Наблюдая за тем, как его бывший хозяин вперевалку проковылял по коридору в основное производственное помещение «Уиндем–Матсон Корпорейшн», Френк Фринк подумал, что самым странным в Уиндем–Матсоне является то, что он совсем не похож на человека, владеющего фабрикой.

Он больше напоминал бездельника — завсегдатая злачных мест, пропойцу, которого отмыли в бане, дали новую одежду, побрили, постригли, напичкали витаминами и послали в мир с пятью долларами, чтобы он начал новую жизнь. У старика была болезненно настороженная, заискивающая, нервная, вызывающая сочувствие, манера держаться, как если бы он в каждом видел своего скрытого врага, ждал подвоха. Казалось, что он вынужден перед всеми вилять хвостом и всех ублажать. Эта его манера как бы говорила, все собираются меня облапошить.

В действительности же Уиндем–Матсон был чрезвычайно могущественен. Ему принадлежал контрольный пакет акций целого ряда предприятий, торговые фирмы, недвижимость, да еще и «Уиндем–Матсон Корпорейшн».

Последовав за стариком, Френк распахнул дверь в цех. Там грохотали станки, которые он ежедневно видел в течение многих лет. Френк вдохнул воздух наполненный пылью; при тусклом освещении суетливо двигались люди — Фринк ускорил шаги.

— Эй, мистер Уиндем–Матсон! — позвал он.

Старик остановился возле человека с волосатыми руками — начальника цеха, по имени Эд Мак–Карти. Оба одновременно повернулись к Фринку.

— Очень жалко, Френк, но я уже ничего не могу сделать, не могу взять вас назад. Я уже нанял на ваше место человека, полагая, что вы не вернетесь. После всего того, что вы наговорили. — Маленькие черные глазки Уиндема–Матсона забегали.

Уклончивость была в крови у старика.

— Я пришел за своим инструментом и ни за чем более, — объяснил Фринк.

Его голос — он порадовался ему — был твердым и даже резковатым.

— Ну, посмотрим, — промямлил Уиндем–Матсон.

Хозяин не знал ничего определенного об инструменте Фринка и обратился к Эду Мак–Карти:

— Думаю, что это по вашему ведомству, Эд. Наверное, вы сможете уладить все, что касается Френка. У меня другие заботы.

Он взглянул на карманные часы.

— Знаете, Эд, Я побеседую с вами об этой накладной позже. Мне еще нужно кое–куда сбегать.

Он похлопал Эда Мак–Карти по руке и поспешил прочь, не оглядываясь.

— Ты снова собираешься работать? — спросил, помолчав, Мак–Карти.

— Да.

— Я горжусь тобой. Ты здорово вчера высказался.

— Я тоже страшно горд, — согласился Френк. — Но бог мой, я не смогу так же хорошо работать где–то в другом месте. — Он почувствовал себя беспомощным и будто побитым. — Ты ведь знаешь это.

Раньше они частенько обсуждали свои проблемы.

— Нет! — воскликнул Мак–Карти. — Ты справишься с проблемой не хуже любого другого на побережье. Я видел, как ты выдал деталь всего за пять минут, включая и чистовую полировку. Вот только сварка…

— А я никогда не утверждал, что могу варить, — отозвался Френк.

— А ты никогда не думал завести собственное дело?

Фринк, захваченный врасплох, застыл.

— Какое дело?

— Ювелирное.

— Да ну тебя, ради Христа!

— Заказы, оригинальные изделия, а продавать будут другие.

Мак–Карти отвел его в угол цеха подальше от шума.

— Тысячи за две ты смог бы снять небольшой подвал или гараж. Когда–то я рисовал эскизы женских сережек и кулонов. Помнишь ведь — настоящий модерн.

Взяв кусок наждачной бумаги, он стал рисовать, медленно и упрямо.

Заглянув ему через плечо, Фринк увидел эскиз браслета с орнаментом из расходившихся и переплетавшихся линий.

— А разве еще существует рынок ювелирных изделий? — поинтересовался Фринк.

