Квеллен не испытал особого удовольствия от разговора с сестрой, Хелейн всегда вызывала в нем такое ощущение, будто с него сдирают кожу. Она была столь неприкрыто несчастной, что ему доставляло мучение видеть ее вообще. Теперь же она выглядела так, будто была лет на пять–шесть старше, чем он. Квеллен помнил Хелейн, когда ей было лет тринадцать или около того. Она была невинной и нежной девочкой, наивной в той мере, чтобы думать, что жизнь таит нечто замечательное для нее. Теперь же ей не было еще и сорока, а она уже закрыла себя в четырех стенах и единственное, на что решилась, — это драться, притом с завидным упорством, за своего мрачного, озлобленного мужа, потому что он представлял собой почти все, что она сейчас имела. И все же она стала источником кое–какой полезной для него информации. Ланой не выходил из ума Квеллена с тех пор, как незнакомец с землистого цвета лицом всучил ему сложенную мини–карточку на спусковой рампе.

На следующий день Квеллен предпринял шаблонную проверку, но она не дала ничего существенного. Одна лишь фамилия была бесполезна для компьютера. В мире были тысячи Ланоев, и вряд ли Квеллен был в состоянии обследовать каждого из них на предмет возможной преступной деятельности. Выборочная проверка ничего не дала. И вот приходит Хелейн со своей интуитивной убежденностью в том, что за всем этим делом перебежчиков стоит именно Ланой. И эта женщина, которую она упомянула, эта Бет Виснек. Квеллен сделал себе пометку послать к ней агента, чтобы еще раз переговорить с ней о последних днях жизни в этом столетии ее мужа–прыгуна. Несомненно, Бет Виснек была уже опрошена в связи с исчезновением ее мужа, но на этот раз опрос нужно вести с учетом появившейся информации о Ланое.

Квеллен рассмотрел возможность приставить охранника к Норму Помрату, чтобы предотвратить преждевременное его исчезновение. В недвусмысленной форме ему приказали оставить в покое Дональда Мортенсена и не вмешиваться в дела ни одного из зарегистрированных прыгунов. Колл получил приказ от Джакомина, который в свою очередь услышал его из уст самого Клуфмана: «Руки прочь от Мортенсена!»

Они боялись изменить прошлое. Квеллен ощущал их страх, охвативший членов Верховного Правления. В его власти было расшатать устои Вселенной. Для этого достаточно было, например, арестовать Дональда Мортенсена и проткнуть его череп лазерным лучом.

«Простите. Сопротивление при задержании. Пришлось убрать».

Вот так! И тогда этот чертов Мортенсен так и не отправится в прошлое 4 мая. Это опрокинет всю структуру последних нескольких столетий. «В тот момент, когда я пристрелю Мортенсена, — подумал Квеллен, — все переменится и может случиться так, что мы будем завоеваны полчищами многоногих слизняков из Магеллановых Облаков в 2257 году — поражение, которое было бы предотвращено одним из потомков Дональда Мортенсена, если бы у меня хватило ума не убивать его».

У Квеллена не было намерения навлечь на себя гнев Верховного Правления, помешав отбытию Дональда Мортенсена. Но Норм Помрат не числился в списке перебежчиков. Распространяется ли в этом случае на него директива Клуфмана? Требуется ли от Квеллена воздержаться от любых действий, которые, возможно, могли бы привести к предотвращению отправления в прошлое любого другого лица?

Это было бессмысленным. И потому Квеллен решил, что он может, не вступая в компромисс с самим собой, вести наблюдения за своим зятем и предпринять меры, чтобы помешать Норму стать прыгуном. «Это сделает счастливой Хелейн, — подумал Квеллен, — кроме того, это может способствовать окончательному решению этого причиняющего одни беспокойства задания».

— Вызовите ко мне Брогга, — произнес он в микрофон интеркома.

Как оказалось, Брогг проводил какое–то расследование вне стен управления. В кабинет Квеллена вошел другой его заместитель, Ливард.

— Мне в руки попала одна из возможный нитей, — проинформировал его Квеллен. — Мой зять, Норм Помрат, похоже, вот–вот отыщет агента, который поможет ему стать прыгуном. Я не вполне уверен, что это так, и хочу произвести проверку. Шлепните Помрату «ухо» и записывайте круглосуточно все его разговоры. Если он хотя бы раз заикнется о том, чтобы стать прыгуном, мы сделаем свой ход.

