VII
Освежи ставшую матовой поверхность кухонной посуды и приспособлений новым чудодейственным препаратом «УБИК» — прост в употреблении, придает стойкий блеск пластиковой основе. «УБИК» абсолютно безвреден при использовании согласно инструкции; он избавит тебя от беспрестанного мытья, тебе не придется без конца крутиться на кухне!
— Мне кажется, — заявил Джо Чип, — будет лучше, если мы сядем в Цюрихе. — Он взял в руки микроволновый аудиофон, входящий в состав шикарного вспомогательного оборудования, установленного в ракетоплане Ранкитера, и набрал индекс направления на Швейцарию. — Если мы поместим его в тот же мораторий, где находится Элла, то сможем одновременно контактировать с обоими; можно даже будет соединить их электронными связями, чтобы они вместе принимали решения.
— Протофазонными, — поправил его Дон Денни.
— Кто-нибудь знает имя директора Моратория Возлюбленных Собратьев? — спросил Джо.
— Герберти что-то там такое, — сказала Типпи Джексон. — Какая-то немецкая фамилия.
— Герберт Шенгейт фон Фогельсанг, — сообщила Венда Райт после минутного раздумья. — Я запомнила его фамилию, — продолжала она, — так как мистер Ранкитер сказал однажды, что она означает — Герберт, чудо птичьего пения. Я, помню, подумала тогда: хорошо бы и мне так называться.
— Выходи за него замуж, — посоветовал Тито Апостос.
— Я собираюсь выйти за Джо Чипа, — сказала Венда задумчиво голосом серьезного ребенка.
— Правда? — Черные глаза Пат Конли неожиданно блеснули. — У тебя в самом деле такие планы?
— Ты и это можешь изменить с помощью своих способностей? — спросила Венда.
— Я живу с Джо. Мы с ним любовники. У нас договор, на основе которого я покрываю его расходы. Я заплатила сегодня утром двери, чтобы он смог выбраться наружу. Если бы не я, он бы до сих пор сидел у себя в квартире.
— И нам не пришлось бы отправляться на Луну, — заявил Эл Хаммонд, присматриваясь к Пат. На лице его была растерянность.
— Сегодня, быть может, и нет, — сказала Типпи Джексон. — Но вообще все равно бы пришлось. Так что какая разница? Как бы там ни было, считаю, Джо, должно быть, приятно иметь любовницу, которая платит его двери.
Она ткнула Джо локтем в бок. Лицо ее разрумянилось, словно ей доставляло удовольствие подобное отстраненное участие в его личной жизни. Джо это удивило. Миссис Джексон производила впечатление человека не от мира сего, но под этой маской, видимо, скрывалось болезненное сексуальное любопытство.
— Найдите мне универсальную телефонную книгу корабля, — попросил Джо. — Надо сообщить в мораторий о нашем прибытии. — Он посмотрел на часы. — Еще десять минут полета.
— Вот она, мистер Чип, — сказал Джон Илд после недолгих поисков. Он протянул Джо тяжелую прямоугольную шкатулку с наборным устройством и буквенной клавиатурой.
Джо отстучал на ней «Швейц», потом — «Цюр» и, наконец, — «МорВозлСобр».
— Словно по-древнееврейски, — сказала Пат у него из-за спины. — Семантические символы.
Наборное устройство задвигалось, отбирая нужные элементы и опуская посторонние; наконец аппарат выбросил перфокарту, которую Джо опустил в специальное отверстие видеофона.
— Возвращаю набранную информацию, — сообщил видеофон металлическим голосом, и перфокарта выскочила наружу. — Номер, мне предложенный, устарел. Если вам нужна помощь, опустите красный бланк в…
— Какого года телефонная книга? — спросил Джо у Джона Илда, который взял ее, чтобы снова положить в стенной шкаф.
— Тысяча девятьсот девяностого — двухлетней давности, — отозвался Илд, посмотрев клеймо на задней стенке шкатулки.
— Это невозможно, — сказала Эди Дорн. — Два года назад этого корабля еще не существовало. Все оборудование здесь новое.
— Может, Ранкитер ввел небольшие изменения? — предположил Тито Апостос.
— С чего бы! — воскликнула Эди. — Когда этот корабль строили, он не жалел ни сил, ни денег, ни новейших приспособлений. Все его сотрудники об этом знают, этот ракетоплан его радость и гордость.
— Был его радостью и гордостью, — поправила ее Франческа Спаниш.
— Я с этим не согласен, — вмешался Джо. Он всунул красную карту в щель на корпусе видеофона и сказал: — Прошу теперешний номер Моратория Возлюбленных Собратьев в Цюрихе, Швейцария. — Потом снова обратился к Франческе Спаниш: — Этот корабль так и останется радостью и гордостью Глена Ранкитера, поскольку Ранкитер все еще существует.
