Глава пятая
Они пересекли Великую Равнину пешком, что легче сказать, чем сделать. Дни становились длиннее, весенний ветер — все мягче, все теплее. Наконец, они еще издали увидели цель своего путешествия: с севера на юг материк пересекали горы, заснеженной грядой вздымавшиеся ввысь, сверкающие в лучах яркого солнца.
— Эс Тох расположен высоко в горах, — сказала Эстрел. — Там, я надеюсь, каждый из нас найдет то, что ищет.
— Я чаще боюсь, чем надеюсь. И все же я рад, что вижу горы, — отвечал Фальк.
Прежде чем вступить в Горы, он обернулся и долго смотрел на восток, на пустыню, простиравшуюся позади, как будто вспоминал весь пройденный путь, который он и она проделали вместе.
Он теперь уже знал, каким пустынным и таинственным был мир, в котором жил человек в эти более поздние времена своей истории. Он и его спутница могли идти много дней и не обнаружить никаких следов присутствия людей. На ранней стадии своего пути они шли, осторожно пересекая территорию самситов и других племен, охотившихся на скот. Они — Эстрел знала это — были такими же дикими, как и баснасски. Затем, оказавшись в более засушливых местах, они были вынуждены придерживаться дорог, которыми раньше пользовались и другие — чтобы иметь воду. Но когда они видели следы недавно прошедших людей, живущих где-то поблизости, Эстрел осторожно озиралась по сторонам и изменяла направление их движения, чтобы избежать опасности быть замеченными.
У нее было на редкость точное представление об обширных пространствах, которые они пересекали. В тех же случаях, когда местность становилась непроходимой и у них возникали сомнения, какое направление избрать, она говорила: «Подождем до зари». На привале она доставала свой амулет и отходила в сторону, чтобы помолиться. Затем она заворачивалась в свой спальный мешок и безмятежно засыпала.
Путь, который она избирала на заре, всегда был правильный.
— Инстинкт Странника, — говорила она, когда Фальк восхищался ее интуицией. — В любом случае, пока мы держимся поближе к воде и подальше от людей, мы в безопасности.
Но однажды через много дней после начала их путешествия, огибая глубокий каньон, по дну которого протекал ручей, они неожиданно вышли к поселению. Кольцо вооруженных людей сомкнулось вокруг них, прежде чем они смогли скрыться. Сильный дождь помешал обнаружить им опасность до того, как они столкнулись с ней в глаза.
Однако над ними не было совершено насилия. Им разрешили отдохнуть в поселке несколько дней, и Фальк этому очень обрадовался, потому что идти или разбивать лагерь под дождем было очень неприятно.
Это племя или народность называли себя Пчеловодами. Грамотные и вооруженные бластерами, все они, мужчины и женщины, были одеты совершенно одинаково — в длинные балахоны из теплой водонепроницаемой ткани желтого цвета, на груди каждого был вышит коричневый крест. Они были гостеприимны, но не общительны. Они предоставили путешественникам ложе в своих домах — длинных низких бараках, прочных сооружениях из дерева и глины. Они давали своим гостям обильную еду, но говорили мало — как с незнакомцами, так и между собой. Они казались общиной глухонемых.
— Они дали обет молчания, — пояснила Эстрел. — У них принято давать обеты и соблюдать ритуалы, только никто не знает зачем, — Эстрел сказала это с тем Спокойным и безразличным презрением, с которым она относилась к большинству людей.
«Странники, должно быть, гордые люди», — подумал Фальк.
Но Пчеловодам, похоже, было совершенно безразлично, что она о них думает, они вообще не разговаривали с ней. В первый день они только спросили Фалька:
— Вашей женщине нужна пара новых башмаков?
Как будто она была его лошадью! Во всяком случае, они заметили, что ее обувка износилась.
Их собственные женщины имели мужские имена, и с ними обращались, как с мужчинами. Степенные девы с ясными глазами и беззвучными губами, они жили и работали, как мужчины, среди столь же серьезных и спокойных юношей и мужчин. Лишь немногим из Пчеловодов было за сорок лет, и не было никого моложе шестнадцати.
Это было странное сообщество, напоминавшее некую армию, ставшую на зимние квартиры, разбившую лагерь здесь, посреди полного одиночества во время перемирия в какой-то непонятной войне. Странные, печальные и восхитительные люди.
