Глава 11
Для рейхсконсула в Сан–Франциско Фрейера Гуго Рейсса самое начало рабочего дня было неожиданным и внушающим тревогу.
Войдя в приемную, он обнаружил посетителя. Крупный мужчина средних лет с тяжелой челюстью и следами оспы на лице, с недобрым хмурым лицом, он сделал шаг навстречу и, подняв руку, приветствовал:
— Хайль!
— Хайль! — ответил Рейсс с улыбкой на лице, хотя душа у него застонала. — Герр Краус фон Меер? Я удивлен.
Открывая дверь своего кабинета он досадовал, куда запропастился ви–цеконсул, и недоумевал, как мог войти в приемную шеф СД. Однако этот человек был уже здесь, и с этим надо считаться.
Войдя вслед за Рейссом в кабинет, не снимая своего темного драпового пальто, Краус фон Меер начал:
— Послушайте, Фрейер, мы нашли парня из Абвера. Это Рудольф Веге–нер. Он попался на одной старой явке Абвера, которая у нас под колпаком.
Краус фон Меер осклабился, сверкнув золотыми зубами.
— Мы проследили его до самой гостиницы.
— Прекрасно, — похвалил Рейсс.
На его столе лежала свежая почта. Значит, Пфердхоф где–то поблизости. Несомненно, это он запер кабинет, чтобы помешать шефу СД совать свой нос в дела консульства.
— Это очень важно, — продолжал фон Меер. — Я принял безотлагательные меры, чтобы немедленно известить Кальтенбруннера. Теперь в любую минуту вы можете получить указание из Берлина, если только эти «унтратфреззеры» («дерьмоеды») там, дома, все не перепутают.
Он уселся за консульский стол, вытащил из кармана пачку сложенных бумаг и, шевеля губами, старательно развернул одну из них.
Фамилия для прикрытия — Бейнес. Выдает себя за шведского промышленника или коммерсанта. Сегодня утром в восемь десять, по телефону с ним назначено официальное свидание на десять двадцать утра в японской конторе. Сейчас мы пытаемся выяснить, откуда был сделан звонок. Возможно, мы будем это знать через полчаса. Мне перезвонят сюда.
— Понимаю, — сказал Рейсс.
— Теперь мы можем подцепить этого молодца, — не скрывал радости фон Меер. — И, естественно, отошлем его назад, в Рейх, на ближайшей ракете Люфтганзы. Однако японцы или Сакраменто могут выразить протест и попытаются помешать этой акции. Они адресуют протест вам, если решатся. Возможно, они даже окажут на вас сильное давление, в аэропорт доставят целый грузовик агентов Тококи.
— Вы не можете задержать этого человека тихо и незаметно?
— Слишком поздно. Возможно, придется брать его прямо на месте. Ворваться, схватить и бежать.
— Мне это не нравится, — промямлил Рейсс. — А вдруг у него свидание с каким–то чрезвычайно важным, высокопоставленным японцем? Как раз сейчас в Сан–Франциско, по–видимому, находится личный посланец императора. На днях до меня дошел слух…
— Это не имеет значения, — перебил его фон Меер. — Подданный Германии обязан подчиниться законам Рейха.
«А мы хорошо знаем, что представляют из себя законы Рейха?» — усомнился Рейсс. — У меня наготове отделение коммандос. Пятеро отличных ребят, — фон Меер хихикнул. — Выглядят, как скрипачи. Чудные лица аскетов, глаза с грустинкой, такие, как, может быть, у студентов–богословов. Когда они войдут, япошки решат, что это струнный квартет…
— Квинтет, — поправил Рейсс.
— Да, и соответствующе одетые.
Он внимательно осмотрел консула.
— Почти так же, как вы.
— Спасибо, — поблагодарил Рейсс.
— Прямо на виду у всех, не стесняясь, подойдут к этому Вегенеру. Окружат его, будто с ним совещаются. Мол, очень важное сообщение, — продолжал бубнить фон Меер, пока консул вскрывал почту. — Никакого насилия, просто: «Герр Вегенер, пройдемте с нами, пожалуйста. Вы же все понимаете». И в позвоночник — маленькое острие. Миг — и центральная нервная система парализована.
Рейсс кивнул.
— Вы слушаете?
— Да.
— На улице — в автомобиль, и ко мне в контору. Япошки, конечно, переполошатся, но будут вежливыми до последнего момента.
