Глава 8
В восемь часов утра Фрейер Гуго Рейсс, рейхсконсул в Сан–Франциско, остановил свой «Мерседес–220–Е» у консульства. За ним вышли двое молодых служащих МИДа. Дверь была предусмотрительно отперта, и он вошел внутрь, поднятой рукой приветствуя девушек–телефонисток, вице–консула герра Франка, а затем, в приемной кабинета, секретаря консула, герра Пфердхофа.
— Фрейер, — обратился к нему Пфердхоф, — вот радиограмма, только что полученная из Берлина, с грифом номер один.
Это означало, что послание было срочным.
— Спасибо, — сказал Рейсс, снял пальто и передал его Пфердхофу.
— Десять минут назад звонил Краус фон Меер. Он просил, чтобы вы ему перезвонили.
— Спасибо, — повторил Рейсс.
Он сел за небольшой столик у окна кабинета, снял салфетку со своего завтрака, обнаружил на тарелке булочку, яичницу с колбасой, налил себе черного кофе из серебряного кофейника, затем развернул утреннюю газету.
Звонивший ему Краус фон Меер был шефом СД на территории ТША. Его штаб–квартира конечно же располагалась под какой–то фальшивой вывеской в здании аэровокзала. Взаимоотношения между Рейссом и Краусом фон Меером установились довольно напряженные. Их интересы пересекались в бесчисленных вопросах. Это было следствием преднамеренной политики тузов из Берлина. У Рейсса была почетная должность в СС, чин майора, и это ставило его формально в подчиненное положение перед Краусом фон Меером. Это звание было даровано Фрейеру несколько лет назад, и теперь он понял цель этого назначения.
И хотя тут он ничего не мог поделать, все же это до сих пор его раздражало.
Газета, доставляемая Люфтганзой к семи утра, оказалась «Франкфуртер Цайтунг».
Рейсс внимательно просмотрел первую полосу. Бальдур фон Ширах под домашним арестом, возможно, в данный момент уже мертв. Очень нехорошо. Геринг на учебной базе Люфтганзы, окруженный ветеранами войны, всецело преданный Борману. К нему не подступиться никаким боевикам СС и СД. А что там с доктором Геббельсом? Вероятнее всего, он в самом центре Берлина, как всегда, полагается на свой ум, свою способность проложить себе путь куда угодно с помощью уговоров. Если Гейдрих пошлет взвод солдат разделаться с ним, маленький доктор не только отговорит их, а, пожалуй, и убедит их перейти на свою сторону, сделает их служащими министерства Пропаганды и Общественного Просвещения.
Он представил себе доктора Геббельса в этот момент в квартире какой–нибудь потрясенной киноактрисы, свысока взирающего на марширующие по улицам подразделения вермахта. Ничто не может устрашить этого карлика.
Геббельс будет улыбаться своей презрительной улыбкой, продолжая ласкать прелестную женскую грудь левой рукой, в то время как правой будет писать статью для…
Стук в дверь прервал ход мыслей Фрейера.
— Извините меня, Краус фон Меер снова на проводе.
Рейсс встал, подошел к письменному столу и снял трубку.
— Здесь Рейсс.
— Что–нибудь слышно об этом типе из Абвера? — с явным баварским акцентом спрашивал местный СД.
— Гм… — в недоумении пытался сообразить, к кому относятся слова Крауса фон Меера.
— Насколько мне известно, в данный момент на Тихоокеанском побережье находятся три или четыре типа из Абвера.
— Я имею в виду того, который прибыл сюда на ракете Люфтганзы на прошлой неделе.
— А?.. — протянул Рейсс.
Прижав трубку к уху плечом, он вынул из кармана портсигар.
— Он сюда не заходил.
— Что он делает?
— Боже, откуда мне знать? Спросите у Канариса.
