История оказалась не слишком милостивой к Бланке. Быстро забылись или были приписаны Людовику Святому ее труды на благо государства. В памяти потомков она осталась заурядной сластолюбивой вдовушкой — ее любовниками называли то толстого и претенциозного провинциального королька, то священника, давшего обет целомудрия, что равно вызывало злобные насмешки. Кроме того, эта необыкновенная женщина, поднявшаяся над своим веком, стала героиней анекдотов о смешной и тупой ревности к своей невестке, супруге Людовика IX, Маргарите Прованской.

Бланка безумно любила сына. Ради него она боролась с баронами, ради него расширяла границы Франции, укрепляла ее могущество. И Людовик также беззаветно и преданно любил мать. Он сочувствовал ее раннему вдовству, вместе с ней переживал потери — кончины отца, братьев; восхищался ее талантами правительницы, ее твердостью, политическим чутьем, безупречной врожденной добродетелью и слегка высокомерным достоинством.

Они без слов понимали друг друга, одинаково мыслили, стремились к одной и той же цели — и эта цель была процветание Франции. Не могло быть более сплоченных сообщников и союзников, чем эти мать и сын.

Однако долг королей — продолжить династию.

В хрониках можно найти намеки на то, что в молодости Людовик Святой разбирался в женской красоте. Конечно, все его чувства были исключительно чистыми и платоническими. Для блага государства королевские инстинкты должны были быть укрощены, взнузданы и впряжены в работу. Людовику необходимо было вступить в брак и дать короне наследника. В невесте предполагались такие качества, как целомудрие, благочестие, набожность и неяркая внешность.

Суженой Людовика стала Маргарита Беранжера Прованская.

Ее отец, Рамон Беренгер, последний граф Прованский и Форкалье, был самовластным государем в своей богатой свободной стране. «Он довольствовался почетом, присягой, доходами от своих вассалов и городов, а во всем прочем предоставлял их самим себе. Иначе и нельзя было поступать с такими городами, как, например, Марсель, Арль и Ницца, которые снабжали полудикую Францию и даже Англию мануфактурными изделиями Италии и Востока, хлебом, пряностями и оружием», — писал известный исследователь Средних веков Н. Осокин. В браке с Беатрисой Савойской, принцессой, прославленной своей красотой, Рамон Беренгер не имел наследника мужского пола. Зато судьба благословила их брак четырьмя дочерьми. Все четыре стали супругами могущественных королей: Маргарита — Людовика IX Французского, Элеонора — Генриха III Английского, Беатриче, которую отец сделал наследницей всех своих владений, — Карла Анжуйского, Санча — Ричарда Корнуэльского.

Молва утверждала, что творцом богатства и благосостояния графа стал исключительно одаренный простолюдин Ромео ди Вилланова. Возвращаясь из паломничества к святому Иакову Компостельскому, он очутился в Провансе, где поступил на службу к графу Рамону Беренгеру. Преданно служа своему сеньору, верный домоправитель преумножил его достаток, добился высокого положения в государстве и выгодно выдал прованских принцесс за великих государей. Когда его оклеветали придворные, он ушел, не взяв ничего с собой, как бедный пилигрим, и под старость лет просил милостыню.

Такова была судьба честного и мудрого советника при дворе земного владыки. О нем рассказывает Данте в шестой песне «Рая».

История называет самой красивой из сестер Санчу. Элеонора, умная, набожная и хорошо воспитанная, известна тем, что до замужества стала автором куртуазного романа «Блонден Корнуэльский». Много добрых слов сказано о Беатриче, плодовитой супруге, нежной матери, верной сподвижнице своего супруга. Маргарита же прославилась скорее своей неуживчивостью.

Еще в отцовском доме один провансальский поэт высмеял ее в ироничной поэме. Маргарита добилась его высылки; правда, потом раскаялась и вернула провинившегося обратно.

Разумеется, выбор Бланки супруги сыну не был спонтанным. Планируя брак, к делу подходили ответственно, советовались не только с родственниками, но и с влиятельными вассалами. Государственный совет рассмотрел не одну кандидатуру, прежде чем сделал свой выбор. Женитьба короля в глазах его матери имела, прежде всего, политический характер. Интересам страны кандидатура невесты соответствовала. Как старшая дочь графа Прованса Маргарита должна была представлять на юге интересы Франции, и, хотя Рамон Беренгер оставил все свои владения младшей дочери Беатриче, а трем старшим выделил приданое деньгами, еще неизвестно, как в дальнейшем распорядилась бы судьба.

Бланке скрупулезно собрала подробные сведения о провансальской принцессе и была удовлетворена рассказами о ее неглубоком уме, невыраженном характере и скромной внешности. Однако в ней заранее возникло предубеждение против девчонки, которая с полным правом сможет претендовать на любовь Людовика. Поэтому неудивительно, что при первой встрече будущая невестка королеве не понравилась, и неприязненное чувство не развеялось со временем, а только упрочилось и окрепло. Столкнувшись с необходимостью отдать сына другой женщине, Бланка оказалась не на высоте. Невестка и свекровь не смогли поделить супруга и сына. И только за одно умение долгое время сохранять любовь обеих женщин, а вовсе не за разорительные Крестовые походы, Людовика IX можно назвать святым.

Свадьба Людовика Французского и Маргариты Прованской состоялась в Сансе в конце мая 1234 г. Горячий прием, который устроили горожане Маргарите, был делом рук Бланки; она немало потрудилась для этого. Все окна украшали гирлянды, стены домов были занавешены алыми, голубыми и зелеными тканями, теплый ветерок развевал пестрые ленты и вымпелы, под ноги молодым бросали охапки цветов. Королева Бланка, стиснув зубы, наблюдала, как подданные ликуют и радостно приветствуют молодых. Ее появление уже не вызывало такого бурного восторга: народ, легкомысленный и переменчивый, быстро забывал былых героев и с готовностью поклонялся новым кумирам.

