Глава V

* * *

Не прошло и получаса, как я уже корпел над замысловатой маской, которую и в кошмарном сне не увидишь. Дзок напялил на меня полоски кожи и тряпки, взятые с наших постелей, и к ним привязали пучки волос, которые должны были прикрывать мое тело. Как объяснил Дзок, он отдавал часть своего рациона пленникам, а те срезали волосы со своего тела и отдавали ему. С помощью клея он соорудил мне костюм, напялил на меня.

— И вы надеетесь, что этот маскарад введет в заблуждение хегрунов? — засмеялся я. — Да ведь так не обманешь даже идиота, на расстоянии ста ярдов, при плохом освещении.

Но агент Дзок не слушал меня. Он засовывал остатки своего НЗ под то, что осталось от его униформы.

— Ты выглядишь достаточно мощным и волосатым, — проговорил он. — Это самое лучшее, что мы можем сейчас предпринять. Надеюсь, никто не будет тебя пристально рассматривать. А теперь пошли.

*** * ***

Дзок стал двигаться к выходу, прижимая к груди поврежденную руку.

Высунув голову, он обернулся и прошептал: — Никого нет. Видимо, второй часовой совершает прогулку.

Я вылез и вдохнул полной грудью. Воздух был прохладным и не таким отвратительным, как в нашей норе. Лишь слабое свечение стен и потолка позволяло нам хоть как-то ориентироваться в кромешной тьме этих лабиринтов туннеля. Где-то через сто футов дорога свернула налево, а затем пошла вверх. Часовой, вероятно, был впереди.

Вдруг Дзок остановился и стал прислушиваться.

— Черт побери, оказывается, их двое, — прошептал он.

Я напряг слух, но напрасно. Мне оставалось лишь ждать, обливаясь потом в этом наряде из дурно пахнувших волос и грубой кожи.

— О, — прошептал через некоторое мгновение Дзок, — один, кажется уходит. Должно быть, смена караула.

Я кивнул. Дзок подмигнул мне. Затем громким хриплым голосом, подражая хегрунам, что-то прокричал и быстро пошел вперед по туннелю, приказав мне считать до десяти. Я стоял и считал. Исчезая за поворотом, Дзок обернулся, снова прокричал что-то на языке хегрунов и скрылся. Я продолжал считать. Вдруг услышал голос часового, затем голос Дзока.

"Пять, шесть, семь…"

Хегрун снова что-то спросил, даже сердито."… девять, десять…"

Я набрал полные легкие воздуха и шагнул за угол. Футах в десяти от меня под лампочкой стоял Дзок, здоровой рукой указывая на меня часовому. Затем подскочил к нему и вовремя увернулся от удара. Я подходил все ближе и ближе. Дзок проскользнул мимо часового, а я в это время приготовил пистолет. Тут часовой, видно, заметил меня и хотел броситься, но не успел. Я выстрелил, и пуля пронзила широкую грудь хегруна, вырвав клок шерсти. Он покачнулся и рухнул на пол с таким шумом, будто это был слон.

— Ну, что ж, пока все идет хорошо, — усмехнулся Дзок. — У тебя неплохое оружие. В изготовлении его вы, люди, весьма искусны. Из-за вашей физической слабости…

— Полагаю, этот вопрос мы обсудим позднее, — перебил я его. — Лучше скажите, что делать дальше!

— Теперь путь к мусорному люку открыт. Это недалеко. Мы пошли по одному из лабиринтов туннеля, поднялись по крутому пандусу и свернули в более широкий проход, где пахло помойкой.

— Здесь рядом кухня, — прошептал Дзок. — Осталось совсем немного.

Я услышал громкие голоса. Видимо, хегруны не умели разговаривать тихо. Прижавшись к шероховатым стенам, мы ждали. Двое с покатыми плечами вышли из кухни и направились туда, откуда мы только что пришли.

Дзок потянул меня за собой. Еще через два прохода мы наконец подошли к мусорной камере. Я усмехнулся, подумав, что мог бы сейчас без труда получить степень бакалавра по определению различных остро-пахнущих веществ.

Потолок снизился.

— Над нами, кажется, крыша, — буркнул я. — Должно быть, эти хегруны натащили сюда сначала камни, а потом уже возвели стены.

— Именно так оно и было, — заметил Дзок. — Может быть это и не совсем правильно, но не забывай, там, где избыток рабочей силы, изящество архитектуры не играет никакой роли.

Я ничего не ответил и спросил:

— Куда идти? Вверх или вниз?

Дзок оценивающе оглядел меня и выпалил:

— Вверх, ты сможешь одолеть стену?

— Не знаю, — отрезал я в тон ему. — Мне придется просто это сделать. Ясно? А вот ты как со своей рукой? — спросил я.

— Я? Ничего! Как-нибудь справлюсь. Ну что, пошли?

Он протиснулся в отверстие в стене, фута в два, и исчез из поля зрения.

Я сразу почувствовал себя одиноким. Вдруг послышался шум шагов и голоса — кто-то шел в нашу сторону. Я быстро залез в отверстие, в котором исчез Дзок. Подтянулся и выглянул наружу.

Моя голова окунулась в ночную прохладу, в небе блестели звезды, то тут, то там темнели очертания зданий немногочисленными точками света.

— Почему вы задержались? — спросил Дзок.

— Решил бросить прощальный взгляд на нашу тюрьму. А теперь помогите мне избавиться от этого костюма.

Вдвоем мы быстро сняли с меня тряпье, успевшее впитать в себя немало грязи. Дзок же не мог сбросить свою униформу и выглядел еще хуже, чем я. Волосы на теле слиплись и пахли кислятиной.

— Когда я попаду домой, в город Зай, — сказал он, — залезу в ванну и буду сидеть, сколько возможно.

— Охотно присоединюсь к вам, — буркнул я. — Если только нам удастся отсюда выбраться!

— Выберемся! Главное — энергично действовать, — заметил Дзок и направился к мостку, переброшенному на соседнюю крышу.

Спустя три четверти часа, получив несколько синяков и царапин, свалившись с высоты пятнадцати футов и пережив еще несколько неприятностей, мы оказались наконец на сумеречной аллее.

— Это место — сущий рай для археологов, — пробормотал я. — Здесь можно найти все — начиная от циновок, сплетенных, очевидно, еще первыми обитателями этого города, и кончая кожурой вчера очищенных фруктов.

Дзок в это время извлек из-под одежды пакет и принялся его открывать. Я помог ему прикрепить полоски кожи и побрякушки, принадлежавшие хегруну, убитому в камере. Видимо, снова нужен был маскарад.

— Мы распределим роли так, — сказал наконец Дзок. — Я буду странником, если нас кто-нибудь остановит, я смогу объясниться. Вы же возьмете на себя роль пленника и проводника одновременно. Вы еще не забыли, где находится… где остался шаттл? (Он использовал какое-то другое слово, но я все понял.) Вы говорили, что он не более чем в полумиле отсюда?

— Да. Примерно так. Если он все еще там.

Мы пошли по аллее, параллельной главной улице, ведущей к храму. Дорога петляла то вправо, то влево. Через полчаса я предложил отдохнуть.

— Эта аллея так петляет, — заметил я, — что мы можем потерять ориентацию. Надо рискнуть и выйти на главную улицу. Там я смогу сориентироваться.

Узенький переулок вывел нас на главную улицу, и тут я понял, что мы близки к цели. Услышав это, Дзок предложил пройти к станции окольным путем.

В конце концов нам удалось добраться до шаттла. Но до этого пришлось пережить немало злоключений. Погоню хегрунов, стычку с ними, в которой одного из них пришлось прихлопнуть на месте. В машине нас тоже ждала неприятность: рычаг управления был сломан, и Дзоку пришлось его спешно ремонтировать.

Но вот шаттл ожил, загудел, и мы, вконец измученные, стартовали в неведомое.

Дзок лежал на том месте, куда я его оттащил, — в высокой густой траве под невысоким деревом. Он дышал часто и неглубоко.

Шаттл находился футах в пятидесяти от нас, у обломка скалы, из-за которого выглядывала, почесываясь, серая обезьяна размером с шимпанзе. Нашу одежду я расстелил на траве, предварительно прополоскав в ручье. Затем осмотрел себя. К счастью, серьезных ран не было — ссадины, царапины и синяки.

Дзок зашевелился, повернулся на бок и застонал, навалившись на забинтованную руку. Глаза его открылись.

— Поздравляю с вызволением, — сказал я.

Он снова застонал, облизнув тонкие почерневшие губы.

— Как только вернусь домой, тут же подам в отставку, — прохрипел он и, устроившись поудобнее, стал раскачивать, словно баюкать, свою раненую руку.

— Такое впечатление, что рука не моя, — попытался усмехнуться Дзок.

— Может быть, я могу вам чем-нибудь помочь? Он покачал головой.

— Где мы находимся, англик?

— Между прочим, меня зовут Байард, — сказал я. — Где мы, это вы должны знать лучше меня. Я обшарил окрестности, пока вы были без сознания, и ничего не обнаружил. В течение пяти часов я вел шаттл, но потом что-то сломалось, и мы вынырнули здесь. Помочь вы ничем не могли, ибо состояние ваше оставляло желать лучшего.

Дзок произнес:

— Да. Все правильно. И физически, и духовно я был истощен. Во-первых, меня трижды почти до потери сознания избивали, во-вторых, питательные таблетки были у меня на исходе, и последнюю неделю я сидел на ограниченном рационе.

— Но послушайте, как же вам удавалось бежать, драться, ползти, и все со сломанной рукой?

— В этом нет моей заслуги, старина. Все дело в неиспользованных резервах моего организма плюс самовнушение.

Он огляделся вокруг:

— Симпатичное местечко. Кстати, вы не обнаружили здесь во время разведки наших бывших хозяев?

— Пока нет. Мы здесь уже четыре часа. Вряд ли стоит опасаться их вторжения. Тем более что они весьма слабо владеют техникой перемещения по Сети.

Дзок посмотрел на изломанную скалами линию горизонта и спросил:

— Как же вам удалось сориентировать шаттл на станцию? Или же… постойте… Похоже, мы оказались где-то в дебрях.

Я покачал головой.

— Эти скалы, — я показал на возвышавшиеся вдали вершины из кроваво-коричневого камня, — производят вблизи довольно неприятное впечатление. Они чем-то напоминают разрушенное жилье. Хотя ничего определенного сказать нельзя. Может быть, это игра природы.

— Да, — кивнул Дзок. — Каким бы путем ни двигаться по перемещающимся мирам, изменения прогрессивны. Лужа всегда превращается в пруд, пруд — в озеро, озеро — в болото, где обитают двадцатифутовые змеи. Деревья растут и вверх, и вширь. Расцветают и плодоносят. Старятся и погибают. В энтропической цепи нет разрыва, исключая, конечно, вызванные человеком аномалии, как Зона.

— Вы догадываетесь, куда нас занесло?

Серая обезьяна на верхушке скалы подозрительно поглядывала на меня.

— Позвольте мне собраться с мыслями. Дзок закрыл глаза и несколько раз вздохнул:

— Я должен ввести свое сознание в мнемоническое состояние, иначе невозможно определиться во времени и пространстве.

Я ждал. Дыхание его стало ровным. Он открыл глаза.

— Порядок, — наконец произнес он. — Все не так уж плохо. По-моему, мы сейчас находимся в шести часах езды от административцентра Зас.

Он сел, потом с трудом поднялся.

— Надо двигаться. Предстоит большая работа по приведению в порядок приборов. Не очень-то приятно двигаться со сломанными приборами.

Он задумчиво посмотрел на меня.

— Я хотел бы задать вам один вопрос, англик. Скажите, как вам удалось управлять шаттлом?

Я не знал, то ли сердиться, то ли смеяться.

— Открою вам небольшой секрет, Дзок. Дело в том, что я тоже кое-что понимаю в управлении шаттлом.

Он выжидающе смотрел на меня. В его взгляде была настороженность.

— Дело в том, — продолжал я, — что ваша власть не единственная, обладающая контролем над Сетью. Я представляю верховную власть Империума.

Дзок кивнул:

— Хорошо, что вы мне сами об этом сказали, Байард. Во всяком случае, это укрепит наше взаимное доверие.

— А вы разве догадывались?

— Да. Я понял это, еще когда мы находились с вами в плену. Легкий гипноз — и все стало ясно. Кроме того, я предопределял ваши поступки. Нет, нет, ничего особенного. Некоторое смягчение вашего симптома тревоги плюс команда полностью следовать моим указаниям.

Мы пристально посмотрели друг на друга и я саркастически улыбнулся:

— Я рад слышать подобные речи от вас, Дзок, особенно после того, как поработал над вами, пока вы были без сознания.

Он растерялся, но тут же взял себя в руки.

— Мне не хочется огорчать вас, старина, но я не подвержен подобного рода вещам, — выпалил он с таким видом, словно эта мысль только сейчас пришла ему в голову.

Я кивнул:

— Я тоже!

Неожиданно он рассмеялся, обнажив чуть ли не все свои тридцать шесть зубов. Он хлопнул себя рукой по колену и, схватившись за живот, стал хохотать, приближаясь ко мне.

Я подался назад.