— Мне хочется, чтобы вы позвонили в министерство иностранных дел и попросили их, чтобы они связались с рейхсканцлером и его канцелярией. Пусть прижмут адмиралтейство, требуя от Абвера либо отозвать своих людей отсюда, либо дать им возможность вразумительно объяснить причины их пребывания здесь.
— А вы сами не можете этого сделать?
— В нашем ведомстве сплошная неразбериха.
«Они совершенно потеряли из виду этого агента Абвера, — решил Рейсс. — Им, местной организации СД, было кем–то из персонала Гейдриха поручено следить за агентом, а они его упустили и теперь хотят, чтобы я таскал для них из огня каштаны».
— Если он сюда заявится, — заверил консул, — я велю кому–нибудь задержать его. Вы можете на меня положиться.
Конечно, шансов на то, что этот тип посетит консульство, было мало. И оба это знали.
— Он, несомненно, скрывается под чужой фамилией, — упрямо продолжал Краус фон Меер. — Мы, естественно, не знаем ее. У него внешность аристократа. Около сорока лет. Капитан. Настоящая фамилия Рудольф Вегенер. Происходит из старой монархической семьи Восточной Пруссии. Вероятно, является сторонником фон Папена.
Рейсс поудобнее расположился в кресле, продолжая вполуха слушать монотонный голос фон Меера.
— По–моему, единственное средство, с помощью которого можно придержать этих монархистов с кортиками, — это урезать бюджет флота, чтобы они были не в состоянии позволить себе…
Наконец Рейссу удалось отвязаться от собеседника. Когда он вернулся к завтраку, яичница уже совсем остыла. Кофе, однако, был еще горячим. Он выпил его и принялся за прерванное чтение газеты.
«Этому нет конца, — подумал он. — Люди из СД продолжают свою вахту и днем, и ночью, им ничего не стоит позвонить и в три часа ночи».
Секретарь Рейсса Пфердхоф просунул голову в дверь кабинета и, увидев, что телефон свободен, проговорил:
— Только что был очень тревожный звонок из Сакраменто. Они сообщили о том, что на улицах Сан–Франциско свободно разгуливает какой–то еврей.
Рейсс рассмеялся.
— Хорошо, — сказал он. — Скажите им, чтобы они успокоились и прислали нам соответствующие документы. Что–нибудь еще?
— Прочтите соболезнования.
— Много?
— Несколько. Я их оставлю на своем столике, если они вам понадобятся. Я уже разослал ответы.
— Мне нужно приветствие для сегодняшней встречи, — предупредил Рейсс. — В час дня. С теми бизнесменами.
— Я вам напомню, — пообещал Пфердхоф.
Рейсс откинулся в кресле.
— Хотите пари?
— Только не по поводу медлительности партии. Если вы имеете в виду это…
— Выберут оратора.
Немного помешкав, Пфердхоф произнес:
— Гейдрих уже достиг своего потолка. Таких людей не допустят к непосредственному контролю над партией, потому что все их боятся. Даже от одной этой мысли партийные бонзы падают в обморок. Коалиция будет создана за те двадцать минут, которые понадобятся первому же автомобилю СС, чтобы проехать по Принц Альбертштрассе. В нее войдут все эти воротилы вроде Круппа и Тиссена…
Он умолк, так как к нему подошел с конвертом в руке один из шифровальщиков.
Секретарь передал конверт Рейссу.
Это была срочная радиограмма из Берлина, теперь уже расшифрованная и отпечатанная.
Прочитав, Рейсс скомкал радиограмму, положил ее в большую керамическую пепельницу и поджег зажигалкой. Пфердхоф застыл в ожидании.
— Здесь говорится, что к нам прибывает инкогнито какой–то японский генерал, некто Тедеки. Пожалуйста, отправляйтесь в публичную библиотеку и возьмите один из официальных японских военных журналов, где есть его фотография. Постарайтесь, конечно, сделать это скрытно. Я не думаю, что у нас есть какие–нибудь сведения о нем тут, в консульстве.