Но Людовику нареченная пришлась по нраву, может быть, по контрасту со строгой, серьезной и слишком одухотворенной матерью. Молодая девушка, воспитанная при веселом южном дворе, «где властвовали наслаждения», привыкла радоваться каждой минуте жизни. Отмеченная ранней зрелостью южанки, она откровенно бросала на своего белокурого статного жениха смелые и томные взгляды и сразу покорила его сердце. Принцессу сопровождала свита таких же свежих юных, смешливых и шаловливых созданий, а также целый сонм трубадуров, жонглеров и акробатов. Еще Филипп-Август, не любивший трубадуров, изгнал их из своего дворца, и вот теперь они вернулись снова. Мрачный королевский дворец Лувр наполнился молодостью, жизнью, весельем. Любовные интрижки, ночные свидания, провансальские песни, серенады… 19-летний король наслаждался этой непривычной атмосферой, так же как и его еще более молодые братья.

Земля уходила у Бланки из-под ног. Ей казалось, что она стала для Людовика скучной и неинтересной дуэньей, что он уже больше не таков, как раньше, — суетен, нечестив… Он был околдован, порабощен и почти поглощен греховным чувством к этой пустой легкомысленной девчонке, даже, по ее мнению, совсем не красивой. Любовь к сыну, которой Бланка жила все это время, уже не приносила ей счастья, а только тоску, смятение, ночи без сна. Это ощущение, ужасное само по себе, вызывало у регентши еще более страшные предчувствия и подозрения. Она боялась, что Людовик, до этого времени лишь носивший титул короля, но ничего не решавший без ее совета, попадет под влияние сумасбродной амбициозной супруги, желающей играть в стране важную роль, и отнимет у матери реальную власть.

Сами нравы пылкого юга вызывали у Бланки неприятие. С присущей монархине твердостью она стала умерять при дворе юное буйство чувств. Особенно необузданные придворные Маргариты отправились обратно в свой пронизанный солнцем, пахнущий чабрецом и чесноком Прованс. Когда один особенно задорный трубадур-провансалец был заколот в пьяной стычке в парижском кабачке, королева-мать не выказала ни малейшего желания найти и наказать виновных. С невесткой и сыном в присутствии прелатов и вельмож велись назидательные душеспасительные беседы. Бланка напомнила молодым о королевских обязанностях, возложенных на них Богом по праву рождения и при короновании. Людовик был несколько пристыжен, хотя и не понимал, что греховного в его законных чувствах и радостях. Маргарита же отвечала свекрови молчаливым, но от этого не менее презрительным неприятием. Обе женщины начали войну, постоянную, но никогда не доходившую до решающего сражения.

Вдовствующая королева ощущала сгустившееся вокруг нее одиночество. Существовало некое пространство — молодое, беззаботное, легкомысленное, над которым она была не властна и куца была не вхожа. Ни раболепие придворных, ни заботы о младших детях не могли заменить ей привязанности и доверия Людовика, которые она, казалось, потеряла навсегда. Королевские братья (за исключением самого младшего, Шарля) были всецело на стороне молодой правящей четы, что представлялось их матери настоящим предательством.

Единственная дочь Бланки, Изабелла Французская, отреклась от мира и удалилась в монастырь. Скорее всего, это произошло под влиянием воинствующей религиозности, царящей при дворе ее матери. Набожность, которой Бланка постоянно пользовалась, чтобы сделать больно не столь ревностно преданным Господу окружающим, шла у девушки от чистого сердца. Надо полагать, решение принцессы порадовало регентшу. Дочери, ставшие невестами Христовыми, не рассматривались родителями как потеря — это не им, а сыновьям предстояло стать опорой семьи и продолжить род.

Вся Европа знала, что Бланка имеет на сыновей огромное влияние. Младшие принцы были немедленно призваны к порядку. Но если Альфонс в силу природных склонностей и особенностей характера сразу же покорился, справиться с Робером было не так просто. Бланка посулила ему графство Артуа, выгодный брачный союз с юной красавицей и такими обещаниями привлекла на свою сторону. В 1237 г. Робер вступил в подготовленный матерью брак с Матильдой Брабантской, и их первый ребенок — дочь — получил имя бабушки.

Может быть, в этих мелких домашних интригах всегда присущая Бланке благородная сдержанность изменила ей.

По свидетельству современников, она не давала любящим супругам возможности побыть наедине, преследовала и порицала их законную привязанность, при любой возможности почти вырывала Людовик из объятий жены, подслушивала и подсматривала за молодыми людьми, вынужденными прятаться от нее в чуланах и под лестницами.

Не потому ли за 6 лет брака у королевской четы не появилось ни одного ребенка? Королева Бланка заговаривала с сыном о необходимости развода и новой женитьбы, но тот не желал и слушать о расставании с Маргаритой. Однако влияние матери сделало свое дело: теперь он смотрел на свое супружество как на необходимое зло, совершаемое для благой цели: не впасть в иной грех и дать государству наследника. И со временем это осознание греховности супружеских отношений только укреплялось.

25 апреля 1236 г. король Людовик IX был провозглашен совершеннолетним. 9-летнее регентство королевы Бланки окончилось. Но сын постарался сделать этот момент как можно более щадящим для любимой матери. По-прежнему во время торжественных церемоний он пропускал ее вперед, приглашал председательствовать на заседаниях государственного совета, сажал рядом с собой на трон, когда принимал иностранных послов. Он оказывал ей всевозможные знаки почтения и уважения, искал ее советов в государственных делах, дорожил ее мнением.

Когда в феврале 1241 г. Людовик собрал в Сомюре двор на праздник в честь своего избавления от болезни, на него со всей страны съехались более 3 тыс. рыцарей, которых пригласили на пир в городских палатах. Гостей рассаживали по ранжиру, но три стола предназначались для особ исключительных. Один стол был для кораля, его брата Альфонса, короля Тибо Шампанского и самых влиятельных баронов; второй — для высшего духовенства, епископов и архиепископов. За третьим же столом царила королева-мать Бланка. И так король выделял ее всегда. Королева Маргарита бесилась, многие видные представители двора осуждали Людовика за это, но будущий святой твердо шел своим путем.