Порядок и уверенность их жизни напоминали Фальку его Лесной Дом, и чувство их затаенной, но безупречной преданности друг другу действовало на Фалька удивительно успокаивающе. Они были всегда уверенными, эти прекрасные бесполые воители, хотя, в чем они были уверены, они ни за что не сказали бы чужаку.
— Они пополняют свою численность за счет того, что разводят племенных женщин-дикарок, как свиноматок, и воспитывают детей всех вместе, в группах. Они поклоняются чему-то, что называют Мертвым Богом, и задабривают его жертвоприношениями, притом человеческими. Они не что иное, как пережиток какого-то древнего суеверия, — сказала Эстрел, когда Фальк с похвалой отозвался о Пчеловодах.
Несмотря на всю свою уступчивость, она, по-видимому, негодовала, когда видела обращение, более соответствовавшее обращению с животными. Высокой пассивностью и трогала, и развлекала Фалька, и он позволил себе небольшую колкость:
— Я видел, что ты по ночам, как будто, что-то шепчешь своему амулету. Религии различаются…
— Они действительно различаются. — Больше ничего не сказала.
— Интересно, против кого же они вооружены?
— Против своего Врага, несомненно. Против Сингов, например. Если только Синги снизошли бы до них.
— Давай пойдем дальше, а?
— Пойдем. Я не доверяю этим людям. Они слишком уж скрытный народ.
В этот вечер он пошел попрощаться с главой общины, сероглазым человеком, по имени Хиардан, который был, возможно, даже моложе его.
Хиардан молча принял его благодарность, а затем сказал, без обиняков, как было принято среди Пчеловодов:
— Я думаю, что вы говорили нам только правду. За это я благодарен вам. Мы были бы откровеннее, если бы ты пришел один.
Фальк задумался, не решаясь ответить:
— Я очень сожалею об этом. Но если бы моя подруга не помогла мне, я бы в жизнь не добрался сюда. И… вы живете здесь все вместе, владыка Хиардан. Вы бываете когда-нибудь один?
— Редко. Одиночество — смерть для души. «Человек — это человечество!» — так гласит наша поговорка. Но мы также говорим: «Не доверяй никому из своих собратьев и сородичей, даже тем, которых ты знаешь с детства». Это наше правило. В этом и только в этом заключена безопасность индивидуума.
— Но у меня нет сородичей и нет безопасности, Владыка, — сказал Фальк.
Отдав честь, по-солдатски, на манер Пчеловодов, он взял из рук Владыки свой пропуск, и на следующее утро он и Эстрел вновь двинулись на запад.
Изредка им попадались и другие небольшие селения или стойбища — всего пять-шесть на пятьсот-шестьсот километров пути. Несколько раз Фальк рискнул остановиться. Он был вооружен, а пейзаж выглядел так мирно: пара шатров кочевников у полузамерзшего ручья или маленький одинокий пастушонок на высоком холме, присматривающий за полудикими коричневыми волами, или же просто голубоватый дымок на фоне беспредельного серого неба. Он покинул Лес с единственной целью — найти, если только это было возможно, какие-либо вести о себе самом, какие-нибудь намеки на то, кем он был на протяжении тех лет, которых не помнил. Как он сможет узнать об этом, если не будет останавливаться и спрашивать?
Но Эстрел боялась останавливаться даже возле самых крохотных поселений в прериях.
— Они недолюбливают Странников, — говорила она, — и вообще всех чужаков. Те, кто долго живет в одиночестве, полны страха. Они впустят нас и дадут нам пищу и кров на ночь, но затем под покровом темноты придут, свяжут нас и убьют. Ты не должен ходить к ним, Фальк!
Она смотрела прямо ему в глаза.
— Ты не должен говорить им, что я твоя подруга. Они наблюдают за нами. Если утром они увидят, что мы идем дальше, они нас не тронут, но если мы останемся и попробуем сблизиться с ними, они начнут нас бояться! Этот их страх грозит нам гибелью!
Откинув свой видавший виды капюшон, Фальк сидел у костра, у подножья холма. Порывы западного ветра шевелили ему волосы.
— Ты, пожалуй, права, — сказал он.
Его задумчивый взгляд был устремлен туда, откуда дул ветер.
Эстрел понимала его настроение и хотела изменить ход его мыслей:
— Возможно, по этой причине Синги никого не убивают.
— Почему? — спросил он почти машинально.
— Потому что они не боятся.
