Книга: Вавилон - 17 [Вавилон - 17. Нова. Падение башен]
Назад: Глава третья
Дальше: Глава пятая

Глава четвертая

(Созвездие Дракона. Полет «Руха». 3172 г.)
Мышонок вытащил кожаный футляр из-под койки и повесил его через плечо.
— …сенсо-сиринкс с собой.
Дверь мягко захлопнулась. Мышонок остановился на третьей ступеньке лестницы, спускавшейся в покрытый голубым ковром коридор «Руха».
Спиральная лестница была испещрена тенями от изогнутых металлических языков под потолочными лампами, бросающих отблески на стены, и листьев филодендронов, закрывающих зеркальную мозаику.
Катин уже сидел перед игровой доской для трехмерных шахмат и расставлял фигуры. Последняя ладья со щелчком стала на свое место, и пузырчатый стул-шар из студенистого глицерина, обволакивающий сидящего на нем человека, тихонько закачался.
— Отлично. Кто хочет сыграть первым?
Капитан фон Рей стоял на верхней ступеньке спиральной лестницы. Он стал спускаться, и его разбитое отражение задвигалось в зеркальной мозаике стен.
— Капитан? — Катин поднял голову. — Мышонок? Кто из вас хочет сыграть?
Тай и Себастьян, выйдя из сводчатой двери, шли по пандусу над большим, занимающим треть помещения, облицовочным деревом бассейном.
Дохнул ветерок.
Вода подернулась рябью.
Чернота раскрылась парусом над их головами.
— Ко мне! — это Себастьян.
Его рука заняла привычное положение, и стального цвета свора метнулась к нему. Громадные звери, облепив его, внезапно уменьшились в размерах и теперь висели, словно тряпки.
— Себастьян? Тай? Будете играть? — Капитан повернулся к пандусу. — Это моя постоянная страсть. Но игра мне всегда удается. — Он посмотрел вверх, снова взял ладью и стал рассматривать черную сердцевину кристалла. — Скажите, капитан, эти фигуры из естественного материала?
Рыжие брови фон Рея поползли вверх.
— Нет.
Катин усмехнулся.
— О!
— Откуда они? — Мышонок пересек ковер и остановился позади Катина. — Я никогда раньше не видел таких фигурок.
— Забавный стиль для шахматных фигурок, — произнес Катин. — Республика Вега. Ты, наверное, часто видел их мебель и архитектуру?
— Где это — Республика Вега? — Мышонок взял в руки пешку: внутри кристалла — звездная система: в центре драгоценный камень, с колеблющейся плоскостью вращения.
— Теперь — нигде. Это связано с восстанием в двадцать восьмом веке, когда Вега решила отделиться от созвездия Дракона. И потерпела неудачу. В искусстве и архитектуре этого народа много взято от наших достижений. Я считаю, что было нечто героическое во всех этих делах. Они, конечно, изо всех сил старались быть оригинальными — последняя опора культурной автономии и тому подобных вещей. И это, в конце концов, превратилось во что-то вроде салонной игры в политику с тем, чтобы только оставить свой Лед в истории, — он взял другую фигурку. — Но мне нравятся некоторые деятели этого народа. У них тогда появилось трое великолепных музыкантов. Хотя только один из них имел отношение к восстанию. Но большинству людей это неизвестно.
— Вот как? — сказал Мышонок. — Отлично. Я сыграю с тобой. — Он обошел шахматную доску и сел на зеленый глицериновый шар. — Какие выбираешь, черные или желтые?
Фон Рей протянул руку над плечом Мышонка к панели управления, размещенной в подлокотнике кресла, и нажал на микропереключатель.
Огоньки внутри игровой доски исчезли.
— Эй, почему?.. — хриплый шепот Мышонка огорченно прервался.
— Возьми свой сиринкс, Мышонок, — Лок присел на каменный выступ. — Если бы я приказал тебе исполнить Нову, Мышонок, что бы ты сделал?
— Не знаю. Что вы имеете в виду? — Мышонок вынул из футляра инструмент. Большой палец чиркнул по клавишам. Пальцы прошлись по индукционной панели, розовый свет рассыпался по ее кнопкам.
— Я уже сказал. Сыграй Нову.
Мышонок помедлил. Внезапно его рука метнулась к сиринксу.
Грохот сразу же после вспышки. Цвета мыслеобраза перекрывали его, закручивались в стягивающейся сфере, исчезали.
— Спокойно! — прикрикнул Себастьян. — Ну-ка, спокойно!
Лок засмеялся.
— Неплохо. Иди сюда. Нет, возьми свою чертову арфу. — Он подвинулся, освобождая место. — Покажи, как она работает.
— Показать вам, как играть на сиринксе?
— Вот именно.
Целая гамма различных чувств отразилась Ha лице Мышонка, пропала. Только губы и веки подрагивали.
— Покажи.
Губы Мышонка сжались. Он попросил:
— Дайте руку, — голубое свечение появилось перед ними, как только он разместил пальцы капитана на панели образорезонатора. — Теперь глядите сюда, — Мышонок показал на переднюю часть сиринкса. — Эти вот линзы создают за собой голограммную решетку. Там, где сейчас голубой свет, фокусируется трехмерное голографическое изображение. Яркость и интенсивность регулируются вот тут. Поднимите руку.
Свет стал ярче…
— Теперь — назад.
— …и слабее.
— А как ты создаешь образ?
— Я обучался этому год, капитан. Смотрите дальше: эти струны управляют звуками. Каждая струна — это не своя нота, а своя текстура звука. Высота изменяется перемещением пальца вперед или назад. Вот так. — Он взял аккорд, и медные инструменты и человеческие голоса зазвучали, вибрируя и диссонируя… — Вы хотите, чтобы был запах? Смотрите сюда. А эта кнопка управляет плотностью образа. Вы можете сделать все это направленным с помощью…
— Предположим, Мышонок, что есть лицо девушки, которое я хотел бы воссоздать, звук ее голоса, произносящий мое имя, ее запах. Далее: у меня в руках твой сиринкс. — Он взял инструмент с колен Мышонка. — Что мне надо теперь делать?
— Практиковаться. Капитан, поймите, я действительно не люблю, когда люди балуются с моим инструментом…
Он потянулся за сиринксом.
Лок поднял сиринкс над головой. Рассмеялся.
— Держи.
Мышонок взял сиринкс и быстро отошел к шахматной доске. Он рывком раскрыл футляр и положил туда свой инструмент.
— Практиковаться, — сказал Лок. — У меня нет времени. Если только я собираюсь вырвать у Принса Реда иллирион, а?
— Капитан фон Рей.
Лок поднял голову.
— Вы не хотите рассказать нам о том, что собираетесь делать дальше?
— Что ты хочешь знать?
Рука Катина задержалась на переключателе шахматной доски.
— Куда мы направляемся? Как мы туда доберемся? И зачем?
Лок помедлил некоторое время.
— О чем ты спрашиваешь, Катин?
Шахматная доска замигала огоньками, осветив подбородок Катина.
— Вы затеяли игру против компании Ред-шифт Лимитед. Какие в ней правила? И каков выигрыш?
Лок покачал головой.
— Спроси еще раз.
— Хорошо. Как мы возьмем иллирион?
— Да, как мы его возьмем? — нежный голос Тай заставил всех обернуться. Стоя рядом с Себастьяном у пандуса, она тасовала колоду карт. Она замерла, когда на нее оглянулись. — В солнечную вспышку нырнув? — она покачала головой. — Как, капитан?
Сцепленные ладони Лока обхватили колени.
— Линчес? Айдас?
На противоположной стороне висели два шестифутовых позолоченных каркаса. В одном, как раз над головой Мышонка, лежал на боку Айдас, освещенный огоньками своего компьютера. На другой стороне каюты, внутри такого же каркаса, скорчился на кабелях Линчес.
— Когда вы ведете корабль, слушайте, о чем мы говорим.
— Понял, капитан, — пробормотал Айдас, словно сквозь сон.
Лок поднялся, сцепив руки за спиной.
