Часть четвертая
Батчер
— Мы только что миновали Снэп, капитан. Хотите выпить? Голос Ридры:
— Нет.
— Как вы себя чувствуете?
Голос Ридры:
— Мозг в порядке, тело в порядке.
— Эй, Батчер, кажется, у нее уже нет бреда?
Голос Батчера:
— Нет.
— Оба вы выглядите чертовски веселыми. Прислать помощника взглянуть на вас?
Голос Батчера:
— Нет.
— Отлично. Сейчас полет легкий, и я могу выключиться на несколько часов. Что скажете?
Голос Батчера:
— А что сказать?
— Скажите «спасибо». Вы знаете, я здесь привязан хвостом.
Голос Ридры:
— Спасибо.
— Выздоравливайте. Оставляю вас одних. Простите, если помешал.
«Батчер, я не знала! Я не могла знать».
Эхом в их мозгах возник крик.
«Не могла… не мог… Этот свет… Я говорила Брассу, говорила ему, что вы должны говорить на языке без слова „я“, и сказала, что не знаю такого языка. Но один такой, очевидно, был. Вавилон-17…»
Соответственные синапсы гармонически двигались, пока изображение не замкнулось и она вокруг, вне себя не создала его, не увидела его…
…В одиночке Титана он шпорой царапал на стене карту поверх непристойностей, написанных заключенными за два столетия, — карту, которую обнаружили после его побега и которая увела преследователей в неверном направлении; она видела, как он три месяца шагал по своей четырехфутовой камере, пока не упал от изнеможения и голода.
На тройной веревке из слов она выбралась из тюрьмы: голод, лестница, столб, падать, собираться, отличить, цепи, перемены, шанс…
Он взял свой выигрыш у кассира и был уже готов двинуться по опустевшему коридору казино «Космика» к двери, когда черный крупье преградил ему путь, улыбаясь и глядя на его набитый деньгами мешок.
— Не хотите ли попытаться еще, сэр? Могу предложить такое, что заинтересует игрока вашего класса. — Его проводили к магнитной трехмерной шахматной доске с керамическими фигурами. — Вы играете против нашего компьютера. При каждой потерянной фигуре ставите тысячу кредитов. Если выигрываете фигуру, получаете столько же. Шах дает или отнимает у вас пять тысяч. Мат дает выигравшему тысячу ставок…
Это была игра даже для его чрезмерного выигрыша, а он выиграл чрезмерно.
— Пойду домой и возьму деньги, — сказал он крупье.
Крупье улыбнулся и ответил:
— Вам хватит…
Ридра следила, очарованная, как Батчер пожал плечами, повернулся к доске и… в семь ходов дал компьютеру «детский мат». Они выдали ему его миллион кредитов — и трижды пытались убить его, пока он добирался до выхода из казино. Им это не удалось, но это был спорт почище игры.
Следя за его действиями, ее мозг колотился внутри, изгибаясь от боли или удовольствия, от чуждых эмоций, ибо они были лишены «я» — невыразимы, механически, соблазнительны, мифичны. Батчер…
Ридра пыталась прервать безудержное кружение.
…Если вы все время понимали Вавилон-17,— бушевало в ее мозгу, — почему вы использовали это во время игры, во время грабежа банка, а днем позже утратили все и не сделали попытки вернуть?
— Зачем? Там не было «я».
Она вела его в мир яркой, разлитой сексуальности. Следуя за ней, он был на краю жизни.
— Свет… вы делаете… Вы делаете! — кричал он в ужасе.
— Батчер, — спрашивала она, более привыкшая к эмоциональным водопадам слов, чем он, — на что похож мой мозг в вашем мозгу?
— Яркое, яркое движение! — Кричал он в аналитической точности Вавилона-17, грубого, как камень, чтобы выразить многочисленные образы, рисунки, их соединение, смещение и разделение.
— Я поэт, — объяснила она, моментально приводя в порядок мысленные течения. — Поэт по-гречески значит создатель, или строитель.
— Вот оно! Этот рисунок! Такой яркий, яркий!
— Такая простая семантическая связь? — она была удивлена.