Врожденная умеренность короля и привитый матерью аскетизм плохо сочетались с его высоким положением. Тяжесть ханжеского благонравия вдовствующей королевы раздавила в нем все слабые ростки светских интересов. Скрепя сердце Людовик тратил время на пустые забавы — охоту, беседы с дамами, развлечения с менестрелями и жонглерами, игру в шахматы. Он предпочел бы заполнить это время молитвой или государственными делами. Он никогда не пел мирских песен, хотя голос имел красивый, и чувствовал себя неловко, когда их пели другие. Такой настрой молодого супруга вызывал негодование королевы Маргариты. Она стремилась к торжественности, веселью, роскоши — всем этим светским суетным развлечениям — и постоянно жаловалась своей семье на его привычки. Но это были лишь житейские мелочи, в основном же брак Людовика оказался счастливым.

Несмотря на любовь к сыну, его счастье в браке не радовало Бланку. Невестка мешала, отравляла существование, угрожала ее положению. Любовь и забота сына казались недостаточными и вынужденными. Гордая женщина не хотела становиться приживалкой при новом дворе, но и удалиться в свой вдовий удел или в монастырь она тоже не желала. В отчаянии она выбрала компромиссный вариант: совершить паломничество на родину, к Сантьяго да Компостела. Невестка откровенно ликовала, предвкушая, что злая свекровь надолго покинет двор, и сама она наконец станет полновластной хозяйкой. Даже любимый сын не возражал против такого богоугодного дела, хотя и грустил о предстоящей разлуке. Бланка понимала, что если удалится от двора сейчас, то вернется она совсем в другую обстановку и, возможно, уже на другую роль, но не находила веских оснований отказаться от паломничества. Помощь пришла с неожиданной стороны: Гийом Овернский, архиепископ Парижский посоветовал своей духовной дочери вместо того, чтобы тратить время и силы на утомительное и опасное путешествие, предпринять символическую процессию к св. Жаку Парижскому, приюту доминиканцев, у которых накопилось много долгов. Вручить им отложенные для паломничества деньги будет весьма богоугодным делом.

Вдовствующая королева, скрывая облегчение, позволила себя уговорить и устроила из своего псевдопаломничества торжественное шествие. Взяв флягу и посох, в сопровождении толпы приближенных и огромной свиты, она пешком направилась к доминиканцам, к великой радости Людовика и ярости разочарованной до слез Маргариты.

Фернандо III Кастильский, племянник Бланки, предложил поженить своего наследника Алонсо и дочь короля Наваррского Тибо — Бланку. Посредством этого брака Наварра получила бы провинцию Гипускоа и тем самым выход к морю через Бискайский залив. Однако сплетение разнонаправленных политических интересов не позволило состояться этому браку. Тибо был горько разочарован. Французские правители нанесли ему уже много обид, глубоко задевавших самолюбие этого неординарного человека. В то же время Людовик и Бланка с опасением наблюдали за растущей самостоятельностью короля Наваррского. Назревал конфликт интересов. Не испросив согласия Людовика IX, Тибо выдал Бланку за юного герцога Бретонского. Так был возрожден союз крупных вассалов, направленный против Франции.

Тут же корона потребовала себе три замка, обещанные ей в том случае, если правитель Шампани выдаст замуж дочь по своему выбору. Тибо не уступил и объединился с графами Бретонским и Маршским. Людовик двинул против него войска, но Тибо принял крест, надеясь на папскую защиту. Однако Людовик не обратил внимания на папское послание и продолжал свое победоносное шествие к столице Шампани Труа. Тогда Тибо сдал королю замки Брей и Монтеро, но Людовик не счел этот дар достаточным. Гордому графу Шампанскому пришлось лично молить его о снисхождении. Пойти на это унижение своему старому другу посоветовала Бланка Кастильская. Очевидно, что разыгранный сценарий детально разрабатывался и обсуждался королем и королевой-матерью.

Трудно предположить в святом человеке мстительность и злопамятство, однако нельзя отмахнуться от впечатления, что Людовик недолюбливал признанного паладина своей матушки. Тибо много раз приходил на помощь короне и регентше в самых, казалось бы, безвыходных ситуациях; но, с другой стороны, были Авиньон, дружба с графом Бретонским, попытки проявлять независимость, наконец, сплетни, пятнавшие благородную мать короля. В конечном итоге Людовик снизошел до прощения ослушника, но одновременно провел очень выгодную для себя сделку: способствовал установлению мира между Тибо и его племянницей, королевой Кипра Алисой, оспаривавшей у графа свое наследство. Чтобы откупиться, король выплатил ей 40 тыс. ливров, а взамен заставил Тибо уступить ему графства Блуа, Шартр, Сансерр и виконтство Шатоден. Кроме того, тот должен был отказаться от своих владений в Центральной Франции и 7 лет прожить в ссылке — либо в Наварре, либо на Востоке, куда он, как и обещал, отправился в Крестовый поход. Тесные родственные связи с Палестиной расширяли горизонты его мечты…

Тибо возглавил отряд из нескольких знатных баронов, объединившихся для новой священной войны и не желавших сидеть без ратного дела, поскольку альбигойская война закончилась. Это были герцог Бургундский, графы Барский, Сансеррский, Неверский, Монфорский и др. Пьер Моклерк Бретонский оставил герцогство сыну и тоже отправился в поход.

Прекрасная дама короля Наварры уже достигла 48 лет. Но Тибо глазами сердца не видел ни морщин, ни отвисших щек, ни увядших губ. Более того, он не гневался за ее, мягко говоря, не очень дружеское поведение. Долгое время служение королеве дарило ему наслаждение и страдание, награду и наказание, неутолимое томление и невоплотимую мечту. Однако теперь Тибо желал выполнить обет, данный его отцом, и был готов покинуть свою даму во имя другой женщины — матери Иисуса Христа.