Видеофон уже выбросил красную карту с отпечатанными на ней знаками. Джо опустил ее в считывающее устройство. На этот раз компьютеризованный механизм видеофона сработал спокойно: на экране появилось бледное самоуверенное лицо лицемерного и излишне любопытного человека, который руководил Мораторием Возлюбленных Собратьев. Джо с неприязнью узнал его.
— Меня зовут Герберт Шенгейт фон Фогельсанг. Вы хотите обратиться ко мне со своей болью, сэр? Милостиво прошу сообщить мне ваше имя и адрес, на тот случай, если нас разъединят. — Хозяин моратория производил впечатление совершенно спокойного человека.
— Произошел несчастный случай, — сказал Джо.
— То, что мы считаем случайностью, — возразил фон Фогельсанг, — есть лишь проявление воли Господней. В некотором смысле любую жизнь можно назвать случайностью. Однако…
— Я не собираюсь вдаваться в теологические дискуссии, — заявил Джо. — Во всяком случае, не сейчас.
— Однако именно в такую минуту — более чем когда-либо — религия дает наибольшее утешение. Умерший был вашим родственником?
— Моим начальником, — ответил Джо. — Это — Глен Ранкитер, президент «Корпорации Ранкитера» из Нью-Йорка. Мы совершим посадку через восемь-девять минут. Не могли бы вы выслать один из ваших грузовиков-холодильников?
— А сейчас он пребывает в холодильнике?
— Нет, — ответил Джо. — Он сейчас загорает на пляже во Флориде.
— Я понял, что ваш шутливый ответ означает подтверждение.
— Я прошу, чтобы ваша машина ждала нас в космопорте, — сказал Джо и отключился. «Теперь нам придется работать при посредничестве этого типа», — подумал он.
— Мы доберемся до Рэя Холлиса, — сказал он собравшимся инерциалам.
— Это как? — спросил Сэмми Мандо. — Пригласим его на место мистера Ранкитера?
— Отыщем его и прикончим, — заявил Джо. — За все то, что он сделал.
«Глен Ранкитер… — думал он. — Замороженный в горизонтальном положении, помещенный в прозрачный пластмассовый гроб, разукрашенный пластиковыми цветочками… Приводимый в состояние активной полужизни раз в месяц сроком на час. Истощающийся, слабеющий, слышащий все с большим трудом. Господи, — подумал он с яростью, — почему из всех людей на свете это выпало именно ему? Ведь в нем было столько жизни, столько энергии!»
— В любом случае, — заметила Венда, — он будет рядом с Эллой.
— В определенном смысле, — согласился Джо. — Надеюсь, мы поместим его в холодильник не слишком… — Он замолчал, не желая высказывать вслух свои мысли. — Я не люблю моратории. И их владельцев. Не выношу Герберта Шенгейта фон Фогельсанга. Почему Ранкитер выбрал швейцарский мораторий? Чем его не устраивал тот, что находится в Нью-Йорке?
— Это швейцарское изобретение, — сказала Эди Дорн. — И согласно исследованиям, проведенным нейтральными фирмами, относительная длительность полужизни в нем более чем на два часа превышает результаты, полученные в других нешвейцарских мораториях. Швейцарцы, кажется, знают какие-то особые способы.
— ООН должна запретить содержание людей в состоянии полужизни, — сказал Джо. — Это нарушает естественный цикл рождений и смертей.
— Если бы Господь был приверженцем полужизни, — иронически заметил Эл Хэммонд, — мы бы все рождались в гробу, наполненном сухим льдом.
— Мы уже в сфере действия микроволнового передатчика из Цюриха, — сказал Дон Денни, сидящий за пультом управления. — Он доведет нас до конца пути. — С хмурым видом он отошел от пульта.
— Хватит хныкать, — обратилась к нему Эди Дорн. — Скажу тебе прямо и грубо: ты только подумай, как нам повезло. Мы все могли бы быть уже мертвыми. Если не от взрыва бомбы, то от лазерного оружия — сразу же после этого. Как только мы приземлимся, тебе сразу станет легче: не надо будет ничего опасаться.
— Уже сам факт, что нам предлагалось отправиться на Луну, — задумчиво произнес Джо, — должен был вызвать подозрение. Из-за пробелов в законах, регулирующих вопросы гражданского права на этой планете. Ранкитер всегда повторял: «Относитесь с недоверием к каждому, кто предложит вам работу за пределами Земли». Будь он жив, именно это он бы сейчас и сказал. «Будьте особенно осторожны, если вас приглашают на Луну. Слишком много профилакториев уже обожглось на этом».