— У вас очень заразительный смех, Дзок. Но не настолько, чтобы я, забыв осторожность, позволил вам подойти ко мне хотя бы на расстояние вытянутой грабли!

Он выпрямился и невесело усмехнулся.

— Уверен, что мы можем договориться, — продолжал я. — Только не надо на мне экспериментировать. Все эти фокусы для начинающих я давно изучил.

Он сжал губы.

— Я все думаю, почему вы остановились именно здесь? Почему не двинулись дальше и не оказались на своей собственной базе, пока я был без сознания?

— Я уже вам говорил, Дзок, об этом. Дело в том, что я не мог сориентироваться. Эта территория мне незнакома, а на борту шаттла карт Сети нет.

— Ага. А теперь вы надеетесь, что я вас доставлю домой, а сам окажусь в положении, когда…

— Помогите привести шаттл в порядок, и все, — перебил я его. — А уж домой я сам постараюсь добраться.

Он покачал головой.

— Я и сейчас сильнее вас, англик. Несмотря на раненую руку и физическое истощение. Поэтому не представляю себе, как вам удастся заставить меня сделать это.

— Не забывайте, что у меня есть оружие, — улыбнулся я, — и я им неплохо владею.

— Да. Но это вам вряд ли поможет. Моя смерть повлечет за собой и вашу смерть. — Он широко улыбнулся. Видимо, разговор этот ему очень нравился.

— Давайте лучше я доставлю вас к нам, а уж там позаботятся, чтобы вы получили необходимую помощь, — предложил он.

— Я уже имел счастье испытать на себе гостеприимство "волосатых", — покачал я головой, — и повторения этого не хочу.

Дзок обиженно скривил губы.

— Надеюсь, вы не хотите приравнять нас, австралопитеков, к каким-то хегрунам — лишь потому, что тела и у них, и у нас покрыты волосами.

— А можете вы гарантировать мне функционирующий шаттл и координаты моего мира?

— Ну… — он развел руками, — я не уполномочен… — он вскрикнул от боли в сломанной руке.

— Подумайте, в каком положении оказались бы вы, оставь я вас здесь!

— Я постарался бы не допустить этого!

— И потерпели бы поражение!

— Возможно. Но я слишком ценный пленник для вашего Империума, чтобы умереть без борьбы.

Он напрягся, словно готов был прямо сейчас вступить со мной в борьбу. Но это не входило в мои планы.

— Я могу сделать вам еще одно предложение, — начал я быстро. — Вы дадите слово офицера Администрации, что мне будет предоставлена возможность связаться с соответствующими высокопоставленными чиновниками в Зай, а я даю согласие сопровождать вас.

Он торопливо кивнул:

— В этом могу вас заверить и дать любые гарантии, что вас ждет самый теплый прием и самое лучшее обращение.

— Значит, договорились. — Я шагнул Дзоку навстречу и протянул руку с самым миролюбивым видом.

Дзок не понял моего жеста, но ответил на рукопожатие. Ладонь его была горячей, сухой и жесткой, словно собачья лапа.

— Рука без оружия — замечательный символ! — пробормотал он и снова широко улыбнулся: — Я рад, что мы договорились.

— Судя по всему, вы достойный парень, Байард, хотя… — он перестал улыбаться, — у меня такое чувство, будто вы каким-то образом обвели меня вокруг пальца. Не знаю, каким именно, но чувствую это.

— Я ломал голову, как уговорить вас отправить меня в Зай, — сказал я, тоже улыбаясь. — Спасибо, что помогли решить эту задачу.

— Хм-м. Должно быть, у вас дома что-то случилось, а?

— Что-то случилось? Мягко сказано. Дзок нахмурился.

— Ладно, мне нужно работать. А вы пока расскажите мне все поподробнее.

Через час, оцарапав пальцы и получив удар током, Дзок наладил шаттл. Он сел за пульт управления и, повернувшись ко мне, спросил:

— Скажите, Байард, странный свет, о котором вы говорили, появляется даже в тех местах, куда не могли проникнуть лучи обычных источников света?

— Именно так, призрачное голубоватое свечение.

— В вашем рассказе есть много необъяснимого, — заметил наконец Дзок. — Но что касается эффекта света, то мне совершенно ясно, что вы были мгновенно перемещены на нулевой уровень времени. Хегруны очень любят действовать именно так. Свет возникает при определенных эманациях, вызванных вследствие осцилляции элементарных частиц при сильно пониженном энергетическом уровне, и частично действует на глазной нерв. Не замечали ли вы, что этот свет исходит только от металлических поверхностей?

— Я бы не сказал…

Дзок, нахмурившись, покачал головой.

— Чтобы перенести тело через энтропийный порог, необходима сверхчувственная энергия. Гораздо большая, чем для перемещения через А-линии, например. Вы говорите, что оказались там без всякой механической помощи?

Я кивнул.

— А что это за нулевое время?

— О, это очень сложное понятие. — Дзок внимательно следил за работой приборов, снимая показания и занося данные в записную книжку. Тут он был на голову выше меня.

— При нормальных условиях мы движемся в направлении, которое можно для удобства назвать движением вперед. Перемещаясь по Сети, мы движемся перпендикулярно этому вектору, иными словами, вбок. А нулевое время… Ну представьте себе, что оно расположено под прямыми углами к обоим перемещениям. Это безжизненный континиум, в котором энергия течет странным образом.

— Значит, это не город преобразился, а я сам? То есть вышел из своего нормального континиума и попал в состояние нулевого времени?

— Именно так, — сочувственно произнес Дзок. — Представляю себе, в каком состоянии вы находились, думая иначе.

— Теперь я начинаю осознавать случившееся, — сказал я. — Хегруны, готовясь к вторжению, изучают Империум из нулевого времени. И их техника гораздо сильнее нашей. Поэтому нам понадобится помощь. Как вы думаете, Дзок, окажет нам ее ваша Администрация?

— Не знаю, Байард, — пожал плечами Дзок. — Но, будьте уверены, сделаю все, зависящее от меня.

Я спал беспокойным сном прямо на полу за сиденьем пульта управления, когда Дзок разбудил меня. Я встал за его спиной и уставился на экран. Мы находились теперь среди витых башен и минаретов — розовых, желтых, светло-зеленых, устремленных в ясное утреннее небо.

— Боже, как хорошо! — только и мог вымолвить я. Но тут же рассудок взял верх, и я спросил:

— А ваш дом, Дзок, уже близко?

— О, башни Зая! — почти пропел Дзок. — Ничто не может с ними сравниться!

— Надеюсь, и прием будет соответствующим, — буркнул я.

— Послушайте, Байард, — нерешительно начал Дзок, — я должен вам кое-что сказать. Э-э… откровенно говоря, у наших чиновников существует предубеждение против представителей "гомо сапиенс". И с этим придется считаться.

— Предубеждение? — я не мог скрыть своей тревоги. — На чем же оно основано?

— У вас репутация жестоких, властолюбивых существ.

— Понимаю. Вот хегруны нежные, мягкие. Где уж нам с ними тягаться! Но позвольте спросить вас, Дзок, — кто ввязался в драку с хегрунами и овладел этим шаттлом?

— Да, да, и мы тоже не лишены агрессивности. Но вы, наверное, заметили, что даже хегруны стремятся скорее захватить в плен, чем убить. Их жестокость вызвана скорее равнодушием, чем ненавистью. Я видел, как вы пнули одного из них, когда вас бросили в камеру. Но он даже не попытался вам дать сдачи?

— Любой станет мстить, если с ним обращаться жестоко.

— Но только вы, сапиенсы, постоянно истребляли все другие формы гуманоидной жизни в своих естественных континиумах. — Дзок уже стал волноваться. — Вы, лишенные волосяного покрова, в каждой линии существуете в одиночестве! Давным-давно, еще при первом столкновении "лысого" человечества с нормальными волосатыми антропоидами, движимые чувством стыда от своей наготы, вы стали уничтожать "волосатых" братьев. И поныне вы не избавились от чувства вины и стыда и продолжаете истреблять ни в чем не повинных существ.

— Вы считаете нас, нынешнее поколение, ответственным за то, что случилось или могло случиться тысячи лет назад?

— В моей части мира, — пожал плечами Дзок, — мирно сосуществуют три человеческие расы. Австралопитеки, как вы нас называете, родезианцы — отличные работники, сильные и трудолюбивые, хотя и не слишком умные, и пекинезы — производные, вы, наверное, знаете — синелицые парни. Мы живем вместе в полном согласии, каждый народ живет в своем социальном секторе и вносит свой вклад в общую культуру. Вы ж, сапиенсы, живете в одиночестве, так как остальных уничтожили.

— А как же я, Дзок? Я тоже в ваших глазах маньяк-насильник? Разве я выказал к вам свое презрение? Или отвращение?

— Ко мне? — Дзок удивленно уставился на меня и расхохотался. — Вы? — Он так и покатывался со смеху.

— Что вас так рассмешило, Дзок?

— Вы, с вашим лысым лицом, хилыми конечностями и патологическим телосложением, могли питать ко мне отвращение? — Он чуть не свалился с кресла от смеха.

— Ну, если я и питал к вам отвращение, то у меня хватило порядочности скрыть это, — обиженно проговорил я. — Не забывайте, с моей точки зрения, вы выглядите довольно… необычно.

Дзок перестал смеяться и виновато взглянул на меня:

— Да, это верно. Но ты перевязал мне руку и выстирал форму!

— И умыл твою старую рожу, не так ли? Дзок улыбался теперь уже пристыжено.

— Прости меня, старина, просто занесло. Я махнул рукой.

— Все мои разговоры — сплошная чушь. Забудь о них, Байард. О человеке надо судить по его поступкам, не так ли? Но сколько еще у нас чиновников, которые не могут избавиться от своих расовых предрассудков.

Он нерешительно протянул мне руку.

— Пустая рука, без оружия, а? — он улыбнулся и пожал мне руку. — Ты хороший парень, Байард. Если бы не ты, гнить бы мне в этой страшной камере. Я всегда буду помнить об этом и постараюсь сделать для тебя все, что в моих силах.

Он нажал на рычаг управления, переключил реле переноса в нерабочее состояние, и шум генераторов поля стих. Дзок обернулся:

— Вот мы и прибыли. Этот день может оказаться памятным для наших обеих рас.

Мы вышли на широкую площадь, окруженную деревьями, с яркими клумбами и фонтанами, искрящимися в лучах солнца.

Площадь была запружена австралопитеками, одни прогуливались парами, другие с важным видом куда-то спешили, наверняка это были чиновники — они везде одинаковые. И у нас дома тоже. Не странно ли?

Одежда была пестрая и разнообразная: балахоны, похожие на арабские джеллабы, разноцветные панталоны и жакеты. В толпе сновали в белой форме агенты. Наше появление в самой гуще толпы вызвало замешательство, которое перешло в глухой ропот. Одни, глядя на меня, презрительно морщились, другие смотрели с открытой неприязнью. Кто-то громко обратился к Дзоку. Дзок ответил и крепко взял меня за руку.

— Извините, Байард, — пробормотал он и помахал рукой маленькому самолетику, кружившему над нами. Я подумал было, что это вертолет, но потом заметил, что у него нет несущих винтов. Аппарат начал снижаться и выбросил большой прозрачный парашют. Пилот, очень похожий на Дзока, блеснув ослепительно белыми зубами, посмотрел на меня, и у него буквально отвисла челюсть.

Они обменялись с Дзоком несколькими словами, и Дзок увлек меня за собой.

— Не обращайте внимания, Байард. Какой спрос с этого простака?

— О, не беспокойтесь, старина. Я ведь не понимаю, что он говорит. — Я натянуто рассмеялся, мучимый недобрыми предчувствиями.

Пилот догнал нас и стал что-то горячо доказывать Дзоку. Тот молча выслушал, кивнул головой и повел меня к самолетику.

Я взобрался на кожаное сиденье. Дзок сел рядом и, похлопав летчика по спине, что-то сказал, очевидно адрес.

— Кажется, наше приключение не так уж плохо закончилось, — очень довольный, заметил он, откидываясь на спинку кресла.

— Возвратиться целым и невредимым, с захваченной машиной и удивительным… гостем. Разве это не удача?

— Я рад, что вы не сказали "пленником", — с горечью произнес я, глядя на великолепную панораму парков и площадей, проплывавших под нами.

— Куда мы направляемся, Дзок?

— В штаб Администрации. Я должен незамедлительно отчитаться. Да и вы тоже спешите, не так ли?

Говорить было больше не о чем. Я разглядывал город, наблюдая, как приближается высокая белая башня. Мы направлялись, очевидно, к ней. Сделав круг, пилот сказал что-то в микрофон, и вот мы мягко сели на небольшую площадку, расположенную на крыше в саду с высокими пальмами, желтыми и голубыми цветами на клумбах. Посреди сада был неправильной формы водоем с ярко-голубой водой. Птицы в клетках и разные зверьки придавали саду сходство с джунглями.

— Вот что, Байард, — сказал Дзок, — позвольте мне вести разговор, — и заторопил меня поскорее выйти из самолетика.

— Поверьте, — продолжал он, — я представлю ваше дело в самом лучшем виде. Все образуется. Через несколько часов вы будете на пути домой.

