Глава двадцать первая
Как ни торопился князь Годослав, как ни желал побыстрее выехать в Старгород к князю Бравлину Второму, понимая, что в данной ситуации от его торопливости или, наоборот, неторопливости может зависеть многое, если не все, и не только для самого Бравлина и его княжества, но и для княжества бодричей, для своего будущего, он все же не смог сразу отправиться в путь.
Едва Годослав вернулся в свои покои, чтобы переодеться, и приготовиться к не самой ближней дороге, как прибежала Давора, перепуганная молодая служанка княгини Рогнельды.
– Княжа! Княже… – и только попыталась дыхание перевести.
– Иду… – Годослав даже не спросил сразу, что случилось. Он словно уже знал, потому что постоянно ожидал подобного, и подобное время от времени случалось. Причем, не случалось уже продолжительное время, следовательно, приступа можно было ожидать вот-вот, и в любое время дня и ночи. А приступы имеют свойство приходить всегда в самый неподходящий момент. И хорошо, что случилось это тогда, когда сам Годослав был дома. Рогнельда порой была еще в состоянии слушаться приказаний мужа, хотя каждый раз «достучаться» до ее сознания становилось все труднее и труднее. И отшельный волхв Горислав, давно уже ставший лекарем при княжеской семье, предупреждал, что дальше все будет еще хуже… Кроме князя влиять на Рогнельду во время приступа мог только сам Горислав, но его давно уже не видели во Дворце Сокола. Волхв готовил для Рогнельды различные травяные настои, которые обязательно следовало пить одни утром, другие в обед, третьи перед сном, четвертые только во время приступа. Служанки Рогнельды – крепкорукие девки Давора и Елка – были обучены насильно поить Рогнельду, если она сама пить не желала. Что, впрочем, не всегда удавалось, потому что княгиня во время приступа обретала неведомо откуда появившиеся силы и своей тонкой изнеженной рукой была в состоянии сбить с ног одну за другой своих сильных служанок. Видимо, в Рогнельде сказывалась кровь неукротимых викингов во многих поколениях, и сила предков вселялась в нее.
Покои Рогнельды находились этажом выше, прямо над покоями Годослава. Князь широким шагом заспешил по длинному коридору, стуча при этом каблуками своих тяжелых боевых сапог, которые успел уже надеть, готовясь в дорогу. Служанка Рогнельды семенила рядом, стараясь не отстать от Годослава, и, по прежнему задыхаясь от быстрой ходьбы, объясняла:
– Совершенно ни с чего вдруг такая ярость началась… Стала все подряд крушить, стол перевернула, посуду начала о наши головы бить. Мы детей успели вынести в другую комнату, и там закрылись, испугались. Потом стражник пришел, и княгинюшку закрыл в ее комнате. Мы хотели ей настой Горислава споить, а она дерется, пить не хочет. Елке все лицо расцарапала. И стражник подойти боится. Когда он дверь закрывал, она ему хотела в глаза вцепиться. Едва успел закрыть.
К Рогнельде был приставлены специальные стражники, всегда ожидающие каких-то неприятностей со стороны хозяйки дома. Эти приступы ярости случались с княгиней регулярно. И дежурный стражник обязан был оградить от возможной материнской агрессии детей – старшую дочь и сына. Это была главная задача стражников. И еще требовалось саму княгиню уберечь от каких-то опасных поступков. Именно потому стражники к княгине приставлялись особо сильные и массивные, не уступающие ростом самому Годославу. Но уже был случай, когда она с черепком от глиняного горшка бросилась на стражника, и нанесла ему рану в лицо. Метила в шею, но промахнулась. И всегда во время приступов она своего малолетнего сына обвиняет, говорит, что тот, якобы, убил своего деда, герцога Рунальда. Хотя его закололи копьями стражники по ее приказу, когда княгиня была беременна сыном. Может, потому сын и родился таким – с необычно большим и необычно сильным для ребенка телом, но со слабым умом. Сын этот не мог стать наследником Годослава. Он был бы не в состоянии править княжеством. Даже думать об этом было больно. И эта боль постоянно сидела в голове Годослава, заставляя его искать выход, но такого выхода он пока не находил. Один волхв Ставр, приведя однажды к князю видящего отрока Власко, сумел донести до Годослава весь из будущего. Что будет у него сын от другой жены, но и этому сыну не дано будет править бодричами. Но править он будет в другом княжестве, в другой земле, несравненно более обширной и сильной. И то не сразу, но с годами. Зная, что Власко почти никогда не ошибается, и имея возможность убедиться в этом неоднократно, Годослав слегка успокоился, и решил, что боги за него сами решат, как быть. И против их воли спорить и что-то предпринимать князь не намеревался. Боги всегда все сами решают за людей.