Все, что он когда–либо видел, было традиционными изделиями из прошлого.

— Кому нужны современные американские украшения? Их не существует вовсе, во всяком случае теперь, после войны.

— Сам создай рынок, — сердито посоветовал Мак–Карти.

— Ты хочешь сказать, что и продавать я стану сам?

— Пусти их в розничную продажу через магазин, вроде… как он называется? На Монтгомери–стрит — большой шикарный магазин произведений искусства.

— Американские художественные промыслы, — уточнил Фринк.

Он никогда не заходил в магазины столь дорогие и фешенебельные, как этот, так же, как и подавляющее большинство американцев. Только у японцев было достаточно денег, чтобы покупать в подобных магазинах.

— Ты знаешь, что там продают? — спросил Мак–Карти. — И на чем наживают состояния? На тех чертовых серебряных пряжках для поясов из Нью–Мексико, которые делают индейцы. Всякий хлам, который производят для туристов. Это считается модным искусством.

Некоторое время Фринк разглядывал Мак–Карти, не решаясь открыть рот, а потом сказал:

— Я знаю, что они там продают. И ты тоже знаешь.

— Да, — согласился Мак–Карти.

Они оба знали, потому что оба имели к этому делу самое прямое отношение, и довольно давно.

Официально «Уиндем–Матсон Корпорейшн» занимался выпуском решеток из кованого железа для лестниц, балконов, каминов и в качестве декоративных украшений жилых зданий. Все изготовлялось по стандартным чертежам. Для каждого сорококвартирного дома штамповалось одно и то же изделие сорок раз подряд. С виду «Уиндем–Матсон Корпорейшн» была металлургическим предприятием. Но кроме этого, она занималась еще и другим делом, что и приносило настоящие прибыли.

Используя большое количество тщательно подобранных инструментов, материалов и оборудования, «Уиндем–Матсон Корпорейшн» непрерывным потоком выпускала подделки под американские изделия довоенного производства. Эти подделки осторожно, со знанием дела подбрасывались на оптовый рынок произведений искусства, наполняя реку подлинных вещей, собираемых по всему континенту. И так же, как при коллекционировании почтовых марок и монет, никто не мог определить фактический процент подделок, находящихся в обращении. И никто — в особенности торговцы, да и сами коллекционеры — не хотели этим заниматься.

Когда Фринк так неожиданно покинул место работы, на его верстаке остался наполовину законченный револьвер фирмы «Кольт» времен фронтира (освоения западных территорий). Он сам сделал отливку в собственного же изготовлениях формах и был занят ручной шлифовкой деталей. Рынок огнестрельного оружия времен Гражданской войны и фронтира благодаря Фринку, был неограниченным. «Уиндем–Матсон Корпорейшн» могла продать все, что производил Фринк.

Остановившись у своего верстака, Фринк взял еще необработанный, покрытый заусенцами шомпол револьвера.

«Еще дня три, и револьвер был бы закончен, — с сожалением подумал ок. — Приличная работа». Эксперт, конечно, мог бы обнаружить подделку, но коллекционеры японцы не знали методов проверки подлинности изделия.

Насколько Фринку было известно, японцам и в голову не приходило хоть сколько–нибудь сомневаться в исторической подлинности вещей, продаваемых на Западном побережье как произведения искусств или народного творчества. Возможно, когда–нибудь такая мысль все–таки придет им в голову, и тогда пузырь лопнет, а вместе с ним лопнет и рынок подлинных изделий. Согласно закону Грешэма, подделки подрывают ценность подлинников. В этом, без сомнения, была причина отсутствия проверок: ведь, в конце концов, все оставались вполне довольны.

Фабрики и заводы, разбросанные по разным городам, выпускали продукцию и получали свою прибыль. Оптовики передавали вещи торговле, а хозяева магазинов выставляли их и рекламировали. Коллекционеры раскошеливались и, удовлетворенные, везли свои приобретения домой, чтобы произвести впечатление на любовниц, жен, коллег и друзей.