Краус фон Меер неуклюже раскланялся, подражая японцам:
— Это же так грубо — обманывать нас, герр фон Меер. Однако ничего не поделаешь, гуд бай, герр Вегенер… — Он опять захихикал.
— Бейнес… Разве не под этим именем он здесь? — спросил Рейсс.
— Бейнес. Очень жаль, что вы покидаете нас. В другой раз мы, возможно, еще о многом с вами побеседуем.
Зазвонил телефон, и фон Меер перестал кривляться.
— Это, наверное, мне.
Он потянулся к трубке, но консул его опередил:
— Рейсс у телефона.
— Говорит «Ауслянд Ферншпрехамт» в Новой Шотландии, — проговорил незнакомый голос. — Трансатлантическая связь. Вас вызывает Берлин, срочно.
— Хорошо, — отозвался Рейсс.
— Подождите минутку, консул.
Послышались слабые разряды, потом другой голос, женский:
— Канцелярия.
— Это «Ауслянд Ферншпрехамт» в Новой Шотландии. Вызывается рейхсконсул Гуго Рейсс. Сейчас консул на проводе.
— Поддерживайте связь.
Последовала долгая пауза. Краус фон Меер равнодушно наблюдал за Рейссом.
— Герр консул, извините, что отнимаю у вас время, — послышался приятный баритон.
Кровь застыла в жилах Рейсса. Хорошо поставленный, переливающийся, знакомый Рейссу уже много лет голос доктора Геббельса.
— Канцлер?
Наблюдавший за консулом фон Меер оживился.
— Только что меня попросил позвонить вам генерал Гейдрих. В Сан–Франциско сейчас находится какой–то агент Абвера, его зовут Рудольф Вегенер. Вы должны всецело содействовать СД во всем, что она предпримет по отношению к нему. На подробности в данный момент нет времени. Просто полностью предоставьте свою контору в их распоряжение. Заранее премного вам благодарен.
— Понимаю, герр канцлер, — отчеканил Рейсс.
— До свидания, консул.
Краус фон Меер пристально уставился на Рейсса, как только тот положил трубку.
— Я был прав?
Рейсс пожал плечами.
— О чем тут спорить?
— Подпишите ордер на принудительное возвращение этого Вегенера в Германию.
Рейссу ничего не оставалось, как подписать ордер. Поставив печать, он протянул его шефу СД.
— Благодарю вас, — поблагодарил фон Меер. — Теперь, как только японские власти позвонят вам и станут жаловаться…
— Если только станут, — перебил Рейсс. Краус фон Меер быстро взглянул на него.
— Станут. Они будут здесь — не пройдет и пятнадцати минут после того, как мы сгребем этого Вегенера.
Он перестал паясничать, лицо его посерьезнело.
— И никакого струнного квинтета, — колко заметил Рейсс. Фон Меер не обратил внимания.
— Мы будем брать его в самое ближайшее время, так что будьте готовы. Можете сказать япошкам, что он гомосексуалист, крупный уголовник, фальшивомонетчик или что угодно в этом духе. Требуется вернуть его домой для предания суду. Не проговоритесь им, что он политический. Вы же знаете, что японцы не приемлют девяносто пяти процентов кодекса национал–социализма.
— Это я знаю, — подтвердил Рейсс, чувствуя растущее раздражение и возмущение от того, что его снова провели.
«Действует через мою голову, — негодовал он. — Как обычно. Меер связался с канцелярией, ублюдок». Руки его тряслись. Не от звонка ли Геббельса? Ужас перед его всемогуществом? Или это обида и досада от ущемления его прав?
«Чертова полиция, — размышлял он. — Они сильнее и сильнее. Уже заставили работать на себя Геббельса. Они заправляют там, в Рейхе. А что могу сделать я? И кто вообще им может помешать? Лучше помочь им. Не такое нынче время, чтобы перечить этому типу. Вероятно, там, в Берлине, он может добиться чего угодно, даже увольнения любого неугодного ему человека».
— Я давно понял, — проговорил он вслух, — что вы вовсе не преувеличили значение этого дела, герр полицайфюрер. — Полагаю даже, что безопасность Германии зависит от того, насколько оперативно вы разоблачите этого шпиона и предателя.
Ему вдруг самому стало страшно от того, что он выбрал такие слова. Однако фон Меер, казалось, был польщен.
— Благодарю вас, консул.
— Возможно, вы спасли всех нас.