Приступы обычно длились не долго, и после них Рогнельда, как правило, подолгу спала. Иногда по двое – трое суток. И ничего из происшедшего не помнила. Когда князь вошел в покои жены, она уже слегка успокоилась, и сидела на ветру перед разбитым окном, в которое врывался холодный по зимнему ветер. Ветер трепал на ее голове волосы, выбившиеся из-под платка, который княгиня, представительница знатного данского рода, носила по славянскому обычаю. Данские женщины могли себе позволить ходить с непокрытой головой, даже в отличии от других скандинавских племен, и этим показывали свою вольность и свободу. Замужние славянки считали это зазорным, и всегда полностью прикрывали волосы, носили на голове повой или убрус. Но Рогнельда сейчас не замечала ветра, как не заметила и вошедшего мужа. И собрав на высоком лбу глубокие морщины, была погружена в какие-то свои думы. Годослав подошел, наклонился, и посмотрел Рогнельде в глаза. Расширенный зрачок был неподвижен. Это значило, что приступ еще не прошел, и спрашивать о чем-то жену и говорить ей что-то было бесполезно. Князь сделал знак Даворе. Та знак поняла правильно, метнулась в соседнюю комнату, принесла глиняную большую бутыль и берестяную кружку. Годослав зажал кружку в ладони, а служанка, поднимая тяжелую бутыль двумя руками, налила в нее какую-то тягучую густоватую жидкость золотисто-медового цвета. Давора лучше князя знала, сколько следует наливать. Годослав протянул кружку жене. Но она, казалось, все еще ничего перед собой не видела. И даже руку не подняла. Тогда он просто подошел сбоку, одной рукой обнял жену за плечо, и прижал к себе, а второй поднес кружку к губам. По мере того, как Годослав поднимал кружку, Рогнельда начала делать маленькие глотки. Годослав не торопился, опасаясь, что Рогнельда захлебнется, и сильно кружку не поднимал. В итоге она выпила все, но никак не показала своего удовольствия или неудовольствия. И сохраняла прежний отстраненный вид.
Годослав вернул кружку служанке.
– Я сегодня уезжаю на несколько дней. Последите за ней хорошо, и за детьми тоже. Пошлите за Гориславом. Пусть до моего возвращения поживет здесь. Хотя, когда она полностью в себя придет, я, надеюсь, уже вернусь. И окно пошлите кого-то заделать побыстрее. На улице ветер. Княгиня может простыть.
– Мы ее сейчас в постель уложим, – пообещала Давора.
Годослав знал, что после этого отвара Горислава, который дают только во время приступов, княгиня Рогнельда быстро засыпает, и спит с редкими пробуждениями почти двое суток, а то и, случается, больше. Порой ее насильно будят, чтобы накормить. Через трое суток князь рассчитывал уже быть дома.
– Дети где? – спросил он.
– В соседней комнате. С ними Елка.