— Хорошо, — кивнул Ливард.

— А что нового в отношении Ланоя?

— Пока что ничего, сэр.

— Я узнал, что предполагаемый агент, с которым должен связаться Помрат, и есть этот самый Ланой. Вот наш ключ ко всему, о чем будет говорить Помрат. Проследите за тем, чтобы аппаратура была настроена таким образом, чтобы дать нам сигнал, как только Помрат упомянет о бегстве. В этом случае меня нужно немедленно проинформировать.

Ливард вышел, чтобы выполнить отданные ему распоряжения. Это, разумеется, означало конец тайны личной жизни Помрата. С этого момента, пока Квеллен не снимет с него «ухо», Помрат не сможет обнять свою жену, облегчить кишечник, почесать или обругать Верховное Правление без того, чтобы всеведущая аппаратура не зарегистрировала бы это. Очень плохо. Квеллен сам был когда–то жертвой «уха» и понимал, какие неприятности оно может причинить: именно таким способом предатель Брогг дознался про незаконный дом комиссара в Африке. И все же Квеллен не испытывал подлинного раскаяния в том, что поступает так с Помратом. Все это делалось только ради Хелейн. Она ведь упрашивала его засадить Помрата в тюрьму, не так ли? А это будет гораздо менее неудобным для него. Он, скорее всего, даже ничего и знать не будет. И он, возможно, выведет Квеллена к источнику всего этого предприятия — путешествий во времени. В любом случае для Помрат; будет чрезвычайно сложно покинуть нынешнее столетие, пока фиксируется каждый его шаг. На какое–то время.

Квеллен выбросил из головы проблему Помрата и все свое внимание сосредоточил на других неотложных делах.

На его столе лежали отчеты о совершенных за день крупных преступлениях. Несмотря на то внимание, которое он уделял прыгунам, у Квеллена были обязанности и в других сферах. Он должен был ознакомиться с подробностями преступлений, совершенных в пределах его зоны Аппалачии, и дать рекомендации по судопроизводству. За день накопилась целая груда материалов. Преступность была постоянной статистической величиной, и Квеллен знал, что совершенные сегодня преступления будут по своей жестокости не больше и не меньше, чем вчера.

Он начал перелистывать документы. Теперь перечень преступлений уже не бросал Квеллена в дрожь. Это было самое худшее в его работе. Подспудно наступившая потеря чувствительности с каждым годом все больше и больше овладевала им. Когда он был молодым, неопытным клерком одиннадцатого разряда, только начинающим понимать что к чему, способность людей наносит вред другим людям просто ошеломляла его. Теперь же все это было только статистическими данными, только перфолентами.

Преступления имели тенденцию становиться беспричинными. Мягкосердечное Верховное Правление убрало большинство древних мотивов для совершения преступлений, такие, как голод, нужда или различные физические недостатки. Каждый получал чековую книжку, независимо от того, работал он или нет, и пищи хватало на всех — пусть она была и не особенно вкусной, но без сомнения питательной. Никому не надо было заниматься разбоем, чтобы прокормить голодающую семью. Большинство наркотиков было легкодоступно. Секс во всех его разновидностях можно было получить по дешевой цене в находящихся на содержании у государства отдельных спальнях. Эти меры были признаками зрелости общества. Так говорилось повсюду. Сделав большинство сладких запретных плодов легальными, Верховное Правление устранило необходимость совершения противозаконных действий.

Да, мотивы совершения преступлений исчезли. Преступления же, как таковые, остались. У Квеллена было предостаточно доказательств этому грустному факту социальной действительности. Кража, убийство, насилие — все это теперь было развлечением, а не плодом необходимости. Средние слои общества были неизлечимо больны преступностью. Респектабельные обыватели шестого разряда совершали наиболее гнусные преступления. Пухлые матроны из домохозяек пятого разряда устраивали в темных переулках засады на незнакомцев. В различных мерзостях принимали участие дети с невинными глазками. Даже служащие, чьей функцией было поддержание правопорядка, злоупотребляли своей властью, совершая различные незаконные поступки, такие, как устройство себе вторых жилищ в заповедных зонах, куда доступ был ограничен всем, начиная со второго разряда. Но собственное преступление Квеллена, по крайней мере, не наносило прямого ущерба никому из людей, в то время как…

Вот донесение о специалисте по гидрономике восьмого разряда с обвинением в биологическом преступлении — противозаконном помещении живой матери в тело другого человека. Он подозревался в том, что произвел анестезию своему напарнику, совершил хирургический надрез на его теле ультразвуковым зондом и поместил внутрь смертельную дозу недавно выведенной в Азии хищной инфузории, которая тотчас же принялась за кровеносную систему жертвы, неистовствуя в ее венах и артериях, проносясь как пламя по всей сети кровеносных сосудов. Зачем? «Чтобы наблюдать за реакцией, — объяснил он. — Это было весьма интересно».