«Если в профилактории он всегда повторял это, то и в моратории, если он вернется к жизни, это будут первые его слова, — подумал Джо. — Так и скажет: «Я всегда с подозрением относился ко всему, что связано с Луной». Хотя слишком уж выгодным был контракт, он не мог от него отказаться, потому и пренебрег осторожностью. На эту приманку его и поймали. Как, кстати, он сам всегда и предсказывал».
Загрохотали тормозные двигатели, приведенные в действие микроволновым передатчиком Цюрихского космопорта. Ракетоплан слегка задрожал.
— Джо, — заговорил Тито Апостос, — тебе придется сообщить Элле о том, что случилось с Ранкитером. Ты это понимаешь?
— С тех пор как мы отправились в обратный путь, я только об этом и думаю, — ответил ему Джо.
Корабль ощутимо сбросил скорость и, управляемый различными вспомогательными гомеостатическими устройствами, пошел на посадку.
— Кроме того, — произнес Джо, — я должен проинформировать Объединение о том, что произошло. А уж они сразу закатят жуткий скандал — как мы позволили заманить себя в ловушку, словно стадо баранов.
— Но ведь Объединение хорошо к нам относится, — напомнил Сэмми Мандо.
— После такого поражения к нам вообще никто не станет хорошо относиться, — заметил Эл Хэммонд.
На краю посадочной площадки в Цюрихе их ждал геликоптер с питанием от солнечных батарей. На нем виднелась надпись: «Мораторий Возлюбленных Собратьев». Рядом с ним стояла личность, напоминающая жука и одетая на европейский манер: твидовая тога, удобные спортивные мокасины, алый шарф и пурпурная шапочка в форме самолетного винта. Как только Джо спустился по трапу ракетоплана на гладкую поверхность посадочного поля, владелец моратория подбежал к нему мелкими шажками, протягивая обтянутую перчаткой руку.
— По вашему виду я могу сказать, что ваш путь не был отмечен радостными событиями, — произнес фон Фогельсанг, обменявшись с Джо коротким рукопожатием. — Могут мои люди подняться на борт и начать…
— Да, — сказал Джо, — поднимайтесь и заберите его.
Сунув руки в карманы, сгорбившийся и печальный, он потащился в сторону кафе космопорта. «Теперь начинается обычная жизнь, — думал он. — Вернулись на Землю. Холлис нас не прикончил — и то повезло. Операция на Луне ловушка, в которую мы попали, кошмары и ужасы, которые мы пережили, — все позади. Начинается новая фаза, на ход которой мы не можем оказать непосредственного влияния».
— Прошу пять центов, — сообщили двери кафе, не желая открываться. Он подождал, пока из кафе выйдет парочка, ловко проскочил мимо них, подошел к свободному столику и сел, сгорбившись и опершись обеими руками о его крышку.
— Кофе, — сказал он, просмотрев меню.
— Со сливками или с сахаром? — спросил динамик, соединенный с башенкой, в которой располагался центр управления кафе.
— Со сливками и с сахаром.
Из небольшого окошка выдвинулась чашечка кофе, два маленьких бумажных пакетика с сахаром и сосуд со сливками в форме пробирки. Все это остановилось на поверхности стола прямо перед носом Джо.
— С вас один международный поскред, — сообщил динамик.
— Запишите его на счет Глена Ранкитера, директора «Корпорации Ранкитера» из Нью-Йорка, — попросил Джо.
— Тогда прошу вас опустить соответствующую карточку, — потребовал динамик.
— Мне уже пять лет не позволяют пользоваться Кредитными Карточками, — пожаловался Джо. — Я все еще оплачиваю взятое в кредит в…
— С вас один поскред! — рявкнул динамик. Потом из него раздалось зловещее тиканье. — Иначе через десять секунд я вызову полицию.
Джо бросил монету, тиканье стихло.
— Нам не нужны такие клиенты, как вы, — заявил динамик.
— Когда-нибудь, — сказал Джо с яростью, — такие люди, как я, восстанут и повыдирают из вас все провода; это будет конец тирании гомеостатических устройств. Вернутся времена, когда станут цениться человеческие качества — сердечность и сочувствие. И тогда кто-нибудь, такой, как я, переживший трудную минуту и нуждающийся в чашке горячего кофе, чтобы подкрепить свои силы, получит этот кофе независимо от того, есть у него этот самый поскред или нет. — Он поставил крохотный сосудик со сливками обратно на стол. — К тому же ваши сливки, или молоко, или что вы там подсунули, скисли.
Динамик хранил молчание.
— Ну и что теперь делать? — спросил Джо. — Вы много говорили, когда речь шла о деньгах.
Платные двери кафе открылись, и появился Эл Хэммонд, он подошел к Джо и сел рядом.
