X
Ты потеешь. А не мешает ли это твоей личной жизни? Аэрозоль или мыло «УБИК» избавят тебя от подобных опасений и позволят присутствовать там, где происходят интересные вещи. Срок действия — десять дней. Безопасен при использовании согласно инструкции, разработанной в соответствии с четкой программой личной гигиены.
— А теперь, — сообщил диктор телевидения, — мы вновь вернемся к репортажу, который ведет Джим Хантер.
На экране возникло чисто выбритое, сияющее лицо журналиста.
— Глен Ранкитер сегодня вновь оказался там, где он родился. Однако это не то возвращение, которое может возбудить в ком-либо радость. «Корпорацию Ранкитера», пожалуй, наиболее известную из всех профилактических организаций, расположенных на Земле, вчера ждал трагический удар. Во время террористического акта, происшедшего в секретной исследовательской лаборатории под поверхностью Луны, в результате взрыва бомбы Глен Ранкитер был смертельно ранен и скончался раньше, чем его тело удалось поместить в холодильник. Останки Глена Ранкитера были доставлены в Мораторий Возлюбленных Собратьев в Цюрихе, где, несмотря на все усилия, его не удалось возвратить к состоянию полужизни. Осознав всю бесполезность дальнейших попыток, руководство моратория решило полностью прекратить их, и тело было доставлено в Дес Мойнес, где будет выставлено для гражданской панихиды в Предсмертном Доме Простого Пастора.
Телекамера показала старый, деревянный, выкрашенный в белый цвет домик, вокруг которого толпилось довольно много народу.
«Интересно, кто распорядился перевезти его в Дес Мойнес?» — подумал Джо.
— Это печальное, но непоколебимое решение, — продолжал диктор, — в результате которого наступает последняя стадия жизни Глена Ранкитера — та, за которой мы все сейчас наблюдаем, — было принято его женой. Миссис Элла Ранкитер, пребывающая в настоящее время в холодильнике (в том же моратории, где, как ожидалось, должен был покоиться и ее муж), была возвращена к состоянию полужизни и проинформирована о трагическом происшествии. Узнав сегодня утром о состоянии своего мужа, она посоветовала прекратить дальнейшие запоздалые попытки, направленные на возвращение к полужизни ее мужа, с которым — прежде чем действительность перечеркнула ее ожидания — она намеревалась воссоединиться. — На минуту на экране показалась фотография Эллы, сделанная еще при ее жизни. — Погруженные в траур сотрудники «Корпорации Ранкитера» собрались в часовне Предсмертного Дома Простого Пастора, чтобы принять участие в печальной церемонии и таким образом отдать свой последний долг усопшему.
Теперь на экране показалась крыша морга и вертикально стоящий на ней ракетоплан, откуда начала выходить группа мужчин и женщин. Их задержал микрофон, протянутый к ним репортером.
— Не скажете ли вы мне, сэр, — голос репортера звучал типично по-журналистски, — когда вы работали у Глена Ранкитера, была ли у вас и ваших коллег возможность лично познакомиться с ним? Узнать его не только как начальника, но и как человека?
Дон Денни, моргая ресницами, словно сова, ослепленная светом, сказал в протянутый микрофон:
— Мы все знали Глена Ранкитера как человека. Как хорошего человека и гражданина, достойного уважения. Я знаю, что, говоря так, я выражаю также мнение всех моих коллег.
— Мистер Денни, здесь присутствуют все сотрудники, а точнее, бывшие сотрудники мистера Ранкитера?
— Большая часть, — ответил Денни. — Почти все. Мистер Лен Ниггельман, президент Объединения Профилактических Компаний, обратился к нам еще в Нью-Йорке и сообщил, что ему известно о смерти Ранкитера. Он же проинформировал нас, что тело покойного находится на пути в Дес Мойнес, и подтвердил, что нам необходимо приехать сюда. Мы согласились с ним, и в результате он доставил нас на своем корабле. Вот на этом, — Денни показал на аппарат, из которого вышел он и остальные члены группы. — Мы благодарны ему за сообщение, что теперешним местом пребывания мистера Ранкитера станет морг. К сожалению, кое-кого из нашей группы здесь нет, так как они отсутствовали в бюро в момент получения сообщения. Это относится прежде всего к Элу Хэммонду и Венде Райт, нашим инерциалам, а также мистеру Чипу, специалисту по замерам поля. Местопребывание этих трех человек нам неизвестно, но, может быть, как раз сейчас…
— Да, — прервал его репортер, не выпуская микрофона, — может быть, они увидят эту программу, транслируемую через спутники связи во все города земного шара, и прибудут в Дес Мойнес, чтобы тоже принять участие в этой печальной церемонии. Я уверен — и вы, конечно, тоже, — что именно этого ожидали бы от них мистер Ранкитер и его жена. А теперь я передаю слово Джиму Хантеру в студии «Телевизионный дневник». Джим Хантер вновь явился на экран и сказал:
— Рэй Холлис, сотрудники которого, наделенные психическими способностями, могут быть нейтрализованы воздействием инерциалов, на чем и основывается принцип работы профилактических организаций, в заявлении, переданном его фирмой, выражает соболезнование по случаю непредвиденной смерти Глена Ранкитера и сообщает, что, если это возможно, он хотел бы принять участие в торжественных похоронах, происходящих в Дес Мойнесе. Однако не исключено, что Лен Ниггельман, представляющий, как уже сообщалось, Объединение Профилактических Организаций, будет настаивать на исключении мистера Холлиса из числа участников похоронной процессии, в свете того факта, что, как засвидетельствовали в своих показаниях некоторые представители профилакториев, Холлис отнесся к гибели Ранкитера с явным и плохо скрытым удовлетворением. — Ведущий «Телевизионного дневника» Джим Хантер на мгновение замолчал, взял в руки листок бумаги и продолжал: — Переходим к другим сообщениям…
Джо Чип нажал на кнопку выключателя телевизора. Экран погас, звук постепенно исчез.