Вот преподаватель гормонетики шестого разряда в одном из крупных университетов Аппалачии, который пригласил молоденькую, достигшую брачного возраста студентку в свою роскошную двухкомнатную квартиру и после ее отказа вступить с ним в половой контакт произвел короткое замыкание болевых центров се мозга, после чего изнасиловал ее и отпустил, лишив при этом всех чувственных реакций. Почему? «Вопрос мужской гордости, — заявил он арестовавшему его служащему. — Латиноамериканская концепция мужественности…»

У него была своя гордость. А вот девушка уже никогда ничего не будет чувствовать. Ни боли, ни наслаждения, если только нанесенное ее нервной системе повреждение не будет устранено хирургическим путем.

А вот жуткий отчет о собрании приверженцев культа, где каждый хотел как можно больше срыгнуть из содержимого своего пищеварительного тракта. Вместо того чтобы закончиться мистическим сопереживанием, это собрание обернулось трагедией. Один из присутствующих, побуждаемый непостижимой жестокостью, тайно поместил в свою жвачку три кристалла псевдоживого стекла, после чего предложил ее своим товарищам. Стекло, внедряясь в ближайшее окружение, проникло во внутренние органы жертв, став причиной их смерти. «Это было чудовищной ошибкой, — заявил преступник. — Моим намерением было проглотить один кристаллик самому и тем самым разделить с ними мучения и окончательное высвобождение. К несчастью, я оказался таким рассеянным…»

История эта задела Квеллена за живое, вызвав подлинно шоковое состояние. Большинство из этих кошмаров не трогало его, но случилось так, что его Джудит была одной из последовательниц этого культа, и мысль о ней не покидала Квеллена с момента посещения Хелейн. Квеллен не видел Джудит и даже не связывался с ней со времени своего последнего возвращения из Африки. Могло запросто получиться так, что вместо одной из незнакомых ему жертв, перечисленных в отчете, погибла Джудит, проглотив эти дьявольские кристаллы псевдоживого стекла. «Это мог быть даже я, — подумал с отвращением Квеллен. — Нужно скорее позвонить Джудит. Я что–то мало уделяю ей внимания».

Он стал дальше просматривать рапорты.

Среди таких трудновообразимых преступлений был обычный процент избиений, поножовщины, лазерщины и других традиционных нарушений. Но масштабы преступности были огромными, и изощренная жестокость была отличительным признаком эпохи.

Квеллен переворачивал страницу за странице, бегло записывая свои замечания и рекомендации на полях донесений. Дойдя до последней страницы, он с отвращением оттолкнул от себя этот надоевший ему до чертиков ворох бумаги.

До сих пор ему не представилась возможность просмотреть кассету, помеченную Броггом индексом «В» и касающуюся расследования дела прыгунов. Брогг сказал, что в ней представлены некоторые косвенные свидетельства о путешествиях во времени за пределами эпохи от 1979 до 2106 года. Квеллен зарядил кассету и расположился поудобнее.

Она содержала различные материалы, подобранные Броггом из анналов оккультизма. Его заместитель собрал сотни отчетов о таинственных появлениях и видениях, исходя, очевидно, из предположения, что они могли представлять из себя путешественников во времени. «Я хочу предположить, — говорилось в пояснительной записке Брогга, — что, хотя обычный диапазон действия аппаратуры перемещений во времени составляет пятьсот лет современной эпохи, существовали отдельные случаи, когда в силу каких–то неисправностей производилось перемещение в гораздо ранние периоды».

«Вполне возможно», — подумал Квеллен. Он стал просматривать свидетельства в настроении отрешенного любопытства.

