— Старуха Кесснокати говорит, что должен пойти снег, — раздался голос его подруги. — Мы должны быть готовы, чтобы не упустить такую возможность. Нам просто необходимо сейчас бежать…

Фальк ничего не ответил и продолжал сидеть, прислушиваясь к шуму стойбища — голоса, говорившие на чужом языке, приглушенные расстоянием, сухой звук скребка о шкуру, плач ребенка, потрескивание огня в шатре.

— Хоррассали!

Кто-то снаружи позвал его, он быстро встал и замер на месте. Подруга схватила его за руку и повела туда, куда его звали — к общему костру в центре круга, образованного шатрами, где жарили целого быка, празднуя удачную охоту. В его руку сунули кусок мяса. Он сел на землю и начал есть. Сок и растаявший жир бежали по его челюстям и по подбородку, но он не обращал на это внимания. Это означало бы уронить достоинство охотника общины Мзурра племени баснассков. Несмотря на то, что он был здесь чужаком, пленником, он был охотником и довольно быстро понял, как надо себя вести.

Чем больше было запретов в каком-нибудь обществе, тем больше было в нем конформистов. Люди, среди которых он оказался, шли узким, извилистым и ограниченным путем по широкому пространству прерии. И пока он находился среди них, он тоже должен был слепо следовать всем изгибам их пути. Еда племени баснассков состояла из свежего полусырого мяса, сырого лука и крови. Дикие погонщики дикого скота, люди этого племени, подобно волкам, отбраковывали слабых, ленивых и непригодных животных из своих огромных стад. Это было нескончаемое пиршество, жизнь без отдыха. Они охотились с помощью ручных лазеров и обороняли свою территорию от чужаков с помощью птиц-бомб, одна из которых и повредила слайдер Фалька. Это были узкие снаряды, запрограммированные на попадание в цель, принцип действия которых основывался на использовании ядерной энергии. Люди племени баснассков не производили и не ремонтировали сами свое оружие. Они пользовались им только после обряда очищения и длительных заклинаний.

Откуда они его добывали, Фальк пока еще не определил, хотя слышал случайное упоминание о ежегодных паломничествах, которые могли быть связаны с появлением у племени оружия.

Люди племени не знали земледелия и не держали домашних животных. Они были неграмотны и знакомы с историей человечества только по мифам и легендам о героях. Они уверяли Фалька, что он не мог выйти из Леса, так как в Лесу живут только огромные страшные змеи. Они исповедовали монотеистическую религию, среди обрядов которой были членовредительство, кастрация и человеческие жертвоприношения.

Только благодаря одному из суеверий их сложной религии они решили оставить Фалька в живых и принять его в племя.

Обычно таким пленникам вырезали желудок и печень, чтобы дать работу жрецам, а тело оставляли женщинам, чтобы они разрезали труп на куски, как им заблагорассудится. Но поскольку при нем был лазер, его статус должен был быть выше статуса раба. За неделю до его поимки в общине Мзурра умер старик. Поскольку в племени не оказалось безымянного младенца, которому можно было бы дать его имя, им нарекли пленника, который хоть и был слеп, изуродован и лишь временами приходил в сознание, все же был лучше, чем ничего. Они верили, что до тех пор, пока старый Хоррассали сохраняет свое имя, его призрак, носитель зла, как и все призраки, будет возвращаться к племени и беспокоить живущих. Поэтому имя было отобрано у призрака и передано Фальку, а заодно был произведен и обряд посвящения в охотники. Церемония эта включала в себя бичевание, вызывание рвоты, танцы, толкование снов, татуирование, двухголосное пение, совокупление всех мужчин по очереди с одной и той же женщиной, пиршество, и, наконец, длящиеся всю ночь заклинания, чтобы Бог хранил нового Хоррассали от всяческих бед. После этого его оставили на лошадиной шкуре в шатре из бычьих шкур в состоянии бреда, не оказывая никакой помощи — он должен был или умереть, или выздороветь. А дух прежнего Хоррассали в это время уходил в степь, гонимый ветром, безымянный и обессиленный. Женщина, ходившая за ним и перевязывавшая его раны после того, как он пришел в сознание, теперь старалась как можно реже попадаться ему на глаза. Он видел ее всего несколько раз и то мельком, приподняв в уединении шатра повязку, которую она ловко наложила на его глаза, как только его приволокли в племя. Если бы баснасски увидели его желтые глаза, они тут же отрезали бы у него язык, чтобы он не мог назвать своего имени, а затем сожгли бы его живьем. Она рассказала ему об этом, так же как и о многом другом, что полагалось знать, живя в племени. Зато о себе она почти ничего не рассказывала. По-видимому, она была в племени ненамного дольше, чем он. Он уловил только, что она заблудилась в прериях и решила, что лучше присоединиться к племени, чем умереть с голоду.