— Давно ты не пробовал сделать что–нибудь оригинальное? — спросил Мак–Карти.

Фринк пожал плечами.

— Много лет. Я могу скопировать все, что угодно, довольно аккуратно, но…

— Ты знаешь, о чем я думаю? Я думаю, что ты поддался внушению нацистов о том, что евреи не способны творить, что они могут заниматься лишь имитацией и торговлей, посредничеством.

Он безжалостно уставился на Френка.

— Может, так оно и есть, — согласился Френк.

— А ты попробуй. Сначала сделай эскизы. Или сразу поработай с металлом. Поиграй, как дети играют.

— Нет, — отрезал Фринк.

— Веры у тебя нет, — сказал Мак–Карти. — Ты ведь окончательно ее похоронил, верно? Веру в себя. Очень плохо. Потому что я убежден, ты в состоянии сделать это.

Он отошел от верстака.

«Да, очень плохо, — думал Фринк. — И тем не менее это правда. Я не могу по принуждению обрести веру или оптимизм. Хотя этот Мак–Карти — чертовски хороший начальник цеха. Он обладает способностью пришпорить человека, заставить его показать все свое умение, превзойти себя наперекор всему. Прирожденный руководитель. Почти ведь вдохновил меня, пусть хоть на мгновение, но стоило ему уйти, и энергия ушла в песок. Жаль, что я не захватил своего оракула. Можно было бы спросить у него совета, воспользоваться плодами его тысячелетней мудрости». И тут Френк вспомнил, что экземпляр «Книги перемен» есть в комнате отдыха. Он прошел через цех в контору, а оттуда в комнату отдыха.

Усевшись на стул с пластиковым сиденьем и ножками из хромированных трубок, он записал свой вопрос на обратной стороне конверта: «Следует ли мне заняться частным бизнесом в области прикладного творчества, как мне только что советовали?» После этого он стал бросать монеты.

В последней строке выпала семерка, затем он определил вторую и третью. Нижнее трехстишье, как он определил, было Чиен. Все выглядело неплохо, потому что Чиен означало творчество. Затем строка четвертая с переходом на восьмерку: Джин. Строка пятая также дала переход на восьмерку, тоже Джин.

«Боже, — заволновался он, — еще одна строчка с указанием на Джин, и выйдет гексаграмма одиннадцать».

Так, спокойно. Очень благоприятный исход. Или…

Руки его задрожали, звякнули монеты.

Строка Янг, и, следовательно, гексаграмма двадцать шесть. Та Чу — «Усмиренная сила величия». И та, и другая строки были благоприятными, третьего не было. Он бросил три монеты.

Джин — значит, покой.

Открыв книгу, он прочел соответствующее разъяснение:

«Покой. Малое уходит.

Приближается нечто великое.

Большая удача. Успех».

«Значит, я должен поступить так, как советует Мак–Карти. Завести свое маленькое дело».

Осталось только определить скользящую строку. Он перевернул страницу. Какой там текст?

Он не мог вспомнить, но скорее всего благоприятный, потому что сама гексаграмма была очень удачной: союз небес и земли. Однако первая и последняя строки были за пределами шестиугольника.

Глаза его нашарили нужное место:

«Стена рушится назад в ров. Сейчас не нужна армия. Пусть твои повеления будут известны в твоем городе. Упрямство ведет к унижению».

Полное банкротство! Он вскричал от ужаса. Дальше следовал комментарий:

«Перемена, о которой упоминалось в центре гексаграммы, уже начала осуществляться. Стена города погружается назад в ров, из которого она была воздвигнута, близится час гибели».

Это было, без всякого сомнения, одно из самых страшных разъяснений в книге, содержащей более трех тысяч строк. А вот суждение гексаграммы тем не менее было хорошим.

Так чему же следовать? Почему такое огромное противоречие? Такого с ним еще не случалось. В одном пророчестве смешались и большая удача, и гибель. Это что–то сверхъестественное! «Я, должно быть, нажал одновременно на две кнопки», — решил Френк.

