Глава десятая
Странное заседание невидимого Совета Повелителей Земли завершилось. Уходя, Абендабот проскрипел:
— Вы можете поступать по своему усмотрению, Агад Ромаррен. Вы можете остаться Фальком, нашим гостем на Земле, или вступить во владение своим наследством и завершить предначертание ваших соотечественников с Вереля. Мы хотим, чтобы вы сделали свой выбор сознательно и тогда, когда сами сочтете это нужным. Мы будем терпеливо ждать вашего решения.
Затем, повернувшись к Орри, он добавил:
— Сделай так, чтобы твой соплеменник чувствовал себя в городе свободным, и сообщи, если ты или он захотите вдруг что-то узнать.
Дверь отъехала в сторону перед Повелителем, и он вышел из комнаты. Его высокая могучая фигура в мгновение ока исчезла за дверью. Был ли он здесь на самом деле, во плоти, или это своего рода проекция, Фальк не мог с уверенностью судить об этом. Видел ли он хоть раз живого Синга, или все это были только их тени?
— Нам есть куда уйти отсюда? — резко спросил он у маленького соплеменника, устав от бесплотных способов общения и иллюзорных стен этого дворца, одновременно он хотел уяснить, как далеко простирается их реальная свобода.
— Куда угодно, доктор Ромаррен. Мы можем выйти на улицу или, может быть, возьмем слайдер? А то пойдемте в сад, расположенный прямо здесь, во Дворце?
— В сад, так в сад!
Он пошел вниз по огромному пустому коридору и через тамбур-шлюз попал в какую-то небольшую комнатку. Орри вошел следом, закрыл дверь и произнес слово «Сад».
Он не ощутил движения, но когда двери открылись, они уже были в саду. Через полупрозрачные стены далеко внизу мерцали огни города. Полная луна праздно висела над стеклянным потолком. Вокруг мерцали мягкие световые пятна и тени, повсюду росли тропические кустарники и лианы, которые вились вокруг шпалер и свисали с беседок. Фальк круто повернулся, чтобы удостовериться — существует ли позади него дорога к выходу. Горячая, тяжелая, полная пряных запахов тишина казалась сверхъестественной. Казалось, что этот сад хранит воспоминания о какой-то далекой, неведомой планете, чуждой всему земному, наполненной чудесными ароматами и иллюзиями, топкими болотами, чреватая неожиданными метаморфозами.
Меж цветущих кустов Орри остановился, чтобы достать из висевшей на столбе корзины маленькую белую трубочку и, взяв ее в рот, стал жадно сосать. Фальк был слишком поглощен другими впечатлениями, чтобы придать этому значение, но мальчик, слегка смутившись, начал объяснять сам:
— Это парпита, успокаивающее средство. Все Повелители прибегают к нему. Оно стимулирует работу мозга. Может быть, вы хотите…
— Нет, спасибо. Я хотел бы расспросить тебя о многом.
Он нерешительно замолчал. Может быть, не стоит задавать вопросы напрямик?
Все время пока шел Совет и пока Абендабот давал свои объяснения, Фалька не покидало ощущение, что все это было представлением, игрой, такой же, какую он видел на старых магнитных лентах у Владыки Канзаса. Там он смотрел одну пьесу, где старый безумный король Лир рыщет в бурю по вересковым зарослям.
У Фалька было такое чувство, что пьеса под названием «Совет» разыгрывалась не столько для него, сколько для Орри. Он не понимал причины этого, но он снова и снова ощущал: все, что говорил ему Абендабот, говорилось только для того, чтобы что-то доказать мальчику.
И мальчик верил происходящему. Для него это не было пьесой, если только он сам не был актером и участником представления.
— Меня смущает вот что, — осторожно произнес Фальк. — Ты сказал мне, что Верель находится на расстоянии ста тридцати — ста сорока световых лет от Земли. Но именно на таком расстоянии не должно быть чересчур много планет, земного класса, и компьютер мог бы…
— Повелители говорят, — перебил Фалька Орри, — что на расстоянии ста пятнадцати — ста пятидесяти световых лет имеются всего четыре звезды класса «Ж» с планетами, среди которых может оказаться и наша. Но все они находятся в различных направлениях, и если Синги пошлют корабли на ее поиски, то на это, возможно, придется потратить около тысячи трехсот лет реального времени. Вы понимаете, доктор Ромаррен, для того, чтобы отыскать нашу родную планету, понадобится около тысячи трехсот лет!
— Хотя ты был всего лишь ребенком, все же мне кажется немного странным то, что ты не знал, сколько времени уйдет на путешествие, и сколько лет тебе будет, когда ты вернешься домой.
— Речь шла о «двух годах», доктор Ромаррен, то есть, грубо говоря, о ста двадцати земных годах, но мне казалось ясным, что это неточная цифра, потому что мне это было не нужно.
На какой-то момент, возвратившись в своей памяти на Верель, мальчик заговорил с такой трезвой рассудительностью, какой раньше он не выказывал.
— Я думаю, — продолжал он, — что, я, вероятно, не знал, кого и что взрослые собирались обнаружить на Земле, они хотели быть уверенными в том, что мы, дети, незнакомые с техникой блокировки мозга, не сможем выдать местонахождения Вереля противнику. Для нас же самих было, возможно, безопаснее оставаться в полном неведении.
— А ты помнишь, как выглядит звездное небо Вереля, какие там созвездия?
Орри пожал плечами в знак отрицания и засмеялся.
— Повелители тоже спрашивали меня об этом. Я был зимнерожденным, доктор Ромаррен. Весна только началась, когда мы покинули Верель. Едва ли я видел безоблачное небо.
Если все это соответствовало истине, тогда казалось, что действительно только он — только Ромаррен, мог бы сказать, где находится планета Верель. Но объясняло ли это главную загадку — тот интерес, который Синги проявили к нему, причину, по которой он был приведен сюда? Этим ли объяснялось их стремление восстановить его память?