— Но греки были поэтами три тысячи лет назад. А вы поэт теперь. Вы соединяете далекие слова, и их сияние слепит меня. Ваши мысли — сплошной огонь, даже тени я не могу ухватить. Они звучат, как глубокая музыка, которая потрясает меня.
— Это потому, что вас никогда не потрясали раньше. Но я буду мягче.
— Вы так велики внутри меня. Я вижу рисунок: низменное и артистическое сознание встречаются в одной голове, и язык — посредник между ними…
— Да, я начала думать о чем-то вроде…
— Летят мысли, имена… Видон… ах! И Бодлер.
— Это древние французские по…
— Слишком ярко, слишком ярко! «Я» во мне достаточно сильно, чтобы выдержать. Ридра, когда я смотрю на ночь и звезды, то это лишь пассивный акт, но вы активны даже взглядом, и звезды окружает еще более яркий свет!
— То, что вы воспринимаете, меняет вас, Батчер. Но вы должны воспринимать.
— Я должен… Свет: в вас я вижу зеркало, в нем смешиваются картины, они вращаются, и все изменяется…
— Мои стихи!
Это было замешательство и обнаженность. Определение «я» — точное и величественное.
Ридра подумала: «Я — глаз, орган зрительного восприятия» .
Батчер начал:
— Вы наполняете мои слова значением. Что меня окружает? Что такое Я, окруженный ВАМИ?
Наблюдая, Ридра видела его совершающим грабеж, убийство, наносящим увечья, поскольку семантическая важность различия мой и твой была разрушена в столкновении синапсов.
— Батчер, я слышала, как оно звучало в ваших мускулах, это одиночество, которое заставило вас убедить Джебела извлечь наш «Рембо» — просто чтобы иметь кого-нибудь рядом с вами, кто бы мог говорить на этом аналитическом языке… По той же причине вы старались спасти ребенка, — шептала Ридра.
Образы замкнулись в ее мозгу.
Длинная трава шелестела у плотины. Луна Алеппо освещала вечер. Плеймобиль гудел. Батчер с нетерпением коснулся рулевого колеса концом своей левой шпоры. Лил вертелась около него, смеясь.
— Вы знаете, Батчер, если бы мистер Виг узнал, что вы направились сюда со мной в такую романтическую ночь, он был бы очень сердит. Вы действительно хотите взять меня в Париж?
Безымянная теплота смешивалась в нем с безымянным нетерпением. Ее плечи были влажными под его рукой, его губы были красны. Она собрала свои волосы цвета шампанского высоко над одним ухом. Ее тело рядом с ним двигалось танцующими движениями, и она не поворачивала к нему свое лицо.
— Если вы обманете меня насчет Парижа, я скажу мистеру Вигу. Если бы я была ловкой девушкой, я подождала бы, пока вы возьмете меня отсюда, прежде чем позволить вам… быть другом. — Дыхание ее благоухало в ночи. Он положил ей на плечо руку. — Батчер, заберите меня из этого горячего мертвого мира. Болота, пещеры, дождь! Мистер Виг пугает меня, Батчер! Возьмите меня от него в Париж! Не упрямьтесь. Я очень хочу уйти с вами. — Она испустила одними губами смеющийся звук. — Я думаю, я… я вовсе не ловкая девушка.
Он прижался ртом к ее рту… и сломал ей шею одним резким движением. Она упала, глаза ее были открыты. Гиподермическая ампула, которую она собиралась вонзить ему в плечо, выпала из ее руки, покатилась и остановилась у педалей. Он отнес девушку к плотине и вернулся, вымазанный тиной. На сиденье он нащупал кнопку радио.
— Все кончено, мистер Виг.
— Хорошо. Я слушал. Утром можете получить деньги. Очень глупо с ее стороны было пытаться помешать мне.
Плеймобиль двинулся. Теплый ветерок просушил тину на его руках, длинная трава расступалась со свистом.
— Батчер!
— Но это я, Ридра!
— Я знаю. Но я…
— Двумя неделями позже то же самое я проделал с мистером Вигом.
— Куда вы обещали взять его?