Черт, но ведь случиться должно или то, или другое. А вместе? Разве может одновременно выпасть и большая удача, и гибель?

Или… может быть, ты…

Ювелирный бизнес завершится полным успехом — суждение относится именно к нему. А вот чертова скользящая строка. Она относится к чему–то более глубокому, она указывает на какую–то катастрофу в будущем, возможно, и не связанную с ювелирным делом.

«Но тем не менее мне уготована зловещая судьба. Война! — решил он. — Третья мировая! Два миллиарда будут убиты, нашу цивилизацию сотрут с лица Земли. Водородные бомбы градом падут на нас. Ну и ну! — выдохнул Фринк. — Что же происходит? Неужели я буду как–то причастен к ее возникновению? Или другой какой–нибудь бедолага, которого я даже не знаю? Или мы все будем виноваты в этом? Во всем виноваты физики с их теорией синхронности, по которой каждая частица неразрывно связана со всеми остальными: любая случайность может нарушить равновесие во Вселенной. И жизнь превратится в забавную шутку, над которой некому будет посмеяться. Я открываю книгу и читаю отчет о будущих событиях, которые сам бог затеял по рассеянности и о которых хотел бы забыть. А кто я есть? Стоит ли меня принимать во внимание? Мне нужно забрать свои инструменты и электрооборудование у Мак–Карти, открыть мастерскую и заняться своим пустячным бизнесом, не обращая никакого внимания на это последнее жуткое предсказание, работать, творить по своему собственному разумению до самого конца, стараться изо всех сил, пока не рухнут стены вокруг нас во всем мире. Вот о чем поведал мне оракул. Злой рок скоро уничтожит нас всех, так или иначе, но пока у меня есть чем заняться. Я должен воспользоваться своей головой, своими руками. Суждение относилось только лично ко мне, а последняя строка — ко всем. Слишком уж ничтожен я сам по себе, могу только прочесть то, что написано, поднять взор к небу и склонить голову, а затем упорно трудиться, как если бы я ничего не знал из того, что ждет меня впереди. Оракул не ожидает от меня ничего иного, не предполагает, что я начну бегать туда–сюда по улицам и вопить что есть мочи, привлекая внимание прохожих. А может ли кто–нибудь из нас изменить ситуацию? Все мы вместе, или кто–то по–настоящему великий, или кто–то по–настоящему счастливый сможет оказаться в нужном месте. Совершенно случайно, в результате слепой удачи. И вся наша жизнь, вся наша планета висят на волоске».

Закрыв книгу, Фринк вышел из комнаты отдыха в цех. Увидя Мак–Карти, он махнул ему рукой, дав понять, что им нужно продолжить разговор.

— Чем больше я думаю об этом, — произнес Фринк, тем больше мне нравится твоя затея.

— Прекрасно, — обрадовался Мак–Карти. — Теперь слушай. Тебе нужно сделать вот что. Ты должен достать деньги у Уиндема–Матсона. — Он подмигнул Фринку. — Я придумал, каким образом. Я тоже собираюсь бросить эту работу и присоединиться к тебе. Ты видел мои эскизы? Разве они плохи? Ведь хорошие же, я знаю.

— Конечно, — подтвердил Фринк, несколько смутившись.

— Давай встретимся вечером после работы, — предложил Мак–Карти, — у меня дома. Приходи часов в семь, пообедаешь со мной и с Джоанной, если только вытерпишь мою ребятню.

— О’кей, — согласился Фринк. Мак–Карти хлопнул его по плечу и отошел.

«За эти десять минут я проделал большой путь», — проговорил Фринк самому себе.

Страха и тревоги уже не было, оставался только азарт.

«Все произошло так быстро, — размышлял он, подойдя к своему верстаку и собирая инструменты. — Наверное, важные перемены так и происходят. Появляется благоприятная возможность… Всю жизнь я ждал этого. Когда оракул говорил: «Что–то должно быть достигнуто», он именно это и имел в виду. Время поистине великое. Какое сейчас время? Именно в этот момент? Оракул предсказывает, что надвигается «Усмиренная Сила Величия». Джин становится Янгом. Все движется. Строка скользит, и появляется новое мгновение. Я так спешил, что не заметил этого, возможно, ошибся, выхватив взглядом не то место. Держу пари, что именно поэтому я и наткнулся на эту жуткую строку, и благоприятная гексаграмма стала зловещей. Какой же я осел!»