— Работники моратория уже перенесли Ранкитера в свою машину. Они спрашивают, вы полетите с ними?
— Посмотри-ка на эти сливки, — сказал Джо, поднимая сосудик, — жидкость уже осела, оставив на стенках налет в виде затвердевших крупинок. Вот что ты получаешь за сумму в один поскред в одном из наисовременнейших, наиболее технологически развитых городов мира. Я отсюда не уйду, пока это заведение не удовлетворит мое требование, — пусть либо вернет деньги, либо предложит мне другие сливки.
Эл Хэммонд положил руку на плечо Джо и внимательно присмотрелся к нему.
— Что с тобой, Джо?
— Сперва мои сигареты, — начал перечислять Чип. — Потом устаревшая на два года телефонная книга на корабле. Теперь эти скисшие сливки недельной давности. Я не понимаю этого, Эл.
— Ну так выпей кофе без сливок, — посоветовал Эл. — И пошли к геликоптеру, чтобы наконец-то доставить Ранкитера в мораторий. Наши останутся на корабле до твоего возвращения. А потом мы отправимся в ближайшее бюро Объединения и дадим им полный отчет.
Джо поднял чашечку и убедился, что кофе холодный, загустевший и несвежий, поверхность его подернулась слоем перистой плесени. Он с отвращением отодвинул чашку. «Что такое? — подумал он. — Что со мной творится?» Внезапно его захлестнул странный, необъяснимый страх.
— Пойдем же, Джо. — Эл сильно сжал его плечо. — Забудь о кофе, это ерунда. Сейчас важно довезти Ранкитера до…
— Знаешь, кто дал мне этот поскред? — спросил Джо. — Пат Конли. И я сразу же сделал с ним то, что всегда делал с деньгами, — потратил на дерьмо. На заваренную в прошлом году чашку кофе. — Под нажимом руки Эла он несколько сдвинулся со своего сиденья. — Может, ты съездил бы со мной в мораторий, а? Мне потребуются помощь и поддержка, особенно во время разговора с Эллой. Что мне делать? Свалить вину на Ранкитера? Сказать, что это он предложил нам отправиться на Луну? Ведь это правда. А может, ей сказать что-нибудь другое — например, что его корабль попал в аварию или что он умер от естественных причин?
— Но ведь через какое-то время Ранкитер будет подключен к ней, — ответил Эл. — И расскажет ей правду. Значит, и ты должен сказать ей правду.
Они вышли из кафе и направились к геликоптеру, являющемуся собственностью Моратория Возлюбленных Собратьев.
— Может, подождать, пока Ранкитер сам ей все расскажет? — сказал Джо, поднимаясь в геликоптер. — А почему бы и нет? Ведь это он решил, что мы должны лететь на Луну, пусть сам и отчитывается. Он с ней умеет разговаривать.
— Вы готовы? — спросил фон Фогельсанг, сидящий за пультом управления. — Мы можем начать свое траурное путешествие к месту вечного упокоения мистера Ранкитера, не так ли?
Джо простонал и уставился в окно, сосредоточив все свое внимание на строениях космопорта.
— Полетели, — ответил за него Эл.
Когда они уже были в воздухе, фон Фогельсанг нажал одну из клавиш на распределительном щитке. Из многочисленных динамиков, размещенных по всей кабине, поплыли звучные аккорды мессы Бетховена. Хор голосов сопровождал исполнение отдельных частей этого произведения.
— Ты знаешь, что Тосканини, дирижируя оркестром, имел привычку подпевать исполнителям? — спросил Джо. — Что в записи «Травиаты» его можно слышать в главной арии?
— Я об этом не знал, — ответил Эл. Он смотрел на проплывающие под ним массивные жилые блоки Цюриха. Джо заметил, что и сам он присматривается к их величественному движению.
— Либера ми, Домине, — произнес он.
— Что это значит?
— Это значит: смилуйся надо мной, Господи. Ты что, не знал? Это все знают.
— С чего это тебе пришло в голову?
— Из-за музыки. Из-за этой чертовой музыки. Выключите динамики, прошу вас, — обратился он к фон Фогельсангу. — Ранкитер все равно ее не слышит. Слышу ее только я, а с меня уже хватит. С тебя ведь тоже достаточно, правда? — обратился он к Хэммонду.
— Успокойся, Джо, — ответил Эл.
— Мы везем нашего мертвого шефа в заведение, называющееся Мораторий Возлюбленных Собратьев, а ты говоришь: «Успокойся», — сказал Джо. — Знаешь, Ранкитер вовсе не должен был ехать с нами на Луну, он мог послать нас, а сам остаться в Нью-Йорке. И теперь человек, который больше всего любил жизнь, который умел пользоваться жизнью как никто другой, стал…
— Ваш темнокожий приятель дал вам хороший совет, — вмешался фон Фогельсанг.