«Все это не увязывается со смыслом надписей на стенах в ванной и туалете, — подумал Джо. — Однако, может быть, Ранкитер действительно умер. Так утверждает телевидение, так считают Рэй Холлис и Лен Ниггельман, они все относятся к нему, как к покойнику, а единственный контраргумент, на который можно опереться, это два стишка, которые, как считал Эл, мог нацарапать кто угодно».
Экран телевизора снова осветился, что поразило Джо, — он не прикасался больше к кнопке выключателя. Мало того, каналы начали самостоятельно переключаться, на экране поочередно сменялись разнообразные изображения, пока таинственное существо не отыскало то, что было ему нужно. Теперь на экране остался лишь один образ.
Лицо Глена Ранкитера.
— Твой вкус испортился? — поинтересовался Ранкитер обычным своим ехидным голосом. — В твоем меню в основном тушеная капуста? Старый, затхловатый запашок завтраков по понедельникам, когда ты не смотришь, сколько десятицентовиков опустил в свой кухонный автомат? «УБИК» все это изменит. «УБИК» возрождает вкусовые качества пищи, возвращает вкус и аромат тому, кто нуждается в этом. — На экране вместо Ранкитера появилась ярко раскрашенная бутылочка с аэрозолем. — Одно дуновение невидимого потока частичек препарата «УБИК», продающегося по общедоступным ценам, развеивает прочно сложившиеся убеждения, что весь мир переполнили банки с прокисшим молоком, перегорающие магнитофоны и допотопные железные кабины лифтов, не говоря уж об остальных, еще не зафиксированных признаках разложения. Дело в том, что распад окружающего мира представляет собой нормальное явление для множества людей, находящихся в состоянии полужизни, особенно в ее начальных стадиях, когда связи с действительностью еще очень сильны. В качестве промежуточного фактора сохраняется нечто вроде остаточного мира, воспринимаемого как псевдосреда, которая, однако, не стабилизирована и не поддерживается какой-либо энергетической структурой. Это особенно характерно для тех случаев, когда, как и у вас, дело касается нескольких объединенных систем памяти. Однако с момента появления нового, небывалой силы препарата «УБИК» все это подвергается изменению!
Джо сидел в оцепенении, не спуская глаз с экрана. Перед ним появилась колдунья из мультфильмов, которая, порхая в воздухе, лихо распрыскивала повсюду «УБИК».
Потом место колдуньи заняла серьезная домохозяйка с лошадиной челюстью и крупными, выступающими зубами. Она загрохотала металлическим голосом:
— Я перешла на «УБИК», перепробовав все более слабые, устаревшие стабилизаторы действительности. Мои кастрюли и сковородки превратились в груды ржавчины. Провалился пол квартиры. Чарли, мой муж, навылет продырявил ногой дверь в спальню. Но теперь я применяю новый экономичный и мощный препарат «УБИК» и последствия удивительны. Посмотрите-ка на этот холодильник. — На экране появилась старая модель фирмы «Дженерал Электрик». — Ведь он сдвинулся во времени на восемьдесят лет!
— На шестьдесят два! — невольно поправил ее Джо.
— Но посмотрите-ка на него сейчас, — продолжала хозяйка, опрыскивая старинный холодильник препаратом «УБИК». Магические искры облаком обволокли старую модель, и на ее месте появился новейший платный холодильник с шестью дверцами во всем своем великолепии.
— Таким образом, — вновь раздался серьезный голос Ранкитера, — благодаря использованию наиболее передовых методов современной науки процесс превращения материи в свои предшествующие формы может быть обратим, причем за сумму, доступную для любого обладателя квартиры. «УБИК» можно купить в ближайшем магазине хозяйственных товаров в любой точке земного шара. Не употреблять внутрь. Держать вдали от огня. Не отступать от инструкции, помещенной на этикетке. Так что ищи его, Джо. Не сиди на месте, выйди из дома, купи флакон «УБИКа» и распыляй его вокруг себя днем и ночью.
— Ты знаешь, что я здесь? — спросил Джо, срываясь с места. — Ты меня видишь и слышишь?
— Разумеется, не вижу и не слышу. Эта рекламная передача была записана на магнитофонную ленту; я надиктовал ее недели две назад, а точнее, за двенадцать дней до моей смерти. Я знал, что дело кончится этим взрывом, — воспользовался услугами ясновидящих.
— Значит, ты в самом деле мертв?
— Конечно же, мертв. Разве ты не смотрел пару минут назад трансляцию из Дес Мойнес? Я знаю, что ты ее видел — об этом тоже знал мой ясновидящий.
— А эта надпись на стене туалета?
— Еще один пример разложения, — загремел голос Ранкитера из динамика телевизора. — Иди, купи флакон «УБИКа» — и все миражи исчезнут.
— Эл считает, что это мы умерли.