Существовала планета, которая находилась вне их контроля. На нее был совершен субсветовой полет. Именно поэтому Синги хотят узнать ее местонахождение. Если они восстановят его память, он должен будет сказать им все, что знает. Если только они смогут восстановить его память. Если только все из того, что они ему говорили, было правдой.
Он вздохнул. Он устал от этой ненормальной жизни, подозрений, суматохи, от избытка не вызванных необходимостью чудес. Иногда он даже задумывался над тем, а не находится ли он все еще под влиянием какого-то наркотика. Он чувствовал, что не в состоянии судить о том, что ему следует делать. Он, как, вероятно, и этот мальчик, был игрушкой в руках страшных, ни во что не верящих игроков.
— Был ли тот, кого зовут Абендабот, сейчас в комнате, или это была иллюзия?
— Я не знаю, доктор Ромаррен, — ответил Орри.
Вещество, которым он надышался из трубки, казалось, подействовало успокаивающе: сейчас он говорил весело и непринужденно.
— Думаю все же, что он там был. Но они никогда не подходят близко друг к другу. Скажу вам честно, хотя это и очень странно, но за все время, которое я провел здесь, за все эти шесть лет я еще ни разу не прикоснулся ни к одному из них. Они стараются держаться в стороне, всегда поодиночке. Впрочем, они всегда были добры ко мне, — поспешно добавил он.
Он глядел на Фалька своими чистыми глазами, чтобы у того не сложилось впечатление, что он лжет.
— Они очень добрые. Я очень люблю и Лорда Абендабота, и Кена Кениека, и Парлу. Но они так далеки, всегда далеки от меня. Они так много знают. Они несут слишком тяжелое бремя. Они охраняют знания и поддерживают мир. Они выполняют много других обязанностей, и притом делают это уже в течение тысячи лет, тогда как остальные люди Земли не несут никакой ответственности, а живут жизнью диких зверей на воле. Их соплеменники — люди ненавидят их и не хотят знать правды, которую им предлагают. Поэтому Повелители всегда должны жить порознь, оставаться одинокими, чтобы сохранить мир, ремесла и знания. Если бы не они все было бы утрачено за несколько десятков лет этими воинственными племенами, Домами, Странниками и рыщущими по планете людоедами.
— Далеко не все людоеды, — сухо заметил Фальк.
Было похоже, что Орри немного подзабыл выученный урок.
— Может быть и так, — согласился он.
— Некоторые из них говорят, что они опустились так низко потому, что этого хотели Синги, которые не желают открыть им знания. Если же они будут искать новые знания, которые помогут им построить свой собственный город, то Синги уничтожат его, а заодно и их!
Наступила пауза. Орри закончил высасывать свою трубку и аккуратно припрятал ее среди корней кустарника с длинными красных оттенков цветами. Красные, как плоть, отметил про себя Фальк. Он ждал ответа на свое патетическое высказывание, но постепенно до него стало доходить, что ответа не будет. То, что он сказал, просто не дошло до сознания Орри.
Они продолжали свой путь молча.
— Ты знаешь ту, изображение которой появилось в самом начале? — спросил Фальк.
— Стреллу Эзобельель? — с готовностью отозвался Орри. — Да, я видел ее и раньше на заседаниях Совета.
— Она из Сингов?
— Нет. Она не принадлежит к Повелителям. Я думаю, что она из горцев, но была воспитана в Эс Тохе. Многие люди приводят или присылают сюда своих детей, чтобы их воспитали для службы у Повелителей. А детей с недоразвитым мышлением приводят сюда и подключают к психокомпьютеру, чтобы и они внесли свой посильный вклад в великое дело. Именно их невежественные люди называют «людьми-орудиями». Ты пришел сюда со Стреллой Эзобельель, доктор Ромаррен?
— Да, кроме того, я странствовал с ней, делился с ней пищей и спал в одной постели. Она называла себя тогда Эстрел. Странницей.
— Но вы же тогда должны были сами догадаться, что она не Синг! — вырвалось у мальчика.
Орри покраснел, вытащил еще одну белую трубочку и начал сосать, опустив глаза вниз.
— Если бы она была из Сингов, то не спала бы тогда со мной? Ты это хотел сказать? — Фальк был заинтересован.
Мальчик, все еще красный от смущения, пожал плечами, выразив на свой манер отрицание. Но наркотик придал ему смелости, и он произнес:
— Они не вступают в физическое соприкосновение с другими людьми, доктор Ромаррен. Они словно боги, добрые, умные, но такие холодные и далекие. Они все держатся порознь.
Речь мальчика была сбивчивой, по-детски наивной. Осознавал ли он свое одиночество в этом чуждом мире, в мире, где прожил свое детство и вступил в годы юности. Как он должен быть одинок среди всех этих людей, которые всегда держатся обособленно, которым нет до него дела, которые напичкали его словами, но настолько оторвали от реальности, что уже в пятнадцать лет он стал искать удовольствия в наркотике? Он определенно не осознавал своей изоляции. Казалось, он не имел определенных представлений о многих вещах. Но порой в его глазах была видна такая острая тоска и надежда, что Фальк не мог не жалеть бедного юношу. У Орри был взгляд погибающего от жажды в знойной пустыне, взгляд человека, когда тот смотрит на миражи, возникающие перед ним, — пальмы и арыки с водой, тень и прохлада.
Фальку хотелось бы еще о многом расспросить мальчика, но пользы от этого было бы очень мало. Жалея его, Фальк положил руку на хилое плечо Орри. Тот вздрогнул от неожиданного прикосновения, слегка улыбнулся и принялся снова сосать свой наркотик.
Позже, уже в своей комнате, Фальк долго шагал взад и вперед, как волк в клетке, пока в конце концов не лег спать. Ему снилось, что он находится в Доме, похожем на Лесной Дом, но у его обитателей глаза были цвета янтаря и агата. Он изо всех сил старался убедить их, что принадлежит к их племени, но они не понимали его языка, и как-то странно смотрели на него, когда он, запинаясь, искал нужные слова, слова истины, слова правды.