— Ну, мы его еще не взяли. — Фон Меер нахмурился. — Давайте подождем. Думаю, что скоро позвонят.
— Японцев я беру на себя, — пообещал Рейсс. — Вы же знаете, у меня богатый опыт. Их жалобы…
— Не сбивайте меня, — перебил фон Меер. — Мне нужно подумать. Очевидно, его обеспокоил звонок из канцелярии. Теперь он понял, что положение серьезнее, чем казалось на первый взгляд.
«А ведь возможно, что этот молодчик уйдет, и это будет вам стоить вашей работы, — подумал Гуго Рейсс. — И моей тоже — мы оба можем в любой миг очутиться на улице. Вряд ли у вас более безопасное положение, чем у меня. В самом деле, может, стоит вам слегка прищемить хвост, чтобы поубавить спеси, герр полицайфюрер? Что–нибудь этакое провернуть, чего нельзя будет вменить в вину. Например, когда сюда придут возмущенные японцы, можно им вскользь намекнуть на номер рейса Люфтганзы, которым уволокут отсюда этого парня, или, все отрицая, постепенно раздразнить их: ну хотя бы дать понять, что Рейху наплевать на маленьких желтых человечков. Их там не принимают всерьез. А если они достаточно распалятся, то они могут довести свои жалобы и до самого Геббельса. Есть разные возможности. СД, в сущности, не может выдворить этого парня из Тихоокеанских Штатов без моего активного пособничества. Если бы мне только точно знать, куда нанести удар! Ненавижу тех, которые лезут через мою голову. Я начинаю нервничать, страдаю бессонницей, а если я не буду спать, то не смогу и делать свое дело. Оставим Германии возможность самой исправлять свои ошибки. И вообще, мне было бы намного спокойнее, если бы этого неотесанного баварца вернули домой, к составлению отчетов в каком–нибудь вшивом отделении полиции».
Зазвенел телефон.
На этот раз Краус фон Меер был первым у аппарата, и Рейсс не решился ему помешать.
— Алло, — фон Меер приготовился слушать, но через минуту протянул трубку консулу: — Это вас.
Втайне облегченно вздохнув, Рейсс взял трубку.
— Это какой–то школьный учитель, — пояснил фон Меер, — допытывается, можете ли вы дать ему несколько австрийских театральных афиш для его класса.
***
Примерно в одиннадцать утра Роберт Чилдан закрыл магазин и пешком отправился в контору мистера Пола Казоура.
К счастью, Пол не был занят. Он вежливо встретил Чилдана и предложил ему чаю.
Кабинет Пола был невелик, но отличался современной и строгой обстановкой.
На стене превосходная литография: тигр работы Мокаи, шедевр конца тринадцатого столетия.
— Я всегда счастлив видеть вас, Роберт, — проговорил Пол, как показалось Чилдану, с несколько неестественной радостью.
Возможно, это просто фантазия? Чилдан осторожно взглянул поверх чашки. Собеседник выглядел вроде бы добродушным и дружелюбным. И все же Чилдан ощутил некоторую перемену.
— Ваша жена, — вымолвил Чилдан, — вероятно, разочарована моим безвкусным подарком. Я мог бы и огорчиться. Однако, когда имеешь дело с чем–то новым и непривычным, трудно по достоинству оценить вещь, во всяком случае мне, человеку консервативных устоев. Думаю, что вы вместе с Бетти имеете больше прав высказывать свое суждение.
— Она не была разочарована, Роберт, — спокойно возразил Пол. — Я не передавал ей той вещицы.
Опустив руку в ящик стола, он извлек маленькую белую коробочку.
— Она не покидала этого кабинета.
«Догадался? — подумал Чилдан. — Ну и ловкач! Он даже не сказал ей. Вот так история. Теперь остается надеяться, что он не выйдет из себя и не обвинит меня в попытке соблазнить его жену. А он может стереть меня в порошок».
Сохраняя спокойствие духа, Чилдан потягивал чай.
— О, — мягко протянул он. — Интересно.
Пол открыл коробочку, вынул из нее заколку и начал ее осматривать, повернув к свету.
— Я нашел в себе смелость, — проронил Пол, — показать это кое–каким деловым людям, разделяющим мои вкусы.
Он взглянул на Роберта Чилдана.
— Конечно, прежде никто из них ничего подобного не видел. Как вы объяснили мне, до настоящего времени такие вот современные изделия не выставлялись. Думаю также, что вы убеждены, что являетесь единственным распространителем этого направления в ювелирном искусстве.