Годослав вышел, и на минутку зашел в соседнюю комнату, чтобы проститься с детьми и, по возможности, успокоить их. Дети всегда сильно пугались, когда у матери случался приступ…
* * *
Таким образом, в дорогу князь Годослав отправился уже ближе к вечеру, рассчитывая к утру прибыть в Старгород, и надеясь, что будет еще не поздно. Сотня дружинников составляла княжескую свиту. Перед отъездом у ворот Дворца Сокола столпилось полтора десятка самых важных бояр-советников княжества. Но Годослав не планировал брать их с собой, что являлось, по сути дела, отказом от устоявшихся правил, хотя в правление Годослава эти правила ломались постоянно, и так же постоянно устанавливались новые, чтобы вскоре тоже сломаться. Годослав предпочитал жить и править не по правилам, а по целесообразности, чем вызывал, естественно, недовольство среди знатнейших членов правящего общества бодричей. Бояре-советники никак не желали признать за князем право самодержца, поскольку раньше, в давние времена, князь выбирался из их среды на определенный срок в каждом племени, и это была должность, не переходящая по наследству. Предки Годослава сломали эту систему, но бояре до сих пор привыкнуть к такому положению не могли, и не желали смириться. А Годослав не желал принимать воли ненадежных и своекорыстных советников, предпочитая опираться на волю свою и своих ближайших помощников и сподвижников, положиться на которых он мог всегда.
– Как же ты без нас едешь, княже? – спросил боярин Путарь. – Тебе без свиты не по чину такие визиты совершать. Так тебя, чего доброго, примут за какого-нибудь купца. Ты же едешь, мы слышали, в Старгород? Бравлин должен видеть важность приема такого лица, как ты. Свита нужна обязательно, княже. И чем больше нас будет, тем важнее ты будешь казаться.
– Моя забота не в том, чтобы казаться, – сурово и безаппеляционно ответил Годослав. – Моя забота в том, чтобы быть. Со свитой или без нее, я остаюсь все тем же человеком, который сам решает самые важные дела своего княжества. И я желаю делать это…
– Так может, княже, тебе подсказка какая понадобится. Кто ж подскажет? – осмелился перебить Годослава Путарь.
Князю не понравилось, что его перебивают, и он сказал предельно жестко. Так жестко, что Путарь почувствовал холодок, пробежавший по спине.
– И я желаю делать это без чужих никчемушных подсказок, и без ваших помех. Это решено. Разъезжайтесь по домам, – слова князя звучали грозно, но все же он решил напоследок смягчить произнесенное. – Кроме того, что я ваш правящий князь, я еще и просто человек. И еду к своему другу князю Бравлину Второму не с государственным, а с дружественным визитом. Хотя мы можем во время дружеского застолья и государственные дела с глазу на глаз обсудить. Я даже не взял с собой брата князя-воеводу Дражко, хотя он просился. Зачем же я буду вас брать!
Завершив разговор, Годослав развернул коня, и тронул пятками его ребра. Но через два шага потянул повод, остановился, и снова повернулся к боярам-советникам, которые провожали его осуждающими взглядами.
– Я не вижу промеж вас князя Додона. Он что, не хотел поехать со мной к князю Бравлину?
– Князь Додон, как и собирался раньше, поехал ко двору короля Карла Каролинга, – сообщил боярин-советник Прокса. – Вместе с ним отправился и аббат Феофан, желающий поздравить своего короля с победой над Бравлином.
– А разве Карл уже захватил Старгород? – удивился Годослав.
– Аббат не сомневается, что к его приезду Старгород будет взят, – Прокса сказал это с торжеством в голосе. – Где тогда ты, княже, будешь пировать с Бравлином, непонятно…
Годослав опять рассердился.
– Тогда я привезу князя на пир во Дворец Сокола, – заявил Годослав так резко, словно кулаком Проксу ударил.
У боярина даже лицо от этого словесного удара вытянулось.
– Хотя я и не исключаю, что Карл Каролинг, мой государь, пригласит нас на пир к себе. Меня и князя Бравлина Второго.