Когда он проснулся, его уже поджидали люди-орудия, чтобы предупредить любое его желание. Он отпустил их. Выйти в коридор ему никто не препятствовал и он никого не встретил по дороге. Длинные коридоры казались совершенно пустыми, так же, как и подернутые дымкой полупрозрачные комнаты, мимо которых он шел, и которые, казалось, не имели дверей. Однако все время его не покидало чувство, что за ним наблюдают, следят за каждым его движением.
Когда он, вдоволь нагулявшись по этим коридорам, вернулся к себе в комнату, там его уже поджидал Орри, который горел желанием показать Фальку город.
Целый день они бродили по городу пешком или на слайдере, по улицам с их висячими садами, дворцами, жилыми домами и общественными зданиями. Орри был щедро снабжен полосками иридия, которые служили здесь деньгами, и когда Фальк сказал, что ему не нравится модная одежда, в которую его нарядили хозяева дворца, Орри настоял, чтобы они зашли в лавку, торгующую одеждой, и купили там все, что нужно. Фальк стоял среди стеллажей и прилавков, заполненных пышными одеяниями, ослепительно сиявшими яркими цветными узорами. Он вспомнил о Парт, которая ткала на своем маленьком станке белых аистов на темном фоне.
— Я сотку себе черную одежду, — сказала она ему при расставании, — и буду ходить в ней всегда.
Он тоже предпочел бы разноцветью материй и накидок простые черные штаны, темную рубаху и короткую черную меховую куртку.
— Такую одежду носят у нас дома, на Вереле, — сказал Орри.
Он критически оглядел свое собственное огненно-красное одеяние.
— Но у нас там не было зимней одежды из искусственного меха. О, мы могли бы так много взять с собой на Верель! Мы о многом могли бы рассказать и многому научить, если только смогли бы отправиться туда!
Они зашли в помещение для еды, построенное на прозрачном уступе, прямо над ущельем. По мере того, как холодный, ясный вечер опускался с гор в бездну под ними, дома, которые вздымались прямо над краями бездны, стали переливаться всеми цветами радуги, а улицы и висячие мосты засверкали огнями. Орри и Фальк ели остро приправленную пищу, плавали в волнах тихой, окутавшей их музыки, и наблюдали за обитателями Эс Тоха.
Некоторые из них были одеты бедно, другие — роскошно. Многие были одеты в одежду лиц противоположного пола, безвкусно и кричаще, и это смутно напоминало Фальку одежду Эстрел, когда он впервые увидел ее после того, как пришел в себя.
Среди жителей Эс Тоха попадались такие экземпляры людей, каких Фальк никогда прежде не видел: совершенно белая кожа, голубые глаза, волосы цвета соломы. Фальк решил, что эти люди каким-то образом обесцветили себя, но Орри объяснил, что это представители племени, живущего на континенте, чья культура поощрялась Сингами. Они привозили сюда их вождей и молодых людей на аэрокарах, чтобы те смогли увидеть Эс Тох и рассказать остальным.
— Как видишь, доктор Ромаррен, Повелители не отказываются учить туземцев. Как раз наоборот, туземцы сами отказываются учиться. Вот эти бедные люди приобрели многие знания Сингов.
— И что же им пришлось забыть, чтобы заслужить такую награду? — спросил Фальк, не скрывая иронии.
Орри не понял подоплеку вопроса, а если и понял, то ничего больше не мог рассказать о так называемых «туземцах». Он не знал, как они живут и что им доступно из культурного и научного наследия некогда великой цивилизации «Земля». С владельцами лавок и с официантами он был снисходительно вежлив, стараясь вести себя так, как ведет себя человек по отношению к домашним животным.
Это высокомерие он, возможно, привез с Вереля. Судя по его описаниям, общество Империи Келшак было иерархическим, где каждый знал свое место на шкале Ступеней или шкале Рангов, но кто устанавливал Ранги, какие именно критерии лежали в основе этого деления, Фальк так никогда и не смог понять. Насколько он мог судить, Ранг зависел не только от происхождения. Детских воспоминаний Орри не хватало для составления четкой и цельной картины. Фальку очень не нравилось в Орри то, с каким выражением он произносил слово «туземцы». Один раз он не выдержал:
— Откуда тебе известно, кому следует кланяться, а кто должен кланяться тебе? Что до меня, я не могу отличить Повелителя от жителя Земли. Насколько я понял, сами Повелители называют себя людьми!
— О, да! Туземцы так называют сами себя, потому что они упорствуют в своих представлениях о Повелителях как завоевателях-пришельцах. Я и сам не всегда могу их различить, — мальчик обезоруживающе улыбнулся.
— Большинство людей на этих улицах Синги?
— Я считаю, что да. Хотя я мог бы отличить по виду всего лишь нескольких.
— Я не понимаю, где проходит грань, если и те и другие — земные люди?
— Ну, знания, власть… Ведь Повелители уже очень давно господствуют на Земле.
— Но почему они держатся обособленно? Ты как-то сказал, что Повелители верят в идеалы демократии.
Это было древнее слово, которое запало ему в голову, когда он впервые услышал его из уст Орри. Он не был уверен в его значении, но знал, что оно имеет какое-то отношение к участию всех в управлении.
— Да, конечно, доктор Ромаррен. Совет правит демократически, для всеобщего блага. Не забывайте, что здесь нет ни королей, ни диктаторов. Может быть, сходим в парпита-холл? Если вам не нравится парпита, там есть другие стимулирующие средства — танцовщицы, мастера игры на теамбе.
— Тебе нравится музыка?
— Нет, — чистосердечно признался мальчик. — Она вызывает у меня желание плакать или кричать. — Он словно бы извинялся. — Конечно, на Вереле тоже поют, но только маленькие дети и животные. Как-то даже странно слышать, когда это делают взрослые люди. Но Повелителям нравится поощрять местные искусства. А танцы иногда очень красивы.
Фальком вдруг овладело нетерпение. Пора, наконец, покончить с этим делом.
— У меня есть один вопрос к Правителю по имени Абендабот, если он пожелает нас видеть.