Баснасски с удовольствием принимают в племя рабынь, для мужчин племени, и поэтому ее милостиво оставили в живых. К тому же она оказалась искусной во врачевании, что выяснилось чуть позже.

У нее были рыжеватые волосы и нежный голос. Звали ее Эстрел. Больше ему ничего не было известно о ней. Сама же она ничего у него не спрашивала, даже его имени.

По зрелому размышлению, он понял, что отделался сравнительно легко. Топливо, на котором работал его слайдер, полученное при ядерном распаде одного из элементов, не имело тенденции ни гореть, ни взрываться. У аппарата были повреждены только органы управления, и самому Фальку досталось больше. Голова и грудь были сильно изранены, но Эстрел постаралась выходить его. К тому же у нее было еще и немного медикаментов. Заражения крови не последовало, и он стал быстро выздоравливать. Уже через несколько дней после его кровавого крещения, они начали планировать побег.

Но дни шли за днями, а возможности все не представлялось. Жизнь была жестко регламентирована у этих осторожных подозрительных людей. Все их поступки определялись обычаями, обрядами и табу. Хотя у каждого охотника был свой лазер, женщин держали всех вместе, и все, что делал мужчина, делали и все остальные. Это была не столько община, сколько стадо — все были взаимосвязанными членами единого целого.

В таких условиях любая попытка добиться независимости или уединения, разумеется, сразу же вызывала подозрения. Фальку и Эстрел приходилось использовать любую возможность поговорить хоть минуту. Она не знала диалекта Леса, но они могли говорить на Галакте, который среди людей племени баснассков был в ходу лишь в виде ломаного жаргона.

— Теперь попытка возможна, если только начнется метель, — сказала она однажды. — Тогда снег скроет от преследователей и нас, и наши следы. Но как далеко мы сможем уйти? Правда, у тебя есть компас, но стужа…

У Фалька отобрали его зимнюю одежду, и все остальные вещи, включая золотое кольцо, которое он всегда носил на руке. Ему оставили только пистолет — это было неотъемлемой частью его охотничьего снаряжения и потому не подлежало конфискации. Но одежда, которая служила ему так верно, теперь прикрывала торчавшие ребра и кожу старого охотника Кассиокаши. Компас у Фалька остался только потому, что Эстрел выкрала его и спрятала еще до того, как они стали рыться у него в мешке. И он, и она были одеты в куртки и штаны из бычьих шкур, но этой одежды было недостаточно, чтобы выдержать метель в прериях, когда ветер сбивает с ног и обдает все тело ледяной крупой. Для этого нужны были стены, крыша над головой и очаг.

— Если бы мы смогли попасть на территорию самонтов, всего лишь в нескольких милях к западу отсюда, мы могли бы затаиться в одном Старом Месте, которое я знаю, и сидеть там, пока они не откажутся от попыток нас найти. Я уже подумывала об этом еще до твоего появления здесь. Но у меня не было компаса, и я наверняка бы заблудилась в пургу. Теперь же, имея компас и пистолет, можно было бы рискнуть…

— Если это единственная возможность, — заметил Фальк, — то мы обязаны воспользоваться ею.

Он уже не был таким наивным, каким был до пленения, не был преисполнен надежд и подвержен чужому влиянию. Теперь он стал более стойким и непоколебимым. Хотя он сильно страдал, находясь в заточении, он не питал к людям племени никакой злобы. Они заклеймили раз и навсегда его руку синим узором татуировки, которая должна была свидетельствовать о его родстве с ними, заклеймили его как варвара, но тем не менее как человека! В этом не было ничего дурного.

Но у них были свои дела, а у него — свои. Суровый характер, воспитанный в Лесном Доме, требовал освобождения, требовал продолжения путешествия, того, что Зоув называл «мужской работой». Эти же люди не двигались никуда и неизвестно откуда пришли, потому что обрубили свои корни в человеческом прошлом. И не только чрезвычайная рискованность его существования среди баснассков делала его нетерпеливым в стремлении выбраться отсюда. Главное — чувство затхлости, несвобода в передвижениях и поступках, что было нестерпимее, чем повязка, мешавшая ему смотреть на окружающий мир.