От этих слов уже вытянулись лица у остальных бояр-советников. Они понимали, что происходит нечто важное, но происходит без их вмешательства. Годослав ведет какую-то свою политику, и они не понимают его основных действий. Но все важное в княжестве могло касаться их непосредственно. И потому такое невнимательное к ним отношение бояр тревожило. Они не могли не знать сложного положения князя Бравлина и его княжества. И при этом не знали, что желает предпринять князь Годослав. Однако последняя фраза князя давала право думать, что он рассчитывает помирить Карла с князем вагров. При этом многие из бояр-советников подобного не желали. Более того, они желали бы, чтобы Годослав присоединился к королю Карлу в этом походе, чтобы бодричи могли рассчитывать на приобретение новых земель в соседнем княжестве. И первыми на эти земли стали бы претендовать бояре-советники, которым своих земель было всегда маловато. Было боярское предположение и о том, что князь Додон, не получив должности воеводы Руяна, отправился к королю Карлу Каролингу с клятвой верности, и с тем, чтобы Карл назначил его правителем земли вагров. Слишком много справок наводил Додон, слишком интересовался делами этих земель, чтобы это осталось незамеченным. Бояре и такого положения не хотели. У Додона они ничего не смогли бы урвать. А Карл мог бы что-то выделить Годославу. Сам Годослав земли копить не любитель, и мог бы раздать их боярам. Уж что-что, а выпрашивать себе какие-то блага или подачки они умели в совершенстве. И чем их устраивал Годослав – это своей щедростью.
Потеряв время на не слишком вежливый разговор с боярами-советниками, князь резко подогнал коня, и в несколько прыжков сильного и благородного животного оказался рядом со своей стражей, волхвом Ставром и вагрским посланником тысяцким князем Куденей, которые ждали его, не двигаясь с места.
– Ставр, а почему я не вижу твоих людей? – спросил Годослав, желая этим разговором снять с себя раздражение от разговора предыдущего. – Ты надеешься один заменить всех? Или они, как всегда, заранее…
– Да. Как всегда… Мои люди, княже, уже заняты делом обеспечения твоей безопасности. Они в дороге. Многих я вынужден был оставить дома на охране загородного имения князя-воеводы. Они сидят там в засаде. Дражко отдал мне тот золотой нож, и я подбросил его в коридор рядом с дверью покоев сбежавшей рабыни. И приказал своим людям не трогать никого, если только они не начнут бедокурить. Мало ли, дом князя-воеводы им захочется сжечь или еще что. А если смирно приедут, и так же смирно, тихо уедут, пусть едут с этим ножом. Мы отследим их. Людей для этого я оставил достаточно. Но забрал всех, кто был свободен. Их тоже должно хватить с избытком, но они не любят показывать свою работу, если в этом нет необходимости. Несколько человек уже даже на другом берегу Лабы, чтобы узнать обстановку там. А на выезде из Рарога к нам присоединятся Барабаш, который всегда готов оставить подаренный тобой ему загородный дом, чтобы сопровождать тебя, Лют-пращник и Далимил-плеточник.
– Я буду рад снова увидеть лучшего стрельца Хаммабургского турнира, – согласно кивнул князь Годослав. – Он, кажется, мечтал открыть школу для мальчиков, чтобы обучать их стрелецкому мастерству?
– Да, княже. Он уже открыл такую школу, и набрал в нее детей-сирот и выходцев из самых бедных семей. Но они еще слишком молоды, чтобы пойти воями на настоящую службу. Хорошего стрельца нужно воспитывать не меньше десятка лет. Два года они уже отучились. Через восемь лет Барабаш представит тебе своих мальчиков, готовыми к любому бою. А через год он, как обещает, наберет новый состав. И будет набирать по новому составу каждые три года. Чтобы каждые три года передавать в твою дружины хорошо обученных стрельцов.
– Много он их набрал?
– Три десятка. Кандидатов было в три раза больше. Барабаш выбирал их по каким-то признакам, которые даются детям Богами. Тех, кто имеет способности. И передает им все, что сам умеет. Через восемь лет это будет большая сила. Не сотня, как та, что сопровождает княжича Гостомысла, но тоже сила немалая.
– Князь Бравлин давно мечтал создать такую школу, но так и не успел, – сказал тысяцкий князь Куденя. – За другими заботами все руки не доходили. Да и воевода Веслав не очень-то на стрельцов полагается, считая, что все в сече решает копье и меч. А он имеет влияние на князя немалое. Правда, наш князь сумел создать целых цех по изготовлению сложных луков. Но для этих луков нужны соответствующие руки. Простой вой со сложным луком не справится. Карл Каролинг даже купил для своих лучников, кажется, штук десять, и, в дополнение к лукам, закупил целый воз стрел у наших стрелочников. Но я лично не вижу пользы, которую ему может принести эта покупка. У него в армии нет настоящих стрельцов, хотя, как я слышал, Карл сумел нанять несколько десятков сорбов. Но этого мало. Да и прибыли сорбы со своими луками, и со своими стрелами. А лучники франков бросают наши луки после десятка выстрелов, и подолгу после этого руками от усталости размахивают.