— Эл уже подвергся распаду. — Ранкитер разразился глубоким, вибрирующим смехом, от которого ходуном заходил весь конференц-зал. — Слушай, Джо. Я надиктовал эту чертову рекламу, чтобы вам помочь, указать вам путь — особенно тебе, мы же всегда были друзьями. Я знал, что ты окажешься полностью дезориентированным. Именно так и случилось. Ничего особенного в этом нет, принимая в расчет состояние твоих нервов. Так или иначе, держись, может, когда ты приедешь в Дес Мойнес и увидишь мое тело, выставленное для всеобщего обозрения, ты успокоишься.
— Что такое «УБИК»? — спросил Джо.
— Боюсь, что уже слишком поздно, чтобы помочь Элу.
— Каков состав «УБИКа»? Как он действует? — настаивал Джо.
— Честно говоря, эта надпись на стене туалета появилась, наверное, из-за Эла. Если бы не Эл, ты бы вообще ее не заметил.
— Ты в самом деле записан на магнитофонную ленту? — спросил Джо. — Ты меня не слышишь? Это правда?
— Вдобавок ко всему, Эл… — начал Ранкитер.
— Черт побери, — пробормотал Джо. Ему было не по себе. Он был близок к капитуляции.
На экране телевизора вновь появилась домохозяйка с лицом, напоминающим лошадиную морду, чтобы завершить рекламу. Правда, теперь она разглагольствовала несколько приглушенным голосом:
— Если в вашем ближайшем хозяйственном магазине еще нет «УБИКа», мистер Чип, то вернитесь к себе домой, где обнаружите бесплатный рекламный образчик препарата, присланный по почте. Его хватит вам до того момента, когда вы сможете купить флакон нормальных размеров.
Домохозяйка исчезла, экран вновь потемнел и замолчал. Существо, недавно его включавшее, теперь выключило его.
«Значит, я должен свалить вину за все на Эла», — подумал Джо. Эта мысль не будила в нем энтузиазма; кроме того, он отдавал себе отчет в своеобразии такого способа общения, при котором невозможно что-либо выяснить или исправить. «Эл в роли козла отпущения, человек, на которого можно свалить все грехи, чушь какая, — подумал он. — Кстати, действительно ли Ранкитер меня не слышал? Или он только делал вид, что говорит с магнитофонной ленты?» Какое-то время в ходе рекламной передачи казалось, что Ранкитер ему отвечает; только под конец его ответы не соответствовали его вопросам.
Джо неожиданно ощутил себя бабочкой, бьющейся в стекло реальности, бабочкой, находящейся снаружи и не имеющей возможности узнать, что происходит внутри.
Неожиданно ему в голову пришла новая жутковатая концепция. «Допустим, — подумал он, — что Ранкитер в самом деле надиктовал это на магнитофонную ленту, предполагая — основываясь на смутной информации, полученной от ясновидящего, — что взрыв бомбы убьет его, а все остальные останутся живы. Лента была надиктована, но предположение оказалось ложным: Ранкитер не погиб. Это мы расстались с жизнью, как утверждает надпись в туалете, а он продолжает существовать. Перед взрывом бомбы он отдал распоряжение, чтобы лента с рекламой была показана именно в этот момент, и, поскольку позже он не отменил свой приказ, телевизионная станция выполнила его желание. Это объясняло несоответствие слов Ранкитера по телевизору надписи, которую он сам оставил на стене туалета. Только так можно объяснить оба этих сообщения». Джо не мог найти никакого другого объяснения, которое соответствовало бы этим фактам.
Разве что Ранкитер играет с ними, запутывает их, подталкивает то в одну, то в другую сторону. Словно некая необычайная могущественная сила, преследующая их, вмешивающаяся в жизнь. Сила, действующая в мире живых существ, или же в мире полуживых, или, неожиданно пришло ему в голову, в обоих мирах. В любом случае она решающим образом влияет на их ощущения и будет сильно влиять на то, что их ожидает. Может быть, не на сам процесс распада, — прикинул он. — Это от нее не зависит. Хотя… Может быть, и этот процесс подчиняется ее действию, хотя Ранкитер и не хотел в этом признаваться. Ранкитер и «УБИК». Ubiquity — это значит «вездесущность», вдруг понял он. Наверное, от этого слова происходит и название аэрозольного препарата, о котором говорил Ранкитер. Впрочем, вполне возможно, что его вообще не существует, скорее всего, это очередной обман, который должен еще больше их дезориентировать.
«Мало того, — думал он, — если Ранкитер жив, то мы имеем дело не с одним, а с двумя Ранкитерами. Один из них, настоящий, пребывает в реальном мире и пытается войти с нами в контакт; другой — фантасмагория, от которого в мире полуживых осталось лишь тело — труп, выставленный на публичное обозрение в Дес Мойнес, штат Айова. И логически продолжая это рассуждение, мы невольно приходим к выводу: все остальные люди — Рэй Холлис или Лен Ниггельман — также всего лишь продукты воображения, реальные прообразы которых остались в мире живых. Трудненько же во всем этом разобраться». Ему вовсе не нравилась такая концепция. Однако он был вынужден признать, что с точки зрения симметрии она безукоризненна, но, с другой стороны, она казалась ему излишне хаотичной.
«Ладно, — решил он, — выскочу на минутку, возьму эту бесплатную пробу «УБИКа», а потом отправлюсь в Дес Мойнес. В конце концов реклама говорила именно об этом. В типичной для нее хвастливой манере она дала мне понять, что с «УБИКом» будет безопаснее. Такое предостережение следует принять во внимание, — решил он, — если я намерен остаться в живых или сохранить состояние полужизни. Одно их двух».