— Может быть…
Он задумался. Потом сказал:
— Похоже на то, что я должен пойти прямо к ним и задать свои вопросы. А если они убьют меня, по крайней мере я успею получить удовлетворение в том, что они меня испугались.
Эстрел покачала головой.
— Они не испугаются и не убьют.
— Даже таракана? — резко спросил он.
Он хотел выместить на ней свое плохое настроение, свою усталость.
— Как они там поступают с тараканами в своем городе, — обезвреживают их, а затем выпускают на свободу, как этих Выскобленных, о которых ты мне говорила?
— Не знаю, — сказала Эстрел.
Она всегда серьезно воспринимала его вопросы.
— Я знаю только, что благоговение перед жизнью для них Закон, и они строго придерживаются его в своих поступках.
— Но почему им надо чтить человеческую жизнь, ведь они не люди?
— Именно поэтому их Законом является почитание всех форм жизни, разве не так? С тех пор, как пришли Синги, на Земле не было войн, как не было войн и между планетами. Если кто и убивает непрерывно друг друга, так это люди.
— Нет таких людей, которые могли бы сделать со мной то, что сделали Синги. Я чту жизнь, потому что она гораздо более сложная и неопределенная штука, чем смерть. Самым сложным и самым непостижимым свойством ее является разум. Синги придерживаются своего закона и позволяют нам жить, но зато они убили мой разум! Разве это не убийство? Они убили того человека, каким я был. Они убили того ребенка, которым я когда-то был. Какое же это благоговение перед жизнью? Как можно так играть человеческой личностью? Их закон — ложь, и их благоговение — притворство.
Ошеломленная этой вспышкой гнева, Эстрел встала на колени перед костром и разрезала на части кролика, которого он подстрелил. Ее рыжеватые волосы, покрытые пылью, завитками падали на ее склоненное лицо, терпеливое и отрешенное. Как и всегда, его влекли к ней сострадание и желание, но он все-таки был не в состоянии понять ее. Она была как заброшенная комната в огромном доме. Она была похожа на шкатулку, от которой у него не было ключа. Она ничего не таила от него, и все же покров тайны, окружавший ее, оставался нетронутым.
— Готово, Фальк, — раздался ее ласковый голос.
Он поднялся и встал рядом с ней возле костра.
— Друг мой, любовь моя, — сказал он.
Он взял ее за руку. Они сели рядом и разделили сначала приготовленное ею мясо, а немного позже — свой сон.
Чем дальше они шли на запад, тем суше становилась земля и тем прозрачнее был воздух. Несколько дней Эстрел вела их на юг, чтобы обойти местность, которая была — а может быть, уже и не была — территорией диких кочевников, Всадников.
Фальк доверял ее интуиции. Не имея ни малейшего желания повторить свой печальный опыт встречи с баснассками. На шестой день их путешествия к югу они пересекли холмистую местность и вышли на сухое возвышенное плато, ровное и безлесное, всегда продуваемое ветром.
Во время дождя овраги наполнялись стремительными потоками, но на следующий день снова высыхали. В летнюю пору это была полупустыня, и даже весной это было довольно унылое место.
На своем пути они дважды проходили мимо древних развалин, просто холмов и курганов, но все они были объединены пространственной геометрией улиц и площадей.
— В пористом грунте вокруг было полно черепков посуды, осколков цветного стекла и пластика. С тех пор, как здесь жили люди, прошло двадцать три тысячелетия. Эта обширная местность, пригодная сейчас только под пастбище для скота, больше уже никогда на осваивалась после расселения людей среди звезд, точная дата которого не была известна из-за тех отрывочных и фальсифицированных записей, которые еще сохранились.
— Трудно представить себе, — заметил Фальк, — что здесь когда-то играли дети, женщины развешивали выстиранное белье. Все это было так давно!
Они вышли к окраине второго из погребенных городов.
— Это было в другую эпоху, которая от нас гораздо дальше, чем планеты, вращающиеся вокруг далеких звезд.
— В Эпоху Городов?
Эстрел кивнула.
— В Эпоху Войн. Мне не доводилось слышать рассказы об этих местах ни от кого из моих соплеменников. Наверное, мы зашли слишком далеко на юг и направляемся к Южным Пустыням.
Они изменили свой путь и пошли на запад и чуть-чуть к северу. На следующее утро они вышли к реке с быстрым и бурным течением, оранжевой от мути и ила. Она была неглубока, но перейти ее было сложно. Они провели целый день в поисках брода.