Рейсс подошел к запертому сейфу, но затем, видимо, передумал.
— Добудьте любую информацию, какую только сумеете. Статистические данные. Они должны быть в библиотеке. Этот генерал Тедеки был начальником штаба несколько лет назад. Вы что–нибудь о нем помните?
— Весьма смутно, — сознался Пфердхоф. — В молодости — дуэлянт. Сейчас ему должно было бы быть около восьмидесяти. Мне кажется, он был сторонником какой–то отвергнутой программы по выводу Японии в космос.
— Здесь он потерпел неудачу, — вставил Рейсс.
— Не удивлюсь, если он едет сюда лечиться, — сообщил Пфердхоф. — Здесь всегда полно старых японских вояк, пользующихся услугами госпиталя университета, где процветает германская хирургия, совершенно недоступная в Японии. Естественно, что это делается втихую. По причинам патриотизма. Так что, если Берлину нужно, чтобы мы не спускали с него глаз, нам понадобится кто–нибудь в госпитале Калифорнийского университета.
Рейсс кивнул. А может быть, старый генерал замешан в торговых спекуляциях, основная часть которых прокручивается в Сан–Франциско? Связи, оставшиеся у него с тех времен, когда он был в строю, окажутся особенно полезны для пего теперь, когда он вышел в тираж. А вышел ли? Ведь в послании его называют «генерал», а не «генерал в отставке».
— Как только достанете фотографию, — приказал Рейсс, — раздайте копии вашим людям в аэропорту и в гавани. Он, возможно, уже прибыл. Вы же знаете, сколько проходит времени, пока до нас что–нибудь дойдет.
Конечно же, если генерал уже здесь, Берлин останется недоволен консульством в ТША. Консул должен был сам догадаться взять его на прицел — до того как прислали приказ из Берлина.
— Я проштампую дату на шифровке из Берлина, — угадал Пфердхоф, — так что если даже возникнет какой–нибудь вопрос, мы сможем точно указать, когда мы ее приняли, вплоть до минуты.
— Спасибо, — ответил Рейсс.
Начальники в Берлине были непревзойденными мастерами перекладывать ответственность, а ему уже надоело быть козлом отпущения. Слишком часто это случалось.
— Только для того, чтобы подстраховаться, думаю, вам следовало бы ответить на это послание, — решил Рейсс. — Ну, скажем, так: «Ваши инструкции чрезвычайно запоздали. Это лицо уже объявилось на территории ТША. Возможность успешного перехвата на данной стадии маловероятна». Велите кому–нибудь подредактировать это послание и направьте в Берлин. Побольше там всякого тумана и благих намерений. Ну, не мне вас учить.
Пфердхоф кивнул.
— Я сейчас же отошлю это донесение и зарегистрирую точную дату и время отправления.
Он закрыл за собой дверь.
«Да, тут гляди в оба, — размышлял Рейсс, — а не то сразу же очутишься консулом в компании ниггеров на острове у берегов Южной Африки, а потом у тебя будет черная нянька в качестве любовницы, десять или одиннадцать крохотных негритят станут называть тебя папулей».
Вновь усевшись за столик для завтрака, он закурил египетскую сигарету «Саймен–Ариномер семьдесят», тщательно закрыв металлическую банку.
Похоже, что некоторое время его перестанут беспокоить, и поэтому он вынул из портфеля книгу, открыл ее на заложенной странице, устроился поудобнее и начал читать.
«И были ли в действительности эти прогулки по улицам с тихими автомобилями, воскресная утренняя тишина Тиргартена там, в далеком прошлом? Совершенно иная жизнь. Мороженное, вкус которого он никак не мог вспомнить. Теперь им приходится рвать крапиву и радоваться, найдя ее.
— Боже! — закричал он. — Когда же все это прекратится?