— Прошло довольно много времени с того момента, как я впервые задал себе этот вопрос. Человеком, который ответил на него, был Дэн.
— Слепой Дэн? — это Мышонок.
— Дэн, который прыгнул? — это Катин.
Лок кивнул.
— Вместо этого здоровенного грузовика, — он взглянул вверх, туда, где изображения звезд, разбросанные по высокому темному потолку, напоминали, что, окруженные бассейнами, папоротниками, каменными фигурами, они неслись сквозь пустоту между многочисленными мирами, — у меня была гоночная яхта, на которой Дэн был киборгом. Однажды ночью в Париже я слишком задержался на одной вечеринке, и Дэну пришлось доставлять меня домой в Арк. Он вел яхту в одиночку. Другой мой киборг, парнишка из колледжа, струсил и убежал. — Он покачал головой. — Это даже к лучшему. Но я-то там был. Откуда бы я взял столько иллириона, чтобы положить на лопатки Ред-шифт до того, как она положит на лопатки нас? Я задал этот вопрос Дэну, когда однажды вечером мы сидели в баре рядом с яхт-клубом. Зачерпнуть из солнца? Он ткнул пальцем себе в живот и, глядя на одну из мембран ветровой защиты над баром, сказал: «Я был однажды затянут Новой». — Лок обвел взглядом помещение. — Это заставило меня выпрямиться в кресле и слушать его со всем вниманием.
— Что с ним случилось? — спросил Мышонок. — Почему они мотались там столько времени и так близко, что позволили себя затянуть? Вот что меня интересует.
Катин вернул ладью на место и откинулся в своем студенистом кресле:
— На чем Дэн прошел сквозь этот фейерверк?
— Он был в экипаже корабля, доставлявшего продовольствие и оборудование для одной из исследовательских лабораторий Института Алкейна, когда звезда грохнула.
Мышонок оглянулся назад, на Тай и Себастьяна, слушавших их, стоя около пандуса. Тай снова машинально тасовала карты.
— После тысячи лет познания, познания того, что под носом, и того, что далеко, немного обидно, что мы многого не знаем о том, что происходит в центре грандиозных звездных катастроф. Состав поверхности звезд не меняется, но строение вещества внутри звезды нарушается процессами, которых мы до сих пор не в состоянии понять. Это может быть эффект приливных гармоний. Это могут быть шуточки демонов Максвелла. Самое длительное превращение звезд в Нову длится полтора года, но такие звезды, как правило, засекают только тогда, когда внутренние процессы уже идут вовсю. Обычно время, за которое Нова достигает максимальной интенсивности, равно нескольким часам с момента вспышки. В случае Сверхновой (а их в нашей галактике было замечено две — одна в тринадцатом веке, в Кассиопее, и одна безымянная звезда в двадцать четвертом веке, и ни одна из них не была изучена подробно) вспышка длится несколько дней, чаще всего двух, яркость Сверхновой превосходит обычный уровень в несколько сотен тысяч раз. Яркость и уровень радиоизлучений Сверхновой превышает суммарную светимость всех звезд галактики. Алкейн открыл некоторые другие галактики только потому, что Сверхновая вспыхнула в них, и почти полная аннигиляция одной звезды сделала видимой целую галактику.
Тай пересыпала карты из ладони в ладонь.
— А что случилось с Дэном? — спросил Себастьян, прижимая зверей к коленям.
— Корабль затянуло и пронесло сквозь центр солнца через полчаса после начала вспышки, а затем вышвырнуло наружу, — его желтые глаза остановились на Катине. Различить оттенки эмоций на изуродованном лице Лока было довольно сложным занятием.
Катин, напряженно вглядывавшийся в лицо капитана, опустил плечи и постарался расслабиться в своем кресле.
— На принятие решений оставались считанные секунды. Все, что капитан смог сделать, это отключить киборгов от всех внешних сигналов.
— Они вслепую летели? — спросил Себастьян.
Лок кивнул.
— Совершенно верно.
— Это была Нова, в которой Дэн побывал до встречи с вами, Нова номер один, — произнес Катин.
— Совершенно верно.
— Что случилось во второй?
— То же, что и в первой, за исключением одной вещи. Я отправился к Алкейну и просмотрел все, что имело отношение к этому случаю. Корпус корабля был использован следами движущейся звездной материи. То, что способно пробить защиту корабля, должно состоять из твердого ядерного вещества центра Новы. То, что могло так выщербить защитный слой, должно было состоять из внутризвездной материи. Оно должно состоять из элементов с гигантскими, в три-четыре раза тяжелее, чем у урана, ядрами.
— Вы хотите сказать, что корабль бомбардировал метеоры из иллириона? — перебил Мышонок.
— То, что произошло во второй Нове, — Лок снова взглянул на Катина, — заключалось в том, что после того, как наша экспедиция была организована в полнейшей секретности; после того, как другая Нова была найдена через мою тетку с помощью Института Алкейна, причем никто не был в курсе, зачем мы туда направляемся; после того, как экспедиция стартовала и была уже в пути, — я постарался воспроизвести начальные условия первого случая, когда корабль Дэна падал на солнце, настолько точно, насколько мог, то есть все маневры выполнялись вслепую, — я отдал приказ экипажу отключить линии внешних сигналов. Дэн, поступив вопреки приказу, решил взглянуть на то, что ему не удалось увидеть в прошлый раз. — Лок поднялся и повернулся спиной к экипажу. — Мы даже еще не вошли в зону, где кораблю могла угрожать какая-либо физическая опасность. Вдруг я почувствовал, что один из парусов резко повело в сторону. А потом я услыхал вопль Дэна, — он обернулся к экипажу. — Мы развернулись, взяли направление на созвездие Дракона, добрались в попутном течении до Солнца и сели на Тритоне. Секретность кончилась два месяца назад.
— Секретность? — спросил Катин.
Лицо Лока перекосилось гримасой, означающей улыбку.
— Ее больше нет. Я предпочел Тритон в созвездии Дракона Плеядам. Я распустил свой экипаж с наказом рассказывать все, что они знают, как можно большему количеству людей. Я позволил этому сумасшедшему Дэну шататься вокруг космопорта и болтать все, что ему вздумается, пока Геенна-3 не проглотила его. Затем я набрал вас прямо из толпы. Я рассказал вам обо всем, что намерен делать. Кому рассказали вы? Сколько людей слышали, как я разговаривал с вами? Сколько людей бормотали, почесывая затылки: «Веселенькое это дельце, а?» — рука Лока ухватилась за каменный выступ.
— Чего же вы ждали?
— Известия от Принса!
— И получили его?
— Да.
— Что в нем говорится?
— А разве это важно? — Лок издал звук, напоминающий смех. Только исходил он откуда-то из живота. — Я еще не проигрывал его.
— Почему? — удивился Мышонок. — Вы не хотите знать, что он говорит?
— Я знаю, что делаю. Этого мне достаточно. Мы вернемся в Институт Алкейна, выберем другую… Нову. Мои математики выдвинули дюжины две теорий, которые объясняют феномен, позволяющий нам пройти сквозь солнце. В каждой из них этот эффект имеет место в течение нескольких часов, пока яркость звезды увеличивается до максимума.
— Сколько времени умирает Нова? — спросил Себастьян.
— Несколько недель, иногда до двух месяцев. Сверхновая гаснет через год-два.
— Послание, — напомнил Мышонок. — Вы не хотите узнать, о чем говорит Принс?
— А ты хочешь?
Катин неожиданно навалился грудью на шахматную доску.
— Да.
Лок засмеялся.
— Отлично.
Он пересек каюту. Еще раз дотронулся до панели управления на кресле Мышонка.
Краски внутри двухметрового овала, обрамленного золотистыми листьями, потускнели.
— Так. Вот чем ты занимался все эти годы! — сказал Принс.
Мышонок посмотрел на его обтянутые кожей выступающие скулы, стиснул зубы, поднял взгляд на редкие, длинные волосы Принса и почувствовал, как стягивается кожа на лбу. Он подался вперед в своем кресле, его пальцы дернулись — словно в руках у него был сиринкс — воспроизвести этот узкий нос, эти два голубых колодца.
