Глава 15

Сознание вернулось, и Ник Эпплтон обнаружил себя растянувшимся на зеленом полу. Зеленый — цвет пидоров, государственной полиции. Он был в лагере ПДР для интернированных — вероятно, в каком-то промежуточном.

Подняв голову, он украдкой огляделся. Тридцать — сорок человек, многие с повязками, многие ранены и истекают кровью. «Похоже, я один из счастливчиков, — заключил он. — И Чарли — она Должна быть где-то среди женщин, пронзительно визжа на своих захватчиков. Ох и устроит же она им побоище, — подумал он, — она отобьет им все яйца, когда они придут, чтобы перевезти ее в постоянный лагерь для перемещенных. Я-то, конечно, никогда уже ее не увижу, — решил он. — Она сияла как звезда; я любил ее. Пусть даже так недолго. Получилось, словно я заглянул за кулисы обыденной жизни и увидел, что мне нужно для счастья и как я нуждаюсь в этом счастье».

— У тебя случайно нет с собой никаких болеутоляющих? — спросил у Ника сидевший рядом парень. — У меня сломана нога — из-за этого черт знает какая пронзительная боль.

— К сожалению, нет, — ответил Ник и вернулся к своим мыслям.

— Не вешай носа, — сказал парень. — Не позволяй пидорам забраться к тебе вовнутрь. — Он хлопнул себя по макушке.

— Понимание того, что весь остаток жизни я могу провести в лагере для перемещенных на Луне или на юго-западе Юты, не слишком располагает к веселью, — саркастически отозвался Ник.

— Но ведь ты, — возразил парень с блаженной сияющей улыбкой, — слышал новости, что Провони возвращается, и с подмогой. — Глаза его загорелись, даже несмотря на боль в ноге. — Никаких лагерей для перемещенных больше не будет. «Пала завеса шатра — и небо свернется, как свиток».

— С тех пор, как это было написано, мы ждали две тысячи с лишним лет, — заметил Ник. — Но так ничего и не случилось. — «Еще и дня не прошло, как я Низший Человек, — подумал Ник, — и вот те на! Что из меня вышло».

Съежившийся поблизости длинный худой мужчина, над правым глазом которого зияла глубокая необработанная рана, спросил:

— Кто-нибудь из вас знает, успели они передать послание от Провони в какую-то другую типографию?

— Да, конечно. — В глазах золотоволосого парня вспыхнули вера и убежденность. — Они сразу все поняли; от наших операторов связи требовалось только щелкнуть переключателем. — Он лучезарно улыбнулся Нику и длинному худому мужчине. — Разве это не замечательно? — спросил он. — Все, даже вот это. — Он указал на их собратьев по плохо освещенной, неважно вентилируемой камере. — Это великолепно! Это прекрасно!

— Это тебя воодушевляет? — спросил Ник.

— Я не очень знаком с литературой предыдущих столетий, — ответил парень, с презрением отвергая анахронизм Ника. — С этим я могу жить! Все это — мое. Пока не приземлится Торс Провони. Он скоро приземлится, и небо…

Служащий полиции в штатском подошел к ним и полистал какую-то подшивку.

— Это ты заходил в 3XX24J? — спросил он у Ника.

— Меня зовут Ник Эпплтон, — ответил Ник.

— Для нас ты человек, заходивший в такую-то квартиру в определенное время определенного дня. Так ты 3XX24J или нет? — Ник кивнул. — Вставай и идем со мной, — приказал полицейский охранник и проворно зашагал к двери.

Ник с трудом сумел подняться, приняв какую-то уродливую стойку; в конце концов он присоединился к менту, со страхом думая о происходящем.

Пока мент отпирал дверь, используя сложную электронную колесную систему со стремительным вращением номеров, один из мужчин, сидевший на полу спиной к стене, сказал Нику:

— Удачи, браток.

Его сосед снял с уха наушник транзистора и сообщил:

— Только что средства информации передали новость. Они убили Кордона. Они решились на это; они действительно это сделали. «Он скончался от хронической болезни печени», — сказали они, но это вранье — не было у Кордона никакого печеночного недомогания. Его расстреляли.

— Пошли, — сказал мент и с силой швырнул Ника в дверной проем, из камеры, дверь которой тут же сама собой захлопнулась.

— Это правда насчет Кордона? — спросил Ник у мента, зеленого пидора.

— Хрен знает. — Потом мент добавил: — А если так, то мысль хорошая. Не знаю, чего они держали его в Брайтфорте все это время; чего они там никак не могли решиться? Ну, ты-то узнаешь об этом, когда перекинешься парой-другой слов с таким Аномалом, как Председатель Совета. — Он продолжал идти по коридору, а Ник — следом.

— Слышал, что Торс Провони возвращается? — спросил Ник. — И с обещанной подмогой?

— Мы их всех отоварим, — заявил мент.

— Почему ты так решил?

— Заткнись и топай! — рявкнул мент, его большая голова — увеличенный череп Нового Человека — злобно вскинулась. Он выглядел сердитым и агрессивным и старался найти любую возможность применить к кому-нибудь свою металлическую дубинку.

«Он прикончил бы меня прямо здесь, — подумал Ник, — если бы мог. Но он вынужден выполнять приказы».

Все же мент устрашил его — особенно та ненависть, что выразилась на лице пидора, когда Ник упомянул о Провони. «Они могут устроить черт знает какое побоище, — понял Ник. — Если только этот выражает их общее настроение».

Мент шагнул в дверной проем; Ник последовал за ним., и увидел, окинув одним взглядом, нервный центр полицейского аппарата. Небольшие экраны мониторов — многие сотни их — и множество ментов, — каждый обозревает сектор из четырех экранов. Жуткая какофония — жужжание, гудение и треск по всему объемистому помещению; люди, мужчины и женщины, мельтешили тут и там, выполняя мелкие поручения — вроде того, что было возложено на пылающего злобой Нового Неловка, сопровождавшего Ника. Черт знает какое тут царило беспокойство. Впрочем, ПДР было занято вылавливанием всех известных им Низших Людей; одно это должно было наложить тяжелое бремя на электронно-неврологическое оборудование и на тех, кто с ним работал.

Даже за эти короткие мгновения Ник успел заметить, как они устали. На их лицах не было ни радости, ни торжества. «Ну что, — подумал он, — убийство Кордона не слишком вас подбодрило?» Впрочем, они, как и Низшие Люди, смотрели вперед. Внутренняя часть работы: бомбардировки и налеты на типографии, облавы на Низших Людей — все это, вероятно, должно было быть проделано в течение трех суток.

«А почему трех суток?» — спросил себя Ник. Те два послания не позволяли определить местоположение корабля — и все же такова была, казалось, общая оценка: у них остались какие-нибудь несколько дней, и все. «А если предположить, что ему еще год пути? — подумал Ник. — Или пять лет?»

— 3XX24J, — обратился к нему сопровождающий, — я передаю тебя представителю Председателя Совета. Он будет вооружен — так что без геройства.

— Ладно, приятель, — ответил Ник, чувствуя, что несколько подавлен происходящими вокруг процессами. Мужчина в обычном деловом костюме — пурпурные рукава, кольца, ботинки с загибающимися вверх носками — подошел к нему. Ник пристально изучил его. Находчивый, преданный своему делу и, конечно, Новый Человек. Его большая голова колыхалась над туловищем; он не использовал привычный кронштейн для укрепления шеи, который был в моде у многих Новых Людей.

— Вы 3XX24J? — спросил мужчина, изучая ксерокопию какого-то документа.

— Я Ник Эпплтон, — каменным голосом ответил Ник.

— Да, эти системы опознавательных номеров Действительно никуда не годятся, — согласился уполномоченный Председателя Совета. — Вы работаете — вернее, работали — в качестве… — Он нахмурился, затем поднял массивную голову. — Кого? «Нарезчика протектора»? Это верно?

— Да.

— И сегодня вы примкнули к Низшим Людям вместе со своим нанимателем, Эрлом Дзетой, за которым полиция наблюдала, по-моему, уже несколько месяцев. Ведь это я о вас говорю, так ведь? Мне надо убедиться, что я пропускаю требуемого человека. Здесь у меня отпечатки ваших пальцев; мы прогоним их через печатные архивы. К тому времени, как вас увидит господин Председатель Совета, отпечатки будут — или не будут — подтверждены. — Он сложил документ и аккуратно поместил его в папку. — Идемте.

Ник еще раз пристально вгляделся в громадный, напоминавший пещеру зал с десятью тысячами экранов мониторов. «Эти люди, — подумал он, — скользят здесь как рыбы — пурпурные рыбы, — как мужские, так и женские особи, — время от времени сталкивающиеся друг с другом подобно молекулам жидкости».

А затем ему явилось видение ада. Все они предстали ему как эманированные духи, лишенные реальных тел. Эти служащие полиции, шныряющие там и сям со своими поручениями, — они давным-давно отказались от жизни, и теперь вместо того, чтобы жить, они лишь впитывали жизненность с экранов, за которыми следили, — точнее, от людей на этих экранах. «Коренные народности Южной Америки, возможно, и правы, — подумал Ник, — считая, что тот, кто забирает чью-то фотографию, похищает душу этого человека. Что это, как не миллионная, миллиардная, нескончаемая вереница таких изображений? Бредни, — подумал он. — Я просто пал духом; от страха меня одолели всякие суеверия».

— То помещение, — сообщил уполномоченный Председателя Совета, — представляет собой источник данных для ПДР по всей планете. Впечатляюще, не правда ли? Все эти отслеживающие экраны… а ведь вы видите только часть — строго говоря, вы видите перед собой филиал, учрежденный два года назад. Основной нервный комплекс отсюда не виден, но, поверьте моему слову, он несравнимо больше.

— Несравнимо? — переспросил Ник, удивляясь выбору слов. Он слабо ощутил что-то вроде некоторой симпатии к нему со стороны уполномоченного Председателя Совета.

— Почти миллион служащих полиции приходится держать у смотровых экранов. Громадный штат.

— Но это помогло им? — спросил Ник. — Сегодня? Когда они предприняли первую облаву?

— О да; система работает. Но это же просто насмешка, что на нее уходит столько людей и человеко-часов, если задуматься, что первоначальная идея в целом была…

Рядом с ним возник офидант полиции в униформе.

— Выходите отсюда и доставьте этого человека к Председателю Совета. — Тон его был угрожающим.

— Есть, сэр, — ответил уполномоченный и повел Ника по коридору к широкой парадной двери из прозрачного пластика. — Барнс, — произнес уполномоченный, обращаясь наполовину к самому себе; он хмурился с гордым, хотя и несколько смущенным видом. — Барнс — человек, наиболее приближенный к господину Председателю Совета, — сказал он. — У Уиллиса Грэма есть целый совет из десяти женщин и мужчин, а с кем он всегда консультируется? С Барнсом. Не говорит ли это вам о соответствующих мыслительных процессах?

«В очередной раз Новый Человек не приемлет Аномала», — понял Ник; он не сделал по этому поводу никаких замечаний, пока они забирались в сверкающий алый скиб, украшенный официальным правительственным клеймом.

Глава 16

Сидя в небольшой современно оформленной канцелярии со свисающими у него над головой новейшими звездчатыми конструкциями, Ник Эпплтон равнодушно прислушивался к доносившейся оттуда музыке. Сейчас эта чертова штуковина играла фрагменты из Фиктора Герберта. «О Боже, — устало подумал Ник; он сидел сгорбившись, опустив лицо на ладони. — Чарли, — мысленно воззвал он. — Ты жива? Ты ранена или у тебя все в порядке?»

Он решил, что все у нее в порядке. Чарли так просто не прикончат. Она будет жить долго-долго — куда дольше ста двенадцати лет, среднего возраста населения.

«Интересно, а нельзя ли мне отсюда выбраться?» — подумал он, обнаружив перед собой две двери: ту, через которую они вошли, и другую, ведущую, очевидно, во внутренние, более потаенные помещения. Он опасливо подергал за ручку первой двери. Заперто. Тогда он с предельной осторожностью приблизился к двери, ведущей во внутренние помещения; затаив дыхание, он повернул ручку и выяснил, что эта дверь также заперта.

И тут включился сигнал тревоги. Ник слышал его звон. «Проклятье!» — остервенело сказал он себе.

Внутренняя дверь отворилась; за ней стоял директор полиции Барнс, выглядящий довольно внушительно в роскошной зеленой униформе светлого оттенка, которую носили только высшие полицейские чины.

Они стояли, уставившись друг на друга.

— 3XX24J? — спросил директор Барнс.

— Ник Эпплтон. 3XX24J — это номер квартиры, причем даже не моей. Был, во всяком случае. Ваши люди, вероятно, камня на камне там не оставили, разыскивая кордонитскую литературу. — Тут он впервые вспомнил о Клео. — А где моя жена? — потребовал он ответа. — Может быть, она ранена или убита? Могу я увидеть ее? — «И моего сына, — подумал он. — Его в особенности».

Барнс повернул голову и через плечо произнес:

— Проверьте 7Y3ZRR и убедитесь, все ли в порядке с женщиной. И с мальчиком тоже. Доложите мне немедленно. — Он вновь повернулся к Нику. — Вы ведь не имели в виду ту девушку, что была с вами в одной комнате в типографии на Шестнадцатой авеню? Вы имели в виду вашу законную жену.

— Я хочу знать о них обеих, — ответил Ник.

— Девушка, что была с вами в типографии, чувствует себя замечательно. — Он не стал уточнять, но достаточно было и этого: Чарли выжила. Ник поблагодарил за это Бога. — Нет ли у вас вопросов, которые вам хотелось бы задать, прежде чем мы встретимся с господином Председателем Совета?

— Мне нужен адвокат, — заявил Ник.

— Вы не можете воспользоваться услугами адвоката, поскольку принятое в прошлом году правовое законодательство запрещает законное представительство любого уже арестованного лица. Впрочем, вам в любом случае не помог бы адвокат — даже если бы вы увиделись с ним до ареста, — поскольку ваше преступление по своей природе чисто политическое.