— Разумеется. Он был моим учителем в течение целого года. Я могу позвать его с помощью коммуникатора.
Орри поднес к губам золотой браслет, охватывающий его запястье. Пока он говорил, Фальк тихо сидел, вспоминая, как Эстрел шептала молитвы в свой амулет, и удивлялся собственной тупости. Любой дурак мог бы догадаться, что это был передатчик. Любой дурак, кроме одного.
— Лорд Абендабот говорит, что может принять вас в любое, удобное для вас время. Он в Восточном Дворце, — объявил Орри.
Они ушли из столовой, швырнув полоску денег кланявшемуся официанту.
Весенние грозовые тучи скрыли звезды и луну, но улицы были залиты светом. С тяжелым сердцем шел по ним Фальк. Несмотря на все свои страхи, он страстно желал увидеть Город, «Алону», место людей. Но когда он увидел его, то еще больше встревожился и быстро устал. И не толпы людей беспокоили его, а нереальность этого места.
Это отнюдь не было местом людей. В Эс Тохе не было ощущения истории, хотя он уже в течение тысячелетия господствовал над миром людей. В нем было заметно отсутствие библиотек, школ, музеев, которых было так много в древних городах Земли, судя по телевизионным лентам, хранившимся в Доме Зоува. Здесь не было памятников и напоминаний о Великой Эре Человечества. В нем не было потока знаний и товаров. Деньги, которыми пользовались, были просто щедрым даром Сингов, потому что здесь не было экономики, которая могла бы вдохнуть в них жизненную силу. Хотя говорили, что на Земле очень много Повелителей, они основали почему-то только один Город. Они держались порознь друг от друга так же, как и сама Земля держалась отдельно от других планет, которые некогда образовали Лигу. Эс Тох был замкнутым на себя городом. Все его великолепие, мелькание огней и машин, роскошь улиц и зданий было построено над глубокой расщелиной, на пустом месте. Это было Место Лжи. И все же это был удивительный город, подобный ограненному бриллианту, упавшему с неба на беспокойную пустыню Земли, — это был удивительный, чуждый и вечный город.
Слайдер перенес их через ярко освещенный мост к вздыбленной вверх башне. Далеко внизу бежала во тьме невидимая речка. Гор не было видно из-за грозовых облаков.
У входа в башню Фалька и Орри встретили люди-орудия. Они провели их к лифту, а затем в полупрозрачную комнату без окон. Их попросили присесть и предложили высокие серебряные кубки с каким-то напитком.
Фальк осторожно попробовал его на вкус и с удивлением обнаружил тот же запах можжевельника, что и у напитка, которым его угощали во Владении Канзас. Он знал, что это крепкое спиртное, и не стал пить. Орри однако с наслаждением смаковал каждый глоток.
Вошел Абендабот, высокий, в белой мантии, с лицом, похожим на маску. Едва заметным жестом он отпустил слуг и встал на некотором расстоянии от Фалька и Орри.
Вошел еще один человек-орудие и поставил на маленький столик третий кубок. Абендабот поднял его, как бы салютуя, осушил и только после этого заговорил своим сухим шепотом.
— Вы не выпили свой кубок, Лорд Ромаррен. На Земле существует одна старая-престарая поговорка: «Истина в вине». — Повелитель улыбнулся и сразу же стал снова серьезным.
— Вас, я знаю, мучает та жажда, которая утоляется не вином, а истиной.
— Я хочу задать вам один вопрос.
— Всего один?
Что-то насмешливое послышалось Фальку в этих словах — очень отчетливо. Он взглянул на Орри, чтобы проверить свое впечатление, но мальчик посасывал новую трубку парпиты и ничего не заметил. Его серо-золотые глаза были низко опущены.
— Я бы предпочел переговорить с вами наедине, — резко сказал Фальк.
Услышав эти слова, Орри удивленно поднял взор.
— Разумеется, я всегда готов, — усмехнулся Синг.
— Однако хочу вам заметить, Лорд Ромаррен, что на мой ответ не повлияет то обстоятельство, будет ли здесь Хар Орри или нет. У нас нет ничего такого, что мы хотели бы утаить от него. У нас нет ничего такого, что мы могли бы рассказать вам, утаив при этом от него, и точно так же нет ничего, что мы могли бы утаить от вас, поставив в известность его. Но если вам угодно, чтобы мы говорили с глазу на глаз, пусть будет по-вашему.
— Подожди меня в холле, Орри, — сказал Фальк.
Мальчик кивнул и послушно вышел из комнаты.
Когда вертикальные створки двери сомкнулись за ним, Фальк произнес, вернее, прошептал, потому что все здесь не столько говорили, сколько шептали:
— Я хотел бы повторить еще раз мой вопрос. Вы можете восстановить мою прежнюю память только за счет моей нынешней личности, не так ли?
— Почему вы спрашиваете это у меня? И разве я, ответив вам правду, буду уверен, что вы этому поверите?
— А почему я не должен верить этому? — возразил Фальк.
Сердце у него заныло, когда он понял, как играет с ним Синг. Похоже, что в этой игре силы были неравные. По крайней мере сам он был совершенно безвольным и несведущим.
— Вы обязаны не верить всему тому, что мы говорим. Разве не этому учили вас в Доме Зоува? Разве не так вы сейчас думаете?
Фальк осознавал всю тщетность своего сопротивления.
— Я скажу вам то, что уже говорил раньше, но только немного подробнее, хотя Кен Кениек лучше меня разбирается во всем этом. Он наиболее искусный среди нас в обращении с мозгом. Хотите, я позову его? Я не сомневаюсь, что он не будет возражать против присутствия своей проекции здесь. Нет? Ладно, это не имеет особого значения. Грубо говоря, ответ на ваш вопрос таков: содержимое вашего мозга стерто, выскоблено. Это такая тонкая операция, разумеется нехирургическая, она производится с помощью психоэлектрического оборудования, воздействие которого намного эффективнее, чем обычное гипнотическое блокирование.