В этот вечер Эстрел пришла к нему в шатер, чтобы сказать, что пошел снег.

Они шепотом составляли план побега, когда у полога шатра внезапно раздался голос. Эстрел быстро перевела сказанное:

— Он говорит: «Слепой охотник, ты хочешь на сегодняшнюю ночь Рыжую?»

Она не добавила каких-либо разъяснений, но Фальк уже знал правила и этикет дележа женщин, принятые в племени, как назло в это время его ум был поглощен тем, о чем они говорили, и потому для ответа он воспользовался наиболее полезным словом из тощего словаря баснассков: «Мисч!», что означало «Нет!»

Мужской голос возле шатра произнес еще что-то повелительным голосом.

— Если снег будет продолжать идти, то, может быть, завтра ночью, — прошептала Эстрел на Галакте, — мы сможем осуществить задуманное.

Все еще размышляя о будущем побеге, Фальк ничего не сказал. Он только отметил про себя, что женщина поднялась и вышла, оставив его одного в шатре. И тут он понял, что Рыжей была именно она, и что другой мужчина хотел провести с нею ночь.

Он мог бы запросто сказать вместо слова «нет» слово «да»! Он оказался несостоятельным, не сумел избавить ее от этой постыдной обязанности. То, что эта обязанность была для нее постыдной, он знал очень хорошо. Кроме того, он только сейчас понял, что словом «нет» он унизил себя и как ее друг, и как мужчина.

— Мы уйдем сегодня ночью, — сказал он на следующий день, стоя на снегу перед Женским Шатром. — Приходи ко мне. У меня переждем первую половину ночи, а потом двинемся в путь.

— Коктеки велел мне сегодня прийти к нему в шатер.

— А ты не сможешь улизнуть?

— Попробую.

— Где его шатер?

— Позади шатра общины Мзурра, чуть левее. У него на пологе пятно крови.

— Если ты не сможешь прийти, я приду туда сам, чтобы увести тебя.

— Может быть, в другой вечер будет не так опасно?

— И не будет снега? Не забывай, что зима кончается. Может быть, это последняя сильная вьюга. Мы просто должны уйти сегодня. Ты понимаешь, должны!

— Я приду в твой шатер, — сказала она покорно с ноткой презрения в голосе.

В это утро он сделал небольшую дырку в своей повязке, чтобы видеть происходящее, и сейчас с интересом посмотрел на нее, но при тусклом свете раннего утра она была лишь серым контуром на сером фоне.

Она пришла поздно ночью, будто дуновение ветра вошло в его шатер. Каждый из них приготовил все, что нужно было взять с собой. Никто из них не разговаривал. Фальк застегнул свою куртку из бычьей кожи, натянул на голову капюшон и плотно завязал тесемки. Он наклонился, чтобы откинуть полог шатра, и тут же отскочил в сторону, так как снаружи в шатер стал протискиваться, вдвое согнувшись, Коктеки, могучий охотник с бритой головой, который очень ревниво относился к своему статусу и к своим мужским способностям.

— Хоррассали! Эта Рыжая… — начал он, разглядев ее при слабом свете угольков. В то же мгновение он увидел, как одеты она и Фальк, и тут же разгадал их намерения. Он отпрянул назад и уже открыл было рот, чтобы закричать. Не задумываясь, Фальк быстро и решительно нажал на спуск своего пистолета, и крик так и не сорвался с уст Коктеки. В один, миг лазерный луч выжег его рот и мозг, оборвав его жизнь.

Фальк бросился к женщине, схватил ее за руку и помог переступить через тело убитого.

Снаружи валил сильный снег. Ветер кружил снежинки, холод затруднял дыхание. Эстрел тихонько всхлипывала. Левой рукой он сжимал ее запястье, в правой держал лазер. Фальк двинулся на запад, осторожно прокладывая путь среди шатров. Через несколько минут они уже скрылись из вида. Вокруг не было ничего, кроме ночи и снега.

Ручные лазеры Восточного Леса были предназначены для выполнения нескольких функций: рукоятка служила зажигалкой, а ствол мог быть превращен в не слишком яркий фонарик. Фальк настроил свой пистолет так, чтобы луч света мог высветить стрелку компаса и окружающее пространство не более чем на несколько шагов. Они решительно двинулись в путь.