просил он в очередной сирвенте.

Трубадуры и менестрели аплодировали королю наваррскому и были готовы следовать за ним на край света.

Европейская политика, как всегда, укреплялась брачными союзами.

Император Фридрих II, способствуя примирению дружественных ему Капетингов с Плантагенетами, устроил брак сестры Маргариты, Элеоноры, с Генрихом III Английским, хотя и не одобряемый матерью короля Изабеллой Ангулемской как недостаточно блестящий. Для этого пришлось довольно много интриговать, так как Генри был обручен с дочерью графа де Понтье, Жанной. Она приходилась родственницей Людовику IX как внучка сводной сестры его деда Алисы Французской — в прошлом невесты Ричарда Львиное Сердце, так и не ставшей его женой. Отвергнутая Жанна была в отчаянии, но французская дипломатия приложила все силы, чтобы пристроить и ее: она стала второй супругой племянника Бланки, Фернандо Кастильского. Впоследствии ее дочь Элеонора приобретет известность как горячо любимая и любящая жена сына Генриха III и Элеоноры Прованской Эдуарда I.

Умница Элеонора совершенно покорила мужа. 29-летний супруг называл 13-летнюю жену «маленькая прелестница». Южанка, она постоянно мерзла в Англии. Там простые люди жили, как свиньи, в лачугах с земляными полами, и даже благородное дворянство в своих горделивых замках ступало по ледяным каменным плитам, устланным гнилой соломой. Под расшитыми золотом и серебром бархатными одеждами ползали вши, по парадным залам разносилось зловоние из выгребных ям.

«Для удобства, изящества и великолепия», достойных Элеоноры, Генри приказал устроить доселе невиданное в Англии утепленное отхожее место со стенами, обитыми темно-синим бархатом с вытканными на нем серебряными звездами. Даже представители высшей знати были шокированы таким развратным расточительством, не говоря уже о простых англичанах. Может быть, эта неслыханная прихоть молодой королевы и поселила в народе предубеждение против сумасбродной иностранки.

Воспитанная среди песен трубадуров, сама не чуждая поэзии, Элеонора высоко ценила людей, способных понимать и разделять ее вкусы и, презирая грубых английских баронов, возвышала провансальцев. Их подвижный ум, легкие привлекательные манеры создавали иллюзию, что она на своей прекрасной родине.

Элеонору раздражала вечная нехватка коронных средств. Чтобы доходы короля увеличились, достаточно было возвратить континентальные владения Плантагенетов. Юная королева стала вести собственную политику, оказывая на короля, у которого, по словам одного современника, было «сердце из воска», огромное влияние.

Маргарита тоже мнила себя политиком. Желая играть важную роль в делах правления и продемонстрировать свою значительность, она стала вмешиваться в государственные дела, «лоббируя» интересы Англии. Там обосновались ее родичи со стороны матери, представители Савойского дома: Гильом, Пьер и Бонифас. Они получили от короля весьма выгодные и почетные церковные должности. Обе сестры очень любили своих дядей и просто плясали под их дудку. Рассказывали, что Бонифас, получивший от зятя-короля высшую церковную должность — архиепископа Кентерберийского, — вывез из Англии в Савойю целый караван мулов, груженных золотом.

Втайне Маргарита принимала английских послов, которые бессовестно льстили не очень умной женщине, заставляя ее проводить в жизнь их планы. Неудачливая интриганка, Маргарита не дорожила интересами страны, королевой которой по воле судьбы она стала, и думала только об обогащении своих алчных родственников. Она пыталась быть государственным деятелем, как свекровь, но в ее неуклюжих стараниях проявлялись уловки скрытной и хитрой натуры, иногда имевшие успех, но не доказывающие наличия государственного ума.

Англо-савойские происки были очевидны для Бланки. Бе сторонники узнавали о попытках Маргариты передать спорные пограничные территории в Гиени английскому королю чуть ли не раньше, чем та высказывала такие намерения.

Королева-мать была удовлетворена: она нашла оправдание своей неприязни к невестке. Действительно, какие чувства могла вызвать у нее женщина, своими неуклюжими, глупыми, да, наконец, просто преступными интригами грозившая погубить дело, которому Бланка посвятила всю свою жизнь? Однако Людовик не наказал и не прогнал интриганку, а лишь мягко пожурил ее. Маргарита мило покаялась, и все пошло как прежде. Людовик не тратил лишних слов, и в дальнейшем также мягко, но решительно отстранял ее от государственных дел.

Бланке было горько и обидно. Она осознавала, что ее время уходит. Жизненной силы и гордости у нее не убавилось, но годы брали свое. Если днем многочисленные государственные дела отвлекали от горьких размышлений, то ночи заставляли расцветать пышным цветом побеги неурядиц, превращая их в непроходимые заросли обид. Существование с натянутыми нервами, в постоянном ожидании огорчения или унижения — настоящего или мнимого — подрывало здоровье. Утомляли наносимые взаимно болезненные удары и щипки, жгучие уколы, опасные намеки. Появились не только усталость духа, но и немощь тела: начались сердечные перебои, часто не хватало воздуха; крошились и выпадали зубы; лицо покрыла паутина морщин — карта жизни, знавшей и горе, и потери, и большое счастье. Бедная женщина потеряла все волосы. Это было особенно досадно, потому что Маргарита гордилась своими прекрасными косами: густыми, длинными и блестящими; они очень нравились Людовику, который рано начал лысеть. Старшина цирюльников, банщиков и парикмахеров якобы увидел во сне св. Луку, который приказал всем придворным срезать по пряди волос, чтобы сделать парик вдовствующей королеве. Вероятнее всего, это измышление, призванное показать единство двора и его повелительницы, но измышление показательное.

Маргарита и ее окружение издевались над «лысой старухой», но только исподтишка: вдовствующая королева была еще в большой силе, да и король мог быть очень жестким, когда дело касалось его матери.