То, о чем вы в данный момент спрашиваете, это — вторичная, добавочная, частичная память, структура личности, которую вы сейчас считаете своей основной, своим «Я». Но это, конечно, не так. Если взглянуть беспристрастно, то это ваше второе «Я» — просто рудимент, эмоционально чахлый и интеллектуально неполноценный в сравнении с истинной личностью, которая очень глубоко упрятана в вашей психике. Поскольку мы не могли ожидать, что вы сможете взглянуть на все это беспристрастно, мы имели сильное искушение солгать вам, чтобы рассеять ваши страхи и сомнения и тем самым облегчить вам выбор. Но мы думаем, что вам лучше знать правду. Мы не может поступить иначе. А истина заключается в следующем: когда мы восстановим функциональные способности вашего мозга в их первоначальном состоянии, если только этими словами можно обозначить такую сложную и опасную операцию, которую готов провести с помощью своих психокомпьютеров Кен Кениек, то такое восстановление повлечет за собой полную блокировку вторичной синаптической плоскости, которую вы сейчас считаете своим разумом и личностью. Это вторичное целое будет безвредно подавлено, то есть в свою очередь стерто.
— Чтобы оживить Ромаррена, вы, значит, должны убить Фалька?
— Мы не убиваем! — раздался свистящий шепот Синга. Затем эти же слова он с жаром повторил мысленно. Последовала некоторая пауза, после которой Абендабот прошептал:
— Чтобы добиться великого, мы должны отказаться от малого. Таково всеобщее правило.
— Чтобы жить, нужно согласиться умереть, — произнес Фальк.
Он увидел, что лицо-маска поморщилось.
— Очень хорошо! Я согласен позволить убить меня. Мое сознание не играет роли, не так ли? Но вы все-таки хотите его получить!
— Мы не убьем вас.
Шепот стал громче.
— Мы никогда не убиваем. Мы не забираем ничьей жизни. Мы просто восстановим вашу истинную память и сущность. Только вам придется забыть все земное. Такова цена. Здесь не может быть ни выбора, ни сомнений. Чтобы стать Ромарреном, необходимо забыть Фалька. На это вам придется согласиться. Это единственное, что мы просим у вас.
— Дайте мне еще один день, — прошептал Фальк. Он проиграл. Он бессилен что-либо изменить. И все же он заставил эту маску поморщиться, на какое-то мгновение он затронул ложь за самое живое место. Он почувствовал, что истина лежит совсем близко на поверхности и будь у него больше сил и умения’ он мог бы дотронуться до нее.
Вместе с Орри Фальк покинул башню. Уже на улице он предложил:
— Давай пройдемся немного. Я хотел бы кое-что обсудить в тобой, но только подальше от этих стен.
Они пересекли ярко освещенную улицу и вышли на край обрыва. Овеваемые холодным ветром, они стояли рядом плечо к плечу и смотрели вниз. Фонари моста отбрасывали на них свет. Прямо от края улицы падали вниз стенки глубокого черного ущелья.
— Когда я был Ромарреном, — медленно проговорил Фальк, — имел ли я право просить тебя о какой-нибудь услуге?
— Вы могли рассчитывать на что угодно, — быстро и спокойно ответил мальчик, как будто вспомнив дни своей учебы на Вереле.
Фальк посмотрел ему прямо в глаза, положил руку на золотой браслет Орри и жестом показал, что его надо бросить в ущелье. Орри попытался было что-то сказать, но Фальк приложил палец к губам.
Глаза мальчика вспыхнули. Немного поколебавшись, он снял браслет и швырнул его в темноту пропасти. Когда он повернулся к Фальку, на лице у него были написаны страх и сомнение и в то же время можно было видеть, что он всей душой хотел заслужить одобрение Фалька. Впервые за все время общения с Орри Фальк мысленно обратился к нему:
— Есть ли у тебя другое такое устройство?
Сначала мальчик ничего не понял. Мысленная речь Фалька была неумелой и слабой по сравнению с тем, как это умели делать Синги. Когда наконец Орри понял, он так же мысленно ответил:
— Нет. У меня был только этот компьютер. Зачем вы приказали мне его выбросить, доктор Ромаррен?
— Я хочу поговорить с тобой и только с тобой. И чтобы нас никто не подслушал. Тебе понятно?
Мальчик казался испуганным.
— Повелители могут услышать, — пробормотал он. — Они могут подслушать мысленную речь где угодно, доктор Ромаррен, а я только еще начинаю упражняться в защите своего мозга…
— Тогда мы будем говорить вслух, — сказал Фальк, хотя он и сомневался в том, что Синги могут прослушивать мысленную речь «где угодно» без помощи какого-либо рода технических средств.
— Вот что я хочу у тебя спросить. Повелители Эс Тоха привели меня сюда для того, чтобы восстановить мою память, память Ромаррена. Но они могут сделать это только ценой моей памяти, памяти, принадлежащей мне, такому, какой я есть сейчас, ценой всего того, что я узнал на Земле. Они настаивают именно на этом. Я же не хочу, чтобы так случилось. Я не хочу забыть все, что знаю и о чем догадываюсь. Я не хочу стать невежественным орудием в руках этих людей. Я не хочу умереть еще раз — раньше своей смерти. Я не рассчитываю на то, что мне удастся воспротивиться им, но я хочу попытаться. Поэтому услуга, о которой я хотел бы попросить тебя, заключается в…
Он замолчал, колеблясь — четкого плана у него пока что не было.
Лицо Орри, раскрасневшееся было от возбуждения, теперь снова потускнело. Он спросил:
— Но почему…
Фальк видел, что власть, которую он на короткое время установил над мальчиком, стала улетучиваться.
— Что «почему»?! — нетерпеливо и грозно сказал Фальк.
— Почему вы не доверяете Повелителям, доктор Ромаррен? Зачем им нужно подавлять ваши воспоминания о Земле?
— Потому что Ромаррен не знает того, что знаю я. И ты тоже не знаешь. А раз так, то для того, чтобы не предать планету, пославшую нас сюда, мы должны быть очень осторожны в своих поступках.