— Надеюсь, вы настроены не так, как те люди в толпе, — заговорил было я, но тут же умолк, уставившись на клетку с двуногим существом без хвоста и шерсти, ростом около двух футов, с низким лбом и редкой бородкой. И столько тоски было в глазах этого существа!

— Боже мой! — воскликнул я. — Но ведь это же карлик! Это человек!!!

Дзок резко обернулся.

— Что? — Он махнул рукой и усмехнулся: — О, Байард, это обыкновенное животное, очень забавное, но дикое, не имеющее ничего общего с человеком.

Существо забеспокоилось и издало жалобный звук. Теперь я шел, совершенно потеряв надежду на благополучное возвращение.

Мы очутились в большой комнате под открытым небом, с бассейном, клумбами, столами и креслами. Дзок подошел к настенному экрану, что-то сказал в микрофон и повернулся ко мне: — Все в порядке. Совет сейчас рассмотрит наше дело.

— Как быстро! Признаться, я думал, что мне придется по крайней мере неделю болтаться здесь, заполняя всякие формы и анкеты.

— У нас так не бывает! — высокомерно заявил Дзок. — Дело чести местных властей решать все дела в срок.

— Местных властей? Я полагал, нас встретит высшее начальство.

— Это и есть высшее начальство. Не бойтесь, Байард. Они способны должным образом оценить ситуацию, вынести разумное решение и издать соответствующие приказы.

Он посмотрел на циферблат. Я сразу понял, что это местные часы.

— У нас есть еще немного времени, так что мы успеем освежиться и переодеться, чтобы ликвидировать запах тюрьмы хегрунов.

В комнате были еще посетители. Они прохаживались вдоль бассейна или сидели в шезлонгах, с любопытством посматривая на нас. Дзок на ходу заговорил с одним, потом с другим. Затем подошел к окошкам в стене, нажал на кнопки, обмерил меня сантиметром, прикрепленным тут же на стене, и повернул рычаг. Из окошка вылетел плоский пакет.

— Чистая одежда, Байард, — сказал он. — Правда не совсем то, к чему вы привыкли, но, я думаю, вам будет в ней удобно. И потом, в этой одежде вы, пожалуй, не будете вызывать… э-э… неприязнь членов Совета.

— Жаль, что мы выбросили мой обезьяний наряд, — сказал я. — Тогда я смог сойти за хегруна.

Дзок внимательно на меня посмотрел, но ничего не сказал.

Затем повернулся к стене и еще раз проманипулировал кнопками и рычагом. Выбрав и для себя одежду, он повел меня в душевую. Теплая вода с ароматизированными добавками била из отверстий в потолке.

Вымывшись, мы высохли под струями горячего сухого воздуха. В новом костюме из синего, с серебристым отливом атласа, туфлях из мягкого кожзаменителя и белой шелковистой рубашке я выглядел довольно прилично. Дзок хмыкнул, увидев, что я причесываюсь, видимо считая это занятие бессмысленным. Он взглянул в зеркало, поправил новую белую фуражку с золотым кантом и сказал не без гордости:

— Не часто агент выполняет задание в ситуации 4П класса 2.

— Что это за 4П? Хегруны или я? Дзок натянуто засмеялся.

— Ну, ну, не волнуйтесь, Байард, уверен, советники учтут необычность вашей ситуации…

Я вышел вслед за ним в коридор, размышляя над его словами.

— Допустим, ситуацию сочтут обычной. Что тогда?

— Тогда Администрация поступит согласно своей политике.

— А какова в этом случае политика? — продолжал я расспрашивать.

— Давайте подождем и будем действовать по обстоятельствам, Байард. Договорились?

Дзок поспешил вперед, и по мере его приближения к двери в конце коридора его уверенность в благополучном завершении моего дела, казалось мне, постепенно испарялась.

Часовые в белой форме с серебристым кантом отдали нам честь. Дзок обменялся с ними несколькими словами, и один из них нажал на кнопку. Дверь открылась. Дзок набрал в легкие воздуха и знаком велел мне следовать за ним.

Я увидел перед собой длинный стол, за которым сидели в основном австралопитеки, но были среди них и представители других разумных рас, по меньшей мере трех, причем все либо совсем седые, либо начинавшие седеть.

— Встаньте слева от меня, — отступив на шаг, прошептал Дзок. — И делайте все, что я скажу.

Он шагнул навстречу старейшинам. Я изобразил на лице смирение и последовал за ним.

Двенадцать пар желтых глаз следили за мной из-за черного полированного стола без тени улыбки.

Узколицый седобородый старец что-то сказал скрипучим голосом соседу слева.

Дзок поклонился и, указывая на меня, что-то сказал, после чего уже по-английски произнес:

— Представляю вам некоего Байарда, аборигена английского сектора. Как видите, достопочтимые, это сапиенс.

— Где вы его поймали? — завопил узколицый советник.

— Я не поймал его, господа, — начал Дзок.

— Вы хотите сказать, что это существо само прибыло сюда? — спросил еще кто-то.

— Можете не отвечать на этот вопрос, агент, — раздался голос круглолицего советника. — Советник Сфонджил просто упражняется в риторике. Но ваше утверждение, что это не пленник, все же нуждается в пояснении. Ознакомлены ли вы, агент, с политикой Администрации в отношении безволосых антропоидов? — вмешался в разговор третий.

— Обстоятельства, при которых я встретил англика, не совсем обычны, — заявил Дзок. — Лишь благодаря его помощи мне удалось избежать длительного тюремного заключения. Мой доклад…

— Заключения? Агента Администрации?

— Я думаю, нам лучше всего заслушать сейчас полный отчет агента, — сказал советник, прервавший Сфонджила, и что-то добавил на своем языке.

Дзок долго говорил, жестикулируя своими длинными руками. Я молча стоял позади, не вызывая ни малейшего интереса.

Члены Совета буквально засыпали Дзока вопросами. Он, бедняга, даже вспотел. Выражение лица Сфонджила оставалось бесстрастным. Наконец круглолицый советник махнул рукой и обратил свой взгляд на меня.

— Наш агент Дзок рассказал нам об обстоятельствах, при которых вы, англик, отдали себя в его распоряжение…

— Сомневаюсь, чтобы Дзок сказал вам нечто подобное, — оборвал я его. — Он наверняка сообщил, что мне необходимо отправиться в свою временную линию!

— Совет это мало интересует! — выпалил Сфонджил. — Мы знаем, как обращаться с подобными вам!

— Вы ничего не знаете о мне подобных. Наши народы никогда не вступали в контакт.

— Существует только одно правительство, сапиенс, — прервал меня Сфонджил, в усмешке открывая поразительно розовые десны и множество зубов. — Мы хорошо осведомлены о ваших деяниях в отношении других разумных рас.

— Подождите, Сфонджил, — вмешался еще один советник.

— Пусть он сначала расскажет о своих злоключениях. Действия хегрунов, пожалуй, заслуживают внимания.

— А я говорю, пусть хегруны делают что хотят, пока это нас не касается! — снова вмешался Сфонджил.

Все ясно — он не хочет, чтобы я говорил. И я решил немедленно вмешаться.

— Нравится вам это или нет, Сфонджил, но Империум — первоклассная держава, способная передвигаться по Сети. Поэтому рано или поздно обе наши культуры должны были встретиться. Так пусть наши отношения начнутся мирно.

— Передвигаться по Сети? — оживился толстый советник.

— Вы об этом не упомянули, агент. — Он в упор посмотрел на Дзока.

— Я как раз собирался, ваше превосходительство, — спокойно ответил Дзок. — Байард заявил, что был перенесен в линию хегрунов на их шаттле, хотя Империум располагает собственным средством перемещения по Сети. И действительно, позже я убедился, что Байард немного знаком с техникой управления машиной.

— Это несколько меняет дело, — произнес один из членов Совета, — и я, господа, предлагаю не принимать поспешных решений, чтобы дурно не повлиять на контакты с этой расой сапиенсов.

— Почему вы думаете, что мы непременно вступим в контакт в ними? — заверещал Сфонджил, вскочив с места. — Наша политика…

— Оставьте в покое политику, Сфонджил, — закричал толстяк, подбежав к узколицему советнику. — Сядьте! Я прекрасно знаю, что делать в подобной ситуации. И хотел бы, чтобы вы пока об этом не распространялись…

— Какой бы ни была ваша политика в прошлом, — вмешался я, — вам придется пересмотреть ее в свете нынешней ситуации. Империум — держава Сети, но это вовсе не предполагает конфликтных ситуаций.

— Он лжет! — заверещал Сфонджил, уставившись на меня.

— Мы провели обширные исследования всего квадрата IV-4, включая и так называемый английский сектор, и не обнаружили никаких признаков перемещения по Сети, исключая, конечно, нас.

— Линия 0–0 Империума лежит в районе, который вы называете Зоной Опустошения, — проговорил я.

Сфонджил зашелся в приступе смеха.

— Вы имеете наглость упоминать об этом зловещем памятнике вашего варварства, стремления вашей расы к разрушению! Одного этого достаточно, чтобы исключить вас из общества достойных гуманоидов.

— Возможно ли это? — удивился неизвестный советник. — Ведь нам точно известно, что в пределах Зоны никто не живет!

— Вот еще одна ложь сапиенса! Какой спрос с его расы! — выпрямившись, уже спокойно произнес Сфонджил. — Я требую немедленного исключения этого дегенерата из жизни и занесения замечаний второго класса в карточку этого агента!

— Тем не менее, — перешел я на крик, — в зоне существует целый ряд обычных мировых линий. И в одной из них находится правительство Сети. Как официальный представитель Империума, я прошу помочь мне возвратиться домой.

— Просьба более чем скромная, — удивился толстый советник. — Сядьте, Байард, и расскажите вашу историю.

Сфонджил оскалил зубы, но ничего не сказал, лишь щелкнул пальцами.

Часовой, молодой австралопитек в белой форме, выслушал произнесенные шепотом инструкции старца и удалился. Сфонджил фыркнул:

— Я протестую, но подчиняюсь.

Через полчаса я окончил свое повествование. Меня буквально засыпали вопросами, и вполне разумными, как, например, вопрос советника по имени Никадо, и ехидные, типа: вы все еще избиваете своих жен?

Я старался отвечать как можно яснее.

Наконец один из советников заключил:

— Судя по вашим словам, вы оказались в нулевом времени собственного континиума, прибыв туда неизвестным способом. Потом заметили, скорее всего, хегрунов, готовившихся к отправке. Одного из них вы убили, украли их примитивный аппарат для перемещения по Сети и оказались в ловушке. Вас взяли в плен. Вы снова убили разумное существо и бежали. Теперь просите предоставить вам средство передвижения и отпустить, чтобы вы и дальше могли убивать.

— Это не совсем так, ваше превосходительство, — начал было Дзок, но его прервали.

— Он сам признался, что с легкостью лишил жизни двух разумных существ! — закричал Сфонджил. — Полагаю…

— Пусть сапиенс скажет, — перебил его Никадо.

— Хегруны что-то замышляют. Нападение на Империум, похоже, совершено из нулевого времени. Если не хотите оказать мне помощь, так хоть одолжите мне шаттл, чтобы я смог попасть на родину и предупредить о грозящей опасности.

Вошел австралопитек в белой форме, подошел к Сфонджилу и передал лист бумаги. Тот внимательно посмотрел на бумагу, потом на меня, и в его желтых глазах вспыхнул зловещий огонь.

— Так я и знал! — закричал он. — Сапиенс солгал. Ты говоришь, Империум — держава Сети? — Сфонджил пододвинул бумагу соседу слева.

Тот внимательно ее прочел и передал следующему. Наконец, послание прочел Никадо, нахмурился, взглянул на меня и перечитал написанное.

— Ничего не понимаю, Байард. — Он сверлил меня взглядом.

— Зачем вы обманываете Совет? — Лицо его побагровело.

— Это недоразумение, — я пожал плечами. — Откуда взялись такие обвинения.

Мне передали лист бумаги с многочисленными кривыми линиями. Я покачал головой:

— К сожалению, я не могу этого прочесть. Не владею вашим языком.

— Это лишний раз доказывает, что вы лжете, — проговорил Сфонджил. — Нельзя перемещаться по Сети, не владея многими языками.

— Советник Сфонджил проверил ваше заявление, сапиенс, — холодно произнес Никадо. — Вы утверждаете, что линия 0–0 расположена примерно на координатах 857–259 в районе Зоны. Наши сканирующие устройства действительно нашли три нормальных мира в пределах этой пустыни, и тут вы сказали правду. Но что касается координат, сообщенных вами…

— Ну и?.. — Я с трудом сдерживал волнение.

— Такой линии не существует. Весь этот район Сети покрывает сплошная пелена уничтоженных миров.

— Надо еще раз посмотреть!

— Убедитесь сами, — Сфонджил протянул мне черную блестящую фотографию, более точную, чем те, которыми пользовались в Империуме. Я сразу узнал знакомую овальную форму Зоны — и в ней — светящиеся точки, представляющие собой миры, известные под номерами 11 и 111. Кроме того, я обнаружил здесь еще неизвестную мне линию А. Но в том месте, где должна была находиться линия 0–0 Империума, было пусто.

— Полагаю, Совет и так потратил достаточно времени на этого шарлатана, — раздался чей-то голос. — Уведите его.