— А в чем заключается мое преступление? — поинтересовался Ник.

— Ношение кордонитской литературы. Карается десятью годами лагерей для перемещенных. Пребывание в присутствии других — известных вам — кордонитов. Пять лет. Пребывание в здании, где нелегальная литература…

— Спасибо, достаточно, — прервал его Ник. — В общем, лет на сорок.

— Согласно букве закона. Впрочем, если вы окажетесь полезны мне и господину Председателю Совета, мы, возможно, могли бы добиться поглощения одним сроком других. Прошу входить. — Он жестом указал на открытую дверь, и Ник молча прошел вовнутрь, в превосходно отделанную канцелярию… впрочем, канцелярию ли? Полкомнаты занимала громадная кровать, и на этой кровати, опираясь на подушки, лежал Уиллис Грэм, верховный правитель всей планеты, а на животе у него покоился поднос с ленчем. По всей кровати была разбросана всевозможная печатная продукция; Ник различил цветовую маркировку доброго десятка правительственных ведомств. Было непохоже, что эти материалы кто-то читал — они выглядели слишком безупречными, новехонькими.

— Мисс Найт, — произнес Уиллис Грэм в лицевой микрофон, прикрепленный к отвислой нижней челюсти, — заберите, пожалуйста, этих цыплят а-ля королевское блюдо — я не голоден.

Стройная, почти безгрудая женщина вошла в комнату и подхватила поднос.

— Не желаете ли… — начала она, но Грэм, махнув рукой, оборвал ее. Она мгновенно умолкла и быстро вышла из комнаты с подносом.

— Знаете, откуда мне приносят еду? — спросил Уиллис Грэм у Ника. — Из местного кафетерия, вот откуда. Какого черта… — Теперь он обращался к Барнсу. — Какого черта я не соорудил специальную кухню для себя лично? Я наверняка сумасшедший. Думаю, я подам в отставку. Вы, Новые Люди, совершенно правы — мы, Аномалы, просто уроды. Мы не из того теста, чтобы править.

— Я мог бы, — сказал Ник, — взять такси до приличного ресторана вроде «Флоры» и прихватить там для вас…

— Нет-нет, — резко оборвал его Барнс.

Грэм повернулся и стал с любопытством разглядывать его.

— Этот человек находится здесь по весьма значительному поводу, — возбужденно проговорил Барнс. — Он не ваш домашний слуга. Если вам нужен ленч получше, пошлите за ним кого-нибудь из вашего персонала. А это — тот самый человек, о котором я вам говорил.

— Ах да, — кивнул Грэм. — Ну, валяйте, допрашивайте его.

Барнс уселся на высокий прямой стул середины 1820-х годов; вероятно, французский. Затем он вытащил диктофон и нажал на кнопку.

Садясь на стул напротив Барнса, Ник заметил:

— Я думал, меня привели сюда для встречи с господином Председателем Совета.

— Так и есть, — подтвердил Барнс. — Председатель Грэм будет время от времени вмешиваться, чтобы уточнить соответствующие детали… не так ли, господин Председатель Совета?

— Ага, — подтвердил Грэм, но мысли его были, казалось, где-то далеко. «Все они вымотались, — подумал Ник. — Даже Грэм. Особенно Грэм. Это все от ожидания — оно подорвало их силы. Теперь, когда „враг“ здесь, они слишком обессилены, чтобы реагировать. Если не считать того, — вспомнил он, — что они действительно проделали славную работенку с типографией на Шестнадцатой авеню. Возможно, это уныние не распространилось на нижние уровни полицейской иерархии; возможно, оно охватило только верхушку, где знакомы с истинным положением дел…» — Он вдруг прервал свои размышления.

— Интереснейший материал циркулирует у вас в голове, — заметил Грэм, телепат.

— Да, верно, — ответил Ник. — Я совсем забыл.

— Вы совершенно правы, — сказал Грэм. — Я вымотался. Но я могу быть почти все время вымотанным; работа проводится главами ведомств, которым я полностью доверяю.

— Ваша идентификация, — повторил Барнс.

— 7Y3ZRR, но с недавних пор 3XX24J, — сдался наконец Ник.

— Сегодня вы были арестованы в кордонитской типографии. Вы Низший Человек?

— Да, — ответил Николас Эпплтон.

На какое-то время все замолчали.

— Когда же, — спросил затем Барнс, — вы стали Низшим Человеком, последователем этого демагога Кордона с его лживыми публикациями, утверждающими, что…

— Я стал Низшим Человеком, — перебил Ник, — когда мы получили результаты тестирования нашего сына для Государственной гражданской службы. — «Когда я увидел, как они исхитрились протестировать его на основе тех вопросов, которые он даже не сумел бы толком осмыслить, — когда я понял, что все годы моей веры в правительство пропали даром. Когда я вспомнил, как много людей пытались открыть мне глаза, но им это не удалось. Я был слеп, пока не пришли результаты тестирования, пока я не просмотрел ксерокопию теста и не понял, что у Бобби и не было никаких шансов. „Каковы компоненты, определяемые формулой Блэка, сочетание которых приводит к сетевому захвату в глубине поверхности отдельно взятой молекулы в случае, если первоначальные данности все еще оказывают свое воздействие — как живые, так и квазиживые — в эйгенвельтах, частично покрывающих только одну…“ Формула Блэка. Доступная пониманию лишь Новых Людей. И они требовали от ребенка, чтобы он сформулировал получающееся в результате pari passu, основанное на постулатах этой непредставимой системы».

— Ваши мысли по-прежнему интересны, — сказал Грэм. — Не скажете ли вы мне, кто проводил тестирование вашего сына?

— Норберт Вайсс, — ответил Ник. Не скоро же он забудет это имя. — А фамилия другого мужчины была в документе. Какой-то Джером Пайк. Нет, Пайкман.

— Итак, — продолжил Барнс, — воздействие на вас Эрла Дзеты дало свой результат только после того случая с вашим сыном. До этого все наставления Дзеты не имели никакого…

— Дзета ничего мне не говорил, — возразил Ник. — Все получилось из-за новостей о готовившейся казни Кордона; я увидел, как это подействовало на Дзету, и сразу понял, что… — Он погрузился в молчание. — Я должен был выразить протест, — сказал он затем. — Любым способом. Эрл Дзета открыл мне этот способ. Мы выпили… — Прервавшись, он потряс головой, пытаясь собраться с мыслями — успокоительный заряд все еще действовал на его организм.

— Спиртное? — спросил Барнс. Он сделал об этом голографическую отметку шариковой ручкой в записной книжке, близоруко поднеся ее к самому лицу.

— Да-а, — протянул Грэм. — «In vino veritas», как говорили древние римляне. Знаете, что это означает, мистер Эпплтон?

— Истина в вине.

— К этой поговорке есть добавление: «…сказала бутылка», — язвительно проговорил Барнс.

— Я верю в то, что «in vino veritas», — заявил Грэм и рыгнул. — Надо бы мне поесть, — пожаловался он. — Мисс Найт, — произнес он в лицевой микрофон, — пожалуйста, пошлите кого-нибудь в… как вы сказали, Эпплтон? Какой ресторан?

— «Флора», — сказал Ник. — Их запеченная лососина с Аляски — просто райское наслаждение.

— Откуда у вас столько юксов, чтобы посещать такие заведения, как «Флора»? — тут же спросил Барнс у Ника. — От вашего заработка нарезчика протектора?

— Мы были там однажды с Клео, — ответил Ник. — На первую годовщину нашей свадьбы. Это обошлось нам в недельный заработок, включая чаевые, но вечер того стоил. — Этого он никогда не забывал и никогда не забудет.

Сделав отрывистый жест, Барнс продолжил допрос:

— Итак, затаенное чувство обиды, которое могло бы никогда не достичь уровня поступка, — это чувство обиды выразилось в действии, когда Эрл Дзета предложил вам способ заявить о ваших чувствах, примкнув к движению. Если бы он не был Низшим Человеком, ваше чувство обиды могло бы так и не выплеснуться на поверхность.

— Что вы пытаетесь доказать? — раздраженно спросил Грэм.

— То, что теперь, стоит нам уничтожить нервные центры Низших Людей, стоит нам прибрать к рукам людей вроде Кордона…

— Кордона мы прибрали, — подчеркнул Грэм. — Вы знали об этом? — спросил он у Ника. — Что он умер от неизлечимого хронического заболевания печени, при котором невозможно было применить трансплантант? Вы слышали об этом по радио? Или по телевизору?

— Слышал, — ответил Ник. — Что он был застрелен наемным убийцей, подосланным в его камеру.

— Это неправда, — возразил Грэм. — Он умер вовсе не в своей камере, а на операционном столе тюремного госпиталя во время попытки пересадить ему искусственный орган. Мы сделали все возможное, чтобы спасти его.

«Нет, — подумал Ник. — Ты этого не сделал».

— Вы мне не верите? — спросил Грэм, прочитав его мысли, и повернулся к Барнсу. — Вот вам ваша статистика: он — само воплощение обычного человека из Старых Людей, — и он не верит, что Кордон умер естественной смертью. Можете ли вы из этого заключить, что такое же неверие будет и в масштабах всей планеты?

— Разумеется, — кивнул Барнс.

— Ладно, черт с ними, — махнул рукой Грэм. — Меня не волнует, во что они там верят; для них все кончено. Все они просто крысы, выглядывающие там и сям из канавы и ждущие, что мы переловим их одну за другой. Вы так не считаете, Эпплтон? Ведь у примкнувших, вроде вас, теперь уже нет места, куда бы пойти, и вождей, которых можно послушать. — Барнсу он сказал: — Так что, когда Провони приземлится, его некому будет приветствовать, не будет никаких толп верующих — все они улетучатся, как, например, сидящий здесь Эпплтон. Только вот он был пойман — так что ему полагается юго-восток штата Юта или Луна, если он ее предпочтет. Вы предпочитаете Луну, мистер Эпплтон? Мистер 3XX24J?

Тщательно подбирая слова, Ник произнес:

— Я слышал, что в лагеря для перемещенных иногда отправляли целыми семьями. Это правда?

— Вы хотите быть с вашей женой и сыном? Но ведь они ни в чем не обвиняются. — Барнс обнажил зазубренный клык, доводя свою мысль до завершения. — Мы могли бы обвинить их в…

— В нашей квартире вы найдете брошюру Кордона, — вырвалось у Ника. Как только он сказал это, ему тут же захотелось взять эти слова назад — господи, как же ему этого захотелось! «Зачем я это сделал? — спросил он себя. — Но ведь мы должны быть вместе». А потом он подумал о маленькой хулиганке Чарли, с ее большими черными глазами и вздернутым носиком. О ее крепком, стройном, безгрудом теле… и о ее всегда радостной улыбке. «Как у персонажа Диккенса, — подумал он. — Трубочистка. Разбойница из Сохо. Ведущая по своему пути избавления от беды, уговаривающая кого-то о чем-то. Уговаривающая во что бы то ни стало. Всегда уговаривающая. И всегда со своей особенной светящейся улыбкой, словно весь мир — огромный лохматый пес, и ей не терпится его обнять. Мог бы я отправиться с ней? — задумался он. — Вместо Клео и Бобби. Вправе ли я с ней отправиться? Разрешено ли это законом?»

— Запрещено, — отозвался Грэм со своей чудовищных размеров кровати.

— Что запрещено? — спросил Барнс.

— Он хочет отправиться в лагерь с той девушкой, которую мы видели с ним в типографии на Шестнадцатой авеню, — неторопливо объяснил Грэм. — Вы помните ее?

— Та, что вас заинтересовала, — ответил Барнс.

Мурашки страха забегали у Ника по спине; сердце его вначале захолонуло, а затем бешено заколотилось, стремительно накачивая кровью конечности. «Значит, это правда, насчет Грэма, — подумал он. — То, что говорят о его распутстве. Значит, его брак…»

— Похож на ваш, — докончил за него Грэм.

— Вы правы, — немного погодя сказал Ник.

— Какая она из себя?

— Дикая и необузданная. — «Но мне совсем не обязательно говорить вслух», — дошло до него. Все, что от него требовалось, — это подумать о ней, представить ее, воскресить в памяти подробности их недолгой близости. А Грэм подобрал бы все это, как только бы Ник об этом подумал.

— С ней могли быть неприятности, — сказал Грэм. — А этот Дэнни, ее парень, похоже, психопат или что-то в этом роде. Если вы правильно вспоминаете, то все общение между ними какое-то нездоровое. Она нездоровая девушка.

— В здоровом окружении… — начал Ник, но Барнс перебил его:

— Могу ли я продолжить допрос?

— Разумеется, — ответил Грэм, угрюмо отстраняясь; Ник понял, что грузный пожилой мужчина сосредоточил внимание внутри себя, на собственных мыслях.

— Если бы вас освободили, — спросил Барнс, — то какой была бы ваша реакция… что бы вы сделали, если бы — я подчеркиваю: если бы — Торс Провони вернулся? И со своей чудовищной подмогой? Подмогой, предназначенной для порабощения Земли, поскольку…

— О Боже! — простонал Грэм.

— Что такое, господин Председатель Совета? — спросил Барнс.

— Ничего, — снова простонал Грэм. Он повернулся на бок, его седые волосы рассыпались по белоснежным подушкам. Обесцвечиваясь так, словно что-то избегавшее света проникло в них, показывая только свою волокнистую кожу.

— В каком из предлагаемых ниже вариантов выразилась бы ваша реакция? — продолжил Барнс. — Вариант первый: истерический восторг без всяких оговорок. Вариант второй: умеренное удовлетворение. Вариант третий: безразличное отношение. Вариант четвертый: некоторая тревога. Вариант пятый: вы вступили бы в ряды ПДР или военной организации, готовой сражаться с инопланетными агрессорами. Какая из этих альтернатив более всего подошла бы вам, если здесь вообще такая имеется?