Места на ее западном берегу были еще более засушливыми. Они наполнили свои фляги водой из реки, и поскольку вода была всегда у них в избытке, то Фальк почти не обратил на это внимания. Небо теперь было чистое, и солнце сияло весь день.
Впервые за сотни пройденных миль им не нужно было бороться с холодным ветром, и они могли спать в сухом и теплом месте. Весна быстро надвигалась на эту землю. Перед зарей ярко блестела утренняя звезда, и прямо у их ног распускались дикие цветы. Но после того, как они пересекли реку, им за целых три дня не повстречалось ни родника, ни ручьев.
На переправе Эстрел подхватила простуду. Она не жаловалась, но уже не могла идти так же быстро, как раньше. Лицо ее казалось изнуренным.
Затем у нее началась дизентерия. В тот день они рано сделали привал и разбили лагерь. Эстрел лежала у костра, и на ее глазах были слезы. Фальк неловко пытался ободрить ее, взяв ее руки в свои ладони. Ее лихорадило — руки и лицо пылали.
— Не прикасайся ко мне, — прошептала она. — Нет, нет. Я потеряла его… Что же мне теперь делать?
Только теперь он увидел, что цепочки и нефритового амулета на шее у нее не было.
— Я, должно быть, потеряла его, когда мы переходили реку, — сказала она.
Она старалась овладеть собой и позволила ему взять себя за руку.
— Почему ты не сказала мне об этом раньше?
— Разве это что-нибудь изменило бы?
Ему нечего было на это ответить.
Она немного успокоилась, но он все же чувствовал ее подавленное лихорадочное беспокойство. Ночью ей стало хуже, и к утру она совсем раскисла.
Она не могла есть, и хотя и мучилась от жажды, ее желудок не принимал крови кролика. Это было все, чем он мог ее напоить. Он уложил ее поудобнее, насколько это вообще было возможно, и, взяв пустые фляги, направился на поиски воды.
Вокруг на много миль простиралась бугристая местность, покрытая жесткой травой, испещренной полевыми цветами и жалкими кустарниками, вплоть до самой кромки горизонта, подернутой маревом. Солнце пекло нещадно в небесной вышине, степные жаворонки заливались.
Фальк шел быстрой ровной походкой, сначала уверенной, затем упрямой. Он зашел довольно далеко — сначала на север от их стоянки, затем на восток. Влага от прошедших на предыдущей неделе дождей ушла глубоко в почву, и нигде не было видно ни ручейка. Делая круг назад с востока, он с беспокойством искал стоянку. Повернув назад с пологого невысокого холма, в нескольких милях к западу он заметил неясное темное пятно, которое могло оказаться группой деревьев. Минутой позже он увидел дым от костра, и, несмотря на усталость, бегом бросился к нему.
Низкое солнце слепило глаза, рот совершенно пересох.
Эстрел поддерживала тление костра, чтобы он не сбился с пути. Она лежала в своем изношенном спальном мешке и не подняла головы, когда он подошел к ней.
— К западу отсюда видны деревья — значит, там может быть вода. Сегодня утром я пошел не в том направлении, — сказал он.
Он собрал вещи и уложил их в свой мешок. Затем он помог Эстрел встать, взял ее за руку, и они двинулись в путь.
С большим трудом ей удалось пройти мили две. Оказавшись на одном из пологих холмов, Фальк протянул вперед руку и воскликнул:
— Вот! Видишь? Это деревья. Там вода!
Но Эстрел опустилась на колени, затем легла на траву, скорчившись от боли и закрыв глаза. Похоже, что идти дальше она уже не могла.
— Я думаю, что отсюда самое большее две-три мили, Я разожгу здесь дымный костер, и пока ты будешь отдыхать, я схожу и наполню фляги. Я уверен, что там есть люди, значит, это не отнимет у меня много времени.
Она тихо лежала, пока он собирал сухие ветки и разжигал костер. Затем он наломал зеленых веток так, чтобы она могла их подбрасывать в костер для того, чтобы он сильнее дымил.
— Я скоро вернусь, — сказал он.
Он собрался. Она поднялась, бледная и дрожащая. В глазах стояли слезы.