— Какой совет?
— Успокоиться. — Фон Фогельсанг открыл крышечку на пульте управления геликоптером и вручил Джо разноцветную пастилку. — Прошу, угощайтесь, мистер Чип.
— Жевательная резинка с успокаивающим действием, — заметил Джо, задумчиво разворачивая пастилку. — Со вкусом абрикоса. Съесть мне ее? — спросил он у Эла.
— Обязательно, — посоветовал тот.
— Ранкитер в этом случае никогда бы не стал прибегать к успокаивающим средствам. Глен Ранкитер вообще никогда в жизни не употреблял их. Знаешь, что я сейчас понял, Эл? Он отдал свою жизнь, чтобы спасти нас. В прямом смысле, я имею в виду.
— В самом прямом, — согласился Хэммонд. — Прилетели. — Геликоптер стал заходить на посадочную площадку, расположенную на крыше здания. — Как ты думаешь, тебе удастся взять себя в руки?
— Удастся, когда я услышу голос Ранкитера, — сказал Джо. — Когда удостоверюсь, что какая-то там форма жизни — хоть полужизнь, — в нем сохранилась.
— Об этом не беспокойтесь, мистер Чип, — добродушно заметил владелец моратория. — Обычно мы получаем вполне удовлетворительный поток протофазонов. По крайней мере, вначале. Только потом, когда срок полужизни подходит к концу, наступает печальная минута. Но при разумном планировании момент этот можно отсрочить на много лет. — Он выключил двигатель геликоптера и, коснувшись какой-то кнопки, открыл двери кабины. — Приветствую вас в Моратории Возлюбленных Собратьев, — провозгласил он, пропуская их вперед. — Моя секретарша, миссис Бисон, проводит вас в гостиную. Подождите там минутку в окружении цветов, которые, воздействуя на ваше подсознание, вернут вам ощущение покоя. Я доставлю вам туда мистера Ранкитера, как только наши техники установят с ним контакт.
— Я бы хотел присутствовать при этой процедуре, — сказал Джо. — Я хочу видеть, как ваши техники станут его оживлять.
— Может быть, вы сможете объяснить все вашему другу, — обратился фон Фогельсанг к Элу.
— Нам придется подождать в гостиной, Джо, — сказал Хэммонд.
— Ты ведешь себя как дядюшка Том, — ответил Джо Чип, бросив на него яростный взгляд.
— Все моратории работают одинаково, — сказал Эл. — Пошли в гостиную.
— Сколько это продлится? — осведомился Джо у владельца моратория.
— Мы будем точно знать ситуацию через пятнадцать минут. Если к этому времени нам не удастся получить зафиксированный сигнал…
— И на все про все вы собираетесь потратить пятнадцать минут? — спросил Джо и повернулся к Элу. — Всего лишь пятнадцать минут, чтобы оживить человека, который стоит больше, чем все мы, вместе взятые. — Ему хотелось плакать. Навзрыд. — Пойдем, Эл, — выдавил он. — Пойдем…
— Это ты иди за мной, — возразил Эл. — В гостиную. Джо побрел за ним в указанную комнату.
— Сигарету? — спросил Эл, усаживаясь на диван, обтянутый искусственной кожей, и протягивая Джо пачку сигарет.
— Они истлели, — сказал Джо. Ему не нужно было проверять их на вкус, он знал наверняка.
— И в самом деле, — удивился Эл, пряча пачку в карман. — Как ты узнал? — Он не дождался ответа и снова заговорил: — Не знаю никого, кто впадал бы в отчаяние так легко, как ты. Нам повезло — мы остались живы. Ведь все мы сейчас могли бы лежать в холодильнике, а Ранкитер сидел бы в этой разрисованной дурацкими цветами комнате. — Он покосился на часы.
— Все сигареты в мире истлели, — сказал Джо. Посмотрел на часы — прошло уже десять минут — и погрузился в раздумье. Смутные мысли, печальные и бессвязные, плавали в его мозгу, как серебристые рыбки. Потом вместо серебристых рыбок в его мозгу появился страх, только страх. — Если бы Ранкитер был жив и сидел сейчас в этой гостиной, все было бы в порядке. Не знаю почему, но я в этом уверен. — Он попытался представить себе, что в этот момент делают техники моратория с телом Ранкитера.
— Ты помнишь дантистов? — спросил он Эла.
— Не знаю, но примерно знаю, чем они занимались.
— Раньше у людей портились зубы.
— Знаю, — ответил Эл.
— Отец мне рассказывал, как он переживал, сидя в приемной у дантиста. Каждый раз, когда медсестра открывала дверь, он думал: ну, вот, теперь моя очередь. Это у него осталось на всю жизнь.