— А нет ли чего-нибудь между «истерическим восторгом без всяких оговорок» и «умеренным удовлетворением»? — спросил Ник.

— Нет, — ответил Барнс.

— А почему?

— Мы хотим знать, кто наши враги. Если бы вы были в «истерическом восторге», то стали бы действовать. Чтобы помочь им. Но если бы вы испытывали только «умеренное удовлетворение», то вы, скорее всего, ничего бы не сделали. Именно это и выясняется с помощью предложенных альтернатив: станете ли вы действовать как явный враг государственных институтов, и если так, то в какой степени и в каком направлении.

Грэм, чей голос приглушали подушки, пробормотал:

— Он не знает. Боже мой, он ведь только сегодня утром стал Низшим Человеком! Так откуда же, черт побери, будет ему известно, как он себя поведет?

— Однако у него были целые годы, — указал Барнс, — чтобы подумать о возвращении Провони. Не забывайте об этом. Его реакция, какой бы она ни была, будет в значительной мере обусловлена. — Он обратился к Нику: — Выберите ответ.

После некоторой паузы Ник сказал:

— Это зависит от того, что вы сделаете с Чарли.

— Рассмотрите и экстраполируйте это, — сказал Грэм Барнсу и хихикнул. — А вам я могу сказать, что, по всей видимости, будет с Шарлоттой. Ее доставят сюда, где она будет в безопасности от этого слабоумного психопата — как его там, Дэнни или Бенни? Значит, вы сбросили с хвоста «Пурпурную морскую корову» — очень хорошо. Но Шарлотта вполне могла обманывать вас, когда говорила, что это еще никому не удавалось… вы ведь об этом не задумывались. Она обвела вас вокруг своей маленькой ложноножки, так ведь? И вы с бухты-барахты заявляете своей жене: «Если она уйдет, я тоже уйду». А ваша жена говорит: «Валяй». Что вы и сделали. И все это без всякого предупреждения. Вы привели Шарлотту в свою квартиру, сочинили басню о том, как вы с ней оказались вместе, а потом Клео нашла кордонитскую брошюру и стала обвинять, — все верно. Потому что она добивалась того, что женам больше всего по душе: ситуации, в которой ее муж должен выбрать из двух зол — сделать выбор, который ему заведомо не по вкусу. Жены это просто обожают. Когда вы оказываетесь в суде по делу о разводе, вам предлагается выбрать из двух возможностей: либо вернуться к жене, либо лишиться всего вашего состояния, всей собственности, нажитой еще со студенческих лет. Да, вот уж что действительно нравится женам. — Он еще глубже зарылся в подушки. — Интервью закончено, — сонно пробормотал он.

— Прошу выслушать мои выводы, — сказал Барнс.

— Давайте, — глухо буркнул Грэм.

— Этот человек, 3XX24J, — начал Барнс, указывая на Ника, — мыслит в схожей с вами манере. Главным образом он заботится о своей личной жизни, а не о каком-то деле. Если ему будет гарантировано обладание желанной для него женщиной — когда он окончательно на это решится, — то он останется в бездействии, когда прибудет Провони.

— И что вы из этого заключаете? — пробормотал Грэм.

Барнс оживленно объяснил:

— То, что мы сегодня же, теперь же объявляем о том, что все лагеря для перемещенных — как в штате Юта, так и на Луне — упраздняются, а все заключенные возвращаются домой, к своим семьям, или куда они сами пожелают. — Голос Барнса звучал предельно резко. — До того, как прибудет Провони, мы предоставим им то, чего хочет находящийся здесь 3XX24J: обустройство. Старые Люди живут на уровне личных потребностей; ими движет вовсе не дело, не идеология. Если они и отваживаются на какое-то дело, то лишь затем, чтобы вернуть что-то утраченное в их личной жизни — чувство собственного достоинства, например, или смысл существования. Или что-то вроде лучшего жилья, межрасовых браков… ну, вы понимаете.

Встряхнувшись как мокрая псина, Грэм сел на кровати и уставился на Барнса; челюсть его отвисла, глаза выпучились… «Словно, — подумал Ник, — вот-вот его кондрашка хватит».

— Отпустить их? — переспросил Грэм. — Их всех? И даже подобных тем, кого мы схватили сегодня: самых закоренелых, носивших униформу или что-то вроде военного обмундирования?

— Да, — подтвердил Барнс. — Это рискованное предприятие, но, исходя из того, что думал и говорил гражданин 3XX24J, для меня очевидно, что он не размышляет о том, спасет ли Торс Провони Землю. Он думает: «Хорошо было бы еще раз встретиться с той упрямой сучкой».

— Старые Люди, — пробормотал Грэм. Лицо его успокоилось; кожа на нем теперь висела складками. — Если бы мы предоставили Эпплтону удачный выбор между обладанием Шарлоттой и лицезрением Провони, он бы действительно выбрал первое… — Но затем выражение его лица вдруг изменилось; оно сделалось вороватым, каким-то кошачьим. — Но он не может получить Шарлотту — она занята со мной. — Он сказал Нику: — Она тебе не достанется — поэтому возвращайся к Клео и Бобби. — Он ухмыльнулся. — Возвращайся туда — я так для тебя решил.

Явно недовольный ходом разговора, Барнс поинтересовался у Ника:

— Какой была бы ваша реакция как Низшего Человека, если бы все лагеря для перемещенных — взглянем правде в глаза: концентрационные лагеря — были упразднены и все были бы отправлены по домам, предположительно — к их друзьям и семьям? Как бы вы к этому отнеслись, если бы то же самое было сделано и для вас?

— Я думаю, — ответил Ник, — что это самое целесообразное, человечное и разумное решение, какое только могло бы принять правительство. Поднялась бы целая волна облегчения и радости, которая охватила бы весь земной шар. — Он почувствовал, что выражает свои чувства неудачно, штампованными фразами, но ничего лучшего ему придумать не удалось. — А вы и в самом деле решились бы на это? — недоверчиво спросил он у Барнса. — Я не могу в это поверить. В этих лагерях содержатся миллионы людей. Это было бы одно из самых человечных решений в истории всех правительств; оно никогда не было бы забыто.

— Вот видите? — обратился к Грэму Барнс. — Ну, хорошо, 3XX24J; а если бы это было сделано, как бы вы встретили Провони?

Ник понял логику.

— Я… — Он заколебался. — Провони отправился за подмогой для свержения тирании. Но если вы освободите всех заключенных и, по-видимому, упраздните категорию «Низших Людей»… Кроме того, больше не будет арестов…

— Никаких арестов, — подтвердил Барнс. — Кордонитскую литературу можно будет распространять легально.

Встряхиваясь, Грэм прокатился по кровати, тяжело дыша и молотя кулаками, пристроившись наконец в сидячем положении.

— Они расценят это как проявление слабости. — Он погрозил пальцем вначале Нику, затем, более ожесточенно, Барнсу. — Они решат, что мы сделали это, осознав, что потерпим поражение. Влияние Провони усилится! — Он пристально смотрел на Барнса, обуреваемый противоречивыми чувствами; возбужденное и подвижное лицо его постоянно меняло выражение. — Знаете, что они сделают? Они вынудят нас устроить так, — он бросил несколько обеспокоенный взгляд на Ника, — чтобы экзамены для поступления на Государственную гражданскую службу проводились честно. Другими словами, мы утратим полный контроль над тем, кого ввести в правительственный аппарат, а кого удалить оттуда.

— Нам нужна мозговая поддержка, — заметил Барнс, покусывая гладкий кончик шариковой ручки.

— Вы имеете в виду еще партию двухпиковых суперменов вроде вас? — огрызнулся Грэм. — Чтобы взять надо мной верх? Тогда почему бы нам не созвать полномочное собрание Чрезвычайного Комитета Общественной Безопасности? По крайней мере там ваш вид и мой вид представлены в равной степени.

— Я бы хотел, чтобы к делу был привлечен Эймос Айлд, — задумчиво проговорил Барнс. — Чтобы узнать его мнение. Для созыва Комитета потребуются сутки; Айлд же может прибыть сюда через полчаса — как вам известно, он в Нью-Джерси, занимается Большим Ухом.

— Этот шизанутый ненавистник Аномалов! Еще почище вас. Куда почище вас! Да ни за что я не стану прислушиваться к мнению, исходящему из головы в форме горошины, набитой Бог знает какой трухой и опилками.

— На сегодня Айлд — самый мыслящий интеллектуал на всей планете, — заметил Барнс. — Все мы признаем это; по всей видимости, это признаете и вы.

Трясясь от возбуждения, Грэм заявил:

— Он хочет списать меня за ненужностью. Он старается разрушить систему двух сил, благодаря которой этот мир был превращен в настоящий рай для…

— Тогда я просто пойду напролом и сам открою лагеря, — перебил его Барнс. — Не слушая ничьих мнений — ни согласных, ни противоположных. — Он поднялся, убрал ручку с блокнотом и взял свой портфель.

— Разве это неправда? — спросил Грэм. — Разве он не пытается подкопаться под Аномалов? Разве не в этом истинное назначение Большого Уха?

— Эймос Айлд, — сказал Барнс, — один из тех немногих Новых Людей, кого хоть как-то заботят Старые. Большое Ухо даст им равные возможности — способности, аналогичные вашим; это откроет им доступ в правительственные структуры. Вот гражданин 3XX24J — его сын мог бы пройти тестирование способностей и поступить в Отдел особых достижений, который много лет назад привел в правительство вас самого. И смотрите, как высоко вы теперь поднялись. Послушайте меня, Уиллис, — Старым Людям должно быть возвращено право голоса, но нет никакого смысла делать это, если им просто не хватает — катастрофически, черт возьми, не хватает — навыков, знаний, способностей, которыми обладаем мы. Мы ведь в действительности не фальсифицируем результаты тестирования: то, что мы время от времени делаем, — это отбираем, как Пайкман и Вайсс поступили в случае с гражданином 3XX24J. Это зло, но зло не истинное. Истинное зло заключается в составлении теста, который доступен нам с вами, но недоступен ему. Мы спрашиваем с него не то, что может он, а то, что можем мы. И тогда он получает вопросы, основанные на теории апричинности Бернхада, которую ни один Старый Человек постичь не способен. Мы не можем увеличить объем коры его головного мозга — не можем дать ему мозг Нового Человека… но мы в силах наделить его некоторыми другими способностями, которые смогут возместить эту нехватку. Как в вашем случае. И как во всех случаях с Аномалами.

— Вы смотрите на меня свысока, — сказал Грэм.

Барнс, все еще стоявший, вздохнул и как-то осунулся.

— Ладно, все, что я мог сказать сейчас, я сказал. Тяжелый выдался денек. Я не стану консультироваться с Эймосом Айлдом; я просто пойду напролом и прикажу открыть лагеря. Пусть это будет мое решение, только мое.

— Разыщите Эймоса Айлда; подключите его к делу, — проскрежетал Грэм и так тяжело повернулся на своей кровати, что пол под ее ножками завибрировал.

Взглянув на часы, Барнс ответил:

— Да. В ближайшую пару дней непременно. Однако необходимо время, чтобы доставить его…

— Вы же сказали «за полчаса», — напомнил Грэм.

Барнс потянулся к одному из видеофонов на столе Грэма.

— Вы позволите?

— Разумеется, — смиренно ответил Грэм.

Пока Барнс звонил, Ник стоял, погруженный в свои мысли, разглядывая из необъятного окна комбинированной спальни-канцелярии окружавший его город — город, простиравшийся на целые мили — сотни миль.

— Вы прикидываете, — сказал Грэм, — как бы убедить меня в том, что вы имеете преимущественное право на эту девчонку Шарлотту.

Ник кивнул.

— Все верно, — продолжил Грэм. — Но это не имеет никакого значения, поскольку я — это я, а вы — это вы. Нарезчик протектора. Кстати говоря, я ввожу закон, запрещающий это занятие. Так что со следующего понедельника вы безработный.

— Спасибо, — поблагодарил Ник.

— Вы всегда чувствовали себя виноватым, занимаясь этим, — отметил Грэм. — Я зацепил в вашем сознании глубокое чувство вины. Вы беспокоились о людях, управлявших скибами с фальшивым протектором. Приземление. Особенно приземление. Тот первый удар о землю.

— Верно, — согласился Ник.

— Теперь вы снова думаете о Шарлотте, — сказал Грэм, — и изобретаете способ, как бы ее умыкнуть. А в то же время вы в миллионный раз спрашиваете себя, что для вас лучше с точки зрения морали… Вы можете прекратить это и вернуться домой к Клео и Бобби. И договориться, чтобы Бобби еще раз…

— Я снова увижусь с ней, — отрезал Ник.

Глава 17

«Отцы, — подумал Торс Провони. — Да, вот кто они такие, наши друзья с Фроликса-8. Словно мне удалось войти в контакт с Урфатером, изначальным Отцом, сотворившим эйдетический космос. Они огорчены и обеспокоены тем, что в нашем мире что-то идет не так; они заботятся; они способны сопереживать; они знают, что мы чувствуем и как отчаянна наша нужда; они знают, в чем мы нуждаемся.

Интересно, — задумался он, — дошли ли те три моих послания до печатного комплекса на Шестнадцатой авеню, где расположены радио- и телевизионные передатчики, а также принимающие устройства Низших Людей? А что, если власти перехватили их?

И если они перехватили их, — спросил он себя, — то что они предпримут?

Скорее всего, какую-нибудь чистку. Но не обязательно. Старина Уиллис Грэм — если он все еще у власти — человек проницательный и знает, из кого — и как — можно выдоить ценную информацию. Телепатические способности позволяют ему это; Грэм может уловить мысли любого, кто окажется поблизости».

