Глава пятая
(Созвездие Дракона. Ворпис. Феникс. 3172 г.)
— «Этот мир»?
«ВОРПИС».
— «Этот мир имеет много диковинок внутри и снаружи…»
«Добро пожаловать, путешественники…»
«…по сравнению с Луной, — подумал Катин, когда они вышли с посадочной площадки через освещенные восходом ворота. — Но у Луны — свое серое миниатюрное великолепие, воплощенное в скалах и пыли».
«…день на Ворписе длится тридцать три часа, а гравитация достаточно высока, чтобы заставить пульс биться в три раза быстрее, чем на Земле, в течение шестичасового акклиматизационного периода».
Они прошли мимо стометровой колонны. Чешуйки, горящие в лучах восходящего солнца, слоистый туман, покрывающий плато: Змея — механический символ всего этого сверкающего куска ночного неба — свернулась вокруг своего столба-постамента. Как раз в тот момент, когда экипаж шагнул на движущуюся дорогу, алый солнечный свет окрасил последние пятна ночной синевы.
«…четыре города с более чем пятимиллионным населением. Ворпис производит пятнадцать процентов всего необходимого созвездию Дракона динапласта. В экваториальных отмельных зонах добываются минералы около трех дюжин наименований. Здесь, в тропических полярных областях, в каньонах плато, наши нетрайдеры охотятся на аэролатов и аквалатов. Ворпис знаменит на всю галактику своим Институтом Алкейна, расположенным в столице северного полушария, городе Фениксе…»
Они миновали пределы слышимости и наступила тишина. Дорога превратилась в лестницу. Лок, окруженный экипажем, вышел на площадь.
— Капитан, куда теперь мы идем? — Себастьян взял с корабля лишь одного из своих питомцев. Тот покачивался и переступал с лапы на лапу на плече у хозяина.
— Мы возьмем в городе краулер-туманник и отправимся в Алкейн. Кто хочет — может пойти со мной побродить по музею или побыть несколько часов в городе. Если кто-то решит остаться на корабле…
— …и упустить возможность посмотреть Институт Алкейна?..
— …посетить его недешево стоит?..
— …но ведь там работает тетя капитана…
— …поэтому мы свободно можем пройти, — закончил Айдас.
— Об этом вы не беспокойтесь, — Лок соскочил с ленты к причалу, где были пришвартованы краулеры-туманники, остальные последовали за ним. В полярных областях Ворписа возвышались многочисленные плато, некоторые из которых занимали площадь в несколько квадратных миль. Под ними постоянно клубился густой туман, взаимодействуя с азотно-кислородной атмосферой. Пыль, состоящая из окиси алюминия и сульфата мышьяка, соединяющаяся с испаряющимися гидрокарбонатами, вздымалась с бурлящей поверхности, скрывая все пространство между горами. Сразу же за плоскогорьем, на котором был космодром, виднелось еще одно, с ухоженными растениями южных областей Ворписа, являющееся чем-то вроде естественного парка. (Преобладали каштановые, рыжие и алые цвета.) Феникс располагался на самом высоком и обширном плато.
Краулеры-туманники, внутреннее транспортное средство планеты, приводимые в движение статическими электрическими зарядами, возникающими между положительно ионизированной атмосферой и отрицательно ионизированным оксидом, бороздили поверхность тумана подобно речным судам.
Катин, стоя на палубе краулера, облокотился на поручень и глядел сквозь пластиковую стену, как белые волны, разбиваемые краулером-туманником, дробятся и выпрямляют свои завитки, закрывая солнце.
— Ты когда-нибудь думал, — спросил Катин Мышонка, подошедшего с леденцом во рту, — о том, каким непонятным временем казалось бы человеку прошлого настоящее? Представь себе кого-нибудь, кто умер, скажем, в двадцать шестом веке и потом воскрес здесь. Можешь ты себе представить, насколько глубоко охватили бы его ужас и замешательство, доведись ему просто пройти по этому краулеру-туманнику?
— Да? — Мышонок вынул изо рта леденец. — Не хочешь? Мне он надоел.
— Благодарю. Подумай только, — челюсти Катина задвигались, разгрызая твердый шарик на льняной нити, — о чистоте. Существовал тысячелетний период — примерно с тысяча пятисотого по две тысячи пятисотый год, когда люди расходовали невообразимое количество времени и энергии на то, чтобы вещи были чистыми. С этим было покончено, когда последняя инфекционная болезнь стала не только излечиваемой, но и просто невозможной. Тогда существовало невозможное сейчас явление, называемое «повсеместным похолоданием», которое, может быть, происходило по крайней мере раз в год даже в двадцать пятом столетии. Я полагаю, что тогда были причины превращать чистоту в фетиш, считалось, что есть связь между грязью и болезнью. Но когда заражение стало понятием устаревшим, соответственно, отпала и нужда в борьбе за чистоту. Если бы тот человек, живший пятьсот лет назад, увидел, как ты разгуливаешь по палубе в одном ботинке, а затем садишься, чтобы поесть с помощью босой ноги и не беспокоишься насчет того, что ее надо помыть, — ты можешь себе представить, как он был бы ошеломлен?
— Без дураков?
Катин кивнул.
Туман у подножия горы, искрясь, разошелся.
— Мысль нанести визит в Институт Алкейна так и подстегивает меня, Мышонок. Я разрабатываю полную теорию Истории. Это связано с моим романом. Ты не уделишь мне несколько минут? Я объясню. Мне приходило на ум, что если кто-то считает… — он остановился.
Прошло достаточно много времени, чтобы на лице Мышонка успела отразиться целая гамма различных чувств.
— Ну что? — спросил он, когда решил, что ничто в клубящейся серости не могло привлечь внимания Катина. — Что там с твоей теорией?
— Циана фон Рей Морган.
— Что?
— Кто, Мышонок. Циана фон Рей Морган. У меня появилась четкая идея: до меня только сейчас дошло, кто такая тетя капитана, хранительница Музея Алкейна. Когда Тай гадала по Таро, капитан упомянул про дядю, которого убили, когда он был еще ребенком.
Мышонок задумался.
— Да…
Катин покачал головой, недоверчиво посмеиваясь.
— Которого что? — спросил Мышонок.
— Морган и Андервуд.
Мышонок посмотрел вниз, потом по сторонам, как это делают обычно люди, которые чего-то не понимают.
— Это, наверное, случилось до того, как ты родился, — проговорил Катин наконец. — Но ты должен был слышать об этом или где-то видеть. Эту историю показывали тогда психорамы всей галактики. Мне было всего три года, но…
— Морган убил Андервуда! — воскликнул Мышонок.
— Андервуд, — поправил Катин, — убил Моргана. Но это мысль.
— В Арке, — продолжал Мышонок. — В Плеядах.
— И биллионы людей всей галактики смотрели на все это по психораме. Мне было не больше трех лет тогда. Я был дома, на Луне, смотрел церемонию открытия вместе с родителями, когда этот импозантный тип в голубой куртке протолкнулся через толпу и побежал через площадь Кронаини с этой проволокой в руке.
— Он его задушил! — воскликнул Мышонок. — Морган был задушен. Я видел это по психораме. Один раз в Марс-сити, в прошлом году, когда я летал по треугольнику, я видел сокращенную запись. Это была часть документальной программы, не помню уже о чем.
— Андервуд почти оторвал Моргану голову, — пояснил Катин. — Когда я смотрел повтор, они уже вырезали момент самой смерти. Но пять биллионов человек смогли-таки узнать все об эмоциях человека, приготовившегося быть избранным Секретарем Плеяд на второй срок и внезапно атакованного сумасшедшим и убитого. Все мы почувствовали, как Андервуд прыгнул нам на спины, мы услышали, как закричала Циана Морган, и почувствовали, как она пытается оттащить его, мы услышали, как представитель Кол-Сии крикнул что-то о третьем телохранителе, — это потом полностью спутало все расследование, и мы почувствовали, как Андервуд затягивает проволоку на наших шеях, как она врезается в плоть, мы столкнулись правыми руками, а наши левые руки держали миссис Тай, и мы умерли, — Катин покачал головой. — А потом этот дурак-оператор (его звали Намбни, и благодаря его идиотизму ему вскоре вышибла мозги шайка психов, решивших, что он — участник заговора) перевел свой психомат на Циану — а мы могли бы узнать, кто он такой и куда намеревается бежать, — и в течение последующих тридцати секунд мы были истеричкой, валяющейся на площади и хватающей еще не остывший труп своего мужа среди толчеи близких к истерике дипломатов, представителей и патрулей, смотрящих, как Андервуд продирается сквозь толпу и, в конце концов, исчезает.
— Они не показали эту часть в Марс-сити. Но я помню жену Моргана. Она и есть тетя капитана?
— Она, должно быть, сестра его отца.
— Откуда ты знаешь?
— Ну, прежде всего по имени: фон Рей Морган. Я помню, что читал как-то, лет семь-восемь назад, что она чем-то занимается в Алкейне. Ее считали одаренной и чувственной женщиной. В течение примерно дюжины лет после убийства она была центром внимания той страшно извращенной части общества, постоянно перепархивая из Плеяд в созвездие Дракона и обратно, то она появлялась на Пламенном Берегу мира Коуби, то привлекала внимание к себе и своим двум маленьким дочерям на какой-нибудь космической регате. Она проводила много времени со своей кузиной Лейлой Сильвин, которая сама была избрана Секретарем Плеяд на один срок. Информационные ленты буквально разрывались между желанием удержать ее на грани скандала и своим уважением к ней за весь этот ужас с Морганом. Сегодня, если она появляется на открытии выставки или участвует в каком-то общественном событии, то делает это скрытно, хотя за последние годы от неё немного поотстали. И если она — хранительница музея Алкейна, то, скорее всего, она затеяла это дело ради собственной рекламы.