Свидетельство: показания летописца Жиральда Камбренсиса, родившегося в замке Манорбье в Пемброкшире приблизительно в 1146 году н.э. Жиральд приводит рассказ о рыжеволосом молодом человеке, неожиданно появившемся в доме рыцаря, известного как Элиодор де Стейкпол в Западном Уэлсе:

«Этот странный человек сказал, что его зовут Саймон. Он взял ключи у сенешаля, а также взял себе и работу сенешаля. Он был таким умным управителем, что в доме ничего не терялось, никто и ни в чем не испытывал нужды, отчего усадьба стала процветать все больше. Стоило хозяину или хозяйке только подумать о том, чего же им еще хочется, как он предугадывал их невысказанные желания, как будто читал мысли и выполнял их, даже если и не поступало никаких распоряжений! Он знал, где они тайно прячут свое золото и драгоценности. Он не раз говорил им: к чему такая бережливость? Жизнь коротка, значит, нужно наслаждаться ею! Потратьте свое золото, а то умрете, так и не насладившись жизнью. Ведь те деньги, которые вы сейчас копите, после вашей смерти будут для вас бесполезны.

Он заботился о своей репутации у слуг и крестьян поместья, давал им изысканную еду и питье… Этот странный рыжеволосый человек не переступал порога церкви, не читал святцы, не произносил ни одной католической молитвы. Он никогда не спал в хозяйском доме, но всегда был под рукой, готовый служить и угождать хозяевам, чего бы они ни пожелали».

Этот летописец указывает, что дети Стейкпола испытывали большой интерес к этому загадочному Саймону и неотступно следили за ним, пока он находился поблизости от усадьбы.

И вот однажды вечером, подсматривая из–за кустов шиповника, когда этот странный человек неизвестно почему глядел на запруду перед мельницей, они увидели, что он шевелит губами, будто разговаривает с кем–то невидимым. Как водится, об этом было доложено хозяину дома, и этот доброжелательный рыцарь тотчас же вызвал Саймона в свои покои и уволил его.

Когда у него отобрали ключи, госпожа спросила у него: «Кто же вы есть?» И он ответил: «Я рожден женой одного древесного жителя этого прихода от демона, который совокупился с нею в образе ее собственного мужа».

Он назвал имя человека, кому таким образом были наставлены рога и который впоследствии умер. Мать его была жива и, когда была подвергнута допросу, подтвердила истинность слов сына в присутствии свидетелей.

«Интересно, — подумал Квеллен, — откуда Брогг откапывает подобное?» Весьма вероятно, что этот рыжеволосый «демон» был прыгуном, заброшенным в слишком удаленные времена. То же можно сказать и о сообщениях различных монахов. Двенадцатое или тринадцатое столетие, согласно изыскания Брогга, были золотой эрой прибытия необъяснимых незнакомцев. Причем не все они появились в облике человека. Квеллен просмотрел извлечение из «Эклогиум Хисторнорум», подготовленного в аббатстве Мальсбери и помеченного 1171 годом:

«Вечером Рождества Христова была гроза, каких никогда не было прежде. И в Андовере один из священников ровно в полночь в присутствии всех прихожан был поражен молнией. Никаких других повреждений не было… Но все видели, как кто–то, похожий на свинью, метался у него между ногами».

Брогг отыскал аналогичный случай в «Френкорун Региун» монаха Вергина, помеченный 1160 годом. В параграфе, описывающем год 856–й, утверждалось:

«В августе епископ Грирский со священниками и прихожанами праздновал открытие нового храма, когда огромная туча обволокла небо, раздался гром и молнии, какие ужаснули всех находившихся в храме и заглушили звон колоколов на звоннице. Все здание наполнилось такой густой тьмой, что люди не видели друг друга, даже если стояли рядом. Затем неожиданно разверзлась земля, и можно было увидеть пса невообразимых размеров, который метался перед алтарем».

Свиньи? Собаки? «Пробные испытания в начальной стадии опытов с путешествиями во времени, наверное, — подумал Квеллен. — Машина была тогда еще новой и ненадежной, и для того чтобы обеспечить переброску, ставили опыты на несчастных животных. Ненадежный привод машины забрасывал несчастные создания в эпохи задолго до промышленной революции. Но, разумеется, операторы машины не могли знать конечных точек прибытия ее пассажиров, если только у них не было тех архивных материалов, до которых докопался Брогг».