На длинном пологом склоне, где было расположено стойбище баснассков, снежный покров был сдут ветром, но по мере того, как они продвигались вперед, снег становился все более глубоким, особенно в низинных местах. Метель, казалось, смешала воздух и землю в одну сплошную массу. На их пути попадались сугробы высотой до полутора метров, которые приходилось преодолевать, так, как будто они плыли по стремнине.

Фальк вытащил ремень из сыромятной кожи, которым был завязан его капюшон, намотал его на руку и дал Эстрел другой конец. Он пошел впереди, прокладывая ей путь. Один раз она упала, и от рывка натянувшегося ремня он тоже едва не упал. Обернувшись, он несколько мгновений шарил фонариком, прежде чем увидел, что она лежит, распростершись почти у самых его ног. Он сел на колени и в бледном, прорезаемом снежинками круге света впервые отчетливо рассмотрел ее лицо. Ее губы беззвучно шевелились. Он наклонился к ней и разобрал бессвязные слова:

— Нет… я не ожидала…

— Попробуй немного отдышаться. Полежи, не спеши вставать! В этой впадине мы защищены от ветра. — Фальк пытался хоть немного ее успокоить.

Они оба припали к земле, и вокруг них на многие сотни миль во все стороны был слышен только вой вьюги во мгле. Она что-то шептала, сначала он не разобрал что.

— Зачем ты убил этого человека?..

Фальк был расслаблен, чувства его были притуплены: он сейчас набирался сил для следующей стадии их трудного побега и ничего не ответил.

Лишь спустя некоторое время он прошептал:

— Не знаю… Так вышло.

Лицо ее было бледно и искажено гримасой страха. Фальк оставил без внимания ее слова. Она слишком сильно замерзла, чтобы можно было отдыхать дольше. Он поднялся и притянул ее к себе.

— Идем. До реки осталось не так далеко.

Но оказалось, что путь туда гораздо дольше, чем он думал. Она пришла к нему в шатер, спустя несколько часов после наступления темноты. На языке Леса значение слова «час» было неточным и, скорее, оценочным: людям, не имеющим средств сообщения через пространство и время, было ни к чему точное времяисчисление. Тем не менее Фальк знал, что впереди еще долгая зимняя ночь. Они упорно шли вперед — и ночь шла вместе с ними.

Когда первые блики зари окрасили кружившиеся черные снежинки, они с трудом сползли по склону, покрытому мерзлой спутанной травой и некрупными камнями. Прямо перед Фальком возникла могучая мычащая туша. Затем они услышали мычание еще одной коровы или быка, и через минуту-другую все пространство вокруг них заполнили огромные мычащие создания с белыми мордами и дикими влажными глазами, в которых отражался утренний свет и покрытые снегом холмы. Они прошли сквозь стадо и оказались на берегу небольшой речки, которая отделяла территорию племени баснассков от территории, населенной самситами. Река была неглубокая и быстрая, не замерзающая даже в большие морозы. Им пришлось перебираться через нее вброд. Течение стремилось сбить их с ног, скинуть со скользких камней, холод сковывал суставы, обжигал все тело. Когда вода дошла им до пояса, ноги отказались служить Эстрел, и Фальку пришлось нести ее на руках, пока они не вышли на противоположный берег. Здесь они снова распростерлись в изнеможении среди снежных курганов и кустов, которыми порос высокий западный берег реки. Фальк отключил свет своего лазера: день, снежный, метельный, вступал в свои права.

— Может быть, развести костер и немного погреться? — предложил Фальк.

Она ничего не ответила. Он взял ее за руки и притянул к себе. Их унты, штаны и куртки от самых плеч и донизу замерзли и были жесткими, как жесть. Лицо женщины, безвольно лежавшей у него на коленях, покрыла смертельная бледность.

Он окликнул ее по имени, пытаясь расшевелить и привести в чувство.

— Эстрел, дорогая! Мы не можем здесь больше оставаться. Мы должны пройти еще немного. Это совсем нетрудно. Приди в себя, Эстрел. Проснись, малышка!

Он и сам не заметил, что говорил с ней так, как когда-то давно говорил на рассвете с Парт.

Наконец она подчинилась ему и с его помощью с трудом поднялась на ноги. Надев замерзшие рукавицы, она медленно поплелась за ним. Они с трудом продвигались вперед и вверх по пологому склону, через девственно белые сугробы.