Впрочем, надо было еще выяснить, кто оказался поблизости. Радикальные активисты, вроде руководителей корпорации Макмалли? Члены Чрезвычайного Комитета Общественной Безопасности? Директор полиции Ллойд Барнс? Вероятно, Барнс — он был наиболее смышленым и наиболее уравновешенным из всех — по крайней мере из тех, кто вращался в высших кругах правительственного аппарата. Были еще и независимые ученые-исследователи из Новых Людей — вроде этого кошмарного Эймоса Айлда. Айлд! Что, если Грэм советовался с ним? Айлд, вероятно, смог бы разработать какой-нибудь щит, защищающий Землю от проникновения чего угодно. «Помоги мне, Господи, — подумал Провони, — если они подключили к этому Айлда — или, раз уж на то пошло, Тома Ровера или Стентона Финча». К счастью, эти поистине драгоценные Новые Люди тяготели к теоретическим, академичным изысканиям: они стали физиками-теоретиками, статистиками и другими кабинетными учеными. Финч, к примеру, до отлета Провони работал над системой воспроизведения третьей секунды в последовательности создания Вселенной; в конечном счете он хотел, при регулируемых условиях, продвинуться в своей работе еще дальше, до первой секунды, а затем, Боже упаси, «втолкнуть» — чисто теоретически, с математической точки зрения — поток энтропии обратно в тот временной интервал — названный валентным туннелем, — что был до первой секунды.

Но все, разумеется, на бумаге.

Закончив свою работу, Финч смог бы математически рассчитать, какая ситуация должна была бы возникнуть, чтобы большой взрыв Вселенной состоялся. Финч мог оперировать такими понятиями, как «отрицательное время» или «мнимотекущее время»… Теперь его работа была, вероятно, завершена, и Финч смог всецело отдаться своему хобби: коллекционированию редких табакерок восемнадцатого века.

Теперь Том Ровер. Предметом его работы была энтропия; свой проект он основывал на том произвольном допущении, что в конечном счете достаточно полный распад и достаточно случайное распределение эргов по всей Вселенной приведут к антиэнтропийному откату в обратную сторону благодаря столкновениям простых, неделимых частиц энергии или материи между собой, в результате чего будут возникать более сложные агрегаты. Частота возникновения этих все усложняющихся агрегатов будет обратно пропорциональна их сложности. Однако уже начавшийся процесс невозможно будет повернуть назад, пока последние сложные агрегаты не сформируют единственный — и уникальный по своей сложности — агрегат, включающий в себя все молекулы Вселенной. Это будет Бог, но Он разрушится, и с Его разрушением высвободится огромная масса энтропии… как в различных законах термодинамики. Таким образом, Ровер продемонстрировал, что текущая эпоха последовала сразу за разрушением абсолютно всеобъемлющего уникального агрегата, именуемого Богом, и что теперешние тенденции к движению от индивидуальности и сложности были уже предопределены. Так будет продолжаться, пока не будет достигнуто первоначальное равномерное распределение потраченной теплоты, после чего, через большой промежуток времени, антиэнтропийная сила по законам случайности — в беспорядочном движении — вновь проявит себя.

И вот Эймос Айлд. Он отличался от них: он создавал нечто конкретное, вместо того чтобы просто описывать это в теоретических, математических понятиях. Правительство могло бы хорошо его использовать, если бы только это пришло в голову Грэму. «Да, он наверняка думал об этом», — решил Провони. Поскольку в результате введения Айлда в высшие правительственные круги работа над Большим Ухом замедлилась бы, а то и вовсе прекратилась бы. Грэму, безусловно, потребовалось бы время, чтобы все обмозговать, но в конце концов он принял бы это решение.

«Так что, надо полагать, — подумал Провони, — нам придется столкнуться с Эймосом Айлдом. Ярчайшим из светил, какими располагают Новые Люди, — а следовательно, и самым опасным для нас».

— Морго, — позвал он.

— Да, Торс Провони.

— Можешь ли ты соорудить из себя — или из частей этого корабля — приемник, с помощью которого мы могли бы прослушивать тридцатиметровый диапазон земных передатчиков? Я имею в виду обычные передатчики, используемые в коммерческих целях.

— Нельзя ли узнать, зачем?

— Они передают официальные сводки новостей на двух точках тридцатиметрового диапазона. Ежечасно.

— Ты хочешь знать, что происходит на Земле с государственной точки зрения?

— Нет, — возразил он не без сарказма. — Мне желательно знать цены на яйца в штате Мэн.

«Я начинаю терять самообладание», — подумал Провони.

— Извини, — сказал он.

— Ничего, не заплачу, — успокоил его фроликсанин.

Торс Провони запрокинул голову и расхохотался.

— «Ничего, не заплачу» — и это от девяностатонной желеобразной массы протоплазменной слизи, которая поглотила весь корабль в своем жидком теле, которая, как бочка, окружает меня со всех сторон. И она заявляет: «Ничего, не заплачу».

Подобное словоупотребление наверняка ошарашит Новых Людей, когда «Серый динозавр» приземлится. В конце концов, Морго использовал его же лексикон и его излюбленные выражения — порой весьма далекие от литературных.

— Я могу вытянуть шестнадцатиметровый диапазон, — немного погодя сказал Морго. — Этого хватит? По-моему, там приличная нагрузка.

— Но не та, что мне нужна, — возразил Провони.

— А сорокаметровый диапазон?

— Давай, — раздраженно сказал Провони. Он надел наушники и повернул ручку переменного конденсатора на приемном устройстве. Перекрестные помехи то появлялись, то исчезали, а затем он все же поймал обрывок сводки новостей: «…конец лагерям для перемещенных на… и с Луны возвращаются… многие из которых годами… вместе с этим — разрушение подрывной типографии на Шестнадцатой авеню…» — и сигнал пропал.

«Так ли я все расслышал? — спросил себя Провони. — Конец лагерям для перемещенных на Луну и в юго-восточной Юте? Все освобождены? Только Барнс мог решиться на это. Но даже Барнс… в это сложно поверить. Может быть, это причуда Грэма? — задумался он. — Мгновенная паническая реакция на три наших послания в типографию на Шестнадцатой авеню. Но если она была разгромлена, то там могли и не получить этих посланий; возможно, они получили два первых или только одно».

Он надеялся, что и правительство, и кордониты получили третье послание. Оно гласило: «Мы присоединимся к вам через шесть дней и возьмем на себя руководство правительством».

Он спросил у фроликсанина:

— Не мог бы ты увеличить мощность передачи и направлять третье послание снова и снова? Начнем, я могу записать для тебя ротационную петлю или кассету. — Он включил кассетник и произнес сообщение — свирепо, максимально раздельно и с предельным удовлетворением.

— В каком диапазоне частот? — спросил Морго.

— На всех частотах, какие тебе только доступны. Если ты можешь запустить это в каналы частотной модуляции, то нам удалось бы представить и видеоизображение. Передать это прямо по их телевидению.

— Ладно. Это будет замечательно. Такое послание довольно загадочно; оно, к примеру, не упоминает, что я здесь один и что мои собратья отстают от нас на половину светового года.

— Пусть Уиллис Грэм догадается об этом, когда мы прибудем на Землю, — проворчал Провони.

— Я размышлял о том предполагаемом воздействии, — сказал Морго, — которое мое присутствие окажет на твоего мистера Грэма и его корешей. Прежде всего они обнаружат, что я не могу умереть, и это напугает их. Они поймут, что при соответствующем питании я могу расти и что вдобавок я способен использовать для питания практически любое вещество. В-третьих…

— Нечто другое, — перебил Провони. — Ты — нечто другое.

— Нечто другое?

— В этом-то вся и суть.

— Ты имеешь в виду психологический эффект?

— Ну да, — мрачно кивнул Провони.

— Думаю, — сказал Морго, — что моя способность заменять отдельные части живых организмов своей собственной онтологической субстанцией напугает их больше всего. Когда я проявлю себя в чем-нибудь незначительном — скажем, в стуле, — поглощая действительный объект как источник энергии… то это событие, правильно ими оцененное, приведет их в панический ужас. Как ты уже видел, я могу замещать собой любой объект; для моего роста, Торс Провони, не существует никаких объективных пределов — разумеется, пока я питаюсь. Я могу стать целым зданием, в котором работает мистер Грэм; я могу стать многоквартирным домом, где проживает пять тысяч людей. Кроме того… — Морго заколебался, — есть и кое-что еще. Но этого я пока не буду обсуждать.

Провони задумался. У фроликсан не было какой-то определенной формы; исторически способ их выживания заключался в имитации предметов или других живых существ. Их сила состояла в том, что они могли «впитывать» эти живые существа, становиться ими, используя их как источник энергии, сбрасывая затем их пустые оболочки. Этот процесс, подобный картине ракового заболевания, невозможно было бы так запросто распознать с помощью следственного аппарата полиции Грэма; даже когда процесс трансформации затрагивал жизненно важные органы, имитированное существо полностью сохраняло жизнедеятельность. Смерть наступала, когда фроликсанин удалялся — прекращал поддерживать функционирование поддельных легких, сердца, почек. Фроликсанская печень, к примеру, работала точно так же, как и замещенная ею подлинная печень… однако, поглотив все мало-мальски значимое, она не была склонна оставаться на своем месте.

Но самым устрашающим было вторжение фроликсанина в мозг. Человек — или любой другой организм, подвергшийся вторжению, — страдал от псевдо-психотических мыслительных процессов, которые он не мог признать своими собственными… и не ошибался — они таковыми и не были. И постепенно, по мере того как его мозг «впитывался» и замещался, все его мыслительные процессы становились фроликсанскими. И тогда фроликсанин отбрасывал его, и он просто прекращал быть, полностью лишенный психического содержания.

— К счастью, — задумчиво произнес Провони, — вы весьма изобретательны в выборе «хозяев», поскольку у вас нет заинтересованности в колонизации Земли и нет намерения положить конец существованию человеческих организмов. Вас занимают только структуры управления. — «И как только все необходимое будет проделано, — размышлял он, — вы удалитесь. Разве не так?»

— Так, — ответил Морго, слушая его мысли.

— А ты не врешь? — спросил Провони.

Фроликсанин испустил горестный вопль.

— Ну ладно, — торопливо сказал Провони. — Извини. Но что, если предположить… — Он не закончил — по крайней мере вслух. Но мысли его перескочили сразу к окончательному выводу: «Я наслал на Землю расу убийц, которые уничтожат всех без разбора».

— Торс Провони, — обратился к нему Морго, — ведь именно поэтому с тобой здесь нахожусь я, и только я; мы хотим попробовать уладить дело без какого-либо физического конфликта… что произойдет, когда прибудут мои собратья, — произойдет потому, что мы призовем их только в том случае, если они понадобятся для ведения открытых военных действий. Я проведу переговоры о коренных изменениях в руководящих структурах вашей планеты; ваши правящие круги наверняка согласятся. В пойманном тобой фрагменте сводки новостей упоминалось о том, что концентрационные лагеря были открыты. Ведь это было сделано, чтобы успокоить нас, разве не так? Не от слабости с их стороны, а из их желания избежать открытого боя, предстать единым фронтом. Люди твоей расы — ксенофобы. А я для них абсолютный чужак. Я люблю тебя, Торс Провони; я люблю твоих людей… по крайней мере такими, какими я увидел их в твоем сознании. Я ни в коем случае не сделаю того, что я могу сделать, но я дам им понять, на что я способен. В отделе памяти твоего мозга содержится дзенская притча о величайшем фехтовальщике Японии. Двое мужчин бросили ему вызов. Они условились отплыть на небольшой остров и сражаться там. Величайший фехтовальщик Японии, изучавший дзен, позаботился о том, чтобы ему выпало выйти из лодки последним. И как только те двое выпрыгнули на берег островка, он отталкивается, гребет назад, оставляя их там вместе с их мечами. Таким образом он доказывает то, на что претендует: он действительно лучший фехтовальщик Японии. Понимаешь, как это приложимо к моей ситуации? Я могу победить в бою ваши правящие круги, но я сделаю это, не сражаясь… если ты улавливаешь мою мысль. По сути, именно мой отказ воевать — но при этом и демонстрация силы — устрашит их сильнее всего, поскольку они не могут себе представить, как, обладая таким могуществом, можно его не использовать. Обладай такими возможностями ваше правительство, оно непременно бы их использовало, — эти ваши Новые Люди, которые для меня просто мухи на стекле. Если, конечно, я получаю из твоего мозга верную информацию о них, если ты действительно их знаешь.

— Ну, я-то должен их знать, — отозвался Провони. — Ведь я один из них. Я Новый Человек.

Глава 18

— Я знаю, — немного погодя сказал Морго. — Какие-то намеки, да и твоя осведомленность об этом влияли на твое сознание. Особенно во время сна.

— Так что я дважды ренегат, — жестко выговорил Провони.

— Почему ты порвал со своими собратьями?

— На Земле шесть тысяч Новых Людей, — сказал Провони, — правящих с помощью — какой бы она ни была — четырех тысяч Аномалов. Десять тысяч человек в иерархии Государственной гражданской службы, вытесняющие оттуда всех прочих… У пяти миллиардов Старых Людей нет никакой возможности… — Он погрузился в молчание, а затем проделал нечто поразительное: поднял руку, и пластиковая чашка с водой подплыла прямо к нему, опустившись ему на ладонь.

— А ты еще и Аномал, — удивился Морго. — Телекинетик. — И добавил: — Вот об этом я не догадывался.

— Насколько мне известно, — сказал Провони, — я единственный, в ком Новый Человек соединен с Аномалом. Я — урод, выделяющийся из остальных уродов.

— А насколько высоко ты мог бы подняться в иерархии Государственной гражданской службы? Попробуй прикинуть, как ты наверняка уже делал, какой ранг ты мог бы получить.

— А-а, черт, — у меня был двойной-03. Но не официально, а когда я проходил тестирование, предложенное мне sub rosa. Я мог бы посоперничать с Грэмом. Я мог бы посоперничать с любым из них.

— Торс Провони, — заявил фроликсанин, — я не понимаю, почему у тебя не получилось работать внутри.