— В игровые пещеры Миноса. И однажды я припал к земле…
…хотя это его тело прижалось к земле под зеленым огнем. Крето, дыша широко открытым ртом, чтобы заглушить все звуки, это было ее ожидание, ее страх, который она заставила утихнуть. Грузчик в красном мундире остановился и вытер лоб носовым платком. Быстро сделать шаг вперед, шлепнуть его по плечу. Грузчик, удивленный, обернулся, и руки сжались вокруг его горла. Шпора вспорола ему живот, его внутренности расплескались по платформе, а затем раздался сигнал тревоги, и пришлось бежать, прыгать через мешки с песком, сорвать цепь и швырнуть ее в изумленное лицо охранника, который повернулся и стоял с распростертыми руками…
— …прорвался и убежал, — сказал он ей, маскировка помогла, и трессоры не уследили за мной через лавовые поля.
— Откройте мне, Батчер. Откройте мне весь побег!
— Поможет ли это? Я не знаю.
— Но в вашем мозгу нет слов. Только Вавилон-17, как мозговой шум компьютера, занятого чисто синаптическим анализом.
— Да, теперь вы начинаете понимать…
…В ревущих пещерах Диса, где он был замурован девять месяцев, голодал, замерзал, пытаясь перебраться через горы льда, пока внезапно планетоид не вышел из тени Циклопа, и сверкающая Церера загорелась на небе, так что через сорок минут талая вода в пещере доходила ему до пояса. Когда он наконец высвободил свои прыжковые сани, вода была горячей, а он скользким от пота. Он на максимальной скорости прошел две мили до полосы сумерек, включив автопилот за мгновение до того, как потерял сознание, оглушенный жаром.
— Во тьме вашей утраченной памяти я должна найти вас, Батчер. Кем вы были до Нуэва-Нуэва Йорка?
Он повернулся к ней.
— Вы испуганы, Ридра, как раньше?
— Нет, не как раньше. Вы научили меня кое-чему, и это изменило всю картину моего мира, изменило меня. Я думаю, что боялась раньше потому, что не могла делать то, что делали вы, Батчер. — Белое пламя стало голубым, защитным и дрожало. — Но я боялась потому, что я должна была сделать это по своим собственным причинам, а не по вашему отсутствию причины, потому что я «быть», а вы «суть». Я много больше теперь, чем я думала о себе, Батчер, и не знаю, благодарить мне или проклинать вас за то, что показали мне это.
А что-то внутри кричало, заикалось, успокаивалось. Она повернулась в молчании, взятом у него, и в молчании в ней что-то стремилось говорить.
— Посмотрите на себя, Ридра.
Отраженная в нем, она увидела в себе растущий свет, тьму без слов — только шум, растущий в крик. Крик, в котором спрятаны его имя и суть. Сломанные пластины!
— Батчер! Эти пластины могли быть сломаны только в моем присутствии. Конечно!
— Ридра, мы можем контролировать их, если сумеем назвать их.
— Но как мы можем? Мы сначала должны назвать себя, а вы не знаете, кто вы.
— Ваши слова, Ридра… Можем ли мы использовать ваши слова, чтобы узнать, кто я?
— Не мои слова, Батчер, но может быть, ваши… может, Вавилон-17?
— Нет…
— Я быть, — прошептала она, — верьте мне, Батчер. А вы — суть.
— Штаб-квартира, капитан, взгляните через чувствительный шлем. Эти радиосети уж очень похожи на фейерверк, а Лишенные Тела сказали мне, что они пахнут, как солонина и яичница.
— Эй, спасибо за то, что убрали пыль. Когда я был жив, у меня была склонность к сенной лихорадке!
Голос Ридры: «Экипаж пришвартуется и высадится с капитаном и Батчером. Экипаж доставит их к генералу Форестеру и не позволит, чтобы их разлучали».
Голос Батчера: «В каюте капитана катушка с записями грамматики Вавилона-17. Помощник немедленно отправит катушку доктору Маркусу Тмварбе на Землю специальной почтой. Затем информирует доктора Тмварба по стелларфону о времени отправки катушки и ее содержании».
— Брасс, помощник! Что-то неладно здесь. — Голос Рона перекрывает сигнал капитана. — Вы слышали, чтобы они когда-нибудь так разговаривали? Капитан Вонг, в чем де…