— Да, верно, — отозвался Чилдан.
— Хотите знать, как отреагировали мои друзья?
Чилдан кивнул.
— Они посмеялись, — сказал Пол.
Чилдан не проронил ни звука.
— И я смеялся, — уточнил Пол, — без вас, на другой день после того, как вы пришли и показали мне эту штуковину. Естественно, чтобы не расстроить вас, я скрыл свое отношение. Вы, несомненно, помните, что я внешне был более или менее равнодушен.
Чилдан согласился.
— Но тем не менее, — продолжал Пол, — я уже несколько дней внимательно ее осматриваю и все более проникаюсь к ней нежностью. «Почему?» — спрашиваю я себя. Ведь я даже не спроецировал на эту штуковину, как в германских психологических опытах, свое собственное естество. Я до сих пор не вижу в ней никаких черт, никакой формы души. Но она каким–то образом сопричастна Тао. Понимаете?
Он посмотрел на Чилдан.
— Она уравновешенна и покойна. Можно сказать, что эта штука пребывает в мире со всей вселенной. Вселенная заключена в ней, но она находится в состоянии гомеостазиса, поддерживаемого только внутренними ресурсами.
Чилдан внимательно изучал заколку, смотрел будто другими глазами, но Пол не обращал на него внимания.
— У нее нет ваби и не могло быть, но…
Пол тронул пальцами головку шпильки.
— Роберт, у этой штуковины есть ву.
— Я верю вам, — произнес Чилдан, пытаясь вспомнить, что такое ву.
Он вспомнил, что слово это не японское, а китайское, оно означает «мудрость» или «разумение», в любом случае нечто в высшей степени значительное, хорошее.
— Руки ремесленника, — объяснял Пол, — обладали ву и сделали так, чтобы ву передалось этому предмету. Но он закончен, совершенен, Роберт. Размышляя над этим, мы сами приобретаем еще большее ву. Мы испытываем умиротворение, присущее, однако, не искусству, а священным предметам. Я припоминаю храм в Хиросиме, где можно рассматривать челюсть какого–то средневекового святого. Однако вот этот предмет — дело рук человека, а то была реликвия. Этот предмет живет в настоящем, в то время как тот — просто сохранился. В результате раздумий я определил ценность этой вещи, она заключается в отсутствии историчности. И я этим глубоко заинтересован, да и вы сами видите.
— Да, — отозвался Чилдан.
— Не иметь исторической ценности, не иметь художественных, эстетических достоинств и тем не менее содержать оттенок некоей неземной ценности — это чудо. Несмотря на то, что эта безделушка такая маленькая, жалкая, вроде никчемная. Это, Роберт, только из–за ву. Потому что часто бывает, что ву находится в самых по виду невзрачных предметах, про которые у христиан говорится: «Камни, отвергнутые мастером». Можно угадать ву в какой–нибудь старой палке или ржавой жестянке из–под пива. Однако в этих случаях ву внутри созерцающего. Это религиозное переживание. Здесь же мастер вложил ву в сам предмет.
— Я достаточно ясно излагаю свои мысли?
— Да, — кивнул Чилдан.
— Другими словами, это указывает на совершенно новый мир. И имя ему — не искусство, так как у него нет формы, но и не религия. А что же? Я бесконечно долго размышлял над этим, но так и не смог ничего понять. У нас, очевидно, нет слова для определения такого вот предмета. Так что вы правы, Роберт. Это, действительно, подлинная, оригинальная вещь, новая перед лицом вселенной.
«Подлинная, — подумал Чилдан. — Да, определенно так оно и есть. Я ухватил его мысль. Что же касается остального…»
— Придя к такому выводу, — продолжал Пол, — я позвал сюда тех же своих знакомых. Я взял на себя, так же как сейчас с вами, труд донести до них свои идеи. Я попросил, чтобы они выслушали меня до конца — на меня так сильно подействовала эта вещь, что я вынужден был отбросить все условности.
Чилдан понимал, что значит для такого человека, как Пол, навязывать свои идеи другим людям. Случай совершенно исключительный.
— И результат был обнадеживающим. Они оказались способны воспринять, подчиняясь моему давлению, мою точку зрения. Они постигли то, что я им обрисовал. Так что игра стоила свеч. Тогда я успокоился. Все, Роберт. Я выдохся.
Пол уложил заколку обратно в коробочку.
