Красивая молодая японская чета, посетившая магазин Роберта Чилдана, носила фамилию Казоура. Они связались с антикваром по телефону и к концу недели пригласили его на обед.

Чилдан очень ждал этого звонка, и поэтому приглашение посетить их квартиру вызвало у него восторг.

Он закрыл свой магазин чуть раньше обычного и нанял педикеб, чтобы поехать в привилегированный район, где жили Казоура. Он хорошо знал этот район, белых там не встретишь.

Педикеб катился по извилистым улицам с разбитыми там и сям газонами и декоративными ивами. Чилдан восхищался изяществом архитектуры современных многоквартирных домов. Чугунные литые решетки балконов, высокие колонны, дома покрашены в мягкие пастельные тона, всевозможные орнаментальные украшения — все это представляло собой шедевры архитектурного искусства. Чилдан помнил те послевоенные годы, когда здесь не было ничего, кроме руин.

Игравшие на улицах японские дети бросали на него мимолетные взгляды и, не испытывая никакого интереса, сразу же возвращались к своему футболу или бейсболу. Но реакция взрослых была иная.

Хорошо одетые молодые японцы, выходя из своих автомобилей и направляясь к парадным жилых домов, не без удивления следили за ним. Он живет здесь? Интересно. Это были молодые японцы–бизнесмены, возвращавшиеся домой из своих контор. Главы торговых представительств тоже обитали тут. Чилдан заметил на стоянке «кадиллаки». По мере того как педикеб все ближе продвигался к месту назначения, антиквар нервничал все больше и больше.

Поднимаясь по лестнице к квартире Казоура, он подумал не без тщеславия: «Вот он я. Приглашен, и не просто по делу, а гостем к обеду».

Конечно, ему пришлось немало позаботиться о костюме, но теперь, по крайней мере, он мог быть уверен, что его внешность соответствует обстановке. «Да, все в норме, — решил он. — Как я выгляжу? Это никого не введет в заблуждение. Я не принадлежу к ним, я здесь чужеродное тело, на этой самой земле, которую расчистили белые и на которой построили один из самых прекрасных городов. А теперь я чужой в своей собственной стране».

По устланному ковром коридору он подошел к нужной двери и нажал кнопку звонка.

Дверь открылась. Перед ним стояла молодая миссис Казоура в шелковом кимоно, завязанном оби — ярким широким шелковым поясом. Ее длинные черные волосы были заколоты в сверкающий узел ниже затылка. Она приветливо улыбнулась. Позади нее, в гостиной, стоял муж, держа в руке бокал и кивая головой.

— Мистер Чилдан, заходите.

Чилдан поклонился и вошел.

Интерьер отличался вкусом, в высшей степени утонченным вкусом, и одновременно нес на себе отпечаток аскетизма.

В обстановке ничего лишнего: торшер, стол, книжный шкаф, литография на стене. Невероятное, непревзойденное, присущее только японцам, чувство «ваби». Такого не могло быть в европейских жилищах. Способность найти в самых обыденных предметах красоту не меньшую, чем в изысканных и замысловатых вещах. И все благодаря определенному их расположению в пространстве.

— Выпьете? — спросил мистер Казоура. — Виски с содовой?

— Мистер Казоура… — начал Чилдан.

— Просто Пол, — прервал молодой японец, затем указал на жену: — Бетти. А вы?..

— Роберт, — пробормотал Чилдан.

Усевшись на мягком ковре с бокалами в руках, они слушали запись кото — японской тридцатиструнной арфы. Пластинка была совсем недавно выпущена фирмой «Хиз мистерс войс» по японской лицензии и пользовалась огромной популярностью. Чилдан обратил внимание на то, что вся музыкальная установка была куда–то спрятана, даже динамики. Он не мог определить, откуда льются звуки.

— Не зная ваших вкусов, мы не стали искушать судьбу. — Бетти улыбнулась. — На кухне в электропечи жарятся бифштексы. Гарниром будет печеный картофель с луком в кисло–сладком соусе. По принципу: никогда не прогадаешь, подавая гостю бифштекс в первую же встречу.

— Весьма польщен, — сказал Чилдан. — Я обожаю бифштексы.