Но и Маргарита не была довольна, злясь на свое бессилие и недостаток влияния. Чего стоят ее молодость и красота, если муж ни во что их не ставит и отдает предпочтение рассудку и проницательности своей старухи-матери? У молодой королевы было много поводов сетовать на судьбу. Она так и не стала единственной любовью своего супруга. В делах государственных он совершенно не поддавался ее внушениям, и вместо этого постоянно вопрошал свою совесть о правильности совершаемых поступков. Оскорбляло и то, что в те ночи, когда Людовик не считал греховным посетить королеву, он нс упускал случая встать в полночь, чтобы отправиться к заутрене, но не решался во время этой службы прикладываться к раке и святым мощам, считая себя нечистым.

Совсем не так вел себя Генрих III Английский, которой не стеснялся принародно демонстрировать нежную любовь к супруге, сестре Маргариты Элеоноре. Его привязанность, казалось, возрастала с рождением у них детей. Элеонора вертела мужем, как хотела, и оставалась правительницей государства во время его походов и разъездов по королевским владениям. Народ ее не любил и возлагал на алчную и высокомерную королеву большую долю вины за неурядицы в Англии.

Хитрая Элеонора жаловалась мужу, что в его отсутствие чувствует себя одинокой, и Генрих III устроил брак ее младшей сестры, красавицы Санчи, со своим овдовевшим братом Ричардом, герцогом Корнуэльским. Ричард был очень богат, так как владел оловянными рудниками, и, главным образом, в силу этого в 1257 г. избран императором Священной Римской империи. Провансальские сестры способствовали сглаживанию имевших место неурядиц между королем и герцогом. Это ослабило оппозицию английских баронов, признанным лидером которой выступал Ричард, и от которой он отдалился, чтобы угодить Санче.

Однако всеобщее недовольство засильем чужеземцев и участившимися поборами приводило к народным волнениям. Особенно негодовали обложенные непомерными налогами лондонцы. Однажды, когда Элеонора хотела переехать из Тауэра в Виндзор, горожане закидали ее тухлыми яйцами. Наследник престола, ее старший сын Эдуард, спровоцировал народный бунт, набросившись с отрядом рыцарей на обидчиков матери и загнав многих в реку. И все равно, положение сестры, нелюбимой подданными, но обожаемой мужем, казалось Маргарите предпочтительнее собственного.

Во Франции в отличие от Англии было спокойно. Мудрое правление выдающейся женщины давало плоды. Сельское хозяйство и торговля процветали, по всей стране царили закон и порядок. II.ездки стали безопасными, а королевская казна была так полна, что по прошествии года оставались излишки, и это позволяло правителям снижать подати и налоги.

Мирное течение жизни было не по нраву рыцарям, которым приелись пиры да застолья. Дворянство Франции жаждало ратных подвигов. Многие уже совершали свое паломничество, но Восток манил их снова. Палестина открыла им их самих. II. сравнению с этим миром существование у себя дома казалось бесцветным и блеклым — скучная жизнь бесплотных призраков с приглушенными чувствами. В Палестине, казалось, усиливалась вся энергия мира. Свет исходил не только с небес, он лился отовсюду, а ночью черное небо Сирии с его огромными звездами будило в душе неизбывное томление, стремление к чему-то неизвестно-прекрасному и величественному. Наверно, это и было единение с Создателем.

Жан де Бриенн, который потерял эту волшебную страну, теперь правил в Константинополе в качестве регента при своем зяте Балдуине II. По его совету юный император направился к папе Григорию IX просить помощи Латинской империи, остро нуждавшейся в притоке свежих сил. Он повсюду искал союзников своему слабому государству. Вместе с супругой Марией де Бриенн, приходившейся внучатой племянницей Бланке, в 1238 г. Балдуин прибыл в Париж, где молодую чету догнала весть о кончине регента. В Константинополе начались волнения. Людовик и Бланка выделили крупную сумму денег и набрали небольшое войско наемников, чтобы император возвратился домой не с пустыми руками. Но нелады между папой и императором Фридрихом II, а также вражда последнего к покойному де Бриенну помешали осуществлению этого предприятия.

В полном отчаянии Балдуин решился на неординарный поступок: предложил Людовику Французскому в собственность Терновый венец Спасителя и иные священные реликвии, которые он давно заложил венецианцам. Людовик и Бланка с восторгом согласились. Для хранения этого сокровища они всего за 2 года построили Сен-Шапель (Святую часовню), шедевр готической архитектуры, которая на долгие годы стала сокровищницей священных реликвий. Сооружение этого здания 36 м в длину и 17 — в ширину, высотой 42,5 м приписывается Пьеру де Монтрею.

Глубоко страдая оттого, что уже не так близка с Людовиком, как раньше (как она считала), Бланка стала уделять больше внимания своим младшим детям. Второй по старшинству сын Альфонс, названный в честь ее отца, Алонсо Победоносного, был ей, кажется, особенно дорог. Главное — Альфонс не обнаруживал к своей супруге той ласковости и нежной привязанности, которая так выводила из себя Бланку в отношениях Людовика и Маргариты. Болезненный, мнительный, трудолюбивый и угрюмый, по характеру он мало походил на старшего брата. В нем не было величавой кротости духа, идеальных стремлений, самопожертвования и бескорыстия. Не чуждый гордости и ограниченного честолюбия, он усвоил в решениях формулу самодержавного государя: «Угодно господину графу». Мать устроила все так, чтобы он стал правителем Тулузского графства. Она ненавидела так упорно сопротивляющихся еретиков-альбигойцев и всей душой желала их гибели.

