Но даже в этой путанице было все же семя взаимодействия, семя согласованности, к которой он изо всех сил стремился, физически и хронологически это был, несомненно, один человек. Его проблемой было не воссоздание единства, а только постижение его.

Но до полной согласованности было еще очень далеко. Пока что доминировала то одна, то другая структура памяти. Если ему нужно было думать и действовать правильно и умело, все чаще брал верх Ромаррен, поскольку навигатор «Альтерры» был решительным и сильным человеком. Фальк в сравнении с ним чувствовал себя ребенком, маленьким и неопытным.

Он мог предложить только те немногие знания, которыми располагал, и поэтому решил полагаться на силу и опыт Ромаррена. Фальк отлично понимал, что сейчас не время ссориться и бороться за обладание телом. Разум должен был быть единым, потому что человек с двумя разными мнениями находится в очень неопределенном и даже опасном положении.

Больше всего его беспокоил один простой вопрос: можно ли доверять Сингам или нет? Если Фальку был просто внушен необоснованный страх перед Повелителями Земли, тогда опасения окажутся беспочвенными. Поначалу Ромаррен думал, что, возможно, так оно и есть. Но думал он так недолго.

Его двойная память уловила уже и открытую ложь и противоречия. Абендабот отказался мысленно говорить с Ромарреном, заявив, что Синги избегают телепатического общения. Фальк же знал, что это ложь. Почему же тогда Абендабот сделал это? Очевидно, потому что он лгал, излагая версию Сингов о том, что случилось с «Альтеррой» и ее экипажем, и не хотел или не осмеливался сделать это телепатически.

Но Фальку он рассказал точно такую же историю посредством мысленной речи. Если это была ложь, если эта версия была фальшивой, значит, Синги в состоянии лгать в мысленной речи и пользуются этим. Но была ли она фальшивой?

Ромаррен обратился к памяти Фалька. Сначала попытка подобного общения не удавалась, но когда он приложил все свое умение, то связи начали налаживаться и постепенно возникла ясность. Он мог воспринимать звенящую тишину, сопровождающую слова Абендабота: «Мы, кого вы называете Сингами, являемся людьми». Слыша их даже в памяти, Ромаррен понял, что это была ложь.

Это было невероятно, и тем не менее это не вызывало сомнения. Синги умели лгать телепатически. Предположения и страх униженного человечества были обоснованными. Синги были истинным Врагом.

Они не были людьми. Они были пришельцами, наделенными чужим даром, и, без сомнения, это они раскололи Лигу и добились господства над Землей, пользуясь этой способностью. Именно они напали на «Альтерру», когда она вошла в околоземное пространство. Все разговоры о бунтовщиках были вымыслом. Они убили всех членов экипажа или подвергли их разум обработке, пощадив при этом только ребенка Орри. Ромаррен был в состоянии догадаться, почему: потому что они обнаружили, испытывая его или другого, хорошо натренированного, телепата из состава команды, что верелиане могут распознать ложь в мысленной речи, это устрашило Сингов, и они разделались со взрослыми, оставив в живых только безвредного ребенка в качестве источника информации.

Для Ромаррена его спутники по полету погибли только вчера, и, перенеся этот удар, он пытался представить себе, что, может быть, где-нибудь на Земле спасся еще кто-нибудь так же, как и он.

Но если такие существуют, — а ведь ему очевидно везло все это время — то где же они сейчас? Сингам оказалось очень трудно отыскать даже одного, когда они поняли, что нуждаются в нем.

Но для чего он был им нужен? Почему они приложили столько усилий, чтобы разыскать его и вернуть ему память, которую прежде так непредусмотрительно уничтожили?

Факты, имевшиеся в его распоряжении, не давали этому объяснения, за исключением, правда, одного — того, что он пришел сюда, как Фальк. Сингам он был нужен для того, чтобы сказать им, откуда появилась «Альтерра».

Это дало Фальку-Ромаррену первую порцию развлечения. Если это на самом деле так просто, то это просто смешно. Они оставили Орри в живых, потому что он был юным, нетренированным, уязвимым, послушным, отличным орудием и источником информации. Он отвечал всем требованиям, кроме одного — он не знал, откуда он прибыл на Землю. К тому времени, когда они осознали это, информация уже начисто была стерта из сознания тех, кто располагал ею. Поэтому Синги вероятнее всего рассеяли свои жертвы по дикой, лежавшей в руинах Земле, обрекая их на смерть от несчастного случая или голода, отдавая во власть диких животных либо дикарей.

Он мог предположить, что Кен Кениек, манипулируя его мозгом с помощью компьютера, пытался заставить его выдать галактическое название солнца планеты Верель. Он мог предположить, что если бы он сообщил эти сведения, то был бы сейчас уже мертвым или лишенным разума. Он, Ромаррен, им не был нужен. Им нужны были только его знания. Но похоже, что они так и не получили их.

Это само по себе должно было изрядно их обеспокоить. Выработанные народом Келшак способы сохранения тайн, касавшихся содержания Книг Заброшенной Колонии, развивались нога в ногу с техникой охраны мозга от телепатического вторжения.