Это и правда было так. Ему редко приходилось пробовать бифштексы. Громадные скотоводческие фермы Среднего Запада давно уже не поставляют на Западное побережье больших партий мяса, и он не мог вспомнить, когда в последний раз ел хороший бифштекс.

Теперь пришла его очередь отблагодарить хозяев.

Из внутреннего кармана пиджака он извлек небольшую вещицу, завернутую в китайскую шелковую бумагу. Он осторожно положил ее на столик. Хозяева сразу же заметили это, и тогда он объяснил:

— Подарок. Безделушка. В знак благодарности за радушный прием.

Он развернул бумагу и показал им кусочек слоновой кости, выточенный китобоями Новой Англии более столетия назад. Резьба по слоновой кости. Хозяева знали толк в резьбе, которой моряки занимались в свободное время. Ни один предмет не был столь законченным образцом культуры старых Соединенных Штатов.

Наступила торжественная тишина.

— Спасибо, — поблагодарил Пол.

Роберт Чилдан поклонился.

В душе его на мгновение разлился покой. Это подношение есть — по определению «Книги перемен» — своего рода возлияние.

Чувство тревоги и подавленности, терзавшее его до сих пор, постепенно слабело.

Рэй Келвин возместил ему убытки за липовый кольт и вдобавок письменно заверил, что подобное не повторится. Однако это не облегчило сердца.

Только сейчас, в атмосфере покоя, ощущение, что все в мире летит к черту, стало исчезать.

«Ваби», окружавшее его, излучавшее гармонию, — вот это утешало. Соразмерность, равновесие. «Они так близки к Тао, эти двое. Вот почему на меня так подействовало их появление».

Ему вдруг стало казаться очень интересно: что значит — по–настоящему постичь Тао? Тао — это то, что сначала излучает свет, а потом поглощается тьмой. Оно — причина взаимодействия двух основных сил и таким образом обусловливает обновление. Благодаря ему сдерживается распад мира. Вселенная никогда не исчезает, потому что, как только мир окутывается мраком и берет верх над светом, тут же в самых глубинах тьмы зарождаются ростки света. Таков путь развития. Зерно падает в почву. И там, глубоко внизу, невидимое взору, оно прорастает и дает начало новой жизни.

— Настоящий шедевр, — восхитилась Бетти.

Она присела и предложила Чилдану тарелку с маленькими ломтиками сыра.

— Сегодняшний день весь заполнен известиями из–за рубежа, — Пол прихлебнул из бокала. — Когда я ехал после работы домой, передавали прямую трансляцию из Мюнхена грандиозной церемонии национальных похорон. Там было пятидесятитысячное шествие с флагами и тому подобнее. Все время пели «Был у меня товарищ». Сейчас тело усопшего доступно для всех преданных членов партии.

— У доктора Геббельса такие прелестные дети, — вставил Чилдан. — И все очень способные.

— Да, это верно, — согласились японцы. — Он, в отличие от других высокопоставленных особ Германии, примерный семьянин, — поддержал Пол. — А нравы наци весьма сомнительны.

— Я бы не очень доверял слухам, — возразил Чилдан. — Вы, вероятно, имеете в виду Рема? Это древняя, давно позабытая история.

— Я, скорее, имел в виду Германа Геринга, — уточнил Пол, медленно потягивая виски. — Говорят, он, подобно Рему, устраивает оргии, отличающиеся фантастической изощренностью. От одного упоминания о них мороз пробирает по коже.

— Это все ложь, — отозвался Чилдан.

— Да ну его. Этот субъект не заслуживает того, чтобы о нем говорили, — тактично вмешалась Бетти.

Она вновь налила виски в опустевшие бокалы.

— Политические дискуссии всем горячат головы, — заметил Пол. — А самое главное — ее не терять.

— Да, — согласился Чилдан. — Спокойствие и порядок. Только при таких условиях все вернется на свои места.

— Период после смерти вождя — период критический в тоталитарном обществе, — продолжил Пол. — Отсутствие традиций и влияние среднего класса на общественную жизнь в сочетании с… — Он запнулся. — А не лучше ли бросить разговоры о политике? — улыбнулся Пол.

Роберт Чилдан почувствовал, как краска заливает лицо, и наклонил голову, чтобы укрыться от глаз своих хозяев.