Глаза Катина расширились. Он невольно откинулся назад, каблуки башмаков сгрудили ковер.
— Я не знаю, что ты там такое задумал. Меня это мало заботит. Но…
— Это Принс? — прошептала Тай.
— …ты проиграешь, — Принс улыбнулся.
Шепот Тай перешел в хриплое дыхание.
— Я даже не знаю, куда ты собираешься. Но смотри. Я буду там первым. А потом, — он поднял руку в черной перчатке, — посмотрим. — Он наклонился, его ладонь заполнила весь экран. Пальцы метнулись вперед, посыпались осколки стекла.
Тай вскрикнула.
Принс ударил рукой по объективу камеры и разбил его.
Мышонок взглянул на Тай. Она выронила свои карты.
Звери завозились, замахали крыльями, ветер разбросал карты Тай по ковру.
— Ничего, — сказал Катин. — Я соберу их, — он согнулся в своем кресле и стал шарить по полу своими длинными руками. Лок снова засмеялся.
Карта упала на ковер у ноги Мышонка. Рисунком вверх. Трехмерное изображение внутри слоистого металла. Над черным морем полыхало солнце. Небо над парапетом было освещено этой вспышкой. На берегу двое голых ребятишек держали друг друга за руки. Темноволосый щурился на солнце, его лицо выражало изумление. Курчавый глядел на их тени на песке.
Смех Лока, словно очередь взрывов, прогрохотал в каюте и в коридорах.
— Принс принял вызов, — он похлопал ладонью по камню. — Хорошо! Очень хорошо. Эй, и ты думаешь, мы встретимся под пылающим солнцем? — Его рука взметнулась вверх, сжалась в кулак. — Я почувствовал его хватку. Хорошо! Да, хорошо!
Мышонок быстро подобрал карту. Он перевел взгляд с капитана на экран, где калейдоскоп красок сменил лицо и руку. А на противоположных стенах лежали в своих каркасах темный Айдас и светлый Линчес. Его взгляд снова упал на двух ребятишек под неистовым солнцем.
Он смотрел, а пальцы его левой ноги скребли ковер, пальцы правой уперлись в подметку ботинка, страх исходил от этой карты, запутывался в нервах и холодком расползался по спине. Неожиданно он быстро сунул карту в футляр с сиринксом. Его пальцы, скрытые футляром, вдруг вспотели. Невидимая карта внушала еще больший страх. Он вытащил руку и положил ее на бедро, потом оглянулся посмотреть, не заметил ли кто его действия.
Катин разглядывал собранные карты.
— Так вот какие у тебя карты, Тай? Таро? — он поднял голову. — Ты цыган, Мышонок. Ручаюсь, тебе приходилось видеть эти карты и раньше. — Он повернул карты так, чтобы Мышонок смог разглядеть их.
Мышонок, не глядя, кивнул. Он изо всех сил старался удержать руку на бедре. (Женщина сидела у костра — в грязной ситцевой юбке, — и усатые мужчины сидели вокруг в колеблющейся темноте и смотрели, как карты поблескивают в ее полных руках. Но это было…)
— Эй, — сказала Тай, — ты мне отдай их, — и протянула руку.
— Можно посмотреть всю колоду? — спросил Катин.
— Нет.
— Я… прошу прощения, — начал смущенно Катин. — Я не собираюсь…
Тай взяла карты.
— Ты… ты по картам гадаешь?
Она кивнула.
— Гадание Таро очень распространено в Плеядах, — произнес Лок. Он сидел на постаменте каменной скульптуры. — О послании Принса могут твои карты сказать что-нибудь? — он повернулся, и его глаза вспыхнули, словно яшма, словно золото. — Может, твои карты о Принсе и обо мне что-нибудь расскажут?
Мышонок был удивлен тем, как свободно перешел капитан на диалект Плеяд. На лице у того промелькнула улыбка.
Лок поднялся с камня.
— Что карты про эти блуждания в ночи говорят?
Себастьян, глядя из-под густых светлых бровей, привлек к себе своих питомцев.
— Я их посмотреть хочу. Да. Что мне выпадет?
— Он, возможно, увидит поддержку в ее картах, — улыбнулся Катин. — Конечно, Тай. Погадай нам об экспедиции капитана. У нее это хорошо получается, Себастьян?
— Тай не ошибается никогда.
— Ты несколько секунд только видела лицо Принса. В лице человека можно увидеть линии его судьбы, — сжатые руки Лока легли на колени. — Под моим шрамом можешь ты линии, о судьбе которые говорят, найти?
— Нет, капитан… — ее взгляд упал вниз, на руки. Карты казались слишком большими для ее пальцев.
— Я карты лишь могу раскладывать и читать.
— Я не видел, как гадают по Таро, с тех пор как был студентом, — Катин оглянулся на Мышонка. — На семинар по философии ходил один парень из Плеяд, который в этом разбирался. Я уверен, что рано или поздно ты упомянешь нам и об обществе почитателей «Книги Тота», как ее неправильно назвали в семнадцатом столетии. Я говорю, — он помедлил, ожидая подтверждения Тай, — о «Книге Грааля».
Молчание.
— Иди. Погадай мне, Тай. — Лок уронил руки, и они расслабленно повисли.
Кончики пальцев Тай замерли на золотых рубашках карт. Со своего кресла около пандуса (серые глаза полузакрыты) она глядела в пространство между Катином и Локом.
— Хорошо, — произнесла она.
— Мышонок, — позвал Катин, — подойди и посмотри на это. И скажи, что думаешь ты о предстоящем.
Мышонок поднялся в свете игровой доски.
— Эй!..
Они обернулись на голос.
— Вы верите в это?
Катин поднял брови.
— Ты назвал меня суеверным, когда я плюнул в реку. А теперь вы собираетесь предсказывать будущее по картам! А-х-х-н-н! — это был не совсем звук, но нечто, выражающее отвращение. Золотое кольцо в его ухе закачалось и засверкало.
Катин нахмурился.
Тай провела рукой по столу.
Мышонок уставился в середину ковра.
— Вы действительно хотите попытаться узнать будущее по картам? Это же просто глупо. Вот уж действительно предрассудки!
— Нет, Мышонок, — возразил Катин. — От кого угодно можно было этого ожидать, но уж от тебя…
Мышонок махнул рукой, отрывисто и хрипло рассмеялся.
— Ты, Катин, и эти карты! Это что-то!
— Мышонок, карты на самом деле ничего не предсказывают. Они просто дают точный комментарий существующей ситуации.
— Карты не научны! Это просто металл и пластик. Они не могут ничего знать!..
— Мышонок, семьдесят восемь карт Таро являют символы и мифологические сюжеты, в которых отразились сорок пять веков человеческой истории. Каждый, кто понимает эти символы, может манипулировать событиями и ситуациями. В этом нет никакого суеверия. И «Книга Перемен», и даже халдейской «Астролигии» становятся суевериями только тогда, когда ими злоупотребляют, пытаясь находить конкретные указания там, где существуют только советы и предположения.
Мышонок опять издал неопределенный звук.
— В самом деле. Мышонок! Эти рассуждения в высшей степени логичны. А ты говоришь так, словно живешь тысячу лет назад!
— Эй, капитан! — Мышонок отвел взгляд от ковра, поднял глаза и покосился на колоду на коленях у Тай. — Вы верите во все эти вещи? — его рука упала на предплечье Катина. Только сжимая что-то, она могла оставаться неподвижно.
В тигриных глазах под рыжими бровями появилось выражение мучительной боли, Лок усмехнулся.
— Тай, мне на картах погадай.
Она перевернула колоду и стала пересыпать карты с ладони на ладонь.
— Капитан, вы одну выбирайте.
Лок опустился на корточки, чтобы видеть. Вдруг он остановил мелькающие карты пальцем.
— «Космос», она, пожалуй, подойдет, — назвал он карту, которую указал палец. — В этой гонке приз — Вселенная. — Он взглянул на Мышонка и Катина. — Как вы считаете, стоит начинать гадание с «Космоса»?