— Но вы ведь даже не помните Верель?
— Ты прав, малыш. Но я не буду служить лжецам, которые повелевают здесь. Слушай меня. Насколько я могу разгадать их намерения, они хотят восстановить мой прежний разум для того, чтобы узнать правильное название и местонахождение нашей родной планеты. Если они узнают об этом, пока будут возиться с моим мозгом, то сразу же убьют меня, а тебе скажут, что операция потерпела неудачу. Если же нет, они сохранят мне жизнь, по крайней мере до тех пор, пока я не скажу им того, что они хотят узнать. А я, как Ромаррен, буду не в состоянии утаить от них всю правду. После этого они пошлют нас назад, на Верель, как единственных уцелевших в этом великом путешествии. После длительного отсутствия, продолжавшегося несколько земных веков, мы возвратимся на родную планету, чтобы рассказать о том, что на варварской Земле Синги-люди высоко держат факел цивилизации. Синги, которые вовсе не являются Врагами, а совсем наоборот, они — жертвующие собой Владыки, мудрые Повелители. И они не какие-то там пришельцы из глубин Вселенной, а самые что ни на есть обыкновенные люди. Мы должны будем рассказать на Вереле о том, как дружелюбно они отнеслись к нам. И нам охотно поверят. Они поверят той лжи, которой поверили мы сами. Поэтому они не будут бояться появления Сингов на Вереле и не придут на помощь людям Земли, истинным ее обитателям, которые так ждут избавления от лжи.
— Но, доктор Ромаррен, все это — совсем не ложь, — запротестовал Орри.
Фальк долго смотрел на него сосредоточенным, ясным взглядом. Сердце его дрогнуло, но он все-таки спросил:
— Так ты сделаешь для меня то, о чем я тебя попрошу?
— Да, — прошептал мальчик.
— Не сказав об этом ни одной живой душе?
— Да.
— Все очень просто. Когда ты впервые встретишься со мной как с Ромарреном, если вообще встретишься, — то скажи мне такие слова: «Прочитайте первую страницу книги».
— Прочитайте первую страницу книги, — покорно повторил мальчик и кивнул головой.
Наступила пауза, Фальк стоял, чувствуя, что его все больше охватывает безысходность, ощущая себя мухой, запутавшейся в паутине.
— И это все, о чем вы хотели меня попросить, доктор Ромаррен? — нарушил наконец тишину Орри.
— Это все.
Мальчик склонил голову и пробормотал какую-то фразу на своем родном языке, очевидно, какую-то формулу общения. Затем он спросил:
— А что мне сказать им о браслете-коммуникаторе, доктор Ромаррен?
— Скажи им правду. Это не будет иметь никакого значения, если ты сохранишь другую тайну.
Фальку показалось, что мальчишку уже научили лгать, но еще не научили отличать правду от лжи.
Орри провел Фалька назад через мост — к своему слайдеру, и они вернулись во дворец с полупрозрачными стенами, куда впервые привела его Эстрел.
Оставшись в своей комнате наедине с собой, он дал выход страху и ярости, осознав, как он одурачен и каким беспомощным его сделали. Он долго метался по комнате, как волк в клетке, борясь со страхом смерти.
Если он отклонит их требования, могут ли они оставить его в живых, как Фалька, пусть бесполезного для них, но и безвредного?
Нет, не оставят. Это было ясно, как день, и только трусость заставила его рассматривать этот вариант. Надежды на это не было никакой!
Может ли он сбежать от них?
Может. Пустота этого здания могла быть таковой на самом деле, а могла быть и кажущейся. Это могло быть ловушкой или, подобно многому другому здесь, иллюзией. Он чувствовал и догадывался, что за ним неотступно следят, подслушивают или подглядывают с помощью скрытых автоматических устройств.
Как он уже успел отметить, все реальные двери охранялись здесь или людьми-орудиями, или электронными мониторами. Но даже если ему и удастся сбежать из Эс Тоха, что тогда? Может ли он совершить обратный путь через горы и равнины, через реки и леса и вернуться в конце концов на Поляну к Парт… Нет!
Он гневно остановил ход своих мыслей.
Он не может вернуться назад. Он уже так далеко зашел, что теперь просто необходимо идти до самого конца, пусть даже через смерть, если ее не удастся миновать, ко второму рождению — рождению чужого ему человека с чужой душой.
Но здесь уже не будет никого, кто сказал бы этому Незнакомцу всю правду, потому что здесь нет никого, кому бы Фальк мог довериться, кроме себя самого, и, следовательно, не только придется умереть Фальку, но сама смерть его должна послужить намерениям Врага, а этого Фальк допустить не мог. Мысль об этом была невыносимой.
Он шагал вдоль и поперек по тихому зеленоватому полумраку своей комнаты. Он не должен, не обязан оказывать услугу лжецам. Он просто не должен рассказывать им того, что они хотят узнать. И не судьба Вереля беспокоила его — исходя из того, что он знал, все его догадки шли в никуда, а сам Верель был такой же ложью. То же самое можно было сказать об Орри и с еще большей уверенностью — об Эстрел. Но он любил Землю, хотя и был чужаком на ней. Земля для него означала Дом в Лесу, залитую Солнцем Поляну, девушку Парт. Вот их-то он и не имел права предавать! Он должен верить в то, что должен быть какой-нибудь способ остаться самим собой, несмотря на все ухищрения и силу Врага.
Снова и снова он пытался представить себе, каким образом он, Фальк, мог бы оставить послание самому себе, но уже как Ромаррену.
Проблема эта сама по себе была столь нелепой, что притупляла его воображение и казалась неразрешимой. Если Синги не будут наблюдать за ним, пока он будет писать такое послание, они, конечно, тут же его обнаружат, когда оно будет написано. Сначала он думал воспользоваться Орри как посредником, приказав ему сказать Ромаррену: «Не отвечайте на вопросы Сингов…», но он не был уверен в преданности Орри. Он не был уверен в том, что Орри будет повиноваться его приказам и сохранит это в тайне от захватчиков. Синги так манипулировали сознанием этого бедного ребенка, что теперь он фактически был их орудием. Даже лишенное смысла послание, которое он уже передал Орри, могло быть уже известно Сингам.