Огромные английские танки все шли и шли. Рухнуло еще одно здание, возможно, жилой дом, или фабрика, или школа — сейчас уже нельзя было разобрать: руины распадались на отдельные камни.
Ниже, под обломками, — еще одна горстка погребенных людей, которых ожидает немая кончина. Смерть равно простерлась повсюду, над еще живыми, ранеными, мертвыми, лежащими слоями и начинающими разлагаться. Смердящий, конвульсирующий труп Берлина, поднятые орудийные башни с выбитыми глазницами, которым суждено исчезнуть без всякого протеста, так же как и этим безымянным зданиям, некогда гордо воздвигнутым людьми.
Мальчик вдруг обнаружил, что руки его покрыты слоем чего–то серого: пеплом частично неорганического происхождения, а частично — от сожженного и просеянного венца творения. «Теперь все перемешалось», — понял мальчик и стер с руки налет. Больше он об этом не думал, другие мысли овладели им, если только можно было мыслить среди грохота снарядов и всех этих криков. Голод. Уже шесть дней он ничего не ел, кроме крапивы, и даже ее больше не осталось. Весь пустырь превратился в одну огромную воронку. На другом конце воронки показались изможденные фигуры, постояли, как и он, и так же молча исчезли. Старушка, из–под платка выбиваются седые пряди, в руке пустая корзинка. Однорукий мужчина с таким же пустым взглядом, как и его корзина. Девушка. Растаяли среди обрубков поваленных деревьев, где прятался Эрик.
А змея из танков все ползла и ползла.
— Она когда–нибудь кончится? — спросил мальчик, ни к кому не обращаясь. — И если да, то что же наступит после? Будут ли они набивать свои животы, эти…»
— Фрейер! Извините, что я оторвал вас. Только одно слово. — Пфердхоф заглянул в кабинет.
Рейсс вздрогнул и закрыл книгу.
— Да, пожалуйста.
«Как этот человек умеет писать, — Рейсс все еще находился во власти прочитанного. — Как он увлек меня! Падение Берлина перед англичанами так описано, как будто так оно и было на самом деле. Бррр… — Он содрогнулся. — Поразительную силу имеет литература, даже такая дешевая беллетристика, и не удивительно, что эта книга запрещена на территории Рейха. Я бы сам запретил ее. Напрасно я принялся за нее. Но теперь уже поздно жалеть, нужно докончить».
— Несколько моряков с немецкого судна просят встречи с вами… — услышал Рейсс голос секретаря.
— Да, да, — консул вприпрыжку подбежал к двери и вышел в приемную.
Там его ждали трое моряков в толстых серых свитерах, все с густыми светлыми волосами, волевыми лицами. Они немножко нервничали.
Рейсс поднял правую руку:
— Хайль Гитлер, — и дружески улыбнулся.
— Хайль Гитлер, — нестройно ответили моряки.
Они торопились показать документы.
После того как консул зарегистрировал их в книге посещений, он сразу поспешил обратно в кабинет.
Здесь, в одиночестве, он снова открыл свой экземпляр «Саранчи».
Глаза его случайно наткнулись на эпизод с Гитлером. Теперь Рейсс уже не мог оторваться; начав читать прямо с середины, чувствовал, как пылает затылок.
Как он понял, описывался суд над Гитлером после войны. О боже, Гитлер в руках союзников. Так же как и Геббельс, Геринг и все остальные. В Мюнхене. Очевидно, Гитлер отвечал американскому обвинителю.
«Казалось, дрожащее тело дернулось, голова поднялась. С губ сорвалась непрестанно сочащаяся слюна, раздался полулай, полушепот:
— Германия, я здесь…
Те, кто смотрел и слышал, вздрогнули и плотнее прижали наушники. Лица напряжены у всех: русских, англичан, американцев, немцев. «Да, — подумал Карл. — Вот от снова стоит здесь. Они победили нас и даже больше, чем победили. Они раздели догола этого «сверхчеловека», показав, кто он на самом деле. Только одно…»
— Фрейер!