— Я слышал о ней, — кивнул Мышонок, подняв наконец голову.
— Это был период, когда она была, наверное, самой известной женщиной галактики.
— Ты думаешь, мы можем с ней встретиться?
— Да, — Катин ухватился за поручень и оттолкнулся вперед, — это было бы кое-что! Может быть, я могу основать свой роман на убийстве Моргана как на черте современной истории.
— О да, — сказал Мышонок, — твоя книга.
— Меня сдерживает то, что я не могу найти сюжет. Мне хочется увидеть реакцию миссис Морган на эту идею. О, я бы не стал делать ничего похожего на те сенсационные психорамы. Я хочу создать тщательно подготовленное произведение искусства, используя сюжет для того, чтобы полностью поломать веру людей в упорядоченный и рациональный мир человеческих…
— Еще раз: кто кого убил?
— Андервуд — знаешь, так получилось, что ему тогда было столько же лет, сколько мне сейчас, — задушил Секретаря Моргана.
— Просто я не хочу ошибиться, когда встречусь с ней. Его ведь поймали?
— Он оставался на свободе два дня, дважды выдал себя и дважды был укрыт людьми, которые потом признались в этом в течение сорока восьми часов, ему уже удалось добраться до космодрома, откуда он планировал отправить двух своих жен на одну из обслуживающих рудники станций Окраинных Колоний, когда его наконец смогли арестовать в Ведомстве по делам эмиграции. Здесь достаточно материала для дюжины романов. Мне нужен сюжет исторической значимости. Это, как ничто другое, сможет поддержать мою теорию. Что, как я говорил…
— Катин?
— Э… да? — его глаза, прикованные к медного цвета облакам, остановились на Мышонке.
— Что это?
— Где?
— Там.
В развороченных глыбах тумана блеснул металл. Черная сеть, колыхаясь, показалась в волнах. В тридцати футах от них сеть выпрыгнула из тумана. Человек, вцепившийся в ее середину руками и ногами, в развевающейся одежде, с черными волосами, выбивающимися из-под маски, направлял сеть в желоб, туман скрыл его.
— Это, — сказал Катин, — нетрайдер, охотящийся на местных аэролатов или, возможно, на аквалатов, которые водятся в каньонах этого плато.
— Да? Ты бывал здесь?
— Нет. В университете я просмотрел дюжину выставок Алкейна. Каждая более или менее значительная школа с ними связана. Но сам я никогда здесь не был, и я просто слушал информатора на космодроме.
— О.
Еще два нетрайдера с сетями. Туман заискрился. Они опустились, и появился четвертый и пятый, потом шестой.
— Словно целая стая.
Нетрайдеры тянули за собой туман, полосы чистого пространства, электрические заряды исчезали, чтобы появиться вновь.
— Сети, — задумчиво произнес Катин. Он облокотился на поручень. — Гигантская цепь, протянувшаяся среди звезд, сквозь время… — он говорил тихо и неторопливо. Нетрайдеры исчезли. — Моя теория: если представить общество так… — он быстро взглянул в направлении звука, похожего на дуновение ветра.
Мышонок достал свой сиринкс. Серые огни сталкивались и качались, выходя из-под смуглых, подрагивающих пальцев.
Сквозь свечение тумана сверкали золотые сети, обволакивая шеститоновую мелодию. Воздух был звенящим и прохладным, был запах ветра, но самого ветра не ощущалось.
Три, пять, дюжина пассажиров собрались вокруг. Вверху над ними снова появились нетрайдеры, и кто-то, понявший, что подтолкнуло парня, начал было:
— Ох-х-х-х, я понимаю, что он… — и остановился, потому что то же самое начал говорить кто-то другой.
Конец.
— Это было просто великолепно!
Мышонок поднял голову. Тай была полускрыта Себастьяном.
— Благодарю, — он усмехнулся и стал втискивать инструмент обратно в футляр. — О, — он что-то увидел и снова поднял голову. — У меня есть кое-что для тебя. — Он сунул руку в футляр. — Я нашел ее на полу в «Рухе». Мне кажется… ты выронила ее?
Он взглянул на Катина и постарался убрать с лица сосредоточенность. Потом взглянул на Тай, и рот его раздвинулся в отражении ее улыбки.
— Я тебя благодарю, — она положила карту в боковой карман кофты. — Ты этой картой любовался?
— А?
— Ты на любой карте достичь можешь медитации?
— Ты это делал? — спросил Себастьян.
— А, да. Я очень долго смотрел на нее. Я и капитан.
— Это хорошо. — Она улыбнулась.
Но Мышонок уже возился с ремнем.
В Фениксе Катин спросил:
— Ты в самом деле не хочешь идти?
Мышонок снова возился с ремнем футляра.
— Нет.
Катин повел плечами.
— Я думал, тебе там понравится.
— Мне уже приходилось видеть музеи. Я хочу немного побродить.
— Ну, — сказал Катин, — тогда о’кей. Увидимся, когда вернемся в порт. — Он повернулся и побежал по каменным ступеням за капитаном и остальными. Они ступили на движущуюся ленту дороги, и она понесла их сквозь скалы к сияющему Фениксу.
Мышонок глядел вниз, на туман, запутавшийся в камнях. Большие краулеры — с такого они только что высадились — стояли на якорях слева, меньше покачивались справа. Мосты, выгибающиеся между гор, пересекали ущелья, тут и там раскалывающие плоскогорье.
Мышонок тщательно поковырял в ухе и побрел прочь.
Юный цыган старался большую часть своей жизни прожить с помощью глаз, ушей, носа, пальцев рук и ног. И по большей части он в этом преуспевал. Но иногда — как, например, на «Рухе» во время гаданий Тай или в разговорах с Катином — он был вынужден признать, что то, что случалось с ним в прошлом, влияет на его действия в настоящем. Затем пришло время самоанализа. И после этого он обнаружил в себе старый страх. Теперь он знал, что страх причинит ему боль двумя способами. Одну боль он мог еще как-то успокоить, касаясь чувствительных пластин своего сиринкса. Чтобы успокоить вторую, требовалось вполне конкретное самовнушение. Он подумал:
— Восемнадцать, девятнадцать?
Может быть. Во всяком случае, прошло уже три года после, как его называют, периода становления личности. Я могу принимать участие в выборах в созвездии Дракона. Впрочем, я никогда к этому особенно не стремился. Я не стремился также снова прокладывать свой путь между скальными причалами чужих портов. Куда ты идешь, Мышонок? Где ты был и что будешь делать, когда достигнешь цели? Сядешь и поиграешь немного? Только это должно означать нечто большее. Да. Это что-то значит для капитана. Пожелайте, чтобы я смог увидеть это в небесном свете. Я почти смог, когда услышал его просьбу. Кто это должен быть. Слепой Дэн… я задумался, на что это похоже. Не хочешь разве провести пять пятых своей жизни с целыми руками и глазами? Укрытые под горой, спать с девушками и делать детей? Нет. Удивлюсь, если Катин счастлив со своими теориями и заметками, заметками и теориями. Что будет, если я попытаюсь играть на сиринксе точно так же, как он возится со своей книгой? Мыслями и измерениями? Одно хорошо: у меня не было бы времени задавать эти дурацкие вопросы. Как например: что думает обо мне капитан? Он перешагнул через меня, засмеялся, подобрал Мышонка и опустил его к себе в карман. Но это должно означать нечто большее! Капитан гоняется за своей идиотском звездой. Катин нанизывает на проволоку слова, которые никто не слушает. Я, Мышонок? Цыган с сиринксом, изменяющим фигуры света и звука. Что до меня, так мне этого недостаточно. Капитан, куда вы меня ведете? Смелее. Будьте уверены, я пойду. Нет другого такого места, где бы мне хотелось быть. Думаете, я пойму, кто я такой, когда мы доберемся туда? Или умирающая звезда в самом деле может дать столько света, чтобы я смог разглядеть…
Мышонок сошел с очередного моста, большие пальцы — в карманах брюк, глаза опущены.
Звон цепей.
Он поднял голову.
Цепи наматывались на десятифутовый барабан, теряющий свои очертания в тумане. На скале перед раздевалкой мужчины и женщины возились с гигантской машиной. Управляющий лебедкой человек, сидящий в кабине, был все еще в маске. Из тумана поднималось запутавшееся в сети животное, хлещущее своими плавниками-крыльями. Цепи грохотали.
Аэролат (или, может быть, аквалат) был двадцати метров длины. Меньшие лебедки опускали свои крючья. Нетрайдеры, стоя по бокам животного, придерживали их.
Мышонок двинулся сквозь толпу людей посмотреть поближе и услышал как кто-то сказал:
— Алекс ранен.
Ворот остановился и на помосте появились пять человек.
Зверь уже затих. Волоча сети легко, словно паутину, они освободили секцию колец. Нетрайдер в центре покачнулся.
Тот, кто поближе, уронил свою секцию, покалеченный нетрайдер привалился к голубому боку.
— Подержи его там, Бо!
— Все в порядке! Держу!
— Поднимай его потихоньку!
Мышонок глядел вниз, в туман. Первый нетрайдер достиг скалы, кольца загремели по камню в десяти футах. Он подошел, волоча за собой свою сеть. Затем он развязал ремни на запястьях, отключил разъемы на руках, опустился на колени и отключил нижние разъемы на потных лодыжках. Теперь он взвалил сеть на плечо и поволок ее через док. Туманные поплавки все еще принимали на себя большую часть веса сети, позволяя ей плыть в воздухе. «Без них, — подумал Мышонок, — даже беря в расчет несколько более слабую гравитацию, вся эта ловушка весила бы, наверное, несколько сотен фунтов».