Не было никакого устройства или уловки, никакого средства или способа выбраться из создавшегося положения.
Была только одна надежда, и та очень слабая, что он выстоит, что бы с ним ни сделали; что он останется самим собой и откажется забыть, откажется умереть. Единственное, что ему давало основание надеяться на это, было то, что Синг сказал, что это невозможно.
Он хотел, чтобы Фальк поверил в то, что это невозможно.
Зрительные галлюцинации его первых часов и первых дней в Эс Тохе скорее всего имели целью привести его в состоянии смятения. Он должен был запутаться и потерять веру в самого себя. Вот чего они добивались!
Они хотят, чтобы он не верил самому себе, не верил в свои убеждения, в свои знания, в свою силу. Все их объяснения о стирании содержимого мозга были лишь запугиванием и шантажом с целью убедить его, что он не сможет противостоять их парагипнотическим операциям.
Ромаррен их не выдержал… Но у Ромаррена не было подозрений или предупреждений на их счет. Он не знал о том, что они пытаются с ним сделать, тогда как Фальк только об этом и думает. Вот в чем разница! Поэтому, вероятно, память Ромаррена и оказалась уничтоженной. Теперь они уверяют, что то же самое будет с памятью Фалька. Однако лучшим доказательством их лжи было то, что они все же надеялись восстановить память Ромаррена.
Все, что он мог им противопоставить, это внушить себе: «Я все выдержу». Если удача будет на его стороне, то так и случится. Если же удача от него отвернется…
«Надежда — еще более хрупкая, более трудная вещь, чем даже вера», — подумал он, шагая по комнате под отблески беззвучных молний, различимых сквозь полупрозрачные стены, под звуки весенней грозы, разразившейся высоко над его головой. В хорошую погоду верят в жизнь, в плохую — только надеются. Но суть одна и та же. В обоих случаях необходима связь одного разума с другим, с миром и со временем. Без веры человек живет, но не человеческой жизнью. Без надежды он погибает. Когда же нет взаимосвязей, когда руки не соприкасаются с другими руками, тогда чувства атрофируются, разум становится бесконтрольным и одержимым, а отношения между людьми становятся такими, какие связывают хозяина и раба, убийцу и жертву.
Законы существуют для того, чтобы подавлять побуждения, которых люди сами в себе боятся. «Не убий!» было единственным, хвастливым законом Сингов. Все остальное было дозволено. Это означало скорее всего, что было еще не так уж много такого, что бы они на самом деле хотели сделать.
Страшась своего собственного, глубоко в них заложенного влечения к смерти, они проповедовали почтение к жизни, дурача в конце концов и самих себя своей собственной ложью!
Он никогда не смог бы добиться над ними победы, если бы не одно качество, с которым ни один лжец не может справиться — человеческая честность. Вероятно, им и в голову не придет, что человек может так сильно жаждать остаться самим собой, что он, возможно, устоит, даже будучи абсолютно беспомощным.
Все возможно…
Успокоившись, он взял книгу, которую подарил ему Владыка Канзаса и которую, наперекор его предсказанию, он до сих пор не потерял, и стал читать ее очень внимательно, пока не уснул.
На следующее утро, возможно последнее в жизни Фалька, Орри предложил ему продолжить осмотр достопримечательностей города с аэрокара. Фальк согласился, сказав, что очень хотел бы взглянуть на Западный Океан.
Подчеркнуто вежливо двое Сингов, Абендабот и Кен Кениек спросили, можно ли им сопровождать почетного гостя и постараться ответить на все возникшие у того по ходу полета вопросы. У Фалька была смутная надежда, что ему удастся как можно больше узнать о том, что они собираются сделать с его мозгом, и тем самым подготовиться к тому, чтобы оказать более сильное сопротивление. Но из этого ничего не получилось. Кен Кениек разразился бесконечным потоком терминов, непрерывно говоря о нейронах и синапсах, о блокировании и разблокировании, о наркотиках, гипнозе и парагипнозе, о подключенных и неподключенных к мозгу компьютерах. Все это было для Фалька пустым набором слов, бессмысленных, но устрашающих. Фальк вскоре прекратил попытки что-либо узнать о предстоящей операции.
Аэрокар, пилотируемый бессловесным человеком-орудием, который казался лишь приложением к пульту управления, поднялся над горами и устремился на запад над горами и пустынями, расцвеченными кратким весенним цветением. Через несколько минут они уже встретились лицом к лицу с суровым гранитом Западного Хребта. Несмотря на катаклизмы последних двух тысяч лет, горы Сиерры все так же вздымали в небо свои зазубренные пики, выраставшие из занесенных снегом ущелий. За хребтом лежал океан, отражающий яркий солнечный свет. Темными пятнами над его волнами виднелись затонувшие участки суши. Когда-то там были города, ныне уже забытые — так же, как и в его собственном мозгу — забытые города, имена и…
Когда аэрокар повернул на восток, Фальк сказал:
— Завтра будет землетрясение, и то что было Фальком, может уйти под воду.
— Поверьте, что мне будет очень жаль, если это случится, Лорд Ромаррен, — печально сказал Абендабот, а Фальку показалось, что в его голосе промелькнула нотка удовлетворения. Всякий раз, когда этот Синг выражал свои чувства словами, они были настолько фальшивы, что, казалось, подразумевали прямо противоположное чувство. Но, возможно, что у Абендабота было полное отсутствие какого-либо чувства и волнения. Кен Кениек, с его бледным лицом и водянистыми глазами, с правильными чертами лица, по которому нельзя было составить представление о его возрасте, в отличие от своего напарника, Абендабота, не выказывал никаких чувств и тем более не притворялся, что они у него есть.