Рейсс опять увидел в своем кабинете секретаря.
— Я занят, — бросил он сердито и захлопнул книгу. — Я в который раз пытаюсь прочесть эту книгу, ради бога!
Но все было тщетно. Он знал это.
— Еще одна шифровка из Берлина, — пояснил Пфердхоф. — Я заглянул в нее краем глаза, когда начали расшифровывать. Она имеет отношение к политической ситуации.
— Что же в ней говорится? — пробормотал Рейсс, досадливо потирая лоб.
— Доктор Геббельс неожиданно выступил по радио.
Секретарь еле сдерживал волнение.
— Предполагается, что мы должны обязательно добиться, чтобы текст его сообщения появился здесь в печати…
— Да, да, — согласился Рейсс, еле сдерживая нетерпение.
Как только секретарь вышел, Рейсс снова открыл книгу, он перевернул следующую страницу.
«В тишине Карл размышлял у покрытого знаменем гроба: «Он здесь лежит, а на самом деле его уже больше нет, нет вообще. И никакая демоническая сила уже не сможет его воскресить». Это — человек? Или же все–таки «сверхчеловек» — за которым Карл шел так слепо, которого он боготворил даже на краю могилы? Адольф Гитлер ушел в мир иной, но Карл цеплялся за жизнь.
«Я не пойду вслед за ним, — шептал разум Карла. — Я буду существовать дальше, живой и возрожденный. И мы все возродим заново. Мы должны».
Ох как далеко завела его слепая вера в вождя!
В чем же заключался магнетизм фюрера? Теперь поставлена последняя точка в этой невероятной летописи, в этом восхождении из полузаброшенного деревенского городка в Австрии, через гнойную нищету Вены, через кошмары в траншеях первой мировой войны, сквозь политические интриги — к созданию партии, канцлерству, к кажущейся близости мирового господства.
Карл знал, на чем споткнулась его вера. Адольф Гитлер лгал им, Он вел их за собой пустословием.
«Но еще не поздно. Мы раскусили тебя, Адольф Гитлер. Мы теперь знаем, кем ты являешься на самом деле и чем является партия нацистов. Ужасная эра убийств и маниакальных фантазий. Вот что было».
Повернувшись, Карл побрел прочь от гроба.
Рейсс закрыл книгу и некоторое время сидел потрясенный.
Несмотря на свое сопротивление, он был расстроен. «Следовало посильнее нажать на япошек, — сказал он себе, — чтобы они запретили эту проклятую книгу. По существу, с их стороны это акт преднамеренный, ведь они могли бы арестовать этого — как его — Абендсена. У них достаточно власти на Среднем Западе».
Его поразила эта смерть Адольфа Гитлера, его конец, гибель нацистской партии и самой Германии, вернее, то, как это описывается в книге Абендсена.
Все описываемые события воспринимались реальными, хотя и не соответствовали духу времени, сегодняшнего времени, в котором господствовала Германия.
Каким образом был достигнут подобный эффект? — задал себе вопрос Рейсс. Только ли вследствие писательского дара этого автора?
Они знают миллион всяких фокусов, эти романисты. Возьмем доктора Геббельса: то, с чего он начинал, — это литературная деятельность. Он обращался к глубинным мечтам, которые таятся в любом, какой бы респектабельной наружностью он ни обладал. Да, романисты знают людей, знают, что они ничтожны, что ими правят алчность и трусость, что из жадности они готовы продать всех и каждого, — и он бьет изо всех сил в барабан и находит отклик. А затем писатель, конечно, исподтишка, смеется над тем, какое впечатление он производит на людей.
«Только подумать, как он играет на моих чувствах, — размышлял герр Рейсс. — И за это он собирается получить плату, прежде всего деньгами. Очевидно, кто–то его надоумил. Они напишут, что угодно, стоит им узнать, что им заплатят. Все они готовы наговорить ворох лжи, а затем общественность абсолютно серьезно воспримет их вонючее варево, когда оно будет продано. Где напечатана эта книга?»