— И ты чувствуешь сейчас то же? — спросил Эл.
— Сейчас я думаю: «Господи, почему этот глупый болван, здешний директор, не придет наконец и не скажет, что он жив. Что жив. Или — что мертв. Одно из двух. Да или нет».
— Ответ почти всегда положителен. Как говорил Фогельсанг, согласно статистике…
— На этот раз он будет отрицательным.
— Ты не можешь этого знать.
— Я тут прикидываю, — сказал Джо, — есть ли у Рэя Холлиса в Цюрихе свое отделение.
— Конечно. Но прежде чем ясновидящий будет здесь, мы и так все узнаем.
— Нет, все-таки я позвоню ясновидящему, — решил Джо, — и сразу с кем-нибудь из них поговорю. — Он поднялся, припоминая, где тут может быть видеофон. — Дай двадцать пять центов.
Эл отрицательно покачал головой.
— В некотором смысле, — сообщил ему Джо, — ты — мой сотрудник. И должен делать то, что я тебе велел, иначе тебя уволят. Сейчас, после смерти Ранкитера, я принял на себя управление фирмой. Я руковожу ею с момента взрыва бомбы; это я решил, что его необходимо доставить сюда, и я решил нанять на несколько минут ясновидящего. С тебя двадцать пять центов, — закончил он, протягивая руку.
— Подумать только, что «Корпорацией Ранкитера» управляет человек, у которого в кармане никогда не бывает даже пятидесяти центов, — сказал Эл. — На, держи. — Он отыскал в кармане монетку и протянул ее Джо. — Приплюсуй эту сумму к моей ближайшей получке.
Джо вышел из гостиной и потащился по коридору, задумчиво потирая лоб. «Нет, что ни говори, это все-таки странное место, — думал он, — остановка на полпути между жизнью и смертью. Теперь я и в самом деле шеф «Корпорации Ранкитера», если не считать Эллы, которой нет в живых и голос которой можно учитывать, лишь когда я распоряжусь разбудить ее. Я знаю подробности завещания Глена Ранкитера, которое теперь автоматически стало основой наших действий: я должен управлять фирмой до тех пор, пока Элла или они вместе не назовут восприемника Глена." Они оба должны выразить согласие — это отмечено в их завещаниях как необходимое условие. И не исключено, — подумал он, — что они придут к выводу, что ему следует остаться в этой должности навсегда. Надеюсь, до этого никогда не дойдет, — оборвал он себя, — человек, не способный привести в порядок собственные финансовые дела, не может занимать такое место. Ясновидящий Холлиса должен знать и это, — пришло ему в голову. — От него я и узнаю, стану ли я на какое-то время директором фирмы или нет. Хорошо бы знать об этом точно. Тем более что ясновидящий мне все равно требуется».
— Где здесь видеофон общего пользования? — спросил он одного из работников моратория, одетого в мундир. — Благодарю, — сказал Джо, когда тот указал ему нужное направление. Наконец он отыскал аппарат, поднял трубку, услышал сигнал и бросил полученную от Эла монетку.
— Извините, сэр, но я не могу принимать деньги, вышедшие из обращения, — сообщило устройство. Монета выскочила из прорези на корпусе и упала к ногам Джо, словно с отвращением вам швырнули ее.
— В чем дело? — спросил он, неловко нагибаясь, чтобы поднять монету. — С каких это пор двадцатипятицентовики Североамериканской Федерации вышли из обращения?
— Мне очень жаль, сэр, но то, что вы в меня опустили, это не двадцатипятицентовик Североамериканской Федерации, а старая монета Соединенных Штатов Америки, отштампованная в Филадельфии. Сейчас она обладает ценностью лишь для нумизматов.
Джо присмотрелся к монете. На ее потемневшей поверхности виднелся профиль Джорджа Вашингтона. Монете было больше сорока лет. И как проинформировал видеофон, она уже давно вышла из обращения.
— У вас какие-то сложности, сэр? — вежливо спросил работник моратория, подходя к Джо. — Я видел, что автомат выбросил вашу монету. Не мог бы я взглянуть на нее?
Он протянул руку, и Джо вручил ему два двадцатипятицентовика Соединенных Штатов.
— Я вам могу предложить за нее современную монету стоимостью в десять швейцарских франков, которой вы сможете заплатить за разговор.
— Договорились, — сказал Джо. Совершив обмен, он бросил десятифунтовик в щель автомата и набрал номер международной централи фирмы Холлиса.
— Фирма «Тэленти Холлиса», — отозвался приятный женский голос. На экране появилось лицо молоденькой девушки, несколько подправленное новейшими косметическими средствами. — А, это вы, мистер Чип, — сказала девушка, узнав его. — Мистер Холлис сообщил нам, что вы должны позвонить. Мы ждали вас весь день.