Он вышел из такси на крыше своего жилого блока и, спустившись вниз по эскалатору, оказался перед своими дверьми. Монета, полученная от кого-то — он уже не помнил точно, от Пат или Эла, — открыла ему двери, и он вошел внутрь.
В жилой комнате ощущался слабый запах горелого жира — аромат, с которым он не сталкивался со времени своего детства. Заглянув на кухню, он обнаружил причину этого запаха. Автокухарка сместилась во времени, превратившись в старинную газовую плиту фирмы «Бак» с забитыми горелками, с покоробленной, плохо закрывающейся дверцей духовки. Какое-то время он тупо смотрел на этот старый, изрядно подержанный агрегат, потом заметил, что подобная метаморфоза произошла со всем кухонным оборудованием. Аппарат, поставляющий газету на дом, исчез совершенно. Тостер рассыпался и превратился в причудливое, отвратительного вида устройство, которое уже нельзя было использовать по назначению. Холодильник превратился в огромную, питающуюся от сети машину, — реликвию, вынырнувшую бог знает из какого отдаленного прошлого. Эта модель была еще древнее того старого барахла производства «Дженерал Электрик», что показывалось в телерекламе. Менее всего изменилась кофеварка, и изменение это произошло в лучшую сторону: теперь на ней не было отверстия для монеты и ею можно было пользоваться бесплатно. То же самое произошло, как он отметил, со всеми остальными кухонными принадлежностями. Во всяком случае, с теми, что остались на местах. Так же, как газетный аппарат, исчезло устройство для ликвидации мусора. Он попытался вспомнить, какими же еще принадлежностями он располагал, но воспоминание о них уже стало делаться туманным; он оставил это занятие и вернулся в гостиную.
Телевизор отбросило во времени далеко; теперь перед глазами Джо стоял старинный радиоприемник фирмы «Этуотер-Кент» в корпусе из темного дерева с диапазонами длинных, средних и коротких волн. Он обнаружил антенну и провод заземления.
— Господи помилуй! — недовольно проговорил он.
Но почему телевизор не превратился просто-напросто в беспорядочную груду пластиковых и металлических деталей? Ведь он был собран из них, а не из древнего радиоприемника. Телеприемник был формой, вставшей на место других форм; формы поочередно следовали друг за другом как кадры на кинопленке.
«В любом предмете, — размышлял Джо, — должны жить в каком-то остаточном виде его предшествующие формы. Прошлое — хотя и скрытое под поверхностью, затаившееся — продолжает существовать и может выявить себя на свет божий, как только наросты последующих форм исчезнут каким-либо образом. Мужчина не содержит в себе юношу, — думал Джо, — но всех предшествующих мужчин. А история насчитывает столько тысячелетий…
Обезвоженные останки Венды. Тут тоже проявилась нормально функционирующая преемственность формы. Последняя форма подошла к концу, к исходу, и за ней — никакой новой формы, никакой следующей фазы, ничего того, что мы называем развитием. На этом, наверное, и основана старость — отсутствие новых форм, ведущее к деградации и огрублению. Разве что в этом случае все произошло неожиданно, в течение нескольких часов.
Но разве еще Платон не утверждал, что есть некий внутренний элемент, неподверженный распаду? Это древний дуализм, согласно которому тело и душа были разными элементами. Тело пришло к концу, как в случае с Вендой, и душа вырвалась из него, как птица из клетки, направляясь в какое-то другое место. Возможно, — подумал он, — чтобы возродиться заново, согласно тому, что говорит тибетская книга мертвых. Господи, — думал он, — я надеюсь, что это правда. Должны же мы когда-нибудь встретиться снова? Как в «Винни-Пухе»: существует другая часть леса, в которой мальчик и его медвежонок всегда смогут играть вместе… Это неуничтожаемая категория, — решил он. — Так же, как все мы. В какой-то момент любой из нас вдруг обнаружит себя вместе со своим медвежонком в новом, более светлом, более устойчивом мире».
Из чистого интереса он включил доисторический приемник. Желтая целлулоидная панель осветилась, динамик громко забормотал, а потом сквозь свист и помехи пробилась какая-то станция.
— Сейчас в программе: «Семья Пеппера Янга», — объявил диктор. Послышалось бульканье органной музыки. — Программа подготовлена фирмой, производящей мыло «Кэмэй», — мыло для прелестных женщин. Вчера Пеппер узнал, что его длившаяся вот уже несколько месяцев работа подошла к неожиданному концу, в связи с…
В этот момент Джо включил радио.
«Мыльная опера» до начала второй мировой войны, — изумленно подумал он. — Ну что ж, это вполне согласуется со смещением во времени явлений, характерных для этого мира, заменяемого квази-миром, если так можно выразиться».
Осматривая комнату, он заметил кофейный столик со стеклянной крышкой и ножками в стиле барокко. На нем лежал номер журнала «Либерти», также относящийся к временам до второй мировой. В нем был помещен очередной фрагмент научно-фантастической повести «Ночная молния», описывающей грядущую атомную войну. Он бессмысленно перелистал страницы журнала, а потом принялся осматривать комнату в поисках остальных перемен, которые в ней произошли.
Место твердого бесцветного пола заняли широкие доски из мягкого дерева. Посреди комнаты лежал выцветший турецкий ковер, набитый пылью, скопившейся за годы.