Еще трое нетрайдеров, поднимаясь от обрыва, — у двоих выбивающиеся из-под масок волосы были влажными и прямыми, у третьего — красными и завивающимися в кольца — волокли свои сети. Алекс ковылял между своими товарищами.
Следом шли еще четверо. Светловолосый коренастый мужчина как раз отсоединял сеть от левого запястья, когда поднял взгляд на Мышонка. Красные светофильтры его черной маски качнулись, когда он тряхнул головой.
— Эй, — гортанно произнес он, — на бедре твоем что? — Свободная рука откинула длинные волосы.
Мышонок поглядел вверх и вниз.
— А?
Человек пнул сеть, соскользнувшую с левой ноги. Правая нога была босой.
— Сенсо-сиринкс, а?
Мышонок улыбнулся.
— Да.
Мужчина кивнул.
— Парня однажды, кто, как дьявол, играть мог, я знал…
Он остановился, голова его опустилась. Он просунул большой палец под маску. Респиратор и светофильтры, отойдя в сторону, открыли лицо.
Когда это случилось, Мышонок почувствовал, что у него запершило в горле. Он стиснул челюсти и приоткрыл губы, потом — наоборот. Трудно, однако, при этом что-нибудь сказать. Он попытался изобразить на лице вопрос, но из горла у него непроизвольно вырвался хрип:
— Лео!
Раскосое лицо исказилось.
— Ты, ты — Мышонок!
— Лео, что ты?.. Но!..
Лео уронил цепь с другого запястья, выдернул разъем из лодыжки, схватил кольца в горсть.
— Ты со мной в дом, где цепи лежат, пошли! Пять лет… Дюжину… больше!..
Мышонок все еще улыбался, потому что это было все, что он пока мог сделать. Он тоже подобрал кольца, и они поволокли сеть с помощью туманных поплавков через скалу.
— Эй, Карло, Больсум, это — Мышонок!
Двое обернулись.
— Вы про парня, я говорил, помните? Он это. Эй, Мышонок, ты не подрос даже на полфута. Сколько лет — семь, восемь? И ты сиринкс еще носишь? — Лео оглядел футляр. — Готов спорить, ты хорошо играешь. Но ты и играл хорошо.
— А у тебя самого есть сиринкс, Лео? Мы бы поиграли вместе…
Лео покачал головой, смущенно улыбаясь.
— В Стамбуле последний раз я сиринкс держал. Потом никогда. А сейчас я все это забыл.
О, — сказал Мышонок и почувствовал утрату.
— Эй, это сиринкс, который ты в Стамбуле стащил?
— Я всюду ношу его с собой.
Лео убрал с лица улыбку и положил руку на острые плечи Мышонка. Смех (не передалось ли ему чувство Мышонка?) прервал слова рыбака.
— А ты на сиринксе все это время играл? Ты сейчас мне сыграй. Конечно! Ты для меня запахи, звуки и цвета сделай! — его пальцы оставили большой синяк под рабочей курткой Мышонка. — Эй, Бо, Каро, вы настоящего исполнителя на сиринксе сейчас увидите!
Двое подошли поближе.
— Ты действительно играешь на этой штуке?
— Был здесь парень месяцев шесть назад, который мог кое-что пиликать… — он изобразил в воздухе две волнистые линии своими покрытыми шрамами руками, ткнул локтем Мышонка. — Понимаешь, о чем я говорю?
— Мышонок лучше, чем он, играет, — убежденно сказал Лео.
— Лео без устали говорит о парнишке, которого он знал на Земле. Он говорил, что сам научил его играть, но когда мы дали Лео сиринкс… — он, посмеиваясь, покачал головой.
— Но вот этот парнишка, — похлопал Лео по плечу Мышонка.
— А?
— О!
— Мышонок это.
Они прошли в двойные двери здания.
С высоких вешалок свисали, образуя лабиринт, сети. Нетрайдеры вешали свои сети на крючья, опускаемые с потолка воротом. Повесив сети, нетрайдер мог починить сломанные кольца, настроить датчики, посредством которых сеть двигалась и принимала определенную форму в соответствии с нервными импульсами, идущими из разъемов.
Два нетрайдера выкатывали громадную машину со множеством зубьев.
— Что это?
— С ее помощью они аэролата разделывают.
— Аэролата? — Мышонок кивнул.
— Это то, что мы ловим тут. Аквалатов на Черном Плоскогорье добывают.
— О.
— Но, Мышонок, что здесь ты делаешь? — они пробирались сквозь позвякивающие кольца. — Ты на сетях останешься? Ты поработаешь с нами? Я экипаж знаю, где новый человек нужен…
— Я сошел с корабля, который сделал здесь остановку. Это «Рух» капитана фон Рея.
— Фон Рей? Король из Плеяд?
— Точно так.
Лео опустил крючья и стал развешивать сеть.
— Что в созвездии Дракона он делает?
— Капитан должен получить в институте Алкейна техническую информацию.
Лео потянул цепь лебедки, и крючья поднялись на десять футов. Он начал развешивать следующий ряд.
— Фон Рей, да. Это хороший должен быть корабль. Когда я впервые в созвездие Дракона пришел, — он повесил черные кольца еще на один крюк, — никто еще из Плеяд в созвездие Дракона не приходил. Один, может быть, два. Я одинок был… — Кольца встали на место. Лео снова потянул цепь. Верх сети заслонил свет из окон под потолком. — Теперь много людей из Федерации Плеяд я встречаю. Десяток на этом берегу работает. А корабли ходят то и дело туда-сюда. — Он расстроенно покачал головой.
Кто-то крикнул через зал:
— Эй, где док? — голос эхом отразился от сетей. — Алекс ждет уже пять минут.
Лео подергал сеть, проверяя ее прочность. Все оглянулись на дверь.
— Не беспокойся. Он уже идет, — крикнул Лео.
Он взял Мышонка за плечо.
— Со мной иди.
Они пошли сквозь свисающие цепи. Другие нетрайдеры все еще не покончили с развешиванием.
— Эй, ты сыграешь?
Они оглянулись.
Какой-то нетрайдер спустился по кольцам и спрыгнул вниз.
— Я хочу посмотреть.
— Конечно, — сказал Лео.
— Знаешь, вообще-то я… — начал Мышонок. Насколько рад он был видеть Лео, настолько же он хотел сейчас музыки только для них двоих.
Они пошли дальше, нетрайдер — следом за ними.
Алекс сидел у подножия лестницы, ведущей к балкону. Он Держался за плечо, прислонившись головой к планкам перил. Время от времени он потирал свои небритые щеки.
— Послушай, — сказал Мышонок Лео, — почему бы нам просто не пойти куда-нибудь и не выпить? Мы можем поговорить. Я сыграю тебе перед тем, как…
— Сыграй сейчас, — настойчиво повторил Лео. — Позднее поговорим.
Алекс открыл глаза.
— Это тот парень, о котором ты говорил, Лео? — лицо его дернулось.
— Видишь, Мышонок. Прошло двенадцать лет, а у тебя здесь есть репутация, — Лео пододвинул перевернутую бочку со смазкой, проскрежетавшую по цементному полу. — Теперь садись.
— Пойдем, Лео! — Мышонок перешел на греческий. — Я действительно не готов. Твой друг плохо себя чувствует и не захочет, чтобы его беспокоили.
— Малакас! — пробормотал Алекс и сплюнул кровь меж колен. — Сыграй что-нибудь. Это отвлечет меня от боли. Где же этот чертов доктор?
— Что-нибудь Алексу сыграй.
— Это просто… — Мышонок взглянул на покалеченного нетрайдера, на прочих мужчин и женщин, стоящих у стены.
Усмешка на лице Алекса превратилась в гримасу боли.
— Выдай номер, Мышонок.
Ему не хотелось играть.
— Хорошо.
Он достал сиринкс из футляра и просунул голову через ремень.
— Док, по-видимому, будет здесь как раз к середине, — буркнул он.
— Надеюсь, что он скоро придет, — пробормотал Алекс. — Я знаю, что у меня по крайней мере сломана рука. Нога ничего не чувствует, а внутри какая-то кровавая… — он снова сплюнул кровь. — Я должен выйти на охоту через два часа. Пусть он меня подштопает по-быстрому. Если я не смогу вылететь после полудня, я подам на него в суд. Я плачу за свое чертово здоровье!
— Он склеит тебя, — вмешался один из нетрайдеров. — Они не позволят, чтобы страховой полис был нарушен. Помолчи, и пусть парень играет… — он остановился, потому что Мышонок уже начал.
Свет падал на стекло, превращая его в медь. Тысячи круглых стекол образовывали вогнутый фасад Алкейна.
Катин брел по тропинке над речкой, огибающей сад музея. Река — те же самые желтые туманы, что покрывают полярную часть Ворписа, слегка курились у берегов. Ниже по течению она скрывалась под аркой в сверкающей стене.
Капитан шел впереди Катина, и их тени, падающие на гладкие камни, двигались на одном уровне. Расположенный среди фонтанов подъемник возносил наверх платформу за платформой, по нескольку сотен гостей на каждой. Но за считанные секунды все они разбредались по множеству тропинок, опоясывающих сверкающие кварцем горы. На бронзовом постаменте, в фокусе блистающих стекол, в нескольких сотнях ярдов перед музеем — ее мраморная лишенная рук фигура была такой живой в это алое утро! — возвышалась Венера Милосская.
Линчес жмурил свои розовые глаза, отвернув лицо от сияния. Позади него Айдас глазел по сторонам, то назад, то вперед.