Не все случаи, подобранные Броггом, описывали происшествия, имевшие место в середине века. Немалая часть кассеты «В» была посвящена примерам из более недавнего прошлого, хотя гораздо раньше 1979 года, который рассматривался как крайний предел путешествий во времени. Квеллен не преминул обратить внимание на девушку, появившуюся у дверей коттеджа близ Бристоля в Англии вечером 3 августа 1817 года и выпрашивавшую еду на языке, который был назван «неизвестным».

«Но как они узнали, что она просила, — спросил себя Квеллен, — если язык был «неизвестным»?» На это кассета ответа не давала. Вместо этого в ней сообщалось, что говорившую неразборчиво девушку привели к мировому судье, некоему Сэмюэлю Уоррелу, который вместо того, чтобы арестовать ее по обвинению в бродяжничестве, отвел ее к себе домой. («Подозрительно», — подумал Квеллен.) Судья допросил девушку. Она записывала ответы незнакомыми знаками, которые были похожи на гребни, клетки для птиц и сковороды. Эти надписи были проанализированы лингвистами. Наконец появился один, назвавший себя «джентльменом из Восточной Индии». Он задал ей ряд вопросов на малайском языке и получил вполне вразумительные ответы.

Она утверждала, что была принцессой Карабу, похищенной пиратами из своего дома на Яве и увезенной в море. Она испытала множество приключений, пока в конце концов не совершила бегство у берегов Англии. При посредничестве «джентльмена из Восточной Индии» принцесса Карабу сообщила множество подробностей о жизни на Яве. Затем появилась на сцене женщина из Девоншира, некая миссис Уилкокс. Она объявила, что принцесса на самом деле является ее родной дочерью Мири, родившейся в 1791 году. Мэри Уилкокс созналась в своем обмане и эмигрировала в Америку.

Брогг приложил следующие соображения в отношении принцессы Карабу.

«Согласно мнению некоторых крупных специалистов, здесь произведено многоступенчатое жульничество. Появляется загадочная Девушка, затем появляется какой–то мужчина и утверждает, что понимает ее язык. Пожилая женщина заявляет, что все это обман. Но и это было мистификация. Что, если девушка была гостьей из будущего, а «джентльмен из Восточной Индии» — еще одним прыгуном, который пытался ловко выдать ее за яванскую принцессу, чтобы не выявилось ее истинное происхождение. Женщина же, претендовавшая на роль мамаши, была третьей перебежчицей, которая вышла на сцену, чтобы защитить девушку, когда появилась угроза ее разоблачения? Интересно все–таки, сколько путешественников во времени жило в Англии в 1817 году?»

Квеллен перешел к следующему примеру.

Калиостро объявился сначала в Лондоне, затем в Париже, говоря с каким–то неразличимым акцентом. Сверхъестественные способности. Агрессивный, одержимый, своеобразный, он обвинялся в том, что на самом деле был неким Джозефом Бальзамо, сицилийским преступником. Но это так и не было доказано. Роскошную жизнь в Европе восемнадцатого века Калиостро обеспечивал себе продажей алхимических порошков, приворотного зелья, эликсиров молодости и других страшно полезных предметов. Потеряв осторожность, этот человек в 1785 году попал в Бастилию, бежал, посетил многие страны, снова был арестован и умер в тюрьме в 1795 году. «Мошенник? Самозванец? Путешественник во времени? Вполне может быть. Когда начинаешь доверять подобным свидетельствам, все возможно», — грустно подумал Квеллен.

Каспар Хаузер. Шатаясь, появляется на улицах Нюрнберга в Германии в один из майских дней 1828 года. На вид ему было лет шестнадцать–семнадцать. (Молод, пожалуй, для прыгуна, — подумал Квеллен. — Хотя внешность бывает обманчива».) Способен был выговорить по–немецки только две фразы. Когда ему дали перо и бумагу, написал имя «Каспар Каузер». Было сделано допущение, что так его зовут. Этот мальчик не умел обращаться с самыми обыденными предметами и не имел опыта повседневной жизни среди людей. Попал в 1828 год, без сомнения, в результате неисправности машины времени.

Однако он быстро научился многому. После того как он отсидел некоторое время за бродяжничество, его передали школьному учителю, профессору Даумеру. Этот школьный учитель обучил парня школьному языку, и тот написал автобиографическую повесть, в которой утверждал, что провел всю свою жизнь в небольшой темной камере, питаясь только хлебом и водой. Тем не менее задержавший его полицейский утверждал: «Для человека, проведшего столько времени в заключении, у него был очень здоровый цвет лица. Он не был ни бледным, ни худым».