Такой ужасный разговор получился. Во все горло по–идиотски спорить о политике. Бестактность его не имела границ. И только врожденный такт хозяина дома спасли вечер. «Мне еще нужно многому научиться, — понял Чилдан. — Они такие воспитанные и вежливые, а я кто? Белый варвар. Ведь правда?»

Некоторое время он смаковал виски, стараясь придать лицу выражение удовлетворенности. «Нужно всегда следовать их примеру, — сказал он себе, — всегда соглашаться».

Тут он с ужасом осознал, что его мысли буквально продираются теперь сквозь рогатки, поставленные алкоголем. Да еще усталость и волнение. «Нужно держаться, иначе меня больше никогда не пригласят, может, и теперь уже поздно». Его охватило отчаяние.

Бетти, вернувшись из кухни, снова уселась на ковер. «Какая привлекательная, — снова подумалось Чилдану. — Такое нежное тело. У них прекрасные фигуры: никакого жира, никаких выпуклостей. Им не нужны ни грации, ни пояса. Свои чувства нужно скрывать любой ценой…»

Чилдан не мог сдержаться и то и дело украдкой поглядывал на нее. — «Прелестный темный цвет кожи, волос, глаза… В сравнении с ними мы выпечены только наполовину. Нас вышвырнули из печи прежде, чем мы допеклись. Точно как в древней легенде аборигенов о белых пришельцах. Как это близко к истине… Нужно думать о чем–нибудь другом, найти какую–нибудь расхожую тему, все что угодно».

Повисла неловкая пауза.

«О чем же, черт побери, говорить? О чем–нибудь безопасном».

Чилдан скользнул взглядом по невысокому черному шкафу.

— У вас, я смотрю, там «Саранча садится тучей»? — заметил он. — Много слышал об этой книге, но большая занятость не позволила мне ее прочесть.

Он поднялся и направился к шкафу, где стояла книга, внутренне контролируя каждый свой шаг. Хозяева, казалось, допускали такой поворот событий, и поэтому Чилдан продолжил:

— Детектив? Вы уж простите мне мое крайнее невежество.

Теперь он листал книгу.

— Вовсе даже не детектив, — отозвался Пол. — Просто весьма интересная форма утопии, возможная только в жанре фантастики.

— О нет, — не согласилась Бетти. — Фантастика здесь ни при чем. В фантастике обычно действие происходит в будущем, где наука ушла далеко вперед по сравнению с нашим временем. А эта книга не укладывается в подобные рамки.

— Но в ней речь идет об альтернативном настоящем, — возразил Пол. — Есть множество широко известных фантастических романов подобного рода.

Повернувшись к Роберту, он пояснил:

— Простите мне мою дотошность, но жена моя знает, что я долгие годы был страшным любителем научной фантастики, а увлекся ею еще в детстве, когда мне было лет двенадцать. Это было в самом начале войны.

— Понимаю, — вежливо кивнул Чилдан.

— Хотите взять «Саранчу»? — Пол улыбнулся. Мы скоро ее дочитаем, самое большее — через день или два. Так как моя контора в центре города, недалеко от вашего знаменитого магазина, я мог бы с радостью занести ее вам в обеденный перерыв.

Пол помолчал, а потом добавил, как показалось Чилдану, повинуясь какому–то знаку Бетти:

— И мы могли бы тогда вместе пообедать.

— Благодарю вас, — удалось выговорить Чилдану.

Обед в одном из центральных модных ресторанов для бизнесменов. Он и этот изысканный современный высокопоставленный японец! Об этом и мечтать не возможно. Все поплыло у него перед глазами.

— Да, — отозвался он наконец, — эта книга, вероятно, очень интересная. Мне бы очень хотелось прочесть ее. Я всегда стараюсь быть в курсе того, о чем так много спорят.

Но тут же новые сомнения стали одолевать его. Стоило ли ему признаваться, что его интерес к книге обусловлен модой на нее? Может, это дурной тон? Он не знал, так ли это, но тем не менее почувствовал, что так.

— Нельзя судить о книге только на том основании, что она бестселлер, — сказал Роберт. — Это всем известно. Многие из бестселлеров — ужасный хлам. Но, однако, эта книга…

Он в нерешительности замолчал.