Тай рука об руку с Себастьяном шли позади него, ее волосы развевались с каждым движением зверя на его блестящем плече.
Они прошли под аркой в вестибюль, свет стал голубым. «Что правда, то правда, — думал Катин, — ни одна луна не имеет естественной атмосферы, достаточной, чтобы создать такую декоративную дифракцию. Однако я упустил из виду лунное одиночество. Эта холодная конструкция из пластика, металла и камня была одним из крупнейших творений рук человеческих. Как далеко мы ушли от семнадцатого века. Найдется ли во всей галактике хотя бы дюжина зданий крупнее, чем это? Две дюжины? Странное для академии положение: контраст между традициями, воплощенными здесь, и нелепостью современной архитектуры. Циана Морган свила себе гнездо в этом могильнике истории человечества. Вот на что это похоже: стервятник, сидящий на костях».
С потолка свисал восьмиугольный экран для публичных объявлений. Сейчас на нем переливалась красками очередная световая фантазия.
— Соедините меня с 739-Е-6,— обратился капитан фон Рей к девушке за информационным пультом.
Она повернула руку ладонью вверх и нажала на миниатюрной панельке кнопки.
— Пожалуйста.
— Алло, Банни, — сказал Лок.
— Лок фон Рей! — воскликнула девушка за пультом голосом, который не был ее собственным. — Ты пришел навестить Циану?
— Именно так, Банни. Если она не слишком занята, я бы поднялся и поговорил с ней.
— Минутку, сейчас я узнаю.
Банни, где бы она там ни находилась в этом улье, несколько ослабила контроль, и девушка удивленно подняла брови.
— Так вы к Циане Морган? — спросила она своим собственным голосом.
— Именно, — улыбнулся Лок.
В этот момент Банни снова включилась в разговор.
— Прекрасно, Лок. Она встретится с тобой на Юго-Западе, двенадцать. Там не так многолюдно.
Лок повернулся к экипажу.
— Почему бы вам пока не побродить по музею? Я получу, что мне нужно, в течение часа.
— Можно ли ему взять эту, — девушка смотрела на Себастьяна, — вещь с собой в музей? У нас нет специального места для животных.
Банни ответила:
— Это ведь человек из твоего экипажа, Лок? Животное выглядит вполне домашним. — Она повернулась к Себастьяну. — Он умеет быть смирным?
— Конечно, он будет смирным, — Себастьян почесал коготь, поблескивающий на его плече.
— Можете взять его с собой, — разрешила девушка. — Циана уже вышла к месту встречи.
Лок обернулся к Катину.
— Почему бы тебе не пойти со мной?
Катин постарался согнать удивление с лица.
— Конечно, капитан.
— Юго-Запад, двенадцать, — повторила девушка. — Вы можете подняться на этом лифте на один этаж. Больше никого?
— Никого, — Лок повернулся к экипажу. — Пока.
Катин последовал за ним.
Рядом со спиральным лифтом, на постаменте из мраморных блоков, высилась голова дракона. Катин задрал голову, разглядывая гребни вокруг каменной пасти.
— Мой отец подарил ее музею, — сказал Лок, когда они вошли в лифт.
— О?
— Она с Новой Бразилии, — они начали подъем вокруг центрального столба, и оскал пасти перестал быть виден, — когда я был ребенком, я играл внутри ее сородичей. — Внизу толпились туристы, казавшиеся отсюда крохотными.
Золотая кровля накрыла их.
Они вышли из лифта.
Картины, развешанные в галерее, освещались многолинзовой лампой. Она бросала на каждую свет, согласно предположениям ученых Алкейна, наиболее близкий к тому, под которым была написана картина: искусственный или естественный, свет красного солнца или белого солнца, желтого или голубого.
Катин поглядел на дюжину людей, обозревающих выставку.
— Она будет здесь только через несколько минут, — сказал капитан. — Она только что вышла.
Катин прочитал название выставки: «ЛИЦА МОЕГО НАРОДА».
Вверху был экран объявлений, меньший, чем в вестибюле.
Сейчас на нем светилась надпись, сообщавшая, что все представленные здесь картины и фотографии созданы за последние триста лет и показывают мужчин и женщин разных миров за работой или развлечениями. Взглянув на перечень авторов, Катин вынужден был признать, что ему известны лишь два имени.
— Я позвал тебя с собой, потому что мне надо поговорить с кем-то, кто может понять суть сказанного.
Удивленный Катин поднял голову.
— Мое солнце — моя Нова. В мыслях я почти привык к ее сиянию. Я стал человеком, освещенным ее лучами. Всю мою жизнь окружающие меня люди делали то, что я хочу. Если же нет…
— Вы заставляли их?
Лок сузил желтые глаза.
— Если же нет — я искал то, что они могут делать, и использовал их для этого. И всегда находился кто-то еще, кто мог выполнять нужную мне работу. Я хочу поговорить с человеком, который может понять меня. Но слова не выражают того, что я хочу сказать. Хотел бы я сделать что-нибудь, чтобы показать, что все это значит!
— Я… Все это не очень понятно.
— Поймешь.
«ПОРТРЕТ ЖЕНЩИНЫ» (Беллатрикс IV): одежды двадцатилетней давности; она сидит у окна, улыбаясь, в золотом свете солнца, оставшегося за рамой картины.
«С АШТОНОМ КЛАРКОМ» (не указано): старик; его рабочий комбинезон вышел из моды лет двести назад. Он собирает отключаться от какой-то громадной машины, которая так велика, что невозможно понять, что это такое.
— Удивительно, Катин. Моя семья — по крайней мере со стороны отца — происходит из Плеяд. Однако я с детства разговаривал у себя дома как выходец из созвездия Дракона. Мой отец принадлежал к тому обособленному ядру старой гвардии граждан Плеяд, которые позаимствовали множество идей у своих предков с Земли и из созвездия Дракона, только это была Земля, которая умерла через пятнадцать лет после того, как старейший из этих художников взял в руки кисть. Когда я обзаведусь постоянной семьей, мои дети тоже будут так говорить. Не кажется ли тебе странным, что ты и я ближе друг другу, чем, скажем, Тай и Себастьян?
— Я с Луны, — напомнил Катин. — Я знаю Землю только по одному продолжительному визиту на нее. Это не мой родной мир.
Лок не обратил на это внимания.
— Но в некоторых отношениях Тай, Себастьян и я очень похожи. В основных чертах характера мы гораздо ближе, чем я и ты.
И снова Катину понадобилась целая секунда (довольно неприятная секунда), чтобы вспомнить, что означает выражение боли на рассеченном лице Лока.
— Некоторые наши реакции на возникающие ситуации будут понятны кому-то другому, но не тебе, это правда, — он замолчал. — Ты не землянин, Катин. Но Мышонок — с Земли. И Принс. Один — беспризорник, другой… Принс Ред. Существует ли некая связь между ними, как между мной и Себастьяном? Цыган просто зачаровывает меня. Я не понимаю его. Не в том смысле, в каком, я думаю, я понимаю тебя. Принса я тоже не понимаю.
«ПОРТРЕТ НЕТРАЙДЕРА». Катин посмотрел на дату: задумчивый нетрайдер с негроидными чертами лица разглядывал свою сеть двести лет назад.
«ПОРТРЕТ ЮНОШИ»: современника, конечно. Он стоит на опушке рощи… деревьев? Нет. Чем бы это ни было, но только не деревьями.
— В середине двадцатого века, в 1950 году, если быть точным, — Катин снова взглянул на капитана, — на Земле была маленькая страна, называемая Великобританией, в которой существовало пятьдесят семь довольно сильно разнящихся друг от друга диалектов английского языка. Была также большая страна, называемая Соединенными Штатами, с населением в четыре раза большим, раскинувшаяся на территории в шесть раз большей. Там тоже существовали диалекты, но только две крошечные группы, включающие менее двадцати тысяч человек, употребляли язык, который мог быть непонятен человеку, владеющему литературным английским. Я привел этот пример, чтобы пояснить свою точку зрения: ведь обе страны говорили на одном и том же языке.
«ПОРТРЕТ ПЛАЧУЩЕГО РЕБЕНКА» (2852 год нашей эры. Вега — IV).
«ПОРТРЕТ ПЛАЧУЩЕГО РЕБЕНКА» (3052 год. Новая Бразилия).
— Что вы имеете в виду?
— Соединенные Штаты были продуктом коммуникационного взрыва, развития способов передвижения, перемещения людей, движения информации, развития радио и телевидения, что стандартизировало речь и образ мышления — и все это означало, что персона А может понять не только персону В, но также и персон С, X и У. Люди, информация и мысли пересекают сейчас галактику значительно быстрее, чем в Соединенных Штатах в 1950 году. Возможность взаимопонимания значительно возросла. Наши родные миры разделяет треть галактики. За исключением случайных воскресных визитов в Университет созвездия Дракона во время моей учебы, сейчас я впервые покинул пределы Солнечной системы. Однако вы и я по способности к обмену информацией гораздо ближе друг к другу, чем уроженцы Уэльса и Корнуэлла в Великобритании тысячу лет назад. Помните об этом, когда размышляете о Мышонке или о Принсе Реде. Хотя Великая Змея свернулась вокруг колонны всего сотни миров, жители Плеяд и Окраинных Колоний признают ее, мебель Республики Вега то и дело напоминает о своих хозяевах, Аштон Кларк значит одинаково много как для вас, так и для меня… — он остановился, так как Лок нахмурился.
— Ты хочешь сказать, что Андервуд убил Моргана?