Много противоречий. Вся Европа очарована им. Все размышляют над таинственным происхождением Каспара Хаузера. Некоторые предполагают, что он был кронпринцем Вадена, похищенным в 1812 году агентами Морганатической жены его предполагаемого отца, великого герцога. Однако вскоре это предложение было отвергнуто. Но не опровергнуто. Другие говорили, что он лунатик, человек, потерявший память. 17 октября 1879 года Каспара Хаузера находят с раной на лбу, которая, как предполагалось, была нанесена ему незнакомцем в черной маске. Для его охраны к нему были приставлены полицейские, еще несколько преднамеренных покушений. 14 декабря 1833 года Каспара Хаузера находят умирающим в парке, с глубокой кинжальной раной на левой стороне груди. Утверждают, что ранение нанес какой–то незнакомец. Никаких признаков оружия, вокруг никаких следов, кроме отпечатков башмаков самого Хаузера. Предполагалось, что рану он нанес себе сам. Умер Каспар через несколько дней, воскликнув перед смертью: «Боже мой! Почему я должен умереть так позорно и бесславно».

Квеллен снял кассету. Свиньи, собаки, принцесса Карабу, Каспар Хаузер — все это было весьма занимательно. Это могло даже служить подтверждением того, что вся человеческая история была окроплена путешественниками во времени, а не только в период с 1979 года по 2106 год. Но все эти факты мало чем помогли Квеллену в решении его непосредственных задач, хотя их подборка свидетельствовала об аналитическом складе ума Брогга.

Квеллен убрал кассету со стола и набрал номер Джудит. На экране появилось ее лицо, бледное и строгое. Она была далеко не красавица. Слишком высокая переносица, покатый лоб, тонкие губы, выступающий подбородок. Правый глаз ее был расположен несколько выше левого, и она немного косила. Несмотря на это, ее нельзя было назвать непривлекательной. Квеллен не раз ради забавы подвергал себя искушению влюбиться в нее. Но в этом были свои неудобства. Он не мог себе позволить настолько ослабить свою психологическую защиту, чтобы поделиться с нею тем фактом, что у него есть тайное прибежище в Африке. Добродетельность была одной из ее характерных черт, и она могла донести на него.

— Я тебя уже давно не видела, — сказала женщина. — Ты почему прячешься от меня?

— Извини, Джудит, но я в самом деле был по горло занят работой.

— Пусть тебя не мучают угрызения совести. У меня пока все хорошо.

— Я в этом не сомневался. Как там твой фрейдолог?

— Доктор Галубер? О, замечательно! Он очень хочет с тобой повстречаться.

Квеллен ощетинился.

— В мои намерения психотерапия не входит, Джудит. Извини.

— Ты уже во второй раз извиняешься в трех последних фразах.

— Изви… — начал было Квеллен, после чего оба рассмеялись.

— Я имела в виду, — сказала Джудит, — чтобы ты встретился с доктором Галубером не как с врачом. Он будет на нашем следующем причастии.

— И когда же?

— Сегодня вечером. Ты придешь?

— Ты же знаешь, что общее вырыгивание никогда не приводило меня в большой восторг, Джудит.

Она холодно улыбнулась.

— Я знаю. Но тебе пора выбраться из своей скорлупы. Ты слишком увлекаешься жизнью для самого себя, Джо. Если ты хочешь оставаться холостяком, это твое личное дело, но вовсе не обязательно быть также и отшельником.

— Я могу бросить мелочь в психоаналитический автомат и получить из него столь же прекрасный совет.

— Может быть. Так ты придешь?

Квеллен подумал о деле, которое он изучал всего лишь час назад, об участнике причастия, который подсунул псевдоживое стекло в пищеварительный тракт трех единоверцев, а затем с интересом наблюдал, как они умирают в мучениях.

Квеллен представил себя самого, корчащимся от боли, прильнувшую к нему плачущую Джудит и попытался извлечь со дна души последний остаток сопереживающей печали от своих страданий, что соответствовало бы духу исповедоваемого ею культа.

Он тяжело вздохнул. Она была права. В последнее время он стал жить только для себя. Ему надо встряхнуться, позабыть хоть ненадолго свои служебные обязанности.

— Да, — сказал он, кивнув утвердительно. — Да, дорогая, я приду к причастию. Ты довольна?