Дзок пристально посмотрел на меня:

— Почему вы солгали, Байард?

— Цель ясна, — торжествующе изрек Сфонджил. — Он хотел выдать себя за представителя высокоразвитой технической цивилизации, внушить нам уважение к великой державе Сети. Таким образом, отвлечь Совет от внимательного рассмотрения его дела! Жалкая уловка! Но чего можно ждать от такого ничтожества?

— Ваши приборы, возможно, ошиблись, господа, — сказал я взволнованно.

— Молчите! Вы — преступник! — вновь вскочил на ноги Сфонджил, продолжая тактику неожиданного удара.

— Сфонджил что-то замышляет втайне от других! — закричал я. — Он подделал фотографию…

— Он не мог этого сделать, — покачал головой Никадо. — Нелепые обвинения вас не спасут, сапиенс.

— Все, о чем я просил вас, это дать мне возможность вернуться домой! — Я бросил фотографию на стол. — Помогите мне и тогда убедитесь, лгу ли я.

— Этот самоубийца хочет, чтобы мы пожертвовали техникой и экипажем для выполнения его прихоти, — заметил кто-то.

— Вы много говорите о кровожадных инстинктах моих соплеменников, — возразил я. — А где содержатся представители сапиенсов в вашем прекрасном мире? В концентрационных лагерях, слушая лекции о братской любви?

— Разумных безволосых форм, родственных нам, в этом мире нет! — отрезал Никадо.

— Как это нет? — удивился я. — Может быть, вы скажете, что они вымерли?

— Видите ли, сапиенс, они с виду… э-э… хилые, — промолвил Никадо. — Не приспособленные к трудностям слежения. Никто из них не дожил до настоящего времени.

— Значит, вы их истребили! В моем мире все происходит наоборот — а может быть, в обоих случаях здесь были замешаны силы природы. Предлагаю еще раз попытаться проверить справедливость моего рассказа.

— Я требую прекратить этот фарс! — застучал по столу Сфонджил. — Давайте проголосуем. Немедленно!

Никадо подождал, пока стихнет шум, и сказал:

— Советник Сфонджил воспользовался своим правом. Сейчас проведем голосование по этому вопросу, в том порядке, в котором предложил советник.

Сфонджил встал.

— Итак, предлагаю, — сказал он, — исполнить просьбу сапиенса, — он оглядел сидящих за столом.

— Он рискует своим положением, — прошептал мне на ухо Дзок. — Он либо все потеряет, либо займет самый высокий пост. В зависимости от голосования.

— … или наоборот, — Сфонджил обратил свой взгляд на меня, — переместить его в дотехническую линию мира, где он и проживет в изоляции отпущенный ему срок.

Дзок тихо охнул. Вздохнули и члены Совета. Никадо громко сказал:

— Если бы вы, сапиенс, были с нами честны…

— Голосование! — вскричал Сфонджил, — выведите преступника из зала, агент!

Дзок вывел меня в коридор. Тяжелые двери захлопнулись.

— Ничего не понимаю, — проговорил Дзок, пристально глядя на меня. — Рассказывать им всю эту чушь о державе Сети. Этим вы настроили против себя весь Совет. А зачем?

— Попытаюсь объяснить вам, Дзок, — ответил я. — Не думаю, что Совет ваш нуждался в моем рассказе. Они и без того имели представление о "гомо сапиенс".

— Не скажите, Байард, — покачал головой Дзок. — Никадо очень хотел вам помочь. И он очень влиятельный член Совета. Но эта ваша бессмысленная ложь…

— Послушайте, Дзок, — я схватил его за руку. — Я не лгал! Попытайтесь втемяшить это в свою бестолковую голову! Меня не интересует, что показали ваши приборы. Империум существует, поймите же!

— Но наши приборы не могут ошибаться, сапиенс! — холодно произнес агент. — Извинитесь и попросите снисхождения.

— Что? Снисхождения? — я рассмеялся. — От добрейшего советника Сфонджила? Вы без конца твердите о близости рас, но в политике вы так же безжалостны, как и все обезьяноподобные.

— Об убийстве речи не было, — поморщился Дзок. — Вы можете прожить жизнь в достаточном комфорте.

— Не о своей жизни я толкую, Дзок! Три миллиарда человек живут в том мире, который, как вы утверждаете, не существует! Неожиданная атака хегрунов будет не чем иным, как резней.

— Ваш рассказ лишен смысла. Линия Империум, о которой вы с таким жаром говорите, не существует!

— Ваши приборы нуждаются в проверке, да, да! Еще сорок часов назад этот мир существовал!

Внезапно двери зала открылись. Вышел молодой австралопитек и подозвал Дзока. Агент встревоженно взглянул на меня и пошел вперед. Двое вооруженных часовых встали по обе стороны от меня.

— Что они решили? — спросил я, кивнув в сторону зала. Никто не ответил. Прошла минута, вторая, третья…

Потом двери снова открылись, и вышел Дзок. За ним стояли двое членов Совета.

— Решение принято, Байард, — подавленно произнес Дзок.

— Сейчас вас проводят в помещение, где вы и проведете эту ночь. А завтра…

Сфонджил выступил вперед.

— Вы собираетесь нарушить свой долг, агент? — завопил он. — Скажите этому существу, что все его интриги напрасны! Совет проголосовал за переселение!

Этого я и ожидал. В руке у меня очутился пистолет — но тут Дзок нанес, словно топором, удар по предплечью. Пистолет упал на пол. А когда я попытался выхватить оружие у часового, мне надели наручники. Перед моим носом рука, обросшая шерстью, раздавила какую-то ампулу. Я ощутил острый запах, закашлялся, задержал дыхание. Ноги стали ватными, и я рухнул на пол. Надо мной склонился Дзок.

— … сожалею… не моя вина, старина… Сделав над собой усилие, я произнес:

— Все правда!

Кто-то оттолкнул Дзока в сторону. На меня смотрели близко посаженные желтые глаза. Послышались голоса:

— … глубокая мнемоника…

— … заканчивайте работу…

— … слово чести офицера…

— … англик есть англик…

Я куда-то летел, легкий, как воздушный шарик, передо мной все плыло, кружилось, мелькало. Потом все исчезло.

Глава VI

Я долго наблюдал за игрой света на воздушных занавесках открытого окна, прежде чем подумал о том, где нахожусь. Воспоминания с трудом приходили на ум, как давным-давно забытый урок. Видимо, во время одной деликатной миссии в Луизиану у меня произошел нервный срыв — подробности этой миссии я никак не мог вспомнить, — и теперь я отдыхал в пансионе добрейшей миссис Роджерс, в Харроу.

Я сел, чувствуя легкое головокружение, и вспомнил о том, как недавно провел почти неделю в засаде, выполняя одно довольно-таки трудное задание в… в…? На мгновение в памяти возникло смутное воспоминание о каком-то городе, каких-то людях, будто бы мне знакомых, и…

И вдруг все исчезло. Я снова лег. Вот отдохну здесь и потом где-нибудь поселюсь и займусь садоводством. Это моя давнишняя мечта. В моем воображении возникла чековая книжка с 10 ООО золотых наполеондоров на счету Лондонского кредитного банка — моя пенсия.

Но чего-то все недоставало, однако думать об этом сейчас было трудно. Я принялся осматривать комнату. Маленькая, залитая солнцем, с яркой мебелью, коврами на полу и покрывалом на кровати, изображавшим сцену охоты. Дверь была узкая, из темного дерева, с блестящей латунной ручкой. Ручка повернулась, и в комнату вошла женщина, вся седая, щечки как румяные яблочки, смешной чепец из кружев и пестрая, до самого пола юбка.

Увидев меня, она просияла будто от самой высокой похвалы.

— Мистер Байард! Вы проснулись??!! — Голос у нее был тонкий, и говорила она с акцентом, которого я не смог сразу определить.

— Вы, наверное, проголодались и не прочь съесть тарелочку супа, да, сэр? А потом немного пудинга, а?

— Я предпочел бы хороший бифштекс под грибным соусом, — ответил я. — И еще… я хотел было спросить, кто она такая, но потом вспомнил, что это добрейшая миссис Роджер, конечно же!

— … я хотел бы выпить стакан вина, если можно, — закончил я и снова лег.

— Конечно, конечно, сэр, — засуетилась старушка, — но сначала примите ванну. Это так замечательно, мистер Байард. Я сейчас позову Хильду…

Опять в голове туман. Я слышу женские голоса. Меня касаются чьи-то руки. Я открываю глаза. Надо мной склонилась симпатичная девушка с пижамной курткой в руке. Позади пожилая женщина следила за мужчинами, переносившими какие-то тяжести. Девушка выпрямилась, и я успел заметить тонкую талию, приятно округленную грудь, свежее лицо, обрамленное волосами медового цвета. Мужчины окончили работу и ушли, вместе с ними и старуха ушла и женщины. Девушка задержалась еще на мгновение, а затем последовала за ними, оставив открытой дверь. Я приподнялся на локте и увидел небольшую ванну, наполовину наполненную водой. Она стояла на овальном коврике, а на табуретке рядом лежало махровое полотенце и кусок мыла. Все это выглядело довольно заманчиво. Я спустил ноги с постели, несколько раз глубоко вздохнул, чтобы избавиться от головокружения, натянул пижаму.

— О, вам еще нельзя вставать, сэр! — услышал я глубокое контральто. Медовые волосы были теперь откинуты со лба, и я разглядел прекрасные черты лица. Я схватил брюки, чуть не упал и плюхнулся на кровать. Девушка подошла ко мне и взяла за руку.

— Ганвор и я очень волнуемся за вас, сэр. Доктор сказал, что вы очень больны, но когда вчера вы проспали целый день…

Я не слушал, что она говорила. Одно дело — проснуться в незнакомой комнате и как-то сориентироваться, и совсем другое — осознать, что ты — среди совершенно незнакомых тебе людей и совершенно не помнишь, как сюда попал…

Я подошел к ванне, остановился и вопросительно посмотрел на девушку.

— Залезайте, и все, — сказала она с улыбкой.

Я последовал ее совету и погрузился в горячую воду. Девушка уселась рядом на табурет и коснулась моей руки.

— Я Хильда, — проговорила она. — Мой дом у дороги. Было так интересно, когда Ганвор сказал, что вы приехали. Здесь не часто увидишь луизианца, да еще дипломата. Вы, должно быть, ведете беспокойную жизнь! Наверняка побывали во всех странах мира. О, как бы я хотела побывать хотя бы в Египте, Австрии или Испании.

Она болтала и мыла меня так же спокойно, как бабушка маленького внука. Желание протестовать быстро испарилось. Я был слаб, как ребенок, и наслаждался прикосновениями этого очаровательного создания, теплом солнечных лучей, проникающих в комнату через открытое окно, и дуновением теплого ветерка, колышущего занавески.

— … ваш несчастный случай, сэр? — услышал я последние слова Хильды, видимо она задала мне вопрос. Мне стало неловко. Было неприятно думать, что я потерял память. Кое-что я все же помнил, но подробности случившегося улетучились.

— Хильда, — обратился я к девушке, — человек, который доставил меня сюда, что-нибудь говорил? Упоминал о несчастном случае?

— Письмо!!! — Хильда вскочила, подошла к столу и вернулась с конвертом.

— Доктор оставил это для вас, сэр. От волнения я чуть не забыла о нем.

Я вскрыл конверт и извлек из него листок белой бумаги с отпечатанным на машинке текстом: "Мистер Байард.

С чувством глубокого сожаления и выражением глубочайшего личного участия подтверждаю сим вашу отставку из дипломатического Корпуса Его величества Императора Наполеона-V по состоянию здоровья…"

Там было еще что-то — о верной службе, о преданности долгу, о невозможности устроить мне пышные проводы из-за того, что я окончательно еще не вылечился, а также пожелания скорейшего выздоровления. Упоминалось также имя моего поверенного в Париже, который может ответить на все мои вопросы. Подпись в конце письма мне была незнакома, но потом я, конечно, вспомнил — кто же не знает графа де Манина, заместителя министра иностранных дел по вопросам безопасности. Старина Риджи…

Я прочел письмо дважды и снова вложил в конверт. Руки у меня дрожали.

— Кто вам его дал? — от волнения я даже охрип.

— Доктор, сэр. Вас привезли две ночи назад в карете, и господин доктор был очень внимателен к вам, сэр. К сожалению, ваши друзья, сэр, очень спешили, им надо было успеть на пароход, идущий в Кале.

— Как он выглядел?

— Доктор? — Хильда снова принялась меня массировать. — Довольно высокий джентльмен, сэр, хорошо одетый, с приятным голосом. Брюнет. Я видела его всего две-три минуты и в темноте не могла как следует рассмотреть. — Она засмеялась. — Но я успела заметить, что глаза у него очень близко посажены.

— Он был один?

— Нет, с кучером. А в карете сидел еще один джентльмен, но…

— Миссис Роджерс видела их?

— Всего несколько мгновений, сэр. Они очень спешили. Хильда вытерла меня полотенцем, помогла надеть пижаму и лечь в постель. Мне хотелось о многом ее расспросить, но сон тут же овладел мною.