— О, конечно же… Я имел в виду… — краска смущения проступила на его щеках. — Да… Но я не хотел…
Между картинами показалась женщина в белом. Ее серебряные волосы были уложены в высокую прическу.
Она была высокой.
Она была старой.
— Лок! — она протянула навстречу ему руки. — Банни сказала, что ты здесь. Я думаю, нам следует подняться в мой офис.
Конечно! — подумал Катин. Все ее портреты, которые я видел, были сделаны пятнадцать-двадцать лет назад.
— Спасибо, Циана. Мы и сами могли бы подняться. Я не хочу отвлекать тебя, если ты занята. Это не займет много времени.
— Ничего. Пойдемте. Я оценивала сейчас полтонны не представляющей большого интереса скульптуры с Веги.
— Периода Республики? — спросил Катин.
— Увы, нет. Тогда бы мы смогли сбагрить их с рук. Но они слишком стары, чтобы чего-нибудь стоить. Идемте, — она уже двинулась мимо развешанных холстов, когда взглянула на широкий металлический браслет, закрывающий разъем на ее запястье. На нем мигал один из миниатюрных экранчиков.
— Простите, юноша, — повернулась она к Катину. — У вас с собой… диктофон или что-нибудь подобное?
— Ну… д-да.
— Я должна попросить вас не использовать его здесь.
— О, я не хотел…
— Не каждый раз, но довольно часто я сталкиваюсь с вопросом обеспечения секретности, — она положила свою морщинистую руку на его. — Вы понимаете? Автоматически нарастающее поле стирает все записи с подобного рода аппаратов.
— Катин из моего экипажа, Циана. Но этот экипаж резко отличается от того, что был в прошлый раз. Секретов больше нет.
— Я так и поняла, — она убрала руку. Катин посмотрел, как рука упала на белую парчу.
Она заговорила — и оба они, и Лок, и Катин, глядели на нее, не отрываясь:
— Когда я пришла сегодня утром в музей, тебе поступило послание от Принса.
Они дошли до конца галереи.
Она резко повернулась к Локу.
— Я ловлю тебя на слове насчет секретов, — брови ее выгибались гладкой светлой металлической полоской.
Брови Лока — ржавый металл, одна полоска была сломана шрамом. Катин подумал, что это, должно быть, фамильная черта.
— Он на Ворписе?
— Понятия не имею, — двери разошлись, и они прошли внутрь. — Но он знает, что ты здесь. Разве это не важно?
— Мы совершили посадку каких-нибудь полтора часа назад. И улетаем вечером.
— Послание пришло час и двадцать пять минут назад. Оригинал был довольно сильно искажен, поэтому операторы откорректировали его не без труда. Они в курсе содержания, и…
— Не беспокойся, — он повернулся к Катину. — Что же он скажет теперь?
— Мы все это скоро узнаем, — ответила Циана. — Ты сказал, никаких секретов. Но я бы все-таки предпочла разговор у себя в офисе.
Эта галерея была вся забита: то ли запасник, то ли не разобранные еще материалы выставки.
Катин уже собирался спросить, но Лок опередил его.
— Циана, что это за хлам?
— По-моему, — она взглянула на дату в золотой окантовке на старинном деревянном ящике: «1923 год, „Эол Корпорейшн“». — Да, это коллекция музыкальных инструментов двадцатого века. Это — Онда Мартино, названный по имени изобретателя, французского композитора, жившего в 1942 году. Здесь, у нас, — она наклонилась, читая табличку, — механический пианист, играющий в две руки, сделанный в 1931 году. А это… «Виолано Виртуозо Милда», построенное в 1916 году.
Катин разглядывал внутренности виолано сквозь стеклянную крышку.
Струны и молоточки, стопоры, колесики проступали в тени.
— Что они делали?
— Стояли в барах, в парках, где не было оркестров. Люди опускали монету в прорезь, и автоматически начинала играть установленная вот здесь скрипка в сопровождении фортепиано, программа задавалась перфолентой, — она провела серебряными ногтями по перечню. — «Шар Страттера…» — ноготь двигался вдоль кучи терменвоксов, банджо и шарманок. — Некоторые из новых академиков потребовали объяснений по поводу увлеченности института двадцатым столетием. Примерно одна из каждых четырех галерей посвящены этому времени. — Она скрестила руки на парче платья. — Возможно, их обидело то, что оно традиционно интересует ученых вот уже восемьсот лет, они отказываются видеть очевидное. В начале этого удивительного столетия человечество имело множество обществ, живших в одном мире, к концу же оно стало практически единым обществом, заселившим разные миры. С тех пор количество миров возросло, информационное единство привело к нескольким грандиозным катастрофам, так как неоднократно изменяло природу общества, но все же наше общество существует. С тех пор, как человек стал чем-то очень, очень другим, это время является фокусом научного интереса: это было столетие, в котором происходило наше становление.
— Я не испытываю влечения к прошлому, — объявил Лок. — Я не располагаю временем для этого.
— Оно интересует меня, — вмешался Катин. — Я хочу написать книгу.
Циана взглянула на него.
— Вот как? И какую книгу?
— Роман, я думаю.
— Роман? — они проходили мимо серого экрана объявлений. — Вы хотите написать роман. Это просто прелестно. Несколько лет назад у меня был друг, который хотел попытаться написать роман. Он закончил только первую главу. Но он говорил, что это осветило ему многочисленные стороны человеческой жизни и помогло проникнуть в суть происходящих событий.
— Я уже давно работаю над ним, — признался Катин.
— Восхитительно! Если вы закончите, может быть, вы позволите институту сделать под гипнозом психограмму процесса творения? У нас есть работоспособный печатный станок двадцатого века. Возможно, мы напечатаем несколько миллионов экземпляров и разошлем их в сопровождении документальных психограмм в библиотеки и учебные заведения. Я уверена, мне удастся привлечь некоторый интерес к этой идее среди правления.
— Я еще не думал о том, чтобы сдать его в печать… — они прошли к следующей галерее.
— Вы можете сделать это только через институт Алкейна. Крепко это запомните.
— Я… запомню.
— Когда эту свалку разберут, Циана?
— Милый мой племянник, мы имеем материала гораздо больше, чем можем выставить. Его надо где-то разместить. В нашем музее двенадцать тысяч публичных и семьсот частных галерей. А также три тысячи пятьсот хранилищ. Я поверхностно знакома с содержанием большинства из них. Но не всех.
Они шли под высокими ребрами. Позвоночник изгибался где-то под крышей. Холодные лампы под потолком отбрасывали на бронзовый пьедестал тени от зубов черепа размером со слоновую ногу.
— Это похоже на выставку костей динозавров с Земли и… — Катин всмотрелся в зияющую пещеру. — Не могу сказать, откуда эта штука.
Лезвия лопаток, тазовые кости, изгиб ключиц…
— Далеко еще до твоего офиса, Циана?
— Это Аэролат, длиной около восьмисот ярдов. Мы поднимемся на лифте.
Они прошли сквозь аркаду в шахту лифта.
Спиральный подъемник вознес их на несколько десятков этажей.
Коридор из меди и плюща.
Еще коридор со стеклянными стенами…
Катин раскрыл рот от изумления: Феникс был виден отсюда целиком, от центральных башен до покрытой туманом пристани. Хотя Институт Алкейна был и не самым высоким небоскребом галактики, в Фениксе выше зданий не было.
Пандус поворачивал к центру здания. На облицованной мрамором стене висела серия из шестнадцати холстов Дехея: «Под Сириусом».
— Это?..
— Молекулярные копии Нильса Сэльвина, сделанные в двадцать восьмом веке на Веге. Довольно долгое время они были даже более знамениты, чем оригиналы, которые демонстрируются внизу, в Южном Зеленом зале, но так много событий связано с копиями, что Банни решила повесить их здесь.
Дверь.
— Вот мы и пришли.
Она открылась в темноту…
— Теперь, мой племянник, — лишь только они ступили в комнату, три луча упали на них откуда-то сверху, осветив черный ковер, — не будешь ли ты так добр объяснить мне, зачем ты вернулся сюда? И что у тебя за дела с Принсом? — она повернулась к Локу.
— Циана, мне нужна еще одна Нова.
— Нужна что?
— Ты знаешь, что первая экспедиция не была доведена до конца. Я собираюсь попытаться еще раз. Специальный корабль не нужен. Мы поняли это в тот раз. У меня новый экипаж и новая тактика, — пятна света двигались по ковру следом за ними.
— Но, Лок…
— Раньше все было тщательно спланировано, смазано, увязано и поддерживалось нашей общей слаженностью. Теперь же мы — разнородное сборище корабельных крыс, между которыми затесался один Мышонок, и единственное, что нас поддерживает, — это моя ненависть. От нее страшно трудно избавиться, Циана.
— Лок, ты просто не сможешь повторить…
— Капитан тоже другой. Циана. «Рухом» раньше управлял получеловек, знакомый только с победами. Теперь я стал настоящим человеком. Я знаком и с поражением тоже…
— Но чего ты хочешь?..
— Была еще одна звезда, которую изучал институт Алкейна, близкая к стадии Новы. Я хочу знать название и когда лучше всего отправляться.
— Вот чего тебе надо! А как насчет Принса? Он знает, зачем ты ищешь Нову?
— Меня это не волнует. Назови мою звезду, Циана.
Неуверенность и тревога. Она коснулась серебряного браслета.
Новый свет.
Из пола поднялись несколько предметов. Она села на выдвинувшуюся скамью и глянула на огоньки индикаторов.
— Я не знаю, правильно ли я поступаю, Лок. Ненависть? Если бы решение не было таким ответственным, мне было бы легче принять его. Аарон очень нужен мне для сохранения моего положения в институте.