На стенах осталась лишь одна картина: эстамп в раме под стеклом, изображающий индейца, умирающего на спине лошади. Джо никогда раньше не видел его. Картина не вызвала в нем никаких воспоминаний. И кстати, ему не нравилась.
Место видеофона занял укрепленный на стене черный телефон с висящей трубкой — тех времен, когда еще не существовало диска для набора номеров. Джо снял трубку с рычага и услышал женский голос:
— Назовите нужный номер, сэр. — Он тут же повесил трубку.
Так же исчезла и регулируемая при помощи термостата система центрального отопления. В углу гостиной Джо обнаружил газовый камин с большой жестяной трубой, идущей вдоль стены чуть ли не до потолка.
Он прошел в спальню, распахнув шкаф, проверил его содержимое. А потом выбрал для себя черные полуботинки, шерстяные носки, брюки гольф, голубую хлопчатобумажную рубашку, спортивный пиджак из верблюжьей шерсти и кепи с козырьком. Потом выложил на кровать набор, предназначенный для более торжественных случаев: темно-синий двубортный костюм, подтяжки, широкий галстук в цветочек и белую рубашку с жестким целлулоидным воротничком. «Господи! — воскликнул он про себя, обнаружив в шкафу сумку с набором клюшек для гольфа. — Это еще что за древность?»
Он вернулся в гостиную. На этот раз его взгляд остановился на том месте, где раньше находился комплект полифонической радиоаппаратуры: регулятор радиоволн по УКВ, высокочастотный адаптер на невесомой подвеске, динамики, колонки и многоканальный усилитель. Все эти предметы исчезли, на их месте оказалось высокое сооружение из темного дерева. Джо заметил ручку для заводки и даже не стал откидывать крышку, чтобы убедиться, из чего состоит эта звуковоспроизводящая аппаратура. Пакет игл из бамбукового дерева лежал на полочке рядом с граммофоном марки «Виктпола». Там же находилась десятидюймовая пластинка фирмы «Виктор» на 78 оборотов с черной этикеткой: «Оркестр Рэя Нобла играет «Восточные сладости». Вот и все, что осталось от его коллекции лент и долгоиграющих пластинок.
«Утром, — подумал Джо, — здесь окажется, наверное, предшественник патефона с зубчатыми передачами и записью на валике, на котором будет запечатлена шумливая мелодикломация Молитвы Господу».
Его внимание привлекла к себе свежая, как ему показалось, газета, лежащая на другом конце мягкой софы. Он взял ее в руки и взглянул на дату: вторник, 12 сентября 1939 года. Бросил взгляд на заголовок.
«ФРАНЦУЗЫ УТВЕРЖДАЮТ, ЧТО ОНИ ПРОРВАЛИ ЛИНИЮ ЗИГФРИДА, СООБЩАЮТ, ЧТО ПРОДВИГАЮТСЯ ВПЕРЕД В РАЙОНЕ СААРБРЮКЕНА».
«Любопытно, — подумал Джо. — Как раз началась вторая мировая война и французам казалось, что они побеждают». Он прочитал следующий заголовок:
«ПОЛЬСКИЕ ИСТОЧНИКИ СООБЩАЮТ, ЧТО НЕМЕЦКОЕ ВТОРЖЕНИЕ ОСТАНОВЛЕНО. ПОЛЯКИ УТВЕРЖДАЮТ, ЧТО АГРЕССОР БРОСАЕТ В БОЙ ВСЕ НОВЫЕ СИЛЫ, НО НЕ ПРОДВИГАЕТСЯ ВПЕРЕД».
Стоила газета три цента. Это тоже показалось ему интересным. «Что теперь можно купить за три цента? — спросил он себя, отложив газету и еще раз обратив внимание на ее свежий вид. — Ей не больше одного-двух дней, — подумал он. — Значит, я знаю точно, до какого момента дошел процесс смещения во времени».
Бродя по комнате в поисках дальнейших преобразований, он добрался до стоящего в спальне комода с одеждой. На нем он увидел ряд фотографий в стеклянных рамках.
Все они изображали Ранкитера. Но не того Ранкитера, которого знал Джо. На них был малыш, мальчик, наконец молодой мужчина. Ранкитер из прошлого, но все еще доступный для узнавания.
Достав бумажник, он нашел в нем лишь фотографии Ранкитера — ни одного снимка своих родственников или знакомых. Ранкитер был везде! Он сунул бумажник назад в карман и неожиданно сообразил, что он изготовлен не из пластика, а из настоящей буйволовой кожи. Что ж, все совпало. В те времена кожа была легко доступна. «Ну и что из этого?» — спросил он себя. Потом еще раз достал бумажник и внимательно присмотрелся к нему. Потер пальцем кожу, прикосновение к ней было для него совершенно новым, однако очень приятным ощущением, куда как лучше, чем пластик, пришел он к выводу.
Вернувшись в гостиную, он обвел ее глазами в поисках так хорошо ему знакомой почтовой ниши в стене, в которой должны были находиться сегодняшние письма. Исчезла, уже не существовала. Он принялся напряженно размышлять, пытаясь представить себе древний способ доставки корреспонденции в квартиру. Просовывали под дверь? Нет, опускали в какой-то коробок. Он смутно припомнил непонятное выражение: «почтовый ящик». Отлично, это может быть в ящике, только где эти ящики устанавливались? У главного входа в дом? У него была смутная уверенность, что именно там. Почта могла находиться в вестибюле, в двадцати пяти этажах под ним.
— Прошу пять центов, — сказала дверь, когда он попытался ее открыть.