«Ясновидящие», — подумал Джо.
— Мистер Холлис, — продолжала девушка, — поручил нам соединить вас с ним, он хочет лично заняться вашим делом. Не могли бы вы минуточку подождать, сейчас я соединю вас, и, если Господь позволит, вы услышите голос самого мистера Холлиса.
Лицо исчезло. Перед ним остался серый, скучный экран. Однако через мгновение на нем появилось солидное бледное лицо с глубоко посаженными глазами — таинственный лик без шеи и всего остального. Глаза напоминали драгоценности со скрытым дефектом: они отражали свет, рассеивая его неровными пучками.
— Привет, Чип.
«Значит, вот как он выглядит», — подумал Джо. Он не был похож на свои изображения. Фотографии не передавали неровностей плоскостей и поверхностей. Как если бы вся конструкция ударилась о землю, деформировалась и была воссоздана заново, но так и не приобрела первоначального вида. Вот так он выглядел.
— Объединение получит полный отчет об убийстве, — заявил Джо, — жертвой которого стал Глен Ранкитер. У них полно способных адвокатов, так что остаток жизни вы проведете в заключении. — Он напрасно ждал хоть какой-то реакции со стороны хозяина этого необычного лица. — Мы знаем, это ваши делишки, — добавил он, понимая бессмысленность и бездоказательность своих слов.
— Если вы хотите поговорить со мной о существе дела, с которым решили обратиться, — сказал Холлис голосом, который напомнил Джо шелест трущихся друг о друга змей, — то мистер Ранкитер не будет…
Дрожащей рукой Джо повесил трубку.
Он прошел по тому же самому коридору, по которому только что шел, и вновь оказался в гостиной. Там сидел печальный Эл Хэммонд и крошил на мелкие кусочки нечто, бывшее недавно сигаретой. Какое-то мгновение стояла тишина, потом Эл поднял глаза на Джо.
— Ответ будет отрицательным, — сказал Чип.
— Тут был Фогельсанг и спрашивал о тебе, — сообщил Эл. — Держался он как-то странно, видно было, что-то у них там не то. Ставлю восемь против шести, что он боится сказать правду и начнет ходить вокруг да около, прежде чем сообщит то, что ты уже сказал: нет. И что теперь? — Он ждал ответа.
— Теперь мы прикончим Холлиса.
— Нам его не прикончить.
— Объединение… — начал Джо и замолчал.
В гостиную проскользнул владелец моратория. Было видно, что ему не по себе, однако он изо всех сил пытался произвести впечатление мужественного человека, который встречает свою судьбу спокойно и равнодушно.
— Мы сделали все, что в наших силах. При низких температурах течение токов осуществляется, в принципе, без помех: при минус 150 °C не наблюдается никакого сопротивления. Мы должны были получить сильный и чистый сигнал, но усилитель воспроизвел лишь шум с частотой 60 герц. Однако прошу принять во внимание, что мы никак не могли следить за работой холодильной установки, в которой мистер Ранкитер пребывал до этого. Прошу вас не забывать об этом.
— Мы и не забываем, — сказал Эл и тяжело поднялся. — Вроде бы все? — спросил он у Джо.
— Я поговорю с Эллой, — заявил Чип.
— Сейчас? — спросил Эл. — Лучше подожди, прикинь, что ты ей скажешь. Поговори с ней утром. Езжай домой и поспи немного.
— Ехать домой — это значит ехать к Пат Конли, — сообщил Джо. — А в моем состоянии у меня просто нет сил с ней разговаривать.
— Ну так сними комнату в отеле, тут, в Цюрихе, — посоветовал Эл. — А я вернусь на корабль, расскажу все нашим и подготовлю сообщение для Объединения. Ты можешь письменно уполномочить меня на это. — Он повернулся в сторону фон Фогельсанга: — У вас не найдется бумаги и ручки?
— Знаешь, с кем бы я охотно поговорил? — спросил Джо, когда хозяин моратория удалился в поисках письменных принадлежностей. — С Вендой Райт. Она наверняка знает, что надо делать. Я всегда считаюсь с ее мнением. Мне даже самому интересно — почему? Ведь я ее почти не знаю. — Он заметил, что гостиную наполнила тихая, нежная мелодия. Та же, что и на борту геликоптера. «Dies irae, dies illa, — трогательно выводил хор. — Solvet saeclum in favilla, teste David cum Sibilla». «Реквием Верди», — понял он. Наверное, фон Фогельсанг, появляясь на работе, собственноручно включал музыку.
— Когда у тебя будет комната в отеле, — заявил Эл, — мне, скорее всего, удастся уговорить Венду Райт, чтобы она навестила тебя.