— Нет! Не покидай меня. Ты не имеешь права оставлять меня одну. Не уходи…
В ее словах не было логики. Но Фальк любил ее. И поэтому он подхватил ее, закинул ее руки себе на шею, и так полуволоча, полунеся ее, пошел вперед.
Со следующего холма деревья тоже были видны, но, казалось, ближе до них не стало. Солнце уже садилось, озаряя золотом безбрежный океан земли. Теперь он уже нес Эстрел и через каждые несколько минут вынужден был останавливаться и класть свою ношу на землю. При этом он падал рядом с ней, чтобы перевести дух и набраться сил для следующего броска вперед. Ему казалось, что будь у него хоть немного воды, всего лишь капля, чтобы смочить рот, ему не было бы так тяжело.
— Там дом, — шепнул он ей сиплым голосом. — Там, среди деревьев, совсем недалеко отсюда.
Услыхав эти слова, она изогнулась всем телом и стала бессильно цепляться за него, издавая стоны.
— Не ходи туда, милый. Нет, только не в дом! Рамаррон не должен заходить в дома, Фальк…
Она тихо заплакала и стала что-то шептать на языке, которого он не знал.
С трудом подхватив ее, он начал свой тяжкий путь вперед.
Сквозь поздние сумерки в его глазах вдруг сверкнуло золотом отражение света от высоких окон, спрятавшихся позади густых темных деревьев. С этой же стороны, откуда падал свет, донесся резкий воющий звук, становившийся все громче и постепенно приближающийся к ним. Фальк напряг последние силы, затем остановился, увидев бежавшие к нему из темноты тени, которые издавали эти завывания. Тени ринулись на него, стараясь укусить. Он стоял, поддерживая потерявшую сознание Эстрел, и не смог шевельнуться, чтобы вытащить свой пистолет. Всего лишь в нескольких сотнях метров от него все так же безмятежно светились высокие окна дома. Он закричал:
— Помогите!
Но это был всего лишь хриплый стон, сорвавшийся с его губ.
Внезапно раздались громкие человеческие голоса. Черные звериные тени отпрянули назад.
К тому месту, где он упал на колени, все еще держа на плечах Эстрел, подошли люди.
— Заберите женщину, — приказал громкий мужской голос.
Другой голос отчетливо произнес:
— Что это? Неужели новая пара рабочих рук?
Фальку приказали встать, но он смог только прошептать:
— Не трогайте ее, она больна.
— Сейчас же встать!
Грубые сильные руки заставили его повиноваться. Ему ничего не оставалось, как отдать им Эстрел.
От усталости у него кружилась голова, он не ощущал, что с ним приключилось и где он находится. Они дали ему досыта напиться холодной воды, это было единственное, что имело для него значение.
Его посадили за стол. Кто-то, чью речь он не понимал, дал ему стакан, полный какой-то жидкости. Он взял стакан и выпил. Это было жгучее пойло, сильно отдававшее можжевельником.
Стакан — небольшой сосуд из мутноватого зеленого стекла. Это он сразу отметил про себя. Он не пил из стаканов с тех пор, как покинул Дом Зоува. Он встряхнул головой, ощущая, как спиртное прочистило ему глотку и разум, и поднял глаза.
Он находился в очень большой комнате. Широкая поверхность пола из полированного камня отражала дальнюю стену, из которой, вернее, внутри которой, сиял мягким желтоватым светом огромный диск. Фальк ощущал на своем лице тепло, исходившее от этого диска. На половине расстояния между ним и солнечным кругом света, прямо на голом полу, стояло высокое массивное кресло, рядом с ним, прижавшись к полу, — неподвижный силуэт какого-то темного зверя.
— Кто ты?
Он видел контур носа и челюсти, черную руку на подлокотнике кресла. Голос был глухим и твердым. Слова были произнесены не на Галакте, на котором он так долго говорил, а на его собственном языке, языке Леса, хотя и несколько отличном от того диалекта, к которому он привык. Фальк помедлил и сказал правду:
— Я не знаю, кто я. Мое самосознание было у меня отобрано шесть лет тому назад. В одном из Лесных Домов я научился обычаям людей. Я иду в Эс Тох, чтобы попытаться узнать свое имя и естество;
— Ты идешь в обитель Лжи, чтобы найти Истину? Люди оружия и дураки носятся по уставшей земле, выполняя многочисленные поручения, но вся эта суета от недомыслия и все ложь. Что привело тебя в мое Королевство?