Эта мистическая секретность, или, вернее, замкнутость выросла за долгие годы из ревностного контроля за развитием научно-технических знаний, практиковавшегося первыми колонистами и имевшего в основе своей Закон Лиги о Культурном Эмбарго, который запрещал импорт достижений культуры и техники на колонизируемые планеты. К нынешнему времени цельная концепция сдержанности и замкнутости стала краеугольным камнем верелианской культуры, и стратификация общества на Вереле обусловливалась убеждением, что знания и техника должны оставаться под разумным контролем. Такие детали, как Истинное Имя Солнца, были формальными символами, но формализм этот воспринимался серьезно, с беспредельной серьезностью, ибо у келшак знание было сродни религии. Для охраны таких нематериальных святынь были разработаны неуловимые и неуязвимые средства защиты человеческого разума. Если только он не находился в одном из Мест Тишины и к нему не обращался при этом один из его сотоварищей, достигших такой же Ступени. Ромаррен был абсолютно неспособен на то, чтобы предать — будь то устный разговор, письмо или телепатический обмен — истинное имя Солнца своей родной планеты.

Он располагал, разумеется, эквивалентным знанием — комплексом астрономических знаний, которые давали ему возможность проложить курс между Верелем и Землей, знанием точного расстояния между солнцами этих двух планет, точной астрономической картой звездного неба, каким оно видится с Вереля.

Очевидно, Синги пока что не получили от него этих знаний, скорее всего, вследствие того, что мозг его был в слишком хаотичном состоянии, когда был восстановлен посредством манипуляций Кен Кениека, или, может быть, потому, что продолжал функционировать его парагипнотический усиленный защитный блок и специфические барьеры. Зная, что на Земле до сих пор еще может быть Враг, экипаж «Альтерры» не позволил себе быть неподготовленным к этому. Если только научные достижения Сингов в области изучения мозга не превосходят уровень, достигнутый верелианами, то они так и не сумеют вынудить его что-либо рассказать им.

Они еще надеялись внушить ему, убедить его рассказать все. И потому он сейчас в безопасности, по крайней мере до тех пор, пока они не узнают, что он помнит о том, что раньше был Фальком.

Пока… По его коже прошел мороз. Раньше это не приходило ему в голову. Как Фальк, он был для Сингов бесполезен, но и безвреден. Как Ромаррен он был им полезен и тоже безвреден. Но как Фапьк-Ромаррен он представлял из себя угрозу, и они не потерпят этого.

Они не могут допустить существования такой угрозы!

Кроме того, необходимо было ответить еще на один вопрос — зачем им так нужно было узнать, где находится Верель? Какое им дело до Вереля?

И снова память Фалька начала рассказывать разуму Ромаррена на этот раз о спокойном, жизнерадостном, ироничном голосе. Старый Слухач в дремучем лесу, человек еще более одинокий на Земле, чем даже Фальк, когда-то сказал: «Сингов совсем не так уж много».

В памяти Фалька было много информации и мудрых советов. Многие из них были истинны в самом буквальном смысле. Согласно старинным преданиям, с которыми Фальк познакомился в Доме Зоува, Синги были пришельцами из очень отдаленного района Вселенной, расположенного за скоплением Риалы, на расстоянии в несколько тысяч световых лет. Если это было так, то вероятно не очень большое их число пересекло эту невообразимую бездну пространства и времени. Но их оказалось все же достаточно, чтобы внедриться в Лигу и уничтожить ее то ли посредством телепатической лжи и других неизвестных способов, то ли с помощью какого-то секретного оружия, которым они располагали.

Но было ли их достаточно много, чтобы править всеми теми планетами, которые они разъединили и завоевали? Планеты были обширны по любой мерке, исключая только протяженность космического пространства между ними. Сингам, должно быть, пришлось рассеяться и сосредоточить внимание на том, чтобы покоренные ими планеты не воссоединились. Орри сказал как-то Фальку, что Синги, похоже, много путешествуют или торгуют, используя для этого корабли с околосветовой скоростью.

Еще он сказал Фальку, что за все время его пребывания на Земле он ни разу не видел такого корабля. Может, Синги боялись своих соплеменников на других планетах, которые могли во многом превзойти их за прошедшие столетия.

А может, Земля была единственной планетой, которой они еще не правили и им приходилось ограждать ее от исследований со стороны других планет? Ничего нельзя было сказать наверняка, но скорее всего, на Земле их действительно было не очень много.

Они отказывались верить рассказам Орри о том, что земляне на Вереле видоизменились в направлении соответствия местной форме биологической жизни и смешались с туземными гуманоидами. Они утверждали, что это невозможно. Это означало лишь то, что с ними этого не произошло. Смешение их с землянами оказалось невозможным. Они все еще были чужаками, все эти двадцать веков. Они продолжали оставаться на Земле в изоляции. На самом ли деле они правили человечеством из этого единственного города?

Ромаррен снова обратился за справкой к Фальку и получил отрицательный ответ.

Они управляли с помощью хитрости, страха и оружия. Они были в состоянии предотвращать возникновение какого-либо сильного племени или накопление знаний, могущих представлять опасность для них. Они не давали человечеству возможности что-либо сделать. Но и сами не делали ничего. Они не правили, а наносили вред.