Они шли теперь вдоль русла реки в сторону юга, как и планировали, когда обсуждали детали своего побега. У него не было особых надежд на то, что они смогут найти то, что искали в этой белой коловерти, которая была ничуть не лучше черного ночного бурана. Вскоре они вышли к ручью, притоку реки, которую они перешли утром. Идти вверх по течению было очень тяжело, так как местность была пересеченная. Они совсем выбились из сил, Фальку казалось, что самым лучшим было бы упасть и заснуть, но он не имел права так поступить: где-то очень далеко и очень давно существовал некто, кто рассчитывал на него, кто послал его в это путешествие. Он не мог лечь, потому что отвечал перед кем-то…

Он услышал хриплый шепот Эстрел. Впереди точно белые привидения угадывались покрытые снегом высокие тополя. Эстрел потянула его за руку. Они начали, спотыкаясь, пересекать северный берег засыпанного снегом ручья, протекающего сразу же за тополями.

— Камень, — не переставая, шептала Эстрел. — Камень…

И хотя он не знал, зачем ей понадобился камень, он послушно раскапывал снег под ногами в надежде его отыскать. Они стали ползать на четвереньках, пока наконец она не наткнулась на отметку, которую искала, — запорошенную снегом каменную глыбу высотой в несколько футов. Своими замерзшими рукавицами она стала отгребать снег с восточной стороны глыбы. В последней степени усталости Фальк безучастно смотрел на нее, потом начал помогать. Они расчистили металлический прямоугольник, находившийся на одном уровне с удивительно ровной поверхностью камня. Эстрел попыталась нажать на него. Что-то щелкнуло, но края прямоугольника намертво примерзли к камню. Фальк из последних сил попытался сдвинуть эту штуку, но все было напрасно. Немного погодя, он пришел в себя и с помощью теплового луча, исходящего из рукоятки лазера, разморозил края люка. Они подняли его и увидели уходящую вниз узкую лестницу. Посветив в глубину, Фальк обнаружил там закрытую дверь. Правильная геометрическая форма всего увиденного показалась ему сказочной среди окружавшего их снежного хаоса.

— Все в порядке, — пробормотала его спутница.

Спустившись по ступенькам — ползком, на карачках, будто по приставной лестнице, потому что ноги уже не держали ее — она распахнула дверь и подняла глаза на Фалька.

— Заходи!

Он спустился, закрыв за собой крышку люка. Стало абсолютно темно, и, прижавшись к ступенькам, Фальк поспешно включил свет своего лазера. Внизу тускло светилось бледное лицо Эстрел. Он спустился и последовал за нею в дверь, которая вела в темное, просторное помещение, просторное настолько, что его фонарик мог высветить только потолок и ближайшие стены. Было очень тихо, воздух был затхлым и сухим.

— Здесь должны быть дрова, — раздался слева от него хриплый голос девушки. — Нам просто необходим сейчас костер. Помоги мне…

Сухие дрова лежали в высоком штабеле в углу, недалеко от входа. Пока он разводил огонь среди почерневших, выложенных в круг камней в центре помещения, Эстрел пошла в дальний угол и вернулась, таща за собой пару теплых одеял. Они разделись и обтерлись, затем, завернувшись в одеяла, подсели поближе к огню. Костер хорошо разгорался, как будто здесь была дымовая труба, которая не только давала хорошую тягу, но и уносила дым. Конечно, обогреть эту огромную пещеру было невозможно, но свет и тепло костра ободряли их и давали возможность отдохнуть.

Эстрел вынула из своей сумки сушеное мясо, и они стали жевать его, хотя губы их потрескались от холода и они были слишком усталыми, чтобы чувствовать голод.

Постепенно тепло костра стало отогревать их кости.

— Кто еще пользуется этим местом?

— Я думаю, все, кто знает о нем.

— Судя по этому подвалу, здесь когда-то был могущественный Дом, — задумчиво заметил Фальк.

Он глядел на игру теней на ближайшей стене, на непроницаемую черноту вдали от огня. Очевидно, ему на ум пришли огромные подвалы под Домом Страха.

— Говорят, что когда-то здесь был целый город, но когда это было, я не знаю.

— Откуда ты узнала об этом месте? Разве ты из племени самситов?

— Нет.

Он больше не расспрашивал, вспомнив обычаи. Однако Эстрел заговорила сама своим всегдашним покорным голосом.

— Я из Странников. Нам известно о многих подобных вещах. Я думаю, ты слышал о Странниках?

— Немного.

Фальк сидел выпрямившись и глядя на свою спутницу поверх костра. Ее рыжевато-коричневые волосы мелкими завитками падали на лицо. Она сидела, сгорбившись, и обледенелый нефритовый амулет у нее на шее мерцал в свете костра…

— В Лесу о нас знают мало.