— Вы правы, — вымолвила Бетти, — у большинства на самом деле скверный вкус.

— То же самое относится и к музыке, — поддержал Пол. — Сейчас мало кто интересуется, например, подлинным американским народным джазом. Вот вам, скажем, Роберт, правятся Ванк Джонсон или Кид Ори и им подобные? У меня целая дискотека такой музыки: оригиналы пластинок фирмы «Дженет».

— К сожалению, я плохо знаком с негритянской музыкой.

По их виду Чилдан понял, что это признание не доставило им большого удовольствия.

— Я предпочитаю классику, Баха и Бетховена.

Конечно же это произвело желанное впечатление. Но все же он ощутил некоторую натянутость. Неужели они предполагали, что он будет отрицать музыку великих европейских мастеров, неподвластную времени классику, ради ньюорлеанского джаза, родившегося в притонах и кабачках негритянских кварталов?

— Пожалуй, я поставлю вам что–нибудь из избранного этих ньюорлеанских королей ритма… — начал Пол, собираясь выйти из комнаты, но Бетти бросила на него многозначительный взгляд, и он нерешительно пожал плечами.

— Обед уже почти готов, — пояснила она.

Пол вернулся на свое место и сел, пробормотав, как показалось Роберту, несколько раздраженно:

— Джаз из Нью–Орлеана — это подлинная народная музыка. Ее корни на этом континенте. Все остальное пришло из Европы, например, эти старомодные струнные баллады на английский манер.

— Мы не переставая спорим друг с другом, — Бетти улыбнулась Роберту. — Я не разделяю его любви к старому джазу.

Все еще держа в руках книгу, Чилдан спросил:

— Какого рода альтернативное настоящее описывается в этом романе?

Бетти ответила не сразу.

— По книге Германия и Япония проиграли войну.

Выдержав паузу, Бетти грациозно поднялась и сказала:

— Пора обедать. Пожалуйста, к столу, двое изголодавшихся джентльменов, утомленных делами и заботами.

На обеденном столе, покрытом большой белой скатертью, лежало столовое серебро, рядом с фарфором пирамидками возвышались накрахмаленные салфетки, в которых Роберт узнал старинные американские.

Приборы были также из безукоризненного американского серебра высшей пробы.

Чашки и блюдца темно–голубого и желтого цвета фирмы «Ройял Альберт», определил Чилдан. Это была очень редкая посуда, и Роберт не мог не залюбоваться ею, испытывая при этом профессиональное восхищение

А вот тарелки… На вид они походили на японские, но Роберт не стал бы этого утверждать. Это было выше его возможностей.

— Это фарфор Имари, — пояснил Пол, угадав мысли Роберта. — Из Ариты. Он считается одним из лучших. Япония.

Они сели за стол.

Угощение показалось Чилдану восхитительным.

Бетти великолепно готовила. Особенно ему понравился салат. Авокадо, сердцевина артишоков, цветная капуста… Слава богу, что его не потчуют традиционной японской пищей, смесью зелени и кусочков мяса: ею он был сыт по горло с времен окончания войны. И морскими продуктами. Слава богу, его положение позволяло обходиться без креветок и всяких других моллюсков.

— Хотелось бы узнать, — произнес Роберт, — каким, по мнению автора, был бы мир, если бы Германия и Япония проиграли бы войну.

— Разница была бы существенной, — спустя некоторое время отозвался Пол. — Лучше об этом прочесть самому. Если вы заранее все узнаете, испортите впечатление

— У меня по данному вопросу есть очень твердое убеждение, — заметил Роберт. — Я не раз обдумывал этот вариант и пришел к выводу, что в мире все было бы намного хуже. — Он слышал свой твердый, резкий голос. — Намного хуже

Эти слова, казалось, удивили хозяев, а может быть, тон, которым они были произнесены.

— Повсюду господствовал бы коммунизм, — продолжал Роберт.

Пол согласно кивнул.