— На этом моя миссия закончена. От дальнейшего я себя освобождаю.
Он подтолкнул коробочку Чилдану.
— Сэр, это ваше, — проговорил Чилдан.
Ему стало страшно. В подобной ситуации он еще не бывал. Высокопоставленный японец, восхваляющий до небес полученный им подарок, а затем возвращающий его. У Чилдана затряслись колени. Он не представлял, как выйти из этого положения, и почувствовал себя полным дураком.
Спокойно, даже сурово, Пол сказал:
— Роберт, вы должны с большей смелостью принять действительность…
Побледнев, Чилдан произнес, запинаясь:
— Я смущен тем, что…
Пол встал, глядя ему прямо в лицо.
— Мужайтесь. Это единственная ваша задача. На вас лежит огромная ответственность. Но вы ведь профессионал. На некоторое время уйдите в себя, замкнитесь, поразмыслите, возможно, даже испросите совета у «Книги перемен», затем еще раз внимательно проверьте свои витрины, проанализируйте свою систему торговли.
Чилдан широко разинув рот, не сводил с Пола глаз.
— И вы поймете, что вам следует сделать, чтобы эти предметы стали популярными у покупателей.
Чилдан похолодел. Этот человек уговаривал его взять на себя моральную ответственность за внедрение этих ювелирных изделий! Сумасшедшее японское наркотическое видение мира: ничего нет, только все затмевающая духовная и деловая связь с побрякушками, имеющими мифическую ценность.
Самое худшее было то, что Пол говорил серьезно, со знанием дела.
«Они выжили из ума, — убеждал себя Чилдан. — Взяв на себя обязательства перед будущим, вечностью, она никогда не смогут вытащить человечество из помойной ямы. И ведь это для них типично».
Японец следил за лицом Чилдана. К счастью, Чилдан давно уже выработал привычку автоматически подавлять любые проявления подлинных чувств. Он сделал невыразительное, спокойное лицо, полностью соответствующее возникшей ситуации, будто маску.
«Это ужасно, — понял Чилдан. — Катастрофа. Лучше бы Пол обвинил меня в том, что я попытался соблазнить его жену».
Бетти. Теперь она уже не увидит его подарок, никогда не узнает о его чувствах. By несовместимо с чувственностью, сексом. Оно является, по словам Пола, священным, как всякая реликвия.
— Каждому из этих людей я дал вашу визитную карточку, — объявил Пол.
— Простите? — переспросил Чилдан, поглощенный собственными мыслями.
— Ваши визитные карточки. Чтобы они могли прийти к вам и посмотреть остальные вещи.
— Понимаю, — промямлил Чилдан.
— И вот еще что, — добавил Пол, — один из них желает широко обсудить это событие. Я написал его имя и адрес.
Пол протянул Чилдану сложенный лист бумаги.
— Он хочет, чтобы его коллеги по бизнесу тоже послушали. Он крупный импортер, осуществляет крупномасштабные операции, особенно в Южной Америке. Радио, фото, бинокли, диктофоны и тому подобное.
Чилдан взглянул на листок.
— Разумеется, он имеет дело с очень крупными партиями, — пояснил Пол. — Его компания контролирует различные предприятия, которые производят для него товары по низкой цене. Все они на Востоке, где труд дешевле.
— Почему он… — начал Чилдан.
— Предметы, подобные этой заколке, могут быть освоены в массовом производстве. Как в металле, так и в пластмассах.
— А как же ву? Оно разве останется в этих вещах? — спросил Чилдан.
Пол не ответил.
— Вы советуете мне с ним встретиться? — поинтересовался Чилдан.
— Да.
— Почему?
Чилдан вопросительно взглянул на Пола.
— Приносящие удачу амулеты, которыми можно было бы торговать по всей Латинской Америке и Востоку. Вы знаете, что в своем большинстве массы все еще верят в магию и заклинания, в заговоры и чары. Скажу вам, что это очень крупное дело.
Лицо Пола неподвижно, голос лишен выразительности.
— Похоже, — медленно произнес Чилдан, — что это связано с большими доходами.
Пол кивнул.
— Это была ваша затея? — задал вопрос Чилдан.
— Нет, — ответил Пол.
Наступило молчание.