Мышонок в ответ только скривил темные губы.
— Продолжайте, — произнес Катин.
Лок вытянул карту.
Утренний туман колыхался меж берез, тисов и остролиста, на переднем плане прыгала и кувыркалась на фоне синего рассвета обнаженная фигура.
— А, — сказал Катин, — танцующий гермафродит, союз всех мужских и женских начал, — он потер ухо большим и указательным пальцем. — Знаете, лет триста назад, года с 1890 и до начала космических полетов, существовали христианизированные карты Таро, изобретенные другом Вильяма Батлера Йитса, ставшие чрезвычайно популярными и уничтожившие первоначальные изображения.
Лок согнул карту, и изломанные изображения животных вспыхнули и исчезли в какой-то таинственной роще. Пальцы Мышонка сжали руку Катина. Он поднял голову в молчаливом вопросе.
— Звери апокалипсиса, — ответил Катин. Он ткнул пальцем через плечо капитана на четыре угла рощи. — Бык, Лев, Орел, а это забавное маленькое человекообразное существо — Бес, взятый из Египта и Анатолии, защитник женщин в их работе, бич скупости, щедрый и страшный бог. Есть очень известная его статуэтка: опустившийся на колени, ухмыляющийся, клыкастый, он совокупляется со львицей.
— Да, — прошептал Мышонок, — я видел эту статуэтку.
— Видел? Где?
— В каком-то музее, — он пожал плечами. — В Стамбуле, кажется. Меня взяли туда туристы, когда я был еще совсем ребенком.
— Увы, — вздохнул Катин, — я удовольствовался трехмерной голограммой.
— Только он не был карликом. Он, — хриплый шепот Мышонка оборвался, когда он взглянул на Катина, — был раза в два выше тебя. — Его зрачки, заметавшиеся от неожиданного воспоминания, сделали видимыми красные прожилки белков глаз.
— Капитан фон Рей, вам хорошо известны карты Таро? — спросил Себастьян.
— Мне гадали раз шесть, — ответил Лок. — Моя мать не любила мои посещения гадалок, их маленькие столики стояли на улице под щитами ветрозащиты. Однажды, когда мне было лет пять или шесть, я умудрился потеряться. И вот, когда я бродил по той части Арка, где мне никогда не приходилось бывать, мне и предсказали мою судьбу, — он засмеялся. Мышонок, которому никак не удавалось правильно понять выражение лица Лока, сейчас увидел гнев. — Когда я добрался до дома и рассказал об этом маме, она страшно расстроилась и велела мне никогда больше этого не делать.
— Она знала, что все это очень глупо! — прошептал Мышонок.
— О чем вам сказали карты? — поинтересовался Катин.
— Что-то о смерти в моей семье.
— И кто-нибудь умер?
Глаза Лока сузились.
— Спустя примерно месяц был убит мой дядя.
(Катин думал о произношении буквы «м».) Дядя капитана Лока фон Рея?
— Но хорошо карты вы не знаете? — снова спросил Себастьян.
— Только несколько названий: Солнце, Луна, Висельник. Но я об их значениях никогда не спрашивал.
— А, — Себастьян кивнул. — Первую карту выбирайте всегда сами. Но «Космос» — карта к Большой Аркане принадлежит. Человеческую жизнь не может представлять. Нельзя ее выбирать.
Лок задумался. Замешательство на его лице выглядело как ярость. Сбитый этим с толку, Себастьян умолк.
— Дело в том, — продолжил Катин, — что в Малой Аркане Таро пятьдесят шесть карт: пятьдесят две обычные, только с валетами, рыцарями и королями каждой масти. Они связаны с обычными человеческими отношениями: любовью, смертью, жизненными невзгодами и тому подобными вещами. Большую Аркану составляют еще двадцать две карты, такие, как дурак и висельник. Они представляют космические события. Вы не можете выбрать одну из них, чтобы она представляла вас.
Лок некоторое время смотрел на карту.
— Почему? — он взглянул на Мышонка. Лицо его абсолютно ничего не выражало. — Мне нравится эта карта. Тай сказала выбирать, и я выбрал.
Себастьян поднял руку.
— Но…
Тонкие пальцы Тай легли сверху на его поросшую волосами кисть.
— Он выбрал, — сказала она. Металл ее глаз блеснул, когда она бросила взгляд на Себастьяна, на капитана, на карту. — Туда положите. — Она жестом показала, куда именно. — Капитан какую хочет карту может выбрать.
Лок положил карту на ковер, головой танцора к себе, ногами к Тай.
— Космос перевернутый, — пробормотал Катин.
Тай подняла голову.
— Перевернутый к тебе, а не ко мне, — голос ее прозвучал резко.
— Капитан, первая выбранная карта ничего не предсказывает, — сказал Катин. — В действительности результат гадания оказывается прямо противоположным тому, что означает первая карта.
— А что она означает? — спросил Лок.
— Здесь мужчина и женщина вместе, — сказала Тай. — Клинок и чаша, скипетр и блюдо соединены. Завершение полным успехом означает космическое воплощение божественного провидения. Победу.
— И всего этого в будущем я лишаюсь? — на лице Лока снова появилось выражение боли. — Прекрасно! Что это была бы за гонка, если бы я четко знал, что добьюсь победы?
— Перевернутая карта означает фанатическое стремление к какой-то цели, упорство, — вмешался Катин. — Отказ от следования…
Тай неожиданно смешала карты, собрала в колоду.
— Ты, Катин, гадание закончил?
— А… Я?.. Извини. Я не хотел… я просто знаю значения всего дюжины карт… — Мочки его ушей налились кровью. — Я буду молчать.
Ветер пронесся по ковру.
Себастьян поднялся и спугнул своих питомцев. Один зверь захлопал у него крыльями на плече. От дуновения волосы упали Мышонку на лоб.
Все стояли на ногах, за исключением Лока и Тай, сидящих с танцующим гермафродитом между ними.
Еще раз Тай перетасовала карты и разложила их, на этот раз рисунком вниз.
— Выбирайте.
Широкие пальцы с толстыми ногтями ухватили карту, потянули.
Женщина, занятая работой, стояла под двойным каменным сводом, камнерез подключен к запястьям. Машина вырезала третью пятиконечную звезду. Солнечный свет падал на каменщицу и фасад здания. Позади двери сгущалась тьма.
— Тройка пятиконечников. Эту карту кладите сверху.
Мышонок глядел на правую руку капитана. Овальный разъем был почти полностью закрыт сухожилиями.
Мышонок потрогал разъем на своей собственной руке. Пластиковая вставка была почти с четверть ширины запястья, оба разъема были одинакового размера.
Капитан положил тройку пятиконечников на Космос.
— Еще выбирайте.
Карта была перевернута вверх ногами.
Юноша (или девушка? — Мышонок не смог толком разобрать) в парчовой одежде, в кожаных сапогах опирается на серебряную, усыпанную драгоценными камнями рукоятку меча. Фигура стояла в тени скал.
— Валет мечей, перевернутый. Эту карту кладите накрест.
Лок положил карту на тройку пятиконечников.
— Еще выбирайте.
Над морским берегом, в чистом, полном птиц, небе, рука, высовывающаяся из клубов тумана, держала пятиконечную звезду внутри круга.
— Туз пятиконечников, — Тай указала место ниже перекрещенных карт. Лок положил ее туда. — Эту карту вниз кладите. Выбирайте.
Высокий светловолосый юноша стоял на заброшенной тропинке в саду. Голова запрокинута, одна рука сзади. Красная ниточка вилась рядом с его запястьем. На камнях сада были вырезаны девять звезд.
— Девятка пятиконечников, — она показала на ковер сбоку от лежащих карт. — Эту карту сюда положите.
Лок положил.
— Снова вверх ногами.
Между грозовыми тучами проступало фиолетовое небо. Молния высветила вершину каменной башни. Двое мужчин падали с верхнего балкона. На одном была богатая одежда. Можно было даже разглядеть драгоценные перстни и золотые застежки сандалий. Другой был в обычной рабочей куртке, босой и бородатый.