Однако, несмотря на свое возбуждение и оптимизм, он не мог просто взять и выбросить из головы эту строку.

«И все же, — усмехнулся Фринк, — придется постараться. Вдруг до вечера удастся забыть о ней, будто и ничего не случилось. Да, я почти уверен, потому что это совместное с Эдом предприятие действительно может вылиться в нечто крупное. Я уверен, что у него безошибочный нюх. Да и я еще не сказал последнего слова. Сейчас я ничего из себя не представляю, но если я смогу провернуть всю эту затею, то, может быть, мне удастся вернуть Юлиану. Я знаю, что ей нужно, она заслуживает человека, имеющего вес в обществе, а не какого–то там чокнутого. Когда–то, в прежние времена, мужчины были мужчинами. Тогда, до войны, а сейчас… Неудивительно, что она скитается, уходит от одного мужчины к другому, ищет что–то и совсем забыла, что она женщина и каково ее предназначение. Но я — то знаю, и эта затея Мак–Карти — что бы там ни было — поможет мне ради нее добиться успеха».

***

Роберт Чилдан закрыл свой магазин на обед. Обычно он обедал в кафе напротив и покидал магазин не более чем на полчаса, а сегодня хватило и двадцати минут. Неприятные и тяжелые воспоминания о встрече с мистером Тагоми и персоналом торгового представительства совершенно испортили ему аппетит.

Возвратившись в магазин, он твердо сказал себе: пора менять тактику и, не отвлекаясь на телефонные вызовы, все дела устраивать в магазине.

На визит к Тагоми сегодня ушло около двух часов, это очень много. И прошло полдня, а он продал всего одну вещь — эти часы с Микки–Маусом — довольно дорогой предмет, но…

Чилдан открыл дверь магазина, поставил на цепочку, чтобы она не хлопала, и вошел в подсобку повесить пальто.

Когда он вновь появился, то обнаружил в магазине покупателя. Белого. «Ну и ну, — удивился он. — Сюрприз».

— Добрый день, сэр, — сказал Чилдан. Он слегка поклонился. Вероятно, какой–нибудь пинки. Худой, довольно смуглый, хорошо, по моде одетый, а держится скованно, и лицо поблескивает от пота.

— Добрый день, — пробормотал посетитель, осматривая витрины.

Затем он неожиданно подошел к прилавку, из внутреннего кармана пальто достал небольшой кожаный футляр для визитных карточек и выложил разноцветную, изысканно отпечатанную карточку.

На карточке была эмблема Империи и воинские знаки отличия. Военно–морской флот. Адмирал Харуша. Роберт Чилдан с волнением рассматривал ее.

— Корабль адмирала, — объяснил незнакомец, — в настоящее время находится в заливе Сан–Франциско. Авианосец «Сискаку».

— О, — отозвался Чилдан.

— Адмирал Харуша впервые на Западном побережье. У него масса пожеланий, и среди них — посетить ваш знаменитый магазин. На родных островах много говорят об «Американских художественных промыслах».

Чилдан поклонился, еле сдерживая свой восторг.

— Однако, — продолжал мужчина, — из–за большого количества наученных встреч адмирал не сможет нанести персональный визит в ваш уважаемый магазин. Поэтому он послал меня. Я — его поверенный.

— Адмирал — коллекционер? — поинтересовался Чилдан.

Мысли его лихорадочно работали.

— Он — любитель искусств. Он истинный знаток, но не коллекционер. То что он хочет, предназначено для подарков, а именно: он желает преподнести каждому офицеру своего корабля какой–нибудь ценный исторический предмет, что–либо из легкого стрелкового оружия времен легендарной американской Гражданской войны. — Немного помолчав, мужчина добавил: — Всего на корабле двенадцать офицеров.