— В наш Дом не забредал ни один Странник. То, что говорили у нас о них, больше подходит, пожалуй, к баснасскам.

— Баснасски — дикари! — возразила она. — Они умеют только набивать свое брюхо. Им нет никакого дела до того, что лежит за пределами их территории. Эти дикари-кочевники, разные там баснасски, самситы или ароки, мазаны одним мирром. Странники — совсем другое дело. На востоке мы доходили до самого Леса, на юге — до устья Внутренней Реки, а на западе — до Великих Гор, потом до Западных Гор и так — до самого Моря. Я своими глазами видела, как солнце садится в пучину вод, видела цепи голубых и зеленых островов, вдали от берега, за пределами скрывшихся под водой долин Калифорнии, пострадавших от землетрясения.

Ее нежный голос постепенно перешел в ритмичный напев какого-то древнего псалма.

— Продолжай! — потребовал Фальк, но она замолчала.

Он не настаивал, и в наступившей тишине явственно послышалось ее сонное бормотание. Вскоре уснул и он.

Когда он проснулся, она уже сооружала из камней подставку для котелка, наполненного снегом.

— Похоже, что день клонится к вечеру, — сказала она, заметив, что он открыл глаза.

— Точно так же это может быть и утро, и пасмурный зимний полдень. Буря не утихает. Это нам на руку, в такую погоду им не выследить нас. Даже если они организовали погоню, они не смогут добраться до этого места. Этот котелок был вместе с одеялами в тайнике. Там же была и сумка с сушеным горохом. У нас здесь всего будет в достатке.

Она повернула к нему свое лицо и улыбнулась.

— Здесь темно, и это, пожалуй, единственный недостаток нашего убежища. Я не люблю толстые стены и темноту.

— Это все же лучше, чем завязанные глаза. Хотя этой твоей повязке я обязан жизнью. Слепой Хоррассали все же лучше, чем мертвый Фальк.

Он невесело рассмеялся, потом спросил:

— Что побудило тебя спасти меня?

Она пожала плечами, на ее устах блуждала все та же едва заметная улыбка.

— Ты был такой же пленник, как и я… О Странниках говорят, что они искусны в хитрости и притворстве. Разве ты не слышал, как называли меня эти дикари? Лиса! А теперь, давай-ка я взгляну на твои раны. Я взяла с собой свою сумку с лекарствами.

— Странники еще и искусные врачеватели?

— Мы кое-что смыслим в этом.

— Тебе известен Старый Язык. Похоже, что вы, Странники, в отличие от баснассков не забыли, как жили люди в прежние времена.

— Да, мы все говорим на Галакте. Взгляни, ты обморозил себе ухо! Это потому, что ты снял завязку своего капюшона, чтобы помочь мне в пургу.

— Но как же мне взглянуть на свое ухо? — рассмеялся Фальк. — Уж лучше ты сама полечи его.

Когда она наложила пластырь на еще не заживший порез на его левом виске, несколько раз искоса посмотрела на его лицо и в конце концов осмелилась спросить:

— Среди обитателей Леса у многих такие странные глаза, да?

— Ни у кого.

Повинуясь обычаю, она ни о чем больше не спрашивала, а он, привыкнув, никогда никому не открываться, не хотел ни о чем рассказывать. Но любопытство все же заставило его задать ей вопрос:

— А ты боишься моих кошачьих глаз?

— Нет, — ответила она. — Ты напугал меня только один раз, когда выстрелил так сразу, не раздумывая.

— Он поднял бы на ноги все стойбище!

— Я это знаю. Но Странники не носят оружия, и я страшно испугалась. Мне припомнилась сцена из моего детства. Один человек убил другого из пистолета, прямо на моих глазах. Я тогда очень испугалась, потому что тот, кто стрелял, был Выскобленным.

— Что?! Выскобленным?

— Да, они иногда попадаются у нас в Горах.

— Я почти ничего не знаю о Горах.