В следующее свое пробуждение я чувствовал себя уже лучше. Встал с постели, добрался до шкафа и обнаружил там странный наряд: узкие брюки, рубашку с рюшами вокруг шеи и на манжетах и туфли с маленькими блестящими пряжками.

"Впрочем, ничего странного, — сказал я себе. — Просто новая и очень модная одежда — из нагрудного кармана торчит ярлык".

Я закрыл шкаф и подошел к окну. Послеполуденное солнце освещало горшки с геранью, стоявшие на подоконнике. Внизу я увидел ухоженный садик, кирпичную дорожку, белый забор и вдалеке — купол церкви. В воздухе стоял запах свежескошенного сена. Из-за угла с корзиной в руке вышла Хильда. На ней была плотная юбка до щиколоток и деревянные красно-синие сабо. Хильда широко улыбнулась.

— Хелло, сэр! Вы уже выспались?

Она подошла ближе и подняла корзину, чтобы показать мне лежащие в ней помидоры.

— Правда, хороши? Несколько штук принесу вам к обеду.

— Это будет замечательно! — с деланным восторгом откликнулся я. — Да, кстати, как долго я спал?

— В последний раз?

— Нет. Вообще.

— Ну, вы прибыли около полуночи, проспали весь следующий день и всю ночь и проснулись сегодня около полудня. После ванны вы снова уснули и спали до сих пор.

— А сколько сейчас времени?

— Около пяти вечера, — она засмеялась. — Вы спали, будто после снотворного, сэр…

Тяжесть свалилась с моих плеч, как подтаявший снег с крутой крыши. Снотворное? Вот оно что!

— Я хотел бы поговорить с миссис Ганвор. Где она?

— В кухне, сэр. Готовит вам к обеду гуся. Сказать ей…

— Нет. Не надо. Я сейчас оденусь и сам ее отыщу.

— Сэр, вы уверены, что в состоянии…

— Я чувствую себя прекрасно, милая Хильда, — заверил я ее. Все еще борясь с дремотой, я подошел к шкафу, оделся и пошел по коридору на звон посуды. Вскоре я оказался в помещении с низким потолком. Девочка мыла посуду, а у стола стояла, разделывая гуся, матушка Ганвор.

— О, мистер Байард! — воскликнула Ганвор.

Я прислонился к столу, чтобы не упасть, и постарался унять шум в голове.

— Ганвор, доктор не оставлял вам для меня каких-нибудь лекарств?

— Да. Конечно же, сэр, капли. Он велел добавлять их в суп и еще порошки для других блюд.

— Принесите-ка мне их, Ганвор, — приказал я. — И больше не давайте. Понятно?

Внезапно в голове у меня помутилось. Но усилием воли я справился с собой.

— Мистер Байард, вы еще недостаточно окрепли. Вам трудно ходить, — мягко заметила матушка Ганвор.

— Мне нельзя лежать! Нельзя! Надо… ходить. Выведите меня наружу, пожалуйста.

Ганвор подхватила меня под руку, что-то говоря взволнованным голосом. Я шел словно в тумане, потом ощутил прохладу. Вздохнул глубоко один раз, потом другой, чтобы разогнать туман в голове.

— Мне стало гораздо лучше, — прошептал я. — Походите со мной, пожалуйста, матушка.

— Лучше бы вам лечь в постель, сэр, — настаивала Ганвор. Но я не слушал и старался, как мог, передвигать ноги. Сад был отличный, с дорожками между овощных грядок, розовых кустов и фруктовых деревьев. Скамья под раскидистым дубом так и манила к себе.

— Давайте еще раз пройдемся, — предложил я. — Я постараюсь не опираться на вашу руку, матушка Ганвор.

Я чувствовал себя все лучше и лучше, даже проголодался слегка.

Солнце быстро садилось, отбрасывая на траву длинные тени. После третьего круга я остановился у дверей кухни и подождал, пока Ганвор принесет мне стакан холодного сидра.

— А теперь сядьте, пожалуйста, и ждите обеда, сэр, — взволнованно проговорила старая женщина.

— Все в порядке, — я похлопал ее по плечу.

Она с тревогой наблюдала за мной, когда я встал и пошел. Я глубоко дышал, пытаясь собраться с мыслями. Кто-то доставил меня сюда, накачал наркотиками и устроил так, что мне их дают по сей день. Сколько это могло продолжаться, не знаю, по запасам лекарств у Ганвор трудно определить. Кто-то пошутил с моей памятью. Но кто и зачем??? Этот вопрос требовал незамедлительного ответа.

Я напряг свою память, пытаясь прорваться сквозь пелену тумана. Судя по молодой листве и бутонам роз, сейчас, видимо, июнь. Где я был в мае или, скажем, зимой???

Холодные улицы, высокие здания, тепло и радость, смеющиеся лица друзей и улыбка красивой рыжеволосой женщины по имени… по имени…

Я не мог вспомнить! Ниточка воспоминаний ускользнула от меня, как колечко дыма, унесенное ветром. Кто-то хорошо потрудился (используя, несомненно, гипноз), надеясь похоронить мои воспоминания под слоем сфабрикованного! Но это не удалось. Потребовалось всего несколько часов, чтобы отбросить эти вымышленные воспоминания несуществующего прошлого.

А может быть…

Я повернул к дому. Ганвор "колдовала" над тарелкой со свежеиспеченными пирожками и, едва завидев меня, спрятала что-то под фартук.

— Ох! Как вы меня испугали, сэр!

Я взял у нее из рук склянку с белым порошком и выбросил в мусорное ведро.

— Никаких лекарств, матушка Ганвор, — произнес я, — несмотря на указания доктора. Они больше не нужны! Но скажите, есть ли здесь…

Я задумался, подбирая нужное слово. Мне не хотелось пугать ее вопросом о психиатре, да и вряд ли она знала это слово.

— Да, есть ли у вас здесь гипнотизер? — Я посмотрел на нее: поняла или нет. — Человек, который успокаивает людей…

— Ах, вы имеете в виду месмериста? — Матушка заулыбалась и закивала головой. — Увы, сударь, здесь в деревне таких нет… Разве что матушка Гудвил, — добавила она с сомнением.

— Матушка Гудвил?

— Я ничего не имею против нее, сэр, но поговаривают, будто она занимается колдовством. Я как раз прочла вчера в "Пари матч", что неквалифицированные люди могут вызвать серьезный невроз.

— Пожалуй, вы правы, Ганвор, — согласился я. — Но на психику я не жалуюсь. Только нередко память подводит.

— Вас тоже это беспокоит? — Женщина просияла. — Я и сама забывчивая. Случается, не помню, что хотела сделать…

— А что, матушка Гудвил далеко отсюда живет? — перебил я ее.

— На другом конце деревни, сэр. Но я не советовала бы вам с ней связываться. Это не для такого культурного джентльмена, как вы. Жилище у нее убогое, да и саму ее в деревне не жалуют. А об одежде и говорить не приходится.

— Я не слишком придирчив, Ганвор. Отведите меня, пожалуйста, к ней.

— Лучше я позову ее сюда, сэр. Раз уж вы так настаиваете… но тут, в часе езды, в Илимге, есть настоящий специалист.

— Матушка Гудвил меня вполне устраивает. Как скоро можете вы ее пригласить?

— Если не возражаете, сэр, после обеда, я только сейчас поставлю жарить гуся, да и пироги уже подрумяниваются.

— Хорошо. А я пока погуляю в саду. Надо нагулять аппетит, достойный вашего кулинарного искусства, Ганвор.

После второго куска пирога с черникой, чашечки кофе и глотка выдержанного бренди, я закурил новоорлеанскую сигару, наблюдая, как Хильда и Ганвор зажигают масляные лампы в гостиной.

Внезапно раздался негромкий стук в дверь, и Ингалиль, кухонная прислуга, заглянула в дверь.

— Старая ведьма пришла по вашему приглашению, — пропищала она. — Курит трубку!

— Тише ты, ведь она услышит, — прошептала Хильда. — Вели ей подождать, пока позовут.

Не успела Хильда это сказать, как Ингалиль взвизгнула и отскочила в сторону, а в комнату вошла скрюченная старуха с клюкой в руке. Блестящие черные глаза пробежали по комнате и остановились на мне. Я внимательно осмотрел гостью: крючком нос, беззубые десны, тяжелый подбородок и прядь седых волос, падающих на лицо.

Трубки я не увидел, заметил лишь кольцо дыма, вырвавшееся из ноздрей.

— Кто здесь нуждается в целительном прикосновении матушки Гудвил? — прошамкала старуха. — Ну конечно же это вы, сэр. Вы, проделавший странный и долгий путь со странником, которому предстоит путь еще более долгий…

— Я не сказала тебе, что это и есть новый джентльмен, — подала голос забившаяся в угол Ингалиль. Осмелев, она подошла к старухе и потянулась рукой к ее корзинке.

— А что у тебя там?

Но тут же последовал удар палкой по пальцам, и служанка, взвизгнув, шмыгнула в свой угол.

— Не лезь, куда не надо, — почти ласково прошамкала матушка Гудвил, села на стул и поставила корзинку у ног.

— Так вот, матушка Гудвил, — начала Ганвор, — нашему гостю, этому джентльмену, надо помочь…

— Он хочет отодвинуть завесу прошлого, чтобы яснее прочесть будущее, — старая карга попыталась улыбнуться. — О, он хорошо сделал, что позвал старую матушку Гудвил. А теперь… Ты мне нальешь рюмочку, чтобы я могла подкрепить свои силы, а потом пусть все удалятся, кроме самого джентльмена.

Старуха бросила на меня хищный взгляд.

— Меня не интересует будущее, — начал было я.

— Неужели, сэр? Тогда вы самый странный из всех смертных, которых мне доводилось видеть.

— Но некоторые вещи мне нужно вспомнить, — продолжал я, пропустив слова старухи мимо ушей. — Может быть, под гипнозом я мог бы…

— Так… значит, вы хотите заглянуть в прошлое. Впрочем, я так и думала, — невозмутимо заявила Гудвил.

Ганвор подала старухе стакан, а потом с Ингалиль и Хильдой принялась убирать со стола.

Матушка Гудвил, причмокивая, выпила бренди и махнула своей неестественно большой, в коричневых пятнах, рукой.

— А теперь прочь отсюда, мои цыпляточки, — прошамкала она. — Ко мне нисходит дух. Я вижу что-то удивительное… О, что это? Что это? Духи шепчут мне…

— Оставь эти сказки о духах! — воскликнула Хильда и рассмеялась. — Все, что хочет от тебя мистер Байард…

— Прочь отсюда! — повысила голос старуха. — Или я сделаю так, что ты никогда не разомкнешь колен. Прочь отсюда!

Когда все ушли, старуха повернулась ко мне.

— А теперь к делу, сэр. Что вы дадите старухе за горсть утраченных воспоминаний? Что вы забыли — свою любимую, порывы юности, ключ к счастью, казалось уже достигнутому?

Я усмехнулся:

— Вам хорошо заплатят, матушка Гудвил. Только давайте отбросим все ненужное в сторону. Никакой мистики! У меня есть основания полагать, что у меня отняли память, что я утратил ее, возможно, под влиянием гипноза. Не могли бы вы тоже гипнозом вернуть мне память?

Старуха подалась вперед и стала пристально меня рассматривать.

— В вас есть нечто такое, сэр, чего я не в силах постичь до конца. Ваши глаза устремлены к горизонту, недоступному взору других.

— Допустим, — возразил я. — Но ведь загипнотизировать меня можно?

— Вы говорите, у вас отняли память, да? Кто же мог это сделать? Да и зачем?

— Это я и надеюсь узнать с вашей помощью! Она кивнула:

— Я слышала о таких вещах, сэр. Бездны мрака, осененные светом кроваво-красной луны…

— Матушка Гудвил, — не выдержав, перебил я старуху, — мы же с вами договорились. Будете вести речь о бездне, магии, темных силах и прочем, снижу вам плату. Делайте все по науке. О'кей?

— Что, сэр? Вы собираетесь учить Хозяйку Тьмы ее ремеслу? Это начинало мне надоедать.

— Наверное, нам лучше забыть об этом разговоре. — Я полез в карман за монеткой. — Я ошибся…

— Вы хотите сказать, что матушка Гудвил — шарлатанка, да? — голос старухи стал подозрительно ласковым, а глаза еще ярче засверкали.

— Думаете, старуха пришла подурачиться, сэр? Обмануть вас? — голос ее стал затухать… Слова доносились словно издалека. Я как будто услышал шум морского прибоя.

*** * ***

— … десять!

Я открыл глаза. На меня смотрела женщина с бледным, довольно симпатичным лицом и сигаретой во рту. Ее темные волосы были стянуты на затылке в тугой узел. Расстегнутый воротник белой блузки открывал крепкую изящную шею.

Я внимательно осмотрел комнату. Снаружи было уже темно, где-то громко тикали часы.

Женщина улыбнулась, взмахнула рукой с наманикюренными ногтями и указала на ворох какого-то тряпья, лежавшего рядом со мной на стуле и на прислоненную к нему палку.

— В этом жарко работать, — произнесла она низким грудным голосом. — Как чувствуете себя?

— Прекрасно! — ответил я после минутного колебания. Тут я заметил торчавший из-под вороха тряпья клок седых волос, и когда стал его поднимать, увидел резиновую маску и пару перчаток с ногтями.