— Башня перевернутая… — прошептал Катин. — Ох-хо. Я знаю… — и остановился под взглядами Тай и Себастьяна.
— Башня перевернутая, — Тай показала на другую сторону. — Сюда кладите.
Лок положил карту и вытянул следующую.
— Двойка мечей, перевернутая. Женщина с завязанными глазами сидела в кресле на берегу океана, скрестив мечи на груди.
— Эту впереди положите.
Три карты в центре и четыре вокруг. Первые семь карт образовали крест.
— Снова выбирайте.
Лок выбрал.
— Король мечей. Сюда кладите.
Король лег слева от креста.
— И еще одну.
Лок вытянул девятую карту.
— Тройка жезлов перевернутая.
Карта легла ниже короля.
— Дьявол…
Катин взглянул на руку Мышонка. Пальцы сжались, и ноготь мизинца впился в запястье Катина.
— …перевернутый.
Пальцы расслабились. Катин оглянулся на Тай.
— Сюда положите, — перевернутый Дьявол лег под тройкой. — И выбирайте.
— Дама мечей. Эту последнюю карту кладите сюда.
Рядом с крестом выстроился вертикальный ряд из четырех карт.
Тай собрала оставшиеся карты.
Она подперла подбородок пальцами, наклонилась над живописными картинками, и рыжие волосы ее рассыпались по плечам.
— Ты видишь Принса здесь? — спросил Лок. — Ты видишь меня и солнце, за которым я иду?
— Вас я вижу. И Принса тоже. А также женщину, имеющую отношение к Принсу, темноволосую женщину…
— Темные волосы, но голубые глаза? — перебил Лок. — У Принса голубые глаза.
Тай кивнула.
— Ее я тоже вижу.
— Это Руби.
— Карты большей частью мечи и пятиконечники. Много денег вижу. И много борьбы за них и вокруг них.
— И семь тонн иллириона? — пробормотал Мышонок. — Не надо гадать на картах, чтобы…
— Ш-ш-ш, — остановил его Катин.
— Единственное положительное влияние от Большой Арканы — дьявол. Карта насилия, революций, борьбы… Но также начало духовного понимания она означает. Пятиконечники выпали в начале гадания. Это карты денег и богатства. Потом выпали мечи — карты силы и конфликта. Жезлы — символ интеллекта и созидания. Хотя их число — три и меньше, они выпали к концу. Хорошо это. Но отсутствие чаши — символа чувств, в особенности любви, — плохо. Хорошо, когда жезлы соседствуют с чашами, — она взяла центральные карты: Космос, тройку пятиконечников и валета мечей. — Так… — Тай замолчала. Четверо мужчин дышали в такт. — Вы себя как целый мир видите. Карта, покрывающая вас, о благородстве, аристократичности говорит. И еще о мастерстве, которым вы обладаете…
— Вы говорили, что были яхтсменом? — спросил Катин.
— Это ваше призвание карта означает. Но взлет мечей стоит поперек вашего пути.
— Это Принс?
Тай покачала головой.
— Более молодой человек это. Кто-то, кто теперь уже достаточно вам близок. Кто-то хорошо известный вам. Темноволосый, очень молодой человек…
Катин первым посмотрел на Мышонка.
— …который как-то между вами и вашим солнцем встанет.
Теперь и Лок поглядел через плечо.
— Эй, вы подумайте… — Мышонок обвел взглядом окружающих. — Что вы теперь намерены сделать? Застрелить меня при первом же удобном случае из-за этих дурацких карт? Вы думаете, что я хочу стать вам поперек дороги?
— Если бы даже тебя он застрелил, — проговорила Тай, подняв голову, — это ничего не изменило.
Капитан похлопал Мышонка по колену.
— Не обращай внимания, Мышонок.
— Если вы не поверили в них, капитан, зачем же тратить время, слушая? — он остановился, потому что Тай перемешала карты.
— В вашем недавнем прошлом, — продолжила она, — туз пятиконечников лежит. Опять много денег, но помещенных с какой-то целью.
— Эта экспедиция может стоить руки и ноги, — добавил Катин.
— А также уха и глаза? — костяшками пальцев Себастьян поглаживал одного из своих зверей.
— В далеком прошлом девятка пятиконечников лежит. Тоже карта изобилия. Вам везло. Вы об этом любите вспоминать. Но в близком будущем у вас перевернутая башня. Обычно она означает…
— …дорогу прямиком в тюрьму. Которой нельзя избежать. Если… — глаза Катина сверкнули, потому что Тай, сощурясь, посмотрела на него, — не собрать двести фунтов местных кредитов. — Он кашлянул.
— Тюремное заключение эта карта означает, крушение большого дома.
— Дома фон Реев?
— Чей дом — не могу сказать.
Лок засмеялся.
— Выше перевернутая двойка мечей лежит. О неестественной страсти, капитан, говорит она.
— Это — то что означает? — прошептал Мышонок.
Но Тай уже перешла от креста из семи карт к вертикальному ряду.
— У цели твоих усилий король мечей стоит.
— Это мой дружок Принс?
— Он. На вашу жизнь он хочет повлиять. Он сильный человек и мудрость вам дать может, или смерть, — она подняла голову, черты ее лица неожиданно стали резкими. — И наши жизни тоже… он…
Она умолкла, и Лок спросил:
— Что, Тай?
Его голос уже успокоился, стал ниже и уверенней.
— Под ним…
— Что там, Тай?
— …лежит перевернутая тройка жезлов. Это предложение помощи. Лучшая поддержка обманутым надеждам. В основании дьявол лежит. Но перевернутый. К вам духовное понимание, о котором я говорила, придет. Когда…
— Эй, — Мышонок поднял глаза на Катина. — О чем это она?
— Ш-ш-ш!
— …вступите в борьбу, суть вещей обнажится. Рабочие, что внизу, иностранцы и будут выглядеть иностранцами. И хотя король мечей действительно рушит стены, позади него королеву мечей вы обнаружите…
— Это… Руби? Скажи, Тай, ты видишь солнце?
— Никакого солнца. Только женщину, темноволосую и могущественную, как ее брат, ее тень падает…
— От света какой звезды?
— Ее тень на вас и на Принса падает.
Лок покачал рукой над картами.
— А солнце?
— Ее тень в ночи лежит. Звезды на небе вижу я. Но ни одного солнца…
— Нет, — не выдержал Мышонок, — все это глупость! Чепуха! Ничего, капитан! — его пальцы сжались, и Катин отдернул руку. На ней остался след от ногтя. — Ничего она не может предсказывать с их помощью, — вдруг он повалился на бок. Обутая нога лягнула воздух меж питомцев Себастьяна. Они рвались, вцепившись в удерживающие их цепочки.
— Эй, Мышонок! Что ты…
Он протянул босую ногу к разложенным картам.
— Эй!
Себастьян осадил взметнувшиеся тени.
— Ко мне! Спокойно!
Его рука металась от головы к голове, поглаживая темные уши и шеи.
Но Мышонок уже поднимался по пандусу над бассейном. И пока он не исчез, было видно, как футляр с сиринксом ударяет его по бедру при каждом шаге.
— Я догоню (его, капитан, — Катин бросился к пандусу.
Крылья опали, и Лок встал.
Тай, стоя на коленях, собирала рассыпанные карты.
— Вы двое на паруса. Линчеса и Айдаса я освобождаю. — Подобно тому, как выражение смеха на его лице трансформировалось в выражение боли, интерес выглядел как усмешка. — По своим каютам марш!
Лок взял руку Тай, как только она поднялась. Три выражения одно за другим сменились на ее лице: удивление, испуг, и еще одно, когда она взглянула на его лицо.
— За то, что в картах ты мне прочитала, Тай, я благодарю тебя.
Себастьян шагнул вперед, чтобы высвободить ее руку из руки капитана.
— Еще раз спасибо.
В коридоре за пандусом по черной стене плыли проекции звезд. Около синей стены, положив сиринкс на колени, сидел по-турецки Мышонок. Рука его рассеянно чертила загогулины на коже футляра. Взгляд его застыл на движущихся огоньках.