— Что было бы неприлично, — заявил Джо.
— Что? — Эл воззрился на него с изумлением. — В такую минуту? Да от всей организации не останется и воспоминания, если ты не соберешь их вместе! Все, что поможет тебе действовать, желательно, даже необходимо. Иди к видеофону, договорись с отелем, потом возвращайся, скажешь мне название отеля и…
— Все наши деньги ничего не стоят, — сказал Джо. — Я не могу воспользоваться видеофоном, разве что отыщу нумизмата, чтобы раздобыть еще одну десятифранковую монету, которая находится сейчас в обращении.
— Боже мой! — воскликнул Эл и, громко вздохнув, покачал головой.
— А по-твоему, это я виноват? — сердито спросил Джо. — Я, что ли, сделал так, что твой двадцатипенсовик оказался ненужным старьем?
— Это очень странно, — ответил Эл, — но виноват именно ты. Но не знаю, в чем тут дело. Может, когда-нибудь я с этим разберусь. Хорошо, пошли на корабль. Оттуда вместе с Вендой Райт можете отправиться в отель.
«Quantus tremor est futurus, — пел хор — Quando iudex est venturus, cuncta stricte discussurus».
— А чем я заплачу за отель? Они не примут наших денег, как не принял их видеофон.
Эл выругался, достал бумажник и просмотрел лежащие в нем банкноты.
— Они старые, но еще имеют хождение. — Потом принялся разглядывать монеты, которые извлек из кармана. — А вот эти уже бесполезны. — Он швырнул монеты на ковер, покрывающий пол гостиной, с той же неприязнью, с какой перед этим их выкинул видеофон. — Забери эти деньги. — Он вручил Джо пачку банкнот. — Хватит заплатить за одну ночь в отеле, а также за завтрак и выпивку. Утром я вызову корабль из Нью-Йорка, он заберет вас отсюда.
— Я верну тебе эту сумму, — пообещал Джо. — Как исполняющий обязанности директора «Корпорации Ранкитера» я буду получать более высокий оклад; расплачусь, наконец, со всеми долгами, с налоговой задолженностью, штрафами и всевозможными пени, которые финансовый отдел…
— Без Пат Конли? Без ее помощи?
— Теперь я смогу от нее отвязаться, — подтвердил Джо.
— Я в этом не уверен, — сказал Эл.
— Теперь я начну новую жизнь.
«Я смогу руководить фирмой, — подумал он. — Я не допущу повторения ошибки Ранкитера; замаскировавшийся под Стэнтона Мика Холлис никогда не убьет ни меня, ни моих инерциалов, он никогда не сумеет выманить нас за пределы Земли и там ликвидировать.
— Мне кажется, — глухо сказал Эл, — в тебе живет жажда поражения. И никакая перемена обстоятельств, даже теперешняя, не изменит этого.
— Однако, по сути дела, я всегда хотел выиграть, — возразил Джо. — И Глен Ранкитер это знал; именно поэтому он четко зафиксировал в своем завещании, что, если умрет и в Моратории Возлюбленных Собратьев или любом другом заслуживающим внимания, выбор которого возложен на меня, его не удастся возвратить к жизни, власть передается мне.
Его вера в себя возросла необычайно; он уже видел перед собой множество разных возможностей, видел так четко, словно приобрел способность к ясновидению. И тут он вспомнил Пат и представил, что она может сотворить с ясновидящим, с любым человеком, который попытался бы предугадать будущее.
«Tuba mirum spargens sonum, — пел хор. — Per sepulchra regionum, coget omnes ante thronum».
— Тебе не избавиться от нее, — сказал Эл, читая мысли по его лицу. — С ее-то способностями…
— Я сниму себе комнату в отеле «Роотес» в Цюрихе, — решил Джо. — Как ты мне только что советовал.
«Эл прав, — подумал он. — Ничего из этого не получится. Вмешается Пат — или еще кто похуже — и уничтожит меня. Я обречен на заклание, в этом мое предназначение — в классическом понимании этого слова».
В его растревоженном и усталом сознании неожиданно появился образ птицы, запутавшейся в паутине. Этот образ был как то связан с понятием времени, и ощущение этого наполнило его страхом: в таком аспекте образ обретал зловещую конкретность. «Пророчество, — подумал он, хотя сам не смог бы объяснить себе, почему он так решил. — Монеты, вышедшие из обращения и отвергнутые видеофонами… Предметы нумизматики. Вроде тех, что я видел в музеях. Так в чем же дело? Трудно сказать». Он и правда не имел понятия.
«Mors stupebit, — пел хор, — et natura, cum resurget creatura, indicanti respon sure».
Так он и пел, без перерыва, все это время.