— Не мог же я сместить десять тысяч государственных служащих рангами от Джи-1 до двойного-03, с самого низа — и вплоть до Чрезвычайного Комитета Общественной Безопасности и Председателя Совета Грэма. — Но причина была в другом, и он это знал. — Я боялся, — признался он, — что если они пронюхают, то наверняка убьют меня. Мои родители тоже боялись, когда я еще был ребенком. Боялись всех — Новых Людей, Аномалов… и Старых Людей, и Низших Людей. Я мог бы стать предвестником расы сверхсверхлюдей; если это выплыло бы наружу, резонанс был бы ужасен, и я… — он сделал недвусмысленный жест, — …просто исчез бы. А они начали бы выискивать других подобных мне.

— И никому не приходило в голову, что может появиться некто, совмещающий в себе оба типа, — заметил фроликсанин. — Даже теоретически. Пока тебя не протестировали.

— Как я уже сказал, мое тестирование было тайным. У моего отца был ранг Джи-4, и он тайно подготовил тесты после того, как заметил мою ТК-способность и вдобавок узнал, что узлы Роджерса торчат из моего мозга, как огрызки карандашей. Именно отец заставил меня соблюдать осторожность, упокой Господь его душу. Знаешь, когда разражаются эти великие войны планетарного и межпланетарного масштабов, предполагается, что каждый думает о соответствующей идеологии… в то время как большинство людей просто хотят спокойно спать по ночам. — Он добавил: — В какой-то книжке по психологии я прочел интересное утверждение. Там говорится, что в сущности многие из тех, кто имел склонность к самоубийству, просто хотели хорошенько выспаться и думали, что это позволит им смерть. — «Куда это заводят меня мои мысли? — удивился он. — Уже много лет я не думал о самоубийстве. С тех пор, как покинул Землю».

— Тебе нужно поспать, — сказал Морго.

— Мне нужно знать, пробивается ли на Землю мое третье послание, — раздраженно возразил Провони. — Сумеем ли мы в самом деле достичь Земли всего за шесть суток? — Перед ним стали возникать навязчивые картины: поля и пастбища, большие плавучие города в голубых океанах Земли, купола на Луне и Марсе, Нью-Йорк, царство Лос-Анджелеса. И особенно Сан-Франциско, с его удивительной, легендарной, старинной системой «быстрой перевозки», сооруженной аж в 1972 году и все же использовавшейся из сентиментальных соображений.

«Еда, — подумал он. — Ломтики мяса с грибами, эскаргот, лягушачьи лапки… ох, которые становились куда нежнее, если их предварительно заморозить, о чем большинство и не подозревало — даже во многих вполне приличных ресторанах».

— Знаешь, чего мне хочется? — спросил он фроликсанина. — Стакан ледяного молока. И чтобы лед плавал прямо там. Полгаллона такого молока. Я просто хочу сидеть тут и пить молоко.

— Как ты однажды заметил, Торс Провони, — отозвался Морго, — истинный интерес человека заключается в малом и немедленном. Мы совершаем перелет, от которого зависят жизнь и надежда шести миллиардов людей, и все же, когда ты представляешь себя там, в конце, ты видишь себя сидящим за столом, на котором стоит ящик молока.

— Но обрати внимание, — заметил Провони, — они-то ведь такие же. Земле грозит вторжение инопланетян, и все — все! — просто хотят жить дальше. Есть миф о бурлящих бессловесных массах, ищущих трибуна, вождя, каким будет Кордон. А скольких людей на самом деле это волнует? Может быть, даже и Кордона это волнует… не так уж сильно. Знаешь, чего французское дворянство больше всего боялось во время революции? Каждый из них трясся от страха, что кто-нибудь вломится к нему в дом и расколотит его фортепьяно. Узость их кругозора… — Он замолчал. — Которая свойственна даже мне, до некоторой степени.

— У тебя ностальгия. Это проявляется в твоих снах: ночью ты бродишь по тропам земных лесов и поднимаешься в роскошных лифтах на крыши — в рестораны и транкобары.

— Да, транкобары, — вздохнул Провони. У него давно уже истощились запасы всех медикаментов — для развлечения и для иных целей, — включая, разумеется, все психотропные препараты. «Я сяду там, в транкобаре, — сказал он себе, — и стану глотать одну таблетку, пилюлю, капсулу и спансулу за другой. Я заморожу себя до невидимости. Я полечу, как ворон, как лебедь, загогочу и зачирикаю, пролетая над полями зелени, купаясь в солнечном свете и скрываясь в тень. Всего через шесть дней».

— Есть еще один вопрос, который мы не обговорили, Торс Провони, — напомнил ему фроликсанин. — Следует ли нам сопроводить первое публичное появление большой помпой и церемониями — или мы лучше приземлимся в какой-нибудь отдаленной области, где нас никто не заметит? И оттуда потихоньку начать действовать. Если избрать второй вариант, то ты мог бы свободно передвигаться. Ты мог бы наслаждаться канзасскими пшеничными полями, рядами кукурузных плантаций; ты мог бы отдыхать, принимать таблетки, а также, если тебя не коробит, что я об этом говорю, побриться, вымыться, надеть чистое белье — вообще освежиться. Тогда как если мы плюхнемся в центре Таймс-сквер…

— Совершенно неважно, приземлимся мы в центре Таймс-сквер или на каком-нибудь пастбище в Канзасе, — перебил Провони. — Они будут поддерживать постоянное наблюдение дежурным радаром, высматривая нас. Они могут даже атаковать нас — по крайней мере, попытаться атаковать нас, — используя передовые корабли, когда мы еще и до Земли-то не доберемся. Мы просто не можем не привлечь внимания, особенно с твоими девятью десятками тонн. А наши ретроракеты запалят все небо почище «римских свечей».

— Они не могут повредить твоему кораблю. Теперь я обернул его целиком.

— Я-то понимаю, а они — нет; они в любом случае могут попытаться. — «На что я буду похож, когда появлюсь перед ними? — спросил он себя. — Грязный, сальный, зараженный дурными привычками… Но разве они не будут готовы к этому? Разве толпа этого не поймет? Может быть, именно таким я и должен появиться».

— Таймс-сквер, — произнес он вслух.

— В самой середине ночи.

— Нет — она и тогда будет битком забита.

— Мы дадим предупреждающие вспышки ретроракетами. Когда они увидят, что мы приземляемся, они разбегутся.

— И тогда ракета с водородной боеголовкой из орудия Т-40 разнесет нас в мелкую пыль. — Он почувствовал, что настроен язвительно и свирепо.

— Не забывай, Торс Провони, что я представляю собой полуматерию, что я способен поглотить абсолютно все. Я буду там, обернутый вокруг тебя и твоего маленького корабля, столько, сколько понадобится.

Они, наверное, рехнутся, увидев меня.

— От радости?

— Понятия не имею. Мало ли от чего люди сходят с ума. От страха перед неведомым — может быть, и так. Может быть, они побегут от меня, что только дай Бог ноги. Они могут сбежать куда-нибудь в Денвер, штат Колорадо, и сбиться там в кучу, как испуганные коты. Ты ведь никогда не видел испуганного кота, правда? Я всегда держал котов и не кастрировал, но вечно мой кот оказывался в проигрыше. И возвращался домой весь изодранный. Знаешь, как определить, что твой кот — неудачник? Когда он собирается подраться с другим котом, ты выходишь его выручить — если он победитель, то мигом набросится на своего противника. А если он неудачник, то запросто позволит тебе подобрать его и отнести домой.

— Скоро ты снова увидишь котов, — заметил Морго.

— И ты тоже, — сказал Провони.

— Опиши мне кота, — попросил Морго. — Пусть он предстанет в твоем сознании. И все твои воспоминания, связанные с котами.

Торс Провони подумал о котах. Это было не слишком обременительно — все равно им предстояло ждать еще шесть суток, пока они достигнут Земли.

— Самоуверенный, — наконец сказал Морго.

— Я, что ли? Это почему?

— Нет, я имел в виду кота. И эгоцентричный.

— Кот предан своему хозяину, — гневно заявил Провони. — Но он довольно тонко это показывает. Вся суть в том, что кот ни к кому не привязывался, и так было миллионы лет — а затем тебе удается пробить брешь в его броне, и он трется о твою ногу, садится тебе на колени и мурлычет. Так что от любви к тебе он ломает наследственный генетический стереотип поведения, существовавший два миллиона лет. Вот ведь какая это победа.

— Это если предположить, что кот искренен, — заметил Морго, — а не пытается выклянчить еще немного еды.

— Ты думаешь, кот может быть лицемером? — удивился Провони. — Я ни разу не слышал даже о намеках на неискренность со стороны котов. На самом деле чаще всего осуждается их животная честность; если они чувствуют, что их хозяин говна не стоит, то отправляются к кому-нибудь другому.

— Думаю, — сказал Морго, — когда мы доберемся до Земли, я завел бы собаку.

— Собаку! И это после моего размышления о природе котов — после такого богатства сведений о горячо любимых котах моего прошлого; я до сих пор вспоминаю одного старого котищу по кличке Ашшурбанапал — впрочем, мы звали его Ральф. Ашшурбанапал — это египтянин.

— Да, — подтвердил фроликсанин. — В глубине души ты все еще оплакиваешь Ашшурбанапала. Но когда ты умрешь, как в рассказе Марка Твена…

— Угу, — мрачно согласился Провони. — Все они будут там, стоя рядами по обе стороны дороги и ожидая меня. Ведь животное отказывается входить в рай без своего хозяина. Они ждут год за годом.

— И ты горячо в это веришь.

— Верю в это? Да я знаю, что это истина — Бог жив; те останки, что были обнаружены в дальнем космосе несколько лет назад, не имели к нему отношения. Таким путем невозможно найти Бога — это же средневековые представления. Знаешь, где найти Святого Духа? Ведь он не где-то там в космосе — черт возьми, он же сотворил этот космос. Он здесь. — Провони ткнул себя в грудь. — Я… я имею в виду, что мы… содержим частицу Святого Духа внутри нас. Вот, к примеру, твое решение прийти и оказать нам помощь — ведь ты от этого ничего не получишь, кроме разве что повреждения или даже разрушения, если у военных есть что-то такое, о чем мы не слышали.

— Я кое-что получаю от визита на вашу планету, — возразил Морго. — Я собираюсь подобрать и содержать малые формы жизни: котов, собак, листья, улиток, бурундуков. Знаешь ли ты, понимаешь ли, что на Фроликс-8 все формы жизни, кроме нашей, были стерилизованы, а значит — давным-давно исчезли… хотя я видел записи о них — трехмерные воспроизведения, кажущиеся абсолютно реальными. Переданные прямо к управляющему ганглию наших центральных нервных систем.

Торса Провони охватил страх.

— Тебя раздражает то, — продолжал Морго, — что мы это сделали. Мы сами; мы все росли, делились, росли. Нам понадобилось урбанизировать каждую пядь нашей планеты; животные стали бы умирать от голода, и мы предпочли использовать стерилизующий газ, совершенно безболезненный. Они не смогли бы жить с нами в нашем мире.

— А теперь ваше население поуменьшилось, не так ли? — спросил Провони. Страх затаился у него внутри, как свернувшаяся кольцами змея. Готовая в любой момент развернуться и показать ядовитые клыки.

— При необходимости мы могли использовать другие планеты, — сказал Морго.

«Вроде Земли», — подумал Провони.

— Нет-нет, там уже есть господствующие разумные особи. Гражданским крылом правящих кругов нам запрещено… — Морго замялся.

— Так ты военный! — удивленно сказал Провони;

— Я десантник. Именно поэтому меня и выбрали, чтобы вернуться с тобой к Сол-3. Я известен своей способностью решать конфликтные ситуации, используя как силу, так и разум. Угроза применения силы заставляет прислушаться; а знания — мои знания — указывают направление, следуя которому большая часть общества сможет преуспеть.

— Тебе уже приходилось это делать? — Так оно, очевидно, и было.

— Мне миллион с лишним лет, — ответил Морго. — В сопровождении боевого контингента мне приходилось находить выход в войнах столь масштабных, со столь значительным количеством участников, что тебе этого просто и не представить. Я разрешал политико-экономические проблемы — иногда путем внедрения новой техники или, по крайней мере, предоставления теоретической документации, с помощью которой такие устройства могли быть созданы. А затем я удалялся, и все последующее было уже в их руках.

— А вы вмешиваетесь, только когда зовут? — спросил Провони. — Да.

— Значит, по существу, вы помогаете только цивилизациям, способным совершать межзвездные полеты. Способным отправить своего посланца туда… где вы его наконец заметите. А какое-нибудь средневековое общество с большими луками и нелепыми шлемами…

— Наша теория на этот счет, — сказал Морго, — весьма интересна. На стадии больших луков — да и на стадии пушек, самолетов, морских кораблей, бомб — для нас просто нет работы. Мы не хотим этим заниматься, поскольку теория подсказывает нам, что они не смогут уничтожить свою расу или планету. А вот когда уже созданы водородные бомбы и уровень развития техники позволил построить межзвездные…

— Этому я не верю, — решительно заявил Провони.

— Почему? — Фроликсанин обследовал его мозг — проворно, однако и со свойственной ему тактичностью. — А, понятно, — сказал он. — Тебе известно, что водородные бомбы можно создать задолго до того, как наладится межзвездное сообщение. Ты прав. — Он сделал паузу. — Ну ладно. Мы позволяем себе вовлекаться, только когда просьба о помощи приходит с корабля, пригодного для межзвездных перелетов. Потому что цивилизация, находящаяся на этой стадии развития, потенциально опасна для нас. Ведь они нашли нас. И от нас требуется какой-то отклик… как, кстати говоря, и в вашей мировой истории, когда адмирал Перри пробил стену, окружавшую Японию, — и целой стране пришлось модернизироваться в какие-то несколько лет. Помни об этом: ведь мы могли бы просто убивать каждого астронавта в его межзвездном корабле вместо того, чтобы выяснять у него, что мы можем предпринять для стабилизации его культуры. Ты просто не поверил бы, если бы узнал, сколько различных культур охвачено войнами, борьбой за власть и засильем тираний… некоторые из них куда более развиты, чем ваша. Но вы удовлетворили нашему критерию: вы разыскали нас. Поэтому я здесь, Торс Провони.