Катин, заложив руки за спину, прошел через холл.
— Что такое, черт возьми, с тобой стряслось? — дружелюбно спросил он.
Мышонок поднял голову, провожая взглядом звезду, выплывшую из-за уха Катина.
— Тебе определенно нравится усложнять свою жизнь.
Звезда скользнула вниз, исчезла в полу.
— И между прочим, что это за карту ты спрятал в футляр?
Мышонок от неожиданности вскинул голову. Моргнул.
— Я очень хорошо замечаю такого рода вещи. — Катин прислонился к усыпанной звездами стене. Потолочный проектор, воспроизводящий ночь за бортом, отбрасывал пятна света на его круглое лицо и широкий плоский живот. — Это не лучший способ менять капитана в лучшую сторону. У тебя какие-то странные идеи, Мышонок, но признаюсь, они не лишены какого-то очарования. Если бы мне сказали, что я буду работать в таком вот экипаже сейчас, в тридцать втором столетии, с человеком, который совершенно искренне сомневается в Таро, не думаю, чтобы я в это поверил. Ты на самом деле с Земли?
— Да, с Земли.
Катин покусал согнутый палец.
— Вообще-то, если подумать, действительно такие допотопные идеи не могут возникнуть нигде, кроме как на Земле. Сразу же, как только начались Великие Звездные Переселения, появились культуры достаточно высоко организованные, способные принять учение Таро. Я нисколько не удивлюсь, если узнаю, что в каком-нибудь городишке посреди монгольской пустыни найдется человек, верящий в то, что Земля покоится на громадном блюде, стоящем на спине слона, который попирает змею, свернувшуюся на черепахе, плавающей в океане. И, хотя я рад, что родился не там, это местечко должно быть просто очаровательным. Там рождаются очень эффективные невротики. В Гарварде был один такой… — Он остановился и взглянул на Мышонка. — Ты забавный парень. Вот ты управляешь звездолетом, продуктом технологии тридцать второго столетия, и в то же время твоя голова забита отсталыми идеями тысячелетней давности. Покажи мне, что ты стянул.
Мышонок засунул руку в футляр и вытащил карту. Он глядел на нее, пока Катин не потянулся за ней.
— Ты не помнишь, кто тебе сказал, что не надо верить в Таро? — Катин рассматривал карту.
— Моя… — Мышонок положил руки на край футляра. — Одна женщина. Когда я был совсем ребенком, лет пяти или шести.
— Она тоже цыганка?
— Да. Она заботилась обо мне. У нее были карты. Такие, как У Тай. Только не трехмерные. И старые. Когда мы скитались по Франции и Италии, она гадала женщинам. Она все знала: и что означают картинки, и вообще все. И рассказывала мне. Она говорила, что, кто бы чего ни говорил, все это — ерунда. Все это фальшь и на самом деле ничего не значит. Она говорила, что это Цыгане распространили карты Таро.
— Все так. Цыгане, по-видимому, перенесли их с Востока на Запад в одиннадцатом — двенадцатом веках. И способствовали их распространению в Европе в последующие пятьсот лет.
— Вот что она говорила мне: карты первоначально принадлежали цыганам, и поэтому цыгане знают: они всегда лгут. И никогда не верят им.
Катин улыбнулся.
— Весьма романтичное примечание. Скажу только вот что: не может быть, чтобы все эти символы, пройдя через пять тысяч лет мифологии, были практически бессмысленны и не имели бы никакого отношения к человеческим мыслям и поступкам. К несчастью, я знаю слишком много об этих символах, чтобы отмести их. Однако мне интересно все, что ты сказал. Так эта женщина, с которой ты жил, когда был ребенком, она гадала по картам Таро, но настаивала на том, что они лгут?
— Да, — он снял с колен футляр. — Только…
— Только что? — спросил Катин, когда Мышонок умолк.
— Только однажды ночью, перед самым рассветом… Кругом были одни цыгане. Мы сидели в пещере и ждали. Мы все были очень напуганы, потому что что-то должно было случиться. Взрослые шептались об этом, но когда кто-нибудь из детей подходил близко — замолкали. И в эту ночь она гадала на картах — так, как если бы они не лгали. А все сидели вокруг костра в темноте и слушали, что она читает по картам. А на следующее утро кто-то рано разбудил меня, когда солнце еще только поднималось над городом между гор. Все исчезли. Я шел не с мамой — с женщиной, которая гадала на картах. Я никого из них больше не увидел. Те, с кем я шел, вскоре тоже исчезли. И я двинулся к Турции совсем один, — Мышонок в задумчивости провел большим пальцем по коже футляра. — Но той ночью, когда она гадала на картах, я помню, что я был сильно испуган. Они тоже были испуганы, понимаешь? И не говорили, чем. Но что-то напугало их до такой степени, что они решили спросить совета у карт, хотя знали, что карты — это ерунда.
— Я это понимаю так, что, когда ситуация становится серьезной, люди вспоминают о своем здравом смысле и отбрасывают предрассудки, пока опасность не минует, — Катин задумался. — Что, как ты думаешь, могло случиться?
Мышонок пожал плечами.
— Возможно, за нами гнались. Ты знаешь, как это бывает с цыганами. Все думают, что цыгане воруют. Это так. Может быть, за нами гнались из города. Никто на Земле не любит цыган. Вот почему мы не работаем.
— Ты-то работаешь, Мышонок, и работаешь много. Поэтому я и удивлялся, что ввязался в эту ненужную затею с Тай. Ты потеряешь свое доброе имя.
— Я не был с цыганами с того времени, когда мне было лет семь-восемь. А кроме того, я заимел разъемы. Хотя их у меня и не было, пока я не поступил в Куперовскую Академию Астронавтики в Мельбурне.
— Правда? Тебе тогда должно было быть лет пятнадцать-шестнадцать. А это, конечно, много. На Луне мы обретаем свои разъемы годам к трем-четырем, так что мы можем подключаться к школьным обучающим компьютерам. — На лице Катина вдруг появилось ошеломленное выражение. — Ты хочешь сказать, что на Земле была группа взрослых мужчин и женщин, а с ними и дети, которые бродили от города к городу, из страны в страну, и все они были без разъемов?
— Да. Именно так.
— Не так-то уж много работ можно делать, не имея разъемов.
— Конечно.
— Ничего удивительного, что твоим цыганам приходилось переходить с места на место. Группа странствующих взрослых людей, не имеющих возможность подключиться к машинам! — он покачал головой. — Но почему вы их не имеете?
— Таковы цыгане. У нас их никогда не было. Они нам никогда не были нужны. У меня есть разъемы, потому что я был одинок и… ну, я полагал, так будет легче. — Мышонок уронил руки на колени. — Но это все-таки не причина, чтобы выгонять нас из города, где мы остановились. Однажды, помню, они поймали двух цыган и убили. Их избили до полусмерти, потом отрезали руки и повесили вниз головой, и они истекли кровью.
— Мышонок! — лицо Катина исказилось.
— Я был совсем ребенком, но я помню. Может быть, это и заставило, в конце концов, маму решиться спросить совета у карт, хотя она в них и не верила. Может быть, это и заставило нас разойтись в разные стороны.
— Только в созвездии Дракона, — выдавил Катин. — Только на Земле!..
Смуглое лицо повернулось к нему.
— Почему, Катин? Продолжай, говори мне, почему с нами так обращаются? — В его словах не было вопросов. Только обида.