Ее недаром называли «злым гением провансальской национальности». В завещании Раймунда имя Жанны стояло на первом месте — Бланка, совершив, по сути, политический подлог, приказала поместить его имя и титул раньше жены. Графство согласно завещанию оставалось достоянием Жанны, ее приданым. В силу законов, действующих в стране, она могла передать его после смерти мужа детям и за неимением детей — кому угодно; мота, овдовев, вступить в новый брак. В Париже искренне желали, чтобы у Жанны не было потомства. И это было вполне возможно. Неустойчивое здоровье Альфонса не обещало плодовитости, а впоследствии принца разбил паралич. Жанну отстранили от наследования, объявив недействительным завещание графа Раймунда. А через 4 дня после кончины мужа крепкая и никогда не жаловавшаяся на здоровье женщина умерла от неизвестных причин.

Французская корона приобретала цветущую природой и промышленностью страну. Земли, уступленные ей, давали огромный доход. Юг преуспевал в виноделии, обогащавшем его, в искусстве выделывания тканей и предметов роскоши, — теперь это все принадлежало Франции.

Подданные графа де ла Марш, жители графства Пуатье, питали к французам ту же национальную вражду, что и южане. Они более тяготели к Англии, тем более, что Генрих III еще в 1225 г. передал провинцию своему брагу Ричарду. В Пуату, главном центре духа сеньоральной независимости, бароны начали волноваться, созывать тайные собрания, подстрекать друг друга к сопротивлению. «Французы, — говорили они, — всегда презирали нас, пуатевинцев; они хотят отнять у нас все наши земли и будут обращаться с нами хуже, чем с нормандцами и альбигойцами».

В апреле 1242 г. граф де ла Марш поднял восстание против французской короны. Он рассчитывал на поддержку английского короля, который был его пасынком. Мятеж графа поддержали могущественные графы Комменж и Арманьяк, виконт Нарбоннский, сеньоры Лoтрек и Л’Иль-Журден.

Формальным поводом послужило неуважение, которое было выказано королевами Бланкой и Маргаритой его супруге, Изабелле Ангулемской, вдове короля Джона и матери Генриха III. Историки (по крайней мере те, которые вообще упоминают женщин) любят обвинять Изабеллу в разжигании вражды, которая яростно пылала и без ее стараний. О роли королевы Бланки в этом конфликте принято умалчивать. А ведь проницательная женщина была прекрасно осведомлена обо всех семейных делах своих вассалов и соседей и нередко бесцеремонно в них вмешивалась. Она ощущала потребности окружающих ее людей, тонко чувствовала явные и скрытые намерения, проницала истинную цель побуждений. Общеизвестно, что Бланка расстроила брак Симона де Монфора сначала с овдовевшей графиней Жанной Фландрской, затем с графиней Булонской. Озлобленный против регентши вельможа покинул Францию. В Англии он получил от Генриха III титул великого сенешаля и руку его сестры Элеоноры, а затем сыграл огромную роль в истории этой страны.

Королева знала, что граф Гуго де ла Марш без памяти любил свою прекрасную супругу, которая юной невестой предназначалась его отцу, но ее у него отобрали, чтобы она стала королевой Англии. Прошло много лет, и теперь, подарив Британии короля, Изабелла снова вернулась во Францию. Гуго был помолвлен с ее дочерью, но мать оказалась милее.

В феодальном государстве к людям относились соответственно месту, которое они занимали согласно сеньоральной иерархии. Разумеется, сменив королевскую корону на графскую, Изабелла понизила свой общественный статус. Экс-королева английская славилась своим огромным самомнением, строптивым нравом и взрывным темпераментом, однако всегда принимала сторону Бланки. И если бы та желала сгладить, а не обострить конфликт, она отнеслась бы к Изабелле не как к супруге графа, а как к матери короля.

Тем не менее обе королевы французские едва ли не впервые действовали единодушно и продемонстрировали королеве-графине свое пренебрежение. Понятен энтузиазм Маргариты, с удовольствием унизившей нелюбимую свекровь сестры. Но поведение Бланки необъяснимо, если этот демарш не был задуман заранее.

Генрих III, как и Людовик IX, был любящим сыном. Несмотря на то что бароны отказали в субсидиях на военные действия, он исполнил свое обещание и внезапно объявил войну Франции. Когда он с войском достиг Руана, его тепло встретила Изабелла и поблагодарила за то, что он приехал: «Дорогой сын, ты так великодушен, что решил помочь своей матери и братьям, которых испанка Бланка попирает ногами. Но если пожелает Господь, все может измениться».

Людовика IX изумила такая неожиданная оперативность часто нерешительного кузена Генри, и он по обыкновению стал вопрошать свою совесть, можно ли ему воевать с английским королем, когда его отец 25 лет назад клятвенно обещал жить в мире с Англией. Впрочем, он быстро дал уговорить себя матери и советникам и счастливо избавился от опасности. Англичане были плохо подготовлены к войне. У союзников не было выработано плана действий, и их легко было уничтожить по частям. Жаркий бой в виноградниках принес повстанцам молниеносное и безоговорочное поражение. Граф де ла Марш бросился к ногам короля, он уступил короне часть своих владений и обязался воевать за Людовика. Гордячка Изабелла Ангулемская на коленях перед Бланкой долго вымаливала прощение себе и своим близким.

Королевские войска овладели областью Пуату, которую постыдно оставили англичане, и только чума во французском лагере остановила их успех. Сам король заразился. Он тяжело заболел и больным вернулся в Париж, приняв 5-летнее перемирие, предложенное Генрихом III. Людовик IX до конца жизни так и не излечился от болезни, подхваченной в пуатевинскую компанию.

Испытывала ли Бланка угрызения совести, поскольку именно она развязала эту войну?

Матье Парижский был высокого мнения о королеве Бланке. Он называл ее «женщиной уважаемой и любимой Богом», «женщиной наделенной твердостью больше, нежели обыкновенные женщины», «женщиной замечательной и благородной».

Предшественница Людовика XI, Екатерины Медичи и кардинала Ришелье, испанка, посвятившая себя всецело служению славе французских Капетингов, в 1245 г. Бланка сделала с Провансом то же, что прежде сделала с Лангедоком.