«Двенадцать пистолетов времен Гражданской войны! Это стоит почти десять тысяч долларов», — прикинул про себя Чилдан.

Он затрепетал.

— Насколько известно, — продолжал поверенный адмирала, — в вашем магазине продаются такие бесценные старинные предметы, буквально сошедшие со страниц американской истории и, увы, слишком быстро исчезающие в бездне времени.

Подбирая слова самым тщательным образом — позволить себе упустить такой случай, совершить хотя бы одну малейшую оплошность было непростительно, — Чилдан начал:

— Да, правда. Я располагаю наилучшим в Тихоокеанских Соединенных Штатах ассортиментом оружия времен Гражданской войны. Я буду счастлив оказаться полезным адмиралу Харуша. Должен ли я собрать эту прекрасную коллекцию и привезти на борт «Сискаку»? Может, к вечеру?

— Нет. Я произведу осмотр здесь.

Двенадцать. Чилдан стал подсчитывать в уме. У него сейчас не было двенадцати, у него хранилось только три. Но он смог бы приобрести необходимое количество, если повезет, в течение недели, используя различные каналы, в том числе и авиапочту с Востока, и связи среди местных оптовиков.

— Вы, сэр, — задал вопрос Чилдан, — хорошо разбираетесь в таком оружии?

— Сносно, — признался мужчина. — У меня есть небольшая коллекция ручного оружия, включая крохотный потайной пистолет в виде костяшки домино. Приблизительно тысяча девятьсот сорокового года.

— Прелестная вещица, — согласился Чилдан и направился к сейфу, где хранились пистолеты. Нужно было показать их поверенному адмирала Харуша.

Когда он вернулся, покупатель выписывал чек. Увидев Чилдана, он оторвался от своего занятия и проговорил:

— Адмирал желает уплатить вперед. Задаток в размере пятнадцати тысяч долларов Тихоокеанских Штатов Америки.

Комната поплыла перед глазами Чилдана.

Однако ему удалось сохранить спокойствие, даже придать себе несколько безразличный вид.

— Как пожелаете. В этом нет необходимости — простая формальность. — Поставив кожаную, с фетровыми накладками, коробку на прилавок, он пояснил: — Вот исключительно интересный экземпляр — кольт сорок четвертого калибра, выпуска тысяча восемьсот шестидесятого года, — он открыл коробку, — черный порох и пули. Такие поставлялись в армию США. Парни в голубых мундирах носили это оружие при себе, например, во время второго похода на Юг.

Поверенный весьма продолжительное время изучал оружие. Наконец, подняв глаза, холодно произнес:

— Сэр, это подделка.

— А? — ничего не понял Чилдан.

— Возраст этого образца не более шести месяцев. Сэр, представленный вами предмет — подделка. Я глубоко сожалею. Но смотрите. Вот это дерево рукоятки подвергнуто искусственному старению с помощью химикатов. Стыдно. Он отложил револьвер.

Чилдан поднял его и безмолвно повертел в руках. Он не мог ничего сообразить, ничего сказать. Наконец он вымолвил:

— Этого не может быть.

— Имитация подлинного исторического оружия. Ничего более. Я боюсь, сэр, что вас обманули. Наверное, какой–нибудь недобросовестный агент. Вы должны заявить об этом в полицию Сан–Франциско.

Мужчина поклонился.

— Я весьма сожалею. Возможно, у вас есть и другие подделки. Может быть, вы, сэр, владелец и продавец таких изделий, не в состоянии отличить фальшивки от подлинника?

Наступила пауза.

Протянув руку, посетитель взял наполовину заполненный чек, положил его в карман и спрятал авторучку.

— Очень жаль, сэр, но я определенно не могу вести дела с «Американскими художественными промыслами». Адмирал Харуша будет разочарован. Но войдите и вы в мое положение.

Чилдан не отрывал взгляда от револьвера.