— Автор, мистер Готорн Абендсен, со всех сторон рассмотрел этот вариант — беспрепятственное распространение Советской России. Но так же, как и в первую мировую войну, даже будучи на стороне победителей, отсталая, в основном крестьянская, Россия, естественно, получает кукиш. Становится посмешищем Вспомните ее войну с Японией, когда…

— Теперь же пришлось пострадать нам, расплачиваясь за нынешнюю ситуацию, — вставил Роберт. — Но мы сделали это по доброй воле, чтобы остановить нашествие славянского мира.

— Лично я не верю ни в какие исторические бредни о нашествии со стороны любых народов. Славян ли, китайцев или японцев, — Бетти безмятежно посмотрела на Роберта.

Она заметно владела собой, хотя на щеках ее появился яркий румянец — признак возбуждения.

Какое–то время все молча ели.

«Снова я осрамился, — разозлился на себя Чилдан. — Невозможно избежать этой темы, потому что она повсюду: в книге, которая случайно попадает в руки, в этих салфетках — добыче завоевателей. Мародерство, учиненное по отношению к моему народу. Надо посмотреть правде в глаза. Пытаешься убедить себя в том, что эти японцы и ты похожи? Однако, даже прославляя их победу, ты опускаешься до того, что радуешься поражению своего народа, — все равно мы стоим на разной земле. То, что определенные слова означают для меня, имеет совершенно противоположное значение для них. У них другие мозги и другие души. Смотри, они пьют из английских фарфоровых чашек, пользуются американскими столовыми приборами, слушают негритянскую музыку. Это все на поверхности. Преимущества богатства и власти делают все это доступным для них, но это все как пить дать суррогат, наносное. Даже эта «Книга перемен», которой они почти что придушили нас, — она заимствована у китайцев, ранее покоренного ими народа. Кого они думают одурачить? Самих себя? Воруют обычаи направо–налево: костюм, кухню, язык, манеры. Ты только взгляни, с каким смаком они пожирают печеный картофель со сметаной и сыром, это старинное американское блюдо, также ставшее их трофеем. Никого они не одурачат, вот что я вам скажу, а меня — меньше всего. Только представители белой расы наделены даром творчества!.. И тем не менее я — чистокровный белый — должен разбить лоб перед этими двумя. Только подумай, что было бы, если бы мы победили! Да мы бы стерли их с лица земли. Сегодня не было бы Японии, а Штаты стали бы единственной могучей процветающей державой во всем необъятном мире. Я должен обязательно прочесть эту книгу… — решил Чилдан. — Это мой патриотический долг».

— Роберт, вы совсем не едите, — мягко заметила Бетти. — Может быть, плохо приготовлено?

Он сразу же зацепил полную вилку салата.

— Нет, — возразил он. — Это поистине самая превосходная еда, которую мне только приходилось есть за последние годы.

Хозяйка была явно польщена его словами.

— Я изо всех сил старалась приготовить настоящую… Например, я делала покупки только на крохотных американских базарчиках, удаленных от центральных улиц, где нам пытаются выдать итальянские или мексиканские продукты за американские.

«Да, вы довели нашу кухню до совершенства, — подумал Роберт Чилдан. — Общее мнение справедливо, у вас безграничные способности к подражанию. Яблочный пирог, кока–кола, увлечение кино и кинозвездами, Гленом Миллером, например… Вы могли бы склеить искусственную Америку из жести и рисовой бумаги, бумажную мамулю на кухню, бумажного на, читающего газету, бумажного беби у его ног. Все, что угодно».

Пол молча наблюдал за Чилданом. Роберт, внезапно поймав его взгляд, сосредоточился на еде.

«Он что, и мысли умеет читать, угадывает то, что я думаю на самом деле? Пожалуй, внешне я ничем себя не выдал. Нет, все в порядке».

— Роберт, — обратился Пол, — поскольку вы здесь родились и выросли, знаете местные выражения, хорошо знакомы с культурой и обычаями своего народа, вы, возможно, поможете мне понять одно явление, с которым я недавно столкнулся. Разъясните мне смысл некоторых фильмов двадцатых годов, которые мне удалось увидеть.

Роберт слегка поклонился.

— В этих фильмах главную роль играет ныне уже давно забытый актер, некто Чаплин. Это неловкий, жалкий человек, над которым издеваются все окружающие, и тем не менее его злоключения, его нескончаемые несчастья вызывают у белой части публики какой–то совершенно неконтролируемый смех. Я несколько раз пытался докопаться, что же может быть смешного в страданиях хорошего, порядочного человека? В каких аспектах вашей культуры или религии таятся корни такого отношения? Может, все дело в том, что актер по национальности — еврей?