— Потому что люди глупы, узколобы и боятся всего непонятного. — Катин закрыл глаза. — Вот почему я предпочитаю луны. Даже на самой большой луне трудно встретить такое количество людей, чтобы могли произойти подобные вещи. — Глаза его раскрылись. — Мышонок, прими во внимание вот что. У капитана фон Рея есть разъемы. Он один из богатейших людей Вселенной. Они есть и у любого регистратора, горняка, дворника, бармена, и у тебя. В Федерации Плеяд и в Окраинных Колониях существуют феномены, возникающие вследствие слияния культур и проявляющиеся, в частности, в том, что все машины воспринимаются как непосредственное продолжение человека, это, как очевидное, признается всеми социальными слоями со времен Аштона Кларка. И до этого разговора я бы сказал, что феномен слияния культур имеет место и на Земле. Но ты напомнил мне, что в мире наших предков до сих пор существуют культурные анахронизмы. Подумать только, что группа не имеющих разъемов цаган — истощенных, ищущих работу там, где никакой работы нет, предсказывающих судьбы способом, который сами они уже перестали понимать, в то время, как вся Вселенная достигла понимания того, чем обладали предки этих самых цыган пятнадцать веков назад, игнорирующих закон Еноха, — входят в город и не расстраиваются тем, что у всех остальных мужчин и женщин имеются разъемы. Закон Еноха? Когда ты подключаешься к большой машине, это называется «стаддинг»: неизвестно, откуда пошло это выражение. Нет, я не понимаю, почему так случилось. Но немного понимаю — как. — Он покачал головой. — Земля — забавное место. Я там учился четыре года, но только сейчас до меня начинает доходить, как мало я в этом разбираюсь. Те из нас, кто родился не там, видимо, просто не в состоянии полностью это осознать. Вся остальная часть созвездия Дракона живет, по-моему, более простой жизнью. — Катин поглядел на карту в своей руке. — Ты знаешь, как называется эта карта?
Мышонок кивнул.
— Солнце.
— Ты знаешь, если бы ты ходил около разложенных карт, гадание вышло бы неверным. Капитан очень хотел, чтобы ему попалась эта карта.
— Я знаю, — пальцы скользнули по ремню футляра. — Карты уже сказали обо мне, стоящем между капитаном и его солнцем, едва только я стащил одну. — Мышонок покачал головой.
Катин протянул ему карту.
— Почему бы тебе ее не отдать? Пока не поздно, извинись за то, что затеял всю эту суету.
С минуту Мышонок молча смотрел под ноги. Потом поднялся, взял карту и побрел через холл.
Катин глядел ему вслед, пока тот не исчез за углом. Потом он скрестил руки на груди, опустил голову и задумался. Он думал о блеклой пыли всех виденных им лун.
Катин сидел в затихшем холле, прикрыв глаза. Что-то вдруг потянуло за карман его шортов.
Он открыл глаза.
— Эй…
Линчес (за плечом — тенью — Айдас) подкрался к нему и вытащил за цепочку диктофон из кармана. Теперь он держал эту коробочку у себя в руке.
— Для чего…
— …эта штука? — закончил Айдас.
— А вы не хотите его вернуть? — причиной раздражения Катина было то, что прервали его размышления. И их самонадеянность.
— Мы видели, как ты возился с этой штукой тогда в порту. — Айдас взял диктофон из бледных пальцев брата…
— Понимаешь, — начал Катин.
…и вернул Катину.
— Благодарю, — Катин стал засовывать его обратно в карман.
— Покажи нам, как он работает…
— …и для чего он тебе.
Катин, помедлив, достал диктофон.
— Это матричный диктофон, в который я надиктовываю свои наметки и регистрирую их. Он мне нужен, чтобы написать роман.
Айдас покачал головой.
— Ну, я знаю, что это такое…
— …и я. Почему ты хочешь…
— …сделать такой…
— …почему ты не хочешь создать психораму…
— …это же значительно легче… А мы…
— …тоже там есть?
Катин неожиданно поймал себя на мысли, что хочет сказать одновременно четыре вещи. И рассмеялся.
— Понимаете, ребята, я так не могу, — он на мгновение задумался. — Я не знаю, почему я хочу писать. Конечно, проще создать психораму, когда уже есть необходимое оборудование, деньги и знакомства на студии. Но это совсем не то, чего я хочу. И я не знаю, будете ли вы «там» или нет. Я еще и не начинал думать о предмете. Я пока только делаю записи к роману. — Катин и близнецы посмотрели друг на друга. — Эти записи неотделаны, если сравнивать с самим романом. Знаете, нельзя же просто сидеть и писать роман. Обязательно надо думать. Роман — это форма искусства. Я должен полностью его продумать, прежде чем начать писать. Но, так или иначе, это то, что я хочу создать.
— О, — протянул Линчес.
— Ты уверен, что знаешь, что такое…
— …конечно. Помнишь «Войну…
— …и мир». Да. Но это психорама…
— …с Че Онг в роли Наташи. Но она…
— …сделана по роману? Точно, я…
— …ты теперь вспомнил?
— Угу, — Айдас, стоящий позади брата, неторопливо кивнул. — Только, — теперь он обращался к Катину, — как же ты взялся за это дело, если не знаешь о чем писать?
Катин пожал плечами.
— Тогда, может быть, ты напишешь что-нибудь про нас, раз ты до сих пор не знаешь…
— …мы можем просить его, если он говорит о чем-то, что не будет…
— Эй, — вмешался Катин, — я должен найти тему, на которой строился бы роман. Я сказал, что не могу пока решить, собираюсь я вас туда вставлять или…
— …что у тебя там за записи? — спросил из-за плеча Линчеса Айдас.
— А? Я же говорил, наметки. Для книги.
— Давай послушаем.
— Ну, вы, ребята, не… — потом пожал плечами. Взялся за рубиновый рычажок на панели и перевел его на воспроизведение.
— Размышление наедине номер пять тысяч триста семь. Заруби на носу, что роман (назидательный, психологический или тематический — не имеет значения) всегда является отражением своего времени. — Голос звучал более высоко и быстро, чем обычно, но это только улучшало его восприятие. — Прежде чем написать книгу, я должен описать современное понимание истории.
Ладонь Айдаса черным эполетом лежала на плече Линчеса. Карие и коралловые глаза смотрели сосредоточенно, выражая заинтересованность.
— История? Тридцать пять веков назад ее изобрели Геродот и Фукидид. Они определили ее как изучение того, что происходило при их жизни и последующую тысячу лет история была ничем иным. В Константинополе, пятнадцать веков спустя после греков, Анна Комнина в своем царственном блеске (и на том же языке, что и Геродот) определила историю как изучение тех событий в жизни людей, которые занесены в документы. Я сомневаюсь, чтобы эта очаровательная византийка верила лишь в те вещи, что были где-то записаны. Но события, не документированные, в Византии просто не считались историческими. Концепция истории была целиком трансформирована. Последующее тысячелетие началось с первого глобального конфликта, а закончилось первым межпланетным столкновением. Сама собой возникла теория, что история является серией циклических взлетов и падений, происходящих, когда одна цивилизация поднимается до уровня другой. События, выпадающие из цикла, считались не имеющими исторической важности. Сейчас нам трудно оценить разницу между Шпенглером и Тойнби, хотя в их времена эти теории считались полярно противоположными. Сейчас, когда прошло еще одно тысячелетие, мы сможем спорить с де Эйлингом и Броблином, Альвином-34 и «Краспбургским обозрением». Просто потому, что они современники, я знаю, что они излагают одинаковую точку зрения. Но сколько восходов заставало меня в доках Шарля расхаживающим и размышляющим, с кем я: с сондеровской ли теорией интегральной исторической конвекции, или все-таки с Браблином. Я уже имею достаточно оснований для того, чтобы утверждать, что в последующем тысячелетии существующие разногласия будут казаться такими же несущественными, как и спор двух средневековых теологов о том, двенадцать или двадцать четыре ангела поместятся на острие иглы.
Размышление наедине номер пять тысяч триста восемь. Никогда не вынимай ворованные смоквы против красного…
Катин щелкнул выключателем.
— О, — сказал Линчес. — Это было что-то странное…
— …интересное, — вмешался Айдас. — Ты всегда описывал…
— …он говорит об истории…
— …современную историческую концепцию?