Вот и сейчас он сидел, не двигаясь, без всякого выражения на лице всецело ушедший в себя, замкнутый и отрешенный. Аэрокар мчался стрелой над пустынями, отделявшими Эс Тох от моря. На всем этом огромном пространстве не было никаких признаков обитания людей. Они совершили посадку на крыше здания, в котором была расположена комната Фалька. После нескольких часов, проведенных в обществе холодных, бесстрастных Сингов, он горячо желал хотя бы призрачного уединения. И они позволили Фальку это.
Остаток дня он провел в своей комнате, опасаясь, что Синги могут снова одурманить его или навязать какие-то иллюзии, чтобы рассеять внимание и ослабить волю. Но, по-видимому, они сочли, что уже нет необходимости предпринимать какие-либо меры предосторожности. Его оставили в покое — пусть себе шагает по полупрозрачному полу, или сидит и читает свою книгу. Что он может совершить против их воли?
Снова и снова в течение этих долгих часов он возвращался к книге. Он не решался делать на ее полях никаких заметок или отметок, даже ногтем. Он только читал ее, хотя уже знал ее почти наизусть. Полностью поглощенный чтением, страница за страницей вникал он в эти строки, повторяя их про себя, чтобы он ни делал — расхаживал или сидел, стоял или лежал. Вновь и вновь его мысли возвращались к самому началу этой книги, к первым словам Старого Канона на первой странице:
Путь, который может быть пройдет,
Не есть вечный Путь.
Имя, которое может быть названо,
Не есть вечное Имя.
Уже поздно ночью, под гнетом усталости, голода и мрачных мыслей, которые он гнал от себя, от страха смерти, которому он не позволял овладеть собой, ум его наконец пришел к такому состоянию, которого он искал. Стена пала, его душа отделилась от бренного тела, и он стал ничем. Он был одни слова. Он был словом, произносимым во тьме, которое некому было услышать. Его личность отделилась от него и он стал вечно собой — безымянным и одним единственным во Вселенной.
Постепенно чувство времени вернулось, и вещи снова получили имена, а стены поднялись вокруг него. Он прочел первую страницу книги еще раз, а затем лег и постарался уснуть.
Восточная стена его комнаты под ранними лучами солнца стала ярко-изумрудной, когда за ним пришли двое людей-орудий и повели его вниз через дымчатый коридор и нижние этажи здания, усадили в слайдер и повезли по тенистым улицам. Миновав глубокую расщелину, они попали в другую башню.
Эти двое были не теми слугами, которые обслуживали его. Это были могучие, бессловесные стражи, на чьих лицах даже психокомпьютер не смог наложить отпечаток индивидуальности. Помня методичную жестокости избиения, которому он был подвергнут, когда впервые очутился в Эс Тохе, первый урок неверия в себя, который ему преподнесли Синги, он предположил, что они боятся, что он может скрыться в последнюю минуту, и приставили к нему этих стражников, чтобы охладить любой подобный порыв.
Его провели через лабиринт комнат, заканчивающихся в ярко освещенных подземных палатах, стены которых представляли собой экраны и блоки какого-то огромного вычислительного комплекса. В одной из таких комнат его ожидал Кен Кениек.
Фальк удивился, что Синг один. У него мелькнула мысль, что за все время пребывания в Эс Тохе он видел от силы двух Сингов одновременно. Сингов во плоти и крови, не считая иллюзий. Но сейчас у него не было времени ломать себе голову над этой проблемой, хотя где-то в закоулках мозга промелькнуло какое-то неясное воспоминание, объяснение.
— Вы не пытались прошлой ночью совершить самоубийство, — сказал Кен Кениек своим безразличным шепотом.
Фальк не понял, был ли это вопрос или просто констатация факта. Такой выход даже не приходил Фальку в голову.
— Я думал только о том, что охотно позволил бы вам проделать это, — с вызовом ответил Фальк.
Кен Кениек не обратил внимания на эти слова, хотя отлично их слышал.
— Все готово, — просипел он. — Те же запоминающие устройства и точно такие же связи, которые были использованы для блокирования вашей первоначальной структуры сознания и подсознания шесть лет тому назад. Если вы в душе согласны на этот опыт, то устранение блокировок подсознания не будет сопряжено с какими бы то ни было затруднениями или умственными травмами. Согласие очень существенно для восстановления, хотя совершенно не нужно для подавления сознания. Вы готовы?
Почти одновременно с произнесенными вслух словами он обратился к Фальку при помощи мысленной речи: «Вы готовы?»
— Да, — чуть слышно пробормотал Фальк.
Удовлетворившись ответом и сопровождающими этот ответ эмоциональными обертонами, Синг кивнул и произнес своим монотонным шепотом:
— Я начну сразу, без применения наркоза. Наркотики затуманивают ясность гипнотического и парагипнотического процесса. Без них мне легче работать. Садитесь.
Фальк молча повиновался, стараясь изгнать из головы какие бы то ни было мысли. По незаметному сигналу в комнату вошел ассистент и склонился над Фальком, в то время как сам Кен Кениек уселся перед лицевой панелью одного из компьютеров. В его позе было что-то от музыканта, сидящего перед своим инструментом. На мгновение Фальк вспомнил огромную систему в тронном зале Властителей Канзаса, быстрые черные пальцы, порхавшие над ней, которые чертили и перечеркивали все время меняющиеся узоры камней, звезд, мыслей. Тьма надвинулась на него, на его глаза и на разум, будто шторы на окна. Он сознавал, что к его черепу приспосабливают нечто вроде капюшона на подкладке. Затем он перестал что-либо ощущать, кроме черноты, бесконечной, кромешной, всеобъемлющей тьмы!
В этой тьме чей-то голос произнес одно слово, которое он почти что понял. Снова и снова этот голос произносил одно и то же слово, какое-то имя… Подобно языку пламени вспыхнула его воля к жизни, и собрав все свои силы, ломая все препятствия, он провозгласил в тишине тьмы, которая обволакивала его мозг:
— Я — Фальк!
Но тьма все же поглотила его.