— Зачем весь этот маскарад?

— Это помогает мне в моем… бизнесе!

— Здорово вы надули меня и, как я понимаю, Ганвор и остальных тоже?

Она покачала головой.

— Меня никто никогда не видел в моем настоящем облике, мистер Байард. Никто никогда не заходил ко мне, разве что только по делу. Люди живут здесь простые. В их представлении мудрость неотделима от морщин — поэтому я должна соответствовать их понятию о деревенском месмеристе. Иначе ко мне никто никогда не обратится. Вы — единственный, кто знает мой секрет.

— Но почему?

Она изучающе на меня посмотрела.

— Вы человек необычный, мистер Байард. Можно сказать, загадочный. Вы рассказали мне много странных вещей о других мирах, о людях, похожих на животных, покрытых шерстью…

— Дзок! — воскликнул я. Мои руки потянулись к голове, словно пытаясь выжать из нее воспоминания, как зубную пасту из тюбика… Хегруны и…

— Спокойно, спокойно, мистер Байард, — произнесла женщина. — Ваши воспоминания, если только это не игра больного воображения, целы, и их можно вызвать к жизни. А сейчас отдыхайте. Это далось нелегко — и вам и мне. Поверьте, очень трудно было снять пелену с вашего мозга. Тот, кто пытался вырвать из вашей памяти образы чудесного рая и страшного ада, несомненно, искусный месмерист. Но теперь он изобличен. Я тоже не дилетант. Но сегодня мне пришлось призвать на помощь все мое мастерство.

Она поднялась, грациозным движением поправила прядь волос перед зеркалом в раме.

Я смотрел на нее невидящими глазами. Мысли о Барбро, светящейся в темноте фигуре, бегстве с Дзоком от хегрунов роились в моей голове, требуя расставить все по своим местам.

Матушка Гудвил набросила на плечи свое тряпье, сгорбилась, надела маску, перчатки и парик и снова приняла облик старухи. Только по-прежнему молодо блестели живые черные глаза.

— Отдыхайте, сэр! Отдыхайте, спите, мечтайте, и пусть ваши беспокойные мысли найдут каждая свое место. Я завтра снова приду — есть еще много такого, что должна узнать матушка Гудвил. Узнать о вселенных, которые существуют за пределами этого мира. Спите и просыпайтесь освеженным, сильным, с обостренными чувствами. Понадобится все ваше мужество, чтобы выдержать то, что ожидает вас в будущем.

С этими словами женщина вышла. Я вернулся к себе, бросил на стол одежду, лег на мягкую пуховую перину и погрузился в тревожный сон.

Глава VII

Прошло три дня, прежде чем я достаточно окреп, чтобы нанести визит матушке Гудвил.

Она жила в крытой соломой лачуге, спрятанной от посторонних глаз зарослями алых роз.

Я проскользнул в ржавую калитку, прошел по дорожке, окаймленной неухоженными рододендронами, и постучал в темную дубовую дверь.

Сквозь маленькое окошко был виден угол стола, вазочка с незабудками и толстая книга в кожаном переплете. Неумолчно жужжали пчелы, пахло цветами и свежесваренным кофе. "Как же это не вяжется с колдуньей", — подумал я.

Дверь открылась. Матушка Гудвил в белоснежной блузке и черной юбке жестом предложила мне войти.

— Сегодня вы без маскарадного костюма, — заметил я.

— Вы, очевидно, чувствуете себя несколько лучше, — произнесла она довольно сухо. — Не хотите ли чашечку кофе? Или это не принято в ваших краях?

Я пристально взглянул на нее.

— Вы скептически настроены по отношению ко мне. Почему? Она пожала плечами:

— Я просто привыкла доверять своим ощущениям. Хотя иногда они бывают противоречивыми.

Я сел к столу и оглядел комнату. Здесь было тщательно убрано.

Матушка Гудвил принесла кофе, разлила в чашки, поставила на стол и села напротив меня.

— Ну, мистер Байард, ваша голова сегодня ясна. Поэтому я хотела бы задать вам очень важный вопрос. Ваша память восстановилась?

Я отпил кофе и кивнул. Кофе был очень хорош, как, впрочем, я и ожидал.

— Нет ли у вас другого имени? — спросил я хозяйку. — Как-то не вяжется с вами "матушка Гудвил".

— Зовите меня Оливией.

У нее были изящные белые руки, на одном пальце мерцал красивый зеленый камень. Она потягивала кофе и смотрела на меня, видимо решая, говорить или не говорить.

— Вы собирались задать мне какой-то вопрос? И, если я на него отвечу, кое-что объяснить?

— Вы поведали мне о стольких чудесах в своем полусне, — проговорила она, и руки ее задрожали, заметив мой взгляд. Она быстро поставила чашку на стол и убрала руки.

— Я часто думала, что существует еще что-то, кроме всего этого, — она нарисовала в воздухе круг. — В своих снах я часто видела прекрасные холмы, леса, города, всем сердцем стремилась к ним и просыпалась с чувством утраты чего-то прекрасного. В ваших бредовых речах была надежда, давно забытая вместе с другими надеждами юности. Скажи мне, чужеземец, эти рассказы о других мирах, похожих друг на друга, как две свежеотчеканенные монеты, но все же имеющие какое-то отличие, эти твои рассказы об экипажах, которые могут перелетать из одного мира в другой, — все это игра твоего воображения, да?

— Нет, Оливия, это правда. Но ее трудно сразу осознать. Мы убеждены, что знаем все на свете, и не склонны верить в то, что не соответствует нашим предположениям.

— Вы говорили о какой-то беде, Байард, — она произнесла мое имя с легкостью, как будто оно было ей хорошо знакомо. Видимо, проникновение в сокровенные мысли сближает людей. Я не имел ничего против этого. Оливия была очаровательной женщиной, несмотря на излишне вычурную прическу и тюремную бледность. Ей бы немного солнца и косметики…

Она внимательно выслушала мой рассказ, начиная от странного допроса Рихтгофена до последнего приговора ксонджилианцев.

— Так что я влип, — закончил я свой рассказ. — Без шаттла я здесь в ловушке до конца своих дней.

Она покачала головой.

— Все это так странно, Брайан. В это невозможно поверить. Все настолько невероятно, неправдоподобно… но тем не менее я не могу вам не верить.

— Судя по тому, что я узнал об этой линии мира, она весьма отсталая в техническом отношении.

— Ну почему же? Мы очень современные люди, — запротестовала Оливия. — У нас есть паровая энергия, пароходы пересекают Атлантику за девять дней, воздушные шары, телеграф и телефон, современные автомобили на угле, которые начинают вытеснять повозки, запряженные лошадьми.

— Конечно, конечно, Оливия. Поверьте, я не хотел вас обидеть. Давайте считать, что в некоторых отраслях мы вас немного опередили. Не забывайте, что Империум владеет МК-приводом. В моих краях также есть атомная энергия, реактивные самолеты, радар и простейшие программы исследования космоса. Вы же движетесь немного в другом направлении. Дело в том, что здесь я связан по рукам и ногам. Меня выслали в континиум, из которого я не смогу сбежать.

— Но разве это так плохо? — спросила она. — Здесь перед вами целый мир, и теперь, когда искусственные барьеры сняты с вашего мозга, вы легко вспомните все, все чудеса, которые оставили в своем мире.

Она говорила убежденно и горячо.

— Вы упомянули о самолете! Так постройте его! Как прекрасно лететь по небу, словно птица! Ваше пребывание здесь может ознаменовать начало нового Века Славы для нашей империи!

— Нет, — я покачал головой. — Все, что вы хотели бы здесь иметь, это великолепно. Ну а что будет с моим миром? Возможно, хегруны уже начали боевые действия, и моя жена вместо жемчуга носит цепи. — Я подошел к окну и выглянул наружу.

— А я в это время гнию в этом убогом мире!

— Брайан, — тихо произнесла женщина за моей спиной. — Вы не столько обеспокоены угрозой вашим любимым друзьям, сколько невозможностью быть сейчас с ними.

Я повернулся.

— Что вы хотите этим сказать? Поймите же, Оливия, что мои друзья, моя жена, все, что мне дорого, может попасть в руки обезьяноподобных.

— Те, кто работал над вашим мозгом, Брайан, стремились стереть все это из вашей памяти, — усмехнулась Оливия. — Но мое искусство помогло все восстановить. Ничего удивительного нет в том, что прошлое кажется вам таким далеким, будто прошла тысяча лет. Да, я сама дала вам команду, чтобы боль утихла…

— Будь проклята эта боль потери! — вскричал я. — Не будь я таким дураком и не поверь Дзоку…

— Бедный, Брайан. Вы еще не знаете, что именно он работал над вами, когда вы спали, и внушил вам желание отправиться с ним в Ксонджил. И все же он сделал для вас все, что возможно, по крайней мере, так говорят ваши воспоминания.

— Я мог бы отбить у них шаттл, — сказал я. — Был бы сейчас там и помог отбить атаку этих негодяев!

— Но ведь старейшины из Ксонджила сказали вам, что ваш мир 0–0 больше не существует!

— Они сошли с ума! — я начал нервно шагать по комнате.

— Слишком многого я не понимаю, Оливия. Как человек, блуждающий во тьме и натыкающийся на неизвестные еще предметы. И теперь…

Я поднял руки и бессильно опустил их.

— У вас еще впереди целая жизнь, Брайан. Вы и здесь найдете себе место. Принимайте все таким, как есть. Ведь ничего нельзя изменить.

Я пожал плечами и снова сел.

— Оливия, я не стал задавать Ганвор и остальным никаких вопросов, чтобы не возбуждать их любопытство. Сведения, которыми меня снабдил Дзок и его парни, не слишком обширны. Наверное, они полагали, что я отправлюсь в библиотеку, чтобы просветиться. Но сейчас я просил бы вас рассказать хоть немного об этом мире. Прежде всего о его истории.

Она засмеялась — неожиданно весело.

— Как это замечательно, Брайан, рассказывать об этом старом и прозаичном мире, как будто он — вымысел мечтателя, а не надоевшая реальность.

Я кисло улыбнулся:

— Действительность всегда скучновата для тех, кто в ней живет.

— С чего же начать? С Древнего Рима? Со средневековья?

— Первое, что я хотел бы знать, это дату общей истории, то есть момент, когда истории наших континиумов стали различаться. Вы упомянули слово "империя". Что за империя? Когда основана?

— Что за империя? Ну конечно, французская, — Оливия растерянно заморгала, покачав головой.

— Впрочем, никаких "конечно", — сказала она. — Французская империя была основана императором Наполеоном в 1799 году.

— Понятно, — протянул я. — У нас тоже был свой Наполеон. Но его империя просуществовала недолго. Его сместили и выслали на Эльбу в 1814 году…

— Да! — воскликнула Оливия. — Но он сбежал оттуда, вернулся во Францию и привел свои армии к славной победе.

Я покачал головой:

— Он был на свободе около ста дней, пока британцы не разбили его при Ватерлоо. Потом его снова выслали, на этот раз на остров Св. Елены, и несколько лет спустя он умер.

Оливия уставилась на меня.

— Как странно… как неправильно и как странно! Император Наполеон правил в Париже еще двадцать три года после своей великой победы при Брюсселе и умер в 1837 году в Ницце. На престоле его сменил сын, Луи…

— Герцог Рейхштадтский?

— Нет. Герцог умер в юности. А Луи был шестнадцатилетним юношей, сыном императора и принцессы Дании.

— И его империя все еще существует? — удивился я.

— После свержения английского тирана Георга было разрешено включить Британские острова в состав империи. С объединением Европы свет науки был принесен в Африку и Азию. Сейчас эти континенты являются полуавтономными провинциями, управляемыми из Парижа, но со своими собственными палатами депутатов, уполномоченными решать все их внутренние дела. Что касается Новой Франции, иными словами, Луизианы, то разговоры о восстании скоро утихнут. Туда послана королевская комиссия, чтобы разобраться в жалобах местных жителей на вице-короля.

— Ну что ж, полагаю, что дату общей истории мы определили достаточно точно, — сказал я. — Это 1814 год. И похоже, с той поры в нашем мире не было почти никакого научно-технического прогресса.

Тут на меня обрушилась масса вопросов. Оливия была женщиной умной и образованной, и ее привела в восторг картина мира без Бонапарта, которую я ей нарисовал.

Когда я закончил, уже наступил день. Оливия предложила мне ленч, и я согласился. Пока она хлопотала у плиты, я сидел у окна и разглядывал этот любопытный анахронический пейзаж из полей, дорог и фермерских домиков.

Здесь царила атмосфера умиротворенности и изобилия, превратившая мои воспоминания об угрозе Империуму в полузабытую, по словам Оливии, давно прочитанную историю — подобно книге в красном кожаном переплете, лежавшей на столе.

Я взглянул на заглавие:

"КОЛДУНЬЯ ИЗ ОЗА!!!"

Автор:

Лилиана Ф. Баум!!!

"Забавно", — подумал я.

Оливия смущенно улыбнулась.