— Моя спутница…
— Ты хочешь сказать, что это она привела тебя сюда?
— Она заболела, я старался найти воду. И вот…
— Попридержи язык! Я рад, что это не она привела тебя сюда. Тебе известно, что это за место?
— Нет.
— Это Владение Канзас, и я его Повелитель.
— О, Повелитель, моя спутница…
— … или Синг, или оружие Сингов, или просто женщина. Кем ты ее предпочитаешь считать? Остерегись, человек, не спеши отвечать королям. Я знаю, в качестве кого ты ее держишь. Но у нее нет имени, и она не участвует в игре. Женщины моих ковбоев присмотрят за ней, и давай больше не будем о ней говорить.
Повелитель подошел к Фальку, медленно, с расстановкой выговаривая каждое слово.
— Его кличка — Гриффон. — Он указал на зверя. — Ты когда-нибудь слышал о таком животном? Может быть, в старых книгах или легендах. А о таком животном, которое зовется собакой? Так вот, Гриффон — это имя моей собаки. Как видишь, у нее мало общего с теми тяжелыми тявкающими тварями, которые гоняются по степи, хотя они и родня ему. Род Гриффона, как и мой, угасает. Опал, чего бы ты хотел больше всего?
Повелитель задал этот вопрос с неожиданной лукавой сердечностью, глядя прямо в лицо Фалька.
Фальк очень устал, ум его был в смятении. Он честно ответил:
— Попасть домой!
— Попасть домой… — задумчиво повторил Повелитель Канзаса.
Это был старый, черный, как сажа, мужчина семи футов роста с лицом, как лезвие меча.
— Попасть домой…
Повелитель немного отошел, чтобы окинуть взглядом длинный стол, у которого сидел Фальк. Столешня — Фальк теперь видел это — была утоплена на несколько дюймов и окружена рамкой. Она заключала в себе сетку из золотых и серебряных проволочек, на которых были нанизаны шарики с таким диаметром отверстия, что они могли переходить с одной проволочки на другую и в некоторых точках — с одного уровня на другой. Шарики — размером от детского кулачка до семечка яблока — были сделаны из глины, дерева, металла, кости, пластика и стекла, а некоторые — из таких драгоценных или полудрагоценных камней, как аметист, агат, топаз, бирюза, опал, янтарь, берилл, хрусталь, гранат, изумруд, бриллиант. Их было несколько сотен.
Фальк узнал это сооружение. Это была Моделирующая система, похожая на такие же системы, принадлежавшие Зоуву, Баки и другим обитателям родного Дома. Своим происхождением эта система была обязана великой культуре планеты Даменант. Это был и оракул, и компьютер, и орудие мистических ритуалов, и игрушка. За свою короткую вторую жизнь Фальк не успел узнать как следует работу Моделирующей системы. Баки как-то заметила, что ей понадобилось лет сорок-пятьдесят, чтобы научиться обращаться с ней, а ее Моделирующая система, доставшаяся ей по наследству, была всего лишь квадратом со стороной в четверть метра и имела не больше тридцати шариков.
Хрустальная призма ударилась в металлическую сферу с чистым высоким звуком. Бирюза устремилась налево, а связанные между собой полированные костяшки с гранатом скользнули влево и вниз, в то время как огненный опал вспыхнул на миг в самом центре системы. Черные, худые, сильные пальцы замелькали над проволочками, играя с самоцветами жизни и смерти.
— Значит, — сказал Повелитель, — ты хочешь домой. Но взгляни сам. Ты умеешь читать узоры? Слоновая кость, бриллиант и хрусталь, — все это относится к огню. И среди них, то пропадая между ними, то вырываясь наружу, мечется опал. Дальше чем Королевский Дом, дальше, чем холмы и ущелья Коперника… Камень этот летит среди звезд. Ты разорвешь путы времени. Только взгляни. Впереди тебя простор.
В глазах у Фалька рябило от скользивших и мерцавших ярких шариков. Он отодвинулся от края стола и прошептал:
— Я в этом ничего не понимаю…
— Это игра, участником которой ты являешься, Опал, разбираешься ли ты в ней или нет. Сегодня вечером мои псы лаяли на нищего бродягу, а он оказался повелителем звезд. Опал, когда я однажды приду попросить воды из твоих колодцев и кров в твоих стенах, ты уж, пожалуйста, не откажи мне. Ночь тогда будет более холодной, чем сегодня. Это может случиться только через много-много лет. Ты пришел в наш мир откуда-то издалека. Я даже смею думать, из какого-то другого мира. Я стар, но ты намного старше меня. Ты должен был умереть еще сто лет назад. Я прошу тебя помнить о том, что когда-то очень давно там, на Земле, ты однажды встретил в пустыне старого Короля. Я не могу чинить тебе препятствий, незнакомец. Иди своей дорогой. Если тебе что-нибудь нужно, то здесь есть люди, которые послужат тебе.