Рамон Беренгер обещал свою младшую дочь Беатриче, которой по завещанию доставалось все богатство отца, Раймунду VII, графу Тулузскому. Правда, тот лишь недавно женился на Маргарите де ла Марш, сестре по матери английского короля. Однако это был своего рода пробный брак с условием развестись через год, если папа его пс одобрит. Одобрения так и не последовало, и граф считал себя свободным.

Бланка давно вынашивала план женить на Беатриче своего угрюмого четвертого сына Шарля. Вдовствующая королева, всю жизнь играя своим кузеном, обещала ему деньги на свадьбу, но сделала все, чтобы Беатриче и ее огромное приданое достались самому младшему принцу королевского дома. Когда же Раймунд явился к ней, чтобы с благодарностью получить обещанное, ему объявили, что он разъехался с принцем Шарлем, который во главе французской армии отправился за рукой Беатриче.

Королевский двор ликовал: провансальская принцесса отказала германскому королю Конраду IV Гогенинауфену и двум пожилым вдовцам — Хайме Арагонскому и Раймунду VII Тулузскому и выбрала Францию!

Шарль был суровый, угрюмый, всегда погруженный в честолюбивые замыслы человек. Его детство пришлось на то бурное время, когда мать подчиняла своей власти непокорную знать Франции. В силу этого он был полностью передан на попечение воспитателей и с юных лет привык полагаться только на себя. Он унаследовал свойственный его семье аскетизм и присущую матери энергию. Он очень не любил шумные забавы, мало говорил, почти никогда не улыбался; не понимал, как люди могут восхищаться такими бреднями, как сказки трубадура, или такими тупостями, как кривляние жонглера. Он презирал даже охоту и еще ниже ценил музыку, без которой не могли жить на юге; мандолина и арфа в его тазах были ничтожнее сломанной прялки. Образом жизни он походил на монаха и был достаточно энергичен, чтобы заставить подданных жить по его представлениям. Несмотря на религиозность, он был далеко не чужд алчности и другим обычным человеческим недостаткам.

Не обремененный любовью семьи, Людовик Святой, очередной раз вопросив свою совесть, признавал, что из трех своих братьев он меньше всего привязан к младшему — Шарль отнюдь не был лишен материальных благ и в 20 лет вступил во владение богатыми апонажами Анжу и Мэн.

Общеизвестна ненависть королевы Маргариты к Шарлю Анжуйскому. Трудно сказать, из-за чего возникла вражда. Очевидно одно: она ненавидела его яростно. Возможно, эта ненависть была обусловлена имущественными притязаниями. Младшая сестра Маргариты Беатриче принесла огромное наследство в качестве приданого Шарлю, в то время как доли старших сестер еще не были выплачены полностью. Уже одно это могло возбудить зависть. Но две другие сестры, Санча и Элеонора, тоже обделенные отцом, столь неистовых чувств не испытывали. Должно быть, для ненависти имелась какая-то личная причина. Но в 1234 г., когда Маргарита прибыла во Францию 14-летней девушкой, Шарлю было только 8 лет. Может быть, он выстрелил в нее из рогатки?

Лишенный сантиментов Шарль вскоре испортил отношения и со своей тещей, стареющей красавицей Беатрисой Савойской. Причина была проста: имущественный спор. Беатриса требовала от него возвращения своего вдовьего наследства. В результате сложных переговоров, изощренных поединков юристов обеих сторон и резкого высказывания взаимных претензий граф вынужден был пойти на компромисс, уступив Беатрисе Форкалье и третью часть доходов от Прованса. Это половинчатое решение не устроило никого. Неминуемо ухудшились отношения между тремя провансальскими принцессами и их младшей сестрой Беатриче как женой и сторонницей ненавистного Шарля. Лишь в 1256 г. вдовствующая графиня согласилась отказаться от своих претензий на Прованс, и то только потому, что Людовик IX пообещал сам выплачивать ей требуемые суммы.

Впоследствии Маргарита готова была отдать завещанное ей матерью провансальское наследство дому Габсбургов, лишь бы ничего не досталось Шарлю. Когда тот оправился на завоевание Сицилии, папе пришлось долго уговаривать Маргариту не чинить деверю препятствий, чтобы тот мог сокрушить Манфреда Гогенштауфена.

Однако и наиболее щедро одаренная отцом богатствам младшая сестра Беатриче имела повод для зависти: ее сестры носили королевские короны: французскую, английскую, римскую — а она была всего лишь графиней! Однажды на пиру ей с мужем пришлось сесть за стол не вместе с королевами, а на место для людей более низкого звания, и это горько ее обидело. Пожалуй, лишь прозябание на низком табурете в ногах сестер-королев вызывало у этой достойной женщины слезы ярости. В остальном она была безупречна. Шарль вполне разделял чувства жены и, должно быть, выступал первой скрипкой в этом дуэте недовольных. Он претендовал на особую роль в семье, поскольку единственный из братьев родился в то время, когда его отец уже был королем. Это давало ему преимущество, высоко ценимое в феодальном мире, и побуждало искать для себя более высокого положения.

Святая земля терпела притеснения от неверных. Владения христиан сокращались, как шагреневая кожа. Несколько важных портовых городов еще удерживались крестоносцами, но уже наступала агония крестоносных государств. Единственным и последним оплотом латинской, а с нею и под ее покровом вообще европейской культуры на Востоке оставался Кипр, где правили короли из династии Лузиньянов, родственники графов Шампани.

Выступление французских рыцарей в 1235 г. под знаменем Тибо Шампанского окончилось позорной неудачей. Свары и несогласия между крестоносцами, ставшими участниками противостояния тамплиеров и госпитальеров, привело к печальным результатам. Были убиты множество знатных рыцарей, в том числе граф Барский. Еще большее количество воинов попало в плен во главе с графом де Монфором. При раздорах, которые разделили крестоносцев на два враждебных лагеря, король наваррский и герцог Бретонский со своими людьми сели в Акре на корабль и отплыли домой.