Она снова коснулась пластины, и вокруг них появились…
— До сих пор меня так же хорошо принимали в доме Аарона Реда, как и в доме моего брата. Ты поставил меня в трудное положение: необходимо принять решение, которое положит конец моей безбедной жизни.
…появились звезды.
Катин вдруг осознал размеры комнаты. Футах в шестистах пятидесяти покачивалось, медленно вращаясь, голографическое изображение галактики.
— Сейчас у нас работают несколько исследовательских экспедиций. Нова, которую ты упустил, была здесь, — она нажала кнопку, и одна звезда среди биллионов других вспыхнула так ярко, что Катин зажмурил глаза. Она потухла, и опять купол астрариума стал полон света звезд. — Сейчас одна из экспедиций изучает развитие…
Она умолкла.
Потянула и открыла маленький ящичек.
— Лок, я действительно беспокоюсь насчет всех этих дел…
— Продолжай, Циана. Мне нужно название звезды. Мне нужна лента с ее координатами. Мне нужно мое солнце.
— И я сделаю все, что смогу, для тебя. Но ты должен простить старую женщину, — она достала из ящичка — Катин издал тихий возглас удивления и тут же проглотил его — колоду карт. — Я хочу посмотреть, какие указания даст Таро.
— Мне уже гадали на картах о моей экспедиции. Если карты скажут мне полные координаты — отлично. В противном случае У меня просто нет на них времени.
— Твоя мать родилась на Земле и, видимо, переняла смутное недоверие землян к мистицизму, хотя сама и признавала его силу. Надеюсь, что ты пошел в отца.
— Циана, мне уже гадали на картах. Второе гадание не скажет ничего нового.
Она разбросала карты картинками вниз.
— Возможно, оно скажет что-нибудь мне. Кроме того, я не хочу гадать полностью. Просто выбери одну.
Катин смотрел, как капитан вытаскивает карту, и думал, что карты вряд ли подготовили Циану к тому кровавому полудню на площади Кронаки четверть века назад. Это была колода не того обычного трехмерного типа, как у Тай. Карты были желтыми, фигуры — нарисованными. Их было легко датировать семнадцатым веком.
На карте Лока болтался на дереве обнаженный труп, подвешенный за ноги.
— Висельник, — она собрала остальные карты. — Перевернутый. Ну, не могу сказать, что это меня удивило.
— Висельник означает, что наступит мудрость духа, ведь так, Циана?
— Перевернутый, — напомнила она. — Значит, за это придется дорого заплатить. — Она смешала карту с остальными и убрала колоду обратно в ящичек. — Вот координаты твоей звезды. — Она нажала еще одну кнопку.
Рулон бумаги упал в ее ладонь. Маленький металлический секатор обрезал ленту. Она подняла кусок ленты, чтобы прочитать его.
— Здесь все координаты. Мы держим эту звезду под наблюдением два года. Тебе везет. Вспышка ожидается через десять-пятнадцать дней.
— Прекрасно, — Лок взял ленту. — Идем, Катин.
— Как насчет послания Принса, капитан?
Циана поднялась со скамьи.
— Ты не хочешь посмотреть послание?
Лок помедлил.
— Хорошо. Проиграй его. — И Катин увидел что-то живое на лице Лока. В то время, как Циана искала индекс послания, Катин подошел к консоли.
— Вот оно, — она нажала кнопку.
На той стороне комнаты Принс повернулся к ним лицом.
— Чем это, черт побери, — рука в черной перчатке смахнула со стола хрустальный кубок и чеканное блюдо, — ты занят, Лок? — рука вернулась на место, нож и резная деревянная фигурка полетели на пол. — Циана, ты тоже помогаешь, не так ли? Ты сука и предательница. Я зол. Я в ярости! Я Принс Ред. Я — Дракон. Я — потревоженная Змея. Но я задушу тебя. — Крышка дамасского стола крошилась в его черных пальцах, был слышен звук ломающегося дерева.
Катин снова сглотнул.
Послание было трехмерным. Находившееся не в фокусе окно позади Принса бросало утренний свет — возможно, солнечный — на раскиданный завтрак.
— Я могу сделать все, что захочу. А ты пытаешься помешать этому, — он навалился на стол.
Катин посмотрел на Лока, на Циану Морган.
Ее руки, бледные, с проступающими венами, мяли парчу.
Руки Лока, тяжелые и узловатые, лежали на аппаратуре, он двумя пальцами ухватился за тумблер.
— Ты вывел меня из себя, я могу быть очень злым, иногда просто из-за каприза. Ты помнишь тот прием, где я был вынужден разбить тебе голову, чтобы научить хорошим манерам? Твое существование оскорбляет меня, Лок фон Рей! Я собираюсь посвятить свою жизнь тому, чтобы смыть это оскорбление.
Циана Морган посмотрела на племянника, заметила его пальцы на тумблере.
— Лок, что ты делаешь?
Она схватила его запястье, но он свободной рукой отбросил ее руку.
— Я узнал о тебе очень много со времени первого послания, — сказал Принс из-за стола.
— Лок, убери руку с переключателя, — потребовала Циана. — Лок… — досада прервала ее голос.
— Когда я говорил с тобой в последний раз, я сказал, что собираюсь остановить тебя. Теперь я говорю, что, если мне понадобится убить тебя, чтобы остановить, я сделаю это. Когда я буду говорить с тобой в следующий раз… — рука в перчатке застыла. Пальцы задрожали.
Экран погас, и Циана рванула Лока за руку. Тумблер щелкнул:
«выкл.»
— Как называется то, что ты сделал?!
— Капитан?..
Лок, окруженный вращающимися звездами, рассмеялся в ответ.
Циана рассерженно обратилась к нему:
— Ты прокрутил послание Принса через систему всеобщего оповещения! Этот поносящий меня сумасшедший был виден на всех экранах института! — она раздраженно ударила по сенсорной пластине браслета.
Огни погасли.
Аппаратура и скамейка ушли в пол.
— Спасибо, Циана, я получил то, за чем пришел.
Охрана музея ворвалась в офис. Луч света упал на него, когда он выходил из дверей.
— Простите меня, я в страшном расстройстве, но это… погодите минутку. — он ударил ладонью по разъему на запястье… — Циана, не пойти ли тебе поправить парик?
— Ох, святые небеса! Банни — это была просто случайность!
— Случайность! Это был Принс Ред, не так ли?
— Конечно, он. Понимаешь. Банни…
Лок взял Катина за плечо.
— Идем.
Они оставили Циану объясняться с Банни и охраной.
— Почему?.. — рискнул спросить Катин из-за плеча капитана.
Лок остановился.
«ПОД СИРИУСОМ № 11» (копия Сэльвина) сверкала пурпурными каскадами за его плечом.
— Я говорил тебе, что не могу пока объяснить, что я имею в виду. Думаю, это послание произвело на тебя впечатление. Теперь надо собирать остальных.
— Как мы их отыщем? Они же до сих пор бродят по музею.
— А ты как думаешь? — Лок двинулся дальше.
Нижние галереи были сплошным хаосом.
— Капитан… — Катин попробовал представить картину тысяч людей, оказавшихся лицом к лицу с неиствующим Принсом, он помнил, как сам видел его первый раз на «Рухе».
Гости толпились на ониксовом полу Салона Фитцжеральда. Сверкающие изображения гениев двадцатого столетия отбрасывали отблески на глянцевые сходящиеся стены вверху. Дети жались к родителям. Студенты взволнованно переговаривались между собой. Лок быстро шел меж ними, Катин старался держаться к нему поближе.
Они спускались в лифте в вестибюль, кружась над головой Дракона.
Что-то черное захлопало крыльями, метнулось над толпой.
— Остальные должны быть с ним! — крикнул Катин, показывая на Себастьяна.
Он побежал, огибая каменные челюсти. Лок догнал его.
— Капитан, мы только что видели…
— …Принса Реда, как тогда, на корабле…
— …на экране оповещения, это было…
— …было по всему музею. Мы вернулись…
— …сюда, чтобы не упустить вас…
— …когда вы пойдете обратно. Капитан, что…
— Идемте, — Лок остановил близнецов, положив им руки на плечи. — Себастьян! Тай! Нам надо вернуться на пристань и найти Мышонка.
— И отправиться отсюда к нашей Нове!
— Пойдем сперва на пристань. А потом все вместе решим, куда двинемся дальше.
Они стали протискиваться сквозь толпу.
— Я полагаю, нам надо поторопиться, пока Принс еще не добрался сюда, — сказал Катин.
— Почему?
Это спросил Лок.
Катин попытался разгадать выражение его лица.
Это было невозможно.
— Я должен дождаться третьего послания. Я хочу подождать его.
Они вышли в сад, шумный и золотистый.
— Благодарю, док! — сказал Алекс. Он попробовал, как действует рука, сжал кулак, согнул ее в локте, помахал. — Эй, парень! — он повернулся к Мышонку. — Знаешь, ты действительно умеешь играть на сиринксе. Извини за то, что доктор пришел как раз в середине. Но все равно, спасибо. — Он усмехнулся, потом посмотрел на стенные часы. — Думаю, я смогу теперь вылететь, Малакас! — он уверенно пошел вниз, пробираясь меж длиннющих завес.
Лео с грустью спросил:
— Теперь ты его в футляр уберешь?
Мышонок подтянул футляр за ремень и пожал плечами.
— Может быть, я еще поиграю попозже. — Он просунул руку за ремень. Пальцы его вдруг ухватились за створки футляра. — Что случилось, Лео?
Рыбак засунул левую руку под потускневшие кольца ремня.