— Странное чтиво для колдуньи, не так ли? — спросила она. — Но мои сны и мечты бывают похожи на эту сказку. Я ведь тебе говорила, наш мир мне кажется таким маленьким, таким тесным…

— Я о другом, Оливия! Мы довольно четко установили дату общей истории — начало девятнадцатого века, верно? Баум тогда еще не было на свете. Она ("а может быть, он", — отметил я про себя) родилась только… в 1855 году. Так было, по крайней мере, в моем мире. Как видишь, здесь тоже есть человек с таким именем…

Я раскрыл книгу и посмотрел выходные данные: "Уилли и Катон. Нью-Йорк и Париж, 1896 год".

— В твоем мире эта книга известна, Брайан? — спросила Оливия.

— В моем мире Фрэнк Баум написал книгу "Волшебник страны Оз", — ответил я. — Однако я слышал, что он собирался написать продолжение как раз под таким названием.

Я с удовольствием разглядывал обложку с изображением Белоснежки и гномов. Так, по крайней мере, мне показалось.

— В детстве это была моя любимая книга, — сказала Оливия. — И как чудесно было бы прочесть "Волшебника из страны Оз".

— Да. Это единственное, что Фрэнк Баум написал, — сказал я. — Он умер в 1896 году.

1896-й! Туман у меня в голове стал быстро рассеиваться. Дзок и его друзья переместили меня в линию мира, близкую моей собственной? Они были очень гуманны, но не так умны, как им представлялось. И к тому же не до конца добросовестны.

Я вспомнил фотодиаграмму, виденную мною на Совете, и светящуюся точку мира, неизвестную картографам Сети Империума, точку, означавшую четвертый неоткрытый мир в пределах Зоны Опустошения. Тогда я решил, что это ошибка, как и то, что на этой фотодиаграмме отсутствовала линия 0–0. Но, значит, ошибки не было. Линия В-1-4 существовала — мир с датой общей истории в начале девятнадцатого века! И если существует человек, известный в обоих наших мирах, то почему бы не существовать и другому? Или, скажем, двум другим Максони и Копини, изобретателям привода МК!!!

— О чем ты задумался? — голос Оливии вернул меня к действительности.

— Так, ничего особенного. — Я положил книгу на стол. — Мне пришло в голову, что, хотя и минуло после общей даты немногим более полувека, больших изменений не произошло и некоторые люди могли и здесь родиться.

— Брайан, — начала Оливия, — я не прошу тебя довериться мне, но позволь хотя бы помочь.

— Помочь? Но в чем? — Я попытался придать своему лицу выражение невозмутимости, но тут же почувствовал, что это мне не удалось.

— Мне кажется, ты что-то задумал. Но в одиночку можешь не справиться. Здесь для тебя все чужое, на каждом шагу подстерегают ловушки. Поэтому я и хочу тебе помочь.

— А с какой стати?

Она помолчала, задумчиво глядя на меня.

— Всю жизнь я ищу ключ к какому-то другому миру… миру грез. И чувствую, что у тебя, Брайан, существует связь с таким миром. Если самой мне туда попасть не удастся, я с радостью буду осознавать, что кому-то помогла в этом.

— Все эти миры одинаковые, Оливия. Одни лучше, другие хуже. Там есть и люди, и дома, и земля, и законы, и обычная природа. Нельзя просто собрать вещи и переселиться в мир грез, его надо строить там, где ЖИВЕШЬ! Невежество, коррупция, падение нравов, ложь и обман тех, кому верят миллионы… — все это будет существовать до тех пор, пока мы живем по законам этого общества. Но дай срок, Оливия, проводим эксперименты с культурой всего несколько тысяч лет. Еще несколько тысячелетий — и все будет по-другому. Поверь мне.

Она рассмеялась.

— Ты говоришь так, словно вечность — это мгновение!

— Да, это так, если принять во внимание время, которое потребовалось на превращение амеб в обезьян. Но не стоит отказываться от своей мечты — это та сила, которая влечет нас вперед, какова бы ни была конечная цель.

— Тогда позволь мне превратить мечту в реальность. Позволь помочь тебе, Брайан. Мне сказали, что ты заболел от переутомления, когда работал чиновником Колониального управления, и потому нуждаешься в отдыхе — но ведь ясно, что это ложь. И еще, Брайан, — она понизила голос, — за тобой следят.

— Следят? Кто же? Бородатый карлик в черных очках?

— Это не шутка, Брайан. Вчера вечером я видела человека, прятавшегося у ворот дома Ганвор, а через полчаса, когда вы пили свое пиво, поблизости прошел какой-то человек с шарфом на шее.

— Это ничего не значит, Оливия. Она нетерпеливо покачала головой.

— Ведь собираешься отсюда бежать, из этой тюрьмы? Верно?

— Тюрьмы? Я свободен, как птица!

— Ты напрасно теряешь время, — Оливия рассмеялась. — За что тебя заточили в наш мир — не знаю, но всегда буду на твоей стороне. Знай это. А теперь говори, Брайан! Куда ты собираешься отправиться и каким образом?

— Подожди, Оливия. Ты слишком торопишься!

— И тебе надо спешить, Брайан. Чтобы избежать погони. Опасность готова обвиться вокруг твоей шеи, словно змея. Я это чувствую.

— Я говорил тебе, Оливия, что был выслан сюда ксонджлианским советом. Они не поверили моему рассказу или сделали вид, что не поверили. И вот забросили меня сюда, чтобы избавиться, — убивать не стали, потому что считают себя гуманными. Хотя сделать это им было легко.

— Они под гипнозом уничтожили твою память, а теперь наблюдают, каковы результаты. И когда узнают, что ты водишь знакомство с колдуньей, то не оставят тебя в живых. Не настолько они глупы, Брайан!

— Но ты не колдунья!

— Но меня считают колдуньей. Напрасно ты пришел сюда днем.

— Не все ли равно — днем или ночью, если за мной, как ты говоришь, следят. К тому же они прекрасно знают, что я не поверю их лжи о моем прошлом.

— Как бы то ни было, они снова тебя заберут и попытаются лишить памяти.

— Да, ты права, — согласился я. — Не для того же они переместили меня в этот мир, чтобы я распространял технические знания среди слаборазвитых сапиенсов.

— Куда же отправишься, Брайан?

Я заколебался. Но черт возьми! Оливия была права. Придется к ней обратиться за помощью. И если она задумала меня предать, то улик для этого предостаточно.

— Куда отправлюсь? Конечно же в РИМ!

Глава VIII

Она кивнула:

— Очень хорошо. А в каком состоянии твой бумажник?

— У меня счет в банке…

— Оставь это. Тебе не придется им воспользоваться. Как только ты потребуешь свои деньги, тебя тут же накроют. К счастью, у меня есть некоторый запас золотых наполеондоров, они зарыты в саду.

— Я не возьму твоих денег.

— Ерунда. — Оливия махнула рукой. — Они нам обоим понадобятся. Ведь я еду с тобой. Ты забыл?

— Ты не можешь…

— Могу и поеду! — отрезала она. — Приготовься, Брайан, мы едем сегодня ночью!

— Это безумие, — прошептал я. — Тебе незачем вмешиваться…

— Т-сс, — сказала Оливия, стоявшая рядом в плаще с капюшоном. — Он зашевелился. Видишь, вон там? Сейчас постарается подойти к нам поближе.

Я пристально вгляделся в густую тень и различил мужской силуэт. Мужчина перешел дорогу в сотне ярдов от коттеджа и исчез среди деревьев. Я переминался с ноги на ногу, лицо нестерпимо чесалось под гримом, который наложила Оливия, сделав меня морщинистым седым стариком. Теперь меня можно было принять за старшего брата матушки. Сама же Оливия приняла облик вульгарной девицы с тройным слоем краски на лице, в рыжем парике и плотно облегавшем ее стройную фигуру фиолетовом платье.

— Он подходит к коттеджу, — прошептала Оливия.

Мы медленно двинулись с места. Когда до конца ограды оставалось около полуметра, я показал Оливии на освещенное окно в доме. На занавесках четко вырисовывалась тень человеческой головы.

Зашуршал гравий, луч фонарика скользнул по мне и остановился на Оливии:

— Эй, женщина, — произнес низкий голос. — Что ты здесь делаешь ночью?

Оливия подбоченилась, тряхнула головой и вызывающе улыбнулась:

— О, капитан, — громко произнесла она, — вы разве не видите, что я провожаю друга на поезд?

— Друга?

Луч задержался на мне и метнулся к пышной груди Оливии. — Что-то я тебя раньше не видел в деревне, — произнес незнакомец.

Набравшись духу, я выпалил:

— А я путешественник, точнее, турист.

— Значит, путешествуете среди ночи, приятель, ха-ха! Странное развлечение, не находите? Покажите-ка мне ваши документы. И вы тоже, мадам.

— О, — запричитала Оливия, — я так спешила, мсье, что, наверное, я их забыла.

— Куда же вы спешили, позвольте узнать? Может быть, унести подальше награбленное?

— Ничего подобного, капитан, я честная проститутка, занимаюсь своим делом, да еще приходится помогать этому старому другу, я его единственная опора в жизни.

— Ну, ну, крошка. Не волнуйся, я не стану забирать тебя в участок. Дай только потрогать твои прелести, и я забуду, что видел тебя.

Он потянулся рукой к груди Оливии. Она вскрикнула и отскочила назад. Полицейский наступал. Тогда я, не долго думая, ударил его ребром ладони по шее. Полицейский охнул, выронил фонарик и упал на колени. Попытался подняться на ноги, но я снова нанес ему удар по затылку. Он упал навзничь и потерял сознание.

— Ну как он? — спросила Оливия, когда я, подняв фонарик, направил луч света на полицейского. Из уголка его рта медленно стекала струйка крови.

— Пару недель придется ему пожить без взяток, к которым так привык, — усмехнулся я.

Вскоре мы добрались до окраины городка и подошли к станции как раз в тот момент, когда паровоз, пыхтя, подошел к платформе. Проводник указал нам наше купе, и поезд тронулся. В вагоне мы были единственными пассажирами.

— Вот и все, — с облегчением вздохнула Оливия.

— Пока что мы едем в Рим, а не в страну чудес, — засмеялся я. — Кто знает, куда ведет дорога в будущее.

Глава IX

В римской гостинице мы поселились в смежных номерах, где окна выходили на городскую площадь, а днем и ночью звучали возбужденные голоса итальянцев.

Мы сидели у меня в комнате и завтракали пиццей, запивая ее красным вином, доступным местному нищему, таким оно было дешевым.

— Те двое, что меня заинтересовали, родились где-то в Северной Италии около 1850 года, — сказал я Оливии. — В молодости они приехали в Рим, изучили инженерное дело и в 1893 году изобрели средство перемещения по Сети.

— И если Баум (неважно, мужчина это или женщина) родился здесь и в девяностых годах написал в этом мире нечто подобное тому, что было написано в моем, то, может быть, Максони и Копини тоже существовали здесь.

Оливия слушала молча.

— Они, конечно, не смогли усовершенствовать привод МК так, чтобы можно было с его помощью осуществлять полеты по Сети, а если и усовершенствовали, то их тайна умерла вместе с ними. Но, возможно, подошли вплотную к решению этого вопроса. Может быть, даже оставили что-нибудь, что я смог бы использовать для своего возвращения…

— Брайан, — разве ты не говорил мне, что все миры, расположенные вокруг твоей линии 0–0, опустошены и превращены в руины этими же силами? Не опасно ли опять экспериментировать?

— Я неплохой техник и научился разбираться в наших аппаратах, созданных для путешествия по мирам. Мне известны все их недочеты. Максони и Копини не представляли себе, что играют с огнем, и натолкнулись на это силовое поле совершенно случайно.

— Насколько я тебя поняла, почти все вероятностные миры (99 %) погибли именно из-за того, что не умели управлять вызванными силами. Верно?

— Верно.

— Но если ты хорошо разбираешься в этих своих аппаратах, зачем тебе Максони и Копини?

— Дело в том, Оливия, что я не могу построить аппарат перемещения по Сети, так как не знаю конструкции основного генератора поля. Это особым образом намотанная катушка, являющаяся сердцем генератора поля. Я никогда не пробовал разобраться в ее устройстве. А если бы здесь оказались Максони и Копини, сделали бы те же случайные открытия, да еще вели записи, и если бы записи еще существовали, и если бы я смог их найти…

Оливия рассмеялась.

— Дай Бог, чтобы все твои "если" сбылись. Тогда нет проблем. Можно рискнуть. Видение изумрудного города все еще влечет меня.

— Давай сначала попытаемся хотя бы найти этих людей. Потом у нас наверняка будет достаточно времени, чтобы разобраться в их биографии.

Час спустя в городском архиве усталый молодой служащий принес мне толстый том, где старомодным почерком были записаны тысячи имен с указанием дат рождения, адресов и дат смерти, не приведи Бог.

— Предупреждаю вас, сеньор, — произнес клерк, — муниципалитет предоставляет вам эти записи, но читать их и разбирать придется вам самому.

— Объясните мне только, как здесь ориентироваться, — тихо попросил я. — Меня интересуют данные о Джулио Максони и Карло Копини.

— Да, да, помню. Так вот, перед вами регистрационная книга с именами прибывших в город на жительство за период с 1870 по 1880 год. А теперь извините, я должен вернуться к своим прямым обязанностям.