– А чем Лют с Далимилом занимаются? – спросил Годослав, показывая, что и этих разведчиков хорошо помнит. Да и как было не запомнить, если Далимил на Хаммабургском турнире исполнял при князе обязанности оруженосца, а потом вместе с Лютом-пращником участвовал в схватке Божьего суда против двух данских воинов из окружения герцога Трафальбрасса.
– Они, как и раньше, служат в твоей разведке, княже.
Так, за разговорами, кавалькада приблизилась к закатным городским воротам. Кто-то уже предупредил стражу о проезде князя, и стража разогнала народ, который к вечеру стекался в город, и занимал дорогу. Так что, по очищенной дороге выехали без проблем. Сразу за воротами к кавалькаде присоединился сначала воз с подарочными собаками для короля Карла, а потом и крепкоплечий немолодой стрелец Барабаш, которого князь Годослав хорошо помнил по турниру в Хаммабурге, где Барабаш удивил всех не только точностью простых выстрелов, но и умением делать стрелы, летящие по дуге в обход препятствия, за что король Карл Каролинг наградил Барабаша большим костяным рогом, наполненным золотыми монетами. Эту историю помнили все в окружении Годослава. Да и в княжестве вагров, наверное, о Барабаше тоже много рассказывали, потому что он соревновался и со стрельцами-ваграми, тоже участвующими в том турнире, как и их князь Бравлин Второй. И потому не только Годослав, но и князь Куденя приветствовали Барабаша радушно. Стар же просто и молча, даже без улыбки, показал своему помощнику и старому товарищу место в кавалькаде позади себя. И тут же откуда-то со стороны появился не похожий на славянина Далимил, вооруженный длинным бичом, способным выбить из седла рыцаря раньше, чем тот ударит копьем, и, следом за ним, выглядящий почти мальчиком худощавый, но жилистый пращник Лют. Оба разведчика заняли места позади Годослава и Ставра, рядом со стрельцом. Это усиление отряда прошло без задержки. Никто даже коней не придержал. А, покинув городские улицы, кавалькада подогнала коней, и увеличила скорость, хотя и не гнала их излишне быстро, памятуя о дальности дороги. Кроме того, воз с собаками не мог ехать так же быстро, как всадники, и Годославу приходилось время от времени натягивать удила, чтобы воз совсем не отстал.
* * *
За то время, что кавалькада добиралась до переправы через Лабу, погода сильно изменилась. Потеплело, и чем ближе к закату, тем стремительнее легкий морозец сменялся промозглым теплом, а уже неподалеку от реки пошел снег с дождем, делающий дорогу вязкой и скользкой. Особенно скользко должно было бы быть утром, когда чуть-чуть подморозит. Но все лошади отряда были хорошо подкованы, и проблем такая погода не обещала.
За время пути до переправы четырежды откуда-то из леса выезжали по двое или по трое всадники. Завидев их, стража воинственно поднимала бердыши, но волхв Ставр поворачивал своего длинноногого жеребца в сторону от дороги, и подъезжал к всадникам – это были его люди. Перед тем, как волхв в последний раз отправился поговорить с разведчиками, Годослав спросил Ставра:
– Ничего они не говорят про князя Додона и аббата Феофана?
Ставр уже знал о том, кто проехал перед ними той же дорогой.
– Князь с аббатом проехали, видимо, раньше. Если через Лабу переправились, то мы их можем догнать только на другом берегу, если вообще поедем одной дорогой. Я еще не знаю, где ставка короля, мне только там сообщат. Но, я думаю, она должна находиться в землях саксов. Поэтому князь Додон с Феофаном могут отправиться к верхней переправе. Тогда мы не встретимся. Хотя я вполне допускаю, что Карл уже начал выдвижение своей армии, и окружает Старгород, по своему обычаю, со всех сторон. Если помнишь, княже, воры из имения князя-воеводы сначала переправились в землю саксов, но потом, передумав, свернули на дорогу к ваграм. Из этого я думаю, что они ищут королевскую ставку, и узнали, что Карл перешел границу. Но я не думаю, что полки королевской армии решатся задержать нас по пути к князю Бравлину. Твой авторитет у франков слишком велик. К тому же ты – официальный подданный Карла.