— Если бы Германия и Япония проиграли войну, — немедленно отозвался Роберт, — то сегодня миром правили бы евреи. С помощью Москвы и Уолл–стрит.

Оба японца, и мужчина и женщина, отпрянули. Они поникли, стали холоднее, казалось, ушли в себя. Даже в комнате стало прохладнее. Роберт Чилдан почувствовал одиночество.

Что он натворил?

Они его не поняли, что–то неправильно истолковали. Во всем виновата их глупая неспособность улавливать нюансы чужой речи, их невосприимчивость западного образа мышления. Ускользнувшим от них значением сказанного и вызвана обида.

«Какая трагедия», — подумал Чилдан. Прежняя ясность, то, что существовала несколько минут назад, должна быть восстановлена во что бы то ни стало.

Никогда прежде не чувствовал Чилдан себя так напряженно, потому что нелепая мечта оказалась неосуществимой. «А ведь я столького ждал от этой встречи, — сокрушался он. — Когда я поднимался по лестнице, мне кружил голову юношеский романтический дурман. Но нельзя игнорировать реальность: мы уже давно повзрослели. А здесь все наполнено этим дурманом, Эти люди и людьми–то в полном смысле этого слова не являются. Носят одежду, как обезьяны, которые кривляются в цирке. Они умны, их можно выдрессировать, но и все. Зачем же я стараюсь угодить им, если это так?

У меня, оказывается, патологическая наклонность к… ну, скажем, к безошибочному выбору наименьшего из зол.

Чем я занимался всегда? Следил за своими эмоциями в целях самосохранения, ведь в конце концов — они победители, они командуют. И дальше я буду поступать точно так же, судя по всему. Потому что, зачем мне эти неприятности? Он смотрит американские фильмы и хочет, чтобы я их комментировал. Они надеются, что я, белый, могу дать им ответ. Я попробую! Но не сейчас, хотя, если бы я видел эти фильмы, то несомненно смог бы».

— Когда–нибудь мне удастся посмотреть какой–нибудь из этих фильмов, с этим Чаплином, — Чилдан обратился к Полу, — и тогда я смогу довести до вас смысл происходящего как на экране, так и в зале.

Пол слегка поклонился.

— Сейчас же работы так много, — продолжал Роберт. — Позже, наверное… Я уверен, что вам не придется долго ждать.

«И все же эта парочка не сумела скрыть разочарование, — подумал Чилдан. — Интересно, а ощущают ли они непроходимую пропасть, пролегшую между нами? Будем на это надеяться. Они заслужили своего. Смотреть американские фильмы и ждать от него разъяснений — стыдно».

Чилдан с большим аппетитом принялся за еду.

Ничто больше не портило вечер. В десять часов он покинул квартиру Казоура с чувством удовлетворения.

Чилдан вышел на темный тротуар и остановил проезжавший мимо педикеб.

«Мне всегда хотелось встретиться с некоторыми своими покупателями в неофициальной обстановке, — размышлял он по дороге домой. — И ведь не так уж и плохо. Этот опыт, возможно, будет мне хорошим подспорьем в бизнесе. Встреча с людьми, которых боишься, имеет терапевтический эффект. Раскусить их. Тогда исчезнет страх».

Он не заметил, как оказался перед собственными дверьми. Расплатившись с возницей–китайцем, поднялся по знакомой лестнице.

В его передней на диване сидел мужчина в пальто совершенно ему незнакомый. Белый. Он читал газету.

От удивления Чилдан будто застыл на пороге. Увидев его, белый отложил газету, неторопливо поднялся и, сунув руку во внутренний карман пальто, вытащил оттуда удостоверение.

— Кемпейтай.

Это был один из пинки, служащих Сакраменто и его государственной полиции, учрежденной японскими оккупационными властями.

Чилдан похолодел.

— Вы — Роберт Чилдан?

— Да, сэр.

Сердце его бешено колотилось.

— Недавно вас посетил один человек, белый, назвавшийся представителем одного из адмиралов имперского флота.