— Из-за тебя сейчас я грусть чувствую, парень, — теперь просунул правую, — потому что столько времени прошло, что ты не мальчик больше. — Лео опустился на ступени. Улыбка тронула его губы. — Я не очень-то счастлив здесь, я думаю. Может быть, снова время странствий пришло. Да! — Он кивнул. — Да!
— Ты так думаешь? — Мышонок повернулся на своей бочке лицом к Лео. — Почему сейчас?
Лео сжал губы. Выражение его лица было такое, словно он пожал плечами.
— Когда я старое вижу, я понимаю, как много нового мне надо. Кроме того, когда я долго живу на одном месте, то много думать начинаю.
— И куда ты собрался?
— В Плеяды я отправляюсь.
— Но ты же сам из Плеяд, Лео. Я думал, ты скажешь, что Хочешь посмотреть что-то новое.
— В Плеядах сотня миров. Я, может быть, на дюжине рыбачил.
Я чего-то нового хочу, да, но все-таки после этих двадцати пяти лет — домой.
Мышонок посмотрел на округлое лицо, светлые волосы. Сходство? О нем судишь так, словно это — противотуманная маска, подумал Мышонок, а потом подбираешь лицо, на которое она придется впору. Лео очень изменился. Мышонок, в котором и так мало было детского, почувствовал себя повзрослевшим.
— Я тоже хочу нового, Лео. Но я не хочу домой… если только у меня есть дом.
— Однажды, как я Плеяды, ты Землю или созвездие Дракона увидеть захочешь.
— Да, — он поправил ремень на плече. — Может быть. Через двадцать пять лет — почему бы и нет?
Эхо:
— Мышонок!
И:
— Эй, Мышонок!
И снова:
— Мышонок, ты здесь?
— Эй, — Мышонок поднялся и сложил ладони рупором. — Катин! — крик ему был еще более неприятен, чем разговор.
Длинный Катин, полный любопытства, пробирался между сетями.
— Удивительно, удивительно! Я не думал, что найду тебя. Я шел от пристани, расспрашивая людей, не видел ли кто тебя? Какой-то парень сказал, что ты здесь.
— Капитан закончил свои дела в Алкейне? Он получил, чего хотел?
— И еще кое-что. Послание от Принса Реда, ожидавшее его в институте. И он проиграл его через систему публичного оповещения. — Катин присвистнул. — Грандиозно!
— Он получил свою Нову?
— Да. Только он здесь ждет чего-то. Не пойму, чего.
— Так мы отправляемся к звезде?
— Нет. Потом он собирается в Плеяды. У нас будет пара свободных недель. Но не спрашивай, что он там собирается делать.
— Плеяды? — спросил Мышонок. — Это то место, где вспыхнет Нова?
Катин поднял руки вверх.
— Не думаю. Может быть, он считает, что будет безопаснее переждать дома.
— Минутку! — Мышонок опять повернулся к Лео. — Лео, может быть, капитан подбросит тебя до Плеяд?
— А? — Лео задумчиво склонил голову.
— Катин, как, по-твоему, капитан фон Рей разрешит Лео добраться с нами до Плеяд?
Катин постарался изобразить на лице задумчивость. Выражение получилось довольно сложным и бессмысленным.
— Лео мой старый друг. Еще по Земле. Он научил меня играть на сиринксе, когда я был ребенком.
— У капитана много своих проблем…
— Да, но ему не будет хлопот, если…
— Намного лучше, чем я, он сейчас играет, — перебил Лео.
— Уверен, что капитан сделает это, если я попрошу его.
— Я не хочу доставлять твоему капитану никаких хлопот…
— Мы можем спросить его, — Мышонок передвинул футляр за спину. — Идем, Лео. Где капитан, Катин?
Катин и Лео обменялись взглядами, какими незнакомые друг с другом взрослые обмениваются при виде энтузиазма молодежи.
— Ну? Пойдем!
Лео поднялся и пошел за Мышонком и Катином к двери.
Семьсот лет назад первые колонисты Ворписа высекли Эскларос дес Нуачес в склоне горы, на которой стоял Феникс. Между причалами для мелких судов и пристанями, где швартовались корабли нетрайдеров, спускались в белый туман ступени. Они были стерты множеством шагов и местами раскрошились.
В Фениксе была обычная полуденная сиеста, и Лок, увидев, что лестница пустынна, стал спускаться меж поблескивающих кварцем стен. Туман скрывал нижние ступени, белые волны одна за другой накатывались из-за горизонта, слева — голубые от тени, справа — золотые от солнца, похожие на вставших на ноги ягнят.
— Эй, капитан!
Лок оглянулся.
— Эй, капитан, можно вас на минутку? — Мышонок боком спускался по ступеням. Сиринкс колотился о его бедро. — Катин сказал мне, что вы собираетесь отсюда в Плеяды. Я только что наткнулся на человека, с которым был знаком на Земле, моего старого друга. Он учил меня играть на сиринксе. — Он ткнул Футляр. — Я подумал, раз мы летим в этом направлении, может, мы захватим его домой. Он действительно был моим хорошим…
— Хорошо.
Мышонок вскинул голову.
— А?
— До Плеяд всего пять часов лета. Если он будет на корабле к моменту старта и посидит в твоей каюте, я не буду возражать.
Мышонок еще больше откинул голову и почесал в затылке.
— О! Хорошо. Превосходно, — он рассмеялся. — Спасибо, капитан. — Он повернулся и побежал вверх по лестнице. — Эй, Лео! — он запрыгал через ступеньку. — Катин, Лео! Капитан говорит, что все в порядке! — И снова назад. — Еще раз спасибо.
Лок спустился еще на несколько ступеней.
Остановился и сел, прислонившись к шершавой стене.
Он считал волны.
Полярное солнце озаряло горизонт; золотого стало меньше, синего — больше.
Когда он увидел сеть, руки его скользнули и замерли на коленях.
Кольца позванивали о нижние ступени. Нетр Райдер поднялся, по пояс в белой круговерти. Туманные поплавки поддерживали сеть. Кварц отражал голубые искры.
Лок, привалившийся к стене, поднял голову.
Таинственный нетрайдер поднимался по ступеням. Паутина металла колыхалась сверху и сзади него. Кольца ударялись о стену и звенели. Не доходя ступенек шесть, он остановился и снял маску.
— Лок?
Его руки разжались.
— Как ты нашла меня, Руби? Я знал, что ты сможешь это сделать. Расскажи, как?
Она тяжело дышала, непривычная к повышенной гравитации. Шнурки на ее груди натягивались, обвисали и снова натягивались.
— Когда Принс обнаружил, что ты покинул Тритон, он разослал свои послания чуть ли не в сотню различных мест, куда ты мог направиться. В том числе и Циане. Мне он предоставил следить за сообщениями о том, где ты появишься. Я была на Мире Коуба, поэтому, когда ты проиграл ленту в институте Алкейна, я бросилась сюда, — сеть сгрудилась на ступеньках. — Раз я обнаружила, что ты на Ворписе, в Фениксе… ну, дальнейшее потребовало большой работы. Поверь, мне не хотелось бы проделывать ее еще раз. — Она оперлась рукой о стену. Сеть зашуршала.
— У меня есть шансы в этой игре, Руби. Я попробовал однажды просчитать на компьютере все возможные варианты. — Он покачал головой. — Теперь я использую только руки, глаза и уши. Так далеко я еще не заходил. Но так я продвигаюсь гораздо быстрее. Я всегда любил скорость. Это, наверное, единственная вещь, которая делает меня таким же, каким я был во время нашей первой встречи.
— Принс сказал мне однажды нечто очень похожее, — она подняла голову. — Твое лицо. — В ее глазах промелькнула боль. Она стояла к нему достаточно близко, чтобы коснуться шрама. Ее рука дрогнула, затем упала. — Почему ты до сих пор?.. — она не закончила.
— Он полезен. Он напоминает мне, зачем я здесь.
— Лок, — и раздражение в ее голосе стало отчетливей, — что ты делаешь? Чего ты или твоя семья думаете добиться?
— Надеюсь, что ни ты, ни Принс до сих пор не знаете этого. Я не стараюсь ничего скрывать. Но я отыскал свой ответ несколько архаичным способом. Сколько времени, ты думаешь, нужно слухам, чтобы преодолеть расстояние между мной и тобой? — Он снова прислонился к стене. — По крайней мере, тысяча человек знает о том, что намерен предпринять Принс. Я проиграл утром его послание. Никаких секретов, Руби. Существует много мест, чтобы спрятаться, и только одно, где я могу подняться в свете солнца.
— Мы знаем, ты пытаешься сделать что-то, что погубит Редов. Это единственное, на что ты можешь тратить столько времени и сил.
— Хотел бы я сказать, что ты ошибаешься, — он сплел пальцы. — Но вы пока не знаете, чего я хочу.
— Мы знаем, что это должно быть связано со звездой.
Он кивнул.
— Лок, я хочу кричать на тебя, визжать! Кто ты, по-твоему, такой?!
— Кто я такой, чтобы бросать вызов Принсу и прекрасной Руби Ред? Ты прекрасна, Руби, и я чувствовал себя очень одиноко перед твоей красотой, пока не начал ее понимать. Ты и я, Руби, это миры, в которых мы родились, и они не приспособлены друг для друга. Если я останусь жив, то будет жить мир, сотня миров, образ жизни. Если Принс… — он пожал плечами. — Все же это, наверно, игра. Нам твердят, что мы живем в обществе без цели, что наша жизнь лишена стержня. Миры шатаются вокруг нас, но тем не менее я хочу играть. Единственное, к чему я подготовлен, — это к игре, игре всерьез, полностью выкладываясь, и с шиком.