— Мне совсем не нравится то, что ты говорил об истребленных животных. — Он думал о шести миллиардах Старых Людей. «Не поступят ли и с ними так же? — задумался он. — Не поступят ли они так со всеми нами — Новыми Людьми, Аномалами, Старыми Людьми, Низшими Людьми, — не прикончат ли они нас, чтобы унаследовать нашу планету со всем тем, что было создано руками человека?»

— Торс Провони, — обратился к нему Морго, — позволь, я разъясню тебе два пункта, которые наверняка помогут разрешить твои сомнения. Во-первых, мы уже много столетий знаем о вашей цивилизации. Наши корабли входили в атмосферу Земли и скользили там еще во времена китобойных лодок. Если бы мы захотели, то в любой момент могли бы занять ваше место; тебе не кажется, что куда проще было бы разгромить «тонкую красную линию», алые мундиры, чем противостоять кобальтовым и водородным тактическим ракетам, что нас ожидало бы — собственно, и ожидает — теперь? Я прислушивался. Несколько ваших сторожевых кораблей слоняются где-то неподалеку от того места, где мы начнем подвергаться воздействию гравитационного поля Солнца.

— А во-вторых?

— Мы будем красть.

— Красть! — Провони был ошарашен. — Что красть?

— Ваши бесчисленные игрушки: пылесосы, пишущие машинки, трехмерные видеосистемы, компьютеры — в обмен на то, что разделаемся с тиранией, мы там немножко поболтаемся, получая, если возможно, работающие образцы или их описания: все мыслимые растения, деревья, лодки, рабочие инструменты; вы подскажете нам.

— Но ведь технологически вы далеко впереди нас.

Явно польщенный, Морго пояснил:

— Это неважно. На каждой планете каждая цивилизация разрабатывает уникальные, идиосинкразические инструменты, методы, теории, игрушки, кислотостойкие цистерны, карусели. Позволь мне спросить: предположим, тебя переместили бы назад, в Англию восемнадцатого столетия. И ты мог бы забрать с собой оттуда все, что тебе приглянулось. Разве ты не уволок бы оттуда кучу всякой всячины? Одни картины… впрочем, я вижу, ты понимаешь.

— Причудливые мы существа! — яростно выговорил Провони.

— Да, точно подмечено. Кстати, эта причудливость — один из важнейших полезных элементов Вселенной, Торс Провони. Она представляет собой частный случай принципа единственности, который ваш же мистер Бернхад сформулировал в своей книге «Теория апричинности, определенная относительно двух осей». Единственность единственностью, но есть еще и то, что Бернхад назвал «квазиединственностью», из которой многие…

— Я сделал для Бернхада его теорию, — перебил Провони. — Я был тогда молоденьким, хитрожопистым университетским парнишкой, одним из учеников-ассистентов Бернхада. Мы вместе подготовили все данные, все ссылки, все-все — а потом опубликовали это в «Nature», где над статьей значилась только фамилия Бернхада. В 2103 году мне было восемнадцать. Сейчас мне сто пять. — Он скривился. — Старик, другими словами. Впрочем, я по-прежнему бодр и весел — я могу жить в полную силу. В конце концов, читали же мы о доживших до двух сотен лет, о родившихся еще до 1985 года, когда был выделен вирус старения и антигериатические препараты были замагистрированы сорока процентам населения.

Потом он подумал о животных и о тех шести миллиардах землян, которые шли в никуда… или, разве что, в эти немыслимые по размерам лагеря для перемещенных на Луне, с их непроницаемыми стенами блоков; заключенные даже не могли видеть окружающий их пейзаж. «В этих лагерях должно быть где-то от двенадцати до двадцати миллионов Старых Людей, — прикинул он. — Целая армия. Когда они возвратятся на Землю? Двадцать миллионов? Десять миллионов квартир? Двадцать миллионов рабочих мест, и все для нон-Джи. Никакой Государственной гражданской службы. Грэм, похоже, подкладывает нам хорошую свинью, — сказал он себе… — Если мы даже частично возьмем на себя функции правительства, нам придется заняться этими двадцатью миллионами. Могло бы так получиться, что мы — немыслимое дело! — отправили бы их обратно в лагеря на „временной“ основе. Господи, — подумал он, — как же ты насмешлив».

Морго Ран Вилк внезапно произнес:

— По левому борту военный корабль.

— Чего-чего?

— Посмотри на экран своего радара. Там есть выброс сигнала — корабль, довольно большой, движущийся очень быстро — слишком быстро для торгового судна, — направляющийся к нам. — Пауза. — У них курс на столкновение; они собираются пожертвовать собой, чтобы остановить нас.

— А они могут?

Морго терпеливо объяснил:

— Нет, Торс Провони. Даже если бы они установили водородные боеголовки на 0,88 или четыре торпеды с водородными боеголовками.

«Я подожду, — подумал Провони, сосредоточившись на экране радара, — пока не разгляжу его. Ведь это явно один из тех новых быстроходных LR-82». Он устало вытер лоб.

— Нет, те были еще десять лет назад; я живу в прошлом. Так или иначе, — заключил он, — это быстроходный корабль.

— Но не такой быстроходный, как наш, Торс Провони, — заметил Морго.

«Серый динозавр» затрясся и загудел, когда были включены ракетные двигатели; затем раздался характерный вой, сопровождавший вход в гиперпространство.

Военный корабль направился следом; он опять висел на экране, приближаясь с каждой секундой, все его главные двигатели пламенели сверкающими нимбами пляшущего, пылающего желтого света.

— Думаю, здесь это и закончится, — сказал Провони.

Глава 19

Уведомление было незамедлительно отправлено Уиллису Грэму. Обращаясь к членам Чрезвычайного Комитета Общественной Безопасности, собравшимся вокруг его кровати в спальне-канцелярии, он сказал, садясь прямо и опираясь на подушки:

— Послушайте-ка вот это:

«„Барсук“ не выпускает „Серого динозавра“ из виду.

„Динозавр“ предпринимает маневры с целью уклонения.

Мы быстро сближаемся».

— Просто не могу поверить, — радостно произнес Грэм. Членам Комитета он сообщил: — Я созвал вас по поводу третьего послания от Провони. Они будут здесь через шесть суток. — Он потянулся, зевнул и ухмыльнулся им всем. — Я собирался рассказать вам о том, насколько быстрыми должны быть все наши действия, связанные с открытием лагерей для перемещенных — равно как и с тем, чтобы остановить применение крутых мер к Низшим Людям в полном объеме, разрушение их передатчиков, печатных прессов и тому подобного. Однако если «Барсук» превратит «Динозавра» в пыль, то все в порядке! Мы сможем продолжать как ни в чем ни бывало — как будто Провони и не собирался возвращаться.

— Однако первые два послания были переданы по телевидению, — колко заметил Фред Райнер, министр внутренних дел.

— Что ж, мы не будем разглашать третье послание. Где говорится, что они приземлятся через шесть суток, «возьмут на себя руководство» и все такое.

— Господин Председатель Совета, — обратился к нему Дюк Бострих, министр по делам государства, — третье послание — помоги мне Боже — приходит на сорокаметровой полосе частот, так что принимается где угодно по всему миру. Через сутки о нем узнают все.

— Но ведь если «Барсук» возьмет «Динозавра», то это уже будет неважно. — Грэм сделал глубокий вдох и потянулся за капсулой амфетамина, чтобы воспарить еще выше в этот внезапный, неожиданный момент величия. — Вам известно, — напомнил он всем, а в особенности Патти Платт, министру обороны, которая никогда не любила и не уважала его, — вам известно, что именно я предложил разместить там корабли типа «Барсука» пять лет назад… сторожевые корабли, не слишком тяжело вооруженные. Мы знаем, что «Серый динозавр» вообще не вооружен. Так что его может уничтожить даже сторожевой корабль.

— Сэр, — обратился к нему генерал Гефеле, — мне хорошо знакомы сторожевые корабли класса Т-144, к которым принадлежит «Барсук». Ввиду того, что им приходится подолгу находиться в космосе, покрывая при этом значительные расстояния, они сделаны достаточно неуклюжими для маневра, и если, к примеру, взять носовой выстрел, то они легко могут быть…

— Вы хотите сказать, — прошипел Грэм, — что мои сторожевые корабли устарели? Почему же вы не докладывали мне?

— Потому, — ответил генерал Рейберн, шевеля своими тонкими черными усиками, — что нам и в голову не приходило, что, во-первых, Провони может вернуться, а во-вторых, что сторожевой корабль, размещенный в достаточно обширной области пустого пространства, сможет заметить Провони, если — или мне следует сказать «когда» — тот вернется. — Он развел руками. — Такое число парсеков…

— Генералы Рейберн и Гефеле, — провозгласил Грэм, — сейчас вы оба сядете сочинять прошения об отставке. Через час они должны быть готовы и представлены мне. — Он откинулся назад, затем вдруг резко дернулся вперед и нажал на кнопку, включавшую экран общего видеофона. На экране показался вайомингский компьютер, или по крайней мере его часть.

— Специалиста, — потребовал Грэм.

Появился программист в белом халате.

— Слушаю, господин Председатель Совета.

— Мне нужен, — начал Грэм, — прогноз следующей ситуации: сторожевой корабль класса Т-144 встретился с «Серым динозавром» в… — он потянулся к столу, шаря там, кряхтя и напрягаясь, — в таких координатах. — Он зачитал их специалисту, который, разумеется, записывал его указания. — Мне нужно знать, — сказал он, — учитывая все факты, какова вероятность того, что корабль класса Т-144 сможет уничтожить «Серый динозавр»?

Специалист перекрутил кассету, затем вставил пачку перфокарт на ввод компьютера и щелкнул выключателем. За пластиковыми щитками закрутились диски; кассеты накручивались и раскручивались.

Мэри Скаурби, министр сельского хозяйства, спросила:

— А почему бы нам просто не подождать и не посмотреть, чем кончится эта схватка?

— Потому, — ответил Уиллис Грэм, — что этот проклятый «Динозавр» и этот осел Провони, ведущий его — вместе со своим инопланетным приятелем, — могут быть нашпигованы оружием. А за ними может следовать целый флот. — У генерала Гефеле, старательно выписывавшего прошение об отставке, Грэм спросил: — Не фиксируют ли наши радарные установки чего-нибудь еще в этом секторе? Запросите, «Барсук».

Генерал Гефеле достал из кармана френча приемно-передающее устройство.

— Фиксирует ли радар на «Барсуке» какие-либо еще сигналы? — Пауза. — Нет. — Он опять занялся своим прошением.

Специалист в Вайоминге сообщил:

— Господин Председатель Совета, мы получили ответ компьютера 996-D по поводу вашего запроса. Похоже, что третье послание от Провони, которое мы получаем на сорокаметровой полосе частот, представляет собой критический параметр. Компьютер делает вывод, что утверждение, начинающееся со слов «Мы присоединимся к вам через шесть дней», подразумевает, что один из пришельцев находится с Провони. Не имея данных о возможностях этого пришельца, компьютер оказывается в затруднении, но все же он способен ответить на сопутствующий вопрос: «Серый динозавр» не сможет очень долго уклоняться от «Барсука», сторожевого корабля класса Т-144. Так что неизвестная переменная — присутствие инопланетянина — слишком весома. Компьютер не может просчитать эту ситуацию.

— Я получаю сообщение от команды, следящей за «Барсуком», — вдруг произнес генерал Рейберн. — Прошу тишины. — Он склонил голову набок, прислушиваясь к наушнику.

Тишина.

— «Барсук» исчез, — сказал генерал Рейберн.

— Исчез? — одновременно спросили полдюжины голосов.

— Исчез? — вопросил Грэм. — Куда исчез?

— В гиперпространство. Мы скоро все выясним, поскольку, как неоднократно было доказано, корабль может оставаться в гиперпространстве на десять — двенадцать, в крайнем случае — на пятнадцать минут. Нам не придется долго ждать.

— «Динозавр» вышел прямо в гиперпространство? — недоверчиво переспросил генерал Гефеле. — Это могло быть предпринято лишь как крайняя мера — самая последняя возможность для увертки. Может быть, «Динозавр» был перестроен; может быть, теперь его наружная поверхность покрыта каким-нибудь сплавом, не столь быстро разрушающимся в гиперпространстве. Возможно, они просто хотят выждать, пока «Барсук» либо взорвется, либо возвратится в обычное или парапространство. Понимаете, ведь тот «Серый динозавр», который теперь возвращается, может оказаться совсем не тем «Серым динозавром», который покинул эту систему десять лет назад.

— «Барсук» опознал его, — возразил генерал Рейберн. — Это тот же самый корабль — если он и модифицирован, то внешне, по крайней мере, это не слишком заметно. Капитан «Барсука» Греко перед тем, как выскочить в гиперпространство, сообщил, что «Динозавр» до последнего винтика соответствует опознавательному фото, сделанному пятнадцать лет назад, если не считать…

— Если не считать? — скрипя зубами, переспросил Грэм. «Надо бы мне прекратить перемалывать собственные зубы, — сообразил он, — в прошлый раз я насквозь протер верхнюю правую коронку. Это должно бы остеречь меня». Он откинулся назад, играя со своими подушками.

— Если не считать того, — продолжал генерал Рейберн, — что некоторые из внешних датчиков либо утрачены, либо изменили свой вид — возможно, в результате повреждения. И, разумеется, корпус испещрен заметными рытвинами.

— «Барсук» сумел все это разглядеть? — удивленно спросил Грэм.