— До свидания, сэр, — попрощался мужчина. — Последуйте, пожалуйста, моему скромному совету, наймите какого–нибудь эксперта, чтобы он мог осматривать ваши приобретения. Ваша репутация… Я уверен, что вы понимаете.

— Сэр, если бы вы могли, пожалуйста… — промямлил Чилдан.

— Не волнуйтесь, сэр. Я никому не расскажу об этом. Я сообщу адмиралу, что, к сожалению, ваш магазин был сегодня закрыт. — Мужчина остановился у двери. — Ведь мы оба все–таки белые.

Еще раз поклонившись, он удалился.

Оставшись один, Чилдан продолжал держать револьвер в руках.

«Этого не может быть, — думал он. — Но это произошло. Господь всемогущий на небесах! Я уничтожен! Я потерял пятнадцать тысяч долларов! И мою репутацию, если это выплывет наружу. Если бы только этот человек, поверенный адмирала Харуша, оказался не болтлив! Я покончу с собой! Я потеряю этот магазин. Я не смогу продолжать, это факт. С другой стороны, может быть, этот человек заблуждается, может, он лжет. Он подослан «Историческими предметами Соединенных Штатов Америки», чтобы меня убрать. Или «Первоклассными произведениями искусства». В любом случае, кем–нибудь из конкурентов. Револьвер, без сомнения, подлинный. Как мне подтвердить это?» — Чилдан напряг память. — Ага. Я отдам его на проверку в Калифорнийский университет, в отдел экспертизы. Там должны быть знакомые. Один раз уже такой вопрос всплывал. Подозрение на подделку старинного мушкета».

Торопясь, он дозвонился до одного из городских агентов по доставке и потребовал, чтобы ему немедленно прислали рассыльного.

Затем он завернул револьвер и написал записку в университетскую лабораторию с просьбой установить дату изготовления оружия и как можно скорее позвонить ему по телефону.

Прибыл рассыльный. Чилдан передал ему записку и пакет с адресом велел нанять вертолет. Рассыльный ушел, а Чилдан принялся нервно расхаживать взад и вперед по магазину. Из университета позвонили в три часа.

— Мистер Чилдан, вы хотели проверить подлинность револьвера: состоял ли на вооружении этот кольт сорок четвертого калибра образца тысяча восемьсот шестидесятого года?

Наступила пауза, во время которой Чилдан в страхе сжимал в руке телефонную трубку.

— Вот протокол лаборатории. Это копия, выполненная посредством литья в пластмассовую форму, кроме рукоятки, вытесанной из ореха. Серийные номера деталей подделаны. Как бурая, так и синяя поверхности деталей затвора получены посредством современной быстродействующей технологии. Весь револьвер подвергнут искусственному старению, с тем чтобы он производил впечатление долго бывшего в употреблении оружия.

— Человек, принесший его мне для оценки… — перебил Чилдан.

— Скажите ему, что его надули, — посоветовал сотрудник лаборатории. — Хотя и весьма искусно. Работа очень хорошая, выполнена истинным умельцем. Только взгляните, у настоящего оружия детали со временем приобретают синеватый оттенок. Здесь же добились того же результата с помощью заворачивания в кусок кожи и последующего нагрева в атмосфере цианистых паров. Это очень сложный технологический процесс с точки зрения современной техники, но он выполнен очень добротно и в прекрасно оборудованной мастерской. Мы обнаружили частицы порошков, применявшихся при шлифовке и полировке, причем весьма необычных. Мы сейчас не можем еще доказать, но есть уверенность, что существует целая отрасль промышленности, выпускающая такие подделки. Она безусловно реально существует. Мы довольно часто сталкиваемся с подобными изделиями.

— Да нет, вряд ли, — медленно проговорил Чилдан. — Это только слухи. Я могу с полной уверенностью сказать, что здесь вы заблуждаетесь. — И вдруг закричал в трубку, преисполненный благородного негодования: — Мне–то уж с моей работой это было бы доподлинно известно! Как вы думаете, зачем я послал вам сегодня этот револьвер? Потому что мне сразу же показалось, что это подделка. У меня многолетний опыт! А такие подделки очень редки, их можно расценивать просто как шутку, как чью–то неосторожную шалость. — Переведя дух, он закончил: — Благодарю вас за то, что вы подтвердили мои собственные опасения. Пришлите счет на мое имя. Спасибо.