Герр Рейсс внимательно просмотрел книгу. Омаха, штат Небраска, последний аванпост американской плутократической типографской индустрии, некогда расположенной в центре Нью–Йорка и поддерживаемой золотом евреев и коммунистов.
«Может быть, этот Абендсен — еврей? Они все еще существуют, стараясь нас отравить. Это еврейская книга! — Он с яростью хлопнул по переплету «Саранчи». — Настоящая фамилия, вероятно, Абендштейн?»
Несомненно, этот аспект не ускользнул и от СД.
«Мы обязательно должны послать кого–нибудь в эти Средне–Западные Штаты с визитом к герру Абендштейну. Интересно, получил ли Краус фон Меер инструкции на этот счет? Скорее всего нет, из–за всей этой неразберихи в Берлине. Все сейчас слишком заняты домашними делами. Но эта книга, — подвел итог Рейсс, — очень опасна. Если бы Абендштейна нашли в одно прекрасное утро висящим под потолком, это было бы отрезвляющим предупреждением любому, кто находится под влиянием этой книги. Последнее слово должно быть за ним. Написанный кровью постскриптум. Для этого нужен, разумеется, кто–нибудь из белых. Интересно, чем сейчас занят Отто Скорцени?»
Рейсс еще раз перечитал текст на суперобложке книги. «Этот оборотень забаррикадировался высоко в замке. Дураков нет. Попав туда, можно и не вернуться назад.
Может, все это ребячество? Ведь книга уже напечатана, сейчас уже поздно. И эта контролируемая японцами территория, эти желтые малютки поднимут ужасный шум.
И все следовало бы провернуть половчее, только бы как следует взяться».
И тут неожиданно, резко Рейсс почувствовал, что у него от бешенства кружится голова.
Он сделал пометку в своем еженедельнике о необходимости обсудить этот вопрос с генералом СС Отто Скорцени или еще лучше — с полковником Олендорфом, который возглавлял эйнзатцгруппу Д.
«Я думал, что все это прошло, — недоумевал консул. — Неужели это будет длиться вечно? Война закончилась много лет назад. Мы считали, что тогда все и кончилось. Но это фиаско в Африке, безумный Зейсс–Инкварт, воплощающий в жизнь проекты Розенберга!.. Герр Хоуп прав с этой своей шуткой о Марсе, населенном евреями. Мы бы наверняка увидели их там, даже если бы у них было две головы и стояли бы они на одной ноге».
«Но мне хватает обычных неотложных дел, — опомнился консул. — У меня нет времени на эти безрассудные авантюры, на эту операцию эйнзатцгруппы с целью захвата Абендштейна. С меня достаточно приветствий немецких моряков и ответов на шифрованные телеграммы. Пусть уж кто–нибудь повыше возьмет на себя инициативу осуществления подобной операции, это их дело. В любом случае, — решил он, — если бы даже я и затеял это дело и оно привело бы к нежелательным результатам, можно только гадать, где бы я очутился: под Защитной Опекой где–нибудь в Восточном генерал–губернаторстве, или в камере, куда напустят газа «Циклон–Б».
Потянувшись, Рейсс тщательно вычеркнул пометку из еженедельника. Этого ему показалось недостаточно, и он сжег эту бумагу в керамической пепельнице.
Раздался стук, дверь в кабинет отворилась, и вошел секретарь с ворохом бумаг.
— Речь доктора Геббельса во всей своей полноте.
Пфердхоф разложил листы на столе.
— Вы должны ее прочесть. Очень хороша. Пожалуй, одна из лучших его речей.
Закурив еще одну сигарету «Саймон Артц», Гуго Рейсс сосредоточился на речи доктора Геббельса.