Фальк пересек длинную комнату и остановился у занавешенного главного входа. Снаружи в вестибюле его ждал мальчик. Когда Фальк отодвинул полог, мальчик негромким голосом позвал своих товарищей, таких же детей, как он, и они, не выказывая ни удивления, ни подобострастия, почтительно ожидая, когда Фальк заговорит первым, отвели его в отведенную ему комнату, приготовили для него ванну, сменили одежду, накормили ужином и уложили в чистую постель.
Он прожил тридцать дней в Большом Доме Владыки Канзаса, пока не прошли редкие весенние дожди в пустынных землях, лежавших за пределами садов Повелителя. Эстрел, выздоровевшая за это время, жила в одном из многочисленных домов меньшего размера, которые теснились за Большим Домом. Фальк был волен делать все, что ему угодно. Владыка был абсолютным правителем своих владений, но власть эта основывалась вовсе не на принуждении — служить ему почиталось за честь. Понимая присущее его личности величие, слуги сами утвердились в мысли, что они люди, а не рабы.
Их было не больше двух сотен — погонщики скота, садовники, ремесленники, рабочие. Их жены и дети. Это было очень маленькое Королевство. Но тем не менее у Фалька уже через несколько дней не осталось сомнений в том, что Владыка Канзаса оставался бы Владыкой, живи он даже один. Это был вопрос его внутренних качеств.
Эта удивительная неповторимость владений Повелителя настолько очаровала и поглотила Фалька, что он за все эти дни ни разу не вспомнил о том мире, который находился за пределами Дома-Дворца, через который ему пришлось так долго идти, прежде чем он попал в это очаровательное место. Но позже, уже перед уходом, он начал размышлять о взаимоотношениях Владыки Канзаса с остальным миром. Свои мысли он попытался сформулировать вслух в беседе с Эстрел:
— Мне казалось, что Синги не допускают возникновения феодальной власти среди людей. Почему же тогда они позволили Владыке или Королю, безразлично, как он себя называет, сохранить свои владения?
— А почему бы и нет? — возразила та. — Владение Канзас довольно обширное, но пустынное и безлюдное. Зачем повелителям Эс Тоха вмешиваться в дела такого захолустного псевдокоролевства? Я думаю, что этот честолюбивый Повелитель, хвастливо лепечущий о своей силе, просто глупый ребенок в их глазах.
— Тебе он тоже кажется таким?
— Ты видел, как вчера здесь пролетал корабль?
— Да, видел.
Летательный аппарат, чье жужжание было так хорошо знакомо Фальку, летел высоко над домом и был виден всего несколько секунд. Все люди из поместья выбежали из своих садов и стали бить в сковородки, дети закричали, собаки завыли, сам Владыка выбежал на верхний балкон и устроил оглушительный торжественный салют, паля в небо из старинного дробовика до тех пор, пока корабль не исчез в туманной дымке на западе.
— Они такие же глупые, как баснасски, а их старик Повелитель давно выжил из ума, — заключила она с усмешкой.
Хотя Владыка Канзаса не пожелал лицезреть Эстрел, его люди были добры к ней. Ее язвительность удивила Фалька.
— Баснасски совершенно забыли, как когда-то жили люди, — возразил он. — А эти люди, может быть, слишком хорошо это помнят.
И добавил со смехом:
— А корабль действительно был и улетел, не причинив никому вреда.
Он взглянул на нее. Она, очевидно, не понимала поэтического сумасбродства этих людей, которые обычный летательный аппарат ставили на один уровень с солнечным затмением.
Фальк не удивился такому поведению Эстрел, ведь с того времени, как она заболела и потеряла свой нефритовый талисман, ее не покидала печаль и тревога.
Временное пребывание здесь, которое доставляло столько удовольствия Фальку, для нее было мучением. Пора было уходить отсюда.
— Я пойду поговорю с Владыкой, — нежно сказал он ей.