Она без особой охоты пояснила:

— Ты ведь знаешь закон Повелителей: они никого не убивают. Тебе это должно быть известно. Когда в Горах объявляется убийца, его не уничтожают, чтобы прервать цепь убийств. Они просто превращают его в Выскобленного. Они что-то делают с его мозгом, а потом выпускают на свободу. Этот человек, о котором я упомянула, был старше тебя, но ум у него был как у малого ребенка. В его руках случайно оказался пистолет, и его пальцы помнили, как с ним надо обращаться. Он застрелил в упор человека, так же, как ты…

Фальк задумался. Он молча смотрел сквозь огонь на свой пистолет, лежавший сверху на его мешке — чудесное маленькое оружие, с помощью которого можно разжигать огонь, добывать мясо и двигаться в темноте. В его руках раньше не было знания о том, как пользоваться этой штукой — в самом ли деле не было? Он был уверен в этом. Его научил стрелять Маток. Он научился этому у Матока и развил это искусство на охоте. Он никак не мог быть таким безумцем или преступником, которому дали еще одну возможность убить — по милости надменных Повелителей Эс Тоха.

Тем не менее, может быть, это было гораздо более правдоподобнее его собственных смутных догадок и предположений относительно его происхождения.

— Как они делают это с человеческим разумом?

— Не знаю.

— Они могли бы делать это, — хрипло сказал он, — не только с преступниками, но и с бунтовщиками.

— Что такое бунтовщик?

Она говорила на Галакте гораздо более бегло, чем он, но никогда не слышала такого слова, которое употребил Фальк.

Фальк промолчал, и Эстрел не настаивала. Она закончила перевязку и аккуратно убрала свои медикаменты в сумку. Он вдруг повернулся к ней так стремительно, что она удивленно посмотрела на него и откинулась немного назад.

— Ты видела когда-нибудь такие глаза, как у меня? — резко спросил он.

— Нет.

— О городе ты что-нибудь знаешь?

— Об Эс Тохе? Да, я была там.

— Значит, ты видела Сингов?

— Успокойся, — она рассмеялась. — Ты не Синг.

— Я тоже так думаю, но мне надо обязательно встретиться с одним из них. Хоть мне и страшно…

Эстрел закрыла сумку с медикаментами и спрятала ее в мешок.

— Эс Тох — очень странное место для людей из Одиноких Холмов и из дальних стран, — наконец произнесла она своим мягким раздумчивым голосом. — Но я гуляла по его улицам и ничего плохого со мной не случилось. Там живет много людей, которые ничуть не боятся Повелителей. И тебе не нужно страшиться их. Повелители очень могущественны, но большая часть из того, что говорят о них и их городе, Эс Тохе, неправда…

Их взгляды встретились. Внезапно он решился, и, призвав на помощь все свое искусство телепатии, впервые обратился к ней мысленно: «Тогда скажи мне всю правду об Эс Тохе!»

Она покачала головой и ответила вслух:

— Я спасла тебе жизнь, а ты спас мою. Мы — товарищи и, наверное, на долгое время, попутчики. Но я не буду мысленно переговариваться с тобой или еще с кем-либо ни сейчас, ни когда-либо после.

— Значит, ты все же думаешь, что я — Синг? — иронически и немного униженно спросил он.

Он понимал, что она права.

— Кто может знать это наверняка? — обронила она. И с улыбкой добавила: — Хотя лично я нахожу, что очень трудно поверить в то, что ты — Синг.

Они помолчали.

— Снег в котелке уже растаял. Я поднимусь наверх и наберу еще, — сказала Эстрел. — Ведь его надо много, чтобы получить даже малое количество воды, а нам обоим хочется пить. Тебя зовут Фальк?

Он кивнул, внимательно разглядывая ее.

— Не подозревай меня, Фальк, — сказала она. — Дай мне самой доказать, что я такое. Мысленная речь ничего не может доказать. Доверие — это такая штука, которая должна вырастать из поступков, изо дня в день.

— Что ж… — Фальк рассмеялся. — Поливай эти поступки, и я надеюсь, что доверие к тебе вырастет.

Позже, во время долгой, безмолвной ночи в пещере, он проснулся и увидел, что она сидит на корточках перед горящим костром, уткнувшись лицом в колени.

Он тихо окликнул ее по имени.

— Мне холодно, — отозвалась она, — мне очень холодно…

— Ложись ко мне, — сказал он и протянул руку!

Она ничего не ответила, но через минуту поднялась, и, перешагнув через догоравший костер, забралась к нему под одеяло. Она была совершенно голая, только бледный нефритовый камень висел между ее грудей. Она совсем закоченела от холода. И хотя во многих аспектах его сознание ничем не отличалось от сознания обычного молодого человека, он решил не трогать ее, которая столько натерпелась от баснассков. Но она шепнула ему:

— Согрей меня и дай мне утешение.