Полицейский сверился с бумагой, извлеченной из лежавшей на диване папки.

— Вы навели справки и убедились, что это совсем не так. Названного адмирала не существует, как и его корабля.

Мужчина внимательно посмотрел на Чилдана.

— Да, это так, — отозвался Чилдан.

— Нам сообщили, — продолжал полицейский, — о попытке шантажа, имевшей место в районе Залива. Этот парень, очевидно, приложил и там руку. Не можете ли вы обрисовать его.

— Невысокий, довольно смуглый, — начал Чилдан.

— Похож на еврея?

— Да, — подтвердил Чилдан, — только теперь ото пришло мне в голову, а тогда я как–то просмотрел это.

— Вот фото.

Человек из Кемпейтай протянул снимок.

— Это он. — Чилдан не испытывал никаких сомнений. Его несколько ужаснули способности Кемпейтай. — Как же вы нашли его? Я ведь не сообщил никому о его визите, а позвонил своему оптовому торговцу, Рэю Келвину, и сказал о…

Полицейский жестом приказал ему молчать.

— У меня тут есть для вас одна бумага, которую вы должны подписать. И это все. Вам не нужно будет присутствовать на суде, ваше участие в этом деле заканчивается этой предписываемой законом формальностью.

Он протянул Чилдану лист бумаги и ручку.

— Здесь говорится о том, что этот человек посетил вас и попытался обмануть, выдавая себя за другого, и так далее. Все это вы можете прочесть здесь.

Полицейский отвернул рукав пальто и посмотрел на часы, пока Чилдан читал бумагу.

— По существу здесь все верно?

— По существу — да.

У Чилдана не было времени уделять этой бумаге должного внимания, да к тому же он был несколько сбит с толку всем, что произошло в течение дня.

Но он знал, что этот человек выдавал себя за другого и что тут был какой–то шантаж. Как сказал полицейский, парень этот — еврей. Чилдан взглянул на имя под фотографией. Френк Фринк, урожденный Френк Финк. Да, конечно, еврей, любому ясно — да еще с такой фамилией.

Чилдан подписал бумагу.

— Спасибо, — поблагодарил полицейский, собрал свои вещи, нахлобучил шляпу, пожелал Чилдану спокойной ночи и вышел.

Все дело заняло каких–нибудь несколько мгновений.

«Они найдут его, где бы он ни скрывался, — Чилдан испытывал большое облегчение. — Замечательно, что они так быстро работают. Мы живем в обществе законности и порядка, где евреям не позволено плести свои коварные интриги вокруг невинных людей, мы от этого защищены. И как это я сразу не распознал в нем еврея? Простак я, что ли? Очевидно, на хитрость я и не способен, а это делает человека беспомощным. Не будь закона, я был бы всецело в их власти, этот еврей мог бы убедить меня в чем угодно. Это какая–то форма гипноза. Они могут все общество подчинить себе. Завтра я пойду и куплю эту книгу. Интересно будет узнать, как автор представляет себе мир, в котором правят евреи и коммунисты, где Рейх лежит в развалинах, а Япония — просто провинция России. Россия там, кажется, простирается от Атлантического океана до Тихого. А описывает ли автор — как там его? — войну между Россией и Штатами? Занятная книга Странно, что никому не пришло в голову написать подобное раньше. Такие книги позволяют лучше понять, насколько нам сопутствует удача, даже несмотря на все тяготы… нам было бы гораздо хуже. В этой книге — огромный моральный урок. Да, здесь у власти японцы, а мы побежденная нация, но мы обязаны смотреть вперед, должны строить. И из этого произрастают такие великие свершения, как колонизация планет».

«Последние известия!» — спохватился Чилдан и, поудобнее устроившись в кресле, включил радио.

«Может быть, уже избрали нового рейхсканцлера? — подумал он. — Мне лично этот Зейсс–Инкварт кажется более динамичным. Он лучше всех подходит для того, чтобы осуществлять смелые проекты. Я хотел бы быть там. Возможно, когда–нибудь у меня окажется достаточно денег, чтобы совершить путешествие в Европу и своими глазами увидеть все, что там происходит. Обидно пропустить такое, торчать здесь, на Западном побережье, где ничего не случается. История проходит мимо».