Положив трубку, он тут же разыскал накладные. Как револьвер попал к нему? От кого?

Как выяснилось, револьвер прислала одна из крупнейших компаний оптовых поставщиков Сан–Франциско — компания Рея Келвина, на улице Ван–Несс. Чилдан набрал номер.

— Мне нужно поговорить с мистером Келвином, — потребовал он. Голос его окреп.

Вскоре послышалось сердитое, очень недовольное: «Да?»

— Это Боб Чилдан. «Американские художественные промыслы». Монтгомери–стрит. Рэй, у меня к вам одно очень тонкое, деликатное дело. Я хотел бы встретиться сегодня лично, в любое время и в любом месте Прошу вас серьезно отнестись к моей просьбе!

К своему удивлению, он обнаружил, что снова повысил голос.

— О’кей, — спокойно согласился Рэй Келвин. — В четыре, в моей конторе.

— Никому не говорите, это строго между нами.

Чилдан с такой яростью бросил трубку, что аппарат чуть не свалился на пол.

До выхода оставалось еще полчаса. Он отчаянно метался по магазину, все более осознавая свою беспомощность. Что делать?

Идея! Чилдан кинулся к телефону и быстро связался с редакцией газеты «Геральд» на Маркет–стрит.

Ответил приятный женский голос.

— Скажите, пожалуйста, — любезно обратился Чилдан, — стоит ли на рейде в гавани авианосец «Сискаку», и если да, то давно ли? Я был бы признателен вашей уважаемой газете за эту информацию.

Мучительное ожидание, затем снова голос девушки.

— Согласно нашей справочной службе, «Сискаку» лежит на дне Филиппинского моря, — сообщила она, еле сдерживая смех. — Он был потоплен американской подводной лодкой в тысяча девятьсот сорок пятом году. У вас еще будут к нам вопросы, сэр?

Очевидно, в редакции высоко оценили эту сумасбродную выходку.

Чилдан положил трубку. Авианосца «Сискаку» не существует вот уже семнадцать лет, вероятно, так же, как и адмирала Харуши. Его «поверенный» — мошенник, но тем не менее… он прав: кольт сорок четвертого калибра оказался подделкой.

Чилдан никак не мог уловить смысла этой игры.

Возможно, этот человек — какой–нибудь делец, которому захотелось завладеть рынком стрелкового оружия времен Гражданской войны. Будучи компетентным собирателем в этой области, он распознал подделку. Он — профессионал из профессионалов. Простой коллекционер ничего бы не заметил.

У Чилдана отлегло от сердца. Значит, немногие смогли бы обнаружить обман, скорее всего, вообще никто не в состоянии этого сделать. И вряд ли посетитель поделится с кем–то еще своим открытием.

Плюнуть на это дело?

Поразмыслив, Чилдан решил, что не стоит спешить с выводом.

Нужно тщательно все проверить, и прежде всего вернуть деньги, потребовать от Рэя Келвина возмещения. Нужно также договориться с лабораторией насчет экспертизы всего остального. Страшно предположить, что многие из его товаров — не подлинники!

Чилдан помрачнел. Выход один. Нужно идти к Рзю Келвину, припереть его к стенке, докопаться до истины. Возможно, он виновен, а может быть, и нет. В любом случае необходимо отказать ему в дальнейших торговых сделках.

«Он будет вынужден смириться с потерей денег, — решил Чилдан. — Он, а не я. Если же он не захочет, то я свяжусь с другими владельцами антикварных магазинов, расскажу им обо всем и погублю его репутацию. С какой стати я должен один за все отдуваться? Пусть отвечают те, кто повинен в этом, пусть сами расхлебывают кашу, которую заварили. Но проделать это надо с особой секретностью, все должно быть чисто конфиденциально».