«Ах, вас наняли, — понял Чилдан. — Вы показали образец своему начальнику. Ваш начальник, или некоторое влиятельное вышестоящее лицо, кто–то, имеющий над вами власть, кто–то богатый и значимый, связался с этим импортером. Вот почему вы вернули эту вещь. Вы не желаете быть в этом замешанным. Но вам же хорошо известно, что я все–таки пойду по этому адресу и встречу этого человека. Я вынужден. Выбора у меня нет. Я продам ему лицензию на чертежи или буду в процентной доле. Какая–нибудь сделка между мной и им все равно будет заключена. Через ваши руки. Исключительно. А теперь вы полагаете, что я не стану вас останавливать, перебивать, спорить с вами, ибо это дурной тон».
— Так что у вас есть возможность стать чрезмерно богатым, — сказал Пол, пряча глаза.
— Эта затея несколько ошарашила меня своей эксцентричностью, — объявил Чилдан. — Производство амулетов — это не укладывается у меня в голове.
— Потому что весь ваш деловой опыт противоречит этому. Вы привыкли к предметам пикантным, которые доступны лишь посвященным. И я из того же теста. И те же лица, о которых я упомянул… они в скором времени посетят ваш магазин.
— А что бы вы сделали, будь вы на моем месте? — подхватил Чилдан.
— Не надо недооценивать предложения этого почтенного бизнесмена. Он очень прозорлив. Вы и я — мы не представляем себе, сколь огромно число людей невежественных. Они могут радоваться штамповке, — наслаждение, для нас недоступное. Мы должны быть уверены, что обладаем чем–то единственным в своем роде или, по крайней мере, чем–то редким, что есть у немногих, и, конечно же, чем–то истинно уникальным, подлинным, не копией и не дубликатом.
Взгляд его все так же был направлен в пустоту.
«Интересно, а не пришла ли ему невзначай мысль о том, что львиная доля антикварных вещей в магазинах вроде моего, не говоря уже о большинстве экземпляров в его собственной коллекции, — всего лишь имитация? В его словах можно обнаружить некоторый намек. Будто бы он говорит двусмысленность, столь характерную для оракула. А на самом Деле он произносит вот что: «Кто вы такой, Роберт? Тот, кого оракул называет «нижестоящим человеком», или тот, кому предназначены все добрые советы оракула? Нужно решать прямо здесь. Можно выбрать либо один путь, либо другой. И только сейчас».
Роберт Чилдан спросил себя: «Каким же путем пошел бы «вышестоящий человек», по крайней мере, по разумению Пола Казоура? Хотя передо мной не тысячелетнее собрание божественных мудростей, а просто мнение одного смертного, одного молодого японского бизнесмена. И все же тут есть рациональное зерно, ву, как сказал бы Пол. By создавшегося положения состоит в том, что хоть это все нам мало нравится, но мы должны уподобиться образу мыслей этого импортера. Мы должны, как утверждает оракул, приспосабливаться. А потом, оригиналы все еще могут продаваться в моем магазине придирчивым покупателям. Таким, как друзья Пола».
— Вы колеблетесь? — заметил Пол. — В такой ситуации каждый, несомненно, предпочел бы побыть в одиночестве.
Он направился к двери кабинета.
— Я уже решил, — донеслось до него.
Поклонившись, Чилдан повторил:
— Я последую вашему совету. Сейчас я ухожу, чтобы навестить вашего коллегу.
Чилдан взял сложенный листок бумаги.
Странно, но ему показалось, что Пол остался недоволен. Он пробормотал что–то невнятное и вернулся к своему столу.
«Сдерживать свои эмоции они умеют до конца», — осознал Чилдан.
— Спасибо вам большое за помощь, — сказал он, собираясь уходить. — Когда–нибудь я получу возможность отплатить вам тем же и всегда буду об этом помнить.
Молодой японец все еще никак не реагировал.
«Да уж, — подумал Чилдан, — правду говорят, что они непробиваемые.
Провожая гостя, японец вдруг неожиданно поинтересовался:
— Американские ремесленники сделали это вручную, не так ли? Это плод их индивидуального труда?
— Да, все, от предварительного эскиза до окончательной полировки.
— Сэр, а согласятся ли эти ремесленники? Я почему–то представил себе, что у них были совершенно другие планы.
— Я беру на себя смелость утверждать, что их можно переубедить, — улыбнулся Чилдан.
Ему самому эта проблема показалась пустяком.
— Да, — согласился Пол, — полагаю, что можно.
Что–то в его голосе показалось Роберту Чилдану загадочным, что–то туманное крылось в этих словах Вдруг Чилдана осенило.