Кто бы мог подумать, что сопротивление платных дверей продлится дольше всего остального? Что они все еще будут функционировать, хотя все остальное во всем городе сместится во времени? А может быть, не только в городе — во всем мире.
Он бросил монету в отверстие и быстро прошел через холл, направляясь к эскалатору, с которого сошел всего несколько минут назад. Однако коридор уже приобрел форму неподвижных бетонных ступеней. «Двадцать пять этажей вниз, — подумал Джо. — Ступенька за ступенькой. Это невозможно, никто бы не смог спуститься по такой лестнице». Он двинулся к лифту и неожиданно вспомнил, что привиделось Элу. «А если на этот раз я увижу то же, что почудилось тогда ему? — подумал он. — Старая железная кабина, висящая на металлическом тросе, и обслуживающий ее седой дегенеративный старикашка с фуражкой лифтера на голове. Но это был эпизод не из 1939 года, а скорее из 1909 года. На этот раз процесс смещения во времени зашел гораздо дальше, чем во всех тех случаях, которые довелось наблюдать мне.
Лучше не рисковать и воспользоваться лестницей», — решил он.
Смирившись, он начал спускаться по ступеням.
Он был уже на половине пути, когда неожиданно осознал зловещий факт: никоим образом ему не удастся вернуться наверх — ни в свою квартиру, ни к ожидающему его на крыше такси. Когда он окажется в вестибюле, он будет обречен остаться там, может быть, навсегда. Разве что «УБИК» будет достаточно силен, чтобы возвратить к реальности лифт или эскалатор. «Наземные средства транспорта, — подумал он, — как они, черт бы их побрал, будут выглядеть в тот момент, когда я окажусь внизу? Поезд? Крытый конный экипаж?
Махнув на все рукой, он продолжал спускаться, торопливо перескакивая через две ступеньки. Менять решение было уже поздно.
Спустившись вниз, он оказался в просторном холле. В нем стоял очень длинный стол с мраморной крышкой, на котором были установлены керамические вазы с цветами — скорее всего, это были ирисы. Четыре широкие ступени вели вниз, к затянутым портьерой входным дверям. Джо повернул рифленую стеклянную ручку и открыл их.
Снова ступени. С правой стороны находился ряд запертых на ключ медных почтовых ящиков; на каждом из них была написана фамилия. Так что он был прав: почта доставлялась только до этого места. Он отыскал ящик с прикрепленной к нему полоской бумаги: «Джозеф Чип, 2075», а также звонок, который, вероятно, раздавался в его квартире, если нажать кнопку.
Ключ. Ключа у него не было. А может быть?.. Обшарив карманы, он отыскал колечко, на котором позвякивали многочисленные металлические ключи разных форм; он изумленно присмотрелся к ним, пытаясь определить их назначение. Замок почтового ящика казался необычно маленьким, значит, к нему должен быть ключ такого же размера. Выбрав самый маленький из тех, что были нанизаны на кольцо, он сунул его в отверстие и повернул в замке. Медная дверца отскочила. Джо заглянул внутрь.
В ящике лежали два письма и упаковка прямоугольной формы, обернутая лентой. С минуту он разглядывал непривычные знаки прошлого: пурпурные трехцентовые марки с портретом Джорджа Вашингтона, потом содрал упаковку, с удовлетворением отметив, что пакет довольно тяжелый. «Но ведь, — вдруг пришло ему в голову, — не может находиться в пакете такой формы флакон с распыляющим устройством. Для этого он слишком мал». В него закрался страх: а вдруг это не бесплатный образец «УБИКа»? Иначе повторится история Эла. Уронив упаковку на пол, он уставился на картонную коробку, которую держал в руке.
УБИК — ВНУТРЕННИЙ БАЛЬЗАМ.
В коробочке был пузырек голубого стекла, заткнутый огромной пробкой. На этикетке надпись:
«Способ применения. Гарантируем, что, приняв это обезболивающее средство, над усовершенствованием которого доктор Эдвард Сондербар работал более сорока лет, вы раз и навсегда перестанете просыпаться среди ночи. Вы будете спать спокойно и великолепно себя чувствовать. Надо всего лишь развести ложечку бальзама в стакане теплой воды и выпить за полчаса перед сном. Если средство не помогло, рекомендуется увеличить дозу до одной столовой ложки. Не давать детям. Состав: настойка из листьев олеандра, селитра, мятное масло, фенацетин, окись цинка, древесный уголь, хлористый кобальт, кофеин, экстракт дигиталина, дробные дозы стеридов, цедра, аскорбиновая кислота, искусственные благовония и красители. Внутренний бальзам «УБИК» — сильнодействующее и безотказное средство при использовании согласно инструкции. Вызывает раздражение кожи. При употреблении рекомендуется применять резиновые перчатки. Следите, чтобы препарат не попал в глаза или на кожу. Внимание: длительное употребление или передозировка могут вызвать привыкание. Не вдыхать в течение долгого времени».
«Сумасшествие», — подумал Джо. Он снова прочитал названия составляющих, чувствуя, как накапливаются в нем злость и отвращение. И возрастает чувство беспомощности, заполнившее его всего без остатка. «Конец мне, — думал он. — Этот препарат — не то средство, которое Ранкитер рекламировал по телевизору; это какая-то непонятная микстура из допотопных медикаментов, крема, обезболивающих средств, ядов и совершенно ненужных составляющих, разве что не кортизона, которого, правда, не знали до второй мировой войны. Скорее всего, произошел регресс того «УБИКа», который Ранкитер описывал в надиктованной телерекламе». Как бы там ни было, регресс коснулся присланной ему пробы. Ирония более чем выразительная: препарат, созданный для того, чтобы противостоять процессу разложения, сам подвергся этому процессу. Он мог бы сразу это понять, увидев старые красные трехпенсовые марки.