Я вздохнул и с помощью Оливии принялся за работу.

Минут за двадцать мы просмотрели записи за 1870 год и взялись за 1871-й. Оливия читала быстрее меня, и вскоре раздался ее взволнованный голос:

— Брайан, смотри! Джулио Максони, родился в 1847 году, в Палермо.

Я страшно разволновался, вчитываясь в эти строки, хотя внутренний голос подсказывал мне, что это, может быть, вовсе не тот Максони. Если записано около сотни Максони, почему не может быть хоть с десяток Джулио Максони?

Я похвалил Оливию и записал адрес Максони в записную книжку. Поиски Карло Копини пока не увенчались успехом.

Максони жил на улице Карлотти, в доме номер 12, на четвертом этаже. С помощью карты города мы нашли эту улицу, узкую и необычайно грязную. Да, в более чем скромных условиях начинал свою карьеру Максони, если только это был он. Даже сто лет назад это был район нищих.

Войдя в дом номер 12, мы сразу ощутили резкий запах лука, сыра и постного масла.

Одна из дверей открылась, и показалось заплывшее жиром женское лицо оливкового цвета.

— Простите, мадам, — начал я почтительно, — мы иностранцы, впервые приехали в вечный город и хотим найти квартиру, в которой некогда жил один наш покойный родственник, осчастливленный возможностью дышать воздухом солнечной Италии.

У мадам буквально отвисла челюсть, но тотчас широкое лицо расплылось в любезной улыбке.

— Добрый день, сеньор и сеньора, — выпалила она и поинтересовалась, чем может быть полезна столь дорогим гостям.

Я назвал номер комнаты, где около ста лет назад жил Максони, и она, пыхтя и переваливаясь с боку на бок, пошла нас проводить. На лестнице было столько мусора и пыли, что среди них вполне могли сохраниться записи Максони. Когда мы остановились у двери, хозяйка сказала:

— Жилец сейчас на работе.

— Мы можем его подождать, — сказал я, но хозяйка, махнув рукой, перебила меня и пустилась в рассуждения о неблагодарности жильцов. Я прервал ее излияния, вытащив из кармана банкноту в сто лир.

Она впустила нас в комнату:

— Вот!

Это была убогая грязная каморка с кроватью, застеленной грязным одеялом, с разбитым зеркалом, сломанным стулом, столом и целой батареей пустых винных бутылок на окне и на полу.

— Мы хотели бы побыть здесь некоторое время, чтобы пообщаться с духом нашего умершего предка, — сказал я.

Брови мадам поползли вверх:

— Но ведь комната занята!

— Мы ничего не тронем, только посмотрим. Поймите наши чувства, — Оливия всхлипнула.

— Ну ладно, ладно, — мадам выжидающе на меня посмотрела. Я вытащил еще сто лир, и мадам просияла:

— Я понимаю, сеньор, вы и ваша сестра хотите побыть наедине с духом вашего родственника. Еще сто лир — и можете общаться с любым духом, с каким пожелаете.

Я молча протянул деньги, она взяла их и тоже молча пошла прочь.

Дойдя до лестницы, хозяйка обернулась:

— Мне бы не хотелось вас торопить, но постарайтесь окончить ваши общения, скажем, часа через два. Жилец часто обедает дома, и вряд ли ему понравится, если он увидит здесь посторонних.

Полчаса спустя, после безуспешных поисков, Оливия, устало опустившись на колченогий табурет, произнесла:

— С самого начала было ясно, что это напрасный труд. Давай уйдем отсюда.

— Мы обыскали все, что на виду, — возразил я, стряхивая пыль с рук, — но ведь могут быть и тайники.

— Пустая трата времени, Брайан. Этот человек был бедным студентом, а не конспиратором. Зачем ему могли понадобиться тайники?

— Не знаю… Ведь бывают мелочи, которые можно просто уронить, потерять… Например лист бумаги вполне мог застрять в ящике стола.

— Где? Мы перерыли все ящики и… — она вдруг остановилась на полуслове.

Мы одновременно посмотрели на радиатор под окном. Отодвинув батарею бутылок и груду окурков и открепив болтающееся на двух ржавых болтах ограждение радиатора, мы увидели использованные билеты, бечевки, шпильки для волос, окурки и листки бумаги.

Оливия, став на колени, выгребла смятые меню какого-то ресторанчика, обрывок пожелтевшего листка с цифрами, конверт с маркой, адресованный некоему Марио Пинотти, две открытки с видами города и совершенно чистый листок.

— Это была хорошая идея, — пожал я плечами, — жаль только, что она не дала нужных результатов. Ты права, Оливия, здесь больше нечего делать.

— Брайан! Посмотри, — Оливия стояла у окна, разглядывая чистый листок бумаги на свету. — Чернила выцвели, но кое-что можно разобрать.

Я взял у нее листок.

Знаки были едва различимы. Я с великим трудом прочел следующее:

"Университет Галилея. Среда. 7 июня…"

— Г-м. Интересно, — заметил я. — Какой же это год?

— Я знаю, как определить дату, — произнесла Оливия. — Минутку…

Она задумалась.

— Да! Это было седьмое июня тысяча восемьсот первого года, среда. Но это может быть и 1899 год, и 1911-й…

— О, это уже что-то! — воскликнул я. — Давай проверим. Университет Галилея? Будем надеяться, что он еще существует.

В университете нас встретил пожилой мужчина с рыжеватыми усами.

— 1871 год. С тех пор прошло столько времени. Многие выдающиеся ученые вышли из стен этого университета.

— Послушайте, сеньор, — прервал я, — мы ведь не просим вас принять нас в университет. Все, что нам нужно, это взглянуть на данные о Джулио Максони. Конечно, если в вашем архиве их нельзя отыскать, вы так и скажите, и я напишу об этом факте в своей статье, которую сейчас готовлю.

— Сеньор журналист? — поинтересовался он, поправил галстук и что-то быстро спрятал в ящик стола, после чего вышел и вскоре опять появился с объемистым томом, похожим на регистрационную книгу муниципалитета. Он водрузил ее на стол и сказал:

— Вы говорите — Максони?.. Какой год? Ага. 1872-й… Так какой Максони вам нужен? Джулио Максони? Тот самый Джулио Максони? — он подозрительно посмотрел на меня.

Я на всякий случай кивнул.

— Так вам нужен Джулио Максони, выдающийся изобретатель? Изобретатель телеграфного ключа, маслобойки и гальванического элемента?

Я улыбнулся с видом ревизора, которому не удалось найти ошибку в отчетах.

— Очень хорошо, — кивнул я. — Вижу, что у вас в университете полный порядок. Позвольте взглянуть.

— Вот, пожалуйста. Его первоначально зачислили в электротехнический колледж. Тогда он был простым писарем из бедной семьи. Здесь он начинал…

Я не слушал его болтовни и перелистывал записи. Здесь тоже был его адрес на улице Карлотти. Во время поступления в университет ему было двадцать четыре года, сообщалось также, что он католик и холост. Увы! Этих сведений было мало…

— Известно ли сеньору, где жил Максони, когда сделал свое знаменитое открытие? — обратился я к служителю.

— Вы шутите, сеньор? Местонахождение Музея известно даже туристам! — Архивариус как-то странно посмотрел на нас.

— Музей? Какой музей?

— Тот самый, который находится в бывшем доме и лаборатории Джулио Максони. Там же все свидетельства его замечательной карьеры!

— А у вас нет под рукой адреса музея?

Он улыбнулся с выражением превосходства.

— Улица Алланцио, номер двадцать восемь. Любой ребенок покажет вам дорогу.

Мы поблагодарили служителя и пошли на выход.

— Кажется, нам повезло, — сказала Оливия.

— А… какую газету представляет сеньор? — спросил, догоняя, клерк.

Мы остановились, и служитель, запыхавшись, подбежал к нам. Я услышал смешок Оливии. Надо было отвечать не раздумывая.

— Видите ли, приятель, мы представляем лигу умеренности, — начал я импровизировать. — Вопрос о Максони был просто уловкой. На самом деле мы пишем статью под названием "Распитие спиртных напитков на работе, и во что это обходится налогоплательщику". Вы поняли?

Клерк обалдело кивнул головой и, когда мы вышли на яркий солнечный свет, все еще стоял, хлопая глазами.

Дом Максони был солидным старинным зданием с латунной табличкой, сообщавшей, что Дом-музей-лаборатория изобретателя Джулио Максони открыт с 9.00 до 16.00, а по воскресеньям — с 13.00 до 18.00.

Я позвонил.

Через несколько минут дверь открылась, и оттуда выглянула заспанная женщина.

— Вы что, не видите? Закрыто! Сейчас же убирайтесь!

Я успел вставить ногу в пространство между дверью и косяком.

— Но на табличке написано… — начал я.

— Мало ли что написано. Приходите завтра.

Я засмеялся и налег плечом на дверь. Женщина попыталась мне помешать и уже открыла рот, чтобы сказать что-то явно неприятное.

— Прошу вас, не надо! — остановил я ее. — Графиня не привыкла к образности здешней речи. Представьте, она долго жила на берегу озера Констанс. — Я показал глазами на стоявшую за моей спиной Оливию.

— Графиня? — Женщина изменилась в лице. — О, если бы я знала, что ее милость окажет нам честь своим посещением…

— Страж — дракон у входа! — усмехнулась Оливия. — И храбрый рыцарь, одним словом уничтоживший дракона.

— Я прибег к маленькой лжи. Теперь ты графиня. Смотри чуть-чуть свысока и снисходительно улыбайся.

Мы прошли по коридору в зал. Просторный, с высокими потолками и матовыми окнами. Вдоль стен тянулись стеллажи, прогнувшиеся под тяжестью книг.

— Интересно, где же лаборатория? — шепнул я Оливии. Она пожала плечами и я продолжал осматривать комнату. На корешке одной из книг было написано: "Эксперименты с попеременными токами высокой частоты". Автор — Никколо Тесла. Интересно! Я взял книгу и полистал. Сплошная бредятина — одни математические знаки.

Я просмотрел остальные книги. Вряд ли здесь было то, что нам нужно.

Смотрительница вернулась, успев переодеться и нанести косметику на лицо. Она заискивающе посмотрела на Оливию, а та довольно холодно ей улыбнулась. Я подмигнул своей спутнице и обратился к смотрительнице:

— Ее милость хотела бы осмотреть лабораторию великого ученого, где он работал над своими изобретениями.

Смотрительница, стараясь держаться поближе к "графине", провела нас через сад к лаборатории.

— К сожалению, мастерские еще не полностью отреставрированы, — проговорила она, включив свет.

Здесь лежали под брезентом какие-то предметы, и везде была пыль. И на брезенте, и на окнах, и на полу. Толстый слой пыли.

— Он здесь работал?

— Конечно, но тогда кабинет выглядел совершенно иначе. Не был так захламлен. У нас нет средств, ваша милость, на восстановление лаборатории. Мы даже не можем составить опись предметов и убрать весь этот хлам.

Почти не слушая ее, я старался тайком все внимательно осмотреть. Здесь может оказаться то, что нам так нужно! Например, журнал наблюдений, рабочая модель или еще что-нибудь…

Я приподнял край брезента и увидел неуклюжие, тяжелые трансформаторы, примитивные электронные лампы, мотки проволоки…

Внимание мое привлек массивный объект в центре стола. Я попытался придвинуть его поближе.

— Но, сэр, прошу вас ничего не трогать, — обратилась ко мне смотрительница. — Здесь все осталось в том виде, как было в тот роковой день…

— Извините, но для меня это ненужная куча железа, — безразлично произнес я.

— Да, профессор Максони был человеком эксцентричным.

Он собирал самые разные вещи и пытался приладить их друг к другу. Была у него мечта, и он часто делился своими мыслями с моим покойным отцом…

— Ваш отец работал с Максони?

— А вы не знали? Да, он долгие годы был его ассистентом.

— А не остались ли у вас воспоминания вашего отца о профессоре?

— Нет, мой отец не был склонен писать мемуары. Зато сам профессор аккуратно вел свой дневник. После него осталось пять объемистых томов. Это просто трагедия, что у нас нет средств их опубликовать.

— Средства могут появиться, мадам, — многозначительно произнес я. — Графиня как раз заинтересована в издании подобного рода воспоминаний.

— О, ваша милость, — простонала смотрительница.

— Так что несите эти тома сюда, чтобы графиня могла хотя бы взглянуть на них.

— Они в сейфе, сеньор, у меня, кажется, есть ключ… или был еще в прошлом году.

— Поищите его, милейшая, — попросил я. — А мы подождем здесь, где великий Максони так плодотворно работал.

— Но может быть, лучше вернуться в зал? Здесь так пыльно.

— Нет, нет. Мы подождем вас здесь.

Смотрительница кивнула головой и бросилась вон из лаборатории.

Оливия вопросительно на меня посмотрела — она не знала итальянского, — и я сказал:

— Я отправил ее за дневниками Максони.

— Брайан, что это?

Я снял брезент и среди прочих предметов увидел тяжелое устройство.

— Это, — торжественно произнес я, — та самая катушка, сердце привода МК. Имея ее и дневники Максони, я уж как-нибудь построю шаттл.

Назад: Обратная сторона времени

Дальше: Глава X