Теперь было ясно, почему Верель представлял для них смертельную опасность. Им до сих пор удавалось сохранить свою хрупкую, но разрушительную власть над человеческой культурой, которую они давным-давно сломали и переориентировали. Но сильная, многочисленная, технологически передовая раса, сохранившая легенды о своем кровном родстве с землянами, располагающая развитой наукой о мозге и оснащенная оружием, не уступавшим их собственному, могла сокрушить их одним ударом и освободить людей от их власти.

Если они узнают от него, где находится Верель, вышлют ли они туда корабль-бомбу — длинный бикфордов шнур, протянувшийся через световые годы, чтобы уничтожить опасную планету прежде, чем на ней узнают об их существовании.

Да, такая возможность реальна.

Но против нее говорили два факта: во-первых, — тщательная подготовка юного Орри, как будто они хотят, чтобы он был их послом; и во-вторых — их Закон.

Фальк-Ромаррен никак не мог решить, было ли правило уважения к жизни подлинной верой Сингов, их единственным мостом над пропастью самоуничтожения, которая таилась под их поведением, подобно черному каньону под выстроенным ими городом?

Или же это было самой большой ложью из того огромного количества лжи, которое они принесли на эту планету? Они, казалось, избегали убивать разумные существа. В равной мере это относилось и к другим живым существам. Их тщательно скрываемая пища была растительной. Для того, чтобы сдерживать рост населения, они натравливали одно племя на другое, начинали войны, предоставляя людям возможность самим уничтожить друг друга. Согласно легендам, в первые годы их господства они прибегали в перенаселенных местах не к геноциду, а к евгенике — для того, чтобы укрепить свое главенствующее положение. Если это правда, тогда они в самом деле повиновались этому Закону, но на свой лад.

В этом случае их забота об Орри служила доказательством того, что он-то и должен быть их послом. В качестве единственного спасшегося участника полета, ему предстояло вернуться через бездну космического пространства на Верель и внушить соотечественникам то, что Синги внушили ему на Земле — подобно птицам, чирикающим «нельзя отнимать жизнь», подобно высокоморальному борову или мышам, попискивающим в подвалах Дома Страха. Лишенный разума, честный, но одурманенный, Орри принесет ложь и на Верель.

Почитание и память о Колонии были очень сильны на Вереле, и зов о помощи с Земли мог найти там отклик. Но если обитателям Вереля расскажут, что нет и никогда не было Врага, что Земля является древним счастливым раем, то вряд ли им захочется проделать столь длительное путешествие, только чтобы убедиться в этом. Если же они все-таки решатся на это, то отправятся в путь невооруженными, так же, как некогда отправился и Ромаррен со своими спутниками.

Еще один голос всплыл в его памяти, услышанный очень давно в глубинах Леса: «Мы не можем так жить вечно. Должна быть какая-нибудь надежда, некий знак».

Он не был отправлен с посланием человечеству, как говорил Зоув. Надежда была непрочной, знак неясным. Он должен был лишь переправить послание человечества, его вопль о помощи, об избавлении.

«Я должен отправиться домой. Я должен рассказать им всю правду», — подумал он, зная, что Синги ни за что не допустят этого, что будет послан только Орри, а его задержат здесь или убьют.

Измученный тревогой и продолжительными усилиями думать последовательно и ясно, он весь обмяк, его раскованный контроль над своим двойным разумом сломался. В полном изнеможении он упал на кушетку и спрятал лицо в ладонях. «Если бы я только мог отправиться домой! — думал он. — Если бы я смог еще раз пройтись вместе с Парт по Поляне!..»

Так оплакивал свою печальную судьбу мечтатель Фальк. Ромаррен же пытался уйти от этой безысходной тоски, думая о своей жене — темноволосой, золотоглазой женщине в платье, расшитом тысячью крохотных серебряных цепочек, о своей Адрис. Но его обручальное кольцо пропало, и Адрис уже мертва. Она умерла очень давно. Она выходила замуж за Ромаррена, зная, что вместе они будут не больше одного лунокруга, так как он тогда готовился к полету на Землю. И за время этой ужасной разлуки она прожила всю свою жизнь, состарилась и умерла. Не менее ста земных лет прошло со дня ее смерти.

«Тебе следовало умереть столетием раньше», — сказал как-то ничего не понимающему Фальку Властитель Канзаса, видя, либо чувствуя, либо зная, что внутри него находится еще один человек, заброшенный, рожденный очень давно. Теперь, если Ромаррену суждено вернуться на Верель, это произойдет в очень далеком будущем, почти через три столетия. Около пяти больших лет Вереля пройдет с тех пор, как он его покинул. Все изменится настолько, что на Вереле он будет таким же чужаком, каким был на Земле.

Было только одно место, где он мог чувствовать себя дома и где его с радостью встретят те, кто любит его. Это был Дом Зоува. Но он никогда больше не увидит его. Если и ведет его путь куда-то, то только прочь от Земли. Он должен полагаться только на себя и должен совершить единственное — изо всех сил стараться следовать своему предначертанию до конца.