Он выглянул на улицу и заметил припаркованный к тротуару старинный музейный автомобиль, передвигающийся на колесах, марки «Ла Салле».
— Интересно, удастся мне добраться до Дес Мойнеса на машине «Ла Салле» образца 1939 года? — спросил он себя. — Если он не примется стареть в дороге, то вполне возможно, что я доберусь до цели примерно за неделю. А тогда мне все уже будет безразлично. Впрочем, и машина не останется в таком виде. Все будет отодвигаться во времени, все, за исключением, может быть, дверей моей квартиры.
Однако он все же подошел к автомобилю, чтобы получше разглядеть его. «Может быть, это моя машина, — думал он. — Может, один из этих ключей подходит к замку стартера? Разве не таким способом приводились в действие эти двигающиеся по земле экипажи? А с другой стороны, как мне на нем ехать? Я не умею управлять старым автомобилем, особенно таким, в котором установлено — как же это называлось? — ручное переключение скоростей». Он распахнул дверцу и сел за руль; устроившись поудобнее, раздумчиво пожевал нижнюю губу, пытаясь разобраться в ситуации.
«Может, мне следует принять столовую ложку бальзама «УБИК» для успокоения сразу и нервов и желудка, — уныло подумал он. — Если уж он содержит такие составляющие, то смерть гарантирована». Но такой вариант смерти явно не казался ему идеальным. Окись цинка или дигиталин — это очень медленное и незаметное подползание смерти. Трудно забыть и о натуральных листьях олеандра. Да такая смерть просто-напросто разъела бы его кости, превратила бы их в студень. Дюйм за дюймом. «Минуточку, — подумал он. — В 1939 году уже существовало авиасообщение. Если бы мне удалось добраться до Нью-Йорка на этой машине, найти аэропорт, может, я бы мог нанять спецсамолет. Аппарат с тремя двигателями марки «Форд» вместе с пилотом. Он довез бы меня до Дес Мойнеса».
Он по очереди перепробовал ключи из своего набора, пока не наткнулся на тот, который включил зажигание. Заработал стартер, застучал двигатель. Джо понравился звук ритмично работающего мотора. Вот такого рода регресс — вроде как с бумажником из воловьей кожи — казался ему изменением к лучшему; современным, абсолютно бесшумным транспортным средствам недоставало именно этого ощутимого, реального элемента, являющегося проявлением силы.
«Теперь сцепление, — подумал он, — с левой стороны, внизу. — Он нащупал его левой ногой. — Вдавить посильнее, потом с помощью рычага включить скорость».
Он попробовал осуществить этот маневр и услышал ужасающий, резкий визг — звук металла о металл. Вероятно, он недостаточно сильно нажал на рычаг сцепления. Он попробовал снова, на этот раз ему удалось переключить скорость.
Автомобиль неуверенно стронулся с места; он дергался и трясся, но продвигался вперед. Медленно, неровно продвигаясь вдоль улицы, Джо почувствовал прилив оптимизма. «Попробуем теперь отыскать этот чертов аэродром, — подумал он. — Прежде чем будет слишком поздно, прежде чем мы очутимся в эпохе ротационного двигателя типа «Гном» с размещенными снаружи цилиндрами с касторовым маслом в виде топлива». Радиус действия у него был пятьдесят миль, и летел он прямо над заборами со скоростью семьдесят пять миль в час.
Час спустя он уже был на аэродроме, припарковал машину и начал рассматривать ангары, указатель направления и силы ветра, старые бипланы с деревянными пропеллерами. «Ну и зрелище! — подумал он. — Эпизод из исторической пьесы. Воскрешенные реликты предшествующего тысячелетия, не наделенные никакими связями с известным мне миром. Фантастические миражи, возникающие в поле зрения, но скоро и они исчезнут. Не могут же они удержаться дольше продуктов современного исполнения. Они будут сметены, как и все остальные, процессом деградации».
Вздрогнув от этой мысли, он вышел из машины и, ощущая сильную слабость, вызванную ездой в старинном автомобиле, поплелся в сторону строений аэропорта.
— Какой самолет я мог бы нанять за эту сумму, — спросил он первого встречного работника аэродрома, которого смог отыскать, раскладывая перед ним все свои наличные деньги. — Мне нужно как можно скорее попасть в Дес-Мойнс. Я хотел бы вылететь немедленно.
Лысый мужчина с черными усами и крохотными круглыми очками в золоченой оправе на носу молча посмотрел на деньги.
— Эй, Сэм! — крикнул он, повернув голову, формой напоминающую яблоко. — Иди-ка сюда, посмотри на эти бумажки!
К ним подошел другой мужчина в полосатой рубашке с короткими рукавами, заношенных хлопчатобумажных брюках и полотняных туфлях.
— Фальшивки, — сказал он, с минуту повертев банкноты в руках. — Это деньги для игр. На них нет портретов ни Джорджа Вашингтона, ни Александра Гамильтона.
Оба служащих внимательно стали изучать Джо.
— У меня там, на стоянке, машина «Ла Салле» образца 1939 года, — сказал Джо. — Я отдам ее, если меня доставят в Дес-Мойнс на любом самолете, способном совершить такой рейс. Заинтересует вас такое предложение?