Он, без сомнения, расшифровал всю эту двусмысленность, пелена будто спала у него с глаз.
Конечно же то, что произошло сейчас, являлось следствием неверия в талант американцев. Как это было цинично! А он, прости господи, заглотнул и крючок и наживку.
«Японец шаг за шагом вел меня по узкой тропинке к пропасти, куда свалил продукцию американских мастеров, якобы ни на что уже более не пригодную, как только служить моделью для каких–то вшивых амулетов. Вот так они и правят нами: не жестокостью, а утонченным, искусным, бесконечным коварством. Господи! Мы — варвары в сравнении с ними, — понял Чилдан. — Мы не более чем деревенские простофили перед лицом их безжалостной логики. Пол ведь не говорил, что наше искусство не имеет никакой ценности, он заставил меня самого признать это. А его ирония? Которой он выразил свое отношение к высказанной мною же самим правде».
«Он сломал меня!» — чуть не вслух мысленно закричал Чилдан. Но, к счастью, сдержался. Как и прежде, эта горькая мысль осталась в глубине его сознания, затаенная, предназначенная только для него одного. «Он унизил меня и всю мою расу, а я совершенно беспомощен. У меня нет возможности отомстить ему за это. Мы все побеждены, но побеждены так тонко, так искусно, что едва ли способны постичь свое поражение. По сути, нам нужно подняться на гораздо более высокий уровень развития, чтобы понять, что это уже случилось. Какое еще нужно доказательство права японцев господствовать над другими народами?»
Чилдан усмехнулся.
«Да, — решил он, — здорово! Лучше любого анекдота. Это нужно запомнить, попозже посмаковать, даже рассказать кому–нибудь. Но кому? Вот вопрос. Анекдот слишком личный для того, чтобы кому–либо его рассказывать. В углу кабинета есть урна. Туда эту штуку, это захваченное ву, безделушку. Смог бы я это сделать? Смог бы вышвырнуть ее прямо на глазах у Пола?»
Сжимая в кулаке коробку, он обнаружил, что не в состоянии выбросить ее. «Я не должен этого делать, — подумал он. — Черт бы их побрал, я не в силах освободиться от их влияния, даже под властью минутного гнева. Мой пыл остывает».
Пол внимательно смотрел на Чилдана, не требуя объяснений.
«Он поймал мою совесть в капкан, протянул невидимую струну от этой штуковины в моем кулаке через руку прямо к моей душе. Наверное, я слишком долго прожил рядом с ними. Слишком поздно отказаться от них, возвращаться к образу жизни белых».
— Пол… — выдавил из себя Роберт Чилдан.
Голос его охрип. В нем не было твердости, уверенности.
— Да, Роберт?
— Пол, мне стыдно.
Стены поплыли перед его глазами.
— Почему же, Роберт?
Голос Пола был звонкий, но бесстрастный. Он исключал всякое сочувствие.
— Пол, одну минуту…
Чилдан извлек заколку, она выскальзывала из его потных пальцев.
— Я горжусь этой работой, а об этом хламе, об этих талисманов, не может быть и речи. Я отказываюсь.
Японец казался невозмутимым. Он просто весь обратился в слух, стараясь понять Чилдана.
— И тем не менее я вам благодарен, — продолжал Чилдан. — Люди, которые сделали это, настоящие американские художники, Предложить им выбросить свои творения на свалку для производства амулетов — это оскорбление. За это вам придется извиниться.
Последовала невероятно долгая пауза.
Пол с любопытством наблюдал за своим гостем, подняв одну бровь и изогнув тонкие губы.
Улыбается?
— Я требую! — настаивал Чилдан.
И все. Больше он был не в силах нести эту взваленную им самим на себя ношу. Оставалось просто ждать.
Но ничего не происходило.
«Пожалуйста, — взмолился он. — Помоги мне».
— Простите мой высокомерие, — наконец проговорил Пол и протянул руку.
— Все в порядке, — ответил Роберт Чилдан.
Они пожали друг другу руки.
Спокойствие снизошло на Чилдана: «Я пережил это, и со мной ничего не случилось. Теперь все кончено. Бог не оставил меня в трудную минуту. Но могло все получиться иначе. Смогу ли я еще хоть раз отважиться на подобное? Скорее всего — нет».
Ему стало грустно. Он снова вышел из воды сухим и почувствовал себя свободным от тяжкого бремени.