— Новые радарные установки Кнудсена — так называемые «окулярные модели» — способны…

— Тихо. — Грэм сверялся со своими часами. — Я засеку время, — решительно проговорил он. — Уже прошло примерно три минуты, так ведь? Пусть будет пять — для верности. — Он молча сидел, уставившись на свою «Омегу»; все также изучали свои часы.

Прошло пять минут.

Десять.

Пятнадцать.

Сидевшая в самом углу Камелия Граймс, министр трудовой занятости и образования, потихоньку начала шмыгать носом в свой кружевной платочек.

— Он навлек на этих людей гибель, — громким шепотом просипела она. — Ах, Господи, это так печально, так печально. Все они пропали.

— Ну да, — подтвердил Грэм, — это печально. А еще очень печально, что он разделался со сторожевым кораблем. Один шанс — из скольких? Из миллиарда? Что сторожевой корабль сразу же обнаружит его. Тогда все представлялось примерно так, и все же мы заполучили его. Прижатого к ногтю, готового быть размазанным так, что его инопланетным приятелям было бы любо-дорого посмотреть.

— Есть ли там какие-нибудь другие корабли, которые могли бы зацепить «Серый динозавр», когда он появится — если появится — из гиперпространства? — спросил генерал Рейберн у генерала Гефеле.

— Нет, — качнул головой генерал Гефеле.

— Так что мы не узнаем, появился ли он, — подытожил Грэм. — Может быть, он разрушился вместе с «Барсуком».

— Если он выйдет из гиперпространства, то мы об этом узнаем, — возразил генерал Гефеле, — поскольку, как только он появится, он опять начнет передавать тот сигнал на сорокаметровой полосе частот. — Он приказал своему помощнику: — Используйте мой монитор сетевой связи для повторной индикации их передачи. — Затем он обратился к Грэму: — Я полагаю…

— Вы вправе так полагать, — заметил генерал Рейберн. — Никакой радиосигнал не может пройти в парапространство из гиперпространства.

Генерал Гефеле вновь обратился к своему помощнику:

— Выясните, прервался ли несколько минут назад сигнал Провони.

Секунды спустя молодой, высокого роста помощник получил ответ из переговорного устройства, крепившегося ремешками у него на шее:

— Сигнал прервался двадцать две минуты назад и с тех пор не возобновлялся.

— Они все еще в гиперпространстве, — заключил генерал Гефеле. — И сигнал может вообще не возобновиться — возможно, все кончено.

— Я по-прежнему требую вашей отставки, — заявил Грэм.

На столе у него замигал красный огонек. Он поднял трубку соответствующего видеофона и сказал:

— Да, слушаю. Она у вас?

— Мисс Шарлотта Бойер, — сообщила с третьего уровня его секретарша степени секретности А. — Приведена сюда двумя сотрудниками ПДР, которые были вынуждены волочить ее всю дорогу. Боже мой, ноги их завтра будут сине-черными от кровоподтеков, а одного она укусила за руку; там вырван целый клок мяса, и этого сотрудника придется немедленно отправить в лазарет.

— Вызовите четверых из военной полиции, чтобы заменить сотрудников ПДР. Когда они явятся и полностью возьмут ее под контроль, дайте мне знать, и я навещу ее.

— Есть, сэр.

— Если некое лицо по имени Дэнни Стронг вломится в здание, разыскивая ее, — сказал Грэм, — то я приказываю арестовать его за нарушение границ владения и немедленно поместить в тюремную камеру. Если же он попытается силой ворваться сюда, в мою канцелярию, то я приказываю, чтобы стража прикончила его. Там же, на месте. В ту самую секунду, когда его рука коснется ручки двери в эту комнату.

«В прежние времена я и сам бы мог это сделать, — подумал Грэм. — Но теперь я слишком стар, и реакция уже сильно замедлилась». Тем не менее он приподнял пластину в углу крышки своего стола, из-под которой показалась рукоятка пистолета 38-го калибра, до которого легко было дотянуться. «Если мысленный образ Дэнни Стронга, представленный Николасом Эпплтоном, вместе с его сведениями о нем, был верен, то мне лучше быть наготове, — решил он. — И Боже ты мой, — подумал он, — я должен быть готов встретиться лицом к лицу и с Ником Эпплтоном — то, что он покинул это здание по своей воле и без внешних признаков гнева, не дает никакой гарантии, что он не решится продолжить в том же духе.

Просто беда оказаться в таком возрасте, — задумался он. — Ты идеализируешь всю женщину, ее личность, ее индивидуальность… но в мои годы все останавливается на том, насколько хороша она в постели, — и ничего не поделаешь. Я буду обожать ее, изнурять ее, учить ее немногому, чего она еще не знает о сексуальных отношениях — хотя она уже и „видала виды“, — что ей еще и не снилось. К примеру, она может быть моей маленькой рыбкой. И когда она обучится всему этому, все проделает, она запомнит это на всю жизнь. Ее будут преследовать воспоминания… и где-то в глубине души она будет тосковать: это было бы так приятно. Посмотрим, что сделает Ник Эпплтон, или Дэнни Стронг, или кто-то еще, кто получит ее после меня, чтобы удовлетворить ее. И ведь она не сможет заставить себя рассказать ему, в чем же, собственно, дело».

Он усмехнулся.

— Господин Председатель Совета, — обратился к нему генерал Гефеле, — есть новости от моего помощника. — Тот наклонился к генералу, шепча ему что-то на ухо. — Сожалею, но вынужден сообщить: сигнал на сорока метрах возобновился.

— Ничего не поделаешь, — стоически произнес Грэм. — Я знал, что они вернутся наружу; они бы не стали туда входить, если бы не были уверены, что смогут справиться… а «Барсук» не сможет. — Он с трудом заставил себя сесть, а затем вытянул массивную ногу и принял уже стоячее положение. — Мой купальный халат, — потребовал он, озираясь.

— Вот он, сэр, — сказала Камелия Граймс; она держала халат, пока Грэм не влез в него. — Теперь шлепанцы.

— Они у вас под самыми ногами, — холодно заметил генерал Гефеле. И подумал: «Не нужен ли тебе кто-то, чтобы одеть их, Председатель Совета? Ты просто гигантский гриб, который приходится обслуживать денно и нощно, который валяется в постели, как болезненный ребенок, отлынивающий от школы, избегающий реальности взросления. И это наш правитель! Тот, на ком в первую очередь лежит ответственность за остановку вторжения!»

— Вы все время забываете, — глядя ему в лицо, процедил Грэм, — что я телепат. Если бы вы сказали вслух то, что подумали, вас поставили бы перед отделением с газовыми гранатами. И вы это знаете. — Он разозлился по-настоящему, хотя мысли сами по себе редко выводили его из себя. Но теперь все зашло слишком далеко. — Хотите голосования? — спросил он, махая им рукой — всей избранной ассамблее Чрезвычайного Комитета Общественной Безопасности с добавлением двух высших военных советников.

— Голосования? — переспросил Дюк Бострих, привычным жестом приглаживая свою изысканную серебряную шевелюру. — По какому поводу?

Фред Райнер, министр внутренних дел, ядовито произнес:

— По поводу отставки мистера Грэма с поста Председателя Совета; при этом кто-то из нас, сидящих в этой комнате, займет его место. — Он широко улыбнулся, думая: «Им все надо читать по слогам, как детям. Ведь это наш шанс избавиться от жирного старого дурака; пусть он проведет весь остаток жизни, улаживая свои запутанные личные дела… например, только что возникшее — с этой девчонкой Бойер».

— Я хотел бы голосования, — после, некоторой паузы произнес Грэм. Во время этой паузы он прислушался к различным их мыслям и понял, что получит поддержку; так что был не слишком обеспокоен. — Давайте, — потребовал он, — голосуйте!

— Он прочитал наши мысли, — сказал Райнер, — и уже знает результат.

— Возможно, он блефует, — заметила Мэри Скаурби, министр сельского хозяйства. — Он прочитал наши мысли и знает, что мы его низложим, — а мы так и сделаем.

— Итак, — сказала Камелия Граймс, — в конце концов, мы должны голосовать.

Поднятием рук они провели голосование, получив четыре голоса за отставку Грэма и шесть — против.

— Елки-палки, старичок, — уничтожающим тоном сказал Грэм Фреду Райнеру. — Поищи себе девчонку; коль с девчонкой ты не сладишь, получи седого дядю.

— А «седой дядя», — уточнил Райнер, — это вы.

Запрокинув голову, Уиллис Грэм прямо завыл от радости. Затем, сунув ноги в шлепанцы, он зашаркал к главным дверям комнаты.

— Господин Председатель Совета, — быстро выговорил генерал Гефеле, — нам, возможно, удастся войти в контакт с «Динозавром» и получить некоторое представление о тех требованиях, которые Провони собирается предъявить, а также узнать, насколько его инопланетные подручные способны…

— Я поговорю с вами после, — перебил Грэм, открывая дверь. Затем он помедлил и пробормотал — не то обращаясь к ним, не то к себе: — Порвите ваши прошения, генералы. У меня было кратковременное расстройство; это ерунда, — «А вот до тебя, Фред Райнер, — подумал он, — до тебя-то я доберусь, двухпиковый ублюдок. Я еще увижу, как тебя прикончат за то, что ты подумал обо мне».

На третьем уровне Уиллис Грэм в пижаме, купальном халате и шлепанцах медленно дотащился до стола своей секретарши степени секретности А — ранга, позволявшего ей быть посвященной в его личные проблемы и занятия и иметь с ними дело. Одно время Маргарет Плоу была любовницей Грэма… тогда ей было восемнадцать. «А посмотреть на нее теперь, — сказал он себе, — в ее сорок с хвостиком». Энергия, огонь исчезли; осталась только искусная оживленная маска.

Стены ее кабинета были непроницаемыми. Никто не мог наблюдать за их беседой. «Разве что, — подумал он, — проходящий мимо телепат смог бы что-нибудь уловить». Но они уже научились не обращать внимания.

— Вы разыскали четырех ВП? — спросил он у мисс Плоу.

— Они держат ее в соседней комнате. Одного из них она укусила.

— Что же он сделал в ответ?

— Он врезал ей так, что она пролетела полкомнаты, и это, похоже, несколько ее отрезвило. Она была… ну, настоящим диким животным — без преувеличения. Как будто думала, что ее собираются прикончить.

— Пойду поговорю с ней, — сказал он и прошел через кабинет в соседнюю комнату.

И там стояла она, в глазах ненависть и страх, как у загнанного в ловушку хищника… «Ястребиные глаза, — подумал Грэм, — в которые лучше никогда не заглядывать. Я еще раньше это узнал, — размышлял он, — никогда не заглядывай в глаза ястреба или орла. Потому что тогда ты уже не сможешь забыть ту ненависть, которую там увидел… и ту страстную, ненасытную потребность в свободе, потребность летать. И — Боже мой — эти огромные высоты. Эти смертоносные броски на добычу — кролика, охваченного паническим ужасом, — таковы мы, остальные. Забавная картина: орел в плену у четырех кроликов».

Впрочем, ВП были далеко не кроликами. Он обратил внимание на хватку, которой они ее держали, — где они держали ее и как. Она не могла шевельнуться. И они выдержат дольше, чем она.

— Я мог бы приказать снова транквилизировать вас, — примирительно сказал Грэм. — Но я знаю, как вам это не нравится.

— Ты, белый выродок, — бросила она.

— Белый? — Он не понимал. — Но ведь уже нет ни белых, ни желтых, ни черных. Почему же вы говорите «белый»?

— Потому что ты король легавых.

Один из ВП быстро пояснил:

— «Белый» — по-прежнему бранное слово в определенных слоях с низким достатком.

— Угу, — кивнул Грэм. Теперь он стал читать ее мысли, и то, что обнаружил, крайне удивило его. Внешне она была напряжена, взвинчена — неподвижна лишь потому, что четверо ВП держали ее. Но внутренне…

«Испуганная маленькая девочка, сопротивляющаяся, подобно ребенку, устрашенному, скажем, визитом к зубному врачу. Иррациональный, аномальный возраст к доразумным мыслительным процессам. Она просто не воспринимает нас как людей, — догадался он. — Она различает нас как неопределенные фигуры, волочившие ее вначале в одном направлении, затем, почти сразу же, в другом, а теперь принуждающие ее — и это делают четверо здоровенных, профессионально обученных мужчин — быть прикованной к одному и тому же месту, Бог знает сколько и зачем. Ее мыслительные процессы, — прикинул он, — соответствуют уровню трехлетнего ребенка». Возможно, однако, ему удалось бы чего-нибудь добиться, поговорив с ней. Может быть, ему удалось, бы отвести какие-то из ее страхов, позволяя ее мыслям вновь обрести более зрелый характер.

— Меня зовут Уиллис Грэм, — обратился он к ней. — А знаете ли вы, что я буквально только что сделал? — Он улыбнулся ей, поднял руку и ткнул пальцем в Шарлотту, совсем расплывшись в улыбке. — Ручаюсь, вы не догадываетесь.

Она мотнула головой. Коротко. Лишь раз.

— Я открыл все лагеря для перемещенных — и на Луне, и в штате Юта, — все, кто там находится, теперь выйдут наружу.

Громадные лучистые глаза девушки по-прежнему пристально разглядывали его. Но в мыслях это сообщение зафиксировалось; беспорядочные токи психической энергии метались в коре ее головного мозга, пока она силилась понять.

— И мы вообще не собираемся больше никого арестовывать, — продолжил он. — А значит — вы свободны. — При этих словах океанская волна облегчения захлестнула ее сознание; глаза ее затуманились, и вниз по щеке скользнула одинокая слезинка.

— Могу я… — Она с трудом сглотнула, голос ее дрожал. — Могу я увидеть мистера Эпплтона?

— Вы можете видеться с кем хотите. Ник Эпплтон также свободен — мы вышвырнули его отсюда два часа назад. Он, по всей видимости, отправился домой. У него есть жена и ребенок, к которым он очень привязан. Без всякого сомнения, он вернулся к ним.