Возвращение графа Тибо оказалось совсем некстати королеве Бланке. С трудом сдерживала она порывы любимого сына, одержимого мыслью о подвигах во имя веры. Ссылками на судьбу графа, который уплыл в Заморье и просто-таки пропал без вести, до поры ей удавалось пресекать опасные мечтания короля. Теперь же ничто не мешало Людовику отдаться всем своим существом подготовке нового крестового похода.

По рассказам современников, победив смертельный недуг, король дал обет отправиться в Святую землю. Поднявшись с ложа болезни, он собственноручно делал из ткани кресты и нашивал их на рукава приближенных, побуждая колеблющихся к духовному подвигу.

В этом единственном вопросе он не находил взаимопонимания с королевой Бланкой.

Хотя Бланка иногда играла мыслью — но крайней мере, ее озвучивала — удалиться от двора и от государственных дел, отказаться от общения с сыном, самым любимым существом, затвориться в монастыре, посвятить остаток жизни Богу, на самом деле такие сентиментальные глупости ее никогда не увлекали. Иначе с ее решимостью и силой воли она уже давно поставила бы на своем. Теперь перспектива разлуки с сыном приводила ее в ужас; она рыдала о нем, словно о мертвом.

И народ был опечален: словно дети без отца, французы боялись остаться без короля. Французская знать часто причиняла беспокойство короне, но простые люди всегда приветствовали и по мере сил поддерживали королевскую власть.

Людовик, по дошедшим до нас единодушным отзывам современников был благородным, великодушным, отважным и вместе с тем мягким человеком, абсолютно правдивым и не способным ни на какой обман, даже если это могло принести ему пользу. Однако все слащавые и поучительные рассказы о Людовике появились только после его отнюдь не героической смерти в Крестовом походе. Свидетельства принадлежат клирикам разного, порой очень высокого ранга, его приближенным, родственникам. Сбором подобных воспоминаний занималась специальная комиссия, состоящая из высших представителей духовенства. Эта комиссия и папа решали, достоин ли претендент канонизации.

Существует много мнений относительно нравственного значения в ту суровую эпоху личности и характера Людовика IX. В основном, они восторженны и, по существу, являются панегириками. Однако встречаются и иные, более трезвые. «Он всегда был готов жертвовать Церкви всеми земными интересами. Он выражал собою только идеалы Средних веков; в его облике не отразилось ни одной черты нового времени. Он не внес ничего нового ни в историю человечества вообще, ни в государственную жизнь Франции в частности. Причиной его известности, обаяния его имени в потомстве было то, что он в замечательной гармонии воплотил в себе много лучших сторон минувшего. Он не обладал организаторскими способностями и ради небесного воздаяния жертвовал земными выгодами Франции. Самопожертвование, аскетизм, страх греха были стимулами его существования». «Воспитанный властной матерью, запугивавшей ребенка дьяволом, король прожил жизнь с двойной манией преследования: он боялся греха так же, как боялся смерти, и все 56 лет его мучил страх умереть, в то время как он совершает неправедное дело». Сколько бы ни говорили о роли Людовика в истории величия Франции, беспристрастный взгляд увидит лишь слабое существо под рукой у сильной матери. Его отличали твердость в выполнении принятых решений — верных или не очень — и религиозный фанатизм, доходивший до смешного. Святым отцам в Руайомоне стоило многих трудов отвратить короля от намерения постоянно сзывать всех монахов, для того чтобы омыть им ноги. Король очень любил рыбу, но из воздержания ел только мелких рыбешек, веля отдавать больших беднякам. Если случалось засмеяться в пятницу, его охватывала смертельная тревога. Уже в агонии он отказался выпить гоголь-моголь, которого страстно хотел, потому что день был постный.

Во всех свершениях Франции его эпохи отчетливо выступают роль и значение Бланки Кастильской. Все территориальные приобретения были задуманы и воплощены этой женщиной, мудрой и властолюбивой, умеющей поддерживать авторитет и четкую работу институтов королевской власти. Скорее всего, в ней не было религиозной просветленности, присущей Людовику IX, ее вера имела агрессивный, фанатичный характер. Она руководила всеми областями жизни государства вместе со своими советниками, столь же трезво и прагматично мыслящими, но никогда не становилась их марионеткой. Она дала Франции понять, что женщина тоже может обладать умом политика, и на самом деле была первой великой королевой со времен Брунгильды. Будущий святой король был всего лишь орудием исполнения ее замыслов. Присоединение Лангедока, Прованса, Пуату — это все заслуга королевы Бланки.

Как многие сильные женщины, она была обречена любить слабого мужчину. При всей своих достоинствах он не был человеком скорых и блистательных решений. Его начинания были успешны, пока рядом была волевая наставница, наполнявшая его силой. Все его договоры, заключенные самостоятельно, состряпаны на скорую руку; они, быть может, и отмечены печатью высшей справедливости, но ничего не принесли стране.

Заключив Парижский мир, он получил от Генриха III Нормандию, Мэн, Анжу, Тур и Пуату. Но взамен передавал английскому королю Лимузен, Перигор, Керси, часть Сентонжа — земли, давно присоединенные к французской короне его предшественниками. Жители Перигора были так возмущены этим обменом, что долго отказывались праздновать день Св. Людовика после его канонизации.

Что же в итоге остается на долю Людовика IX? Два разорительных Крестовых похода, ради которых из страны выжимались все соки: 10 тысяч ливров дал Париж, 3 тысячи — Лан, 3,4 тысячи — Бове и т. д. Эти авантюры принесли ему мученический венец и вовсе не героическую смерть в Тунисе, но не славу.

Но людям не дано предвидеть будущее, и король с воодушевлением готовился к подвигам во имя Христово.

В 1248 г. королева Бланка и Людовик основали аббатство Нотр-Дам-де-Ли, чтобы снискать помощь Господню в Крестовом походе. В этом же году король поручил регентство матери и полностью отдался подготовке к своему Крестовому походу.