— Может, Огги Брент? — сказал минуту спустя обладатель очков в золотой оправе.
— Брент? — переспросил парень в потертых брюках. — Ты имеешь в виду его «Дженни»? Да этому самолету больше двадцати лет, он не долетит и до Филадельфии.
— Тогда Мак-Джи?
— Да, но он в Ньюарке.
— В таком случае есть только Сэнди Ясперсен. Этот его «Картисс-Райт» способен долететь до Айовы. Рано или поздно.
Он повернулся к Джо.
— Идите к ангару номер три и отыщите там черно-белый биплан марки «Картисс-Райт». Там же вы найдете низенького, полненького человека, который будет в нем копаться. Если он не возьмется доставить вас на своем самолете, то никто не сможет вам помочь. Разве что вы подождете до утра, пока не появится Мак-Джи со своим трехмоторным «Фоккером».
— Спасибо, — поблагодарил их Джо и вышел из домика. Быстрым шагом он направился в сторону указанного ему ангара, уже издалека приметив самолет, похожий на описанный черно-белый биплан.
«По крайней мере, — подумал он, — мне не придется совершать путешествие на «ДН» — учебном самолете времен первой мировой войны».
Вдруг Джо растерялся.
«С чего это я взял, что «Дженни» — это прозвище самолета марки «ДН»?
Боже, в моем мозгу уже появляются эквиваленты вещей этого времени. Хотя ничего странного, — размышлял он, — ведь я мог управлять этим «Ла Салле». Видимо, я и в самом деле начал приспосабливаться к этому времени».
Рыжий низенький мужчина что-то оттирал тряпкой у колес своего самолета. Заметив приближающегося Джо, он поднял глаза.
— Мистер Ясперсен? — спросил Джо.
— Он самый.
Мужчина внимательно смотрел на него, явно заинтригованный одеждой Джо, которая не испытала очередного разложения.
— Чем могу служить? — наконец спросил он.
Джо объяснил ему.
— Вы хотите дать мне «Ла Салле», новый «Ла Салле» за перелет в одну сторону до Дес-Мойнса? — Ясперсен нахмурил брови. — Может, все-таки в обе стороны? Мне ведь все равно придется сюда возвращаться. Ну хорошо, пойдем посмотрим на автомобиль. Хотя я ничего не обещаю — я ничего еще не решил.
Они дошли до стоянки.
— Но здесь нет никакого «Ла Салле», — подозрительно сказал Ясперсен.
Он был прав. Автомобиль марки «Ла Салле» исчез. Вместо него Джо обнаружил маленький жестяной «Форд» с брезентовым верхом. Машина была очень старой — года, наверное, 1928. Она не представляла никакой ценности — это было легко определить по лицу Ясперсена.
Ситуация стала совершенно безнадежной. Он никогда не доберется до Дес-Мойнса. А это — как утверждал в рекламе Ранкитер — означает одно: смерть. Ту самую, что настигла Эла и Венду.
Теперь это всего лишь вопрос времени.
«Лучше умереть иначе, — подумал Джо, вспомнив об «Убике». Он распахнул дверцу своего «Форда» и сел за руль.
На сиденье лежал пузырек, который он получил по почте. Джо взял его в руки, и…
…обнаружил, что бутылка сместилась во времени вместе с машиной. Теперь она стала плоской, с четко видимыми царапинами, цельнолитая, без следов соединений. Такие фляжки отливали в деревянных формах. Она выглядела очень старой: пробка из мягкой жести была изготовлена вручную и напоминала затычки, применявшиеся в конце XIX века. Этикетка тоже изменилась. Подняв бутылку к глазам, он прочел отпечатанный на ней текст:
«ЭЛИКСИР «УБИК». ГАРАНТИРУЕТ ВОССТАНОВЛЕНИЕ УТРАЧЕННОЙ ПОТЕНЦИИ И ПРЕДУПРЕЖДАЕТ НАРУШЕНИЯ ВСЕХ ИЗВЕСТНЫХ ВИДОВ. ПОМОГАЕТ ТАКЖЕ МУЖЧИНАМ И ЖЕНЩИНАМ, ЖАЛУЮЩИМСЯ НА БЕСПЛОДИЕ. ПРИ ИСПОЛЬЗОВАНИИ ТОЧНО ПО ИНСТРУКЦИИ СТАНОВИТСЯ БЛАГОДЕТЕЛЬНЫМ ДЛЯ РОДА ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО СРЕДСТВОМ ЛЕЧЕНИЯ».
Остальные слова были напечатаны совсем мелким шрифтом, ему пришлось прищуриться, чтобы прочитать смазанные крохотные буковки:
«Не делай этого, Джо. Есть другой способ.
Пробуй дальше — и ты найдешь его. Желаю счастья».
«Это Ранкитер, — сообразил он. — Он все еще продолжает с нами свою садистскую игру в «кошки-мышки». Вдохновляет нас, чтобы мы продержались еще какое-то время. Старается как можно дальше отсрочить наш конец. Один Господь ведает зачем. Может быть, — думал он, — Ранкитера забавляет наше страдание. Но это не в его стиле, это не похоже на того Глена Ранкитера, которого я знаю».
И он отложил в сторону бутыль с эликсиром «УБИК», отказавшись от немедленного его использования.
Он начал прикидывать, каким может быть этот другой способ, о котором говорил Ранкитер.