— Ты для меня загадка, Лок. Принс так легко предсказуем… — она подняла брови. — Это удивляет тебя? Принс и я выросли вместе. Но ты сталкиваешь меня с неизвестным. На том приеме, давным-давно, когда ты захотел коснуться меня, было это тоже некоторого рода игрой?
— Нет… Да… Я думаю, что не соблюдал тогда правил.
— А теперь?
— Я знаю, что единственно правильный путь — мой собственный. Руби, я хочу того, чем обладает Принс… нет. Я хочу вырвать то, чем обладает Принс. Когда у меня будет это, я могу повернуться и выбросить это за ненадобностью. Но я хочу это получить. Мы схватились, и результат отражается на скольких жизнях и мирах! Да, все это я знаю. Ты тогда сказала: мы особенные люди, потому что у нас в руках сила. Если бы я попытался жить по этому принципу, я бы застрял на месте. Вот — я в данный момент, в данной ситуации, со всем тем, что я делаю. Все, что я усвоил, Руби, — это как я имею право играть. Что я ни делаю — я, человек, каким я являюсь и каким меня вынуждают быть, — должен делать только ради одного: ради победы. Помни об этом. Ты опять проявила ко мне благосклонность. Я отвечаю тем же, предупреждая тебя. Вот почему я ждал здесь.
— Что же ты задумал сделать, если ты вынужден произносить такое напыщенное извинение?
— Я еще не знаю, — засмеялся Лок. — Оно звучит довольно странновато, это так, но оно искренне.
Она глубоко вдохнула воздух. Высокий лоб покрылся морщинками, потому что ветер разбросал ее волосы по плечам. Глаза ее были в тени.
— Полагаю, что я должна тебе сделать такое же предупреждение.
Он кивнул.
— Считай, что оно уже сделано, — она отодвинулась от стены.
— Я так и считаю, — ответил он.
— Хорошо, — она завела руку за спину и взметнула ее вверх.
И триста квадратных футов цепей мелькнули над ее головой и с грохотом обрушились на него.
Кольца упали на его воздетые руки, покрывая их ссадинами. Он закачался под их весом.
— Руби!..
Она взметнула другую руку, упал еще один слой.
Она откинулась назад, и сеть потянулась за ней, ударив его по ногам так, что он поскользнулся.
— Не надо! Дай мне…
Сквозь движущиеся кольца он увидел, что она снова в маске, сверкнуло стекло, ее глаза, рот и нос были закрыты. Экспрессия была в ее узких плечах и внезапно обозначившихся маленьких мускулах. Она наклонилась, комбинезон на животе сморщился. Адаптерные кольца увеличивали силу ее рук раз в пятьсот. Лока поволокло вниз по ступеням. Он упал, цепляясь за стену. Руки и колени его были содраны о металл и камень.
То, что кольца помогали выиграть в силе, проигрывалось в точности движения. По сети прокатилась дрожь, но он смог нырнуть и преодолеть две ступеньки. Однако Руби резко дернула ногой назад, его поволокло на четыре ступеньки вниз. Лежа на спине и извиваясь, он поднялся на две ступеньки и еще на одну — на боку. Она сбросила его. Туман доходил ей почти до колен, она отступила дальше, наклонилась так, что ее черная маска оказалась у самой поверхности.
Он бросился вверх, но упал на пять ступенек вниз. Лежа на боку, он вцепился в кольца и резко рванул. Руби покачнулась, но он почувствовал, как острый осколок разодрал ему плечо.
Лок снова попытался поднырнуть под свалившуюся на него тяжесть.
И услышал вскрик Руби.
Он швырнул кольца с лица и открыл глаза. Что-то сверху…
Оно неслось меж стен, черное и хлопающее крыльями.
Руби взмахнула рукой, чтобы отогнать его. И часть сетей соскользнула с Лока вверх, существо взмыло, уклоняясь от колец.
Пятьдесят футов металла упали в туман. Руби покачнулась, исчезнув из виду.
Лок сполз на несколько ступеней. Туман закрыл его по бедра. Соединения мышьяка палили голову свинцом. Он закашлялся и ухватился за скалу.
Черное существо парило теперь над ним. Тяжесть в голове на минуту пропала, он пополз по камням вверх. Глотая свежий воздух, задыхаясь и борясь с головокружением, он оглянулся назад.
Сеть парила над ним, борясь с крылатым зверем. Лок подтянулся до следующей ступеньки, пока существо еще не было поймано. Кольца тяжело упали на ногу, соскользнули с нее, проволоклись по ступеням и исчезли.
Лок сел и заставил себя посмотреть на полет зверя между скал. Тот приблизился к стенам, описал два круга и опустился на плечо Себастьяна.
Киборг, сидя на корточках, глядел вниз.,!
Лок, пошатнувшись, встал на ноги, с силой зажмурил глаза и помотал головой, потом двинулся вверх по Эскларос дес Нуачес.
Себастьян закрепил стальное кольцо на лапе своего питомца, когда Лок поднялся на верхнюю ступеньку.
— Еще раз, — Лок глубоко вздохнул и уронил руку на золотистую материю на плече Себастьяна, — спасибо!
Они посмотрели на туман, который не тревожил сейчас ни один нетрайдер.
— Вы в опасности?
— Да.
Тай, подбежавшая со стороны пристани, остановилась сбоку от Себастьяна.
— Что случилось? — ее глаза, поблескивая, перебегали с одного на другого. — Черный друг, я видела, выпущен был!
— Он молодец, — ответил ей Лок. — Все в порядке. Сейчас У меня столкновение с Королевой мечей было. Но ваш зверюга меня спас.
Себастьян взял руку Тай. Пальцы ее ощутили знакомое прикосновение, и она успокоилась.
Себастьян спросил:
— Время идти сейчас?
И Тай:
— Ваше солнце находить.
— Нет. Ваши.
Себастьян непонимающе взглянул на него.
— К Дим, Умершей Сестре, мы сейчас отправляемся, — объяснил Док.
Свет и тень, тень и свет, через пристань шли близнецы. Можно было заметить удивление на лице Линчеса. Но только не у Айдаса.
— Но… — начал Себастьян. Ладонь Тай шевельнулась в его руке, и он замолчал.
Лок решил ответить на неоконченный вопрос:
— Собираем всех. Я то, чего ждал, получил. Да. Время сейчас идти.
Катин качнулся и ухватился за кольца. Звон эхом отозвался в помещении, где нетрайдеры развешивали свои сети.
Лео засмеялся.
— Эй, Мышонок, в последнем баре твой длинный друг слишком много выпил, я думаю.
Катин удержал равновесие.
— Я не пьян. — он поднял голову и оглядел металлическую занавесь. — Мне надо выпить в два раза больше, чтобы быть пьяным. Просто мне кое-что пришло в голову, Мышонок. Посмотри сюда. Посмотри на эти переплетенные кольца. Тебе не кажется — они похожи на нас всех? Это моя теория, Мышонок. Каждый индивидуум — узелок сети, а между узелками — это культурные, экономические и психологические связи, сближающие одного человека с другим. Каждое историческое событие, — он погремел кольцами, — словно колыхание сети. Оно движется через всю сеть, растягивая или сжимая культурные связи, объединяющие каждого человека с другими. Если событие катастрофично, связи рвутся. В сети на время появляется дыра. Де Эйлинг и Альвин-34 не сходятся только в том, где начинается сотрясение и как быстро оно распространяется. Но в основном их точки зрения совпадают, понимаешь? Я хочу схватить такую волну и поместить эту сеть в свою… в свой роман. Мышонок. Я хочу, чтобы он показал сеть целиком. Но я должен найти тут центральный сюжет, то великое событие, которое сотрясает историю и заставляет кольца отталкиваться и сверкать передо мной. Вернуться на Луну, к прекрасным скалам, совершенствовать свое искусство, созерцать передвижение колец и всей сети — вот чего я хочу. Мышонок. Но тогда я не найду сюжет!
Мышонок сидел на полу, шаря по днищу футляра в поисках пропавшей рукоятки управления.
— Почему ты не напишешь о себе?
— Прекрасная идея! Но кто бы стал читать такой роман? Ты?
Мышонок нашел рукоятку и приладил ее на место.
— Не думаю, чтобы я смог прочесть такую длинную вещь, как роман.
— Но если бы сюжет был, скажем, столкновением между двумя могущественными семействами, например между Принсом и капитаном, ты все равно бы не захотел читать?
— Сколько записей ты уже сделал для своей книги? — Мышонок пустил по ангару пробный луч.
— Нет и десятой части того, что мне необходимо. Если даже она и обречена сразу стать допотопной музейной реликвией, это будет искрящаяся драгоценными камнями, — он откинулся на сети, — искусная, — кольца загремели, голос его поднялся, — тщательная работа, безупречная!
— Я родился, — сказал Мышонок. — Я должен умереть. Я страдаю. Помоги мне. Я бы тогда написал тебе твою книгу вместо тебя.
Катин опустил на глаза свои длинные слабые пальцы. После недолгого молчания он сказал:
— Мышонок, иногда мне хочется плакать от твоих слов.
Запах тмина.
Запах миндаля.
Запах кардамона.
Падающие звуки перепутались меж собой.
Обкусанные ногти, распухшие суставы, ладони Катина подрагивали в такт осенним краскам: на цементном полу, в сети, танцевала его тень.
— Эй, это ты там, — засмеялся Лео. — Ты играешь, да, Мышонок! Ты играешь!
И тень танцевала, пока ее не спугнули голоса.
— Эй, ребята, вы еще…
— …здесь? Капитан сказал нам…
— …велел найти вас. Время…
— …собираться. Идемте…
— …пора в путь.