Оставив ее в тени ив, усыпанных темно-зелеными почками, он пошел через сад к главному зданию. За ним семенили пять длинноногих черных псов — почетный эскорт, которого ему так будет недоставать.
Повелитель Канзаса читал в своем тронном зале. Диск, который висел на восточной стене помещения, днем светился холодным рассеянным светом, создавая впечатление маленькой домашней луны, и только ночью он сиял мягким солнечным теплом и светом. Трон, сделанный из полированного мореного дерева, росшего в южных пустынях, стоял перед диском.
Фальк единственный раз видел Правителя, сидящим на троне. Это было в самый первый вечер его пребывания здесь.
Сейчас же он сидел в одном из кресел возле Моделирующей системы, и окна за его спиной, выходившие на запад, не были закрыты шторами. Там, на западе, виднелись далекие темные горы, отороченные снегом.
Владыка поднял свое лицо и выслушал Фалька. Вместо ответа он положил руку на книгу, которую читал. Это не был один из богато украшенных микрофильмов из необыкновенно богатой библиотеки Королевства. Это была небольшая, написанная от руки книга, завернутая в бумагу.
— Тебе известен этот Канон?
Фальк посмотрел туда, куда указывал Повелитель, и прочел нараспев несколько певучих фраз:
Нужно бояться страха людского,
О, Горе!
Ты все еще не достигло
Своего предела.
— Я знаю эту книгу, Владыка. Перед началом моего путешествия мне подарили один экземпляр такой книги, но кое-что меня здесь смущает. Я не знаю того языка, которым написаны четные страницы Канона.
— Это символы языка, на котором книга была написана первоначально, пять или шесть тысяч лет назад — язык Желтого Императора, моего предка. Но куда же делась твоя книга? Неужели ты ее потерял? Тогда возьми с собой эту. О, горе! Почему ты всегда говоришь только правду, Опал?
— От неуверенности.
По сути, хотя Фальк и пришел постепенно к твердому решению, что он никогда не будет лгать, независимо от того, с кем говорит или насколько невероятной может оказаться правда, он не знал, почему он пришел к такому решению.
— Пользоваться оружием врага, значит, играть по его правилам, — сказал он.
— О, это враг давным-давно уже выиграл свою игру! Так значит, ты уже уходишь? Что можно на это сказать? Иди своим путем. Сейчас самое время. Но я на некоторое время хотел бы задержать здесь твою спутницу.
— Я обещал ей помочь в поисках ее соплеменников, — нерешительно сказал Фальк.
— Ее соплеменников?
Суровое, испещренное морщинами лицо повернулось к нему.
— А за кого ты ее принимаешь?
— Она из Странников.
— Она такая же Странница, как я — зеленый орешник, ты — рыба, а эти горы сделаны из сушеного овечьего помета! Придерживайся и дальше своих правил, говори правду — и услышишь правду. Набери фруктов из моих цветущих садов перед тем, как двинуться на запад, Опал, и напейся молока из моих колодцев в тени гигантских папоротников. Разве я не правлю королевством чудес? Миражи и путь — прямо на запад, до самой границы тьмы. Скажи, что удерживает тебя возле этой женщины — вожделение или верность?
— Мы много пережили вместе.
— Не верь ей!
— Она помогла мне и вселила надежду. Мы — товарищи по несчастью. Мы всегда доверяли друг другу. Почему я должен сейчас изменить этому правилу?
— Как ты глуп! — Владыка Канзаса горестно покачал головой. — Я дам тебе десяток женщин, которые будут сопровождать тебя до самой обители Лжи, с флейтами, лютнями, тамбуринами и противозачаточными средствами. Я дам тебе пять дюжих молодцов, вооруженных ракетницами. Я дам тебе собаку — по правде говоря, я и сам такое же ископаемое животное, как и эти собаки. Все они будут твоими спутниками. Кстати, ты знаешь, почему вымерли настоящие собаки, а не эти шавки, слоняющиеся по степи? Потому что они были верны людям до самого конца! Потому что они слепо доверяли им! Но если ты не пожелаешь моих сопровождающих, то вот тебе мой совет — иди один, человек!
— Но я не могу!
— Тогда поступай, как тебе будет угодно. Игра уже сделана.
Повелитель встал, подошел к трону и уселся в него. Он даже не повернул головы, когда Фальк произносил слова прощания.