— Да, — холодно сказала она. — Я встречалась с ними. Та женщина — просто сука.

— Но его мысли на этот счет… ведь я провел с ним сегодня достаточно времени. На самом деле он любит ее — просто ему хотелось немного перебеситься… вы ведь понимаете, что я телепат, — мне известно о людях то, что…

— Но вы можете лгать, — сквозь зубы проредила Шарлотта.

— Я не лгу, — возразил он, хотя ему прекрасно было известно обратное.

Вдруг совершенно успокоившись, Шарлотта спросила:

— Так я действительно могу идти куда захочу?

— Тут есть еще один момент. — Грэм осторожно вел свою линию, мозг его постоянно был настроен на ее мысли, стараясь выхватить их еще до того, как они обратятся в слово или действие. — Понимаете, мы провели ваше медицинское обследование после того, как офиданты ПДР вытащили вас из-под обломков типографии на Шестнадцатой авеню… вы это помните?

— М-медицинское обследование? — Она с сомнением смотрела на него. — Все, что я помню, — это как меня волокли за руки через все здание, и моя голова колотилась о пол и о пороги, а потом…

— Так, значит, медицинский осмотр, — продолжил Грэм. — Мы проводили его для каждого, кто был захвачен нами на Шестнадцатой авеню. Мы также провели краткие психологические обследования. Результаты вашего обследования весьма скверные — вы были серьезно травмированы и находились почти в кататоническом ступоре.

— И что же? — Она безжалостно пожирала его взглядом. Глаза ее по-прежнему сохраняли ястребиное выражение.

— Вы нуждаетесь в постельном режиме.

— И мне, вероятно, устроят его здесь?

— В этом здании, — сказал Грэм, — размещено едва ли не лучшее в мире психиатрическое оборудование. Какие-нибудь несколько дней отдыха и лечения…

Ястребиные глаза вспыхнули; мысли свистели в ее голове, как пули — эманации таламуса, за которыми Грэм не мог уследить, — а затем молниеносно, в мгновение ока она вся искривилась, обмякла, сжалась в комок — закрутилась. Закрутилась! Все четверо ВП уже не могли ее удержать, хватка их сорвалась — они тянулись за ней, а один из них взмахнул пластиковой дубинкой, утяжеленной дробью.

Быстрее молнии Шарлотта рванулась назад, согнулась, извиваясь, как змея, распахнула дверь позади себя и ринулась по коридору. Офидант ПДР, шедший ей навстречу, увидел Уиллиса Грэма и четверых ВП; оценив ситуацию, он попытался схватить Шарлотту, когда она проносилась мимо него. Ему удалось ухватить ее за правую руку… Когда он потащил ее к себе, она с размаху лягнула его в пах. Взвыв, он отпустил ее. Она метнулась дальше — к широченным входным дверям в здание. Больше никто не пытался ее остановить — увидев, как офидант ПДР скорчился на полу от невыносимой боли.

Один из четверых ВП достал лазерный пистолет Ричардсона калибра 2,56 и поднял его, направив ствол в потолок.

— Должен ли я прикончить ее, сэр? — спросил он Уиллиса Грэма. — Я могу дать один славный залп, если вы немедленно прикажете.

— Не могу решить, — пробормотал Грэм.

— Тогда я не стреляю, сэр.

— Ладно. Не надо. — Уиллис Грэм протащился обратно в канцелярию, тяжело опустился на кровать; ссутулившись, он невидящим взором уставился в рисунок ковра.

— Она трахнутая, сэр, — сказал один из ВП. — Я имею в виду — безмозглая. Совсем бешеная.

— Я скажу вам, кто она такая, — прохрипел Грэм. — Подвальная крыса. — Он подцепил эту фразу в голове Ника Эпплтона. — Самая настоящая.

«Я, конечно, смогу их найти, — подумал он. — Как и Эпплтон. Он сказал мне, что увидится с ней еще, — припомнил Грэм. — Так и будет — она его как-нибудь отыщет. Никогда он не вернется к жене».

Поднявшись, он тяжело заковылял к столу Маргарет Плоу во внутреннем рабочем кабинете.

— Можно мне воспользоваться вашим видеофоном? — спросил он.

— Вы можете пользоваться моим видеофоном; вы можете пользоваться всем…

— Нет. Только видеофоном, — перебил он и позвонил по линии первой срочности директора Барнса; она соединяла его с Барнсом, где бы тот ни находился: в ванне, на автостраде и даже у себя за столом.

— Слушаю, господин Председатель Совета.

— Мне нужен человек из вашего… специального отряда. А может быть, двое.

— Кого? — бесстрастно спросил Барнс. — Я имею в виду, кого им нужно будет прикончить?

— Гражданина 3XX24J.

— Вы серьезно? Это не прихоть, не минутное настроение? Вы в самом деле не шутите? Вспомните, господин Председатель Совета, — вы же только что освободили его ввиду полной амнистии вместе со всеми остальными.

— Он увел у меня Шарлотту, — сказал Грэм.

— А, понимаю, — отозвался Барнс. — Она ушла.

— Четверо ВП не смогли удержать ее; она становится маньяком, когда попадает в ловушку. Я обнаружил в ее памяти о детстве что-то связанное с лифтом, который не открывался; она была там одна. Думаю, ей было около восьми лет. И с тех пор у нее появилась какая-то разновидность клаустрофобии. Так или иначе, ее невозможно удержать.

— Здесь вряд ли вина 3XX24J, — заметил Барнс.

— Однако, — сказал Грэм, — она отправилась к нему.

— Это должно быть сделано по-тихому? И выглядеть как несчастный случай? Или вы только хотите, чтобы люди из спецотряда просто вошли, сделали свое дело и ушли, не обращая внимания на тех, кто их увидит?

— Желательно последнее, — ответил Грэм. — Похоже на ритуальное наказание. И та свобода, которой он сейчас наслаждается… — «И, — подумал он, — те радостные мгновения, когда он снова найдет Шарлотту…» —…должна оказаться для него последней кормежкой, которую устраивают осужденным на смерть арестантам.

— Так больше не делается, господин Председатель Совета.

— Пожалуй, я поставлю вашим людям еще одно условие, — сказал Грэм. — Я хочу, чтобы его прикончили в ее присутствии. Хочу, чтобы она видела, как это случится.

— Ладно, ладно, — раздраженно отозвался Барнс. — Что-нибудь еще? А что там новенького о Провони? По одному из телевизионных каналов сообщили, что один из сторожевых кораблей обнаружил «Серого динозавра». Это правда?

— Мы займемся этим, когда дело до него дойдет, — ответил Грэм.

— Господин Председатель Совета, но ведь это выражение бессмысленно.

— Значит, мы займемся тем, когда до того дойдет дело.

— Я дам вам знать, когда мои люди выполнят задание, — сказал Барнс. — С вашего разрешения, я пошлю трех человек — третьего с успокаивающим ружьем против нее, если, как вы сказали, она временами становится одержимой.

— Если она вступит в драку, — указал Грэм, — не наносите ей вреда. Расправы с ним будет вполне достаточно. Всего хорошего. — Он повесил трубку.

— Я думала, вы расстреляете их попозже, — заметила Маргарет Плоу.

— Девушек — попозже. А их приятелей — пораньше.

— Как вы сегодня откровенны, господин Председатель Совета. Ведь вы, должно быть, испытываете ужасное напряжение от всех этих дел с Провони. В третьем-то послании он сказал: шесть дней. Всего шесть дней! А вы открываете лагеря и даруете общую амнистию. Как жаль, что Кордон не дожил до этого дня; как жаль, что его больные почки, или больная печень, или что-то там еще вызвало его кончину всего несколько часов назад, когда… — Она вдруг замолчала.

— Всего несколько часов назад, когда победа была так близка, — докончил он за нее, вынимая концовку фразы, как ферромагнитную ленту, прямо из ее пустой, по существу, головы. — Что ж, он отчасти был мистиком. Может быть, он и знал.

«Да, может быть, он и в самом деле знал, — подумал Грэм. — Он был какой-то странный. Возможно, он воскреснет из мертвых. А и черт с ним — мы просто скажем, что он и не умирал; это была просто газетная фальшивка. Мы хотели, чтобы Провони считал… Боже милосердный, — опомнился он, — что я такое думаю? Ведь за 2100 лет никто не воскресал из мертвых — с чего бы это им начинать по новой? Захочется ли мне после смерти Эпплтона, — спросил он себя, — сделать еще одну, последнюю попытку с Шарлоттой Бойер? Если бы дать поработать с ней моим штатным психиатрам, они сгладили бы в ней те звериные черты, сделали бы ее покорной — какой и должна быть женщина». И все же — ему нравился ее огонь. «Может быть, именно это и делает ее привлекательной для меня, — подумал он, — черты подвальной крысы, как назвал это Эпплтон. Многим мужчинам нравятся неукротимые женщины — интересно, почему? Не просто сильные женщины, упрямые или самоуверенные, а именно дикие.

Я должен думать о Провони, — напомнил он себе. — А не об этом».

Двадцать четыре часа спустя с «Серого Динозавра» пришло четвертое послание, зафиксированное громадным радиотелескопом на Марсе:

«Нам известно, что вы открыли лагеря и объявили всеобщую амнистию. Этого недостаточно».

«Весьма лаконично», — подумал Уиллис Грэм, изучая отпечатанное послание.

— И у нас не было возможности передать им ответ? — спросил он принесшего эту новость генерала Гефеле.

— Думаю, мы достигаем его, но он не слушает — либо из-за поломки в схемах его приемной аппаратуры, либо просто по причине его нежелания вести с нами переговоры.

— Когда он будет где-нибудь на расстоянии сотни астрономических единиц от нас, — спросил Грэм, — сможете ли вы поразить его кассетной ракетой? Одной из тех, что рассчитаны на… — Он рубанул рукой воздух.

— На поражение, — отозвался генерал Гефеле. — Мы располагаем шестьюдесятью четырьмя типами ракет, которые мы сможем для этой цели использовать; я уже отдал приказ, чтобы суда-носители развернули их во всей области, где мы ожидаем появление того корабля.

— Но вы же не знаете ту «область, где мы ожидаем появление того корабля». Он мог выйти из гиперпространства где угодно.

— Тогда скажем так: все наши боевые средства готовы к применению, как только «Динозавр» будет замечен. Возможно, Провони блефует. Возможно, он вернулся один. Точно так же, как и десять лет назад улетел.

— Нет, — проницательно заметил Грэм. — А его способность оставаться в гиперпространстве с этой старой бадьей 2198 года? Нет, его корабль был перестроен. И с использованием неизвестной нам технологии. — Вдруг его осенила еще одна мысль. — О Господи, он… он вместе с «Динозавром» может быть внутри этого существа; оно могло обернуться вокруг корабля. Тогда корпус, конечно, не распался. Возможно, Провони сейчас напоминает какого-нибудь мелкого паразита внутри этого инопланетного существа, с которым он, впрочем, находится в хороших отношениях. Симбиоз. — Эта мысль показалась ему правдоподобной. Но ведь ни одно существо — ни гуманоидное, ни какое-либо другое — никогда не делало чего-нибудь за просто так; он знал это как одну из жизненных истин — знал не хуже собственного имени. — Вероятно, им нужна вся наша раса — шесть миллиардов Старых Людей, а потом и мы, чтобы сплавиться вместе с ним в какое-нибудь полиэнцефалическое желе. Прикиньте, как вам это понравится?

— Каждый из нас, включая Старых Людей, будет сражаться против этого, — тихо проговорил генерал Гефеле.

— Ну, для меня это звучит совсем не так плохо, — сказал Грэм. — И я гораздо лучше вас представляю себе, на что похож такой мозговой сплав.

«Тебе ведь известно, что мы, телепаты, делаем каждые несколько месяцев, — подумал он. — Мы где-нибудь собираемся и сплетаем наши сознания в одно огромное совокупное сознание, единый мыслительный организм, мыслящий как пять или шесть сотен мужчин и женщин. И это время радости для всех нас. Даже для меня».

Только здесь, в варианте Провони, в сеть будут вплетены все.

Впрочем, эта идея могла принадлежать вовсе не Провони. И все же… Грэм уловил нечто в этих четырех посланиях — использование слова «мы». Похоже, прослеживалась какая-то согласованность между Провони и тем существом. «И достаточно гармоничная, — подумал Грэм. — От посланий, несмотря на лаконичность, так и веет холодом… как говорят эти ребята. И тот, кого Провони везет, — лишь авангард многих тысяч, — ужаснулся он про себя. — Первые жертвы — экипаж „Барсука“. Непременно надо воздвигнуть где-нибудь стелу в их честь. Они не побоялись вступить в поединок с Провони; они преследовали „Динозавр“ и приняли геройскую смерть. Может быть, обладая людьми такой отваги, мы могли бы сражаться и в конце концов победить». А вести межзвездную войну невероятно тяжело — он где-то читал об этом. После таких размышлений он почувствовал себя как минимум втрое лучше.

Несколько часов пробиваясь сквозь людские полчища, Николасу Эпплтону удалось в конце концов разыскать здание, где находилась квартира Дэнни Стронга. Он вошел в лифт и поднялся на пятнадцатый этаж.

Там он постучал в дверь. Тишина. А потом раздался ее голос, голос Чарли:

— Кого там несет?

— Это я, — сказал он. — Я знал, что ты придешь сюда.

«Если Уиллису Грэму хотелось, чтобы мы не встретились, — подумал он, — ему не следовало отпускать нас обоих».

Дверь отворилась. За ней стояла Чарли в полосатой черно-красной рубахе, дутых шароварах, домашних сандалиях… а на лице ее уже был изрядный слой грима, включая непомерной длины ресницы. Эти ресницы произвели на Ника впечатление, хоть он и знал, что они фальшивые.

— Ну чего? — спросила Чарли.

Назад: Часть вторая

Дальше: Часть третья