— Ну, конечно, это довольно интересная теория. Если вы сейчас…
— Я думаю, это, должно быть, слишком сложно, — возразил Айдас. — Я хочу сказать…
— …для тех, кто живет сейчас, трудно…
— Что вы, на удивление, легко, — это Катин. — Все, что вы должны сделать, — это понять, как мы глядим…
— …может быть, для людей, которые будут жить потом…
— …это будет не так трудно…
— Действительно, — снова Катин, — когда-нибудь вы замечали, что общество в целом выглядит так, будто…
— Мы не слишком разбираемся в истории, — Линчес пригладил свои, похожие на светлую овечью шерсть, волосы. — Я не думаю…
— …что мы могли бы сейчас это понять…
— Конечно, смогли бы! — это Катин. — Я могу все это объяснить очень…
— Может быть, после…
— …в будущем…
— …это будет легче.
На смуглом и бледном лицах вдруг мелькнули улыбки. Близнецы повернулись и пошли прочь.
— Эй, — крикнул им вслед Катин, — разве вы?.. Я хочу сказать, я… — Потом: — Ох!
Он положил руки на колени и задумался, глядя вслед близнецам, бредущим по коридору. Темная спина Айдаса была экраном, на котором сияли отблески каких-то созвездий. Минуту спустя Катин поднял свой диктофон, щелкнул рубиновым переключателем и тихо стал говорить:
— Размышление номер двенадцать тысяч восемьсот десятое. Интеллигентность становится вещью чужеродной и доставляющей неудобства в… — он выключил диктофон. Моргая, он глядел вслед близнецам.
— Капитан?
Лок, стоящий на верхней ступеньке, уронил руку с дверной ручки и поглядел вниз.
Мышонок засунул большой палец в дыру на брюках и почесал бедро.
— Э… капитан, — он достал карту из футляра сиринкса. — Вот ваше солнце.
Рыжие брови поползли вверх.
В желтых глазах блеснули огоньки.
— Я, э, позаимствовал ее у Тай. Я верну ее…
— Подымайся сюда, Мышонок.
— Да, сэр, — он зашагал по винтовой лестнице. Вода у краев бассейна была покрыта рябью. Его отражение поднималось вместе с ним, поблескивая по стене между филодендронами. Босая пятка и каблук ботинка выбивали синкопы.
Капитан открыл дверь, и они вошли в его каюту.
Первой мыслью Мышонка было: его каюта не больше моей.
Второй: тут битком набито всего.
По сторонам от компьютера размещались проекционные экраны — на стенах, на полу и на потолке. И кроме этого — в каюте ничего личного, даже рисунков.
— Давай посмотрим эту карту. — Лок сел на свернувшиеся на койке кабели и стал рассматривать диараму.
Мышонок, которому не было предложено сесть на койку, отодвинул в сторону футляр с инструментом и сел на пол, скрестив ноги.
Неожиданно ноги Лока вытянулись, кулаки разжались, плечи дрогнули, мускулы лица напряглись. Спазм прошел, и он снова выпрямился на койке. Он сделал глубокий вдох, туго натянувший шнуры на его кителе.
— Садись сюда, — он похлопал по койке. Но Мышонок только подвинулся поближе к Локу, продолжая сидеть на полу.
Лок нагнулся и положил карту на пол.
— Это карта, которую ты стащил? — Выражение задумчивости разгладило его лоб. Но Мышонок смотрел только на карту. — Если бы это была первая экспедиция, которую я сколотил, чтобы измерить глубину этой звезды… — Он рассмеялся. — Шесть обученных и умелых мужчин, изучивших свою профессию под гипнозом и знающих ее, как свои пять пальцев, спаянных крепче, чем металлы биметаллической пластины. Кража среди этого экипажа? — он снова рассмеялся, тихо покачав головой. — Я был в них так уверен. В Дэне — больше всех, — он ухватил Мышонка за волосы и тихонько покачал его голову из стороны в сторону. — Этот экипаж нравится мне больше, — он показал пальцем на карту. — Что ты видишь здесь, Мышонок?
— Ну, мне кажется… двух ребят, играющих под…
— Играющих? — перебил Лок. — Разве похоже, что они играют?
Мышонок откинулся назад и прижал к себе свой инструмент.
— Что видите вы, капитан?
— Двое ребят, схватив друг друга за руки, собираются драться. Ты видишь, что один белый, а другой темный? Я вижу любовь против смерти, свет против тьмы, хаос против порядка. Я вижу столкновение всех противоположностей под солнцем. Я вижу Принса и самого себя.
— Кто же есть кто?
— Не знаю, Мышонок.
— Что это за человек, Принс Ред, капитан?
Лок ударил кулаком левой руки о раскрытую ладонь правой.
— Ты видел его на визионном экране в цвете и трехмерном изображении. Ты еще спрашиваешь? Богатый, как Крез, балованный психопат, он однорукий, и его сестра так красива, что я… — он уронил руки. — Ты с Земли, Мышонок. Из того же мира, что и Принс. Ты часто там бывал, я никогда там не жил. Наверно, ты знаешь, почему человек, родившийся на Земле, человек, все преимущества которого — следствие изобилия созвездия Дракона, мальчиком, юношей и мужчиной так… — кулак снова ударил по ладони. — Не обращай внимания. Возьми свою чертову арфу — сыграй что-нибудь. Начинай. Я хочу смотреть и слушать.
Мышонок залез в футляр. Одна рука на деревянном грифе, другая скользнула по полированным изгибам, он крепко сжал пальцы, губы и веки. Сосредоточенность перешла в задумчивость, а потом — в озарение.
— Вы говорите, он однорукий?
— Под этой черной перчаткой, которой он так театрально расколотил камеру, нет ничего, кроме металла и пластика.
— Это значит, что у него нет разъема, — Мышонок перешел на хриплый шепот. — Я не знаю, как обстоят дела там, откуда вы родом, на Земле же это — худшее, что только может случиться с человеком. Капитан, цыгане тоже их не имеют, и Катин всего несколько секунд назад говорил мне о том, как это плохо. — Сиринкс был тем временем вынут. — Что бы вы хотели, чтобы я вам сыграл? — он взял несколько нот, несколько огней.
Но Лок опять разглядывал карту.
— Сыграй. Вскоре нам нужно будет подключаться, чтобы добраться до Алкейна. Давай. Быстрее. Играй, говорю тебе.
Рука Мышонка опустилась на…
— Мышонок?
…и отдернулась, не коснувшись струны.
— Почему ты украл именно эту карту?
Мышонок пожал плечами.
— Просто так получилось. Она упала на ковер рядом.
— Но если бы это была другая карта: двойка кубиков или девятка жезлов — ты бы поднял ее?
— Думаю, да.
— Ты уверен, что в этой карте ничего нет, ничего особенного? Если бы там была другая карта — ты оставил бы ее лежать или тоже взял бы?
Откуда он пришел, Мышонок не знал. Но это опять был страх. Пытаясь побороть его, он резко повернулся и положил руку на плечо Лока.
— Ну, капитан! Не обращайте внимания на то, что говорят карты, я хочу помочь вам добыть эту звезду, понимаете? Я буду с вами, и вы выиграете эту гонку. И не позволяйте этой сумасшедшей говорить противоположное!
В течение всего этого разговора Лок чувствовал себя несколько неопределенно. Сейчас же он глядел серьезно, глубоко задумавшись.
— Не забудь вернуть этой сумасшедшей ее карту, когда выйдешь отсюда. Мы скоро будем на Ворписе.
Напряженность исчезла. Хриплый смех раздвинул темные губы.
— Я все еще думаю, что же сыграть вам, капитан. — Мышонок откинулся на изголовье койки. Закинув босую ногу на ногу Лока, ставший страшно похожим на марионетку рядом с кукловодом, он ударил по струнам.
Огоньки запрыгали по механизмам, желтые и рубиновые, в такт арпеджио, напоминающим звучание арфокорда. Лок глядел на карту у своих колен. Что-то произошло с ним. Он не знал причины. Но первый раз за очень долгое время он глядел на человека, которого позвал по причине, не имеющей ничего общего с его звездой. Он не видел, что было перед его глазами. Он откинулся назад и взглянул на то, что делал Мышонок.
Заполнив всю каюту, цыган двигал мириады ярчайших огней вокруг громадной сферы, создавая хрупкие фигуры торжественной диссонансной фуги.
Назад: Глава третья
Дальше: Глава пятая