Он вспыхнул, как костер на ветру. Вся решимость была сметена охватившим его желанием.

Всю ночь она лежала в его объятиях возле догорающего костра.

Еще три дня и три ночи бушевала метель. Это время Фальк и Эстрел провели отсыпаясь и предаваясь любви. Она была каждый раз податливой и покорной, а он, помня только приятную и полную радости любовь, которую он разделял с Парт, был сбит с толку той ненасытностью и неистовством, которые возбуждала в нем Эстрел.

Очень часто мысли о Парт сопровождались воспоминаниями об источнике чистой и быстрой воды, который пробивался среди скал в одном тенистом месте поблизости от Поляны. Но никакие воспоминания не могли утолить его жажду, и он снова и снова искал удовлетворения в уступчивости Эстрел — до полного изнеможения. Один раз он не на шутку рассердился и начал ее упрекать:

— Ты отдаешься мне только по обязанности. Ты думаешь, что я все равно изнасиловал бы тебя…

— А разве нет?

— Нет!

Он и сам верил этому.

— Я не хочу, чтобы ты служила мне… Разве мы оба не нуждаемся в тепле, в человеческой ласке?

— Да, — прошептала она.

Он некоторое время держался подальше от нее, твердо решив, что больше не прикоснется к ней. Он в одиночку обследовал огромный подвал, пользуясь светом своего лазера. Через несколько сотен шагов пещера сужалась, переходя в широкий и высокий туннель. Безмолвный и темный, он вел Фалька по абсолютно прямой линии довольно долго, а затем, не сужаясь и не разветвляясь, свернул в сторону, в кромешный мрак. Шаги гудели, отдаваясь в тишине, нарушая царившее здесь безмолвие. В поле зрения Фалька ничего не попадало, он шел, пока не устал и не проголодался, и только после этого повернул назад. Этот туннель, скорее всего, был дорогой в никуда!

Он вернулся к Эстрел, к ее многообещающим, но не выполняющим обещания объятиям.

Буря улеглась. Ночной дождь поливал голую черную землю, и последние сугробы снега таяли и исчезали в бесчисленных ручейках.

Фальк стоял на верхней ступеньке лестницы, солнце играло на его волосах, лицо и легкие освежал ветер. Он чувствовал себя кротом, вылезшим после зимней спячки из своей норы.

— Давай пойдем дальше, — крикнул он Эстрел.

Он спустился вниз в пещеру, чтобы помочь ей уложить вещи и убрать помещение. Он спросил у нее, знает ли она, где сейчас находятся ее соплеменники.

— Теперь, вероятно, они далеко на Западе, — ответила она.

— Они знают, что ты в одиночку пересекла территорию баснассков?

— Как это в одиночку? Это только в старых сказках из Эры Городов женщины одни путешествовали куда им вздумается. Со мной был мужчина, баснасски убили его.

Ее нежное лицо погрустнело.

Фальк подумал, что это объясняет ее пассивность в любви, недостаточность ответного чувства, что казалось ему почти что предательством. Она так много пережила! Кто был ее спутник, убитый баснассками? Раз она не хотела сказать это Фальку — значит, это его не должно касаться. Но его гнев остыл, и теперь он время от времени спрашивал Эстрел, нежно и заботливо:

— Могу ли я помочь тебе в поисках твоих соплеменников?

— Ты добрый человек, — мягко ответила она. — Но они теперь где-то очень далеко отсюда, мы не можем искать их по всей Западной Равнине…

Кроткое выражение ее голоса тронуло Фалька.

— Тогда идем со мной, пока не узнаешь что-нибудь о своих соплеменниках. Ты ведь знаешь, что я рвусь на Запад.

Для него все еще было трудно произнести слово «Эс Тох». На языке Леса оно было непристойным, вызывало отвращение. Он еще не привык к той легкости, с какой Эстрел говорила о городе Сингов, как об обычном месте обитания людей.

Она поколебалась немного, но когда он стал настаивать, согласилась идти вместе с ним. Это доставило ему удовольствие, потому что и он желал ее, и жалел, потому что познал, что такое одиночество, и не хотел испытать его еще раз. На сердце у Фалька было легко — он снова был свободен и снова продолжал свой путь. Вместе они шли сквозь стужу и ветер. Ему не хотелось думать о цели путешествия. День был ясным, над их головами проплывали белые облака, идти было легко и приятно.

Он шел вперед, и рядом с ним шла подруга, разумная, не знающая усталости женщина.