– Хорошо, Ставр. Но ты все же спрашивай про Додона. Мне не нравится эта его поездка. И поездка Феофана вызывает подозрения. Аббат сначала послал гонца, а потом и сам поехал. Я сомневаюсь, что его шпион сумел хоть что-нибудь услышать в нашем разговоре. Мы не кричали, обговаривая с князем Куденей наши дела. Тем не менее, аббат наверняка постарается навредить нам. Мне хотелось бы его обогнать, и дать Карлу свою версию происшедшего. Однако, до Карла нам следует обговорить наши дела с Бравлином. Могут твои разведчики задержать князя Додона и Феофана?
– На нашей стороне разбойники на дорогах давно выведены. Да и у Бравлина в земле вагров тоже. А вот саксы народ неспокойный. Они всегда были отпетыми разбойниками. Даже в самые мирные времена. Если Додон с Феофаном переправились на верхней переправе, то это дело возможное. Если на нижней, боюсь, что мы не успеем. Но попробовать можно. Рядом с войском Карла обычно идут банды мародеров. И все могут им встретиться. Лют, у тебя, помнится, быстрый конь? Ты слышал просьбу князя?
– Слышал, Ставр. Я поскакал…
Разведчик ударил коня пятками, и с неторопливого, хотя и не медленного хода, сорвался в стремительный аллюр.
До переправы кавалькада князя Годослава добралась уже ближе к полуночи. Паромщик, предупрежденный Лютом или кем-то из других разведчиков, вышел встретить их. С паромщиком разговаривал его старый знакомый волхв Ставр. И быстро вернулся к Годославу.
– Паромщик пошел будить сыновей. Нас сейчас переправят сразу в трех лодках. Лют уже на том берегу. Здесь, в трактире, сушатся после дождя, и пережидают ночь князь Додон и аббат Феофан со своими людьми. Людей у них больше полусотни. Часть – от князя Додона, часть от аббата, франки. Лют приготовит им встречу на дороге чуть дальше. Паромщик подсказал Люту, где найти банду мародеров, которая решится на любое дело, сулящее им наживу. А мы, княже, можем успеть и Бравлина навестить, и к Карлу успеть раньше Феофана. Хотя гонец аббата переправился уже давно. Его видели мои люди, но не стали задерживать без приказа. А приказ пришел уже поздно. И даже гнаться было бесполезно.
– Хорошо, поторопимся, – распорядился Годослав. – Я слышу голоса. Паромщик возвращается с сыновьями.
Паромщик вернулся, в самом деле, с сыновьями, двумя дюжими крутоплечими молодцами.
Старший из сыновей паромщика остановился перед конем Годослава.
– Княже, на том берегу костры горят. Видишь?
– Вижу. А что мне за дело до чьих-то костров. Разве что, погреть руки захочу…
– Боюсь, княже, как бы тебе не пришлось греть руки мечом. На том берегу отряд франков расположился на постой. Лагерь устроили рядом с деревней вагров.
– Я – подданный их короля. С какой стати они могут на меня напасть?
– На днях здесь же переправлялся воевода Веслав с княжичем Гостомыслом. Там же стоял другой отряд франков. Ладно, если бы они атаковали Веслава, которого, наверное, знают хотя бы по фигуре. Но они не спросили, чей подданный Гостомысл. И сразу начали атаку.
– И чем это закончилось? – поинтересовался Годослав.
– Стрельцы Гостомысла перебили больше сотни рыцарей, – за сына паромщика ответил Ставр, знающий, как обычно, все.
– Почему ты не сообщил об этом мне? – спросил Годослав.
– В схватке на берегу бодричи не участвовали…
– Ладно, поторопимся. Я не Веслав. Во мне они могут узнать только друга своего короля…